Пропадал и нашелся

Глава 2

Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его! Рим. 11:33

В конце концов я оставил студенческое общежитие иснял дешевую комнатушку в отдаленном и глухом районегорода.

Помню холодный январский день. Я простудился ивернулся с занятий раньше обычного. Уже во дворе яуслышал звуки грустного и трогательного пения. Онодоносилось из комнаты моей хозяйки – одинокой старушки лет шестидесяти. Ее старый, покосившийся домиксостоял из двух комнат и нескольких коморок. Однузанимал я.

Прасковья Ивановна, так звали хозяйку, любила днямисидеть в своей комнате и пить душистый липовый чай.Стены другой комнаты были увешаны изображениями«святых угодников» и другими иконами.Услышав это необыкновенное пение, я приоткрылкомнату Прасковьи Ивановны. Несколько стариков истарушек стояли перед большой иконой, изображавшейДеву Марию с Младенцем на руках. Человек, облаченныйв черное, стоял на коленях.

Стараясь не нарушить тишину, я осторожно прикрылдверь и прошел в свою «келью». Было ясно, что здесьпроходило тайное богослужение.

К тому времени в городе не осталось ни одной церкви.Церковные здания власти использовали «для нужднародного хозяйства и культурно-просветительнойработы», устраивая в них склады, клубы, школы, избычитальни и прочее.Я сел у окошка и принялся разглядывать улицу. Молчаливые деревья бесшумно осыпали иней. Предзакатноесолнце косыми красными лучами скользило по крышамсоседних домов. На сердце лежала непреодолимая тоска.Голодный желудок и холодная «келья» действовали надушу удручающе. И я еще раз увидел, насколько безрадостна и неинтересна жизнь человека на земле.«Вот за стеной люди молятся Богу. У них хоть вера есть.Значит, есть и надежда. А у меня что?» – рассуждал я.Я принадлежал к категории людей, считавших религию«опиумом для народа» (по выражению Ленина). Но вэту минуту у меня появилось желание открыть дверь ивместе со старушками стать на колени, чтобы рассказатьБожьей Матери, как тяжело мне жить на свете. Хотелосьрассказать Ей все, как рассказал бы своей матери, еслибы она вдруг встала из холодной, занесенной снегоммогилы.

Вскоре заскрипели двери. Поодиночке, чтобы остатьсянезамеченными, гости Прасковьи Ивановны началирасходиться. Несколько минут спустя ко мне постучала исама Прасковья Ивановна. Она хорошо знала, что богослужения на дому противозаконны и могут повлечьсуровое наказание. Но на ее лице я не увидел страха.Наоборот, на нем отражалась тихая, спокойная радость,словно она видела себя королевой в потустороннем мире.Даже ее морщинистое лицо порозовело.

– А мы, Николаша, Богу молились, – сказала она. –Что ты на это скажешь? А?

Я молчал, не зная, что ответить.

– И за тебя молились, чтобы Бог помог тебе в жизни.– Спасибо. Как раз в этом я сейчас нуждаюсь.

– А веришь ли ты в Бога? Ведь вас теперь учат, чтоБога нет, есть какая-то «материя»...

– Наверно, Бог есть, но я Его не знаю, – ответил я.

– Понимаю тебя, сынок, – сказала хозяйка и вышлаиз каморки. Через минуту она вернулась, держа в рукестарую, порыжевшую книгу и бронзовую иконку. – Воттебе образ Божьей Матери, заступницы нашей. Она обовсех печется, всем помогает. А вот здесь, – она раскрылакнигу, – есть молитва. «Достойно есть» зовется она.Ты, Николаша, ее заучи.

И внимательно посмотрев мне в глаза, добавила:

– Вот тебе мой совет, слушай: два разочка в день,утром и вечером, поставь иконочку на стол, да двери накрючок не забудь запереть, и читай эту молитовкутрижды, осеняя себя крестом... А «Отче наш» ты знаешь?Я утвердительно кивнул головой: покойная мать еще вдетстве научила.

– Вот хорошо. И «Отче наш» читай. Сам Христос,Сын Божий, когда жил на земле, учил так делать. –Немного помолчав, добавила: – Только, смотри, не многим про то сказывай. Сам знаешь, какой теперь народпошел. Родному брату не верь, а не то что другу.

И здесь она, как бы в подтверждение, сказала:

– Как написано: восстанет народ на народ, и сынбудет против отца...

– А как же вы, Прасковья Ивановна, мне доверяете?– спросил я удивленно.

– А я знаю, ты в НКВД не пойдешь, чтобы донестина меня. Ведь я же бедная, одинокая старушка... А вчерачитала твои стихи к матери и слезу не удержала. Самапокатилась, непрошенная... – На морщинистые, какгубка, щеки упало несколько брильянтовых слезинок.Она смахнула их ладонью и продолжала: – Жалко мнетебя стало. Я и решила тебе про то сказать.

Я принял из ее рук молитвенник и иконку. Величинойсо спичечный коробок, покрытая зеленоватым налетомокиси, иконка изображала Деву Mapию с поднятыми доуровня плеч руками. На груди у Марии был мальчикИисус Христос.

Все люди склонны к суевериям. Будучи почтиатеистом, я все же принял эту икону как талисман. Нообещание молиться так и осталось лишь на словах.Прасковья Ивановна приоткрыла мне двери в закрытую православную церковь. Она обладала удивительнымчувством предвидения. Многие события, пережитыемною, она видела наперед. Правда, ее пророчеству я непридавал тогда никакого значения, но помню, как онамне говорила: «Ничего, Николаша, не унывай. Бог тебяне оставит. Падут возле тебя тысячи и десять тысячодесную тебя, но к тебе не приблизится…» Что-то вэтом роде говорила она на церковно-славянском языке.Прошло несколько лет, и, когда слева и справа отменя падали тысячи, я не раз вспоминал Прасковью Ивановну.К тому времени я уже ознакомился с «религиознымвопросом», так как он связан с историей России. Носоветская историография имела определенную направленность и к таким историкам как Платонов, Костомаров,Соловьев, даже Ключевский, относилась довольносдержанно. В оценке всех исторических событий нужнобыло придерживаться строго партийного взгляда, ипотому многое оставалось скрытым или неясным.Поговорить «о старине» любила и Прасковья Ивановна. Вместе с теплыми утешительными словами онаежедневно приносила мне тарелку горячих щей, присаживалась у моего стола и рассказывала обо всем, чтокогда-то видела или о чем когда-либо слышала. Из еерассказов я черпал много нового... Любила рассказыватьо жизни старцев, об их чудодеяниях, об обновлении икони тому подобное.

Свежо предание, да верится с трудом, думал я иногдапро себя. Когда же я начинал говорить о жизни священнического сословия, приводя негативные факты, Прасковья Ивановна переходила на другую тему. Ведь этотвопрос был и остается большим подспорьем для атеистической пропаганды. Очевидно, даже Прасковья Ивановна в жизни церковнослужителей видела «больныеместа». В таких случаях верным щитом для нее былабезупречная жизнь Серафима Саровского, Сергия Радонежского, Иоанна Кронштадского и других подвижников православия. О них и о монастырской жизни нераз рассказывала мне Прасковья Ивановна.И все же для меня осталось тайной, каким образомлюди, уходившие в пустыни, основывали монастыри ивскоре становились обладателями колоссальных денежныхсредств, лесов, пашен, рек и даже деревень.

– О сынок, – говорила, вздыхая, Прасковья Ивановна, – нет прежней Руси... За грехи наши тяжкиенаказал нас Господь. Не слышно теперь колокольногозвона, что когда-то радовал людей по утрам. Это там, вКарховском монастыре, звонили: братия звала к заутрене.А теперь и душу усопшего негде помянуть.

Я слушал эти жалобы, и на память невольно приходилиэпизоды из жизнеописания Иоанна Грозного. Он былчеловеком набожным: совершая казни, заносил именаказненных в поминальные книги (синодики) и рассылалих по монастырям. Эти книги сохранились до наших днейкак интересные исторические свидетельства. Число жертвдоходило иногда до четырех тысяч. Братия поминала ихза особые поминальные вклады, что являлось одним измногочисленных источников богатства монастырей и всейгосподствующей церкви в то время.

О, эта черная страница религиозной жизни русскогонарода и до сего дня держит в плену неверия многиеискренне жаждущие души!

Помню, как однажды, знакомясь со сборником исторических первоисточников, я пригласил Прасковью Ивановну и читал ей об Александровском монастыре (возлеМосквы), где когда-то царь Иоанн IV избрал братию –триста опричников, а князя Афанасия Вяземского возвелв сан келаря. Братию он одевал в черные монашескиерясы и скуфейки, сам взбирался на колокольню и звонилк заутрене, а потом читал и пел на клиросе и долгоколенопреклоненно молился.

Историк Ключевский пишет, что «после обедни, затрапезой веселая братия опивалась и объедалась, царь зааналоем читал поучения отцов церкви о посте и воздержании, потом обедал сам, после обеда любил говорить озаконе, дремал или шел в застенок присутствовать припытках заподозренных» (т. 2, с. 188).

Все это свойственно мертвому христианству. Не удивительно, что Россия за короткое время стала рассадникоматеизма. Теперь мне ясно, что нет большего ущерба делуХристову, чем попирание Его заветов людьми, носящимиЕго имя. Вот почему и тогда со многими доводамиПрасковьи Ивановны я не мог согласиться.

– Уж слишком много ты знаешь... Меньше будешьзнать, лучше будет. Потому за хлебом в очереди стоим,что люди теперь много знают, – отвечала мне почтеннаястарушка. А после, уходя от меня, улыбаясь, говорила: –Мне с тобою поговорить, как чаю попить. Вот посижу утебя – и душу отведу.

Я хорошо ее понимал. Целыми днями она оставаласьдома и ни с кем не разговаривала, кроме как с кошкой дакоровой, которая, к слову сказать, была единственнымисточником ее существования.

Прасковья Ивановна не сделала меня религиознымчеловеком, но научила думать о бессмертии человеческойдуши. Я понял, что человек – великая загадка. Онаизвестна только Творцу.

Жизнь – лабиринт. Но где та стрелка, которая показала бы человеку путь к познанию смысла жизни, путьк познанию Истины? Где та нить, которая могла бы именя вывести к истинной свободе?

Это миссия Бога. Это может сделать только Бог. И япытался понять, почему же Он не открывает этот путьлюдям.

Тогда я еще не знал, что об этом Бог давно позаботилсяи послал на землю Свое живое Слово, ставшее плотью,«полное благодати и Истины». Я не знал, что Евангелие– Божие откровение, данное человекам «как светильник,сияющий в темном месте» (2 Пет. 1:19).Я иногда пробовал молиться, но смысл этих молитв недоходил до моего сознания. Завет Прасковьи Ивановныоставался невыполненным. Многое оставалось для менянепонятным. Но я верил, что придет время, когданеизвестное станет известным.

Как заботливо и старательно Дух Святой приготовлялво мне почву, чтобы спустя десять лет бросить в сердцеживое семя Своего Слова! Я теперь не сомневаюсь в том,что эту работу Господь, через Святого Духа, производитв каждом жаждущем человеке, пришедшем в этот миркак в преддверие вечности.