Проселки ведут на большак

Полюшко виды видало,

Поле живет не с твое:

Горькие песни певало,

Тощее знало жнивье.

Межи стояли, как стены.

Только попробуй, затронь, —

Вспомнит межу непременно

В пасху христову гармонь.

Благословленные властью

И помолившись кресту,

Колья со злобною сластью

Бились на шатком мосту.

Пенясь, река завивала

Сбитых в крутые ключи…

В голос жена причитала,

Только кричи — не кричи…

С майского ярого поля

В шаткое вдовье крыльцо

Веет голодною долей —

Углится бабье лицо.

Будь же ты проклята,

Клята,

В поле родимом межа!..

Нам ли по помнить, ребята,

Время стыда-дележа?

Помним не кровные счеты

Дедов в угарном чаду —

Старосты знаем работу

Мы в сорок первом году.

Жилистый, на руку крепкий,

Филька свой час не проспал.

Даже урядника кепку

Где-то, подлец, раскопал.

С хлебом на скатерти белой

Бил чужеземцам поклон…

Полюшко, что ж ты хотело? —

Клятый вернули закон.

На поле Филька покоен —

Как же, евона взяла:

Щупает землю ногою,

Землю, что людям была

Радостью, родиной, болью,

В ней и восход, и закат…

В бороздах крепкие колья,

Словно занозы, торчат.

Враз обескровились зори,

Криком хотелось кричать…

Горькое плакало горе

В полюшке нашем опять.

Будто и не было детства.

Вот он — мужания срок.

Приняли дети в наследство

Мести нелегкий зарок.

В дружбу подпольную веря,

Мы в лопоухий бурьян

Ставили, будто на зверя,

Волчий на Фильку капкан.

И довелось посмеяться:

Фильке раздроблена кость.

Но матерям отдуваться

За малолеток пришлось.

Поняли: волчьи капканы

Нужно сберечь про запас.

Имя

  с тех пор —

  партизаны

Стало священным для нас.

В пади Сорокина бора,

В топи Соколичьих мхов

Нас проводили, просторы

Под переклик петухов.

Шли по родимому полю,

Взяв его силу и страсть,

Чтоб усмехаться от боли,

Чтобы без крика упасть.

Волю неслыханной болью

Мы закалили, как меч.

Ради любимого поля

Можно ли сердце беречь?

Можно ль тому удивляться,

Что мы вернулись опять?

Поле кричало нам:

Братцы,

Руки тянуло обнять!