Путешествие «Лунной тени»

Глава 7 ПУТЕШЕСТВИЕ К ЗАЛИВУ СЕРПА

Варсовран очень серьезно подошел к созданию облачений для нового королевского двора в Диомеде. Представители знати, служившие в его флоте, теперь носили одежды, обильно расшитые золотыми шнурами, чтобы производить большее впечатление на акремцев. Дворец тоже был роскошно обставлен и украшен. Император приказал также начать работы по строительству нового дворца на холме, доминирующем над гаванью и городом. Он хотел ясно и недвусмысленно показать всем, что богат, силен, утончен и намерен оставаться здесь долго. Пришел день, когда Варсовран лично занялся отбором танцовщиц, которые будут развлекать его гостей.

Череда евнухов хлопотала в зале, где на подушках уже расположились кандидатки, а служанки сновали туда-сюда с напитками: козьим молоком, лимонадом, охлажденным кофе с зефиром и ванильным йогуртом.

– Сердца куропаток со специями и рисом, отваренным на лавандовой воде, на листьях свежего салата и лепестках подсолнечника, – объявил главный евнух.

– Сюда, – махнул рукой адмирал Нарадий, не поворачивая головы.

Следующий евнух сделал шаг вперед и торжественно произнес:

– Молодые кабачки, приправленные засахаренной саранчой, и маринованные томаты-черри без семян с выдержанными в масле виноградными листьями.

Сонмалин, губернатор города, энергично замахал рукой, но не потрудился ничего сказать.

– Лук-порей с морскими ежами на вермишели «девичьи волосы».

– Это мне, – сказал адмирал Гриффа.

Очередной евнух всем своим видом демонстрировал крайнее отвращение к подаваемому блюду:

– Простой коричневый рис и сырой сельдерей с одной сардиной в оливковом масле, – казалось, сами слова причиняли ему боль.

– Для меня – коротко распорядился адмирал Фортерон.

Служанка наполнила его бокал лимонадом. Фортерон отхлебнул и протянул остальное Варсоврану.

– Они размягчатся, – заверил он императора.

– Я и хочу, чтобы они размягчились, так будет легче лепить из них то, что мне нужно, – ответил Варсовран.

Небольшой оркестр перешел от спокойной, «фоновой» музыки к танцевальной мелодии, и вперед вышли две близняшки-танцовщицы из Локнарии. В первый момент Варсоврану показалось, что у него двоится в глазах. Их томный, медленный танец был идеально отрепетирован, они двигались абсолютно синхронно, даже зерна жемчуга в их ожерельях и поясах перемещались идентично, отвечая ритму музыки. Техническая точность танца заставила Варсоврана напряженно следить за каждым жестом девушек, словно они загипнотизировали его. Время для зрителей словно остановилось… и вдруг они поклонились и отступили прочь. Мелодия изменилась, стало более плавной.

Вне поля зрения императора в дальнем конце зала стояли Сайрет, Уэнсомер и сопровождавший их мускулистый евнух.

– Ты уверена в своих силах настолько, что готова пройти через это испытание? – с тревогой в голосе прошептала Сайрет. – Я хочу сказать: месяц голодовки, на одном коричневом рисе, сыром сельдерее и чистой воде…

– Замолчи и помоги мне закрепить покрывало, – оборвала ее Уэнсомер.

– Не говоря уже о ежедневных упражнениях из трех тысяч приседаний, десятимильной пробежке по пляжу, сауне…

– Я похудела на 25 килограммов, и это единственное, что имеет значение.

– Для тебя весь мир делится на белое и черное, Уэнсомер, в этом вся проблема. Нет ни цветов, ни оттенков. Я с самого начала наших занятий советовала тебе постепенно, в разумном темпе снижать вес, а ты просто игнорировала мои слова. А теперь…

– Гориен, завяжи вот здесь, – обратилась Уэнсомер к евнуху. – Сайрет, я ценю твою заботу, но прошу, помоги мне сейчас взобраться к нему на плечи.

Мелодия снова изменилась, и мускулистый евнух медленно пересек тронный зал навстречу близнецам, закончившим выступление. Уэнсомер замерла у него на плечах, свернувшись в клубок и накрывшись покрывалом. Гориен был наряжен в костюм бродячего заклинателя змей. Когда он остановился в центре танцевальной площадки, Уэнсомер заскользила вдоль его тела, обвившись на мгновение вокруг талии евнуха, а потом сползла на пол. Евнух отошел назад, а она поднялась в полный рост, голова ее чуть покачивалась из стороны в сторону, язык мелькал между зубами. Потом она начала медленное вращение бедрами – по кругу, ритмично, расширяя диапазон движения. Постепенно круг рос и одновременно опускался к полу, пока она не опустилась на колени. Волосы, достигавшие талии, были выкрашены в ослепительно яркий красный цвет, они стекали вниз и тоже вращались по кругу, повторяя движение корпуса. Не делая ни одного шага, она внезапно перекатилась, причем тело волнообразно извивалось, сворачиваясь и разворачиваясь, как пружина. Она сделала несколько змеиных движений по полу, казалось, у нее не было костей – лишь плавная, упругая плоть, текучая как вода, плотная как цепь. Кульминацией танца стала вибрация, во время которой она перегнулась назад, образовав кольцо. Варсовран и Фортерон в восторге разразились аплодисментами.

Евнух медленно приблизился к Уэнсомер, которая совершала очередное вращение, и остановился прямо за ней. Он чуть расставил ноги, руки сложил на груди, и Уэнсомер одним движением скользнула между его ног, обвилась вокруг них, а затем двинулась вверху по телу, обогнула талию и, наконец, вновь оказалась на плечах, свернувшись в клубок и закрывшись покрывалом. Евнух неспешно пошел прочь, к выходу – так непринужденно, словно нес лишь небольшого бархатистого питона, свернувшегося у него на шее. Так они скрылись из виду.

– Да, вот это стоит запомнить, – сказал Варсовран, потирая подбородок.

Фортерон улыбнулся и кивнул. Губернатор Диомеды сложил руки на груди и сел прямо, словно давая понять, что предстоит увидеть нечто лучшее.

Уэнсомер появилась снова, предплечья она держала горизонтально, чуть ниже уровня глаз, соприкасаясь кончиками пальцев. Темное покрывало теперь свисало с рук, достигая пола.

– Она закуталась в покрывало, потому что основную часть танца будет постепенно обнажаться, – со знанием дела заявил Фортерон, подмигнув собеседникам.

Уэнсомер сделала несколько шагов, покачиваясь в такт музыке, но когда темп резко ускорился, она уронила руки, оставшись лишь в окаймленных бахромой и расшитых блестками чашечках, прикрывавших грудь, и крошечных трусиках и поясе, усыпанном монетами и серебряными колокольчиками. Этот пояс-кушак полупрозрачного бледно-голубого шелка низко сидел на бедрах. Месяц жесткого тренинга и голодовки позволил ей сократить массу тела едва ли не на треть, а прежний жирок заменить крепкой мускулатурой. Таким упругим прессом могли похвастаться немногие из сидевших перед ней мужчин, и при этом она производила впечатление гибкости и хрупкости, поражавшей воображение.

Фортерон и Варсовран разом охнули и откинулись назад. Уэнсомер на несколько секунд замерла, позволяя увидеть все совершенство форм, только ресницы чуть подрагивали, а затем торс ее медленно пришел в движение, словно отражая обычный ритм дыхания. Руки поползли кверху, а синее покрывало стало раскрываться как пара крыл. Ритмично играя пальцами, Уэнсомер одновременно начала медленно вращать бедрами по кругу, а верхняя часть ее тела оставалась абсолютно неподвижной. Она начала первый элемент танца, который так долго разучивала, и теперь все получалось легко и естественно, плавно и изящно, как будто ее конечности были клубами дыма. Она достигла такого чувства равновесия, что могла бросить вызов закону тяготения. Сверкающий зеленый камень в пупке, подсвеченный снизу люминесцентной пастой, извлеченной из светлячков, а также блестки такой же пасты по контуру лица создавали странный эффект волшебного мерцания кожи из-под змеившихся волос.

Варсовран не сводил с нее глаз, рот его приоткрылся, тело окаменело. Он не осознавал, что присоединился ко всем остальным, ритмично хлопавшим в ладони в такт музыке.

– Берем ее? – спросил Фортерон.

Варсовран не ответил; он просто не услышал вопроса. Глаза Уэнсомер были полуприкрыты, когда она перешла ко второму элементу танца, предполагавшему в большей мере грацию и легкость, чем сложные технические приемы. Волнообразные движения рук, покачивание головы, колебания тела вперед-назад, легкое вращение бедер, – казалось, все ее движения перетекали из одного в другое, уже невозможно было разделить их, они то нарастали, то замедлялись. Уэнсомер словно была лишена усталости. Этот танец не включал в себя заклинания и приемы эфирной магии, это была чистая пластика, и у правителей появилась возможность прийти в себя и вступить в беседу. Варсовран взглянул на губернатора.

– Готов поручиться, что торейцы никогда не владели в такой мере этим искусством, – рискнул сказать тот.

– Мы, торейцы, всегда были величайшими мореплавателями мира, – ответил Варсовран, прекрасно понимая, к чему клонит губернатор. – Мы покупаем и продаем артистов.

– Итак, вы пришли сюда, чтобы купить лучшее искусство в мире?

– Именно так. Сколько вы хотите за эту танцовщицу?

– Она горожанка. Ее можно только нанять.

– Так не сидите здесь, нанимайте!

А тем временем Уэнсомер продолжала танец, не проявляя ни малейших признаков усталости, хотя заметила, что мужчины заговорили между собой. Она снова стала частью общего представления и не имела особых причин искать их внимания. Она исполняла движения скорее ради продолжительности танца, чем для того, чтобы поразить чем-то новым. Минут через двадцать губернатор дал знак начинать другим танцовщицам, и группа девушек из другой школы появилась перед повелителем и его свитой. Уэнсомер едва не падала с ног, когда оказалась за тяжелой завесой, разделявшей зал на две части. В отличие от учениц Сайрет новые танцовщицы делали акцент не столько на технике исполнения, сколько на чувственности, отметила для себя Уэнсомер, наблюдая за ними через узкую щель. За ее плечом встала Сайрет.

– У меня новость: ты нанята, – сообщила она.

– О, чудесно, – с трудом переводя дыхание, прошептала Уэнсомер. – А ты?

– Я избежала этой чести. Скоро наступит время, когда армия союзников появится под стенами города, закрывая весь горизонт. И все, кто служил при дворе Варсоврана, смогут любоваться парадом победы с высоты шестиметровых пик, на которые будут нанизаны их тела, приготовленные к последующему празднику верноподданных диомеданских акул.

– К тому моменту я уже получу то, что хочу, и исчезну из Диомеды.

Сайрет вздохнула:

– О вечный вопрос: чего хочет женщина?

– А кто говорил о женщинах? – Уэнсомер развернулась к своей учительнице. – Когда здесь все будет сделано, клянусь, я целый год стану есть, есть и есть не переставая! Я никогда не буду жаловаться на твои тренировки, просто получу заслуженный отдых.

– Итак, завтра утром на твоей вилле, как обычно?

– Да-да, и на этот раз я, возможно, буду бодрствовать к моменту твоего прихода.

Инстинкт подсказывал Ларону, что Ровал собирается в ближайшее время уехать. Скалтикарец ничего не говорил о своих планах, но нечто в его поведении настораживало Ларона. Легкая отстраненность в разговорах, нежелание обсуждать будущее, готовность давать Ларону дополнительные уроки джавата, как только освобождалась танцевальная площадка Сайрет. Чтобы ускорить тренировки, Ларону приходилось пропускать занятия в Академии и переписывать лекции у других студентов, расплачиваясь с ними чистым серебром. В промежутках между занятиями, медитациями и тренировками с Ровалом ему редко удавалось поспать пять часов кряду. Каждый второй вечер он посещал Уэнсомер, они вместе ужинали, запивая скудную еду дождевой водой и обмениваясь жалобами на повреждения, боль и недостаток времени. Уэнсомер пребывала в хроническом раздражении из-за постоянного голода и неохоты, с какой тело расставалось с каждым килограммом. Она мучалась от навязчивых образов сластей и изысканных яств. Ларон в основном сокрушался из-за трудностей в накачивании мышц, отсутствии волосяного покрова на лице и того, что на коже высыпали прыщи даже от запаха жареной баранины.

– Кем я стал? Ем рис, рыбу и овсяные лепешки, чтобы кожа оставалась чистой. И чего ради? – ворчал Ларон в один из вечеров через несколько дней после того, как Уэнсомер стала дворцовой танцовщицей. – Теперь лицо выглядит здоровым, но девушки у меня все равно нет. И к чему все эти старания?

– Разве это проблемы! – буркнула Уэнсомер. – Меня хочет каждый мужчина, который видит, как я танцую, но я так занята, что у меня нет времени хоть одного из них затащить в постель.

Гонг внизу оповестил о приходе Сайрет.

– Ну, вот и моя мучительница, – вздохнула Уэнсомер, и Ларон встал.

– Роскошь, – сказал он. – Мой мучитель на дом не приходит.

– Если бы он занимался со мной, он бы приходил, – возразила Уэнсомер.

– Значит, послезавтра в это же время?

– До встречи.

После короткого, небрежного объятия они распрощались. Солнце клонилось к закату, и Ларон с удовольствием подумал, что сможет пораньше отправиться спать, упадет как мертвый и не шевельнется до рассвета. Его тело было покрыто синяками и ссадинами, мышцы болели, он ужасно устал и мечтал лишь о сытной и ароматной еде. Когда он проходил мимо заведения Баргермана, в нос ему ударил запах свежих пирожков с ягнятиной, приправленной травами. Это дуновение привлекло его внимание и заставило приостановиться. Ноги словно приросли к земле. Он размышлял: сохранить ли моральную поддержку Уэнсомер или поддаться соблазну, рискуя утром обнаружить на лице несколько прыщей? Затем решил, что искушение превосходит пределы его мужества и товарищеских чувств, а прыщи не такой уж непоправимый кошмар.

Через четверть часа он с наслаждением ощущал тяжесть в животе, отодвигая опустевшую тарелку и запивая еду виноградным соком. Возвращение к жизни оставалось для него неприятным испытанием, однако хорошая пища в некотором роде служила компенсацией за понесенные потери. Мысль об Уэнсомер, страдающей от голода, но трудившейся над новым танцем, вызвала у него укол вины, но он утешил себя тем, что она никогда не узнает о съеденном им куске ягненка и пироге с почками.

Поскольку он нервничал из-за того, что его могут увидеть поедающим нечто вкусное, он выбрал самый темный, дальний уголок зала. И когда в таверну вошли Феран и Друскарл, они попросту не заметили юношу, хотя и огляделись – коротко, но довольно настороженно. Ларон опустил голову на руки, чтобы следить за ними сквозь пальцы. Если они сядут неподалеку… Но они не собирались задерживаться. Купили пакет сушеного инжира и два кожаных мешка с виноградным соком, а потом ушли. Ларон не долго колебался, а потом последовал за ними в сторону доков, расположенных на берегу реки Леир.

Там мужчины скрылись в сарае, а снаружи выставили охрану. Ларон боролся с искушением подойти поближе и заглянуть внутрь Он отметил, что, по крайней мере, одна крупная сторожевая собака находится неподалеку. Его сомнения разрешились сами собой, когда раздалось бряцанье цепей со стороны, обращенной к реке. Даже на расстоянии Ларон хорошо видел, как четверо человек несут нечто длинное, узкое и, вероятно, весьма легкое. Они вошли в воду, а двое из них забрались внутрь того, что оказалось вытянутой, хрупкой на вид лодкой.

– Паниор… вернемся до рассвета, – это все, что донеслось до Ларона, прежде чем две пары весел, не короче, чем у «Лунной тени», с тихим плеском опустились в воду. Лодка двинулась по реке со скоростью, которую и вообразить было невозможно, а затем изменила направление и пошла вверх по течению, прочь от моря. Ларон проделал по берегу путь длиной в полумилю, но усталость помешала ему следовать дальше, а плотная еда камнем давила на желудок. Необычная лодка неслась против течения со скоростью хорошего коня, запряженного в легкую повозку! Она направлялась к внутреннему порту – к месту, где обычно разгружали винные баржи, спускавшиеся с популярным грузом от верховий, из горных районов страны. Такой путь баржа проделывала за день, но стремительно удалявшиеся голоса гребцов доказывали, что их удивительной лодке удалось бы подняться до верховий реки и вернуться в порт часов за шесть. Это в четыре раза превышало обычную скорость баржи, если бы та шла не загруженная и без остановки в Паниоре.

Всю дорогу до Академии Ларон размышлял о том, что только что увидел и услышал. Если лодка Ферана ушла к горам на закате и если допустить, что она может развить скорость, превышающую скорость спускающейся по течению баржи в шесть раз, бывший капитан сможет сообщать цены на вино и объемы поставок в Диомеду за полдня – быстрее всадника-гонца, но медленнее магического вестника. Бессмысленно. Зачем еще могла понадобиться такая скоростная лодка? И вдруг озарение раскрыло перед Лароном новую картину. На лодке можно доставлять от виноторговцев образцы молодых вин, новых купажей в малых сосудах, не повредив вино тряской. Этого не может сделать всадник. Таким образом, можно заранее совершать выгодные сделки с капитанами глубоководных, морских судов, которые самостоятельно выберут товар, не переплачивая посредникам и опережая конкурентов.

Ларон вошел в Академию, сообщив нужное слово-заклинание магическому стражу двери, и отправился в библиотеку, чтобы проверить свои соображения. В золотистом свете лампы он рассчитал, что уйдет примерно сезон на создание аналогов этой лодки другими купцами, а целый сезон подобной монополии сделает Ферана одним из богатейших и наиболее влиятельных виноторговцев Диомеды. Однако корабелы и представители торговых домов, без сомнения, следят за тем, что происходит в доках и у причалов, так что Ларон не мог быть единственным, кто увидел лодку. Да в корабельных сараях на Леире, должно быть, уже есть не менее полудюжины копий.

Но после ухода Ларона другой шпион, представлявший иные интересы и иных хозяев, продолжал свою вахту на речном берегу. Он выглядел и пах как бездомный пьянчуга, но донесения его отличались предельной точностью и широтой.

В доках Паниора царила тишина, когда скоростная лодка Ферана возникла из темноты. Оставив Друскарла на страже, Феран медленно потянулся, выпрямился и отправился в лабиринт пустынных улиц речного порта. Он никогда не бывал в доме, который теперь разыскивал, так что приходилось полагаться на указатели и названия улиц, плохо различимые в свете Мираль. Наконец он нашел дверь с зажженным фонарем и постучал.

– Кто там? – раздался приглушенный голос.

– Торейское золото, – ответил Феран.

Ферана впустили, и седельник – хозяин дома – провел его в мастерскую. В одном углу находилось нечто, напоминающее доспехи, изготовленные для горбуна. Позади них стояли сапоги на толстой деревянной подошве, покрытые железными пластинами.

– По-моему, для вас великовато будет, – заметил мастер.

– Потому что эта штука не для меня, – Феран разглядывал произведение оружейного искусства. – Хорошо, толстый прокладочный слой войлока и дополнительное кожаное покрытие внутри. Знаешь, это улучшает вентилирование внутри. Человек может сражаться даже под самым жарким солнцем в течение нескольких часов, если на нем такие доспехи. А сейчас покажи, как это получше упаковать.

– Сначала покажи мне золото.

Феран отсчитал нужную сумму, затем добавил еще несколько монет. Мастер помог ему упаковать доспехи. Феран поднял массивный сверток.

– В какой гостинице ты остановился?

– В таком маленьком городе выбор невелик. А почему ты спрашиваешь?

– Я не видел сегодня, чтобы ты прибыл на какой-либо барже. Стража ворот сказала, что никто не прибывал в город на лошадях или верблюдах.

– Может, я прибыл вчера, а целый день отдыхал.

Но эти слова не убедили мастера.

– Капитан городской стражи очень заинтересовался таким новым типом доспехов. Он хотел знать, сделаны они для Варсоврана или для сторонников прежнего короля Диомеды.

Феран задумался. Теоретически, порт Паниор находился в пределах владений Диомеды, но почти наверняка здесь хранили верность свергнутому правителю, хотя и торговали с Варсовраном.

– Ну, если ему хочется обсудить этот вопрос, он сможет найти меня в заведении Хергона, – сказал Феран, называя гостиницу, мимо которой прошел по дороге из доков.

Прошло меньше получаса, и Феран вынырнул из тени неподалеку от портовых строений. За спиной он нес тяжелый сверток с доспехами. Где-то вдали замелькали огни, зазвучали удары гонга, крики тревоги. Друскарл уже был наготове, отвязал лодку и ждал только, пока Феран прыгнет в лодку.

– Возьми вот это, – прошипел Феран, передавая сверток евнуху. Седельщик выдал нас местной охране. Судя по всему, капитан стражи верен прежнему королю, а я – тореец. Я все это предполагал заранее.

– Весьма логично, но зачем вообще надо было приезжать сюда?

– Здесь нет власти у Варсоврана. И это для нас гораздо безопаснее.

Феран оттолкнул лодку от берега, и оба мужчины взялись за весла.

– Надо грести энергичнее…

– Нет, гребем медленно, пока не минуем городскую стену.

– Но за нами гонится стража!

– Хорошо.

– Хорошо? Стражники с луками и стрелами? И это нам ничем не грозит? Почему надо грести медленно?

– У этой лодки необычная форма, о, маловерный евнух. Во время одного из пробных проходов лодки Доримитий – корабел из Диомеды – сказал, что ее динамика напоминает движения небольшого корабля, идущего вдоль берега, а не обычной лодки. Когда стражники поймут это, мы уже ускользнем.

– Они станут метать копья.

– Копьеметатели будут рассчитывать на низкую скорость. Когда мы пройдем линию городских стен, мы станем грести как одержимые.

Девять стрел успели попасть в лодку за то время, пока им удалось пересечь черту городских стен, но, как и рассчитывал Феран, большинство выстрелов ушло в воду. Как только порт остался позади, оба мужчины налегли на весла так, что гоночная лодка полетела вниз по течению с такой скоростью, какой еще не достигало на Леире ни одно плавательное средство. Впрочем, свидетелей не оказалось. По перемещению Мираль Друскарл установил, что прошло около часа, когда в отдалении показались огни факелов – их лодку преследовали.

– Мы покойники, там не меньше тридцати воинов, – простонал евнух.

– Просто греби, мне решать, когда мы станем покойниками, – уверенно отозвался Феран.

Прошло еще немного времени, и огни стали отчетливее. Внезапно Феран снизил темп работы веслами.

– С этого момента – длинные, глубокие, медленные движения, – скомандовал он спокойно.

– Но это замедлит ход лодки.

– Мы только что прошли место, где останавливались на пути в Паниор, о маловерный и исполненный боязни евнух. Помнишь сверток, который я взял с собой на берег?

– Да.

– Там щепки, небольшой топор, полмешка овса, пара сандалий и одна торейская золотая монета. А теперь делай, что я говорю и греби мягче.

Как и надеялся Феран, стражники пришли к выводу, что беглецы разрубили на куски и затопили свою лодку, прежде чем на лошадях ускакать в дюны. Когда огни удалились и исчезли за горизонтом, Друскарл и Феран снова сели на весла. Мираль высоко стояла в небе, и евнух прикинул, сколько прошло времени.

– Пожалуй, мы сумеем попасть в Диомеду еще за час до рассвета, – сообщил он Ферану.

– Отлично, тогда мы успеем вовремя пройти по открытому участку гавани еще до того, как станет светло, – кивнул Феран.

– Что? Вообще, что происходит? – спросил пораженный Друскарл.

– Завтра вечером мы будем измотаны, обгорим на солнце и в таком виде прибудем в маленький порт Солтберри.

– Сортлберри? Это в сотне миль к югу, на морском побережье!

– Да, и на северной границе государства, которое не находится в данный момент в состоянии войны с Варсовраном. Там нас будет ждать корабль, на борт которого мы поднимемся ночью. Примерно в это же время завтра мы выйдем в море. Я очень, очень долго учился двигаться быстрее тех, кто меня преследует, и совершать поступки, которых они от меня не ждут.

Друскарл покачал головой:

– Никогда не думал, что скажу это, но путешествовать с тобой – настоящее удовольствие.

Небо начинало светлеть, когда скоростная лодка миновала Диомеду, вслед ей полетели стрелы, но благодаря течению она буквально промчалась сквозь гавань. Ларон как раз вышел на берег Леира, чтобы увидеть стремительное движение лодки, не собиравшейся ни на мгновение останавливаться в порту. Он пристально следил за тем, как она удаляется. Сперва он попытался следовать за ней, но вскоре понял бесплодность усилий. Все же он прошел дальше, к самому устью, но лодки уже не было видно.

То, что редко представляют себе люди, не занимавшиеся танцами, так это количество тренировок и мужество, необходимое даже для достижения уровня умелого любителя. Интенсивный тренировочный бой на топорах требует не меньшего напряжения, а риск травмы преследует темной тенью как элитных танцоров, так и новичков. Став ученицей Сайрет, Девять вскоре начала понимать это, но ей досталось сильное, подтянутое тело, так что прогресс ее был стремительным. Уэнсомер постоянно нуждалась в новинках, чтобы поражать придворных, и одной из оригинальных идей стало выдыхание огня. Собственно говоря, ничего нового в этом не было, за исключением того, что исполнителями этого трюка обычно были мускулистые, умащенные маслом мужчины. Стать первой женщиной при дворе, умеющей выдыхать огонь, значило поразить воображение всех торейцев.

Первый урок выдыхания огня Девять брала в мраморном дворике на вилле Уэнсомер. Сайрет присутствовала в качестве наблюдателя, но предпочла сесть на безопасном расстоянии. Уэнсомер нетерпеливо следила за тем, как мастер сделал большой глоток прозрачной, обжигающей жидкости, затем выпустил ее тонкой струйкой между языком и зубами. Сквозь эту струйку он пронес факел, и внезапно огромный язык пламени вырвался из его рта. Девять вскрикнула от удивления, хотя и знала, что должно произойти. Мастер выдохнул еще один всплеск огня, на этот раз к ногам ученицы. Она подпрыгнула на месте и тут же шарахнулась назад.

– Не бойся огня, если собираешься выдыхать его, – сурово произнес мастер.

Девять подошла к сосуду из выдолбленной тыквы, наполненному водой, и набрала полный рот жидкости, а затем выпустила между зубов мощную струю.

– Правильно? – с надеждой спросила она.

– Слишком много жидкости за один прием. Если бы это была не вода, пу-ф-ф! Половину дворика спалила бы, включая саму себя.

Девушка сделала еще один глоток. На этот раз струйка получилась тоньше, и полетела она существенно дальше. Девять пробовала снова и снова. После десяти попыток она уже могла выпускать изо рта плотную и тонкую струйку воды.

– Лучше, намного лучше, – подбадривал ее мастер. Девять протянула руку к сосуду, который держал мастер. Она училась гораздо быстрее, чем предполагал наставник. Он вопросительно взглянул на Уэнсомер, но та пожала плечами, а потом коротко кивнула.

– Для начала обходитесь без факела, – распорядилась Сайрет. – Пусть она потренируется со спиртом. Ты сам решишь, когда она сможет поджигать его, не подвергаясь опасности.

Мастер поклонился и передал Девять сосуд. Она сделала глоток, а в следующее мгновение широко открыла рот, отбросив сосуд в сторону. Она покачнулась, отплевываясь, потом закашлялась и стала тереть глаза. Мастер подобрал сосуд, ухмыляясь, но смеяться все же не стал. Сайрет прикрыла губы рукой. Девять прополоскала рот чистой водой, а потом обернулась к мастеру и протянула руку.

Делая совсем маленькие глотки, Девять постепенно приучила себя к отвратительному для нее вкусу спирта. Тогда она перешла к следующему этапу: выбрасыванию тонкой струйки сквозь зубы. Прошло около четверти часа, пока она приспособилась к новой жидкости, хотя от усталости и напряжения девушка заметно побледнела.

– Не позволяй жидкости разбрызгиваться в стороны, следи, чтобы капли спирта не попали тебе на одежду, – серьезно и настойчиво твердил мастер, понимая, что его поразительно бесстрашная ученица решительно настроена выдыхать огонь, причем в самом ближайшем будущем. – Резко обрывай струйку. Плотнее сжимай губы, вот так! И постоянно следи, чтобы на тебя не упала ни одна капля!

Наконец наступил черед факела. Девять в одной руке держала сосуд, а в другой – факел. Она сделала маленький глоток спирта, а мастер приказал ей встать там, где не был разлит спирт при предшествующих упражнениях.

– Держи факел прямо, чтобы пламя тянулось точно кверху, вот так. Выпускай струйку, как уже делала раньше, но направляй ее сквозь огонь. Помни: дуть надо резко, а потом плотно сжимать губы, чтобы остановить вспышку.

Девять выпустила изо рта тонкую струйку спирта, и перед ее лицом полыхнул огонь, зажженный факелом. Внезапно она почувствовала, что ей не хватает дыхания, хотя жидкость еще оставалась во рту. Девять плотно сжала губы, но потом потеряла контроль и проглотила часть спирта. От неожиданности она закашлялась, выплюнув последнюю порцию, и перед ней вспыхнул громкое желтое пламя. Мастер отскочил в сторону, хотя и без того стоял в безопасном месте. Девять замерла, с трудом переводя дыхание, а затем молча передала факел наставнику. После этого она скрестила руки на груди и чуть опустила голову. Уэнсомер и Сайрет горячо зааплодировали.

– Последний шар огня был особенно впечатляющим, – воскликнула Сайрет.

– Эффектный финал, – согласилась Уэнсомер.

Удивленный мастер протянул девушке сосуд с водой, и она прополоскала рот. А потом снова взялась за сосуд со спиртом.

В этот момент во дворике появился дворецкий, который подошел к Уэнсомер и тихо сообщил ей что-то. Она извинилась и поспешила прочь, в свою гостиную. Там ее ждал Ларон.

– Доброе утро, бывший Принц Вампиров, – сказала она, кланяясь и делая реверанс.

Ларон улыбнулся, обнажая два длинных, заостренных клыка. Уэнсомер охнула и невольно шагнула назад. Ларон спокойно снял фальшивые клыки, показав ей нормальные, человеческие зубы.

– Я выточил их из клыков морских драконов, – пояснил он. – Они охладят пыл тех, кто захочет отомстить мне за прошлые деяния.

– Не сомневаюсь.

– А теперь посмотри, что еще у меня есть, – он достал медальон, висевший у него на шее, под туникой. Затем он показал то, что хранилось внутри: кусочек зеленоватого стекла, удерживаемый серебряными когтями. – Стекло из того самого места в Ларментеле, куда упала Серебряная смерть. Мы собирали такие куски, но их украл Феран, когда покидал «Лунную тень» – вместе со сферой-оракулом, показывающей удар огненного круга.

– Черт побери, это весьма печальная потеря.

– Та сфера-оракул была связана с куском стекла из Ларментеля. Судя по тому, что я узнал, у последнего короля Жироналя была склонность к сомнительным играм с девицами определенного поведения.

– В самом деле? – воскликнула Уэнсомер, сжимая руки. – Я что-то такое слышала. Страдающий ожирением король увлекался изящными куртизанками. Так утверждали многие.

– Именно. Я видел это собственными глазами – меня это заинтересовало как материал для исторических исследований.

– Ну конечно. И как это было?

– Жир чудовищный.

– Я тебя ненавижу.

– Но ты Ведь уже не страдаешь… э… избыточным весом.

– Когда я закончу то, чем занимаюсь в Диомеде, я намерена получить максимум удовольствия, возвращая себе потерянные килограммы. Сделав это, я снова обрету интерес к сексуальной жизни богачей. И какова цена, которую ты рассчитываешь получить за этот… за твой оракул?

– Я намерен преподнести его тебе в качестве подарка.

– Правда, Ларон? Это слишком благородно с твоей стороны – ахнула Уэнсомер. – Но почему?

– Я… э-э-э… подвержен духу рыцарства. Хочу искупить провинность.

– Что? Ты о чем?

– Я съел кусок ягнятины и пирог с почками вместо того, чтобы проявить солидарность с тобой.

Уэнсомер приоткрыла рот, потом вздохнула и изобразила крайнее возмущение, но в следующее мгновение медленно вздохнула и обмякла.

«Огонь в ее глазах угас», – подумал Ларон, подняв голову и посмотрев ей в лицо.

– Я… честно говоря, я украла на рынке холодную свиную котлету, тайком принесла ее в дом и украдкой съела, – грустно призналась она. – Прости.

– Но… но ты не обязана была признаваться, – с облегчением отозвался Ларон.

– Ты ведь сказал мне про пирог.

– Я мужчина, на мне лежит долг рыцаря.

Уэнсомер взяла его лицо в ладони и произнесла, глядя Ларону в глаза:

– У женщин тоже есть рыцарский долг. Спасибо за то, что ты мне рассказал.

Некоторое время они прогуливались туда-сюда по гостиной в полном молчании.

– Полагаю, я не слишком-то заслужила такой подарок, – вздохнула Уэнсомер.

– Не будь дурочкой, – буркнул Ларон.

– Это интересно?

– Ну… по крайней мере, интереснее, чем картина огненного круга, уничтожающего все вокруг. Ты получишь этот фрагмент текла через… через месяц. Мне нужно еще поработать над ним. В нем заключена эфирная энергия, постепенно убывающая без всякой видимой причины. Я собираюсь провести тесты и сделать доклад в академии, а потом он будет твоим.

– Ларон! Спасибо! – воскликнула Уэнсомер, бросившись к нему на шею и обхватив его обеими руками. – Когда я исследую его, когда смогу вдосталь наедаться хотя бы месяц подряд, я просто обязана буду пригласить тебя для экспериментальной проверки. Пятнадцать лет! Ты был моим рыцарем еще до того, как я завела первого любовника!

– С тех пор у тебя было девять любовников. И один из них был королем.

– Что? Ах он. Я была пьяна.

Снова повисла пауза.

– Ларон, а ты ревновал, когда я спала с другими мужчинами?

– Я был мертвым, ревность не имела ко мне никакого отношения. А почему ты спрашиваешь?

– Ну, ты убил восьмерых моих бывших любовников и отрезал их головы.

– Они были недостаточно благородны по отношению к тебе.

– Почему ты пощадил Ровала?

– Когда он проснулся, то дал понять, что его намерения были честными.

– Что? Чушь! Когда он проснулся, он сказал: «Боги подлунного мира, что я натворил?» Потом он клялся, что никогда больше не будет пить спирт, полученный путем перегонки картофеля. Ублюдок. А теперь возвратимся к нам…

– Мои экзамены требуют соблюдения девственности.

– Да пропади пропадом вся эта девственность.

– Ну, минут через пять я могу умереть, – засмеялся Ларон.

– Снова?

– А может быть, и ты тоже.

– А вампиры делают подобные вещи?

– Женщины-вампиры – да. У мужчин не встает.

– В самом деле.

– Ну, уж я-то знаю.

– А теперь ты как?

– Не твое дело… Подожди! Почему я пришел сюда!

– Говори.

– Я вспомнил, зачем я сюда пришел. Феран и Друскарл уехали в Паниор прошлой ночью на двухместной лодке.

– Ужасное местечко, прямо посреди пустыни. В минувшем мне пришлось там однажды заночевать.

– Они вернулись еще до рассвета.

__ Значит, они еще не добрались до Паниора?

– Я видел их лодку в деле, – торопливо начал Ларон, испытывая облегчение от того, что секс как тема исчез из их разговора. – Она очень, очень быстрая. На короткой дистанции ее ни одно другое судно не обойдет. И еще она невероятно маневренная.

– Хорошо, это производит впечатление. И что дальше?

– Их лодка была утыкана стрелами, а перед отправлением их не было. Кроме того, они не стали заходить в порт, а стремительно прошли через гавань и скрылись.

– Куда они направились?

__Я не видел. Возможно, к одному из кораблей Варсоврана или к чужеземному торговому судну, или на отдаленный причал, или к северу или югу вдоль морского побережья, или на восток к Гелиону.

– Это резко сужает круг версий, не правда ли?

– Мы исключили внутренние районы континента.

– Да, это настоящий успех. Я думаю, что они разрабатывают собственную схему и мы не увидим их до того, как по Гелиону будет нанесен очередной удар огненного круга.

Веландер следила за разговором из эфирного мира. Какая-то часть ее сознания хотела отпустить тонкую оранжевую нить и поплыть в темноту, раствориться в небытии. Ларон… как он мог? Рыцарственный Ларон обнимал эту женщину! Но ведь она намного старше! Она предложила ему сексуальную связь, основанную на чистой похоти. Но он отказал ей. Что же, по крайней мере он устоял. Очень по-рыцарски. Конечно. Очень похоже на Ларона. Дух Веландер охватили угрызения совести. Он бы не побоялся смотреть в лицо смерти, чтобы защитить женщину, но Веландер видела, как он остановил эту женщину, помешал совершить глупейшую ошибку, позаботившись и о том, чтобы ее чувства не пострадали.

Глупейшая ошибка? Конечно, он заслуживает кое-чего после семи сотен лет. Неужели я действительно так думаю? На что похож секс? Она наблюдала, как ее тело занимается этим с Фераном. Это казалось… возмутительным, внезапным, не поддающимся планированию и контролю, грязным и вовсе не соблазнительным. С другой стороны, иного примера она не видела. А что происходит между Лароном и Уэнсомер? Было бы это чем-то более достойным? Похоже, они знакомы слишком давно и хорошо, и это мешало им перейти границу дружбы, несмотря на то, что Ларон вновь стал живым. Так и должно быть.

Веландер не способна была испытывать сексуальное желание, но печаль оказалась достаточно интеллектуальным чувством, и потому была ей знакома. Даже теперь для ее лишенного тела, полумертвого духа оно не стало чуждым. Очень глупо, Ларон, это могло обернуться неплохим развлечением, решила она, а затем, взглянув сквозь сферу-оракул, увидела, как бывший вампир возвращается в Академию, прокладывая путь сквозь заполненные народом улицы Диомеды.

Сарголанская боевая галера шла под всеми парусами, а Друскарл шагал по палубе в кожаном костюме и при полном вооружении. Костюм закрывал все тело, лицо спрятано под маской, глаза защищены прозрачными пластинками хрусталя, а дышал он через трубку, соединенную с мешком воздуха.

– Уже три часа, – сообщил Феран Друскарлу, который продолжал ходить туда-сюда. – И как ты себя чувствуешь в этой штуке?

– Как? Воняет, сыро, но перенести можно, – ответ прозвучал приглушенно. – Сколько времени мы проверяли его в прошлый раз?

– Меньше, чем сейчас. Думаю, сегодня надо провести еще две проверки.

Наконец они решили, что пора избавиться от костюма. Феран помог Друскарлу снять амуницию, матросы забрали у него шлем. Друскарл умылся.

– Масса кораблей из разных стран соберутся, чтобы посмотреть на второй удар огненных кругов, – сказал капитан, глядя на шиферную табличку для записей, которую держал в руках. – Мы не должны показываться в том месте.

– Мираль зайдет в середине ночи, – заметил Феран. – Мы пойдем к Гелиону на лодке, а затем перевернем ее и опустимся на дно. Когда огонь рухнет на землю, а потом угаснет, Друскарл выйдет на берег. Он будет ориентироваться на место, где раньше находился храм Метрологов. Там он должен найти Серебряную смерть – или ждать, пока она спустится с небес.

– А если я погибну? – спросил Друскарл.

– В таком случае я сам попытаюсь добыть Серебряную смерть но уже в усовершенствованном костюме, – хмыкнул Феран. – В одном мы можем быть уверены: пока существует Серебряная смерть, ее будут использовать снова и снова.

Огороженный стеной внутренний город Баалдера служил центром притяжения всех, кто поселился здесь, на границе Сарголанской империи и княжества Алеар. В этом районе встречались не имеющие централизованного управления кочевые племена, сюда вплотную подходила пустыня, служившая естественной линией обороны вплоть до горной гряды Порткулис. Сарголан не был чересчур заинтересован в защите этой удаленной цитадели, и ни у кого не было причин атаковать унылый город. Если бы ни торговля, Баалдер давно бы исчез с карт.

И хотя рабство в Сарголе было запрещено, часть торговых путей работорговцев проходила через Баалдер. Жители приграничных регионов с готовностью продавали по сходной цене «лишних» детей купцам с севера, среди которых Д'Алик считался одним из самых ловких и умелых. Однако на этот раз его не ждали подобные сделки. Баалдер совершенно преобразился. Через городок потоком шла армия.

– Они идут уже целую неделю, – сообщил ему агент. – Отличная обстановка для торговцев сушеными продуктами и всем прочим, но рынок рабов накрылся. Местные власти моментально вспомнили о законах, запрещающих работорговлю.

– Но… но… почему они так поступают? – удивился Д'Алик, кивая в сторону маршировавшей по улице колонны тяжеловооруженных солдат. – Всего в пятистах милях отсюда прекрасная, зеленая долина реки Леир, по которой идти гораздо легче.

– Именно так они и сделали. Доходят слухи, что район речного порта Паниор занят сарголанцами, которые оккупировали не только наземные строения, но и взяли все баржи и грузы, спускавшиеся с Лиоренских гор. Диомеда блокирована, а вскоре начнется штурм. Когда силы императора присоединятся к армиям Северного альянса, торейские захватчики окажутся перед лицом самого большого войска в истории Акремы.

– Не думаю, что сарголанского императора так сильно волнует судьба свергнутого короля Диомеды.

– Ты прав. Но говорят, что торейцы удерживают принцессу Сентерри, дочь императора. Ты только представь себе: захватчики клянутся, что кочевники взяли ее в плен на дороге, когда она покинула Диомеду…

Голос агента звучал словно откуда-то издалека. Сентерри. Сарголанская принцесса. Взяли в плен кочевники. Эти слова вызвали у Д'Алика самые соблазнительные ассоциации. Перед ним открывались широчайшие перспективы.

– …конечно, девушка давно мертва. Принцы Алеарана пропустили войска через свои земли, так как не имели ни малейшей возможности помешать им…

– Довольно! – рявкнул Д'Алик. – Мне нужна аудиенция у сарголанского губернатора. Немедленно.

– Губернатор! – воскликнул пораженный агент, вставая со стула и подбирая полы длинного одеяния. – О да, конечно, я попытаюсь, но…

– Скажи ему, что у меня есть информация о принцессе Сентерри. Скажи, что я выкупил ее у кочевников. Вместе с двумя служанками. Их зовут Перим и Долвиенн.

Имя Сентерри было известно всем, но кто мог знать имена ее служанок? Поскольку он обладал такими сведениями, Д'Алик уже через час был приглашен к губернатору. Он заявил, что сразу же узнал принцессу и поэтому выкупил всех троих девушек за пятьсот золотых паголов, а потом поместил их в академию госпожи Волдеан, где им не грозили новые опасности.

Губернатор Ройлеан обрадовался известию гораздо меньше, чем на то рассчитывал Д'Алик. Ему уже не раз докладывали о спасении принцессы Сентерри, но на поверку все сообщения оказывались либо откровенным мошенничеством, либо искренним заблуждением. С другой стороны, работорговец знал, что у принцессы Сентерри были две служанки. И это было важной деталью. Он даже назвал их имена, впрочем, губернатор не мог сказать, правильно или нет, так как сам не знал их.

– Я намерен потребовать, чтобы вы доставили девушек сюда за ваш собственный счет, – сказал наконец Ройлеан рабовладельцу, стоявшему перед ним на коленях.

– О достопочтенный и великодушный господин, но рабство на этих землях запрещено, на всей вашей благословенной, прекрасной плодоносной земле Сарголана. Правду они говорят или нет, но все трое – и принцесса, и служанки – или просто три самозванки, назвавшиеся Сентерри, Перим и Долвиенн, – должны прийти сюда свободными.

– Ты что, играть со мной вздумал, человек? – сурово спросил губернатор, решивший не унижаться до того, чтобы произносить вслух имя работорговца.

– Достопочтенный господин, торговля вся построена на игре ума и удачи.

– А ты, естественно, человек торговли. Так что ответ: да. Игра может быть рискованной и изматывающей. Чувство неопределенности, острая, невыносимая боль потери, упоительный триумф. Привези девушек сюда. Если они те, за кого себя выдают, ты станешь богаче на сто тысяч золотых паголов. Но если они всего лишь хитрые лгуньи, ты много потеряешь, а они уйдут отсюда свободными. Что скажешь?

Д'Алик почувствовал, как у него перехватывает дыхание, но все же ему хватило присутствия духа, чтобы сказать:

– Достопочтенный и великодушный господин, ты самый мудрый и проницательный судья, какого я только видел. Я готов вести игру по твоим правилам. Я привезу девушек и ничего не прошу у тебя заранее.

Девять бросилась на Ларона с ножом, рассекла воздух у него перед лицом, а затем попыталась нанести удар в горло. Ларон повернулся на одной ноге всего на четверть круга, одновременно отбивая ее замах тыльной стороной ладони. Потом он схватил ее запястье и резко повернул. Она вскрикнула скорее от неожиданности, чем от боли, и выронила нож.

Ровал объявил перерыв. В большинстве школ боевых искусств любимыми темами для бесед во время перерыва являются мышечные травмы, женщины и политика руководства школы. Но в присутствии Девять вторая тема исключалась, третья вообще не имела смысла, так что оставалось говорить о боли, напряжении, технике массажа, масле для растирания, анатомических особенностях упражнениях на растяжку, советах врачей и прочей скучной материи. Но в этот день настроение у всех было слишком дурным, так что желание болтать не возникало. Ровал уезжал.

– За один-единственный месяц тренировок ты проделал огромный путь, – заговорил наконец Ровал. – Но добиться настоящего совершенства в базовых приемах джавата можно месяцев за пять-шесть, не меньше.

– Ты надолго нас покидаешь? – спросил Ларон.

– Наверное, на несколько недель, а может навсегда.

– Но ты сказал, что я только-только приступаю к освоению защитной техники.

– Я назвал тебе имя хорошего наставника.

– Но он живет в Скалтикаре!

– Так отправляйся туда.

– Я хочу многое изучить здесь, в Диомеде.

– В таком случае подыщи учителя из Диомеды, уверен, что это не слишком трудно, Ларон. Ты уже знаешь достаточно, чтобы сбить с ног человека, который весит раза в два больше, чем ты. Это, без сомнения, поможет тебе избежать многих неприятностей.

– Ты разве не помнишь, как мало я вешу?

Но этот довод не ослабил решимости Ровала. Его дорожная сумка стояла в углу площадки.

– Мы закончим отработку еще одного захвата, – бодро распорядился он. – Девять, представь себе, что ты – пьяный грузчик килограммов сто весом и хочешь схватить Ларона, а потом отнять у него кошелек.

Девять пошла вперед, сжимая в руке внушительного вида кинжал, потом схватила за запястье, завернула его руку за спину, а ногой ударила под колено. Ларон свободной рукой подцепил запястье девушки и выкрутил его так, что она вынуждена была освободить его. Тогда он крутанул ее руку так, что Девять согнулась пополам от боли. У него появилась возможность нанести удар по ее затылку. На этом Ларон остановился, не выпуская руку девушки.

– В этот момент пьяный грузчик почувствует себя весьма неуютно, – заявил Ларон.

– Сейчас я чувствую себя очень неуютно, – призналась Девять.

– О, прости, прости, – Ларон торопливо отпустил ее запястье.

– В этот момент ты должен не стоять как пень, а мчаться прочь по улице со всей доступной тебе скоростью, так чтобы пятки сверкали – с нажимом произнес Ровал.

– Но он на земле и обезоружен.

– Он на земле, но поблизости могут оказаться его приятели, Кроме того, у некоторых людей ослабленное восприятие боли. И еще: у него одна рука свободна.

Ларон помог Девять подняться. Ровал поклонился ему и объявил об окончании урока. Девять приготовила лестницу, а воин перекинул через плечо дорожную сумку.

– Ты не можешь сказать мне, куда едешь? – спросил Ларон. – Если не доверяешь мне, кому ты доверяешь?

– Я доверяю тем, кому нужно это знать. Тебе – не нужно. И не пытайся следовать за мной.

Расставание с Ровалом было таким же холодным и формальным, как и встреча. Он слегка поклонился на прощание Ларону и Девять, пожелал им удачи и спустился с крыши. Ларон досчитал до двадцати, а потом поспешил вниз. И тут же натолкнулся на трех мужчин, которые блокировали его со всех сторон. Все они были подозрительно похоже одеты.

– Я бы не советовал вам следовать за Высокоученым Ровалом, молодой господин, – сказал один из них.

– А я не пытался бы применять против нас новые приемы борьбы, – добавил второй.

– Потому что я был его учителем, а это мои сыновья, – пояснил третий, которому на вид было лет пятьдесят. – Почему бы тебе просто не пойти с нами в таверну и не посидеть там часок-другой?

Зурланские изгнанники! Теперь Ларон припомнил, что уже видел раньше такую одежду.

Ровно через два часа Ларон вышел из таверны новым учеником мастера джавата Джиалама. Однако чего не понимал мастер Джиалам, так это главного: Ларон намеренно проиграл битву, чтобы одержать победу в войне. Юноша шел в сторону доков, не сворачивая к причалам. Он направился к маленькому каменному строению, на двери которого висела табличка: «Миссионерский центр для проституток», – а пониже кто-то нацарапал: «Черт, они обе оказались мужчинами». Ларон постучал, и его впустил в дом человек в коричневом облачении сарголанского священника-миссионера. Когда Диомеду взял Варсовран, дьяконы-метрологи быстро поменяли обличье и фасады храмов, но Ларон знал, по каким признакам их найти.

– Добро пожаловать, Ларон, – приветливо обратился нему дьякон.

– Хорвей, для меня большая радость оказаться в вашем святилище, – ответил Ларон. – Как идут исследования?

– Неплохо. А твои?

– Медленно, но уверенно.

Дверь за юношей закрылась.

– Достопочтенный Ларон, твое присутствие – честь для этого дома, – мягко проговорил Хорвей с церемонным поклоном.

– О Стремящийся, достойный дьякон Хорвей, быть в этом доме настоящая честь для меня.

Ларон уже встречал некоторых дьяконов в академии, где они выступали в качестве студентов. Быстро разобравшись, кто есть кто, бывший вампир привлек их к своему делу. Выдавая себя за единственного уцелевшего священника ордена Метрологов, Ларон добился их преданности гораздо быстрее, чем можно было рассчитывать. Кольцо Терикель очень помогло ему в этом. А что касается невероятно юного облика, не сочетающегося с годами практики, предшествующими обычно принятию сана, Ларон пояснил, что его посвящали в спешке, несмотря на то, что часть обучения еще не была завершена. Это объясняло и его появление в академии в качестве студента.

– Как я и предполагал, дьякон Хорвей, Высокоученый Ровал позаботился о том, чтобы меня задержали.

– Ничего страшного, за ним следили наши люди. Пеллиен!

В конце коридора появилась женщина в платье с узким и таким глубоким декольте, что оно достигало богато украшенного пояса, а юбка имела разрезы от подола до начала бедер. Груди ее были необычайно велики и имели продолговатую форму.

– Старая одежда вызывает ностальгические чувства, – заметила она жеманным, чуть хрипловатым голосом.

Ларон невольно сглотнул. Он ощутил, как внезапно задрожали колени. «Что бы я сделал, если бы оставался вампиром? Уж тогда у меня не задрожали бы предательски колени при виде женской плоти».

– Пожалуй, я вас ненадолго оставлю, – сказал дьякон Хорвей, хлопнув Ларона по плечу. – Чем меньше я знаю, тем меньше смогу выдать на пытках, не так ли?

Ларон прошел за Пеллиен в гостиную на ватных, плохо слушающихся ногах.

– Кстати, Пеллиен, не забывай: Достопочтенный Ларон должен следить за соблюдением обета безбрачия! – бросил Хорвей им вслед.

– И за чьим же обетом безбрачия он должен следить? – поинтересовалась она с усмешкой.

Ларон сел на край скамьи, положив ладони на колени. Пеллиен тоже села, картинно опершись о скамью обнаженной рукой, а ногу перекинув так, что она касалась бедра Ларона.

– А теперь, когда мы так удобно устроились, я представлю тебе краткий отчет, – начала она, потрепав Ларона по волосам свободной рукой. – Несравненно прекрасный и несомненно Высокоученый Ровал совершил весьма долгий, кружной путь от жилища Безумной Королевы Сайрет до самых доков.

– Королевы?

– Бывшей королевы Диомеды.

– Безумной? Она опасна?

– Не слишком. Возвращаясь к Ровалу: он сел в наемную лодку. За ним последовал дьякон Лисгар. Отважный дьякон взял с собой дорожную суму и оделся как пилигрим, чтобы не привлекать внимания. Наемная лодка миновала несколько торговых кораблей, а потом Ровал поднялся на борт сарголанского каботажного судна, готового к отплытию. Дьякон Лискар сделал то же самое. Вскоре буксир вывел каботажное судно из гавани, и оно повернуло на юг. Дьякон успел отослать нам короткую весточку с капитаном буксира. Она гласит: несмотря на то, что каботажное судно официально идет к маленькому порту Солтберри, он слышал, как Высокоученый Ровал просил капитана высадить его в бухточке на пустынном берегу, в стороне от поселений и торговых путей.

– У тебя есть эта записка? – спросил Ларон, с усилием оторвав руку от колена.

– Ну конечно.

Пеллиен просунула руку внутрь платья, под левую грудь. Она так наклонилась, что Ларон ощущал биение ее сердца и твердый сосок прикрытый лишь тончайшим шелком. После нескольких секунд, показавшихся ему бесконечно долгими, он почувствовал, что под тканью есть и листок бумаги. В следующее мгновение она передала ему записку Лисгара. «Залив Серпа», – прочитал он. Ровал попросил капитана высадить его в заливе Серпа. Ларон засунул записку в карман.

Интересно. Юноша быстро огляделся, подозревая, что кто-то насмехается над ним. Но в комнате никого не было, кроме него и Пеллиен. Он зажмурился и встряхнул головой. На лице женщины отразилось искреннее удивление.

– Это… очень хорошая работа… отлично… просто чудесно Я имею в виду выследить Ровала. Я должен… вознаградить тебя. Ну, за это…

– О, нет-нет, я больше никогда не принимаю денег от мужчин. Я учусь танцам под руководством Безумной Королевы Сайрет. Она полагает, я смогу занять соответствующее положение во дворце.

Ларон был уверен, что она сможет занять самые разнообразные положения во дворце, и одно из них включает в себя исполнение танцев.

Интересно. Это слово опять прозвучало в его сознании, но так вкрадчиво, словно его произнес кто-то инородный, а не сам Ларон. Внезапно Пеллиен на мгновение замерла, потом зажмурилась.

– О… мне… мне нужно идти. Прямо сейчас. Я должна уходить.

Пеллиен быстро подобралась, Ларон встал, но женщина удержала его руку – она притянула его к себе:

– Ларон, ты так молод. Слишком молод, чтобы изучать все эти древние книги, – проговорила она, не сводя глаз с кольца на его пальце.

– Я намного старше, чем может показаться.

– Вероятно, ты исключительно правильно питаешься.

– Ну, я употреблял довольно необычную пищу. Вплоть до недавнего времени.

Дьякон Хорвей появился в дверях.

– Итак, передача информации прошла благополучно, – поинтересовался он, с подозрением глядя на Пеллиен.

– Можно сказать и так, – Ларон все еще испытывал слабость.

– И Ларон остался таким же, каким был до посещения этой комнаты? – Хорвей обращался к Пеллиен.

– Его девственность цела и невредима, если ты об этом, – огрызнулась она, вставая со скамьи и отпуская руку Ларона. – Ну что же Достопочтенный Ларон, для меня большая честь работать с тобой.

Пеллиен потянула за какие-то шнурки, и внезапно вызывающие разрезы и откровенное декольте на платье исчезли. Ларон раньше не заметил, что почти все ее тело было окутано тончайшим нижним одеянием телесного цвета.

– Спасибо за все, – Ларон был растерян так, что едва не заикался.

Пеллиен чуть поклонилась в ответ, улыбнулась, подмигнула, а затем молча покинула комнату.

– Замечательная женщина, – заметил дьякон, когда она ушла. – Она очень талантливая танцовщица, так утверждает госпожа Сайрет. А если говорить о теле…

– Да?

– Она ненавидела свое прежнее ремесло, потому и обратилась к нам, однако ей доставляет удовольствие искушать и испытывать мужчин. Порой я сам теряюсь. Мне кажется, что она не всегда может устоять перед соблазном разыграть подобное представление. Прошу тебя, напомни о нас Старейшине, когда увидишь ее в следующий раз. Если появится возможность нашего посвящения в сан, мы были бы несказанно благодарны ей. Когда вернется дьякон Лисгар, я дам знать нашему человеку, и он оповестит тебя.

– Спасибо, я ценю отвагу этого дьякона. Для нее есть весьма серьезные основания.

– Ха, я не такой деревенщина, каким тебе кажусь! Я знаю, что Метрологи сражались против Серебряной Смерти еще до сожжения Тореи, и подозреваю, что те немногие из нас, кто выжил, продолжают эту борьбу. Доброй удачи тебе, Достопочтенный Ларон. Все мы твои верные и преданные слуги.

Ларон почти не смотрел вокруг на пути к Академии, но в какой-то момент, уже изрядно удалившись от здания миссии, он заметил женщину, ростом и сложением напоминавшую Пеллиен и одетую в платье песочного цвета. Она шла чуть впереди него. Обгоняя ее, он немного замедлил шаг, но она тут же заспешила, уклоняясь от его взгляда, лицо ее было скрыто накидкой. Это не могла быть Пеллиен – ведь она не знала, куда он пойдет. С другой стороны, она могла предположить, что он вернется в академию. Краем глаза он все же ухитрился разглядеть лицо женщины. Пеллиен! Некоторое время они шли почти рядом, не говоря друг другу ни слова. Потом она замедлила темп и начала отставать. Но когда она остановилась на перекрестке, он сделал то же самое.

– Место, где я живу, находится там, на вершине холма, – сказал Ларон, глядя не на женщину, а вниз, на свои сандалии.

– А мне нужно в ту сторону, по улице, – быстро ответила она. – Я живу неподалеку.

– М-да, а моя академия… вон там, – Ларон не нашелся что еще сказать.

– Может, и так, но моя улица поворачивает и тоже ведет к академии.

Она развернулась и медленно пошла в свою сторону. Ларон смотрел ей в спину, пытаясь принять решение, но обнаружил, что в голове нет никаких мыслей, словно она вдруг опустела. И тогда он поспешил вслед за женщиной, пока не догнал ее. Они шли молча, пока не добрались до крыльца ее дома. Ларон обратил внимание, что жила она не в квартале красных фонарей, а среди ремесленников и разъездных торговцев.

Они не обсуждали, заходить ему к ней или нет, это получилось само собой. Пеллиен закрыла за ним дверь и опустила засов. Ларон растерянно остановился, нервно потирая руки, размышляя, что предпринять, и в душе его возникала уверенность, что, когда засов будет поднят, у него не останется ни малейших шансов пройти тесты академии на невинность. Пеллиен чуть прищурила глаза, сняла плащ, а затем потянула тесемки платья. Горловина вновь распахнулась, опускаясь до пояса. От бедер вниз раскрылись прорези. Ларон только безмолвно сглотнул, глядя на нее.

Внезапно она обернулась к книжным полкам, сделанным из кирпичных стоек и деревянных перекладин, выбрала том «Описания и практические случаи в области сравнительной анатомии». Название книги удивило Ларона, отвлекая его от плотских мыслей.

– Итак, предполагается, что вплоть до прохождения тестов ты должен блюсти невинность, – начала она, листая страницы и чуть покачивая бедрами, словно отзываясь на мелодию, доступную лишь ее внутреннему слуху. Это было слишком сильным соблазном для Ларона.

– Да. Собственно говоря, это непременное правило, – кивнул он.

– И за этим тщательно следят?

– Ну, не то чтобы очень, но…

– Но?

– Есть тесты для девятого уровня посвящения. Их практикуют в академии Ивендель. Чтобы пройти их, надо быть невинным в телесном смысле, иначе не преодолеть испытание.

– То есть не получить статус колдуна?

– Да, но мне начинает казаться, что я провалюсь на этом тесте. – пробормотал Ларон. – С твоего позволения, я хотел сказать. Я бы не хотел оскорбить…

– Ну, – Пеллиен продолжала перелистывать страницы книги словно никак не могла найти нужный фрагмент. – Перед тем как мой отец-торговец пропал в море, а отчим продал меня в публичный дом, я изучала искусство эфирной магии.

– Потому здесь находятся книги? – уточнил Ларон, прикидывая в уме: были эти труды выставлены на всеобщее обозрение, когда она развлекала клиентов за плату? – Я хотел сказать, они принадлежали твоему отцу?

– Нет. Я что-то покупала, что-то крала, находила книги среди мусора, но все они посвящены целительству. Если уж я потеряла шанс стать колдуньей, по крайней мере, у меня оставался шанс стать куртизанкой, найти покровителя, поступить во врачебную академию, получить звание медика. Танцы открывают мне дорогу к положению куртизанки. Понимаешь? Все очень просто… ага, вот оно: «Девственность… точно установить весьма трудно… обмен эфирной энергией… теоретическая возможность создания потомства». Так-так. Чего тут только нет! «…источник противоречий… Проблема разрешена Пеппардом Угрюмым в документе, представленном восемьдесят седьмому Совету Соррика. Четыре эксперимента с участием девственных рабов из Тореи и Дакостии показали, что в шести случаях из восьми испытуемые оказались способны пройти тесты на сохранение невинности…» – Пеллиен решительно захлопнула книгу и поставила назад, на полку.

– Конечно, ты должен знать о восемьдесят седьмом Совете Соррика, Ларон. Его изучают в ордене Метрологов. Мне говорил лб этом дьякон Лисгар.

Ларону довелось пару веков назад съесть нескольких обитателей Соррика, но воспоминания об этом регионе были смутными, да и посещать заседания Совета ему не доводилось.

– Ну да так и есть, – он решил блефовать.

Завороженный Ларон наблюдал, как Пеллиен запускает большие пальщы под ткань платья чуть ниже пояса, как они передвигаются к спине. В зеркале отразилась тонкая полоса красного шелка, сбегавшая вниз между ягодицами. Потом пальцы скользнули вперед собирая другую часть платья ровно посередине живота. Подол свернулся лентой, стекая между ног. Сердце Ларона бешено колотилось, словно готово было выпрыгнуть из груди, устремляясь к чему-то совсем не священному. Наконец она положила руки на талию и прикоснулась к застежке пояса. Неспешно расстегнула его, снимая вместе с поясом и остатки красного шелка. Груди ее напряглись, соски проступили сквозь ткань, а потом произошло нечто странное: груди опустились слишком низко, потом вдруг упали – и появилась вторая пара!

Пеллиен с улыбкой смотрела на Ларона, ее пальцы оставались на талии, удерживаясь на поясе нижней юбки, а на Ларона горделиво смотрели четыре совершенных по форме груди. «Она из Дакостии, с двойного континента на западе», – подумал Ларон. Четыре груди. Их мужчины имели четыре яйца, вспомнил он когда-то давно прочитанную информацию. А женщина приближалась к нему, она протянула руки вперед, прикасаясь к вырезу его туники, к шее. Она потянула ткань вниз, через плечи, и туника упала на пол. Собрав остатки самообладания, Ларон провел кончиком пальца по ее коже – от шеи вниз, между грудей и дальше, к пупку и застежке пояса. Ларон расстегнул его, и юбка скользнула на пол. Пеллиен развязала шнурки, удерживающие тончайшие шелковые брюки, а потом провела рукой у юноши между ног.

– О, всего два. Это совершенно меняет дело. Согласно Пеппарду Угрюмому, вступая со мной в связь, ты не потеряешь энергию, как случилось бы в отношениях с женщиной другого происхождения.

Эта новость была большим облегчением для Ларона, которого весьма заинтересовали результаты исследований Пеппарда Угрюмого. Пеллиен освободилась от немногочисленных остатков одежды, бросив их на пол. Она обвила руками Ларона, и он ответил ей тем же.

– Прости, – прошептал он.

– За что? – она чуть отстранилась.

– За то, что выгляжу на четырнадцать, хотя на самом деле мне семь ст… семнадцать лет.

– Достопочтенный Ларон, ты еще не настолько опытен, чтобы судить, что может понравиться женщине.

Она потянула его к кровати и легла, а он упал следом за ней. Весь мир вдруг сфокусировался в ее теле, между ее ног.

– Мягче, не спеши, время не убегает от нас, – прошептала Пеллиен, а в это время потоки исходящей от нее энергии буквально текли сквозь Ларона. Голубые искры и тонкие струйки эфира летели во все стороны, свивались в сложный рисунок, проникали между телами Ларона и Пеллиен и охватывали контуры бедер, обостряя до предела переживаемые ими чувства.

Веландер наблюдала через сферу-оракул за происходящим, но переплетенные энергии Ларона и Пеллиен создавали столь сложную картину, что из эфирного мира невозможно было различить детали. Несмотря на то что ее собственные силы были почти на исходе, она сумела дважды послать вовне свое слово-комментарий: «интересно», прозвучавшее в сознании Ларона.

Теперь она смотрела на любовную сцену с искренним интересом и одобрением. «Вот это действительно красиво», – решила она, а затем попыталась разобраться в причинах, побудивших ее сделать такой вывод. Что-то было между ними особенное. Что мог совершить Ларон как любовник такого, на что был не способен Феран? Веландер рассудила: дело в том, что Ларон, а не математика был ее истинным призванием. Его соблазн и волнение передавались ей и становились ее собственными чувствами. Через него она увидела, каким должен быть секс. Вероятно, она вскоре полностью растворится во мраке, умрет по-настоящему, но если бы ей удалось вернуться к жизни, поклялась себе и Судьбе Веландер, она бы сделала все, чтобы занять особое место в душе Ларона и существовать лишь ради него.

Часа через два Ларон забежал в таверну Баргемана, чтобы купить для себя и Пеллиен по куску орехового пирога, две порции устриц и пару кувшинов аркендианского кларета. Оставался лишь час до рассвета, когда он подумал, что пора возвращаться академию. Пеллиен заснула, навалившись на него, так что ему пришлось разбудить ее, чтобы встать.

– Надо бы мне уйти.

– Почему? – промурлыкала она.

– Должен приготовить завтрак.

– Ты ночью съел пятнадцать устриц.

– Я, может, и священник, но еще и студент.

– Ах вот что.

Прозвенел сарголанский гонг, призывавший к молитве, Ларон торопливо поцеловал Пеллиен, уже стоя в дверях. Завтрак в академии всегда начинался сразу после удара гонга.

– Ты знаешь, где я живу, – прошептала она ему в самое ухо.

– Но если я приду без предупреждения, ты можешь оказаться не одна. А вдруг твой спутник решит избить меня?

– У меня нет других любовников; я предпочитаю независимость. Мальчик вроде тебя никогда не захочет обладать мной полностью и безраздельно, не станет принуждать меня стирать его одежду, танцевать перед ним и все такое прочее. Воспринимай это как удобный и необязательный студенческий роман.

Подходя к академии, Ларон понял, что не испытывает ни малейшего чувства вины за то, что с момента встречи с Пеллиен ни на мгновение не вспомнил о Девять. Он вообще не думал о ней. «Ну что же, по крайней мере, мои чувства к ней основаны на чистом рыцарском почитании, свободном от плотской страсти, от вожделения», – подумал он.

– Старина Пеппард Угрюмый, – сказал он вслух, легкой походкой ступая по камням мостовой. – Надо будет как-нибудь поставить в твою честь курильницу.

Пока Ларон и Пеллиен переплетали свои энергетические потоки, сарголанское каботажное судно бросило якорь в заливе Серпа. Ни один другой корабль не встречал там вновь прибывших; на пустынном берегу не видно было ни палатки, ни привала всадников. Ровал ступил на твердую землю, а судно ушло дальше, в путь к порту назначения. Ровал сел на песок, наблюдая за восхождением, а потом заходом Мираль, которую время от времени скрывали от взгляда набегающие облака.

– Сколько времени пройдет до момента, когда «Лунная тень» вновь поднимется на поверхность? – произнес Ровал в темноту, не меняя позы.

– При условии, что экипаж состоит из шести человек, мы должны выходить после полуночи, – отозвался голос за его спиной.

– Шесть. Трое, еще я, значит, два новых моряка, – подсчитал Ровал. – Им можно доверять?

– Я конечно, не моряк, но обладаю достаточным опытом и доверять можно, – ответила Терикель. – А что касается шестого, он тоже не моряк, но может оказаться достойным доверия.

Теперь Ровал наконец встал и обернулся. В призрачном свете Мираль он различил пять силуэтов. Один из них стоял на коленях на песке, двое держали над его головой боевые топоры.

– Мы заметили, как он скользнул в воду и поплыл к берегу, когда ты сходил здесь, – пояснил Норриэйв.

– Он утверждает, что является членом ордена Метрологов, – добавил Хэзлок.

Ровал подошел поближе, внимательно вгляделся в лицо молодого человека, стоявшего на коленях. Он был совершенно незнаком ему.

– Высокоученый мастер, я не хотел никому причинить вред.

– Люди, которые не хотят причинять вред, обычно не лезут в подобные неприятности, не идут за мной по следу. Кто ты? И кто твой господин?

– Я дьякон Лисгар из миссии Метрологов в Диомеде. Я учусь в академии госпожи Ивендель и готовлюсь к посвящению. Священник попросил меня идти за тобой, но не…

– Лжешь! Не осталось в живых ни одного священника из Ордена Метрологов! – воскликнул Хэзлок.

– Я видел кольцо.

– Кольцо можно украсть.

– Пожалуйста, не так быстро, – вмешалась Терикель. – В Диомеде действительно был дьякон по имени Лисгар.

Лисгар охнул:

– Старейшина?

– Как выглядел священник, как его зовут? – спросил Ровал.

– Достопочтенный Ларон, он выглядит слишком молодо, чтобы…

– …чтобы быть священником, – закончила за него Терикель. Поздравляю, дьякон Лисгар, считай, что твоя служба не такому уж достопочтенному Ларону закончена. Ты вступаешь в экипаж «Лунной тени».

– Кстати, всю дорогу от Диомеды он мучился от морской болезни, предупредил Ровал. – А кроме того, у нас есть более важные дела. Эти утесы достаточно высоки. У вас есть то, о чем я просил?

– Все находится дальше, на пляже, – кивнула Терикель.

– Мираль снова скрывают облака. Хорошо, давайте начнем пока не стало светло.

Назначение губернатора Ройлеана считалось самым ничтожным и жалким. Он был направлен в отдаленный, пустынный город, служивший скорее центром сбора торговых пошлин, чем настоящим поселением. Население городка состояло, по большей части, из иностранцев, а не из граждан Сарголана. Все изменилось в связи с подготовкой к войне. Десятки тысяч солдат каждую неделю проходили через этот важнейший перевалочный пункт, и местная экономика буквально расцвела. Никто и вообразить не мог ничего подобного. Кроме солдат в город приходили и представители знати, офицеры, порой даже принцы и родственники императора. Ройлеан постоянно встречал богатых и влиятельных людей, он устанавливал контакты, которые в будущем могли помочь ему сделать карьеру.

В эту ночь принц Ставец, старший сын императора, тоже прибыл в Баалдер. Он остановился в доме губернатора, и Ройлеан устроил в его честь самый роскошный пир, на который был способен. Впрочем, принц большую часть жизни провел в походах, так что ублажить его было совсем не трудно. Десяток бывших рабынь-танцовщиц развлекали офицеров и других гостей, пока те поглощали обильную, хотя и не слишком изысканную еду. Принц и пять его генералов знакомились с представителями торговых кругов. Губернатор выступал и как распорядитель вечера, и как сановник, время от времени подавая жестами распоряжения своим людям и одновременно беседуя с гостями.

– Все отлично налажено, – одобрил обстановку принц. – Твои слуги действуют по-военному точно.

– Да, я и сам полагаю, что мой прежний военный опыт помогает в административном управлении. Я стараюсь управлять этой провинцией, как, ну, скажем, батальоном.

– Весьма разумно, – кивнул принц.

– То же и в отношении дома. Я муштрую слуг, каждое утро собираю их для поверки и занятий во дворе.

– Интересно было бы посмотреть. Мне представляется, что именно таким образом должна быть организована вся империя.

– Вы так считаете?

– Да. Твое хозяйство могло бы стать моделью для управления Сарголанской империей. Вероятно, у тебя есть и записи, в которых ведется учет персонала и описана структура деятельности; мне бы хотелось изучить подобные материалы, пока я буду занят подготовкой кампании против торейцев в Диомеде.

Сердце губернатора ухнуло вниз, он кончиками пальцев отдал очередное распоряжение. Ему оставалось теперь либо умудриться составить нечто похожее на такие записи за одну ночь, либо наутро признать, что управление в его хозяйстве ведется совершенно спонтанно. Он дал своему управляющему сигнал, означающий: «Вызови меня из зала». Хорошо знавший своего господина, тот поспешил к нему и прошептал ему: «Сэр, я шепчу вам очень тихо».

– Мои нижайшие извинения, ваше высочество, – вкрадчиво произнес губернатор. – Мне необходимо отлучиться и лично решить важный вопрос.

Все сидевшие за столом обернулись к нему в недоумении и даже с явным осуждением: нельзя покинуть пиршественный зал в присутствии принца. Во всяком случае, именно так он сперва истолковал странное выражение на лицах придворных. А потом губернатор, проведший всю жизнь в провинциальных городах, с ужасом вспомнил, что никто, никто не смеет сам обращаться к особам королевской крови. Ройлеан почувствовал себя марионеткой, за веревочки которой одновременно тянут кукольники разных школ, отдавая противоречивые команды. Что же он наделал! Как мог совершить такую глупость? Никто не покидает по собственной воле общество принца. Надо было дать намек, спровоцировать вопрос высокой персоны, объяснить причины, побуждающие его выйти из зала и просить разрешения на это. Теперь оставалось только выйти вон на негнущихся ногах. Он оскорбил принца крови. Он нарушил протокол. Наверняка следующим назначением станет место губернатора расплавленного континента Торея. Но так трудно уследить за всеми тонкостями протокола, когда привыкаешь общаться с погонщиками верблюдов, виноторговцами, возчиками, ростовщиками, работорговцами, выдающими себя за купцов, специализирующихся по зерну… – работорговцы!

Когда это слово всплыло в его сознании, губернатор Ройлеан понял, что у него есть шанс вырваться из замкнутого круга, и поспешил к двери. Когда он вернулся в пиршественный зал принцу Сарголана, его история была готова, а план действий уже был запущен.

– Еще раз прошу прощения, ваше высочество, за то что по смел столь грубым образом покинуть ваше общество, словно я – ничтожный деревенщина, но вопрос действительно чрезвычайной важности.

Что-то похожее на мрачную усмешку мелькнуло в темных глазах принца.

– Если дело столь важное, значит, я должен знать о нем, – ответил он. – Не предоставишь ли ты мне самому судить о нем?

Губернатор больше всего хотел избежать секретности, потому поспешил представить свою оплошность оправданной в глазах всех собравшихся.

– Ваше высочество, полагаю, об этом деле я могу говорить открыто, при всех. Я не испытываю ни малейших симпатий к торейским захватчикам, но боюсь, у меня есть сомнения относительно смысла всей военной кампании.

– Сомнения? – воскликнул принц, и в голосе его зазвучала угроза.

– Ваше высочество, да, сомнения. Я беспокоюсь, что торейцы могут говорить правду о том, что принцессу Сентерри захватили в плен кочевники, а потому искать ее надо не на побережье, а в глубине континента, в больших городах, на рынках, где хозяйничают работорговцы, к северу от пустыни. А поскольку я хотел быть уверенным в своих соображениях, я предпринял широкие поиски, в пределах своих ограниченных средств, разумеется. Я допрашивал каждого погонщика, купца, любого, кто имеет малейшее отношение к работорговле и контактам с кочевниками…

– Ты получил известие о Сентерри? – принцу уже много раз приносили подобные известия, и все они оказывались ложными.

– Я получил известие о девушке, которую зовут Сентерри. Она недавно появилась на рынке рабов в Хадьяле. У нее огненно-рыжие волосы, и ее продавали вместе с двумя другими девицами.

Теперь губернатор уловил в лице принца искренний интерес. Его ближайшее окружение тоже замерло в ожидании. У Сентерри были две служанки, которых, по словам торейцев, тоже похитили кочевники. Это было известно только самым близким к императорской семье лицам, высшей знати.

– Эта информация нуждается в проверке, необходимо выслать туда вооруженный отряд, – решил принц. – Возьмите десяток солдат и направьте их в Хадьял. Узнайте имена других двух девушек. Миллионы людей слышали имя Сентерри, но никто не знает, как зовут ее служанок. Это проверка для мошенников и глупцов.

– Мой информатор заявил, что их зовут Перим и Долвиенн.

На лице принца вдруг появилось такое странное, напряженное выражение, что губернатор Ройлеан на мгновение поднял руки, словно хотел защититься от удара. В зале воцарилась гробовая тишина. Ройлеан затаил дыхание.

– Губернатор Ройлеан, через четверть часа ты должен быть готов выехать верхом во главе отряда. Вы направляетесь в Хадьял – принц развернулся к своим генералам. – Мне нужно пять тысяч копьеносцев. Мы едем на север, следом за губернатором. Быстро! – Он вскочил с места, резко крутанулся на пятках, снова разворачиваясь к потрясенному губернатору: – Отныне тебя надлежит называть герцогом Ройлеаном, – провозгласил принц. А потом он покинул зал.

Оказавшись в столовой академии, Ларон несколько раз демонстративно зевнул. Он был последним явившимся к завтраку, и его имя отметили в свитке, но когда он взял поднос и опустился на свое место за столом, он вдруг понял, что от его тела все еще исходит сладковатый аромат Пеллиен. Он осторожно огляделся. За его столом сидели только другие студенты, если не считать Лавенчи, но она находилась на противоположном конце. «Ну, если все они истинные девственники, то не сумеют распознать запах, который от меня исходит», – подумал Ларон. В Диомеде о дакостианцах почти никто не знал. Ларон снова зевнул, на этот раз непритворно. Если он что-то и потерял в компании Пеллиен, так это несколько часов сна. Пожалуй, занятия в этот день будут даваться ему нелегко.

– Ты что, возжигал благовония за успех на экзаменах? – насмешливо поинтересовалась Лавенчи, проходя мимо него.

Она относилась к числу преподавателей, но ей пока доверяли лишь проведение практических занятий. У нее было свежее, нежное лицо, но слишком угловатая фигура, белые волосы, собранные в пучок на макушке, и странноватые глаза, типичные для всех альбиносов.

– Да… Все именно так. Я очень много работал прошлой ночью.

Студенты за его столом завершали завтрак и собирали посуду и подносы. Ларон одним глотком выпил виноградный сок и закинул в рот пригоршню виноградин. В следующее мгновение он остался за столом в одиночестве, если не считать сидевшего напротив Старракина.

– Вот уж не ожидал встретить тебя в таверне Баргермана, – заявил виндиканец, решив взять быка за рога.

Ларон пристально посмотрел на него, но Старракин не опустил глаза.

– Прошлой ночью я занимался, – твердо и отчетливо произнес бывший вампир.

– Что? И что же ты изучал? Пакет устриц и два кувшина кларета в компании старой шлюхи?

Слово «старая» Старракин произнес зря. Для Ларона имело значение только очарование Пеллиен, а вовсе не ее возраст. Конечно, его трудно было определить по внешнему виду. Между двадцатью и сорока, по крайней мере. Но в данном случае на кону была честь. Честь женщины. Честь его любовницы. И Ларон перешел в нападение.

– Если ты проводишь так много времени в таверне Баргермана, это означает, что ты превышаешь установленную норму расходов, – начал он ровным, подчеркнуто невозмутимым голосом.

– А у тебя, наверное, есть богатый покровитель, у которого полно золота, – парировал Старракин.

– О да, очень, очень богатый, – кивнул Ларон. – И щедрый.

– Пять золотых паголов – и едва ли я смогу припомнить свой визит к Баргерману.

– Я не делал ничего такого, что стоило бы платы в пять паголов за молчание.

– Ты ужинал с женщиной. Ты купил два пирога, два кувшина вина.

– Я был с приятелем-студентом, и мы закусывали, пока штудировали книги.

– Ха-ха! Морочь голову другим. Бьюсь об заклад, о девственности ты можешь больше не говорить. Богатый покровитель тут же смоется, и до тестов тебя не допустят.

– Мы с приятелем вчера изучали…

– Хозяин таверны сказал, что устрицы и вино, которые ты купил…

– Он лжет! – воскликнул Ларон, невольно привлекая внимание тех, кто еще оставался в столовой, а также тех, кто ушел не слишком далеко.

– Это ты лжешь, – крикнул в ответ Старракин, твердо намереваясь уничтожить Ларона, раз уж не удалось шантажировать его. – Ты обманул своего покровителя, ты никогда не пройдешь испытание и не станешь колдуном, ты связался со старой, мерзкой шлюхой…

Ларон резким движением опрокинул поднос в лицо Старракина, а затем поднял стол и обрушил его на голову противника. Тот сумел увернуться от этой атаки, и они покатились по полу, нанося пинки и удары друг другу. Потом им удалось вскочить на ноги, оба замерли в боевой стойке. Старракин был раза в два тяжелее Ларона, поэтому не сомневался в своей победе. Он размахнулся и нанес мощный удар. Ларон перенес вес на правую пятку, отразил удар правой рукой, одновременно схватив левой запястье Старракина, выкрутив ему руку и ударяя левым бедром в живот виндиканца, а в следующее мгновение дернул его руку вниз.

Старракин на секунду оказался в воздухе, а потом тяжело рухнул на пол позади Ларона. При этом он опрокинул соседний стол, который с грохотом упал рядом. Ларон тут же оказался над поверженным противником и нанес три стремительных удара в лицо, прежде чем один из молодых преподавателей сумел оттащить его в сторону, обхватив сзади и буквально оторвав от земли. Старракин лежал плашмя, оглушенный и растерянный, на его физиономии виднелись следы, предвещавшие появление синяков. Ларон все еще пытался вырваться, изрыгая проклятья, вызывая Старракина на дуэль, предоставляя ему выбор оружия. К этому времени некоторые студенты уж успели вызвать сестру, оказывавшую медицинскую помощь. В зале появилась Пеллиен с сумкой лекарств и инструментов, она энергично протискивалась сквозь толпу, пока внезапно не увидела Ларона.

– Кажется, они подрались из-за чести какой-то женщины, – пояснила ей Лавенчи громким шепотом.

– Известно, о ком речь?

– Никто не знает, но Ларон избил виндиканца за то, что тот заявил, что они провели вместе прошлую ночь.

В это время в столовой появилась разгневанная Ивендель.

– Что здесь происходит? – сурово потребовала она отчета.

– Он напал на меня! – заскулил Старракин.

– Он оскорбил женщину! – рявкнул Ларон.

– Кто нанес первый удар? – изменила вопрос Ивендель.

– Он! – заявил Ларон.

– Нет! Сначала он бросил в меня поднос, толкнул на меня стол, – возразил Старракин.

Виндиканец наконец поднялся на ноги, хотя заметно покачнулся при этом. Ларона поставили на пол и освободили от захвата.

– Что ты сказал Ларону? – уточнила Ивендель.

– Я сказал, что прошлой ночью он, как бы это сказать помягче, занимался сексом со старой шлюхой.

– И на каком основании…

В это мгновение выпущенный Лароном эфирный шар взорвался у ног Старракина, воспламенив участок пола и башмаки жертвы. Старракин подпрыгнул и завизжал. Общее смятение сменилось попытками погасить огонь. Старракина и Ларона заставили опуститься на колени перед Ивендель. Пеллиен держалась на заднем плане, скрестив руки на груди и внимательно разглядывая золотой листок, вытканный в верхнем углу настенного панно, висевшего за спиной Ивендель.

– Здесь академия, а не королевский двор, – произнесла Ивендель. – Такого рода поведения категорически запрещено.

– Он оскорбил женщину. Это вопрос чести, – упрямо заявил Ларон.

– Все это ясно и отчетливо слышали мои преподаватели, студенты, повара, уборщики, прачки, сестра, большинство прохожих. Назови ее имя.

– Нет.

– Старракин?

– Я не знаю. Я могу только гадать.

– Итак, о какой женщине идет речь, известно только тебе, Ларон, и все же ты сломал стол, произнес заклинание в столовой, нанося ущерб академии, избил Старракина и едва не спалил его во имя ее чести? Что значит для тебя эта женщина?

– Она мой друг. И если я не вступлюсь за ее честь, кто еще сделает это?

Пеллиен вздрогнула, испытывая одновременно гордость и чувство вины.

– Именно ты напал на Старракина, ты начал драку, – заключила Ивендель. – Ты нарушил правила академии. В течение трех дней ты должен покинуть эти стены.

Старракину хватило ума не ухмыльнуться слишком явно. Ларон на секунду задумался, а затем принял молниеносное тактическое решение:

– Я имею право просить принять у меня экзамены и провести испытания по контролю над эфирной энергией в любой момент, – громко провозгласил он.

– Для посвящение девятого уровня? Ты провалишь экзамены. Это так же ясно, как и то, что солнце каждый день является на небе.

– Случаются облачные дни, например сегодня, ректор. Кроме того, сохранение девственности проверяют на третий день, когда уже пройден тест на контроль над эфирной энергией. И именно это станет доказательством чести моего друга – женщины, о которой идет речь.

Ивендель отдала распоряжения начать подготовку к испытаниям. Пеллиен обработала ушибы и ссадины Старракина самыми жгучими и болезненными препаратами, мучаясь чувством вины и восхищаясь Лароном.

А в другой части этого запутанного лабиринта, который представляло из себя здание академии, Ларон стоял перед Ивендель.

Ларон, я согласна, виндиканец – отвратительный ублюдок, но правила есть правила. Ты публично нарушил их. Если бы ты занялся сексом прямо на столе с кем-нибудь вроде Лавенчи, у тебя и то было бы больше шансов остаться здесь.

– Я не в ее вкусе.

– Послушай, у тебя есть серьезные основания пройти большую часть экзаменов и испытаний, через год я была бы абсолютно уверена в твоем успехе, но через месяц?

– Это вопрос чести.

– Ну хорошо, я поняла, что твоя решимость несокрушима. Не буду задавать лишних вопросов. Черт побери, я могла бы представить тебя к десятому уровню посвящения, а потом предложить тебе пост преподавателя. Через год ты мог уже читать здесь лекции.

– Через год я, возможно, уже не буду тем, что я есть, госпожа Ивендель.

Невозможно вообразить большее различие в способах покинуть город, чем обстоятельства, которыми были обставлены отплытия Ровала и Варсоврана. Пятнадцать крупных боевых галер и десять штурмовых судов, входивших в эскадру «Адского огня» адмирала Гриффа, сопровождали флагманский корабль императора, когда он выходил из гавани между замершими в неподвижности рядами глубоководных торговых судов под рокот барабанов и рев труб всех флотских оркестров, стоявших на палубах. Весь город бросился в порт и на набережные, чтобы посмотреть на столь диковинное зрелище: в практичном, купеческом центре, которым всегда была Диомеда, не привыкли тратить деньги столь широко и безрассудно, не получая прямой и непосредственной прибыли на свои вложения. Если затраты на строительство мостов, дорог, дренажных каналов, дамб и оборонительные стены считались эффективными и разумными, то расходование средств на пышные публичные представления считались пустой тратой денег. Пожары, крупные потасовки между группами горожан, казни и королевские свадьбы, конечно, привлекали зевак и воспринимались как естественные развлечения, но вторжение Варсоврана изменило стиль жизни в Диомеде. Сам штурм города стал крупнейшим зрелищем со времен грандиозного урагана 3097 года.

Ничего удивительного, что все жители Диомеды собрались посмотреть на отбытие эскадрона «Адского огня», а сорок иностранных представителей, направленных ко двору Варсоврана, чтобы увидеть силу Серебряной смерти на Гелионе, с изумлением оценивали энтузиазм горожан, приветствующих торейского императора. Как обычно, Эйнзель стоял рядом с Варсовраном, нервно потирая руки.

– Это послужит уроком для всех, кто засел в замке на острове и отказывается признать свое поражение, – заметил Варсовран.

– Вскоре они сдадутся, и вы сможете занять дворец короля в гавани, – высказал предположение Эйнзель.

– Надеюсь, что они этого не сделают. Остров представляет собой идеальное место по форме, размеру и структуре для однократной демонстрации действия Серебряной смерти. Таким образом, я смешаю в прах останки этого тупого, бездарного короля и той злобной, коварной суки, которая убила моего единственного сына. Они превратятся в один столб пламени, вздымающийся до самого неба. Я сделаю это, когда армии Альянса подойдут к Диомеде. Подозреваю, что они тут же бросятся врассыпную и скроются в своей пустыне.

Эйнзель уже давно догадывался, что император готовит именно такое применение Серебряной смерти, однако старательно избегал этой темы. Теперь он молча погрузился в тягостные мысли, полные ужаса.

И никто из собравшихся на набережной или покидавших город не знал, что сидевший в осаде король Диомеды тоже решил, что публичное представление предпринято для завоевания популярности в народе. Еще раньше он приказал своим людям построить особо мощную катапульту из обломков прежних орудий и свободных материалов. Когда эскадра Гриффа и почетный караул вокруг императорского флагманского корабля построились к отправлению, король пришел к выводу, что это как раз идеальная возможность провести испытания. Катапульта сделала первый выстрел куском камня, вес который тщательно рассчитывали специалисты по баллистике. Снаряд пролетел над судами эскорта и шлепнулся в воду, не причинив никому вреда. Немногие обратили на него внимание, и никто не подумал, что необходимо изменить построение. Минут через шесть второй залп привел к тому, что снаряд упал точно между двумя линиями кораблей сопровождения, и это уже вызвало определенный интерес и озабоченность среди матросов и капитанов. Офицеры приказали поднять флаги, дать сигнал тревоги трубами, но их звук потонул в грохоте парадных оркестров.

Флагманский корабль Варсоврана шел мимо цитадели, и в это время на высоких стенах осажденной крепости шло оживленное обсуждение, инженеры и военные вели горячую дискуссию с королем: стоит ли расходовать драгоценную бочку спирта, обмазанную смолой, для третьего выстрела? В конце концов король отдал приказ стрелять. Бочку подняли на катапульту, механизм привели в боевую готовность, дежурный офицер взмахнул рукой, отдавая распоряжение поджечь бочку:

– Готовность три, два, один – пуск!

Летящая по воздуху горящая бочка оставляла за собой дымный след. Она миновала корабль Варсоврана, но рухнула не в воду, как два предыдущих снаряда, а на палубу одной из галер сопровождения. В мгновение ока верхние конструкции корабля были охвачены огнем, который уничтожал ванты, деревянные части, людей – те в панике бросались за борт, чтобы погасить пламя, охватившее их одежду, волосы и тело. Флагманский корабль, оказавшийся в опасной близости к гибнущему судну, вышел из огненного ада, потеряв несколько весел и гребцов, покрывшись копотью от костра, в который превратилась большая галера.

На стенах цитадели раздались радостные возгласы, но присутствие нескольких тысяч элитных морских пехотинцев в порту и на набережной исключало возможность патриотической поддержки бывшего короля со стороны горожан. Флагманский корабль первым успел уйти с линии огня, и Варсовран отдал приказ кораблям эскадры перейти на боевую скорость. К тому времени, когда катапульта на башне была готова к четвертому выстрелу, еще пять галер оставались в пределах зоны ее обстрела, но сам император удалился на безопасное расстояние. Новая бочка взлетела высоко и угодила на ют одной из отставших галер. Три четверти офицеров, находившихся на борту, стояли там в полном вооружении и в парадных мундирах. Их охватило пламя. Поскольку еще четыре корабля находились в кильватере пострадавшего судна, младший офицер, находившийся на носу и потому уцелевший, бросился к корме, туда, где бушевал огонь. Вцепившись в рулевое колесо, он заставил пылавшую галеру изменить курс. Корабль заскользил к одному из купеческих судов, освободив проход четырем боевым галерам Варсоврана. Через некоторое время горели уже два корабля, превратившихся в единый костер.

Нападение из цитадели наносило серьезный ущерб престижу Варсоврана, но императора больше всего заботило своевременное прибытие на Гелион, а потому он не стал возвращаться из-за потери двух кораблей эскадры. Варсовран был в ярости, однако его не слишком беспокоило, что будут докладывать своим повелителям иностранные представители, наблюдавшие за унизительной сиеной.

– Когда мы вернемся, первым делом сожгу это гнездо негодяев, превращу бессмысленное строение на острове в пепел, – пробурчал он, обращаясь к Эйнзелю, стоявшему рядом с императором на корме. – Ты, Эйнзель, облачишься в Серебряную смерть и снова обретешь молодость. Как тебе нравится эта идея?

– Ваше величество, вы слишком добры, – ответил Эйнзель, который на самом деле не испытывал ни малейшего чувства благодарности.

А в это время в гавани корабли, составлявшие почетный эскорт императора, торопливо перестраивались, пытаясь не попасть снова в зону действия новой катапульты. Король стоял между зубцов башни, размахивая топором, а его свита и охранники, задирая кафтаны и спуская штаны, демонстрировали противнику голые задницы, норовя показать их в первую очередь флагманскому кораблю.

А в трехстах метрах от стен крепости небольшое сарголанское судно – быстрое и юркое, такие в чести у пиратов – совершало маневры между галерами. На палубе у самого ограждения стоял арбалетчик и тщательно целился вдаль. Его цель была рискованно далекой, она располагалась на самом верху крепости, между зубцами. Он готовился выстрелить в торжествующего короля. В руках у стрелка был профессиональный, боевой арбалет из ясеня со стальным армированием. Тетива тоже была сплетена из тончайших и прочных стальных нитей – на ее изготовление у мастера ушло около пяти месяцев. Оружие представляло собой весьма тонкий инструмент, а поскольку арбалет был довольно тяжелым, для него использовалась опора-треножник. Погода стояла безветренная, водная гладь оставалась ровной, если не брать во внимание волны от проходящих галер. Помощник лучника следил за ритмом волн, а стрелок уже держал палец на спуске.

– Скажешь, когда стрелять, – бросил он помощнику.

– Волн пока нет, можно стрелять.

Арбалетчик осторожно выдохнул и нажал спуск. Он долго тренировался, обучаясь стрелять вверх и на большое расстояние, выпускал стрелы по ночам в сторону цитадели – в надежде, что осажденные этого не заметят. На самом же деле они видели порой его выстрелы, но полагали, что у кого-то на кораблях сдают нервы, так как попасть на таком расстоянии между зубцами крепости невозможно. Точно направленная короткая стрела поразила короля прямо в живот. Он выронил топор, дернулся, а потом рухнул со стены лицом вперед и начал долгое падение в воду.

Если бы король при падении откинулся назад, если бы защитники крепости имели хоть малейший шанс прикинуться, что это погиб не король, а один из его приближенных, многие отказались бы верить в то, что сарголанец убил короля. Такого не должно было случиться. Пять охранников спрыгнули со стены вслед за своим королем, и все они были убиты один за другим в полете к воде. Кто-то попытался спуститься вниз по веревке, но несколько боевых галер уже спешили к месту событий.

Два корабля пошли ко дну, пять были значительно повреждены в отчаянной битве у стен цитадели, но тело короля все-таки досталось торейцам. Он был достаточно тщеславен, чтобы носить золотые одежды и пренебрегать доспехами, так что после падения в воду не пошел ко дну, а всплыл – широкий плащ раскинулся вокруг тела. Галера, подобравшая убитого короля, направилась к флагманскому, императорскому кораблю, и Варсовран продемонстрировал тело короля Ракеры иностранным представителям, объясняя, что весь инцидент стал результатом того, что король обожал выставлять напоказ свою храбрость, пренебрегая осторожностью.

Часа через два эскадрон снова направился к Гелиону. На берегу сидел на чаше весов сарголанский пират-арбалетчик, а на другую чашу насыпали золото, пока оно не сравнялось с ним в весе.

– Ну что же, Эйнзель, мы сберегли много жизней и боевых кораблей, мы отлично сумели выманить короля на видное место.

– Очень хитрая и великолепно проработанная схема, – согласился Эйнзель. – Но я удивлен тем, что вы не поделились со мной заранее.

Варсовран помолчал немного, прежде чем ответил. У императора не было привычки говорить «гм», «эге» или что-то подобное. Он просто молчал, если ему нужно было время на обдумывание ответа. Эйнзель хорошо знал это, так как уже много лет был приближен к правителю.

– Даже тебе неплохо запомнить, что я полон секретов и неожиданностей, – Варсовран чуть заметно усмехнулся.

Сердце Эйнзеля упало в пятки. Каждый раз, когда император готовил очередной сюрприз, он говорил: «Подожди и увидишь, тебе это понравится». Сейчас он импровизировал. Значит, далеко не все его планы так сложны, выстроены заранее и в совершенстве обдуманы; на самом деле, он просто воспользовался удачей, которую преподнесла ему фортуна. Но это означало, что он и дальше будет стремиться к экспериментам с Серебряной смертью, даже когда цитадель на острове будет разрушена.

Ларону предстояло пройти шесть экзаменов: два устных, два письменных и два практических. Будучи на семь столетий старше окружающих, имея опыт исследований, которые время от времени доводилось предпринимать вампиру, он имел огромный запас знаний, которые теперь мог применить. «Теория эфирных энергий» представлялась ему самым простым испытанием. «Практическое применение эфирной магии» тоже не было проблемой, так как Ларон произносил заклятия, когда прапрабабушка госпожи Ивендель еще служила прачкой в Северном Скалтикаре. На устном экзамене по «Сравнительной анатомии» он чувствовал себя ужасно, пока ему не попался вопрос о физиологии дакостианцев. Он начал импровизировать и понял, что профессора сами многого не знают по этой теме. Они решили привлечь дополнительного экзаменатора, являющегося экспертом в данной области. Но единственный, кого они могли пригласить, – это Пеллиен. Она внимательно выслушала рассуждения Ларона, построенные на одной ночи и фантазиях, а потом заявила, что все это является чистой правдой. Этого оказалось довольно для получения удовлетворительной оценки и успешной сдачи экзамена.

Когда дело дошло до письменной работы по «Юриспруденции и этике», Ларон выстроил модель целой системы управления, названной «демократией» и позаимствованной из сочинений тех, кто принадлежал к легендарному племени греков. Он получил высший балл от Ивендель, которая была главным экзаменатором. Ее искренне удивила глубина и широта представленной картины. Тот факт, что греки и их система управления находились в некоем недостижимом, мифическом пространстве, не интересовало Ивендель, поскольку смысл был прежде всего в умении логически и рассуждать, а это Ларон продемонстрировал блестяще.

Последний устный экзамен предполагал знание истории эфирной магии. Некоторые приведенные Лароном примеры оказались настолько неожиданными и загадочными для экзаменатора, что тот вынужден был признаться самому себе в том, что впервые слышит об этом, однако Ларон говорил так уверенно, что прервать его никто не решился. Экзаменатор попросту не захотел выглядеть невеждой и поставил студенту высокий балл.

Шестым испытанием была практическая проверка навыков самозащиты и нападения с помощью эфирной магии. Задача состояла не в том, чтобы проверить знание отдельных приемов или движений, а в том, чтобы изучить способности студента направлять поток чистой, природной энергии в нужную сторону, черпая силы из окружающего мира. При обычных условиях такому испытанию подвергали лишь на втором году обучения в академии, не раньше.

Обнаженный до пояса Ларон вышел на край площадки. Он наблюдал, как сестра проверяла состояние здоровья его спарринг-партнера, валестранца по имени Аренкель. Наконец она подписала документ о его пригодности к схватке и обернулась. «Пеллиен», – вздрогнул Ларон. Она была необычайно бледной и заметно дрожала. Когда Пеллиен приблизилась, чтобы проверить состояние Ларона, руки ее оказались холодными. Действовала она уверенно и профессионально, но чуть слышно прошептала ему: «Удачи тебе, девственник». Потом она подписала документ о пригодности к испытанию и, обращаясь к Ивендель, заявила, что юноша слишком сильно нервничает.

Площадкой для схватки служила старинная цистерна системы водоснабжения с полом, посыпанным песком. Арочные своды были частично перекрыты круглым навесным потолком, по периметру которого установили освещение: масляные лампы. Дверей не было. Внутрь противники спускались через люк по узким лестницам, которые потом убирали. Согласно правилам состязания, участник, который в конце не сможет самостоятельно выбраться наружу, автоматически объявляется проигравшим. Если это сумели сделать оба, оценки выставляют судьи, наблюдающие за схваткой.

На Лароне был красный пояс студента, проходящего стандартное испытание, а его соперник надел белый пояс академии. Аренкель прошел уже двухлетнюю подготовку, на вид ему было лет восемнадцать. И он был одним из друзей Старракина.

– Мы собрались, чтобы судить претендента, – провозгласила Ивендель, не вставая с кресла. – Мы будем оценивать его навыки, силу и выносливость.

Аренкель поклонился ей.

– От имени академии прикладной магии я буду сражаться с претендентом, как установлено правилами.

Именно в этот момент Ларон осознал, что ему предстоит не обычное учебное испытание, а настоящий суд. Его подвергнут максимально возможной боли, ему отомстят за Старракина, который сидел сейчас по правую руку от Ивендель. Ларон поклонился госпоже ректору, а затем взглянул туда, где сидела Пеллиен.

– Члены академии, я посвящаю этот бой защите чести моего друга, даме, с которой я не совершал ничего постыдного. Я намерен отстоять ее честь в схватке.

Воцарилась полная тишина. Пеллиен не дрогнула.

– Это не турнир, Ларон, – предупредила Ивендель.

– Безусловно нет, Высокоученый ректор, – ответил он.

Но на самом деле это был именно турнир, хотя никто не желал так называть его. Ивендель встала, стянула шарф с шеи и отпустила его. Тонкая шелковая лента медленно поплыла по воздуху вниз. Аренкель наблюдал за шарфом, одновременно выдыхая эфирную энергию в ладони. То же самое делал и Ларон – собирал энергию, но только не смотрел на падающий шарф. Он следил за противником.

В тот момент, когда шарф коснулся песка, Аренкель развернулся и метнул пучок энергии к ногам Ларона, который успел подпрыгнуть и благополучно избежать удара. Аренкель собрал в ладонях новые нити энергии, сформировал шарик эфира и метнул его в голову Ларона, но тот позволил орудию врага долететь до стены и отскочить обратно, словно проверяя его силу и упругость. Аренкель поймал вернувший шарик, вспыхнувший в этот момент красноватым светом, превратил его в лезвие и кинулся на Ларона.

Ларон отшатнулся, создал свое эфирное оружие, сиявшее синевой. Его противник размахнулся и нанес удар, но Ларон блокировал его. Аренкель атаковал. Ларон парировал. Аренкель перехватил оружие обеими руками и нанес косой удар. Ларон отразил его. Аренкель попытался обойти Ларона, а тот обвил его ногу тонким, нитевидным отростком эфира, и противник упал, ударившись головой об стену.

– Я с глубоким почтением прошу моего уважаемого противника встать, – сказал Ларон.

Аренкель не двигался.

– Одно очко в пользу красного, – объявил один из экзаменаторов.

Пеллиен и Лавенчи подались вперед, глаза их расширились. Старракин поднес к губам сжатый кулак, он был сильно встревожен. Ивендель задумчиво потирала подбородок.

На песчаный пол спустился врач, но лишь через четверть часа ему удалось привести Аренкеля в состояние, при котором тот мог продолжить поединок. Затем Ларон выиграл еще три тура подряд, каждый раз вынуждая противника падать на колени, но постепенно более опытный Аренкель приходил в себя, а Ларон начал уставать. Он проиграл пять очков кряду, потом выиграл одно, так как Аренкель стал слишком уверенным и невнимательным.

Постепенно схватка становилась все менее элегантной и все более яростной. Ларон метнул в противника облако синих искр и отростков. Оба юноши вспотели, тяжело дышали, испытывали сильную боль, испуская нити и вспышки из ладоней и пальцев, произнося заклятия, а четыре экзаменатора сидели на краешках стульев, наклонившись вниз и напряженно вглядываясь в схватку. Песок под ногами бойцов из ровного слоя превратился в борозды и кучи, испытание длилось уже больше часа, песок облепил промокшие от пота шаровары. У Ларона была ушиблена губа, по подбородку стекала тонкая струйка крови. Аренкелю удалось сломать его оборону и схватить за руку, сжав ее с большой силой, но Ларон сумел вывернуться и поднять руку, заставив противника занять невыгодную позицию. Он выкрутил руку противника, и Аренкель закричал от боли. Ларон был готов бросить его на пол – а потом отпустил руку и отступил. По запаху он почувствовал, что противник потерял контроль над своим эфирным оружием.

– Я прошу о небольшом перерыве, – произнес он.

– Красный просит о перерыве, – объявил главный экзаменатор. – Белый согласен?

– Белый согласен, – простонал тот.

Спустили лестницу, Аренкель пополз наверх, и стало видно, что он обмочился. Ларон стоял прямо и неподвижно, скрестив руки на груди. Через некоторое время Аренкель вернулся.

– Последний тур, подготовьтесь, – предупредил экзаменатор, который следил за режимом времени.

Ларон немного расслабился, чуть согнул колени. Противник метнул в него плотное облако эфира. Казалось, к нему вернулись силы и прежняя живость. Ларон шагнул в сторону, уклонившись от удара и тут же произнес ответное заклинание. Поскольку Аренкель качнулся вперед, чтобы сохранить равновесие, Ларон нырнул вниз, к самому полу и направил следующий выброс энергии в ноги врага, и хотя защитное заклинание прикрывало его башмаки, штаны и кожу, удар оказался достаточно сильным, чтобы Аренкель едва не упал. Ларон мгновенно обхватил соперника голубым облаком переплетенных отростков энергии, заставив его изогнуться дугой. Встречные потоки энергии схлестнулись, превратившись в подобие ловушки. Инерция движения вела юношу вперед, он в отчаянии рухнул на песок, но его занесло и ударило об стену. Два экзаменатора подняли белые флажки:

– Перерыв! – рявкнул тот, кто постоянно следил за режимом времени.

Синеватые клубы эфира окутывали лица и руки экзаменаторов, проводивших экстренное совещание. Наконец главный экзаменатор объявил результаты писцу.

– Красный превзошел белого, связав его энергетическими потоками. Красный использовал уловку. Красный пожертвовал прямым контактом и воспользовался силой, чтобы добиться превосходства. Красный выиграл в пределах отпущенного на испытание времени. Красный получил чистое преимущество в силовом балансе. Белый превосходил его силой слов. Красный одержал верх в умении контролировать слова.

Ивендель встала и дала знак опустить лестницу:

– Схватка окончена.

Оба участника состязания оказались способны самостоятельно выбраться наверх и пройти в аудиторию, расположенную позади мест, на которых сидели судьи и остальные преподаватели. Студенты стояли в отдалении, по краям. Первым судьи вызвали противника Ларона.

– Белый, твое прошение.

– Я боролся исключительно с помощью силы слов. Красный вынудил меня опуститься на колени одиннадцать раз. Он прибег к хладнокровному обману. Белый должен быть объявлен победителем.

Теперь наступила очередь Ларона.

– Красный, твое прошение.

– Я предъявляю претензии моему сопернику, требуя, чтобы он признал свою слабость. Я пять раз заставлял его падать на землю, один раз – коснуться пола, я выиграл в первом туре, действуя на расстоянии от него. Я доказал свою стойкость, выиграв на последнем этапе. Я признаю, что его контроль над словами постепенно нарастал, но чрезмерная уверенность в себе росла еще быстрее, по мере того как он набирал очки. Я воспользовался этим в тот момент, когда мне, казалось бы, грозило неминуемое поражение. Поэтому именно я должен быть назван победителем.

Четверо экзаменаторов вернулись к своим стульям, а глава комиссии посмотрел на таблицу, где велся учет заработанных очков.

– Счет: одиннадцать падений плюс один штраф у белого; пять падений, одно касание и превосходный финальный бросок у красного. Подводя итог, я признаю, что белый превосходит противника по числу падений, в реальной жизни он бы неминуемо погиб еще на первом этапе сражения. Красный изучал особенности более сильного соперника, чтобы потом воспользоваться своими наблюдениями и добиться преимущества. Я объявляю победителем красного. Запишите следующее: белый – одиннадцать падений, один штраф, всего четырнадцать; красный – пять падений, одно касание, финальный бросок, всего пятнадцать. Победитель красный!

Не было ни аплодисментов, ни одобрительных возгласов. Вся пять судей и Аренкель поклонились Ларону, который ответил им таким же церемонным поклоном. Судьи направились к выходу из помещения, а бывший противник тяжело хлопнул Ларона по мокрой от пота спине:

– Отличный бой, – сказал он.

– Спасибо.

– Очень впечатляюще.

– Ты знаешь, что будет дальше?

– Нет. Ты сдал все экзамены, обычно у студентов уходит на подготовку к ним лет пять, не меньше. Некоторые учатся и по десять лет. Ты умеешь защищаться. Это важно. А теперь тебя ждет последний этап. Не испытание, не экзамен. Посвящение. Считается, что пройти обучение и испытания может только девственник.

Аренкель быстро поклонился на прощание и поспешил прочь. Ректор провела Ларона в маленькую комнату, обстановка которой состояла лишь из большого и удобного на вид кресла и скамейки с мягким сидением, с которого свисала дюжина кожаных ремешков. Хрустальный кубок с какой-то непрозрачной синеватой жидкостью держала в руках Лавенчи.

– Выпей, – приказала Ивендель.

Ларон подчинился. Напиток содержал алкоголь. Он был горьковатый и слишком густой, но в то же время обладал легким персиковым ароматом. Лавенчи поставила опустевший кубок на поднос и вышла. Дверь за ней захлопнулась со щелчком, а потом ее заперли снаружи.

– Раздевайся, – сказала Ивендель.

Ларон стянул грязные и пропитанные потом шаровары. Ректор внимательно осмотрела его тощее обнаженное тело, словно оно представляло собой предмет чьей-то старой мебели, не вполне соответствующий ее ожиданиям.

– Ложись сюда, – она указала на скамью.

Ларон лег, и она привязала его ремешками. Ему начали мерещиться зловещие эротические ритуалы, в ходе которых ректор снимала платье и садилась на него сверху. Ничего подобного, однако, не произошло. Она всего лишь отошла в сторону и села в кресло, обхватив подбородок рукой.

– Улетай, – произнесла она неожиданно и вроде бы совсем не к месту.

Но комната вдруг начала вращаться вокруг Ларона, тело которого постепенно немело, а язык одеревенел. Разум его освобождался от мыслей. В нем оставалось одно-единственное слово: «Улетай». Он что-то чувствовал, словно продвигался сквозь теплый воздушный поток, над ним возвышался голубой купол неба, а снизу сияла океанская гладь. Солнце почти достигло зенита. У Ларона по-прежнему были руки, но ноги странным образом изменились, так что могли только совершать плавные движения, управляя его полетом. Он взглянул на руки – вытянувшиеся и похожие на плавники. Огромные, длинные плавники. Он стал перепончатокрылым существом. Осторожно, в качестве испытания, он взмахнул новыми крыльями, нырнул вниз, подскочил кверху, снова дернулся, меняя курс. Получалось весьма неуклюже, и все же это было попыткой настоящего полета.

Ему казалось, что летал он уже полчаса или около того. Становилось непривычно тепло, даже жарко. Неужели необходимо быть таким влажным? Он летит, а не плавает, но перепончатокрылым надо порой опускаться в океанские волны, чтобы охлаждаться и оберегать кожу от пересыхания. Но, с другой стороны, он ведь не был настоящим перепончатокрылым. Но кто же он? Ларон несколько раз энергично взмахнул крыльями и поднялся повыше. Теперь он заметил, что в легких возникло неприятное жжение; ему чудилось, что внутри разгорается пламя. Что же делать? Лететь, пока не умрешь? Он попытался убедить себя, что это лишь аллегория. Вода казалась ему образом вагины, таинственного убежища, а сам он – за исключением крыльев – напоминал по форме фаллос.

Ему показалось, что прошло еще около получаса. У него заболели суставы в основании плавников-крыльев, тело горело в огне, во рту пересохло, у него уже не хватало сил. И тогда он стал падать в воду. На кожу его летели капли. Он спустился еще ниже, задевая волны. Он все еще летел, во всяком случае уверял себя в этом, но легкие превратились в мешок, наполненный расплавленным свинцом, обжигавшим ребра, а спина пересохла как пески пустыни. А продвижение сквозь толщу воды можно считать полетом? Ларон взмахнул плавниками, чтобы набрать скорость, нырнул, затем вырвался к самой поверхности волн – а над ним над водой летела огромная тень, задевавшая брызги, которые поднимал Ларон, поднимаясь в воздух.

Нарастающая паника заставила Ларона рвануться вверх, чтобы спастись от кожистого чудовища. Улетай. Быть съеденным гигантской летучей ящерицей – эта опасность представлялась ему теперь весьма реальной. На мгновение он взглянул на нее, и зрелище заворожило его. Было нечто чудесное, гипнотическое в этой твари, несмотря на то что страх толкал его прочь. Когда ящерица потянулась вверх, следом за ним, Ларон сложил плавники-крылья и нырнул к воде, но в последний момент избежал погружения, а вместо этого полетел дальше, маневрируя между гребнями волн. Огромная, зубастая голова на змеевидной шее нависла над ним, закрыв небо, а затем он выскользнул и двинулся дальше, поднимаясь все выше и выше, в то время как кожистая ящерица врезалась прямиком в шею морского дракона.

Избитый, истекающий кровью, с серьезно надорванным и искривленным крылом, Ларон сделал круг, наблюдая за битвой гигантов, которые вздымали фейерверки брызг. Капли эти холодили кожу, а вскоре ящерица исчезла в глубине океана. Ему надо было лететь дальше. «Это напоминает мне недавнее прошлое, долгое путешествие по морю», – подумал он, чувствуя, как солнце вновь сушит его кожу. Постепенно все его мысли сосредоточивались на одном: чудовищной жажде, скорой гибели, мучительной слабости, бесконечности океана…

Ларон открыл глаза и увидел Ивендель, которая развязывала кожаные ремни. Когда он смог сесть, оказалось, что он совсем истощен и едва не падает, так что Ивендель пришлось поддержать его, пока он не ощутил центр равновесия.

– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась она, а он попытался встать и сделать несколько шагов.

– Мне кажется, что у меня никогда раньше не было ног, госпожа ректор. Что все это значит?

– Ты осваивал основы самоконтроля. В моей академии разработаны особые технические приемы, им можно научиться самостоятельно, без помощи наставника.

– Так я именно этому и учился? – спросил он, вспоминая недавнее обретение нового опыта в общении с Пеллиен, а еще ранее – одинокие сексуальные опыты с собственным, внезапно ожившим телом.

– Лишь в малой степени, – сурово ответила Ивендель.

– Что это значит?

– Твоя девственность частично прочитывалась. Опиши, что ты видел и чувствовал.

Ларон рассказал. Ивендель внимательно, невозмутимо слушала, пока он не закончил повествование.

– Ну что же, ты был прав, море является аналогом секса. Опасности, отвлекающие объекты – это то, чего следует избегать девственнику. Аллегорией истинного пути для девственника является особый объект. В твоем случае это была ящерица.

– Что?

– Ты прекрасно слышал. У тебя не должно было быть страха перед безбрачием, воплощенным в образе ящерицы, потому что у тебя нет иного опыта. Люди, имевшие ранее сексуальные контакты, сразу бросаются в глубину океана, не опасаясь морского дракона. Но это напрямую противоречит приказу лететь.

– Я… я не совсем понимаю. Предполагалось, что меня должны съесть?

– Предполагалось, что тебя съест правильный хищник, то есть ящерица. Ты бы напитал ее тело, как это бывает, когда человек становится членом религиозного или магического ордена, которому он дарует свою силу. Более великое и значительней тело включает тебя, позволяя лететь, а если ты летишь в одиночку, рано или поздно рухнешь от усталости и истощения. Должно быть, ты гораздо ближе подошел к потере невинности, чем то следует согласно правилам обучения и подготовки к посвящению. Но все же ты удержался на самом краю. Имеющие сексуальный опыт окунаются в воду, чтобы освежиться, считая, что действуют во имя сохранения способности к полету. Но команда была ясна: «улетай», а не сохраняй способность к полету. Брызги, которые ты поднимал, касание волн – все это аналогия флирта с океаном без погружения в его пучину. До сих пор никто не совершал полет, оставаясь не съеденным, но ты летел до самого конца, так что ты прошел испытание. Что ты сможешь сделать в следующий раз, когда попытаешься применить на практике полученные навыки, – вот что интересно. Но это уже твое личное дело: чем и с кем ты будешь заниматься.

– Понятно, – кивнул Ларон, испытывая некоторую неловкость. – И в каком статусе меня выпустят из академии?

– Не связанный ни с одним кругом колдун девятого уровня посвящения. Теперь ты научился контролировать свои силы, так что всю оставшуюся жизнь сможешь пользоваться ими. Их нельзя потерять.

– А если бы я не был девственником?

– Я бы заметила. Это всегда очевидно.

– Ого.

Ларон принял к сведению слова ректора и задумался. Его оценивали по каким-то неизвестным стандартам и признали годным. Ему было немного стыдно, в том числе и за огонь, который он запалил перед дверью академии в ту первую ночь. Внезапно все сомнения покинули его.

– Высокоученая госпожа ректор, вы слышали когда-нибудь о Пеппарде Угрюмом?

– Да, он проводил эксперименты по установлению границ девственности.

– С дакостианцами.

– Да. И доказал, что девственность так же легко потерять с дакостианцем, как и с представителем любой иной расы.

Ларон вздрогнул. У него екнуло в желудке.

– А что ты можешь сказать о тех, кто верит, что сохранил девственность, хотя и помнит, как совершил сексуальный акт.

– Как глупые дети, которые думают, что могут избежать потери невинности, если будут совершать прелюбодеяние стоя? Это предстоит установить в ходе следующих экспериментов.

Ларон чувствовал, что его предали, обманули. Единственное, что позволило ему пройти последнее испытание, – вера в то, что технически он оставался девственником, а с девушкой своей расы ему предстоит пережить какой-то совершенно иной опыт.

Внезапно Ивендель остановилась, ее губы чуть приоткрылись. Ларон замер.

– Не хочешь ли ты сказать, что проводил своего рода эксперименты, касающиеся сохранения или потери девственности с некоей дакостианкой? – медленно спросила она.

– Я… я… Почему вы так подумали?

– Твои расспросы.

– Ах это! Ну, я в последнее время заинтересовался анатомическими особенностями дакостианцев. Именно поэтому я так успешно отвечал на экзамене, когда речь зашла об этом предмете.

– Да. Конечно. Кстати, в Диомеде есть на данный момент только одна дакостианка. И она служит сестрой в академии. Не с ней ли ты занимался практической анатомией, когда заглядывал мимоходом в таверну Баргермана, где тебя и видели? И не ее ли честь ты защищал так яростно?

– Я никогда не говорил, что та женщина, за честь которой я вступился, была дакостианкой.

– Я тоже.

Они прошли в другую комнату, освещенную единственной масляной лампой. Выложенный плиткой бассейн находился в самом ее центре.

– Это что, очередной водный ритуал? – Ларон немного удивился.

Ивендель подтолкнула его, и он шлепнулся в чистую, холодную воду, а в следующее мгновение вынырнул, едва переводя дыхание.

– Это просто омовение. От тебя воняет как от гребца на боевой галере после схватки. Мыло, полотенце, чистая одежда – все это на той скамейке в углу. Воспользуйся этим.

Через четверть часа Ларон был измученным, покрытым синяками, смущенным и растерянным, но чистым. Вошла Пеллиен, которая дала знак идти за ней.

– Никогда раньше никто не сражался за мое доброе имя призналась она. – Может, у меня проблемы с добрым именем?

– Я следую путем чести, – сухо ответил Ларон, а затем добавил: – Значит, Пеппард Угрюмый!

– Ах это! Прости, – кивнула она. – Я не предполагала, что твой статус станут проверять так скоро.

– Но ты знала, что рано или поздно мне это предстоит.

– Ну… э… да.

– Но я верил, что сохранил свою невинность, и это спасло меня.

– В том-то и дело.

– Не могу сказать, что твои слова производят на меня впечатление.

– Ты в любой момент мог сказать «нет»!

– Ага, как мотылек, который может и не лететь на огонь. Только они всегда поступают иначе.

– Прости.

Ларон даже не пытался скрыть гримасу разочарования. Он считал себя оскорбленным. Молча они прошли по коридору. Бок о бок, не глядя друг на друга.

– Ларон, три дня назад, когда я лечила молодого человека в два раза тяжелее и физически сильнее тебя от синяков и ссадин, мне пришлось убеждать себя, что ты вступился за мою честь. Никто раньше не был моим рыцарем, Ларон, и я… я лишь надеюсь, что сексуальный опыт со мной был для тебя таким же сладким, как и для меня. Когда я обрабатывала раны и ушибы Старракина самым жгучим снадобьем, на какой-то один, яркий и прекрасный момент я подумала, что люблю тебя. Понимаешь? Ты заставил меня испытать чувства, которых я не знала и не ожидала.

Они остановились перед дверью. «Все, что она говорит, довольно странно, хотя и романтично. Что она хочет, на самом деле?», – подумал Ларон.

– Когда-нибудь, где-нибудь, прошу тебя, постарайся простить меня за обман, – тихо произнесла Пеллиен.

Ларон нахмурился и плотнее сжал губы.

– Когда-нибудь, – повторил он еще тише. – Где-нибудь.

– Спасибо. Я благодарю Фортуну за то, что удалось исправить нанесенный ущерб.

Она коснулась ладонью шеи Ларона и мягко поцеловала его в губы, а затем прошептала:

– Мой храбрый, доблестный рыцарь.

Отступая в сторону, она сложила пальцы, словно произносила заклятье. «Она говорит искренне», – признал Ларон, испытывая чувство вины за то, что усомнился в ней, – и облегчение, что ему удалось скрыть от нее свои сомнения.

– Высокоученый Ларон, за этой дверью тебя ждет вознаграждение Оно приготовлено в твою честь, – сказала Пеллиен, широко улыбнувшись. – Войди туда и наслаждайся, колдун!

«Никаких трюков, никаких требований, никаких претензий, никакой мольбы, никаких кинжалов, даже заклинаний нет. Вероятно, она действительно говорит искренне».

Он открыл дверь. Столовая была переоборудована и приготовлена к пиру. Все студенты и преподаватели уже собрались там во главе с Ивендель. Когда Ларон вошел, раздались громкие аплодисменты.

– Ларон из Скалтикара, также известный под именем Ларон де Тирллни, ты получаешь посвящение девятого уровня, становишься свободным колдуном, не связанным ни с одним орденом или магическим кругом, прошедшим необходимые испытания, продемонстрировавшим свои знания и навыки, доказавшим свою девственность. Как было всеми признано, из суммы на обучение, которую ты внес в академию, будет выделено пять золотых паголов твоему почтенному противнику, по десять паголов экзаменаторам, пятнадцать паголов главному экзаменатору и двадцать паголов Управлению посвященных Диомеды. Ты согласен?

– Я согласен, – заявил Ларон, потирая ушибленный подбородок.

– Скажи: да или нет.

– Да.

– У регистратора находился твой свиток с подтверждением нового статуса, кольцо и печать. Регистратор?

– Я здесь.

– Свиток содержит твое имя. Печать представляет собой резной цилиндр из зуба морского дракона на кожаном ремешке.

– Будь осторожен в обращении с этим, – предупредил регистратор, недоверчиво глядя на слишком юного на вид колдуна.

– И наконец, кольцо из окаменевшей черной смолы.

– Оно подтверждает твой статус свободного колдуна, – объяснил регистратор.

– А теперь будем есть и пить. Все это в твою честь.

Ларон спрятал свиток в карман, печать повесил на шею, а кольцо надел на палец, после этого взял бокал красного вина.

– Конечно, самое приятное в том, чтобы стать свободным колдуном, – это право нарушить обет безбрачия и преимущества для достижения более высокого положения, – доверительно сообщил ему главный экзаменатор. – Многие тут же начинают пренебрегать прежними ограничениями, безудержно пьют вино и погружаются в разврат.

– Поразительно, – Ларон слегка пожал плечами.

– Да, они затрачивают годы на обучение, труд, а потом – раз! – и все пущено под откос. Женщины… Я… э… не слишком разбираюсь в этой теме. Мужчины пьют вино, ныряют в… океан. Естественно, это случается не со всеми. Я не могу забыть молодую даму, которую напоил до полусмерти приятель по обучению, а потом обесчестил. Это произошло за неделю до экзаменов. Полное безумие, я так считаю. Впрочем, она ничего не помнила о случившемся и была убеждена в своей невинности.

– Удивительно, – отозвался Ларон, про себя отметив, что его история еще необычнее.

– Безусловно, он провалил проверку. Это стоило его родителям целого состояния! Они пытались договориться с руководством академии, но в ответ родители девушки подали иск о возмещении нанесенного ей ущерба в результате злого умысла, который поставил под удар ее пятилетние усилия.

– С его стороны это был необдуманный шаг.

– Именно так. Ну, если вы намерены наслаждаться обретенной свободой, не забывайте об осторожности. В Диомеде начинается эпидемия красной оспы. Все эти моряки и солдаты из Тореи, они виноваты в этом, я уверен. А вы…

– Безбрачие скорее представляется мне спасением, чем бременем.

– О, прекрасно сказано!

В это время из толпы вынырнула Лавенчи. Высокая, тощая девушка-альбинос намазала губы алой помадой. Она показалась ему в этот момент похожей на хищника неизвестной породы. Выглядела она необычно. В свое время она учила его основам заклинаний и правилам поведения мага, затем помогала в овладении контролем эфирной энергии.

– Ларон, должна признаться, не ожидала, что сегодня тебе удастся пройти испытание, – произнесла она звучным, но неприятным голосом. – Если соберешься уходить, можешь взять в моем кабинете свои схемы и записи.

– Но я должен уйти, – заметил Ларон. – Меня ведь исключили.

– О нет. Теперь ты можешь остаться в качестве преподавателя: исключили тебя лишь как студента. Конечно, во многом ты отличаешься от всех других, и это открывает перед тобой возможности особенно глубокого постижения некоторых тем и аспектов эфирной магии.

Серьезность и профессиональная суховатость ее рассуждении удивили Ларона:

– О! Ну, я пока не уверен.

– Пойдем, я отдам твои бумаги. Если решишь оставаться, это не помешает.

Она провела Ларона через маленькую дверцу, потом по узкому коридору на самый верхний этаж здания, буквально под крышу. Отворила заскрипевший засов, но он был заперт и с другой стороны.

– Ах, черт побери, кратчайший путь всегда оказывается самым длинным, – с досадой вздохнула Лавенчи. – Прости, что притащила тебя сюда, представляю, как ты устал.

Она села на низкий кирпичный выступ, заросший мхом. Ларон, который после омовения уже час не присел ни на минуту, с радостью последовал ее примеру. Лавенчи откинулась назад и уставилась в распахнутое чердачное окошко. Небо было затянуто тучами.

– Говорят, что дым и пепел от пожара Тореи надолго изменил погоду, – сказала она задумчиво.

Ларон пригляделся к плотным облакам.

– Ректор Ивендель утверждает, что пепел и дым закрывают солнце, а потому на земле становится холоднее, – ответил он.

– Ты никогда не замечал, как погребальные костры, сигнальные огни и уличные факелы такого большого города, как Диомеда, отражаются в облаках?

Ларон не раз обращал на это внимание. Свет вокруг них был совсем слабым, он не мешал наблюдать за облаками, воспринимать нюансы и оттенки цвета. Через несколько мгновений огромная тень заслонила вид, заполнила все пространство его зрения, а какой-то странный, чересчур крупный рот сомкнулся на его губах, захватив и кончик носа, и только в этот момент он понял, что Лавенчи навалилась на него, вжимая в стену. Он едва мог дышать и потому не заметил, когда она стянула с него штаны уверенными, опытными пальцами. Лавенчи крепко обняла Ларона и прижалась к нему всем телом. Она не раздевалась, лишь подняла юбку. «Наверное, это еще одна часть ритуала посвящения», – подумал Ларон, постепенно увлекаясь происходящим. А Лавенчи точно знала, что делать дальше.

Уэнсомер прибыла на прием довольно поздно. Она выпила бокал вина, закусила маринованной ножкой цыпленка, а потом отыскала в толпе Ивендель.

– Я слышала, что мой протеже получил посвящение, – энергично заговорила она.

– Да, он оставался девственником, – кивнула Ивендель. – Весьма необычно притом, что он именно твой протеже.

– Ну что же, это лишний раз доказывает, что не надо верить всем сомнительным слухам обо мне, – рассмеялась Уэнсомер. – И где он теперь? Я хочу его видеть.

Ивендель указала на маленькую дверцу, ведущую на чердак, и Уэнсомер вздрогнула и распрямилась.

Несколько мгновений спустя сверху донесся пронзительный крик, а потом звон брошенного на каменный пол бокала. Уэнсомер буквально ворвалась назад, в столовую, с грохотом захлопнув дверь, и остановилась, уперев руки в бока. Выражение изумления на ее лицо быстро сменилось гневом.

– Ну знаешь ли, мать, это уже слишком! – прорычала она, глядя прямо в глаза Ивендель.

– Что такое, моя прекрасная дочь? – безмятежно поинтересовалась Ивендель.

– Я опоздала на эту пирушку всего на час и… и…

– Лакомства уже съедены?

Уэнсомер медленно подошла к Ивендель и остановилась в шаге от нее:

– Он был моим протеже!

– И он оставался девственником. Я была озадачена, когда темный эликсир…

Дверь снова хлопнула. Все обернулись и увидели, как в проеме появились Ларон и Лавенчи, которые вовсе не желали столь явного внимания. Собравшиеся разразились аплодисментами.

– Один чертов час, – выдохнула в ярости Уэнсомер. – Вы должны были сделать учетную запись.

– О нет, – поспешил ответить регистратор. – Записи ведет ректор Ивендель.

– Тогда она не была ректором, – уточнил писец.

– Это было в ванной комнате.

– Воспользоваться преимуществом вновь посвященного.

– Вы должны сделать запись.

– В таком случае тридцать один десять.

– Нет, тридцать один двенадцать, за год до рождения…

Голос оборвался. Глаза Уэнсомер сузились. 3113 – это был год ее рождения.

– Те, кто не извлекает уроков из истории, дорого платит, – заявила Ивендель.

– Чума на вас на всех! – рявкнула Уэнсомер.

– Только потому, что некоторые из нас не выплескивают все страсти открыто, не считай, прекрасная дочь, что они лишены чувств. Почему кузнец берет все клещами? Горячее железо или холодное, выглядит оно одинаково.

– Думаю, на сегодня уже хватит горячего железа. У нас есть кое-какие дела, Ларон. Завтра приходи на мою виллу. – С этими словами Уэнсомер развернулась и покинула академию, громко хлопнув входной дверью. Лишь через некоторое время собравшиеся вернулись к прежним оживленным беседам, хотя перешептывание и смешки еще долго раздавались то там, то тут.