Алкоголизм — не шутка

Я пил абсолютно со всеми: от водопроводчиков до бандитов-олигархов. Мне было совершенно по барабану. Главное, чтобы у человека нашлось что выпить. Куролесил тогда по-всякому, перетрахал весь Советский Союз, ну и что?

Олег Гаркуша

10.11.91. Кишинев. Дико напился в общаге, грабанули опять всю зарплату…

Из дневника Вовы Веселкина

С Веселкиным стало сложно, когда он тоже, как Олег, «влез на стакан» и начал дичать.

Леонид Федоров

Отечественные политтехнологи, обслуживавшие партократию российских нулевых, прилепили предыдущему историческому десятилетию страны, щедро вскормившему их клиентов, ярлык «лихих девяностых». 0 какой и чьей лихости речь, всяк ныне волен толковать по-своему. Однако забавно, что предельно далеким от любых новорусских разборок и надолго выпавшим аккурат в те самые 1990-е из пейзажа родины «аукцыонщикам» сие звучное определение тоже подходит. Именно в эти годы они не только записали свои лучшие альбомы и перенасытились кочевничеством, но прошли еще и наивысшую фазу хмельного экстрима. За Гаркунделем, разумеется, никто не угнался, и тем не менее каждому в «АукцЫоне» есть что вспомнить из того, что помнится с трудом.

«Когда, к примеру, после очередных гуляний мы пришли в столовую, я есть не мог просто потому, что вилкой в тарелку мне было никак не попасть. А уж чтобы вилкой еще и в еду — так это высший пилотаж. Толик недолго смотрел на этот цирковой номер, а просто взял ложечку и начал меня кормить. Вот так буквально не дал погибнуть». Это из мемуаров Гаркуши — слово об отзывчивом друге Толе Соколкове по кличке Начальник, опекавшем Олега в знаменитом волжском плавании под лозунгом «Рок чистой воды» в мае 1990-го.

Поддержав благую культурно-экологическую миссию спасения великой русской реки от загрязнения (замысел этот родился у обитающей в стороне от волжских утесов уральской группы «Чайф»), несколько легких на подъем известных отечественных рок-команд (помимо «Чайфа» и «АукцЫона» это были «Телевизор» и «НЭП») и еще ряд локально популярных коллективов загрузились на теплоход «Капитан Рачков» и двинулись с концертами вниз по Волге-реке. Плавание по Советскому еще Союзу, только-только миновавшему пик тотальной антиалкогольной кампании, длилось полмесяца, а на корабле «работал буфет, в котором по специальному распоряжению продавались горячительные напитки». Остальное вы можете себе дорисовать, в зависимости от вашей фантазии и жизненного опыта. Часто вглядывающийся в свое затуманенное прошлое Гаркундель, вспоминая «Капитана Рачкова», указал, что «музыкантами в невероятных количествах поглощалось „Советское шампанское", а когда шампанское кончилось и осталась лишь водка, допили и ее».

— У нас в группе непьющих-то никогда не было, — безмятежно поясняет Озерский, — но не у каждого случались такие проблемы с алкоголем, как у Черидника, Гаркуши или Веселкина.

— Я стараюсь с крепкими напитками быть аккуратным, — объясняет Бондарик. — Так, чтобы распускать себя, все бросить и пить «горькую», — это никогда. Люблю выпивать на радостях, а горюшко какое заливать — глупо, будет только хуже.

— В окружении алкогольных напитков я рос с детства, — признается Рубанов, — поэтому резкого вхождения в данную тему у меня не было. Она не казалась запретным плодом или чем-то особенным. На первых порах я пил сухое вино, портвейн не любил. А когда пришел в «АукцЫон», ситуация с алкогольными напитками в стране испортилась и любить уже приходилось то, что достанешь.

— Когда мы познакомились с Гаркушей, я уже выпивал, а он еще нет, — констатирует Федоров. — Но Олег очень быстро превратился в алкоголика. Сначала он стал какое-то винцо потягивать, а позже втянулся, да еще с какими-то панками стусовался.

В отличие от своих относительно рассудительных товарищей по «Ы» Гаркундель искал истину в вине самозабвенно и, возможно, нашел бы ее, если б вовремя не остановился.

— Алкоголизм бывает генетическим и приобретенным, — с научным подходом анализирует Олег. — Отца своего я, к сожалению, не знал, но допускаю, что болезнь эта мне от него передалась. Впервые я серьезно напился лет в двадцать. Это поздно. Потом лет восемь я пил умеренно, по рюмочке, по бокальчику… А с развитием нашей гастрольной деятельности, возросшим количеством так называемых поклонников, друзей алкоголизация моя пошла волной. В день я выпивал уже не бутылку-другую пива, а, скажем так, ящик. С крепкими напитками — то же самое. По рассказам очевидцев, я, слава богу, по пьяни никого не резал и морду никому не бил. Поступал проще: напивался до безумия и ложился спать. Потом просыпался и дальше пил. Конечно, в тот период у меня была масса приключений, о них тома написать можно, но половины я не помню.

— Мне всегда нравилось и сейчас нравится то, что Олег пишет, — говорит Озерский. — У него своеобразный ход мыслей. Слушая его стихи, я часто отмечаю, что сам бы так не подумал, не сказал. Но когда у него начались запои, мы практически перестали общаться. У меня есть огромное количество друзей, пивших больше Олега, однако с ними интересно в такие моменты, а с пьяным Гаркушей — нет.

Веселкин тем не менее с бухим Олежкой не скучал, особенно когда настиг его по содержанию «промилле» в крови. Уже упоминавшееся в этой книге постепенное размежевание музыкантов и шоуменов в «Ы» проявилось и на излете волжского турне. Для большей части «аукцыонщиков» оно закончилось через десять дней в Самаре, откуда ребята отправились в домашний Питер. Вова с Олегом с ними не поехали. Под вывеской «Аукцион детей капитана Рачкова» они еще неделю развлекали публику в поволжских цирках.

— С Веселкиным и Гаркушей порой бывало очень сложно, — рассказывает Рубанов. — Первый иногда становился непредсказуемым и просто опасным, второй нередко напивался так, что не соображал, чего творит. Находясь с ними на сцене, приходилось внимательно смотреть по сторонам, следить за их действиями. Скажем, когда Вова повредил Олегу ребра в процессе танца, я стоял примерно в метре от этого безобразия. Причем с виду ситуация выглядела стандартно для их номера. Это уже после концерта выяснилось, что и у того, и у другого какие-то неполадки с телами.

— Помню такой момент, — подтверждает Гаркундель. — Вова как-то опрокинул меня в танце. Не специально, конечно, просто так вышло, я ударился обо что-то. А поскольку я подвыпивший был, то поначалу вроде не обратил на это особого внимания. Зато утром проснулся — с кровати встать не могу. Вся грудь в синяках. Звоню Веселкину, говорю: «Вова, лечи меня». Он нашел каких-то врачей, и они лазером чинили мне ушибленные ребра.

— На том концерте, когда Веселкин мял Гаркушу, я слышал, как Олег говорил ему: «Мне больно», — добавляет Федоров, — а Вова злорадно шипел в ответ: «Нечего было мне коньяк наливать».

— Любые сумасшествия Веселкина в группе принимали, в принципе, легко, — разъясняет Борюсик. — Никто ни за что его не ругал. Помнится, я как-то, на первых порах, возмутился после концерта, мол, на хрена ты, Вова, жопу свою на сцене показывал? Так Леня отвел меня в сторону и сказал: «Тихо, чего ты на него кричишь-то…» И я понял, что в «АукцЫоне» так реагировать на действия коллег нельзя… Хотя Коля Рубанов иногда с Олегом и Вовой пытался что-то выяснять. Наверное, переживал, что они могли инструмент ему разрушить. Меня-то барабаны так не волновали. Во-первых, на концертах они, как правило, не моими были, во-вторых, попробуй еще их разрушь. А саксофон — вещь хрупкая. Когда Гаркуша с Веселкиным впадали в угар на сцене, Колик им грозил: «Суки, блин…» А они изумлялись: что такое, все нормально, мы же в образе.

— Наездов из серии «достали вы своими приколами» я на ребят никогда не делал, — утверждает Колик. — Другой вопрос, что Гаркушу я жестко отучил подходить ко мне со спины и трясти за плечи, когда я играю. В ответ на такие его действия я активно лягался, и Олег запомнил, что подбираться ко мне сзади так же небезопасно, как к коню.

— Когда алкоголизм Олега достиг наивысшей фазы, многие в «Ы» задумывались о том, чтобы убрать его из группы, и я тоже говорил об этом, — откровенничает Озерский. — Конечно, всерьез и навеки никто Гаркушу выгонять из «АукцЫона» не собирался. Речь шла о том, чтобы поставить ему условие: либо ты завязываешь, либо мы с тобой расстаемся. То есть искали какой-то стимул, чтобы подвигнуть его к лечению, к выходу из «штопора». Постепенно ведь наступил момент, когда от него на концертах практически ничего не осталось. Его фирменный энергетический выхлоп, драйв, эксцентрика выродились в лучшем случае в какие-то кривляния, ужимки, ползание по сцене и т. п.

А на наших длительных зарубежных гастролях угнетало и раздражало не то, что Олег бухал (у нас все так или иначе выпивали), а то, что это определяло его существование. Одно дело, если здоровье тебе позволяет «нажираться», но на следующий день и через день нормально играть концерты, и совсем другое — если ты месяц проводишь в неадекватном состоянии. Зачем тогда ехать? Оставайся дома и пей.

— Иной раз Олега в начале гастролей грузили пьяным в наш автобус и через несколько недель таким же выгружали, — вспоминает Бондарик. — Это, конечно, уже крайняя стадия была. Дальше некуда. В автобусе он в основном спал. Выпивал и спал. Конкретная болезнь. Тем не менее впоследствии он с ней справился. Молодец.

— Как только всплыла тема об изгнании Олега за пьянство, я сразу сказал, что, на мой взгляд, этого делать нельзя, — повествует Федоров, — поскольку всегда понимал, что Гаркуша, не знаю уж каким образом, но действительно является неким тотемом группы. Ребята предлагали: давай ты сам будешь выполнять его функции, шоуменить и прочее. Но я отвечал: дело не в этом. Без Гаркуши в любом случае «АукцЫон» — уже не «АукцЫон». Хотя однажды в каком-то питерском ДК мы играли без Олега, так как он опоздал, и концерт получился, в принципе, крутой. Но все равно мне было очевидно: с уходом Гаркунделя из «Ы» что-то неповторимое у нас исчезнет. И потом, в ту пору его просто было жаль. Я осознавал, что без группы он реально сдохнет. И нужно его как-то лечить.

— На нашей студийной работе пьянство Гаркуши существенно не сказывалось, — говорит Рубанов. — Он же не играет ни на каких инструментах, только периодически приходит в студию, читает свои стихи. Основной его вклад в «Ы» — на концертах, где он движется, сверкает, бренчит погремушками и т. п.

— И с началом безудержной алкоголизации, — подхватывает Озерский, — его креативный потенциал стал заметно угасать. Он попросту пропивал сам себя. А нарастить творческие «мускулы» вновь — практически невозможно. Понятно, что, когда Олег прекратил пить, стало лучше, прежде всего потому, что он просто жив остался. Но какая-то часть его энергии и таланта все-таки отрезалась запойным временем.

— Гаркуше только за авторство «Самолета» можно памятник ставить! — восклицает Федоров. — Считаю, это одна из самых наших выдающихся песен. Недаром Владимир Мартынов и Татьяна Гринденко, впервые увидев Олега и услышав «Самолет», просто обалдели, а Таня упрекнула меня: «Что же ты раньше не рассказывал, что у вас есть такой человек в группе!»

Возможно, мэтры нашей независимой музыки узнали о Гаркунделе вовремя — то есть уже в нынешнем тысячелетии. В конце прошлого миллениума его нестойкий образ мог вызвать у них излишние сомнения, подобные тем, что рождал у некоторой части «аукцыоновской» публики регулярный пакет молока на клавишах Озерского во время концертов. Мне встречались те, кто всерьез полагал, что молоко там из той же серии, что потребляли в баре «Корова» герои «Заводного апельсина» Энтони Бёрджесса. Хотя все обстояло (и по сей день обстоит) проще.

— У меня еще во втором классе обнаружили язву, — поясняет Дмитрий. — При моей повышенной кислотности мне порой необходимо раз в десять минут сделать глоток молока. С алкоголем это, к слову, всегда сочетается нормально. И я даже не задумывался над таким вопросом…

Свою дневниковую запись от 28 июля 1991 года Вова Веселкин завершил словами: «Слишком все много пили. Я чуть поезд не спалил». Эти скупые, но красноречивые строки о еще одной гуманитарной акции, не обошедшейся без «АукцЫона», — железнодорожном странствии под вывеской «Рок чистого воздуха». На взгляд Озерского, то были самые экстремальные гастроли из всех, что выпадали на его долю.

— Типа в развитие темы «Рок чистой воды» год спустя инициативные люди устроили концертный тур «Рок чистого воздуха», — детализирует давние события Дмитрий. — С нами опять поехали «Чайф», «НЭП», еще, кажется, «Крематорий» и какие-то французы с американским вокалистом Майком Рэмбо. Только теперь вместо плавания на корабле мы перемещались на поезде. Авторы проекта нашли стоявший где-то в тупике старый состав, кое-как его реанимировали, загрузили в него всех музыкантов, и мы, значит, тронулись в путь… Путешествие мгновенно превратилось в инфернальный ужас. В разгар жаркого лета наш поезд двигался примерно по такому графику: 15 минут едем, 4 часа стоим. Вентиляция отсутствовала вообще.

А ехали мы на юг, по-моему в Адлер. Температура в вагонах неизменно держалась в районе +32…+33 градуса. На второй-третий день пути уже невозможно было ни есть, ни спать. В поездной кухне, на которую все рассчитывали, сломалась какая-то форсунка, починить ее никто не мог, и, следовательно, ничего не работало. С обещанным нам в поезде душем — та же история. Он выключился в первый же день и больше не включался. Если российские музыканты при первой возможности еще выскакивали куда-то помыться — на станцию, например, или в какой-то пруд нырнуть, то французы с американцем сразу же обросли, почернели, переехали жить в тамбуры, потому что там было прохладнее, и через пару суток приобрели вид поездных сумасшедших или бомжей. От всех проблем участники «круиза» спасались обильным потреблением водки.

— У этого тура какая еще приманка-то имелась, — припоминает Леня. — Обещали, что по окончании концертной программы можно будет пожить недельки две с семьями или подругами на одной из курортных турбаз у моря. Это как бы и был «гонорар» за выступления. Реальных денег никому фактически не платили. Но, думаю, в таком поезде те, кто поехал с женами, тот же Димка Озерский, Коля Рубанов, сильно пожалели, что взяли их с собой.

— В той поездке и забавные моменты, конечно, случались, — добавляет Озерский. — Скажем, музыканты одной из групп умудрились увезти с собой из Ростова-на-Дону местную «мисс города». Или наш звукорежиссер Миша Раппопорт, пока мучился диареей, пытался гадить на ходу из тепловоза… Но завершилась вся эта вакханалия совсем невесело.

В Адлере наш состав отогнали в «отстойник», то есть на сортировочную станцию, и там в одну из ночей саксофонисту «НЭПа» Алексею Волкову… отрезало руку. Он с ребятами возвращался с пляжа, переходил сортировочные пути, а в это время там отцепляли-прицепляли вагоны. Когда они по инерции в темноте катятся, их ведь не видно, не слышно. Парень сел на стрелку, а ее в этот момент переключили, и она его отбросила под проходящий вагон, рука попала под колесо, как под нож. В общем — жуть.

«Скорая» приехала только минут через сорок, и все это время его, теряющего сознание, держал барабанщик «Чайфа». А Марьяна Цой бегала, искала отрезанную волковскую руку. Нашла. От такого зрелища я вообще медленно по стенке сполз. Вокруг та еще картина — стоит наш поезд, посреди грязи и копоти, повсюду куча пищевых отходов, под каждым вагонным туалетом соответствующий вид, и тут идет разбирательство инцидента. Кто-то в Москву хочет позвонить, кто-то в Сочи, чтобы узнать, где можно Алексею руку пришить. Пока выяснили — еще минут сорок прошло. Повезли его в одну из местных больниц, а там холодильник не работал. В общем, сделали ему какую-то культю и отправили в Питер, где уже продолжилось лечение… Этот случай стал апофеозом тех гастролей, и он по сей день меня ужасает.

— Был у нас позже еще один экстремальный момент, — вспоминает Федоров. — Это уже в 1996-м в Дрездене произошло, когда перед выступлением нам сообщили о смерти в Питере ближайшего друга Колика, клавишника группы «Время любить» Михаила «Сэма» Семенова. Мы тут же выпили бутылку «Сибирской», и мне чего-то так вдарило по мозгам, что я вышел на сцену совсем пьяный и убитый. Стою и чувствую: играть не могу, петь тоже, и слов ни одной нашей песни не помню. Что делать? Кошмар, катастрофа. Остальные ребята тоже как-то еле колыхались. Один пьяный Борюсик собрался и отмолотил все бодро и ровно. Как-то мы проскочили…

Загрузка...