От «Жопы» до Хвоста

«АукцЫон» привлек меня своей веселостью, жизнерадостностью, хорошим музыкальным драйвом, и мы как-то по-человечески сошлись.

Из интервью Алексея Хвостенко Джорджу Гуницкому

С Хвостом было очень легко. Это человек-оазис, абсолютно светлая душа.

Виктор Бондарик

Федоровское желание (о котором упоминалось в данной книге несколькими главами выше) сделать так, чтобы песни Хвоста услышало как можно больше людей на его родине, воплотилось в 1992-м. Вскоре после того, как смотритель парижского сквота поэт Алексей Хвостенко случайно залетел-таки в покинутое им Отечество после семнадцатилетней разлуки. Супруга Хвоста Римма такого камбэка, даже эпизодического, тогда совсем не желала, судя по словам общавшихся с ней «аукцыонщиков». Мол, выгнала нас родина, и шут с ней. Да и сам Хвостенко навещать развалившуюся красную империю не планировал. Однако до России добрался — в самолете с гуманитарной помощью (куда его смекалистые товарищи каким-то образом пристроили) — и пересек границу с сомнительными, чуть ли не временными документами.

— В Хвосте я чувствовал доброту, какую можно встретить только у самых близких тебе людей, — говорит Леня. — Какое-то время он был для меня почти как отец. Мы созванивались едва ли не ежедневно. Нам было интересно общаться друг с другом, и, приезжая во Францию, я часто гостил у него дома. Идея сделать альбом на стихи Хвоста пришла мне в голову через несколько дней после нашего знакомства, и я предложил ему: «Давай мы с „АукцЫоном" поможем тебе записать пластинку». Сперва он всячески отнекивался, говорил, что в Париже это сделать сложно, поскольку у нас здесь мало времени, а в Россию он не поедет и т. п. Но однажды Хвост решил устроить некий званый обед в своем жилище, на который пригласил всю нашу группу. Я ему тогда сказал: «Может, мне приехать к тебе на час пораньше и, пока остальные подтянутся, ты напоешь мне свои песни?» Он согласился и на той нашей встрече дал мне распечатку своих стихов и напел песен 25, по куплету. Причем процесс этот сопровождался поглощением вина из вместительной бочки, которую Хвост купил для всего «АукцЫона». Мы вдвоем ее выпили, и, когда все ребята собрались, пришлось бежать в магазин за другой бочкой… В тот раз мы фактически и соорудили «Чайник вина».

Отсылающий к древнекитайской поэзии, европейской лютневой музыке XVI—XVII столетий, нашему футуризму и постмодернизму века двадцатого, звучащий, как частушечное камлание космополита, «Чайник» в тот винный парижский вечер оказался сродни миражу или магическому наброску. Его захмелевшие авторы кайфовали от содеянного здесь и сейчас, но слабо верили в окончательную материализацию замысла. Точнее — верили, пока допивали вторую бочку. А с рассветом начал возвращаться реализм. Хвост остался в своем сквоте, «АукцЫон» двинулся дальше на гастроли, затем вернулся в Питер, и вероятность студийной записи «Чайника вина» вновь стала призрачной.

Потребовалось выждать еще года полтора, прежде чем с перелетным гуманитарным грузом в самом конце голодного российского 1991-го Хвоста принесло в родную Северную Пальмиру. Вот тут-то, в студии «Титаник» на Фонтанке, за короткий отрезок зимы 1992-го, «Чайник вина» и превратился в завершенную работу, вскоре изданную на кассетах и виниловом гиганте с графической обложкой Васи Аземши.

— С Хвостом мы первый альбом смешно записывали, — излагает Борюсик. — Меня, например, иногда вообще никто не предупреждал, что магнитофон включен. Сижу, пытаюсь чего-то подыгрывать, вдруг слышу: нормально, все записали. Не весь диск, конечно, но некоторые песни примерно так и получились.

Акустический, почти кухонный, тихий альбом, сотканный из стихов Хвостенко, написанных в детсадовско-школьные годы «аукцыонщиков», по духу, нраву, обреченности и насмешливому сюру поразительно граничил с истерично-галлюциногенным «Бодуном». Но в «Чайнике вина» присутствовала и странная, магнетическая нота, не звучавшая у «АукцЫона» раньше. Этакий потусторонний шепот Мастера:


Поэт не пропел, что другие поэты

Ни песен не знают, не знают стихов

И спел он про то, что и эти куплеты

Одеты в лохмотья и тень этих слов

Лишь тень этих слов…

Лишь тень этих слов…

Лишь тень этих слов…


— Ко времени прилета Хвоста в Россию я уже, честно говоря, о «Чайнике» и думать перестал, — признается Федоров. — Тем более у нас только-только получился «Бодун», а до него была «Жопа», и наступила некая передышка. Но вдруг звонит Хвост: «Я скоро, кажется, к вам прилечу. Давай запишем тот альбом, который мы придумали». Он приехал. Мы пару дней собирались на квартире у Димки Матковского, пытались по часу что-то вспоминать и дорабатывать из того материала, который получился в Париже. А потом, фактически за неделю, в студии все записали, с тромбонистом и виолончелистом, приглашенными Матковским, и без Озерского. Димка буквально в день прилета Хвоста загремел в больницу. Примечательно, что и спустя несколько лет, когда мы записывали с Хвостом «Жильца вершин», с Озерским произошло то же самое. Он попал в больницу и появился в студии лишь на последних двух сессиях.

В дремучих лесах шоу-бизнеса обязательно нашлись бы те, кто объяснил подобные совпадения ревностью. Мол, «штатного» текстовика группы впервые отодвинули в сторону, он и заболел или, во всяком случае, нашел повод уклониться от проекта, где его участие смотрелось второстепенным. К «Ы» такая версия применима разве что в виде шутки.

— Даже мысли о ревности к Хвосту у меня не возникало, — утверждает Озерский. — Общение с человеком такого уровня, тем более какое-то сотворчество с ним, для меня примерно то же, что для скрипача возможность сыграть на инструменте Страдивари. Хвост не только был замечателен сам по себе, но еще и представлял некий умирающий, отрезанный от нас пласт истории. Мы осознавали, что если не сделаем вместе с ним что-то стоящее, то широко о нем так никто, вероятно, и не узнает. Все замнется. Ну, может, появится пара-тройка каких-нибудь не слишком удачных его альбомов с кабацкими музыкантами, и всё.

Дискуссия на тему, кто кому больше помог — Хвост «АукцЫону» или наоборот, — сегодня, в принципе, возможна, но бессмысленна. Кому нужен ответ на такой вопрос, если в итоге случайного альянса безмятежного пиита-эмигранта и очарованной им внесистемной рок-группы возникло несколько шедевров (речь не только о «Чайнике вина», но и о более позднем «Жильце вершин», и о федоровском альбоме «Романсы») и одна, пардон за выражение, ментальная трансформация. Встреча с Хвостом сделала Леню другим, открыла в нем что-то такое, к чему он прежде пробивался на ощупь и наугад. Не даром потом, уже в разгар нулевых, в различных интервью Федоров назовет «Чайник» чудом и скажет, что лишь в этом альбоме да в «Жильце…» он и годы спустя не чувствует никаких изъянов и не хотел бы в них что-то изменить.

Загрузка...