Глава 2. ВОСПОМИНАНИЯ

С Петькой Щелоковым Сашка учился в академии. Были ровесниками, однокурсниками, жили в одной комнате. Оба имели семьи, детей. Вот только увлечения были разными. Потапов, едва удавалась свободная минута, читал книги. Ими вся тумбочка была забита. Когда случалось плохое настроение, слушал классическую музыку.

Петька в этом был прямой противоположностью. Чуть высвободилась минута — галопом по бабам, на танцульки. Либо такую музыку слушал, что в соседних комнатах от смеха стены дрожали.

— Ну что ты киснешь, Сань? Пошли прошвырнемся! К девкам завернем на огонек! Ты, как будущий чекист, обязан знать всю подноготную не только в теории, а и на практике. Никакими знаниями нельзя гнушаться. Да и погодка располагающая! Пошли!

— Нет. Я не пойду. Мне надо написать Люсе!

— Ох, Люся! Да куда она денется! С нею вся жизнь впереди. Но и по сторонам не забывай прихватывать! Отошла баба на десяток метров от дома — хватай ее, она уже дикая!

— Я однолюб, Петька! В петухах не состоял. Сам не изменяю и простить такое не смогу.

— Изменяют, когда уходят из семьи. А приголубить какую-нибудь бабочку на ночь — сделать благое дело, освежить мужскую плоть, чтоб до старости играла.

— А заразу зацепишь?

— Вылечусь! Ее, кстати, и в бане подхватить можно, без баб! Но ведь обидно! Я не понимаю тебя! Ну как можно жить вот так? Монах ты? Или не все в порядке у тебя по мужской части? — удивлялся Щелоков.

— Тебя что беспокоит? У меня все в порядке! А вот ты!.. Не по душе мне такие люди! Кто способен изменить жене, предать детей, тот и в дружбе ненадежен. Нет стержня и стопоров. Значит, совести тоже, — не взыщи… Не хотел бы я вместе с тобой работать! — выпалил Потапов.

— Торопишься с выводами. Я, сколько себя помню, никого не подвел. И друзья на меня не обижались. Их у меня полно. Мне и жить, и работать будет легко. Потому что никогда не был моралистом, как ты. Живешь, как в пробирке. А ведь тебе работать придется не счетоводом в бухгалтерии. Надо познавать жизнь, мир, людей! Трогать их, пропускать через руки и душу. Опыта набираться. Я вот уже знаю, куда и кем меня распределят. А ты так и засохнешь в старлеях со своим характером! Да! Я не держусь за Танькину юбку! Если уйдет, на второй день другую приведу и не стану комплексовать, делать из мелочи проблему! Жизнь одна отпущена! И я не собираюсь сунуть ее под хвост какой-то бабе, пусть она и жена. Посвятить себя только ей не в моей натуре! И не отчитывай меня, моралист! Всяк по-своему живет!

Петька ушел, хлопнув дверью.

Сашка не обратил тогда серьезного внимания на слова однокашника. А в личной жизни многие отличались непомерным темпераментом. Одни делали все скрытно, другие, не считая это зазорным, в открытую флиртовали.

— Ну и что из того? Не буду ж по ночам рукоблудничать под одеялом. Лучше зажму в углу бабенку! Живую! Ее и свою природу потешу! — слышал Потапов от курсантов, большинство из них были женаты.

— Подло жлобом жить! Зажиматься для «мальчишника» на склянку! А бабы, что сигарета — покурил и выбросил…

Постепенно Александр уже не обращал внимания на «козлиную болезнь» Петра Щелокова. Тот тоже отстал. Не приглашал Сашку к бабам. И они постепенно стерпелись, а потом и привыкли друг к другу.

Потапов знал, что Петькина мать, работая бухгалтером в Магадане, получала хорошую пенсию и ежемесячно помогала сыну. Присылала ему деньги сестра, работавшая на хорошей должности. Не оставляли его без помощи и тесть с тещей — зажиточные, деловые люди. Петька, получая со всех сторон, ни в чем себе не отказывал. Одевался с иголочки. Курил хорошие сигареты. В его тумбочке всегда имелся коньяк, сервелат, не то что у Потапова — сплошные книги.

Иногда он назойливо приглашал за стол Сашку. Старательно обходил в разговоре скользкие темы, какие не терпел Потапов.

Щелоков был очень общительным человеком. Он не терпел одиночества, скуки. Там, где появлялся Петр, всегда гремел смех от скабрезных анекдотов и сальных тем, рассказываемых с мельчайшими подробностями. Уж на что тертые жили в общежитии парни, а и те не раз говорили после услышанного:

— Ты, Петька, своей смертью не кончишься! Пришибут тебя бабы, разорвут в клочья на талисманы. А Таня знаешь какой памятник поставит на твоей могиле? Гранитный фаллос! Чтоб все покойники знали, что за козел тут с ними приморился!

— Да брешет он все! Ну какая девка к нему на шею сама повиснет? Ростом — шибздик, толстый на все места! Задница, как у бабы! Глаза косые и нос кривой! Она ж его в рожу увидит, обделается по уши!

— Между прочим, моя Татьяна не хуже твоей жены! Пусть я и косой, и кривоносый — это не по пьянке, не от роду такой — футболистом был! Получил травму на соревнованиях. Зато мозги в порядке остались. И все прочее. А тебе, при твоей «выставке», жена рога наставила! Кто из нас после того кретин? — язвил Щелоков.

Может, и прогнали бы его из комнаты ребята. Да не решались. Случалось многим из них обращаться к Петьке, чтоб одолжил денег.

Тот давал. Но… Забирал всегда с процентами. Пусть и небольшими они были, но все же…

Потапов никогда не брал денег в долг. Хотя Петька не раз предлагал, видя, что Сашка перешел на самые дешевые сигареты «Астра». Сашка не любил долгов и старался их избегать. Если сам не имел возможности угостить, никогда не принимал угощения, боясь впасть в обязанность. Он берег свое имя и дорожил им.

Были у Потапова свои друзья среди курсантов. К их числу Петра не относил. Тот был слишком взбалмошным, несерьезным, прямая противоположность Александру. Как говорил Потапов, Щелокову до чекиста долго зреть.

Когда до окончания академии остался последний год, у Петра внезапно умерла мать. Щелоков отсутствовал две недели. Ездил на похороны. Вернулся в общежитие притихшим, мрачным, осунувшимся. Его никто не узнавал. Он больше не заводил дурацкую музыку, не рассказывал анекдоты. Ни с кем не шутил. Старался избегать общения. На вопросы отвечал коротко, хмуро. Он все свободное время лежал на койке, повернувшись ко всем спиной. Его ничто не интересовало и не радовало.

Никаких пижонистых костюмов не надевал человек. Даже бриться забывал. Часто сидел, уставясь в одну точку, молча, не видя и не слыша никого вокруг.

Потапову было жаль Петра. И как-то после занятий решил растормошить его, отвлечь, чтобы тот не зациклился на своей беде.

— В шахматы сыграем? — предложил Щелокову.

— Я не умею.

— А в шашки?

— Не тот настрой…

— Послушай, Петь, а кем твой отец был? — спросил Сашка, решив хоть как-то встряхнуть Петра.

— Пройдохой он был! Последним козлом и негодяем! Потому мы без него жили! Сами! Мать вырастила.

— Ты-то его знаешь? Когда в последний раз виделся?

— Идет он, сволочь, знаешь куда? Если б я его увидел, своими кулаками зубы ему посчитал! — хотел отвернуться.

— Отчего ты так зол на него?

— Еще бы! Он, паскудник, все из дома тащил. Мы думали, что пропивает. А он к своей потаскухе все волок. Потом и сам к ней смотался. Насовсем. Сеструхе десять лет было. Мне — пять. Вот и посуди, каково выжить втроем на зарплату бухгалтера в семьдесят шесть рублей? Чуть с голоду не сдохли! Этот падлюка едва смылся, тут же уехал со своею сучкой в другой город. От алиментов. Мать и не думала в суд на прохвоста подавать. Разработали мы участок за городом. Посадили картошку и все остальное. К зиме у нас своих харчей поприбавилось. Полегче стало. А тут сеструха решила матери помочь. В уборщицы взяли. И потянула. Так-то вот и жили. А в десять лет я в футбол стал играть. В пятнадцать меня приметили, когда уже в техникуме учился. Взяли в профессионалы. Тут и вовсе полегчало. Сестра в институте училась — на вечернем. Я в техникуме — тоже на вечернем отделении. А в спорте везучим оказался. Лучшим нападающим. Появилась известность, деньги, уваженье. Нам даже квартиру дали — трехкомнатную. В ней теперь сестра живет. Я думал, что всю жизнь так проживу — в деньгах и славе. Да хрен в зубы! Судьба подножку поставила… — вздохнул Петька и отвернулся к окну.

— А что помешало? — спросил Потапов.

— Травма! Во время матча! Кинул меня киевский нападающий. Через голову. Я и расписался… Еле выжил. Полгода в гипсе. Кое-как встал. Думали, что дураком буду, но пронесло. Встал на ноги, начал заниматься. И через год уже в армию взяли. В погранвойска. Служил неподалеку от дома. Всего в тридцати километрах. Пошли как-то с ребятами на танцульки. Там со своею познакомился. Через месяц поженились. Вот так-то в армии отцом стал. А когда демобилизовался — дочь родилась. Но мои враз настояли, чтобы я в Дзержинку поступал. И первой — Танюха! Не гляди, что двое детей на руках, сама на последнем курсе института — о моем будущем заботилась. Заставила поступить сюда. Уговорила, убедила. Да и мать с сестрой, и теща с тестем — все в один голос…

— Сам не хотел?

— Да как тебе сказать? Хотел устроиться на работу по специальности. Ведь я политехнический техникум закончил. Семью хотел сам кормить. Но мои решили иначе. Мол, пока молод, есть возможность — учись. Мы поможем и тебе, и Татьяне, и детям. А тут и жена диплом защитила. Работать пошла…

— Тебе тоже последний год остался. Распределят ближе к дому. К своим.

— Все так. Но, знаешь, пока жила моя мать, мне все казалось безоблачным. Вроде и я не старею, все тем же мальчишкой остаюсь. И так будет всегда. Да видишь как? Не стало ее… Выходит, потери неминуемы. Я думал, что меня они никогда не коснутся. А мать, как сестра сказала, весь последний год болела. Но запретила мне о том писать. Чтоб не сорвался, не бросил, не погубил свое будущее. Она боялась за меня. И все хотела увидеть ставшим крепко на свои ноги. Да не повезло ей. А мне… Хоть вой от стыда! Я тут по блядям таскался. А сестра из-за меня любимому человеку отказала. Чтоб дать возможность закончить училище. Когда мать умирала, попросила ее об этом. Та слово дала. Когда узнал, чуть с ума не сошел. Сестре уже за тридцать. Она из-за меня от собственной семьи отказалась. Как мне ей в глаза смотреть?

— Откажись от ее помощи. Сократи свои расходы…

— Теперь — конечно. Но время упущено… Не все вернуть удается, — сказал с горечью Петр.

— Знаешь, мне никто не помогал. Никогда, ни одним рублем. Случалось, не жравши оставался. Но ни родню, ни друзей не тряс. Мужика в себе уважал. Это и на будущее нужно, для работы, чтоб в трудную минуту не поплатиться совестью… Думаешь, мне не хотелось одеться хорошо, поесть посытнее? Я тоже человек. Но завтра я уже буду не курсантом. И если сегодня не сумею себя обуздать, в чекистах мне делать нечего. Значит, впустую учился! Зря тратил годы. Все равно выкинут. Рано иль поздно. Это теперь нужно осознать. И самого себя спросить: сумеешь устоять? Ведь с нас спрос особый, — сказал Потапов, глянув на Петьку, тот едва заметно кивнул.

Щелоков и впрямь изменился. У него заметно поубавилось друзей. Он стал появляться в библиотеке и после занятий редко уходил из общежития.

Вместе с Сашкой занимался до утра, учил английский. А к концу года они и вовсе сдружились.

Петька читал Сашке письма из дома, от родных, Потапов не делал секретов из своей жизни. И судьба будто увидела. Их обоих распределили на работу в один город.

Одесса всегда славилась своим весельем, юмором, беззаботными отдыхающими, хитрыми, деловыми горожанами, которые из ничего умели выдавить деньги.

В те годы беззаботность и смех одесситов поубавились, подвяли. Отдыхающие не приезжали, доходы горожан резко сократились. И все они были озабочены одним: как прокормиться?

Предприимчивость одесситов, ставшая легендой, поражала всякое воображение. Город, как клоака, кишел ворами и воришками всех возрастов и национальностей. Спекулянты и ростовщики, проститутки и воротилы уже не прятались от милиции, орудовали в открытую. Особо много их промышляло в торговом порту, где швартовались зарубежные суда и свои, вернувшиеся из загранки.

Потапову и Щелокову был поручен контроль за грузами, поступающими в морской порт Одессы. Здесь, казалось, сосредоточился весь город, от мала до стара.

Здесь продавалось все… Лишь бы были деньги.

С утра до глубокой ночи не стихали голоса на пирсах и причалах. Даже прилегающие к порту территории были забиты толпами людей. Это и немудрено, когда других возможностей заработать не стало. Порт был кормушкой целого города. А заработок зависел от возможностей и фантазий, каких одесситам не занимать.

Они заранее знали, какое судно подойдет к причалу, когда, откуда и с каким грузом. Знали не понаслышке все экипажи судов и цены на любой товар. Знали спрос на него.

Одессита невозможно было выгнать из порта. Он знал все ходы и лазейки, каждый закоулок, где можно спрятаться и спрятать. Нахальству, назойливости горожан можно было позавидовать. Они умели сбить с толку любого, обвести вокруг пальца самого черта, если увидят в том для себя хоть малейшую выгоду. Все моральные качества сдуло. Никаких тормозов. О совести и достоинстве забыли. Именно здесь, через порт Одессы, проходили всякие сомнительные грузы, просачивались находившиеся в розыске преступники.

Работа в этом порту считалась одной из самых сложных. И поручали ее лишь надежным, неподкупным людям. Не имевшим в Одессе родственников.

Потапов вышел на работу уже на следующий день после приезда. Еще не успел дойти до порта, как десятки горожан хватали его за руки:

— Что хочешь сбыть? Ничего? А девочку надо? Зря! Такие красотки тебя ждут!..

— Эй, мужик! Купи сигары! Настоящие гаванские! Не куришь сигары? Сигареты возьми! Хочешь американские иль французские! Ошалеешь от выбора! Я дешевле всех продаю! А может, у тебя «шмаль» имеется? Угости!

— Валюту имеешь? Ну, баксы! Нет? А чего сюда возник?

— Эй, красавчик! Купи на ночь! — предлагали презервативы.

— Слушай, иди ко мне! Тачку тебе уступлю по дешевке! Импортную! «Феррари»! Летать будешь…

Петька Щелоков продирался следом за Потаповым через толпу. Его тоже задергали. Но Щелоков упрямо шел следом за Сашкой, не останавливаясь ни на минуту.

В этот день они проверили лишь одно греческое судно, доставившее в Одессу фрукты.

Весь день убили. А на что? Вымазались в трюме, как черти. Устали так, что ноги подкашивались. Но ничего не нашли. Хотя это судно было под неусыпным надзором таможни и пограничников. Дурная слава закрепилась за ним во всех портах. Именно этот корабль всегда ждали в Одессе с нетерпением и радовались его приходу, как празднику. Особо местные барыги, скупавшие шмаль оптом.

Правда, нынче экипаж судна целиком поменялся. И капитан спокойно предоставил его под проверку.

На следующий день надо было проверить три судна, вернувшиеся из загранки: два наливника-танкера и одно из Германии.

— Да что они могут привезти? Старую машину, какую прихватили со свалки? — сетовал Петька, возвращаясь с работы вместе с Потаповым.

Сашка, конечно, увидел сетку с апельсинами в руках Щелокова. Знал, что тот взял их на судне. Но тогда язык не повернулся упрекнуть Петра. Знал: у того заболел сын.

Целый месяц работали они в порту без выходных. С раннего утра до поздней ночи без перерыва и перекуров. Каждый день их работы приносил свои результаты.

Вот так обнаружили они партию оружия, хорошо запрятанную в трюме на израильском судне. Получатель — одна из прибалтийских республик.

Автоматы и гранатометы, ружья, пистолеты, все новехонькое, прямо с контейнера. Для чего?

Капитан судна сказал, что ничего не знал о военном грузе, что он не значился в документах. Что это недоразумение… Но… Потапов со Щелоковым не допустили судно к швартовке, увезли капитана на берег. Им вскоре занялись органы.

Находили и наркотики, испанские моряки упрятали их между ящиками спагетти. На судне, отправлявшемся в Германию, оказался давно разыскиваемый угрозыском рецидивист.

На судне, уходившем в турецкий город Трабзон, притаилась кучка девок. Решили подработать в загранке за валюту.

— А что нам делать, если в Одессе на нас спрос упал? Нам тоже жить надо и жрать охота! — осмелела одна из путанок, самая горластая.

— Мы к ним с визитом дружбы и взаимопонимания собрались. Связи между народами укреплять. Какой от нас урон?

— Выпустите нас, мы никому ничего плохого не сделали! — стреляли девки глазами в Петьку. Тот убедил Сашку отпустить бабье.

— Пусть катятся на берег! Пинка бы им еще хорошего! — отвернулся Сашка от девок. Те мигом покинули судно.

Потапов проверял каждое судно тщательно. Все ли привезенное оформлено документами, декларациями. На проверки уходило много времени.

Чекистов уже хорошо знали в порту. Их пытались пригласить в рестораны. Предлагали поговорить по душам в капитанских каютах. Ребята ссылались на занятость, нехватку времени. Слух о них облетел суда и город. Уж как только ни пытались сбить их с толку. На одном из судов для них накрыли стол. Пригласили голоногих девиц в официантки, чтобы обслужили честь по чести. Стол ломился от коньяков и марочных вин. Не поскупился капитан…

Устоять было мудрено.

Петька, как увидел полуголых девок, так и пустил слюни. Ногами затопотал. Вспотел. Глаза у него загорелись.

— Давай на часок присядем! — предложил Потапову, кося по обеим сторонам на улыбающихся приветливых девиц, готовых на все.

— Проходите, дорогие гости! Располагайтесь поудобнее! — взяла под руку Потапова жена капитана.

— Великое вам спасибо за честь, за хлопоты и заботу. В другой раз с радостью воспользуемся вашим приглашеньем. Но сегодня — нет возможности. Работа есть работа! Простите, мадам! — извинился Потапов и потребовал у капитана документы на груз.

Петька отвернулся, громко икая. Он злился на Сашкину несговорчивость. А тот понимал: неспроста им устроили такой прием. И… Не ошибся…

Никто не предполагал, что чекисты не только документы, а и весь груз проверят. Оказалось, капитан решил вывезти за рубеж большую партию цветного металла…

— Все равно он пропадет где-нибудь на пирсе или на складе. Все заводы стоят без заказов. А и вывезти нечем. Нет вагонов. Сгниет, поржавеет груз. Пусть бы хоть в дело пошел. От того всем польза была бы, — обронил Щелоков, вспомнив девку на судне, прижавшуюся к его плечу. Он уже успел ущипнуть ее за задницу. Но… Потапов ожег взглядом:

— Пошли!

Поплелся, оглядываясь, вздыхая…

Вот и теперь. Ну что особенного, сказал правду, а Сашка, будто ему на мозоль наступили, аж задохнулся. Уставился на Петьку, словно черта воочию увидел. И как гаркнет:

— Молчи, подонок! Тебя уже уломали красотки? Эдак ты всю державу по нитке спустишь. Лишь бы тебе хорошо было!

Прикусил язык Щелоков. Но для себя запомнил выпад Сашки. С того дня замкнулся. И все искал возможность работать отдельно от Потапова.

Иногда это удавалось. Но ненадолго. Случилось однажды Александру проверять самоходную баржу, подозрительно курсировавшую от судна к судну по всей акватории береговой линии. Заподозрил Потапов неладное. И хотя не входила эта работа в план сегодняшнего дня, попросил пограничный катер подбросить на борт баржи.

Едва стали подходить, на барже засуетились, заметив приближение пограничников. Попытались вильнуть за борт морозильщика, но сигнал катера об остановке опередил.

Фальшивые доллары сбывала команда баржи среди моряков. Разговор пошел серьезный. И вот тут-то выпалил капитан баржи:

— Ну что тебе от меня надо? Твой напарник давно о том знает. Я ему положняк отдал. На вас обоих. Как он и потребовал. Обещал оставить в покое — за себя и за тебя слово дал. Чего еще надо? Ну нельзя же с меня каждый день навар брать. Я еще сам не имею. А мне «куклы» тоже даром не дают. За всякий стольник полноценным баксовым червонцем даю. Не фаршманутым. А загоняю но двадцатке. Вот и посчитай. Команде тоже жрать надо. Сам хочу иметь навар, да еще вы… — рассказывал капитан опешившему Потапову.

Ох и много усилий потребовалось Сашке, чтобы сдержаться. Не вмазать Петьке прямо при капитане баржи. А как хотелось поддеть на кулак, да так, чтобы к стене прилип.

Щелоков успел получить взятку еще неделю назад. Думал: не узнает Потапов. Не догадается проверить экипаж баржи. Да и в задание им это не поставили. А работы у Сашки и без баржи невпроворот. К тому ж в загранку эта «черепаха» не ходила. Казалось, не имело смысла ее проверять. Сам о том узнал случайно. Вот и накрыл. А деньги, полученные от капитана баржи, целиком домой принес. Потапову не решался сказать. Помнил случай с цветными металлами. Но… Потапов узнал… Петька выдавил жалкую улыбку. И когда капитан баржи был уведен сотрудниками в другой кабинет, Щелоков предложил:

— Давай поговорим спокойно…

— О чем? — сжались кулаки Потапова, Петька заметил.

— Ты не горячись! Недоразуменье получилось. Ну что кипишь? Воспринимай легче…

— Ты из меня взяточника сделал! Вроде я с тобой заодно?! — темнел с лица Сашка, надвигаясь на Щелокова.

— Послушай! Да ведь это Одесса! Здесь все друг друга облапошивают. Ну кому мы урон нанесли? Жулью? Чего за него радеть! Да пусть кувыркаются в своем дерьме. Мы не переделаем их. Да и к чему? Нас мало. А прохвостов целый город!

— Ты зачем сюда приехал?

— Хватит на меня орать! Я тебе не мальчик! Не указывай! Надоело жить лозунгами и призывами! Их жрать не станешь. И жопу не прикроешь. Ну, взял! Что с того? Я не в государственный карман влез! Жулика тряхнул, фарцовщика наказал.

— Паскуда! — загорелись глаза Сашки злыми огнями.

— Я не паскуда! У меня Танька в больнице лежит. Плохо ей. А у меня и на лекарства денег не было. Умрет, как я с двумя малышами управлюсь? Им моей зарплаты только на хлеб хватит. Вот и насмелился. Не с добра…

— Нашел приработок? Ты знал заранее, на что идешь. Уж пусть бы ты брал за себя взятки! Зачем мое имя трепал?

— Не думал, что раскроется, — признался честно.

— Не думал я, что ты так скоро скатишься…

— Замни это дело. Как человека тебя прошу! Ну, прижала меня ситуация. Деньги были нужны срочно. Не для себя. На лекарства…

— Ты на слезы не дави! Пустой номер. Мог мне сказать!

— Да ты сам без гроша сидишь! Я о том знаю.

— Нашел выход?

— А что мне делать оставалось? — развел руками Щелоков.

— Ну, с меня и этого случая хватит по горло. Я с тобою больше работать не стану. А комитету доложу все как есть!

На следующий день Петра Щелокова убрали с работы навсегда. На него было заведено уголовное дело. Дальнейшей судьбой бывшего однокурсника и коллеги Александр Потапов не интересовался…

Но все последующее время старался работать самостоятельно. И до самого Сумгаита не доверял никому.

Немного он проработал в Одессе — не устраивал дотошный чекист портовое да и городское начальство. Что ни день — сплошные неприятности. А скольких отправил на дальняк? Словно вздумал перевоспитать целый город. Но зачем? Ведь жили здесь без него спокойно. Все были довольны друг другом. Умели шутить. Тут же выть заставляет, да еще кого? Одесситов!

Пытались его переубедить, что надо жить, как все, — тихо и спокойно. Себе и другим в радость. Не захотел. Не смог понять. Стал всем поперек горла костью. Вот и задумались, как от него избавиться?

…Налетали на Потапова не раз лихие молодчики. По двое, по трое. Их потом «неотложка» увозила. Умел постоять за себя чекист. Кулаки, что булыжники, имел. Вся портовая шпана их на себе испытала. Второй раз встретиться с ним в потемках ни у кого желания не возникало. Втай даже зауважали его.

Пытались на него налетать сворой. Чтобы смять, растоптать человека. Но и эта затея сорвалась. Самых задиристых заводил каким-то особым чутьем угадал Потапов. Сшиб с ног своими кулаками, другие не решились продолжать знакомство в таком тоне. И разбежались, пока чекист не запомнил в лицо каждого.

Подсылали к нему девок. Самых ярких, соблазнительных красоток. Уж так хотелось поймать хоть на этой слабости и опорочить человека. Тут тоже осечка произошла. Не клюнул…

Уламывали деньгами, предлагали круглые суммы — не принял, даже слушать не захотел.

Приглашали к семейной дружбе с элитой города, с зажиточными, влиятельными людьми — отказался с усмешкой.

Пытались уговорить его жену Люсю, чтобы повлияла на мужа. Но и она не согласилась…

Александр продолжал работать, доставляя головную боль и неприятности не только работникам порта, а и городской верхушке, которая имела от морпорта немалые доходы и считала его своей кормушкой. Их, конечно, устроил бы Петр Щелоков. Но его не стало…

А через несколько месяцев Александра Потапова внезапно вызвали в Москву.

О причине не сказали. Попросили поторопиться. И Потапов вылетел из Одессы уже на следующий день.

В комитете госбезопасности чекиста встретили улыбками. Хвалили за результаты, за стиль работы. А потом предложили:

— Присмотрелись мы к тебе. Молодец! Все выдержал. Хотя мудрено выстоять было. Но там ты теперь наладил работу. Показал, как нужно действовать в разных ситуациях. По твоим стопам молодые пойдут. Им мужать, закаляться надо. А у нас имеется больное место на границе. Да и город не из легких. Одни химкомбинаты строятся. Народ туда поедет разный. А граница — всегда соблазн. Там нужен такой, как ты. Бескомпромиссный и настырный. Кстати, жене твоей работа будет. В городской больнице. Предлагаем тебе Сумгаит. Конечно, подумай. Посоветуйся. Решать тебе. Но… Там ты необходим! На тебя вся надежда…

Вечером Потапов дал согласие. И уже на следующий день, получив новое назначение, улетел в Одессу сдавать дела, перевозить семью на новое место, какого не видел в глаза и ничего о нем не знал..

Люся, услышав о том, не удивилась и не расстроилась. Переезд так переезд. Зато вместе будут. Она надеялась, что в Сумгаите Сашка не станет работать так много, как в Одессе, и будет раньше приходить домой.

Женщины все одинаковы. И даже в неприятном пытаются сыскать или придумать для себя теплинку-сказку, чтоб и самой легче пережить предстоящее.

Александр перевез семью в Сумгаит через неделю. Уезжая из Одессы, никто из Потаповых не пожалел об этом. Не с кем было прощаться. Не о ком и не о чем жалеть. Не прижились, не привыкли, не полюбили город. А потому собрались на новое место спешно.

Смешно, но даже у дочурки, доброй и озорной девчонки, не завелось во дворе друзей и подруг. Ее не раз спрашивала об этом мать:

— Ну почему всегда одна? Ни в школе, ни во дворе ни с кем не дружишь?

— Спроси себя, почему у тебя тоже нет подруг? — улыбалась Аленка.

— Мне некогда. Я работаю. Дома, сама знаешь, тоже забот хватает. Не остается времени на пустую болтовню и никчемные визиты…

— Вот и мне недосуг! Со школы приду — надо Женьку из садика забрать, — указала на брата. — А пока его умоешь, накормишь, переоденешь, уроки пора делать. Едва их выучу, ты приходишь. Надо помочь.

— Могла бы в это время во дворе поиграть с детворой.

— Ты бы их послушала хоть раз. Все какие-то блатные. Послушай как-нибудь, какие песни они поют. Особо про Розу и Софу! А вот Венька, совсем сопляк, в штаны ссытся, а про Шмаровоза во всю глотку поет. И никто во всем дворе его не одернет. Он своего отца козлом зовет. И тот довольный. Говорит: настоящий одессит растет! Лучше научил бы его в туалет ходить!

— Ну а девчонки? С ними почему не дружишь? — удивлялась Люся.

— Мам! Мои ровесницы живут иначе. Они уже в порту подрабатывают…

— Как? — не поняла Люся.

— Обычно! Телом! И меня звали с собой! Обещали научить, как жить надо.

— Не смей с ними разговаривать!

— Тогда не спрашивай! У меня есть друзья. Отец и ты. Других не надо…

Потапов часто ругал себя за то, что мало внимания уделяет семье, детям. Уходил на работу, когда они еще спали. Возвращался, они уже уснули.

Случалось, Аленке очень нужно было поговорить с отцом. Она садилась в кресло возле его кровати. Ждала. Но, не дождавшись, засыпала. Сашка уносил спящую Аленку в постель. Просил прощения у нее, что вернулся поздно, гладил головенку дочурки. Та на следующий день снова ждала…

А однажды, не выдержав, позвонила ему по телефону на работу:

— Пап! Мне можно к тебе на прием записаться? — начала смеясь, да вдруг расплакалась отчаянно.

— Аленушка, успокойся. Прости меня! Сама знаешь, не веду приемы. Но в эти выходные…

— Тебя опять вызовут на работу! Как всегда! Придет какое-то судно. И ты на нем до ночи останешься работать! А я так и состарюсь одна…

Потапову стало и больно, и смешно. В ближайший выходной он, как и обещал, пошел с семьей погулять по городу. Хотелось отдохнуть, побыть с женой, детьми. Люся с Аленкой не отпускали Сашку от себя ни на шаг.

— Пойдем к морю! — предложил всем Сашка.

— Нет! Нет, не надо туда! Я не хочу! Я не люблю море! Оно тебя у нас отнимает всегда! — вцепилась Аленка в рукав рубашки. И не хотела слушать никаких доводов.

— Тебе нравится Одесса? — спросил он жену.

— Ну, где-то надо жить, — пожала плечами Люся.

— А тебе? — повернулся к дочке.

— Мне все нравится, когда мы вместе…

Женьку спрашивать было бессмысленно. Он целыми днями играл со своими машинками и никогда даже из ребячьего любопытства не выглядывал на улицу и во двор. Он, как отец, едва научившись читать, увлекся книгами. Его не угнетало одиночество. Он умел часами играть сам с собой в шахматы либо слушал музыку, тихую, мелодичную.

— Аленка! Кем станешь, когда вырастешь? — спрашивал Потапов дочку.

— Врачом! — отвечала, не задумываясь.

— Почему врачом? Можно что-нибудь поинтереснее выбрать!

— Другое — не хочу! Я уже решила!

— Женька! А ты кем станешь?

— Только не чекистом!

— Вот как? Почему так категорично?

— Не хочу, чтобы мои дети сами по себе росли, когда отец есть, но рядом его никогда не бывает! Я хочу вместе с ними жить всегда!

— А кем станешь?

— Электронщиком! Это новая наука. Современная. К тому же эти специалисты живут спокойно. Не мотаясь по свету. С семьей…

— Ошибаешься, сынок! Если б ты видел, как это новое везде внедряется. И у нас немало электроники. А наладчики, мастера, случается, приезжают издалека, чтобы отремонтировать, наладить, запустить, отрегулировать оборудование. Так что им тоже не приходится сидеть на одном месте. И граница теперь охраняется электроникой, а не только пограничниками с овчарками, как раньше. Вот и тебе все равно ездить придется…

— Нет! Я на заводе устроюсь.

— И оттуда людей командируют…

— А я на гражданский завод пойду! Там не приказывают, как военным. Откажусь от командировки и все! Силой не отправят…

— Это сейчас дороги не любишь. Много ездить пришлось. Когда вырастешь, иначе станешь воспринимать поездки. В них — мир познаешь… Не робей, Женька!

— Да я и не робею. Но не хочу, чтоб мои дети засыпать боялись и бесконечно ждали бы меня, — глянул на отца с укором.

— Не обижайся. Возмужаешь — поймешь.

Но разговор с сыном запал в душу. В Сумгаите старался уделять больше внимания детям.

— Через два часа поезд прибывает в Москву! — услышал Потапов по радио. Прослушал объявления, сводку погоды. Порадовался, что поезд прибудет в удобное время, когда весь транспорт работает.

— Успею добраться! — глянул на часы, прикинув, сколько времени займет путь от железнодорожного вокзала до окраины Москвы, где жил закадычный друг Сашки — Юрка Баргилов. С ним связывали долгие годы дружбы.

Потапов всегда приезжал к нему внезапно. Не звонил, не предупреждал о приезде заранее. Знал: тот, как всегда, будет бесконечно рад встрече.

Юрий Баргилов работал в аппарате комитета безопасности уже не первый год. Он был старше Сашки и по возрасту, и по званию, но никогда не кичился и не подчеркивал этого.

Юрий всегда тепло относился к Потапову. Когда он приезжал, Баргилов усаживал его на диван, поил чаем, кофе, иногда могли выпить. И долгими часами слушал рассказы Сашки, как ему живется и работается.

Юрий слыл молчуном, некоммуникабельным человеком. Но с Сашкой — другое дело… Человек преображался. Весь светился улыбкой и суетился, чтобы накормить, устроить поудобнее.

Сашка знал: Юрку, несколько лет назад оставила жена. Ушла к другому, забрав с собой дочь. Пользуясь отсутствием мужа, прихватила мебель. Будь квартира не ведомственной, и ее бы забрала. И ушла навсегда… С тех пор у Баргилова не было женщин. Он не верил ни одной…

Когда Потапов приехал из Одессы, он тоже ночевал у Баргилова. Тот слушал Сашку до трех ночи. Смеялся и вздрагивал от услышанного:

— Выходит, во все тяжкие пошли, лишь бы тебя обломать? Ну и дела! Нельзя тебя забирать из Одессы! Это очевидно. Не я это решаю! Но ведь и дураку понятно: после твоего отъезда там снова все вернется на круги своя…

— Значит, я и впрямь не нужен!

— Не в тебе дело. Видно, оттуда упросили. Иначе, с чего через несколько месяцев — перевод?

— Знаешь, может, все к лучшему!

— Жаль сил твоих, — вздохнул Баргилов. И, словно вспомнив, обронил: — А Петьку Щелокова я недавно видел. В Подмосковье зацепился. Купил дом с участком. Работают вместе с женой. Все у них в порядке. Он даже счастлив, что не в органах теперь. По своей специальности устроился. Заработок, хвалился, вдвое больше, чем у нас. Радуется, что под суд не попал тогда. И тебе благодарен: мол, помог покой обрести.

— Случайный человек! — обронил тогда Сашка.

— Такие и в аппарате имеются! — буркнул глухо Юрий. И добавил: — Зачем тебя по перифериям швыряют? Не пойму! Проверить тебя? Так одесские результаты все доказали. Может, опасаются? Скорее всего!

Потапов успокоил друга, сказав, что работать в Москве он и не хотел бы…

— Это в старости хорошо сидеть на одном месте. Пока молод — нужно набраться опыта.

— Везде нужны честные люди. Вот это ни годами работы, ни опытом не получишь. Это либо есть, либо нет. А в нашем деле качество — главное!

— В свое время, по юности, казалось, что все люди хорошие. Недостатков замечать не хотелось. Да вот пришлось. От прежнего доверия ничего не осталось, — сознался тогда Потапов.

— Я тоже доверял. Да видишь, что из того получилось? Теперь ни на одну не смотрю.

— Вот это — зря! Женщин одинаковых не бывает. Пригляделся бы! Все ж нужна хозяйка в доме. А то могу из Одессы какую-нибудь прихватить. Там бабы — огонь! Цепкие! Коль приметила — не отвяжется!

— Иль любовницу завел? — ахнул Баргилов.

— Это не для меня! Я Люське своей не изменяю. Хотя возможностей хватало, — усмехнулся Сашка и рассказал: — Стояло на рейде торговое судно. Свое. Вернулось из загранки. Без проверки их к швартовке не допускают. Ну а морякам домой поскорее хотелось. К семьям, детям. У меня, как на грех, — времени в обрез. Помимо еще пароход осмотреть надо. Испанский. Он раньше пришел. А у одесситов нетерпенье. Решили выманить меня от испанцев любыми путями, — рассмеялся Сашка.

— И что отмочили? Свою повариху подбросили в голом виде?

— Нет! Не угадал! Они оригиналами оказались.

— Значит, на абордаж испанцев взяли. И закинули к ним на борт батальон портовых сучонок!

— Нет. Они действительно подошли вплотную к испанскому судну. Стали с левого борта. Пришвартовались. И на всю катушку включили ламбаду. У меня в ушах заломило. Не могу сосредоточиться. Оглушают динамики. Невозможно стало работать. Тут и попросил испанцев, чтоб музыку выключили. Думал, они решили повеселиться. Ну, пошел глянуть: что, откуда? Вижу, испанские моряки куда-то с судна своего исчезли. На проверку забили. Я — на палубу. Глянул, а на одесском судне вся испанская команда и наши под ламбаду танцуют. Увидели меня, за руки, за ноги и поставили среди двух девчат. Они ко мне впритирку. И подбадривают — пляши! А сами отчалили от испанца, но с их моряками уходить стали. Те и не заметили. Азартные, озорные ребята. Ну и наши им спуску не дали. Так плясали, словно где-то в Испании родились. Откуда такие навыки? Меня оттерли к самой рубке, где и не видно, что судно отошло. Словно на карнавале оказался.

— Ты хоть не упустил свое? — смеялся Юрий.

— Знаешь, я тогда впервые растерялся по-настоящему. Ситуация оказалась необычной. Куда ни повернись — улыбки от уха до уха. Все пляшут, хохочут, жмутся друг к другу. Меня затискали те девчата. Пришлось испанцам уступить. Взяли верх одесситы. А девчата и после проверки, когда уже разрешение на швартовку подписал, глазки строили. Мол, давай еще потанцуем! Но уж куда? Я бегом с судна! На что выдержки не занимать, но та ламбада мне долго помниться будет…

— А судно это нормально прошло проверку? — поинтересовался Юрий.

— Чисто! Все по декларации… Сам проверял. Да и команде скрывать было нечего! Просто у кэпа сын родился, пока он был в плаванье. Малыша хотел увидеть поскорее. Вот и пошел на мелкую хитрость, чтобы ускорить встречу.

— А у меня еще смешней получилось. Сел в электричку. Народу, как всегда утром, битком. Еле втиснулся. Не то повернуться, дышать нечем, так сдавили. А мне очки вздумалось протереть. Запотели, ничего и никого, вокруг не вижу. Кое-как выдернул руку, полез в карман за платком, шарю, вдруг слышу: «Нахал!». Не подумал, что это ко мне относится. Но и не пойму, что в руках у меня оказалось, где платок? Не вижу ни хрена. Тут — остановка. Но не моя. Народ как хлынул в двери, я и потерял равновесие. Плюх! И… Прямо на колени. И слышу: «Вначале за грудь хватал, теперь и вовсе на колени сел. Ну и мужики пошли нынче!» Люди в электричке смехом зашлись. Я извиняюсь перед женщиной. А она и говорит: «Я-то думала, что ты с серьезными намерениями!» Тут все мужики за животы похватались. А я — дай бог ноги. От стыда сгорел. Другой электричкой на работу добирался. И теперь боюсь с той женщиной встретиться. Вот так опозорит ни за что на весь город…

… — Уважаемые пассажиры! Через пятнадцать минут наш состав прибывает… — загремел в динамике голос проводника.

— Слава Богу! Приехали домой! Прощай, Кавказ! Уже больше никогда не вернусь к тебе, ни сердцем, ни памятью! — вздохнул старик-попутчик.

— Глаза б его не видели! — буркнул его сын зло. И полез помочь Ирине достать чемоданы. Та смотрела в окно, по щекам покатились крупные слезы.

— Что с вами? — участливо спросил Сашка.

— Не обращайте внимания. Это снова память осечку дала. Сколько времени прошло. А все не верится, что я дома — в России. И никто не назовет нас захватчиками, оккупантами, не станет бомбить и стрелять. Не скажет: вон отсюда! Я дома! Это счастье — самое большое на свете…

— Вот меня встречают! Муж и дочка! — спешно вытерла слезы со щек.

Потапов пропустил ее вперед. Пусть побыстрее забудется прошлое. Ведь и сегодняшней ночью Ирина опять кричала во сне: «Ребята, сюда! Скорее! Там «духи»!» А потом завизжала, застонала и просила невидимых: «Оставьте, прошу вас! Не убивайте! Федя, беги! Я прикрою тебя!»

Потапов проснулся от ее криков. И больше не смог заснуть. Утром, когда Ирина спросила, мешала ли она попутчикам, Потапов ответил не сморгнув:

— Нет. Вы спали спокойно…

Он пощадил Ирину, чтобы та не чувствовала себя неловко. Зачем ей извиняться перед ним и попутчиками? Разве виновата, что выпала ей нелегкая, неженская судьба. Там, где она была, умирали мужчины. Такое и солдатам не забыть. А женщине — до смерти не забудется пережитое…

Поезд слегка дернулся, остановился у платформы. Потапов взялся за чемодан, ступил на перрон. И, пройдя всего несколько шагов, услышал:

— Сашок! Милый! — это была Люся.

— Я узнала, когда ты выехал, и специально приехала в Москву, чтобы встретить! — прижалась к Сашке, как когда-то давным-давно…

— Поехали к Юрке! Переночуем. А завтра пойду в комитет. Узнаю, куда нас распределят. Обещали оставить в России, — сказал задумчиво.

— Я у Баргилова эту ночь была. Он нас ждет.

— Как дети? — глянул Сашка на жену.

— С матерью. Они уже давно сдружились. Бабка — в доме голова!

Через пару часов давки в электричках Потаповы были у Юрия Баргилова.

Пока Люся накрывала на стол, хозяин позвал Сашку в дальнюю комнату, предупредительно закрыв за собою двери.

— Я вот о чем хотел поговорить. В комитете сейчас чистка началась. Кадровая… Понимаешь? Не в самое удачное время приехал. Хотя, может быть, и наоборот. Но выпихнули уже многих. Даже генералов. Ни на звания, ни на стаж не смотрят. На награды внимания не обращают. Если у кого был малейший прокол — вон из органов! Такие вот дела! Интересуются жизнью каждого. По средствам ли живешь? Как обставлена квартира? Имеешь ли дачу, машину?

— Нам с тобой опасаться нечего! У тебя пустые углы, у меня их вовсе нет, — отмахнулся Сашка.

— Прежде всего смотрят на профессиональные качества, на результаты работы. Малейшее — и все! Под задницу гонят! Иным до пенсии оставалось по два-три месяца— выбросили! А других и вовсе… Лишь за то, что родня устроилась в коммерцию! Короче, достаточно малейшего повода. Старых опытных чекистов уже половину повыгоняли. Не просто кадровая чистка, а сокращение штата. И на местах то же творится. Друг на друга фискалят, чтоб самим уцелеть. А с работой теперь ох и трудно. Выкинут, попробуй устройся. Вон со мною Геннадий в одном отделе двенадцать лет, а общего стажа — под тридцать. И знаешь, за что выкинули? Не смог объяснить, за какие средства съездил во Францию. И прожил там три недели… Так вот он нынче еле устроился в охрану коммерческого банка. Иначе пенсии, какую дали в органах, на хлеб не хватит, не только на Францию. Обидно мужику. Ведь всего-то один раз в жизни за рубежом побывал, отцовский дом в деревне продал. Да не поверили.

— Может, повод нашли, чтоб избавиться? — спросил Потапов.

— Но ведь человек всю жизнь на наших глазах работал! Обидно!

— А новых берут? — спросил Потапов.

— За целый месяц только двоих взяли. Но с периферии — своих, на повышение. Передвижка. Зато убрали — не счесть! Вон и Савельева Володьку помели за отказ от командировки. Он и впрямь ехать не мог. Мать на операцию в онкологию только положил. А его на три месяца хотели отправить к черту на кулички. Уперся мужик, объяснительную написал. Даже не глянули, не стали читать. Что творится, ума не приложу! — разводил руками Баргилов.

— Обо мне ничего не слышал?

— Нет. Не просачивается. Пытался через секретаря узнать. Да где там!

— Меня куда-нибудь в глушь заткнут, чтобы глаза не мозолил. Или — в пекло, где мало не покажется. Для меня всегда две крайности, какую выберут — не угадаешь, — вздохнул Сашка с грустью. И, посмотрев на друга, невольно пожалел. — Не переживай. Юрка! Тебя не тронут. Ты весь на ладони.

— Как знать… Другие не хуже меня. А выгнали. Один наш, может слышал, Виктор Татаринов, получил трудовую на руки и покончил с собой… Не стало смысла в жизни. Он нашему делу всего себя отдал… За что вот так с ним обошлись, черт их знает!

— Ну, я на себя руки не наложу, в случае чего — пойду работать по прежним специальностям. Руки и голова на месте. Зато и семья обрадуется, что вместе будем всегда.

— Знаешь, думал я, что тех, кто вернулся из Сумгаита, увольнять не станут. Ведь вы там через ад прошли. Да просчитался… Еще как метут. В благодарность за риск. За то, что ни головы, ни жизни не жалели! Сколько в твоем подчинении ребят было?

— Двенадцать. Вместе со мной.

— Ты один — сотни стоишь! Но сам вдумайся! Ведь не дали мятежу выплеснуться за пределы города. Сдержали, гасили, как могли. Свои головы подставили, скольких спасли! А теперь…

— Не надо кликушествовать, Юрка. Мы просто работали. А уж оценку не нам давать. Без армии, как видишь, не справились. Не сумели предупредить беспорядки. А они — жизни унесли. Вот потому невысоки оценки.

— Самое обидное, что выгоняют без предоставления жилья и другой работы…

— Ладно! Не пропадем! И не в такой переделке уцелел! И это переживу! — отмахнулся Александр и напомнил: — Там Люся! Я ее три месяца не видел! Одну оставили. Неловко, — открыл двери, не пожелав продолжать разговор.

Жена уже давно накрыла на стол. Ждала, когда мужчины переговорят. Раз ушли в другую комнату, значит, от ее ушей подальше. Не стоит им мешать.

До полуночи просидели за столом. Вспоминали общих знакомых, коллег, всякие смешные и грустные случаи.

— Вчера твой Семен уехал в свою Сибирь.

Сашка невольно вздрогнул:

— Неужели и его выгнали?

— Нет. Новое назначение получил, повысили в звании. Ну и насмешил он руководство. Часа два хохот стоял. Стены дрожали.

— Что отмочил? — выдохнул Сашка трудно.

— О его службе в Сумгаите знали по твоим данным. Много не спрашивали. Но кому-то в голову взбрело поинтересоваться, скольких людей он лично спас. Тот давай вспоминать да подсчитывать. Несколько раз сбился. А потом махнул рукой, да и ответил: «До хрена! Одних баб под сотню!», «Что ж ты с таким гаремом делал?» — спросил его наш кадровик. «Всех рассовал, прятал. У себя в доме. У надежных людей. Иных с детьми и стариками — на погранзаставу увел ночью вместе с Потаповым» — «И долго их у себя держали?» — «Да я бы всю жизнь не отказался б от такого малинника. Век такого ухода не знал. Да бабы своей боялся. Она у меня — вечный ефрейтор! Засекет чужих баб в доме, не посмотрит, что вокруг беспорядки, враз покажет, не зря носит фамилию — Суворова. Она из меня такое слепит, азербайджанцы сами из Сумгаита убегут в горы» — «Значит, строгая?» — «Еще бы! Она приехала, когда беспорядки уже закончились. Началось расследование. И на нас, чекистов, начались облавы. Она меня каждую ночь с работы встречала. Хуже чем бандиты, стерегла от греха». Начальство посмеивается. А меня к телефону позвали. Возвращаюсь, слышу, хохот. А Семен выходит из дверей в смущеньи. И говорит:

«Работать умею. А вот с начальством разговаривать — не привык…» Вскоре его позвали. Послали в Тюмень. Там он — у себя дома. Теперь в звании капитана. Радовался, как мальчишка.

— Это справедливо. Семена я хорошо знаю. Чистый человек. Таких, к сожалению, немного.

…Утром друзья поехали в комитет, оставив Люсю дома. Та без слов поняла: переживает Сашка. Да и Юрий неспокоен. Наступают новые времена. Что ждать от них?

Увольняют чекистов. Отправляют из органов за давние промахи, мелкие ошибки и недоработки. Так поняла еще вчера из слов Баргилова. Да и Сашка всю ночь спал беспокойно. Несколько раз вставал, курил. Значит, переживал. Она уже под утро обняла его:

— Не тревожься, Сашок! Поедем к маме на Украину. Там устроимся. Будем работать. Руки на месте. Без крыши и хлеба не останемся. Не переживай!

— Я тебе позвоню, как только что-то прояснится! — пообещал жене уходя. Та улыбалась так светло и чисто, что Сашке с трудом пришлось заставить себя пойти к двери.

— Сашок! Я люблю тебя! — сказала она уже в спину, звонко. Он оглянулся… шагнул через порог, сказав тихое:

— Жди…

В комитете уже знали о приезде Потапова. Потому приема не пришлось долго ждать. Доклад Александра об обстановке в Сумгаите был выслушан внимательно.

Ему были заданы вопросы, ответы на них знал только сам Потапов.

— Трудно вам пришлось. А тут еще и обстановка осложнилась тем, что закавказские республики решили выйти из состава Союза, требуют самостоятельности, вывода войск. Короче, решили жить сами. А значит, обратно возвращать вас не будем. Но опыт, полученный в Сумгаите, всегда и везде нужен. Работать будете в России! Никаких национальных республик! У вас уже неплохой стаж и опыт. Можно доверить работу уже посложнее прежней. И не в заштатном городишке, а в сердце России наводить порядок будем. У себя дома! Кстати, вчера я подписал приказ о присвоении вам очередного звания — полковника! На новом месте будет проще еще и потому, что мы всегда рядом. Поможем и поддержим. Там и с жильем устроитесь. Будет работа для жены. Но… Хочу предупредить заранее: обстановка у нас очень сложная. И работу вам поручаем самую ответственную. Раньше никто представления не имел, как расцветет в России экономическая преступность. Она бьет по карману государства, по престижу. Иные города уже захлестнули рэкетиры, киллеры, вымогатели и деляги. Вам придется пробыть в Москве месяц, чтобы подготовиться к предстоящей работе, знать круг своих обязанностей. Вы пройдете кратковременную подготовку здесь. Времени у вас мало. К сожалению, так случается часто, но опыт наберете на месте — в работе. За это время для вашей семьи подготовят жилье.

— Все понятно! Я могу идти?

— Хочу предупредить вас, Александр, уж извините за неофициальное обращение, что сегодняшние преступники — не вчерашние. Они много жестче, опытнее, изворотливее и коварнее. Они отлично вооружены. Зачастую очень богаты. Имеют не только иномарки, но и охрану. А главное — умело используют киллеров… Знаете, это наемные убийцы… Они уже убили некоторых наших ребят. К сожалению, не все убийцы сегодня пойманы. Большинству все же удалось скрыться… Я к чему говорю? В городе, где вам придется работать, орудуют подобные молодчики! Целые банды. Убивают конкурентов, неугодных, иногда— друг друга. Будьте осмотрительны. Не хочется вами рисковать. Но кто, кроме вас, справится с таким заданием?

Сашка кивнул головой:

— Понял!

— Вы, Потапов, рисковый человек! Любите доводить все до конца самостоятельно, не обращаясь за помощью ни к кому. Оставьте эту привычку. Ибо в одиночку легко лишь умирать. А я не хочу, чтобы вы погибли! Для нас каждый чекист дорог. Особо такой! — положил руку на плечо Сашке генерал. И продолжил: — В молодости, в вашем возрасте, я тоже был смел до крайнего. Но и на меня нашлась пуля. Еле выжил. А мог и умереть. У меня тогда тоже двое детей росли. Как-то забылся на секунду. Поплатился дорого. С тех пор не смелость — разумные решения предпочитаю. Хотя… О чем сейчас говорить? На месте сориентируетесь. А ситуации — всякую наперед не просчитаешь…

— Это верно, — выдохнул Сашка вставая.

— Я полагаюсь на здравый смысл и разумный подход к решению каждого задания. Они могут быть одинаковы по сути. А каждое потребует индивидуального подхода! Что ж! Успехов вам на новом месте! — пожелал генерал.

— Люся! Я скоро буду! Еду домой! — позвонил жене, как и обещал. Та по тону, по голосу поняла, что у мужа все в порядке.

— А чем ты будешь заниматься в Орле? Что тебе поручили? — спросила Люся, как только прошел миг первой радости. И с тревогой вгляделась в лицо.

— Город спокойный, тихий. Нет того разгула, как на Кавказе…

— Если так, зачем бы тебя посылали? В спокойное место едут старики, кому до пенсии считанные месяцы остались. Нам о таком не помечтать…

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Думаю, можно ли туда с собой детей взять или лучше пусть поживут у мамы?

— Нет! Только вместе! Я сам буду растить своих детей! — заупрямился Потапов. И рассказал Люсе, что в Орле для них готовят квартиру, а ей уже есть работа в областной больнице по специальности. Дети в школу пойдут. Кстати, Аленка обрадуется! Мединститут есть! И не один! С хорошей репутацией, базой, прекрасные преподаватели.

— Что ж! Поедем к рысакам! — смеялась Люся, видя, что муж спокоен. Но вскоре удивилась. Месяц в Москве на подготовку? Тебе? И это после Сумгаита?

Женщина ничего больше не сказала, но по душе, по всему телу мурашки побежали, будто кто-то безжалостный окатил ее ледяной водой из бездонной бочки. А тут еще Баргилов, вернувшись вечером с работы, узнал о новом назначении и нахмурился. От ужина отказался:

— Там двоих наших ребят киллеры угробили! — забыл о Люсе. Та побледнела.

— Так и в Сумгаите могли убить. Да и в Одессе. Вон у вас, в Москве, среди белого дня убивают.

— Это ворюги меж собой разборки устраивают! — отмахнулся Юрий.

— Какие ворюги? Целую семью в квартире вырезали, а потом сожгли. Там двое малолетних детей…

— Сейчас везде одинаково!

— Вот и я говорю. Можно на войне уцелеть, а ночью, в городе, в люк попасть! И там кончиться! Без врагов и посторонней помощи.

— Это ты верно сказал! И все же об Орле кое-что знать должен! Народ там тяжелый, злой!

— Везде есть свои гении и подонки. Как говорят на Кавказе, нет города без собаки! В Орле, насколько я знаю, все известные писатели родились. Тринадцать из них — с мировой известностью! Развита там промышленность, сельское хозяйство!

— Потому славится испокон веку эта земля недородами, а жизнь — голодухой! — вставил Юрий мрачно. И добавил: — Не зря их, орловских, еще и дубинниками лают. У них из-за засухи голод был. Видно, разум помутился у мужиков. Они с дубинками за солнцем гонялись. Чтоб прогнать…

— Это давно было!

— Верно! Теперь там вместо дубинок наганы, пистолеты, автоматы заимели. Уже не за солнцем, за конкретными людьми ходят…

— В Орле двоих убрали. А в Москве? Каждый день убивают. Стариков — в их квартирах, чтобы жильем завладеть. Целую кампанию развернули. Сегодня о том услышал. В метро, — уводил Сашка Баргилова на другую тему, решил пощадить жену.

Баргилов понял:

— В Москве и мы, и милиция, и спецназ. А там — в Орле? У нас каждый случай на счету. На местах такие сведения стараются замять, чтобы не выглядеть среди других чертовой колыбелью. Вот и посуди, что хуже.

— В Москве «малины» в открытую свои разборки делают. Среди бела дня. Милиция даже пальцем не шевелит. Откуда-то взялись новые русские. Эти тоже не отстают от бандюг. И тоже — расправы… У всех оружия больше, чем на войне у солдат. Никто не проверяет даже документы на него. Законное или нет? В Орле, насколько знаю, бандитизм, рэкет не расцвели столь махрово. Как и во всех провинциальных городах…

— Коли так считаешь, дай тебе Бог удачи! — пожелал Баргилов.

Потапов целый месяц изучал новое для него дело. Общался с теми сотрудниками, кто успел столкнуться с рэкетирами, киллерами, знал их методы не понаслышке.

Вот тогда он и познакомился с Вадимом Соколовым, с ним ему предстояло работать в Орле.

Их представили друг другу. Вадим подал руку. Улыбнулся открыто, по-мальчишечьи озорно. И предложил пообщаться.


Загрузка...