Русская идея от Николая I до Путина. Книга II - 1917-1990 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Львович Янов (Глава 17 ПОСЛЕДНИЙ ШАНС Часть вторая•) #18

Глава 17 ПОСЛЕДНИЙ ШАНС Часть вторая•

Здесь придется много цитировать Шимановские тексты.

Но ничего не поделаешь. Только сравнивая их, сможем мы увидеть, как мистические речитативы сменяются в них холодными канцеляризмами, огненная проповедь — слогом заурядного делопроизводителя, яростные инвективы против «жидомасонства» — апелляциями к «прогрессивной мировой общественности». Не увидим, иначе говоря, по-своему замечательных метаморфоз Шиманова — из идеолога «патриотических» масс в прагматичного политика, торгующегося с властью. И обратно.

Хоть один образец такой метаморфозы, согласитесь, нужен. Хотя бы для того, чтобы убедить читателя, что я ничего не выдумываю. Итак, терпение. Вот Шиманов — идеолог.

«Россия буквально выстрадала новую теократию. Ведь это же совершенно очевидно, что необходима иная, чем ныне, патриархальная структура общества и новое мистическое отношение к земле. Эта задача не по плечу западной демократии, но кому же тогда она по плечу? Я думаю, что наилучшим инструментом может оказаться та сила, которая с самого начала ополчилась на Бога, власть богоборческая, решившая целый мир перевернуть по своему, — она-то может послужить для славы Божией лучше всего. Я, конечно, имею в виду Советскую Власть с ее. по существу, самодержавным строем, с ее максималистским прицелом и настолько противоречивую по своей природе и по своей идеологии, способную, благодаря этому обстоятельству, трансформироваться от минуса к плюсу и только выигрывать от подобной метаморфозы».

Ключевое слово здесь, конечно, «трансформироваться». Именно его ждали от своего идеолога уралвагонзаводские массы. Нет, они не испытывали особого почтения к советской власти с ее легендарным «Народ и партия едины, раздельны только магазины». Но в то же время были они убеждены, что именно она, эта давно утратившая харизму власть, защищает их от враждебного мира, воплощенного в непонятном, но угрожающем термине «сионизм». В том, что мир враждебен России, убедила их сеть политпросвета, во всемогуществе «сионизма» убедили националисты. Но во что же было им верить, бедным массам, если и то плохо, и это плохо? Шиманов, как мы уже говорили, предложил им новую веру — в ТРАН-ФОРМАЦИЮ советской власти.

Это резко отличалось от того, что предлагали другие. ВСХСОН звал массы к оружию, «Вече» — переселяться в Сибирь, Солженицын — к столь же непонятному, как «сионизм», православному возрождению, идейно измельчавшая Русская партия вообще ничего больше не предлагала, только пугала «сионизмом». Короче, националисты проигрывали либералам идейную войну. В ретроспективе тех лет очевидно, что Шимановская вера в трансформацию советской власти, действительно, была последним шансом националистов. По неразумию они ее отвергли. И заплатили за свою роковую ошибку крушением дорогого им «мистического организма», великой империи, сверхдержавы.

Целую эпоху спустя они загорюют об этой ошибке и будут отчаянно пытаться собрать рассыпавшуюся державу — по осколкам, как разбитую тарелку. Но то, что во времена Шиманова могло представляться трагедией, будет тогда выглядеть безнадежным фарсом. Нам, однако, важно во всем этом одно: о человеке, который предложил им надежду, когда еше не было поздно, о Шиманове, националисты забудут. Но история, как говорил Карамзин, злопамятнее народа. Вот мы им о нем и напомним. Очень подробно.

Второй Шиманов

Э. Берлингуэр

И прежде всего о том, насколько изобретательно пытался он продать свои идеи — как массам, так и власти. До такой степени изобретательно, что, как мы опять же говорили, могло показаться: перед нами не один писатель, а два, поминутно перебивающих друг друга. Шиманова как идеолога масс мы уже слышали. Но вот вам второй Шиманов — заурядный советский агитпроповец, умеющий не хуже какого-нибудь Куняева жаловаться «родному Центральному комитету». Разница лишь в том, что донос Куняева имел целью всего лишь причинить либералам очередную пакость, тогда как Шиманов и в доносе преследует далеко идущие идейные цели. Речь о «Проекте законодательства СССР о народном образовании». Автор пытается убедить власть, что клика догматиков-антирели-гиозников составила его так, что он «принесет огромный вред Советскому государству и уронит в глазах прогрессивной мировой общественности авторитет коммунистической нравственности».

Проект должен быть отвергнут, продолжает Шиманов, «да не компрометируется наша Советская власть обвинением внасилии над свободой совести — и кого же? — не эксплуататоров. не помещиков и капиталистов, а советских трудящихся. Разве не признаком слабости явилась бы отмена известного ленинского положения о свободе как религиозной, так и антирелигиозной пропаганды? Здесь, я думаю, уместно будет вспомнить то тяжелое время, когда наше общество перед лицом наступавшего во всеоружии немецко-фашистского врага отказалось от обессиливавших его самораздираний и победило врага морально-политическим единством всего нашего советского народа. Это морально-политическое единство оказалось выше всех идеологических перегородок и явило собою несомненную, проверенную самой жизнью ценность, поступаться которой нам было бы преступно с государственной точки зрения. Морально-политическое единство всего советского народа нам надо крепить, а не разваливать посредством разжигания внутренних конфликтов в обществе, потому что на крутых поворотах истории нашему государству еще не раз придется столкнуться с опасностями нисколько не меньшими, чем опасность времен Великой Отечественной войны. Перед лицом совершенно реальной — и возрастающей — китайской угрозы нам нужно укреплять все здоровые силы общества, способные в трудную минуту прийти на помощь своему государству».

Больше нет, как видите, Шиманова — громокипящего пророка. Есть занудный партийный пропагандист, словно бы заимствовавший из передовицы «Правды» казенные пассажи об «известном ленинском положении», о «коммунистической нравственности» и «морально-политическом единстве советского народа». При всем том этот, второй Шиманов, прекрасно знает, чего он хочет (в данном случае свободы религиозной пропаганды) и с помощью чугунных пропагандистских блоков пытается внушить, на этот раз власти, а не массам, на понятном ей языке свою концепцию «трансформации» советской власти.

Он убеждает власть в надежности ее православных подданных, в том, что именно они, а не марксистские догматики, и есть те «здоровые силы» нации, которые в случае чего снова придут ей, власти, на помощь, как пришли во времена великой войны. Конечно, при условии, что она вернется к «известному ленинскому положению», не забудет о сталинском «морально-политическом единстве» и согласится на «мирное сосуществование» с православием. Подобно самой мощной в ту пору еврокоммунистической партии, итальянской, генсек которой Энрике Берлингуэр провозгласил тогда «исторический компромисс» с Ватиканом.

Маневр Берлингуэра

Но самое интересное здесь не столько даже в способности Шиманова к своего рода литературному раздвоению, сколько то, что в его лице «диссидентская правая» обрела свою политику. Начала говорить с властью на ее языке. Начала демонстрировать преимущества, которые она, власть, получит от союза с нею — против марксистских догматиков. Шиманов уже обвинял ИХ, марксистов, в подрыве репутации СССР «в глазах прогрессивной мировой общественности», в том, что они разжигают внутренние конфликты» в стране. Обвинял практически в антисоветизме.

Это вам не унтерпришибеевское «Письмо вождям» Солженицына, где им черным по белому предлагалось покончить идеологическим самоубийством. Шиманов предлагал власти вторую базу массовой поддержки, подчеркивая выгоду, которую она сможет получить, маневрируя между двумя конкурирующими силами — марксизмом и православием. И выгода казалась очевидной: зачем стоять на одной ноге, тем более уже ослабевшей и подгибающейся, когда можно стоять на двух? Берлингуэр не испугался такого маневра, способного привлечь на его сторону массы верующих, укрепив тем самым ветшающую на глазах привлекательность коммунизма. Россия теряет свое драгоценное духовное первородство, отдает его за чечевичную похлебку материального благополучия.

Таковы были стратегия и тактика Шиманова. Все зависело, так сказать, от потребителя. Массам он продавал стратегию «трансформации», где маячил в финале отгороженный от жидо-масонского Запада «православно-русский мир». Здесь нужны были высокая патетика и страстная проповедь. Власти он продавал тактику «трансформации», и здесь нужны были деловая проза и реклама. В его лице диссидентская правая научилась торговаться и шельмовать конкурентов. Иначе говоря, зря называли шимановцев «ультра» их бывшие союзники. Не воителями они были, а обыкновенными, пусть реакционными, политиками, предлагавшими власти более гибкую и эффективную тактику, более глубокую социальную базу, более широкое операционное поле для политического маневрирования. Вот, собственно, и все.

Мог ли Шиманов спасти империю?

Тут мы вступаем в область догадок и спекуляций. Доказательств нет никаких. Одна логика. Я исхожу из того, что, в принципе, Горбачев был прав: так жить дальше — без стратегии, без надежды, без будущего и во вражде с миром — нельзя было. Но это вовсе не означает, что брежневское безвременье непременно должно было разрешиться либеральным поворотом, гласностью и быстрым крушением империи. То, что произошло в России в эпоху Путина, свидетельствует как будто бы, что у империи еще были незадействованные резервы. Я имею в виду яростную ностальгию по сверхдержавности и бурлящую патриотическую истерию. И на этом имперско-«патриотическом» потенциале, совершенно не зависимом от советской власти, мог сыграть кто-нибудь, условно вроде Романова, тоже сравнительно молодого соперника Горбачева, вошедшего в Политбюро еще раньше него, как раз когда разворачивал свои идеи Шиманов (в 1976 году). И Шиманов подбрасывал ему козыри.

Самым больным, самым уязвимым местом власти был стремительно формировавшийся комплекс неполноценности. Советская империя все больше превращалась в оскандалившуюся коммунистическую утопию. Даже компартии — и на Западе (итальянская) и на Востоке (китайская), и в самой империи (венгерская) — последовательно отбрасывали все, что было специфически русского в их практике и доктрине. СССР, конечно, продолжал быть сверхдержавой с пятимиллионной армией, но интеллектуально пустой, идейно нищей, как Россия времен Александра III. Он еще вторгнется в Афганистан — и застрянет там на десятилетие, словно бы демонстрируя тщету своей сверхдержавности. Все это могло стать козырями в руках условного Романова. Но не стало.

Теоретически из этой ситуации могли быть два выхода — горбачевский (либерализация и гласность, в конечном счете неминуемо ведущие к превращению России а полуевропейскую страну, какой она была до 1917 года) и «патриотически-имперский» (трансформация советской власти, по Шиманову, в конечном счете ведущая к провозглашению «православнорусского мира», — а поскольку русские жили во всех без исключения республиках СССР, то с сохранением империи).

Всю восточноевропейскую периферию империи можно было отпустить на волю, символ ее, Берлинскую стену, разрушить, из Афганистана войска вывести, советские ракеты средней дальности и спровоцированную ими угрозу натовских «Першингов» в двух часах лета от Москвы из европейской части России убрать или, лучше по соглашению с НАТО, уничтожить, от коммунизма официально отказаться — и на этом объявить холодную войну с Западом законченной. В тогдашней ситуации Запад с большим вероятием это устроило бы. Невозможно сказать, устроило ли бы это Украину, Закавказье и Прибалтику, но, имея в виду, что никакой гласности не было бы и СМИ оставались бы под жестким контролем чекистской власти, сопротивление этой антилиберальной Перестройке едва ли довело бы империю до распада.

Для успеха такой Шимановской версии трансформации советской власти понадобилось бы, однако, объединение под ее знаменем всех националистических сил страны и дружная поддержка СВОЕГО кандидата в Политбюро. Но прежде всего понадобилось бы шимановское прозрение приближающейся катастрофы. Не случайно ведь проиграли националисты 1917 год. Как и тогда ни прозрение, ни объединение под одним знаменем (в нашем случае, под знаменем Шиманова) оказались в 1980-е невозможны. Неспособны на это националисты.

В заключение маленькая иллюстрация ко всему сказанному. Николай Митрохин пишет о Шиманове: «В приличные компании (дом И. Глазунова, собрания молодогвардейцев) его не пускали, в том числе, вероятно, из-за ярко выраженной семитской внешности». Что до «семитской внешности», я ничего подобного не заметил, впрочем, у меня, в отличие то националистов. глаз ненаметанный. Но то, что Шиманова даже не пускали в «приличные» компании, говорит о тогдашней ситуации в националистической среде, пожалуй, больше иных томов.