Русская идея от Николая I до Путина. Книга II - 1917-1990 - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Александр Львович Янов (Глава 2 КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ) #3

Глава 2 КАК ЭТО НАЧИНАЛОСЬ

Много воды утекло под мостами с той поры, как по призыву своего Цезаря приступили полуграмотные массы к вытеснению инородцев из правящей вертикали советской власти. Вытеснили. И что только ни произошло за это время в СССР! Коллективизация, голод, пушки вместо масла, террор, черные воронки и «убийцы в белых халатах», страшная война и — Победа! Уж она-то, полагал Цезарь — и по сей день полагают его обожатели, — вполне доказала изначальную его правоту, искупила все жертвы, осушила все слезы, оправдала все ужасы (хотя, между нами говоря, не победи в России большевики, вполне вероятно, что не было бы ни войны, ни ужасов, ни жертв).

Так или иначе, исполнились старинные мечты Ф. И. Тютчева и С. Ф. Шарапова, о которых говорили мы в первой части книги: «великая Славянская империя», прихватив по пути венгров, румын и немцев, раскинулась на пол-Европы под владычеством России. И оказалась она, пусть не «первой в мире», как мечталось, — вмешался, будь он неладен, бывший «заатлантический брат» — но все же одной из двух сверхдержав XX века И трепетала перед ней Европа, как при Николае I.

Чего, спрашивается, было еще желать советскому человеку, впервые в истории освободившему, пусть пока не все человечество, но все же шестую часть земной суши (и пол-Европы в придачу) от эксплуатации человека человеком? Жили, правда, скудно, иные и впроголодь, и совсем как-то упустили из виду, что еще со времен Древнего Египта существует также проблема эксплуатации человека ГОСУДАРСТВОМ. Но величие, грозное величие державы все искупало, не правда ли? Страх, зачем лукавить, был, порою и ужас, но — вот парадокс! — дефицита позитивных эмоций не наблюдалось. Впервые в русской истории продемонстрировала свою мощь тотальная пропаганда.

Цезарь, однако, хоть и обожествленный, в один прекрасный день умер. И наследники передрались между собой. И обнаружились в ходе драки удивительные вещи. Оказалось, например, что достигнуто было величие державы ценой превращения страны в гигантский концлагерь, в котором мог оказаться каждый, от наркома до Ивана Денисовича, и что построено было это величие рабским трудом поистине древнеегипетских масштабов. Короче, менять что-то в Датском королевстве следовало немедленно. До ручки довел его Цезарь.

Он и пал первой жертвой этих разоблачений. Безжалостно был разжалован в рядовые и с позором выдворен из Мавзолея. Началась, как всегда после диктатуры в России, «оттепель» — и судорожные попытки реформ. И результаты поначалу были впечатляющие. ГУЛАГ был расформирован, десятки, если не сотни, тысяч замученных посмертно реабилитированы, уцелевших переселяли из бараков и коммуналок в хрущобы, конфронтация с миром сменилась сосуществованием, военные базы в Финляндии, в Австрии и в Китае возвращены владельцам, дипломатические отношения с Югославией и с Израилем нормализованы, запущен первый в мире спутник, а за ним — и первый человек.

Но роковое наследство Цезаря гирей висело на ногах реформатора. Обнаружилось нечто еще более удивительное, о чем не догадались сразу после его смерти. А именно, что созданная им «социалистическая форма хозяйствования» оказалась нежизнеспособной, не поддавалась реформам. И «великая Славянская империя» — нет чтоб сказать спасибо освободителям, — кипела ненавистью. В ГДР и в Венгрии уже рвануло. И, самое страшное, на волосок от взрыва была Польша, старинный кошмар России.

Кончилось тем, что реформатора объявили «волюнтаристом» — и убрали. Решили не дергаться. Власть смирились с деградацией цезаристской системы — и страны. В конце концов безопасность обеспечивал ядерный щит, а за счет природных богатств России продержаться можно было долго, на жизнь вождей и «номенклатуры» во всяком случае хватит. И еще на пару поколений тоже. И ведь, правда, хватило. Ни Суслов, ни Брежнев, ни Андропов, ни Черненко крушения не увидели. Разве что с небес. И на Путина еще, честно говоря, хватило. Но страна забеспокоилась. Впереди для нее — в третий уже раз в истории русской государственности — маячил финальный тупик. И нового Александра II видно на горизонте не было. Тем более нового Петра.

И мыслящая часть общества, интеллигенция, не желала мириться, как всегда в России было, с перспективой деградации. И словно из-под земли явилась неожиданно целая серия альтернативных проектов ее возрождения. Они были очень разные. Возродилось, конечно, старинное деление общества на либералов и националистов, чемпионов Русской идеи. Мало того, каждое из этих идейных течений в свою очередь разделилось — на старших и младших, так сказать. На статусных или «системных», как сейчас говорят, оппозиционеров, и диссидентов, главным образом молодежь открыто (или легально, эзоповским языком) конфронтирующих с властью, обрекавшей страну на деградацию.

Системные либералы, например, склонялись поначалу к конвергенции социализма и капитализма, т. е. к соединению каким-то образом лучших черт обеих конкурирующих в мире социально-политических систем. Одним словом, к «социализму с человеческим лицом». Это выглядело логичным в мире, где ни одна из ядерных сверхдержав не могла, казалось, победить другую, не уничтожив мир. Либеральное диссидентство, с другой стороны, с самого начала усвоило западную идеологию прав человека. Соблюдайте свою конституцию! — требовало оно от власти, «живите не по лжи!» Так начиналась диссидентская Левая (я буду употреблять спорную сегодня «лево-правую» терминологию в общепринятом тогда смысле).

Важно нам здесь лишь то, что таким же образом разделились и националисты. Если системная их фракция усматривала корень зла в XX съезде и в отходе от «сталинских норм», диссидентская была готова к «национально-освободительной революции за свержение диктатуры коммунистической олигархии.» Это я цитировал лозунг подпольного ВСХСОН (Всероссийского Социально-Христианского Союза освобождения народа) — подробно о нем далее, — с которой начиналась диссидентская Правая.

Еще важнее для нас вопрос, почему возродилась Русская идея именно на этом историческом перекрестке. Как видели мы уже в первой части исследования, появляется она лишь как ответ национализма на грозные симптомы деградации традиционной политической системы. И важно это потому, что дает нам точный сигнал («критерий» на академическом языке), что деградация системы НАЧАЛАСЬ. Так было во второй четверти XIX века — после провала реформистских попыток «волюнтариста» Александра I, ссылки Сперанского и разгрома декабристского поколения. Так повторилось и в 1960-х, когда появилась Русская партия.

И. С. Глазунов В. А. Солоухин

Нет, конечно, это не была формальная партия с уставом и программой, скорее, аморфное движение, негласный союз «патриотических» интеллектуалов с истеблешментарной оппозицией (вдобавок еще, как мы уже говорили, разделенный поначалу на непримиримые фракции), единственным оружием которого были идеи. Но мощны и заразны, как мы уже знаем, националистические идеи.

Пробуждение

Но сначала о культурной атмосфере тех лет. Я понимаю, что читательское терпение имеет предел. В особенности, когда на него вот-вот обрушится водопад незнакомых имен. В свое время многие из них были знаковыми, но сейчас… Об Илье Глазунове, знаменитом когда-то художнике, игравшем в 60-е ту же роль, что сегодня Никита Михалков, т. е. идейного вдохновителя «православно-монархического» крыла Русской партии, или о Феликсе Чуеве, певце «красного патриотизма», прославившегося двумя строками в стихах о музее будущего, где в середине наш генералиссимус И маршалы великие его, -

еще могли что-то слышать. Но, скажем, имя А. В. Никонова, главного редактора журнала «Молодая гвардия», штаб-квартиры тогдашней Русской партии, или Валерия Скурлатова, видного функционера московского горкома комсомола и автора «Устава нравов», о котором мы еще поговорим подробней, едва ли что-нибудь сегодняшнему читателю скажут. Тем более имена звезд той же «Молодой гвардии» — Виктора Чалмаева и Михаила Лобанова (им, как первопроходцам системной Правой, будут посвящены отдельные главы).

Я буду, конечно, стараться амортизизировать, если хотите, этот поток незнакомых имен. Но иногда он будет все-таки зашкаливать. Что поделаешь, без десятков темных имен функционеров со Старой площади, из ЦК комсомола или из Союза писателей — не обойтись, говоря о том, как все это начиналось. У истории, как у летописей, есть свои неудобства. Так что извините заранее. А теперь к делу.

Судьба «Русской идеи» в XIX веке была моей специальностью. В конце 60-х я готовил к защите диссертацию «Славянофилы и Константин Леонтьев. Вырождение русского национализма. 1839–1891». Тема была дерзкой. Взрывной. Даже с чисто академической точки зрения: Леонтьев был табу в советской историографии с 1930-х, а занятия славянофильством — на мертвой точке. Но еще более горячей была эта тема на фоне происходившего вокруг бурного пробуждения русского национализма. История оживала перед нашими глазами. Из-под глыб замшелой официальной идеологии зазвучали вдруг, совсем как в 1850-е, новые, удивительные голоса. Один лишь пример. Молодогвардейский публицист в журнале с миллионным тиражом горевал о «духовном вырождении образованного человека, о гниении в нем всего человеческого, о зараженной мещанством сплошь дипломированной массе», которая «как короед подтачивает здоровый ствол нации». Впечатляет?

Московская интеллигенция вдруг устремилась проводить отпуска в заброшенных, нищих деревнях — вместо модных еще недавно курортов Крыма. Кавказа и Прибалтики. Молодежь бродила по вымирающему Нечерноземью, собирая старинные иконы. Только и было разговоров на интеллигентских кухнях, что о «народных корнях» и «национальных святынях». Владимир Солоухин явился в Дом литераторов с огромным перстнем на пальце, на перстне был изображен Николай II. Расхожим стало клише «православное возрождение». Масса взрослых людей самого разного этнического происхождения, словно очнувшись от кошмарного сна, проходила обряд крещения. Петр Вайль и Александр Генис в книге «60-е. Мир советского человека» сформулировали итог: «Сменялся культурный код».

Понятно, что в ситуации этой «смены кода» моя диссертация с ее тезисом о ВЫРОЖДЕНИИ русского национализма, пусть речь шла всего лишь о вполне объективном и тщательно документированном исследовании и касалось оно лишь националистов прошлого века, звучала, как публичный вызов новому «коду». С той поры и фигурировал я в молодогвардейской печати как жупел, как воплощение образа врага возрождения русского народа. Даже сейчас, когда все это быльем поросло, для националистов старого закала я все еще вхожу в первую тройку классических «русофобов».

Солженицын впоследствии толковал эту смену культурного кода как пробуждение национального сознания русского народа, «униженного, подавленного большевизмом». Будь он прав, ничего не могло бы это вызвать, кроме сочувствия. Смущали лишь странно знакомые и зловещие в общем хоре ноты. О «духовном вырождении образованного человека» мы уже упоминали. Об «Уставе нравов» — одной из первых ласточек самиздата — упомянули тоже. Автор, Валерий Скурлатов, утверждал, что «нет более подлого занятия, чем быть мыслителем, интеллигентом» и «более благородного, чем быть солдатом». Он призывал «настраивать молодежь на смертельную борьбу за космическую миссию нашего народа». А попутно «ввести телесные наказания для женщин, отдающихся иностранцам, ставить на них клейма и стерилизовать». Обратный адрес — московский горком комсомола — вызывал, согласитесь, некоторое недоумение.

Так или иначе, программы арестованных членов ВСХСОН, а за ним и диссидентской группы А. А. Фетисова прозвучали как гром с не совсем уже ясного неба. Вот лишь один фрагмент из программы ВСХСОН, и судите сами: «Будучи болезненным детищем капитализма, коммунизм развил и завершил все вредные тенденции, которые имелись в буржуазной экономике, политике и идеологии. Коммунизм довел до предела начатую капитализмом пролетаризацию масс». Одним словом, перефразируя известное выражение Ленина, коммунизм есть лишь высшая стадия капитализма. И тут возникал более, чем резонный вопрос: во имя чего намеревался ВСХСОН свергать «коммунистическую олигархию»? Некоторый свет на это проливает статья его Программы: «государство должно конституироваться как теократическое». Как Александр Дугин сегодня, подняли всхоновцы на щит старую книгу Николая Бердяева «Новое средневековье», о которой говорилось в прошлой главе. И боролись они, оказывается, против «са-танократии», под которой понимали одинаково и коммунизм и капитализм.

Еще более странное впечатление производили идеи фети-совцев — в пересказе «Хроники текущих событий». По мнению редакции, представляли они «критику советской системы с позиций крайнего тоталитаризма и шовинизма». История Европы представлялась в них как «борьба порядка с хаосом, воплощенном в еврейском народе, покуда Германские и Славянские принципы — режимы Гитлера и Сталина — не положили этому конец». Фетисовцы, добавлялось, «рассматривали эти режимы как исторически неизбежные и позитивные явления». Едва ли у у кого-нибудь, кто следил за рождавшейся на глазах Русской идеей, остались после всего этого сомнения, что и в колыбели своей отбрасывала она длинную тень мракобесия.

Кто ответственен за большевизм?

До сих пор я просто рассказывал читателю о том, что происходило в СССР в 1960-е. Но теперь мы вступаем в зону интерпретации, где у каждого читателя может быть свое, равноценное моему мнение о полемике, с новой силой разгоревшейся тогда по вопросу об ответственности, если хотите, за советскую власть в России. Рассмотрим вопрос хронологически.

В 1920-е ответ для националистической эмиграции, как видели мы в «Курилке», был однозначный: евреи виноваты («Сейчас Россия… Иудея, где правящим народом являются евреи и где русским отведена,, роль завоеванной нации»). В 30-е к этому прибавились еще «палачи с Кавказа». Но все равно инородцы, не русские, ни в коем случае не русские. С точки зрения националистов, просто не могли русские превратить страну в гигантский концлагерь и родные православные церкви — в конюшни.

Но время шло. Сталинские «чистки» и террор сработали, практически вытеснив инородцев из правящей вертикали, заперев их в туземных бантустанах, а евреев и вовсе превратив в «безродных космополитов». Символической иллюстрацией этого могла служить хоть та же листовка «И заспорили славяне», о которой вспоминал Симонов: из шестерки правителей России, представленных там, пять были к 1950-м уничтожены. Остался один Сталин, но он в качестве земного бога не имел национальности.

Так или иначе, в 60-е вчерашняя однозначность выглядела бы смехотворной. И все равно мнение Георгия Петровича Федотова было для националистов как нож острый. Рассуждал он так: «Великорусе не может этого понять. Он мыслит, мы все ответственны за большевизм, мы пожинаем плоды общих ошибок. Но хотя и верно, что большевистская партия вобрала в себя революционно-разбойничьи элементы всех народов России, но не всех одинаково. Русскими преимущественно были идеологи и создатели партии. Большевизм без труда победил в Петрограде и в Москве. Великоруссия почти не знала гражданской войны, только окраины оказали ему отчаянное сопротивление».

Но для националистов это означало бы признать нечто, по их мнению, невозможное. А именно, что советская империя — русское государство. Солженицын возражал яростно: «Бездумное заблуждение — считать русских в СССР правящей нацией. Русские — главная масса рабов этого государства». Но кто же в таком случае был в СССР правящей нацией, если исключить инопланетян и инородцев? Не знаю, как отнесутся читатели к моему аргументу, но мне кажется, что в основе солженицынского суждения лежит грубая историческая ошибка. Покажу это на примере.

В том-то и заключалось коварство традиционных континентальных империй Восточной Европы, что в то время, как их элиты правили государством, народы их несли на себе «бремя империи». Разве не оказалось, скажем, турецкое крестьянство в Оттоманской империи начала XX века «главной массой рабов этого государства»? И разве не могли тогдашние турецкие националисты сказать, предваряя Солженицына, что турецкий народ «изможден, биологически вырождается, его национальное сознание унижено, подавлено»? Едва ли, однако, стал бы кто-нибудь утверждать на этом основании, что бездумное заблуждение — считать турок в Оттоманской империи правящей нацией. Ненадежная, согласитесь, опора в серьезном споре националистическая идеология.

Но на помощь Солженицыну спешили идеологи ВСХСОН. «Составные части марксистского учения, — подсказывали они, — заимствованы из западных буржуазных теорий». А поскольку на этом, заимствованном с Запада марксизме и держится советская власть, то ясно ведь как божий день, кто на самом деле виноват во всех российских бедах. Запад — вот кто! Под пламенным пером Солженицына превратилась эта бледная канцелярская констатация в демонический «черный вихрь с Запада», вырастая в целую философию, изложенную в его знаменитом «Письме вождям Советского Союза». Вождям предлагалась сделка. Берите себе столько власти, сколько вам надо, только откажитесь от чуждого России западного наваждения, дайте русскому народу дышать и думать по-русски. Если читатель подумает, что это произвольная интерпретация, то вот, пожалуйста.

«У вас остается неколебимая власть, отдельная сильная замкнутая партия, армия, милиция, промышленность, транспорт, связь, недра, монополия внешней торговли, принудительный курс рубля… но дайте же народу дышать, думать и развиваться! Народ желает для себя одного: свободы жизни, духа и слова. Не вмешиваясь в государственную власть, он желает, чтобы государство не вмешивалось в жизнь его духа».

Не правда ли, звучит эта страстная тирада так, словно написана одной рукой? На самом деле лишь первая ее часть принадлежит Солженицыну. Вторая (начиная со слов «Народ желает») обращена была к совсем другим вождям и в совсем другие времена. Больше полутора столетий назад славянофил Константин Аксаков, тоже уверенный, что Россия порабощена западным «духом», написал царю открытое письмо, почти буквально совпадающее с тем, что предлагал вождям советской империи в XX веке Солженицын: возьмите себе самодержавную власть, только народу дайте дышать, думать и развиваться.

Увы, как свидетельствует история, там, где народ не контролирует власть, там власть контролирует народ, не давая ему ни дышать, ни думать, ни развиваться. Может быть, именно в Российской империи, по мнению Аксакова и Солженицына, дело обстояло иначе? Может быть. Но в таком случае следовало это доказать. Ибо в ином случае их обращения к вождям служили бы лишь оправданием ОТЕЧЕСТВЕННОЙ авторитарной традиции.

Общее впечатление от «смены культурного кода» в 1960-е, согласитесь, скорее тревожное. В известном смысле он как бы предрекает путинский взлет авторитарного национализма после распада советской империи. Но до этого еще далеко. Пока что мы лишь в самом начале возрождения Русской идеи в СССР.