Русские народные сказки Пермского края

32. Про горох

Жил-был старик со старухой. Старуха у него была упрямая да настырная. Вот раз привязалась к старику: «Старик, посей горох! Старик, посей горох!» — «А куда ж я его посею, земли-то нет?» Ну, она думала, думала — действительно, земли у них не было — и говорит: «Хоть в голбец[48] посей, в голбце же есть земля».

Старик взял да и посеял горох в голбец. А горох рос, рос в голбце и до полу вырос, больше расти некуда. Старуха и говорит старику: «Старик, проруби в полу дырочку. Старик, проруби в полу дырочку». Ну, куда деваться от старухи. Взял и прорубил в полу дырочку. А горох рос, рос, рос и до потолка вырос. А старуха опять пристает к старику: «Старик, проруби в потолке дырочку. Старик, проруби в потолке дырочку». Ну, старик взял и в потолке прорубил дырочку.

А горох рос, рос и до крыши вырос. Старуха опять привязалась: проруби да проруби и на крыше дырочку. Пришлось и на крыше прорубить дырочку. А горох рос, рос, рос, рос и до неба вырос. Да такой вырос горох-то хороший, цвету было много, а потом такой сделался стручистый. А как там наверху стручки-то собрать, не знают. Ну, старик думал, думал, как горох оттуда собрать, и решил сделать высокую лестницу. Сделал большую, длинную лестницу и говорит:

— Вот по этой лестнице и полезу.

А старуха ему:

— Старик, возьми меня с собой, я тоже хочу за горохом.

— Да куда я тебя возьму-то? Как я тебя возьму?

Ну, она думала, думала и придумала. Сшила большой мешок и говорит:

— Вот я в мешок-то залезу, а ты его на плечо закинь.

— Да как я его понесу: руками-то надо же за лестницу держаться.

— А ты мешок-то в зубы возьми.

Старик так и сделал. Взял мешок со старухой в зубы, перебросил через плечо, а руками держится за лестницу. Стал залезать. Лез, лез, лез, высоко уже залез. А старуха сидела, сидела в мешке-то да и пернула. Старик мешок из зубов-то и выронил от испуга. Старуха по лестнице-то тор-тор-тор-тор и покатилась обратно. Ну, и упала на пол. Старик думает: или за горохом дальше лезть, или уж за старухой спускаться. Решил обратно слезть. Слез, смотрит: старуха стонет в мешке. Вроде уж ни жива ни мертва. Ну что, лечить надо. Пошел баню топить. Истопил баню, старуху к бане притащил, старуха лежит, стонет. Бежит мимо заяц, спрашивает:

— Че ты, старик, плачешь?

— Да вот, — говорит, — старуха, наверное, у меня умерла.

— А че ей сделалось?

— Да вот, за горохом лазила, да упала.

— Ну, — говорит, — лечить надо.

— А ты умеешь лечить?

— Нет, я не умею.

Бежит волк.

— Че, — говорит, — старик, сделалось?

— Да вот, старуха ни жива ни мертва, упала с лестницы — за горохом лазила.

— Дан лечи.

— Дак я не знаю, как лечить-то.

Бежит лиса.

— Че, — говорит, — старик, тут сидишь?

— Да вот, старуху надо бы в бане попарить, полечить.

А лиса, хитрая, говорит:

— Я могу твою старуху вылечить. Налей побольше масла в кринку, медку да чайку да неси все в баню, я ее там попарю-полечу.

Ну, старик радехонек, все собрал, принес в баню. Ну, а лисе, конечно, вовсе на старуху наплевать, лишь бы только самой поесть, попить. Поела, попила и кричит:

— Открывай шире двери!

Старик открыл шире дверь-то, лиса оттуда выскочила и убежала. А старуха так и осталась в бане. Старик пошел, конечно, давай уж сам ее мыть да парить. Попарил, помыл, старухе и полегчало. А старик все приговаривает:

— Я же тебе говорил, что не надо горох сеять. Вот, смотри, мы и дом-то с тобой весь изрубили.

Обещала старуха больше старику не перечить и во всем подчиняться. И стали они дальше жить-поживать.

33. От Понедельника до Субботы

Жили мать с сыном. А в деревне их за что-то невзлюбили, забили в бочку и кинули в море. Выбросило бочку на берег. Сын пошел чего-нибудь достать поесть. Шел, шел по берегу и увидел дворец. Зашел — никого в нем нет. Он походил-походил, пришел к матери и говорит: «Мама, я нашел вон там дворец, пойдем туда. Хозяева придут — мы у них попробуем как-нибудь устроиться. А если никто не объявится, будем так жить». Пришли они, сколько-то там пожили — заявился хозяин этого дома. Рассердился он, что в его дворце хозяйничают, и хотел убить сына. Однако сын с ним справился и закрыл в погреб, а матери ничего не сказал. Вот как-то собрался сын на охоту и говорит: «Вот тебе, мать, ключи от всех палат, а погреб не открывай». Мать все комнаты проверила, и стало ей интересно, что это сын не разрешает в погребе посмотреть. Открыла она и этого мужчину, хозяина дворца, выпустила. И так долгое время делала: сын уйдет — мать мужчину выпустит; сын воротится — мать мужчину этого опять закроет. Вот в конце концов этот мужчина и говорит: «Давай твоего сына убьем, а ты во дворце хозяйкой будешь». Мать говорит: «Ну как же? Это мой сын, жалко мне его». — «Ну, тогда пошли его за живой водой. Может, он и не вернется, там погибнет». Вот приходит сын с охоты, а мать прикинулась, что заболела. «Мне, — говорит, — надо живую воду». — «Я, мама, все для тебя сделаю», — сын отвечает. Сел на лошадь и поехал.

А жили раньше маленькими государствами. Заехал он в одно царство-государство, называлось оно Понедельник. Там переночевал. Царь Понедельник его выспросил: «Ты куда поехал?» Он говорит: «Нужно мне живую воду, у меня мать болеет». Понедельник и говорит: «Ладно, дам я тебе кувшин. Поедешь по дороге, заедешь в горы. Там бежит живая вода. Наберешь воду в кувшин. Полный не бери, только полкувшина, а потом садись быстрее на лошадь и уезжай». Сын так и сделал. Приехал в горы, нашел эту воду, полкувшина набрал, А потом только успел на лошадь сесть, стал выезжать — эти горы сомкнулись. Если бы полный кувшин набрал, они бы его раздавили. Вот поехал он с живой водой, заехал на землю другого государства. Называлось оно Вторник. А когда там ночевал, царь Вторник ему живую воду подменил, налил простую. Привез он эту воду матери, она попила, сказала, что ей лучше стало.

Опять этот мужик придумал. «Давай, — говорит, — мы его пошлем за яблоками за золотыми. Он тебе их не привезет, там погибнет». Вот мать притворилась, что опять заболела. «Надо, — говорит, — мне яблоки золотые». Поехал сын, заехал в государство Среды, там переночевал, рассказал, что за золотыми яблоками поехал. Царь Среда ему и говорит: «Вот, поедешь туда-то, где эта яблоня растет. Ее черти охраняют, ты сразу яблоки не рви, а подожди. Они, черти, кого-нибудь поймают, и пока его есть будут да веселиться, ты в это время и успеешь яблоки нарвать». Приехал парень к этой яблоне, засел и стал ждать. Только черти кого-то там поймали, он яблок нарвал и поехал обратно. По дороге заехал в государство Четверга, рассказал царю Четвергу все, а тот ему яблоки золотые на простые подменил. Матери он яблоки привез, та поела, ей легче стало.

Сколько-то времени прошло, мужик ее опять подучает: «Есть такие-то поросята необыкновенные. Надо его за их печенью послать». Мать говорит: «Я опять заболела. Мне надо печень поросят. Привези мне хоть одного поросенка, я у него печень достану и поправлюсь». Поехал сын искать этих поросят. Ехал, ехал. Доехал до государства Пятницы. У царя Пятницы переночевал, все ему рассказал. Царь и говорит: «Вот ты так сейчас поедешь, увидишь свинью, свинья эта очень сердита, она тебе этих поросят никак не отдаст. Ты куда-нибудь заляг, эти поросята разбегутся. Ты одного поросенка ущипни. Второй раз они разбегутся. Ты опять ущипни. А третий раз хватай поросенка, садись на лошадь и гони».

Вот опять сын поехал, нашел этих поросят. Они ходят спокойно. Поросенок один подбегает, он взял его и ущипнул. Как понесется этот поросенок к матери, а за ним и все остальные. Она их сосчитала — все двенадцать. «Че пищите?» — свинья спрашивает. Поросята разошлись, он опять одного ущипнул. Опять они все к матери бежат. Сосчитала свинья — все двенадцать. «Не пищите, — говорит свинья, — все равно больше считать не буду». Ну, в третий раз сын поросенка поймал, поросенок сколько ни ревел, свинья больше считать не стала. Заехал сын по дороге в государство к Субботе. Царь Суббота подменил его поросенка. Он приехал домой, поросенка закололи, мать печень съела, поправилась. Так они сына изжить не могли. Решили его убить. Мать мужика в погребе не закрыла. Он ночью вышел, голову сыну отрубил и самого всего на куски разрубил, а куски выбросил. А лошадь сына побежала в эти государства, по которым они ездили. Поняли цари, что раз лошадь одна прибежала, значит, с ее хозяином беда случилась. Собрались они все от Понедельника до Субботы и все, что забрали, с собой принесли: и воду живую, и золотые яблоки, и печень. И вот что сделали: печень поросенка ему вложили, яблоки раздавили и сок в кровь влили, а потом окропили парня живой водой, и он ожил. Ожил и мужика этого убил.

34. Про купца и его волшебную птицу

Жил один богатый купец. Была у него жена, два сына да птица диковинная. Вот как-то купец уезжает надолго и говорит жене: «Ты смотри, ребят береги и за хозяйством смотри». Жена отвечает: «Ладно». А у жены-то его был полюбовник — приказчик. Вот приходит он раз к купчихе, видит: у нее в клетке птица диковинная сидит. Под правым крылом у нее написано: «Кто это крыло съест — царем будет», а под левым крылом написано: «Кто это крыло съест — князем будет». Приказчик и говорит купчихе: «Зарежь птицу!» — «Да как я ее зарежу? — отвечает купчиха. — Муж приедет, что скажет?» А любовник уговаривает: «Ничего, придумаем, что сказать, режь!» Купчиха была ума небольшого — заставила поваров резать птицу да жарить. Повар птицу зарезал, изжарил, а парнишки пришли да и съели, один левое крыло, другой правое. Вот приказчик спрашивает: «Ну как, птицу приготовили? Где птица?» — «Ребята съели», — отвечает прислуга. «Как съели! Это что еще такое?» — разозлился приказчик. Очень уж захотел он царем стать или князем. И приказал он купчихе зарезать сыновей и их сердца изжарить. Тут уж купчиха совсем загрустила: и птицу-ту потеряла, и ребят лишиться надо. Ну, все ж приказчик ее уговорил, отослала она сыновей к повару. А повару-то стало ребят жалко. «Что же это, ребят резать да ему есть давать», — думает он. Собрал ребятам котомочки и сказал: «Идите куда глаза глядят. А я зарежу Барбоса да изжарю его сердце. Пусть приказчик его и жрет». Ребята и ушли куда глаза глядят. А приказчик пришел, спрашивает: «Изжарили сердца?» — «Изжарили». Подал ему повар собачье сердце. Любовник съел и ждет, когда его выберут царем да князем. Тем временем купец домой приезжает. Жена его встретила и в ноги пала: дескать, я птицу потеряла. Потом мало-мало отошла и опять в ноги: «Я и ребят потеряла». — «Да как потеряла? И ребят потеряла, и птицу потеряла! Да как это можно!» — заругался купец. «Не знаю. Потеряла и все», — плачет жена.

А ребята все идут да идут и дошли до города большого. В городе звонят во все колокола во всех церквах. Попадается им навстречу бабка. Ребята спрашивают: «Почему, бабушка, у вас звонят во все колокола?» А та им отвечает: «У нас, миленькие, нет теперь ни царя, ни князя. Вот и будут выборы. Будут выбирать и князя, и царя». — «А нам, бабушка, можно туда пойти?» — «Дак как, миленькие, не можно. Идите, может, вас и выберут».

Пошли братья на это собрание. Народ стал выбирать, их и выбрали. Вот ребята и стали жить-поживать, один царем, а другой князем.

35. Отдай, чего не знаешь

В некотором царстве да в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, жил да был один царь с царицею. Все-то у них было, все-то было хорошо, да только одно плохо, что детей не было. Уж очень они хотели, чтобы у них были наследничек или дочка-красавица. А детей нет да нет, и очень они из-за того переживали.

Раз царь поехал свои владенья осматривать. Долго ли, коротко ли ездил, все ж таки немало времени прошло, и вот вертается он домой. Не доехал немного — пить захотел. Думает: «Ну, немножко отдохну да и коня заодним накормлю». А помнится ему, что тут где-то колодец был недалеко. Слез со своего коня, отпустил его на полянку гулять, а сам войлочек разложил, посидел немножко да и пошел колодец искать. Нашел. А колодец полон серебристой воды, и сверху золотой ковшичек плавает. Захотел он взять этот ковшичек, а тот отплыл на другую сторону. Он с другой стороны зашел, только хотел взять ковшичек, а ковшичек на эту сторону переплыл. И так он ходил, ходил вокруг колодца и не мог ковшичек поймать. «Ну, — думает, — я и без него напьюсь». И стал пить. Наклонился, пил, пил, аж всю бороду замочил, а когда напился, стал подниматься, чувствует: кто-то его за бороду держит. Стал он туда-сюда дергаться, а его не отпускают, держат крепко. Ну, в конце концов измучился и взмолился: «Отпустите, я дорогой за себя дам выкуп». А из колодца ему отвечают: «Вот если отдашь нам то, что ты в доме своем не знаешь, тогда отпустим». Подумал, подумал: «Ну, что я в своем доме не знаю? Как будто все знаю. Если что и не знаю, того и не жалко». «Ну, ладно, — говорит, — договорились». Тут же его и отпустили. Сел царь на лошадь и поехал.

Как только стал к дому приближаться, слышит: колокола звонят, кругом люди на колени становятся, шапки подбрасывают, «Что, — думает, — такое? Почему меня так встречают?» Подъезжает поближе, смотрит: царица выходит на крыльцо и в руках ребеночка держит. «Радуйся, — говорит, — царь-государь: сын у тебя родился». Тут и потекли у царя горькие слезы. «Вот, — думает, — чего я дома-то не знал и отдать обещался». Но что поделаешь, сказанного не воротишь. Царь вида не подал. Праздник устроил в честь своего возвращенья. Так день прошел, второй прошел — за сыном никто не идет, никто не напоминает, что его отдать нужно. Три дня прошло, неделя прошла, месяц прошел, так и год прошел. И никто сына не забирает.

Той порой царь о своем горе забыл. Думает: «Ну что, видно, никто у меня теперь сына не потребует».

Прошло восемнадцать лет. Сын подрос, стал красавец писаный, ну и ума не занимать — словом, всем хорош.

И вот однажды поехал царевич на охоту. Едет, и вдруг из дупла выходит к нему черный да страшный старик и говорит:

— А я тебя, Иван-царевич, уже восемнадцать лет поджидаю. Ведь тебя твой отец мне отсулил.

— Нет, — говорит царевич, — неправда, чтобы меня мой отец тебе отсулил.

— А вот, — говорит, — правда. Вот вернешься домой и спросишь у отца, отсулил он тебя или нет. Если отсулил, то на третий день приедешь сюда обратно, а не приедешь — дома умрешь.

Приехал Иван-царевич к отцу и рассказывает: «Встретил я в лесу какого-то страшного старика, который говорит, что ты меня ему отсулил. Правда ли то?» Тут заплакал царь и рассказал все: как он из колодца пил, как у него борода в воду упала, как его кто-то за эту бороду задержал и попросил отдать то, чего он в своем доме не знает. И он такое обещание дал, не ведая, что у него на ту пору сын родился.

Делать нечего. Собрал царь сына, дал ему лучшего коня, сбрую, саблю на случай, если придется воевать или сражаться с кем-то. И поехал царский сын снова в лес.

А его там уже черный страшный старик поджидает и говорит: «Ну, молодец, что пришел, иди следом за мной». Вот они и пошли. Иван лошадь под уздцы взял. Шли, шли. Вдруг старик ногой топнул, земля растворилась, и они вместе с лошадью опустились вниз, в подземное царство. Старик говорит: «Лошадь оставь пастись вот здесь на лугу, а сам иди за мной». А кругом, и правда, луга красивые, зелено, солнце светит; такой же мир, как и у нас, только под землей.

Подошли они к царскому дворцу. «Это, — говорит старик, — мой дворец. А меня зовут Кощей Бессмертный. Я хозяин этого царства, и ты будешь здесь жить и во всем мне подчиняться».

И остался Иван-царевич у Кощея Бессмертного.

А через неделю приходит за ним слуга и говорит, что Кощей Бессмертный его к себе требует.

Пришел Иван-царевич к Кощею, упал ему в ноги.

— Что прикажете?

А тот говорит:

— Для начала сшей мне сапоги, вот тебе материал и все, что потребуется.

Иван-царевич стал отказываться:

— Я не портной, а царский сын и сапоги никогда в жизни не шил.

А Кощей ему:

— Был царский сын, а теперь мой слуга. Что хочу, то и заставлю делать. А не сошьешь — мой меч, твоя голова с плеч.

Взял Иван материал на сапожки, пошел в свою комнату, сидит и плачет: «Как же мне сапоги сшить? Как в живых остаться?»

Вдруг слышит: прилетела пчела, прилетела и о стекло стучит, стучит, набивается. Ему что-то жалко эту пчелку стало, открыл он форточку, пчела залетела, ударилась об пол, сделалась девицей и говорит: «Здравствуй, Иван-царевич. А я Марья-царевна — дочь Кощея Бессмертного. Я знаю, что мой отец заставил тебя сапоги сшить. Уже много здесь таких, как ты, побывало, но никто не мог моему отцу угодить, и он их всех убил. Так же и с тобой может быть, а мне тебя жалко. Я тебе могу помочь. Давай сюда материал, а утром сапоги будут здесь стоять, на лавке, ты бери и неси ему».

Уснул Иван-царевич, а утром, когда проснулся, сапоги уже стояли на лавочке. Взял он эти сапожки за пазушку и пошел к царю Бессмертному. Говорит:

— Вот, сшил.

— Ну, молодец: хорошие сапоги сшил. Иди теперь к себе, отдыхай.

Прожил Иван еще неделю или две ли — снова слуги приходят за ним и говорят: «Явись к Кощею Бессмертному». Пришел Иван, упал в ноги.

— Что прикажете?

— А вот, — говорит Кощей, — в одну ночь построй мне замок. Если построишь — молодец; а не построишь — мой меч, твоя голова с плеч.

— Ну как я замок построю? Я не плотник и никогда ничего не строил. Я и не видал даже, как замки строят.

— Не моя печаль, а твоя. Строй!

Пришел Иван-царевич к себе, сел, заплакал. И смотрит: опять эта пчела летит. «Вот, — думает, — счастье». Форточку открыл, пчела об пол ударилась, опять сделалась Марьей-царевной.

— Знаю, — говорит, — что на этот раз тебя заставил отец замок строить. Это тоже горе — не горе. Давай ложись спать. Утром вставай пораньше, умывайся побелей и иди к замку — он уж по ту пору готов будет — и зауголочки поколачивай топориком.

Ну, Иван-царевич так и сделал. Проснулся, умылся, оделся, пошел, взял топорик и ходит вокруг замка. А Кощей утром встал, смотрит: замок построен.

— М-м, что-то, — говорит, — не верится: он ли это строил? Как это он построил?

Но все равно вызвал Ивана-царевича к себе и говорит:

— Ну, молодец. Иди к себе, отдыхай.

Ушел Иван-царевич. А Кощей Бессмертный стал думать: кто Ивану помогает? Никто такой силой, как у него, не владеет, лишь одна из его тридцати трех дочерей, младшая, Марья-царевна. И сапоги сшить, и замок в одну ночь построить — все может. Догадался обо всем Кощей Бессмертный, опять Ивана-царевича вызывает и говорит:

— Есть у меня тридцать три дочери, все они одинаковые: рост в рост, голос в голос, ничем их не различишь. Так вот: найдешь Марью-царевну — молодец, а не найдешь — мой меч, твоя голова с плеч.

Пришел Иван-царевич домой. Ждет, поглядывает, не прилетит ли пчелка опять. Открыл форточку, смотрит — летит, он ее со слезами на глазах встречает. Стукнулась пчелка об пол, сделалась Марьей-царевной и говорит:

— Не плачь, Иван-царевич, знаю я о твоем горе.

— Ну как я смогу тебя найти, если вы все одинаковые?

— Да, мы все одинаковые. Одеты мы все одинаково, волосы у нас у всех одинаковые, даже голос и тот у всех одинаковый. Но я тебе помогу. Только ты будь внимательным. Дадут тебе три раза пройти около нас. Первый раз ты пойдешь — ничего не заметишь. Второй раз пойдешь — тоже ничего не найдешь. А вот третий раз пойдешь — примечай: у меня на щеке будет маленькая-маленькая мошка сидеть. Если ты эту мошку пропустишь, тебе больше меня не найти.

Вот на следующий день приходят слуги за Иваном-царевичем, а там уже на улице построены тридцать три дочери Кощея. Все они стоят в ряд, все одеты одинаково, косы заплетены у всех одинаково, лицом все равны. «Ну и ну, — думает Иван, — которая же Марья-царевна? А ну как не опознаю?»

Прошел раз, посмотрел внимательно на каждую, думает: «Может, она какой-нибудь знак подаст?» Нет, ничего не заметил. Второй раз пошел, смотрел внимательно на каждую — опять ничего. Не мог определить, которая Марья-царевна. Третий раз пошел. А сам уже и ног не чует под собой, боится, думает: «А вдруг я эту мушку не увижу. Да и муха-то ведь может и на другую сесть». И вот идет, внимательно на каждое лицо смотрит. И вдруг видит: около уха у одной девицы маленькая-маленькая мошка бегает. Он и говорит:

— Эта вот Марья-царевна.

Тут Кощей Бессмертный захохотал страшным голосом:

— А, теперь я знаю, кто тебе помогает! Сам бы ты ни за что не нашел! Это помогает тебе Марья-царевна! Пока я тебя отпускаю, а что делать с тобой, скоро решу!

Ушел Иван-царевич в свою комнату, сидит, плачет. Летит пчела, а у него форточка уж не закрыта. Стукнулась пчела об пол и говорит: «Ну, Иван-царевич, отец догадался о том, что это я тебе помогаю, нам с тобой обоим житья не будет, давай отсюда бежать поскорее».

Собрались они бежать. А перед уходом плюнула Марья-царевна на стекло и наказала слюнке отвечать человеческим голосом.

Побежали они. Тем временем Кощей Бессмертный посылает за Иваном-царевичем слуг. Слуги пришли, в дверь стучатся:

— Иван-царевич, иди к Кощею Бессмертному.

А слюна на стекле отвечает:

— Сейчас иду.

Слуги ждут-ждут, а никто не идет.

Снова Ивана-царевича зовут, стучат, а слюнка на стекле отвечает:

— Сейчас иду.

Ну что, ждали, ждали — нет, не идет. Третий раз Кощей слуг посылает:

— Сейчас же приведите его ко мне силой!

Зашли слуги в комнату, а там никого нет. Приходят и говорят:

— А там никого нет.

Рассердился Кощей Бессмертный, спрашивает:

— А тут ли Марья-царевна? Ну-ка, найти мне Марью-царевну!

Начали искать — и Марьи-царевны нет нигде. Догадался Кощей Бессмертный, что они вместе сбежали, и послал за ними погоню: самых лучших своих слуг на самых резвых лошадях.

А Иван-царевич с Марьей-царевной бегут, бегут да и остановятся. Марья-царевна ляжет на землю, приложит ухо к земле и слушает: гонятся за ними или нет. Нет, нету погони. Они опять бегут. Опять ухом ложится на землю, слушает: есть, нет погоня. Нет, нету погони. А третий раз, когда прилегла на землю, говорит:

— Да, за нами погоня. Близко уже. Спасаться надо!

— А как спасаться?

— А вот как. Сейчас я обернусь лошадью с телегой, а тебя сделаю мужиком. Рядом будет стог сена стоять. Ты накладывай из стога сено на телегу, на воз. А когда спросят тебя, не видал ли Марью-царевну с Иваном-царевичем, ты скажи: видел, мол, вон по той дороге побежали.

— Ну, хорошо.

Превратилась она в лошадь, тут же стог сена появился, а Иван-царевич мужиком стал. Стоит, сено на телегу накладывает. Тут и погоня подоспела, спрашивают:

— Эй, мужик! Не видал ли ты Ивана-царевича с Марьей-царевной?

— Видел, — говорит, — какие-то двое торопились бежали. Вон в ту гору побежали, вон по той дороге.

Ну, погоня туда бросилась. А они скоро перевернулись опять в Ивана-царевича и Марью-царевну и побежали по другой дороге, совсем в другую сторону. Добежали они до того места, где Иван-царевич коня пастись оставил. Скорей на этого коня сели и доехали до края подземного царства. Марья-царевна там ногой топнула — земля растворилась, и вышли они на волю. «Ну, — говорит Марья-царевна, — теперь никто нас не догонит».

Тут Иван-царевич и говорит:

— Марья-царевна, ты столько раз меня выручала, ты мне жизнь спасла, не хочу я с тобой разлучаться. Будь моей невестой, поедем со мной к отцу с матерью.

А Марья-царевна отвечает:

— Я согласна. Только ты, Иван-царевич, поезжай сперва один, а меня вот здесь на горе оставь. Я посижу, а ты съездишь домой, испросишь разрешенья жениться, а тогда и за мной приедешь.

— Ну, хорошо, — согласился Иван-царевич.

— Только, — она говорит, — обещай: дома будешь, смотри, никого не целуй. Если кого-нибудь поцелуешь, то про меня забудешь.

Дал такое слово Иван-царевич и поехал.

Приехал домой, а там мать с отцом его увидели, от счастья чуть ума не лишились. Пир устроили, всех созвали, и дальних и близких, все рады, что Иван-царевич вернулся. На том пиру такие красавицы были, что Иван-царевич не утерпел и одну девицу поцеловал. И в тот же миг забыл Марью-царевну, полюбил эту девушку и стал к свадьбе готовиться. И хотя у девушки той был уже свой жених, но царскому сыну не перечат, и она согласилась.

Марья-царевна сидела-сидела на горе на камне, видит: никто за ней не идет, никто ее не зовет — и превратилась в голубой цветочек.

Шла мимо одна женщина и на камне увидела голубой цветочек очень красивый и думает: «Как же это на камне цветок вырос?» Очень цветочек ей понравился, она его сорвала, принесла домой, поставила в стеклянную бутылку с водой на окно. А женщина была одинокая, никого у ней не было. Вот уйдет она на работу, вернется — а у ней в комнате все прибрано, посуда помыта, пол помыт, все везде аккуратно, красиво. Цветы политы, окна промыты. Думает она: «Кто это мне помогает?»

А это Марья-царевна, когда женщина уйдет, из цветка превратится в девушку и все по дому сделает. Очень рада она была, что ее эта женщина подобрала. А потом кто-то женщину научил: «Ты не ходи на работу, а спрячься куда-нибудь и наблюдай. Как что-то где-то зашевелится, ты на это место набрось белый платок».

Женщина так и сделала. Спряталась, будто ушла на работу, а сама где-то в уголке села. Как стала Марья-царевна в девушку превращаться, она и бросила на нее белый платок. И очутилась под платком девушка — Марья-царевна. Женщина удивилась, а Марья-царевна заплакала и говорит: «Спасибо тебе, женщина милая: ты меня оживила и снова человеком сделала. Я Марья-царевна. Но теперь я должна от тебя уйти».

И пошла она по городу, а там везде афиши висят, извещают, что женится царский сын и приглашаются для работ все, кто умеет стряпать, печь пироги, куличи, разные необыкновенные кушанья готовить.

Пошла тогда Марья-царевна во дворец, пришла на кухню и говорит: «А я умею пироги печь». Ее и взяли свадебный пирог стряпать.

Стала она печь и такой пирог испекла, что все повара сбежались и порешили этот пирог поставить перед молодыми на первый стол.

Вот приехала свадьба, поставили этот пирог перед молодыми. По обычаю, когда сядут молодые за стол, то сначала встают на ноги все гости, тихо становится, и невеста кланяется влево, вправо, вперед — всех приветствует, а в это время слуги свадебный пирог разрезают. И вдруг из пирога вылетели два голубя. Полетели эти голуби и сели на божницу перед иконами. И тихо так стало, только голуби «угу-угу-угу» — гулят между собой. Слышно, как голубь говорит голубице:

— Голубка, выходи за меня замуж.

А голубка ему отвечает:

— Нет, я за тебя замуж не пойду. Ты забудешь меня так же, как Иван-царевич забыл Марью-царевну.

Как услышал эти слова Иван-царевич, сразу вспомнил, что у него на горе Марья-царевна осталась, на которой он жениться обещал, да слова своего не сдержал, поцеловал другую и забыл свою невесту!

И тут же он из-за стола выбежал и говорит:

— Это не моя невеста! Моя невеста Марья-царевна! Я ее сейчас приведу!

Тут Марья-царевна сама к нему вышла.

— Не беги, Иван-царевич, здесь я.

Взял Иван-царевич ее за руку.

— Вот моя невеста!

Ну, все удивились: как это так? Царский сын одну невесту брал, а тут вдруг оказалась другая! А Иван-царевич никого не слушает и ведет Марью-царевну к столу. А к прежней его невесте подошел тот жених, который у нее раньше был. Так две свадьбы враз и сыграли.

Ну, и я там была и мед-пиво пила, по усам бежало, да в рот не попало. А на свадьбе мне сделали подарок — дали мне шлык да в подворотню меня швырк. И пошла я с этим шлыком, а пришлось идти-то все лесом, лесом. Села на какое-то бревно, а шлык-то положила под кору и теперь не знаю под котору. Вот все и хожу ищу. Ну, вот на том и сказке конец. Кто слушал, тот молодец.

36. Иванушка и его невеста

Жил один дед, и был у него внук Иванушка. Жили они вдвоем, никого у них больше не было. Пошли они раз в лес метелки рубить[49]. Дед-то глуховат был. Иванушка отошел поглубже в лес, потерял деда из вида, кричал, кричал, да не докричался. Далеко в лес зашел, видит: стоит избушка. Зашел в эту избушку, а там дряхлый старик сидит:

— Зачем, молодец, пожаловал?

— Да вот заблудился я, от дедушки отстал. Пустишь меня переночевать?

— Ладно, утро вечера мудренее. Напейся квасу и ложись спать.

Напился квасу Иванушка и лег спать. Утром встал и говорит:

— Ты мне расскажи дорогу, куда идти-то.

А старик ему:

— Вот иди прямо по этой дорожке, влево не ходи и вправо тоже не ходи.

Шел, шел Иванушка и задумался: «Почему старик мне велел не сворачивать — дай-ко сверну», — и пошел по другой дорожке. Видит озеро. На озере девки купаются. Платья все побросали на берегу, а как из воды вылезли, платья накинули — оборотились в уточек, вспорхнули и улетели. А Иванушка вернулся обратно к старику в избушку.

— Я, — говорит, — такое чудо видел.

— Какое чудо?

— А вот купалися девки, да такие красивые, а потом из воды вышли, платья накинули, в уток обернулись и улетели.

— Ну ладно, ночуй у меня опять, А завтра иди по этой дорожке снова до озера. Как только девки уйдут купаться, ты у одной забери платье в сумку и не отдавай, а сам ко мне возвращайся.

Иванушка так и сделал. Дошел до озера, сел, спрятался. Девки прилетели, одежду сняли, разбросали. Он у одной девки платье взял, в сумку положил и дожидает, когда остальные-то улетят. Девки все улетели, а у одной платья нету, она бегает, платье ищет. Иванушка к ней вышел и говорит:

— Твое платье у меня в сумке. Куда я пойду, туда и ты пойдешь.

Она ревела, уговаривала его платье отдать, а он ни в какую. Пошел Иванушка, а она за ним. Привел он ее к старику в избушку. А тот и говорит:

— Вот, Иван, твоя невеста. Возвращайся теперь домой, дорогу я тебе укажу. Дам я тебе дубинку и шляпу. Придешь к себе домой — дубинку поставь во двор, а шляпу надень. И платье, что у своей невесты забрал, никогда ей не отдавай.

Иванушка старика поблагодарил, взял дубинку, шляпу и повел невесту к себе домой. Пришел, дубинку во дворе поставил — дворец вырос. Шляпу надел и стал самым главным, вокруг него слуги забегали, а он только распоряжается. А невеста у него как барыня сидит. Накупил он ей много платьев, а то, что на берегу забрал, все не отдает. В один прекрасный день невеста его запросила:

— Иванушка, дай мне мое платье, посмотришь, какая я красивая.

Уговорила она его. Дал он ей прежнее платье-то надеть. Села она на окошко, створки открыла и говорит:

— Посмотри, какая я красивая, и ищи меня за тридевять земель. — Обернулась уточкой и улетела.

Заплакал горько Иванушка, а потом дворец оставил, слугам наказал, что делать, и пошел снова в лес к старику премудрому. Рассказал ему все, а старик и говорит:

— Ведь я тебе наказывал платья не отдавать, а ты не послушался. Ладно, ложись спать, утро вечера мудренее.

Утром встал старик рано, громко свистнул — все звери лесные собрались. Он спрашивает:

— Кто может Иванушку за тридевять земель увезти?

Никто из зверей не соглашается. Тогда отправил он его по дорожке к своему старшему брату. Пошел Иванушка, до другой избушки дошел. Зашел, видит: древний-древний старик сидит.

— Зачем, добрый молодец, пожаловал?

— Да вот у меня невеста улетела за тридевять земель.

— Ну ладно, утро вечера мудренее. Напейся квасу и ложись спать.

Утром старик встал рано-рано. Свистнул громко — все птицы прилетели, только орла нет. Свистнул во второй раз — и орел прилетел. Старик спрашивает:

— Кто может Иванушку отвезти за тридевять земель искать невесту?

Орел говорит:

— Может быть, я смогу.

Старик Иванушку на орла посадил, привязал, и полетели они. Летели, летели, долетели до высокой-высокой горы. Орел на гору залетел и говорит:

— Ну все, Иванушка, довез я тебя.

Пошел Иванушка дальше сам. Видит: два черта дерутся. Иван спрашивает:

— Вы чего деретесь?

— Отец с матерью умерли, именье[50] нам не разделили.

— А какое именье-то?

— Да шапку-невидимку.

Взял Иванушка шапку-невидимку в руки. «Ладно, — говорит, — разбегайтесь в разные стороны, и кто первый до меня добежит, того и шапка будет».

Разбежались черти, а Иван шапку надел, невидимым стал и пошел дальше невесту искать. Шел, шел, видит: поляна, а по ней девки гуляют хороводом. Увидел Иван свою невесту и рядом встал и возле нее невидимый ходит. Девки нагулялись, домой пошли, и его невеста пошла.

Заходит она в свою комнату — и он за ней. Она обедать пошла — и он за ней. Девки за стол садятся — и он с ними, из тарелки своей невесты хлебает. А девки стали замечать, что у нее из тарелки много убывает.

— Что у тебя так много убывает?

— Не знаю, сама удивляюсь.

А Иванушка наелся и снова в комнату невесты пошел, перерыл у нее все платья, нашел то, что допреж забирал, да в котомку спрятал. А потом шапку-невидимку снял и говорит:

— Все, теперь ты от меня не уйдешь.

Вернулись они во дворец. Сыграли свадьбу, стали жить-поживать да добра наживать.

Я у них бывала, пиво пивала, по носу бежало, да в рот не попало. Дали мне шлык — я под ворота швырк. Дали мне шапочку писаную. Птичка летит и кричит: «Шапочка писаная, шапочка писаная». А я слышу: «Описанная, описанная». Взяла да и скинула. На мне была юбка полосата. Птичка кричит: «Юбка полосата, юбка полосата». А мне слышится: «В юбке поросята, в юбке поросята». Опять сняла да бросила. На мне еще синий кафтан был. А птичка летит и кричит: «Синь да хорош, синь да хорош». А мне слышится: «Скинь да положь, скинь да положь». Я свернула, положила под гору и сейчас не знаю под котору.

37. Два брата

Жили-были муж да жена. Было у них двое детей — двое сыновей. Жена померла. Жил, жил мужик с детьми, тяжело ему стало. Посадил он их на телегу и говорит:

— Я повезу вас, ребята, в город, там вас покормят.

Вез он их, вез, в лес завез, там оставил и сказал: «Идите дальше, там будет город, там вас покормят». Шли, шли ребята в ту сторону, куда им отец показал, ночь их застала Переночевали они в лесу, а утром дальше пошли. Шли, шли, вышли на поляну большую. Посреди поляны домик стоит, избушка. В избушку зашли — никого нет. На столе лежит хлеба коврига Они поели хлеба и на полати забрались. Слышат: лай собак, кто-то к дому подходит. Заходит хозяин избушки, видит: мальчики на полати забились. Он их спрашивает: «Кто вы такие и откуда?» Рассказали они, что их мамка померла, а тятя не мог их прокормить, отвел в лес и сказал, что где-то есть такое место, город, где их покормят, шли они туда, шли да и заблудились.

Человек этот был охотник и жил в лесу совсем один. Он им и говорит:

— Никакого тут города нет, вас отец обманул. Хотите, оставайтесь у меня жить. Будете со мной на охоту ходить.

Ребята и остались. Пошли они на охоту. Летит стая журавлей. Охотник и говорит старшему брату:

— Стреляй с левого боку, первого журавля убьешь — будешь коренной охотник.

Мальчик прицелился и попал.

На второй день снова пошли. Охотник говорит младшему брату:

— Вот летит стая лебедей, среднего лебедя убьешь — будешь ты коренной охотник.

Мальчик выстрелил и убил.

Так и стали они все вместе на охоту ходить. Мяса у них было вдоволь, братья быстро росли и справлялись. Так прожили они двенадцать лет. Вот однажды охотник им говорит:

— Хватит вам в лесу жить, идите теперь в город, я вам укажу дорогу.

Дал он им по ружью и по собачке, а еще дал нож один на двоих и сказал: «Где-нибудь расставаться будете — воткните этот нож в дерево. Ежели один из вас к этому месту вернется и увидит, что нож заржавел, значит, другой мертвый, а ежели нож светлым останется, значит — живой».

Отправились братья. Идут, видят: львица со львятами. Старший брат хотел стрелять, а львица ему кричит:

— Не бей меня, не стреляй меня, я тебе двух львят отдам.

Стало у них по собачке и по львенку. Идут они дальше. Смотрят: идет медведица с медвежатами. Младший брат хотел стрелять, а медведица ему:

— Не бей меня, не стреляй меня, я тебе дам двух медвежат.

Забрали опять пару. Идут дальше. Видят: идет волчица с волчатами. Таким же побытом они взяли двух волчат.

Дальше им лиса с лисятами и зайчиха с зайчатами повстречались. И тех детенышей они с собой забрали, ведут на поводке. Дошли до росстани[51], старший брат и говорит: «Ну что, брат, давай расстанемся, попытаем судьбу, иди направо, а я пойду налево. Нож воткнем в дерево. Если придется здесь побывать, то узнаем, жив другой али нет». Так и разошлись: один пошел направо, а другой налево.

Пришел старший брат в город, видит: город черным полотном обтянут, и звон колокольный стоит. Он понабился к одной старушке на постой и спрашивает:

— Почему у вас, бабушка, в городе звон и все черным обтянуто?

— Да вот повадился к нам семиглавый змей, поедает каждый раз по девушке. Сегодня жребий выпал царской дочери на съедение идти. Скоро семиглавый змей налетит.

— А где, — спрашивает парень, — змей будет эту девушку есть?

— А вот там на горе часовенка. Вот в этой часовенке ее для змея и оставят.

Тогда старший брат наварил каши, зверей своих накормил и пошел к часовне. Пришел, зверей запрятал, а сам в часовню зашел. А царская дочь уже там сидит, лента в косе алая семи аршин. Она ему и говорит:

— Зачем ты сюда, детина, пришел? Налетит сейчас семиглавый змей, убьет и меня, и тебя.

— Еще посмотрим, кто кого убьет, — он ей отвечает.

Тут и змей прилетает.

— Какой царь хороший: одну голову обещал, а послал две.

А старший брат ему говорит:

— Ты мной подавишша.

— Драться или мириться будем? — змей спрашивает.

А парень ему:

— Можем и подраться.

Змей поднялся над часовенкой, с высоты пустил из себя жару, аж трава загорелась. Тут все звери выскочили и потушили огонь. Стали они со змеем сражаться. Звери — волк, лев, заяц, лиса, медведь, собачка — все хозяину помогали, сообща змея и убили. Потом парень вырезал у змея все языки и под часовней спрятал, а сам лег отдохнуть и говорит льву:

— Я в борьбе, в драке утомился, сосну немного. Если что, ты меня разбуди.

Только уснул, лев говорит медведю:

— Я в борьбе, в драке утомился, сосну немножко. Если что, ты меня разбуди.

Медведь дал такой же наказ волку, волк — собачке, собачка — лисе, лиса — зайцу. А заяц дремал, дремал да и заснул.

В это время царь послал своего дядьку-слугу посмотреть, прилетал ли змей семиглавый. Приходит этот слуга к часовне и видит, что змей убит, а кругом все спят. Взял он и отрубил молодцу голову, А царскую дочь забрал и застращал: «Скажи, мол, что это я тебя спас, а не скажешь — я тебя тотчас убью». Пришел слуга к царю и объявил, что это он царевну от змея спас.

А звери, когда проснулись-пробудились, видят: Иван мертвый лежит. Лев говорит: «Я медведю наказывал меня разбудить». Медведь на волка напустился, волк — на собачку, собачка — на лису, лиса — на зайца. Заяц, значит, больше всех виноват, зайца давай все ругать, бить. Заяц визжит:

— Обождите, я мигом за живым корнем сбегаю.

Сбегал, живой корень принес. Звери им хозяина оживили. Ожил он и снова в город отправился. А в городе опять звон стоит, только город уже красным полотном обтянут. Он снова к той старушке и спрашивает:

— Здравствуйте, бабушка. Я у вас прошлый раз был, город был черным полотном обтянут, и звон в городе стоял. А нынче красным полотном город обтянут, и опять звон. Это почему так?

— Прошлый раз ты был, когда на съедение шла царская дочь, а ее такой-то человек спас, убил змея, и сегодня у их свадьба.

Старший брат сейчас же пишет записку и лису с ней посылает:

— Иди, лиса, отдай эту записку самой царевне.

Лиса прокралась так да сяк, записку отдала.

Немного погодя посылает льва:

— Иди, — говорит, — принеси мне вино, которое сам царь пьет.

Лев побежал. Народ испугался, кто куда разбежался. Лев забежал во дворец, там у царя стоят слуги, караулы. Лев как рявкнет — все испугались, попадали. Он и проскочил. Вина в пасть захватил четверть. Вернулся к хозяину.

Посылает старший брат медведя:

— Иди, медведь, принеси мне жаркое, которое царь кушает.

Медведь побежал. Опять все боятся, прячутся. Медведь заскочил, схватил жаркое в пасть, принес хозяину. Потом волка и зайца послал с поручениями. Они тоже все задания исполнили. Последней собачку с запиской послал к царской дочери: «Ежели хотите со своим спасителем повидаться, пошлите за ним лошадей». Царевна записку прочитала, к отцу пришла, говорит:

— Вот нашелся тот, который меня спас. А тот, слуга твой, всех обманул.

Съездили за старшим братом, вымыли его в бане, одели. Стал царь его расспрашивать, как это он змея убил и чем это доказать может. Рассказал парень, как все было, и про языки, у змея отрезанные, вспомнил, и указал, где они спрятаны. Послал царь слуг на то место, принесли они змеевы языки, тут вся правда-то и вышла. А слугу того за неправду казнили.

Старший брат с царской дочерью поженились. Неделю всего прожили, и прослышал старший брат, что есть за городом такой закаменный лес. Стал он в этот лес собираться, а жена его отговаривает:

— Не езди, никто еще оттуда не возвращался.

Только он не послушался, сел на коня и поехал.

Доехал, весь закаменный лес проехал и смотрит: какая-то белая молонья[52] перед ним кружится. Он за ней. Потом она из виду скрылась. А рядом родничок бежит, и много возле того родничка камней разноцветных. Тут старший брат остановился, огонек разложил, уселся, сидит. Вдруг кто-то с дерева кричит:

— Ой зябну, ой озябла.

Он посмотрел, видит: старуха какая-то сидит на дереве. Он ей говорит:

— Слезай, старая коржовка, погрейся.

— Нет, я твоих зверьков боюсь.

— Ничего мои звери тебе не сделают.

— Нет, все равно боюсь. Ты вот этой веточкой всех их хлестни, я тогда слезу.

Он того хлестнул, другого, третьего хлестнул. И все его звери в камешки превратились. Тут старуха-ведьма слезла и по нему хлестнула — и он в камешек превратился.

В эту пору младший брат к дереву пришел и смотрит: одна-то половина ножа заржавела, а другая светлая. Он думает: «Ежели бы мертвый был, то весь бы нож заржавел. А так, видно, живой, но болеет сильно». И пошел брата искать. Приходит в город. А все его за брата принимают, кричат: «У царя зять вернулся». Он на него похож, и звери с ним такие же. Приходит он во дворец. Царь его за зятя принимает, царевна за мужа. Он виду не подает. Недельку пожил, узнал, куда его брат отправился, и говорит:

— Я поеду в закаменный лес.

Все дивятся: как это он так, недавно вернулся и снова в этот лес отправляется. А младший брат сел на коня и поехал. Только в лес заехал, опять какая-то молонья белая появилась, а потом скрылась. Подъехал он к тому же ручейку. Огонек разложил, сидит, смотрит. Вдруг слышит:

— Ой зябну, ой озябла.

Поднял голову, увидел старуху на дереве.

— Слезай, старая коржовка, согрейся.

— Нет, я твоих зверьков боюся. Вон на веточку, хлестни ей этих зверьков, я тогда слезу.

— Ах ты, ведьма, зачем я своих зверьков буду веточкой хлестать?

Взял и выстрелил, только пуля от нее отскочила. Он, не долго думавши, от гимнастерки оторвал медную пуговицу, зарядил ею ружье, снова выстрелил и ведьму ранил. Упала ведьма с дерева, пруточек свой уронила. Стал он ее тем пруточком стегать.

— Где мой брат, где мой брат, отвечай!

Молчит ведьма. Стал он тогда камни хлестать. Какой хлестанет — из того человек встанет. И столько народу повставало — все, кто ведьмой был в камень превращен. Тут-то и брат его встал. В лесу сразу светло стало. Ведьму на костре сожгли, а люди все в город отправились. Братья же обнялись, сидят, разговаривают. Младший брат говорит:

— Я ведь у тебя был, во дворце жил: твоя жена меня за тебя приняла.

Рассердился старший брат и убил младшего. Потом сидит и думает: «Что же это я наделал: он же меня спас, а я его убил». Послал зайца за живым корнем и оживил брата.

Пришли братья в город, во дворец. Стали все вместе жить. Вскоре царь умер, и старший брат стал сам править, а младший ему во всем помогал.

38. Как царь сыновей женил

Жил-был царь, и было у него три сына. Подошло время им жениться. Он им и говорит:

— Давайте, сыновья, стреляйте. Куда ваши стрелы улетят, там и ваши невесты будут.

Один сын выстрелил — попал на боярский двор, другой — на княжеский. А третий стрелял — стрела улетела неизвестно куда. Царь говорит:

— Давайте идите, ищите своих невест и без них не возвращайтесь.

Старший сын пошел на боярский двор, средний — на княжеский, а младший, Иван, сел на коня и поехал, сам не зная куда. Ехал день, ехал ночь, много времени прошло. Доехал до леса. В лесу избушка стоит. Заходит в избушку, а там старый дед лежит на печи.

— Здравствуй, дед.

— Здорово, молодец.

— Нельзя ли у вас переночевать?

— Да можно, отчего же нельзя! Только куда же ты, детина, потащился?

— Сначала напои, накорми, потом дальни вести расспроси, я все и поясню.

Дед его, накормил, напоил.

— Теперь рассказывай!

— Нас у царя три сына. Заставил нас отец жениться. Велел стрелы пускать и смотреть: куда стрела упадет, там и невесту искать надо. У меня вот стрела улетела в лес, неизвестно куда, я и иду ее искать.

— Ладно, утро вечера мудренее, давай ложись спать, завтра видно будет.

Переночевали они, встают, старик и говорит:

— Иди дальше, там еще избушка будет. В этой избушке опять переночуешь.

Иван его спрашивает:

— А тебя как, дедушка, зовут?

— А меня зовут Свет.

Поехал Иван дальше. Ехал, ехал опять день да ночь. Доехал до другой избушки. Лошадь к кольцу привязал, в избушку заскочил.

— Здорово, дед.

— Здорово, молодец. Куда путь держишь?

— Сначала напои, накорми да дальни вести расспроси, потом расскажу.

Дед его напоил, накормил, говорит:

— Теперь рассказывай!

— Нас у отца три сына. Отец нас заставил жениться, велел стрелы пускать. Куда стрела упадет, там и невеста будет. Моя стрела упала в лес, неизвестно куда, и я не знаю, где мне свою невесту искать.

Дед говорит:

— Ладно, переночуешь и дальше иди, там еще одна избушка будет.

— А тебя, дедушка, как зовут?

— Меня зовут Ла.

Переночевали они, Иван дальше поехал. Ехал, ехал, до третьей избушки доезжает. Лошадь к кольцу привязал, в избушку заскочил.

— Здравствуй, дед.

— Здорово, молодец. Куда поехал?

Иван отвечает:

— Сначала напои, накорми да дальни вести расспроси, тогда я все расскажу.

Старик его напоил, накормил, потом Иван ему все рассказал:

— Я поехал невесту искать. У меня стрела улетела в лес, а где она упала, там и моя невеста должна быть.

Старик говорит:

— Оставайся ночевать. Утро вечера мудренее.

Утром встали, старик и говорит:

— Вот езжай туда, там будет город. В городе ни одной души нету, в нем весь народ зверь поел. Посреди города стоит башня, а в той башне — столб каменной. Ты этот столб разбей, там и невесту найдешь.

— А тебя как зовут?

— Меня зовут На.

Иван все так и сделал. Столб нашел, разбил, и вышла из столба девушка, Светлана. Тут царевич и говорит:

— Ты моя невеста, вот я тебя и отыскал.

Сели на коня, поехали. До того старичка доехали, что ближе всех к городу жил. Это был ее, Светланы, отец. Переночевали, попрощались. Он дал ей скатерть в подарок. Опять поехали, до другого старичка доехали, это был ее дед. Опять переночевали. Он дал Светлане платок в подарок. До последнего доехали, это был ее прадед, он ей дал в подарок кольцо.

Вернулся Иван-царевич со своей невестой к отцу, а там их уже давно ждут.

Сыграли враз три свадьбы, а после царь и говорит:

— Теперь, сыновья, я буду изведывать, каких вы сношенек назаводили.

Собрал на вечер гостей и сыновей с женами позвал, а сам просит:

— Ну, давайте теперь, девушки, сношеньки, покажите, чем вы меня подарите, чем порадуете моих гостей.

Одна сноха вышла, рукой махнула — разлилось море. Другая сноха вышла, рукой махнула — ее море засыпало песком. Светлана вышла, платком махнула — этот песок разнесло, разлилось опять море, а по морю лебеди поплыли, корабли пошли. Все смотрят, любуются. Потом платок сквозь кольцо продернула — встал стройный город, с золотыми маковками, церквями. А она в то время скатерку накрыла, и тут всякие яства, закуски появились, вина заморские, что только на свете есть. И тут они все гуляли, и оказалось, что эта Светлана лучше всех.

На том и сказке конец.

39. Фифилисто ясно перышко

Жил-был в одной деревне мужик. Было у этою мужика три дочери. Поехал он однажды в город на базар, а дочери ему наказы дают. Первая говорит: «Купи мне, тятенька, ботинки». Вторая говорит: «А мне купи платочек». А третья просит: «Привези мне, тятенька, фифилисто ясно перышко».

Приехал мужик на базар, купил первым двум дочерям подарки, фифилисто же ясно перышко искал, искал, не нашел. Приехал домой и двум старшим дочерям отдал подарки. «Тебе же, — говорит младшей, — не мог найти фифилиста ясна перышка».

Обрадовались подаркам старшие дочери, только младшая без подарка грустит.

Поехал мужик другой раз в город, старшие опять наказывают разных обнов купить.

— А ты что закажешь? — спрашивает мужик младшую.

— Фифилисто ясно перышко, — говорит та.

Накупил обнов на базаре мужик старшим дочерям, и как уж и не старался найти фифилисто ясно перышко, не нашел.

В третий раз поехал мужик на базар, старшие дочери опять просят купить нарядов и всякой всячины: бусок, колец и разных сластей — пряников, орехов, конфет всяких. Младшая же опять просит купить фифилисто ясно перышко. Накупил мужик старшим дочерям всего. Пошел фифилисто ясно перышко искать. Весь базар обошел, хотел уже домой ехать, да в стороне увидел: перышко продают. Сторговал за двадцать пять рублей и купил. Приехал домой и отдал дочерям покупки.

Пришло воскресенье. Старшие дочери снарядились так-то хорошо да любо и зовут младшую: «Айда, сестра, с нами в церковь». Она отвечает: «Где уж мне, и снарядиться-то не в чего. Пойдите одни».

Сестры и ушли. Тогда она вышла на крыльцо и запела:

Вот фифилисто ясно перышко прилетело и такие наряды принесло: ботинки маленькие, платье бархатное, все серебром вышитое, подшалок шелковый. Снарядилась она в наряды и сделалась столь красивая, только картинку писать. Тут и карета к крыльцу подошла. Села она в карету и поехала в церковь. Как зашла в церковь, народ весь на нее засмотрелся: «Чья это такая?» Попы уже и служить перестали, на нее глядят. Обедня еще не отошла — она вышла, села в карету и уехала.

Пришли сестры домой и рассказывают: «Э, сестра, сестра, какую красавицу мы видели, чудо да и только».

На другое воскресенье старшие дочери опять нарядились. И опять стали звать младшую. «Да ладно, я и дома посижу», — отвечала она. Сестры ушли, а младшая сестра вышла на крыльцо и запела:

Фифилисто ясно перышко прилетело. И такое платье, наряды принесло — лучше прежнего. Снарядилась она, села в карету и поехала в церковь. Народ и попы в церкви на нее смотрят и молиться забыли. А в конце обедни она уехала. Народ кинулся было посмотреть, но та так угнала, только пыль столбом. Дома разнарядилась, и наряды фифилисто ясно перышко унесло.

Сестры пришли и рассказывают: «Ой, сестра, сестра, напрасно ты в церковь-то не пришла. Красавица та опять приезжала». — «Да не я ли это была?» — спрашивает их она. «Ну где тебе!»

Нарядилась в третье воскресенье младшая сестра и, как в прежние разы, была в церкви. Когда старшие сестры пришли и рассказали о красавице, младшая сестра призналась им, что это она была в церкви-то, и показала, как звать перышко.

Завидно сделалось сестрам на младшую, и вот на четвертое воскресенье, перед тем как в церковь идти, поставили они на окошко острые ножницы. А младшая сестра не знала этого и по их уходу вышла на крылечко и запела:

Прилетело перышко на окно да и обрезалось. Осердилось и улетело обратно.

Уж плакала, плакала младшая сестра о нем, да ничего не поделаешь. Вот и начала она проситься у отца: «Отпусти меня, тятенька, фифилисто ясно перышко искать». Как ни уговаривал отец ее остаться, не ходить искать перышко, она не согласилась. Взяла хлебца и пошла.

Шла долго, без всякой дороги и зашла в темный лес. Видит: стоит избушка на курьих ножках и кругом повертывается. Она говорит:

Послушалась избушка, повернулась. Зашла младшая сестра в избушку. Помолилась Богу. Видит: сидит Баба Яга, костяная нога, морда глиняная. А Баба Яга и говорит:

«Тьфу, тьфу, русским духом пахнет. Слыхом не слыхать, видом не видать, а ныне русская костка сама на двор пришла». Увидела младшую сестру и спрашивает: «Что, красная девица, надо?» — «Фифилисто ясно перышко ищу», — отвечала Бабе Яге девушка. «Оно сегодня будет к моим дочерям, Жалеючи тебя, вот что научу делать. Дам я тебе медное яичко и медное блюдечко. Ты выйди ими играть под окно. Когда придут мои дочери и будут просить продать яичко, говори, что оно не продажно, а заветно. Они спросят, сколь за завет, отвечай: „С фифилистым ясным перышком ночку ночевать“. Дочери, наверное, согласятся. Вот когда будет оно спать, то постарайся разбудить его и расскажи обо всем. Может быть, оно к тебе и воротится».

Дала ей Баба Яга медные яичко и блюдечко. Вышла девушка под окно ими играть. Дочери Бабы Яги и говорят: «Продай нам, красная девица, яичко с блюдечком». — «Нет, оно не продажно, а заветно». — «Сколь за завет?» — «С фифилистым ясным перышком ночку ночевать». Те согласились. Пришла ночь. Младшая сестра легла с перышком спать, а оно повернулось к стене. Уж она плакала, плакала — перышко не проснулось. А утром чуть свет улетело.

«Оно сегодня ночью спать будет у моей сестры», — сказала Баба Яга и указала, как к этой Бабе Яге дойти.

Вторая Баба Яга дала ей серебряные блюдце и яичко. Дочери ее за них позволили девушке ночевать с фифилистым ясным перышком. Но ночью младшая сестра снова не могла перышко разбудить.

Затем девушка пришла к третьей Бабе Яге. Та дала ей золотые блюдце и яичко. Дочери этой Бабы Яги за яичко и блюдце дозволили ей ночевать с фифилистым ясным перышком. По научению Бабы Яги, она наклала в подушку иголок. Прилетело перышко, легло на кровать и заснуло. Ночью начало ворочаться, да иглами укололось. Проснулось. Младшая сестра рассказала тут ему все. Оно ей поверило и перестало сердиться. Утром младшая сестра с перышком возвратилась к отцу.

Пришло воскресенье, старшие сестры ушли к обедне, а младшая вышла на крылечко и запела:

Прилетело перышко и принесло платье хорошее, ботинки хрустальные и карету всю в золоте. Надела она все, приехала в церковь. Народ, попы и царевич, который тут был, на нее загляделись. Царевич всех спрашивал: «Чья де это такая?» Но никто не знал.

Обедня еще не отошла, а младшая дочь уже уехала. Когда выходила из церкви, то второпях потеряла ботиночек. Сильно приглянулась она царевичу, и он по ботиночку вздумал найти девушку. Для этого велел собрать девиц со всего государства. Ботинок никому не был в пору. Царевич спросил: «Нет ли еще где девушек?» Наш мужик сказал, что у него есть еще дочь. По повелению царевича привели младшую сестру. Надели ей ботинок — как прилитый подошел. Царевич взял младшую сестру за себя замуж. На свадьбе был пир во весь мир.

40. Ореховая веточка

Жил в одном селении человек, и было у него три дочери. Поехал он раз на базар и спрашивает, что им там купить. Одна заказала платье, вторая — красивый платок, а третья заказала ореховую ветку. И вот он купил одной платье, другой красивый подшалок, а ореховую ветку не нашел. Поехал домой. Едет по лесу, оглядывается, и вдруг на дорогу наклонилась с дерева ветка. Он посмотрел, а на ней орехи. Мужик и думает: «Не эту ли ореховую ветку мне дочь заказывала?» Взял и срубил эту веточку. А как только срубил — медведь зарычал:

— Как ты смел срубить мою ореховую ветку?

— Это я, — говорит мужик, — для дочери.

— Ну, вот пусть дочь эта и будет моей женой.

Мужик заплакал:

— Как же я ей скажу, что за медведя ее замуж отдам?

— А вот, — говорит, — так и скажи.

Приехал мужик домой, подарки раздал, а дочери ничего не сказал. Прошел день, прошло два, а на третий день вдруг колокольцы раздаются. Выбежали все, смотрят: а там на нескольких лошадях едет кто-то, как свадьба. Перед их крыльцом лошади остановились, и выходит кто-то в богатой одежде, в шубе тяжеленной. Разглядели — а это медведь. Вышел и говорит: «Я приехал за своей невестой, за той, что просила у отца ореховую ветку сорвать». Старшая сказала: «Это не я». Вторая сказала: «И не я». А третья призналась, что это она ореховую ветку просила. Медведь говорит: «Вот ты и будешь моей женой. Если сейчас же со мной не поедешь, то я тебя разорву». Некуда было девушке деваться, и села она с медведем.

А жених всех приглашает: «Сейчас у нас свадьба, отец с матерью и сестры пусть тоже едут». Запрягли они лошадь и поехали все. Вот подъехали они к церкви, вошли, а как взошли на паперть, с жениха медвежья-то шкура и спала. И стал он красивым молодцем и всем объявил, что он сын богатого человека и что прокляла его старая ведьма быть медведем до тех пор, пока не пойдет за него замуж какая-нибудь девушка. И он всех приманивал, старался, но вот только одна согласилась и пошла за него замуж, и он снова человеком стал.

И был пир очень большой, и я на этой свадьбе была, мед-пиво пила, по усам бежало, да в рот не попало.

41. Сивка-бурка

Жили-были старик со старухой. Поля у них были большие, сеяли они пшеницу, урожай хороший собирали и своих сыновей троих кормили, растили.

В одно лето кто-то у них стал пшеницу топтать. Старик сначала одного сына послал — тот никого не укараулил.

Второго сына послал — тоже ничего. Послал третьего сына, Ванюшу. Ванюша всю ночь не спал, караулил. Слышит: земля дрожит, конь бежит. Прибежал конь и стал пшеницу щипать, а потом стал по пшенице кататься, ноги вверх задирать. Тут Ванюша не вытерпел, тихонько подкрался, за гриву поймался и сел задом наперед. Конь выше церквей подымался, выше лесу был, выше домов, но он все равно усидел, не мог конь его сшибить. Ну, в конце концов устал конь, спустился около поля и говорит:

— Хорошо, Ванюша, ты на мне усидел, тебе мной и владеть. Только ты меня отпусти, а когда потребуюсь я тебе, скажи только: «Сивка-бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой». Я к тебе и прибегу.

Иван взял да и отпустил его. Пришел домой, а отец спрашивает:

— Ну как? Видел кого-нибудь?

— Нет, никого, — говорит, — не видел. Только пшеницу нашу больше топтать никто не будет.

Много ли, мало ли времени прошло — старик-то заболел да умер. Старушка тоже старая совсем стала. Решили братья жениться. А в том царстве-государстве у царя была дочь, и вот этой дочери пришла пора жениха сыскать. Велел царь посадить ее в высокий терем перед окном, а на палец золотое кольцо одеть и везде афиши развесить: «Кто достанет кольцо у царевны с руки, тот получит ее в жены и полцарства в приданое».

Ну, парни как это узнали, всем захотелось взять в жены царскую дочь, а пуще того приданое — полцарства! Стали и братья Ивана думать да гадать, как бы до окошка допрыгнуть и кольцо снять.

Вот в один прекрасный день собираются братья в город, лошадей овсом кормят, чистят, хвосты им подрезают, гривы чешут. А Ванюша говорит:

— Возьмите меня тоже с собой.

— Да куда тебе, у тебя и коня нет, да и сам-то ты мазуля, грязнуля. Сиди вон на печи да перегребай золу.

Уехали. А Ванюша взял лукошко и пошел в лес. Насобирал полное лукошко грибов, спрятал под елочку. А сам крикнул:

— Эй, Сивка-бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой!

Сивка-бурка бежит, земля дрожит, из ноздрей жар пышет, хвост по полу тащится, грива по земле волочится. Прибежал, встал как вкопанный.

— Что, Ванюша, тебе надо?

— Да вот, говорят, царь отдаст дочь замуж за того, кто достанет кольцо у ней с руки. Мои братья уехали, а у меня и лошади нет.

— Ну так что, эта служба не такая уж большая: давай залезай в правое ухо, вылезай в левое.

Иван залез в правое ухо, вылез в левое. Сделался таким красивым, чистым, опрятным, и одежда на нем другая стала.

— Теперь, — говорит Сивка-бурка, — садись на меня.

Сел Ванюша на него и погнал. Приехал в город, а людей там на площади видимо-невидимо. Кто хочет кольцо доставать, а кто и просто так посмотреть пришел, как другие доставать будут. А царская дочь сидит на подоконнике и руку вниз спустила. А кольцо золотое у нее на руке так и светится, так и сверкает.

Разогнал Ванюша Сивку-бурку, подскочил — немного до кольца не дотянулся. Прогнал дальше и уехал снова в лес.

А Сивка-бурка его утешает:

— Да, оплошали мы, ну ничего, в следующий раз достанем.

Залез Иван коню в правое ухо, вылез в левое. Опять такой же Ванька стал. Отпустил Сивку-бурку гулять, а сам взял лукошко с грибами и пошел домой.

А братья приезжают и говорят:

— Ух, Ванька, какой там приезжал парень! Да на какой лошади, всем нашим лошадям не чета! Да какой он красивый, да как он одетый! Да ведь прыгнул и чуть-чуть не достал, а мы никто и близко не достали.

На следующее воскресенье снова братья собрались ехать. Опять они своих лошадей моют, чистят, сами чисто одеваются. А Ванька говорит:

— Возьмите меня с собой, я хоть погляжу, что там за невеста.

— Куда тебя такого грязного! Сиди на печи да перегребай золу. Нечего тебе там делать!

Уехали. А Ванька взял лукошко и опять в лес пошел. Насобирал грибов, спрятал под елочку, закрыл лопушочками, а сам свистнул:

— Ш-ш-ш… Сивка-бурка, вещий каурка, встань передо мной, как лист перед травой!

Сивка бежит, земля дрожит, жар из ноздрей пышет. Прибежал.

— Ну давай, — говорит, — ты теперь уже знаешь, что делать: залезай в одно ухо, вылезай в другое.

Ванька залез-вылез, сделался еще краше. На коня сел и погнал в город. Как разогнался Сивка-бурка на этот раз, Ванька как подпрыгнет — успел и кольцо снять, и царевну поцеловать. И опять в лес ускакал.

— Ну вот, на этот раз ты молодец, — Сивка-бурка ему говорит, — не оплошал, хорошо на мне усидел и хорошо подпрыгнул.

Отпустил Иван Сивку-бурку, а сам домой пошел с грибами. Только заходит в ограду — и братья заезжают.

— Ох, Ванька, ведь парень-то прежний опять приезжал, достал кольцо-то да еще успел царевну поцеловать. Да какой конь-то под ним красивый, да какой он сам нарядный!

— Да не я ли там был?

— Тебе ли быть такому.

Ну что, лошадей поставили, ужин сготовили, а Ванька на печь залез. Кольцо, что у царевны снял, надел на палец да и тряпочкой завязал, чтобы никто не видел. Лежит на печи, и охота ему стало рассмотреть, что за кольцо-то. Взял да и развязал тряпочку. А от золотого-то кольца такой свет пошел, такие искры посыпались! А братья-то увидели и говорят:

— Ванька, ты чего там спичками балуешься, подожжешь еще!

Ванька скорей тряпочкой кольцо завязал. Поужинали они и спать легли.

В следующее воскресенье должен был жених к невесте явиться. Невеста ждала-ждала, ждала-ждала — никто не явился, никто не пришел. И она вот что придумала: на другое воскресенье позвала всех парней и стала их пивом угощать. Ходит по комнате и всех, кто пришел, пивом угощает.

Братья тоже пошли к царской дочери на угощенье, и Ванька побрел. Пришел, когда уже полна горница людей была. Прямо поместиться некуда. И он под самый порог, под умывальничек, сел, только там ему место и оказалось. Царевна всех пивом обнесла и дошла до Ваньки. Стал он кружку с пивом брать — царевна видит: а палец-то завязанный. Она спрашивает:

— А что это, молодец, у тебя палец-то завязанный?

— Да я, — говорит, — порезал.

Только она ему не поверила. Когда стала кружку обратно брать, взяла да и сдернула повязку-то. Золотое кольцо так и засветилось, так и засверкало, прямо всех вокруг ослепило. Тогда взяла она его за руку, подвела к столу и говорит:

— Вот, это мой жених.

Все удивились.

— Да как это? Ведь это же Ванька!

И братья смотрят.

— Так это же наш Ванька! Да где же ему!

Старший брат выходит, говорит:

— Ошиблись вы: наш Ванька вовсе не ходил кольцо доставать, у него и лошади-то нет.

А царская дочь все свое:

— Нет, это мой жених! Подождите покуда.

Повели Ваньку в баню. Вымыли его, вычистили, переодели и назад привели.

Встал он за стол рядышком с невестой, и все люди узнали.

— Правда, ведь этот парень-то и был!

И отдали царскую дочь за Ваньку замуж. Хотя и было обидно братьям, да деваться некуда. На свадьбе той было очень весело. И братьев, и всех-всех пригласили, и стали они жить да поживать и добра наживать.

42. Про Буренушку

Жили-были старик со старухой, и была у них доченька Машенька. Старуха умерла. Взял старик другую жену, да с двумя дочерьми. Мачеха есть мачеха: своих дочерей любила, а Машеньку нет. Своих дочерей работать не заставляла, а всю работу выполняла по дому Машенька: и стирала, и полы мыла, и скотину кормила. Мачехины же дочери только гуляли да играли.

Раз пошли они вечеровать к подружкам, и Машенька просится.

— Отпустите, — говорит, — и меня на вечерки[53].

Мачеха отпускает:

— Ладно, иди, только вот я тебе кудели[54] дам, ты ее всю опряди, а потом и играть станешь.

Взяла Машенька эту куделю, а ее так много, что и за вечер не опрясть, а поиграть так уж и вовсе времени не останется. Зашла она с этой куделей во двор, а во дворе корова, Буренушка. Она, эта Буренушка, еще при родной матери жила и была у Машеньки любимицей. Обняла она эту Буренушку за шею и говорит:

— Буренушка, матушка, как мне тяжело жить. Не любит меня мачеха, все-то меня заставляет делать: я и полы мою, я и стираю, я и варю. А ее дочери все только гуляют да бегают. Она их и на вечерки отпускает, и работушки не дает, а меня вот хоть и отпустила, дак столько кудели дала, что мне и за весь вечер не опрясть. А если не опряду, она меня бить будет, ругать будет, больше никуда не отпустит.

Буренушка пожалела ее и говорит:

— Ладно, Машенька, не плачь, давай куделю, толкай ее мне в рот, а из уха клубочки мотай.

Машенька так и сделала. Корова стала эту куделю жевать, а из ушей у нее нитки пошли. Стала Машенька их доставать да в клубочки мотать. Мотала, мотала, намотала несколько клубочков, в фартук положила, сняла фартучек с себя, под крылечко спрятала, а сама на вечерки побежала. И такая была веселая, со всеми играла и песни пела. А когда стали расходиться, она взяла фартучек с клубочками и принесла домой.

— Вот, — говорит, — я напряла.

Мачеха удивилась:

— Молодец, много ты сделала. Ладно, можно тебя и на следующий раз отпустить.

Опять все на вечерки собрались, и Машенька просится:

— Можно и мне сходить?

Мачеха отвечает:

— Иди, только кудель опряди и моты[55] смотай!

И дала ей кудели больше прежнего.

Пошла Машенька к Буренушке, упала на шею, заплакала:

— Буренушка, отпустили меня погулять, а работы дали больше прежнего. Где же я столько напряду да в моты смотаю, как это я все сделаю?

А Буренушка говорит:

— Не плачь, Машенька, толкай мне в рот свою куделю, а сама моты мотай.

Столкала Машенька куделю Буренушке в рот, а сама только моты мотает. Смотала все и опять в фартучек завернула, под крылечко спрятала и на вечерки побежала. Очень ей там понравилось, даже парень один приглянулся. Ну, а когда стали все домой расходиться, она тоже пошла, моты забрала, принесла мачехе. Та удивилась, что она так много сделала, и на следующий вечер уже сама посылает:

— Иди, но не только моты смотай, а и холсты вытки.

Машенька думает: «Как это я холсты вытку? В один вечер и куделю опрясть, и моты смотать, и холсты соткать?» Пошла опять к Буренушке. Буренушка говорит:

— Не плачь, я тебе помогу!

Стала опять Буренушка куделю жевать, а из ушей у нее готовые холсты выходят, Машенька эти холсты только складывает. Сложила, спрятала под крыльцо, а сама на вечерки побежала. Поиграла там, а парень тот, который ей приглянулся, стал ее сватать.

— Пойдешь, — говорит, — за меня замуж?

А Машенька отвечает:

— Меня замуж не отдадут: ведь я в семье все делаю.

Вернулась Машенька домой, холсты из-под крыльца достала и мачехе отдала. А той понравилось, что самой прясть не надо и дочерей не надо заставлять, на следующий вечер снова Машеньку посылает.

— Иди, — говорит, — веселись, только сделай теперь не простые холсты, а с рисунками.

И кудели дала больше прежнего.

Побежала Машенька к Буренушке, а мачеха следит за ней. Следит и видит, что это Буренушка ей помогает. На следующий день говорит мачеха своему старику:

— Давай Буренушку зарежем!

Старик и рот раскрыл.

— Ты че, баба, белены объелась? Как же это мы без Буренушки-то жить будем?

— Нет, — говорит, — я от такой коровы даже и молока не хочу, не надо мне такой коровы!

Спорила, спорила, переспорила старика. Согласился он корову зарезать. А Машенька услышала, побежала к Буренушке, упала ей на шею и говорит:

— Буренушка, матушка, тебя зарезать хотят.

А Буренушка ей отвечает:

— Не плачь, Машенька: я уже старая, пора бы мне и умирать, все равно когда-то смерть должна прийти! Пусть меня зарежут, только ты все косточки мои собери в лукошечко и под окошечко закопай.

Машенька так и сделала: все мясо едят, а она под столом сидит, все косточки собирает. Собрала все косточки в лукошечко и тайком от всех под окошечко закопала. А через некоторое время под окном вырос сад, да такой расчудесный: яблони, вишни, сливы — чего в нем только нет! А когда мачеха Машеньку посылает что-нибудь сделать, она в этот сад бежит — и все само как-то быстро и легко делается, и ветки сами наклоняются, чтобы она яблочек поела, и птицы поют. А как только зайдут в этот сад мачехины дочери, птицы их клевать начинают, а все ветки вверх поднимаются. И они боялись и не любили в этот сад ходить. Мачеха видит, что ее дочерей этот сад не любит, и говорит опять старику:

— Давай Машеньку отдадим замуж, пусть она уйдет, а сад останется моим девочкам. Они будут в этот сад ходить и всю работу выполнять легко.

Старик согласился. А тут и жених есть — парень, которому она на вечерках полюбилась. Сыграли свадебку, а когда их от венца везли в дом жениха на другой конец деревни, сад встал и следом пошел. И где Машенька стала жить, там и сад этот стал расти под ее окнами.

Осталась мачеха и без Машеньки, которая выполняла всю работу по дому, и без сада, который помогал Машеньке во всем. Осталась она со своими дочерьми, и пришлось им выполнять всю работу самим.

43. Иван Мельников

Жили старик со старухой, и был у них сын, Иван Мельников. Старик со старухой умерли, осталась Ивану от родителей мельница, только молола она плохо. Повадилась к нему ходить лисица — лизать брусок на мельнице.

Иван Мельников и говорит ей:

— Ты у меня, лисица, доходишься брус лизать — я тебя убью.

— Не бей меня, — говорит лисица, — я тебе на пору-на время сгожусь.

Вышла она на угор и легла. Бегут два волка и спрашивают:

— Что, лиса, покатываешься, поваливаешься?

— Я, — говорит хитрая, — тут у царя в гостях была да опять хочу идти.

— Возьми, — говорят, — нас с собой. — Ну, пойдемте.

Пришли они к царю.

— Вы, — говорит лиса волкам, — постойте-ка тут за воротами, а я пойду схожу.

Зашла она к царю во дворец и говорит:

— Царь, великий государь, не изволь казнить, а изволь слово говорить.

— Говори!

— Мой хозяин, Иван Мельников, послал тебе пару волков.

— Пойдите, слуги, заберите, — царь приказывает.

Слуги ушли, волков забрали, а лису угостили. С тем она и ушла. Пришла и опять на угоре развалилась. Идут два медведя и спрашивают ее:

— Что, лиса, поваливаешься, что покатываешься?

— Я у царя в гостях была да опять хочу идти.

— Возьми и нас с собой.

— Ну, пойдемте.

Она их с собой взяла во дворец, у входа оставила, а сама прямо к царю. Опять просит:

— Царь, великий государь, не изволь казнить, а изволь слово говорить.

— Говори!

— Иван Мельников послал тебе пару медведей.

— Пойдите, слуги, заберите, — говорит царь.

Слуги медведей забрали, а лису опять угостили.

Пошла лиса обратно на тот угор. Бежит пара куниц.

— Что, лиса, поваливаешься, покатываешься?

— А я, — говорит, — у царя была в гостях да опять пойду.

— Возьми нас с собой.

Вот пошли они к царю. Пришли, а лиса опять свое.

— Царь, — говорит, — великий государь, не изволь казнить, а изволь слово говорить.

— Говори!

— Иван Мельников послал тебе пару куниц.

— Пойдите, — говорит царь слугам, — заберите.

Опять лису угостили.

Пошла она опять на угор. Бежит пара хорьков.

— Что, лиса, поваливаешься, что покатываешься?

— А я, — говорит, — у царя в гостях была, снова хочу идти.

— Возьми нас с собой.

И с этими так же было. И вот выдумала лиса сватать царскую дочь. Пришла к царю, начала сватать.

— Иван Мельников, — говорит, — задумал жениться и велел посватать вашу дочь.

Царь подумал-подумал и согласился.

Пришла лиса к Ивану Мельникову и говорит:

— Иван, я за тебя высватала царскую дочь, поехали к царю.

А Иван ей:

— Да ты что? Мою бедность не знаешь? В чем я поеду? Мне на себя и накинуть нечего.

А лиса ему:

— Поезжай как есть.

Приехали. Лиса Ивана Мельникова за воротами оставила, а сама к царю.

— Царь, великий государь, не изволь казнить, изволь слово говорить. Ехали мы к тебе в лодке, везли с собой напитки-наедки. Лодка перевернулась, все из нее выпало, одежда вымокла. Теперь Ивану Мельникову стыдно тебе показаться.

Царь говорит слугам:

— Принесите одежду, в которой я к заутрене хожу.

Иван Мельников переоделся, пришел к царю. Сели они все за стол. А Ивану в царской одежде непривычно, стал он себя ощипывать, охорашиваться.

— Что, — спрашивает царь лису, — он у тебя ощипывается, охорашивается?

— Да он у нас в эдаком только на мельницу ходит, — лиса отвечает.

— Пойдите, — говорит царь, — слуги, принесите одежду, в которой я к обедне хожу.

Принесли Ивану одежду, надел он ее на себя. Вот свадьбу отвели, царя в гости к себе повезли. А лиса впереди бежит. Видит: ходят пастухи по берегу, пасут коров.

— Чьи вы, пастухи? — спрашивает лиса.

— Идола Проклятого.

— Не говорите, что Идола Проклятого, говорите, что Ивана Мельникова, не то царь вас казнит.

Вот царь мимо проезжает, спрашивает:

— Чьи вы, пастухи?

— Ивана Мельникова! — те ему отвечают.

Опять едут. Лиса видит: коней пастушат. Она опять:

— Чьи вы, пастухи?

— Идола Проклятого.

— Не говорите, что Идола Проклятого, говорите, что Ивана Мельникова, а то царь вас казнит.

Они так и сделали.

Едут дальше. Лиса видит: пастухи пасут овец стадо. Она и говорит опять:

— Чьи вы, пастухи?

— Идола Проклятого.

— Не говорите, что Идола Проклятого, говорите, что Ивана Мельникова. Царь, что следом едет, вас казнит, ежели так не скажете.

Ну, пастухи так и сказали.

Дальше лиса пастухов со свиньями и гусями встретила и им так же отвечать наказала.

Бежит дальше. Стоит на реке мельница. Забежала лиса на мельницу, спрашивает:

— Чьи вы, мельники?

— Идола Проклятого.

— Не говорите, что Идола Проклятого, говорите, что Ивана Мельникова.

Так они и назвались. А лиса добегает до дому самого Идола Проклятого. В дом забежала, говорит:

— Идол Проклятый, убирайся-ка из дому.

— Что такое? — Идол спрашивает.

— Царь едет, вас казнить хочет.

— Куда же мне деваться?

— Ступай в обмет[56] со всей семьей, в солому прячьтесь. Вот они убежали, спрятались. Царь подъезжает, спрашивает:

— Чей это дом?

— Да Ивана Мельникова.

А дом хороший, двухэтажный. Зашли они в дом. Лиса их встретила. А на столе всякие кушанья, напитки стоят. Сидели они гостили, шутки шутили. Лиса и говорит:

— Давай, царь, еще одну шуточку сшутим: давай один обмет сожжем.

— Что ты, Лиса Семеновна: у вас скота много, обмет-то нужен.

— Да он у нас лишний.

Ваяли и сожгли обмет. Идол Проклятый и сгорел со всей семьей.

Теперь Иван Мельников и царская дочь там живут.

44. Про Иванушку

В некотором царстве, в некотором государстве, а именно в том, в котором мы живем, жили да были старик со старухой, и был у них сын Иванушка. Вот старушка заболела и умерла. А старик взял другую жену с двумя мальчиками. Новая мать любила своих сыновей, а Ванюшку нет, и пищей его обижала, и работать заставляла больше, чем других. Выросли дети, и стало им лет по двадцать и больше. Провели они посев, мать им и говорит: «Пока делать нечего, поезжайте в город, заработайте деньги, нынче зимой вас женить будем. Купите для себя брюки, рубашки, фуражки и для будущих невесток подарки». Стала собирать их в путь-дорогу. Напекла им пирогов да шанег. А Ванюша все это слышал, и ему тоже захотелось заработать денег и купить наряды для себя и для невесты. Но мать его не пустила, а сказала: «Ты будешь чистить двор, пасти скот, помогать в хозяйстве». Ванюша заплакал. Пожалел его отец и говорит: «Ладно, Ваня, поди вместе с братьями. А я за тебя здесь буду работать». И Ваня пошел с братьями. Но еды ему мать не собрала в котомку. Шли они, шли — устали. Сели — поели, а у Вани есть нечего. Пошли дальше, шли, шли, ночь настала. Костер разожгли, поели, переночевали, а у Ванюши есть нечего. Так и на второй, и на третий день. Не вытерпел он и попросил у братьев: «Дайте хоть один пирожок». Они дали ему половинку и дальше пошли. Шли, шли, устали, сели обедать. Ваня опять у них попросил шанежку. «Сколько ты будешь выпрашивать у нас? Зачем ты за нами идешь?» Набросились на него братья и избили, так глаза ему подбили, что он видеть не стал. Бросили его, а сами дальше пошли.

Лежит Ваня, едят его комары, мухи. Лежит он, поджидает себе смертоньки, прислушивается ко всему. И слышит: какие-то птицы прилетели и сели на дерево. А были это три вороны. Одна говорит: «Кар. Я новость знаю. Есть город, где нет воды. Люди копают колодцы, но воды никак не достанут. Все хотят пить и умирают от жажды». Вторая птица говорит: «Кар. Я тоже новость знаю. Заболела у царя дочь. Царь приказ издал: кто ее вылечит, тому и дочь в жены отдаст, и в приданое половину своих владений». Третья птица говорит: «Кар. Вот тут недалеко есть живая вода. Если кто-то капнул бы ее в колодец, появилась бы там вода. Если дал бы капельку царевне, она бы поправилась». Птицы улетели, а Ванюша стал шлепать по земле руками, искать воду. Круг прополз, другой прополз — и нашел. Помочил себе один глаз и стал видеть, помочил второй — и второй стал видеть. Он умылся этой водой, и у него все синяки сошли. И он понял, что это та вода, о которой птицы говорили. И захотелось ему тем людям помочь, о которых птицы рассказывали. Да как взять этой воды, в чем нести? Он думал-думал и придумал: нашел желудь, достал зернышко, в скорлупку набрал воды, закрыл пальцем и пустился в путь.

Долго ли, коротко ли шел, видит: лежит мышь, задавленная колесом. Жалко ему ее стало, он капнул этой водичкой, и мышка ожила. Спросила: «Как тебя, молодец, зовут?» Он назвался. Она поблагодарила: «Спасибо тебе, Ваня. Когда потребуюсь, ты меня позови». — «А как тебя позвать?» — «Скажи „пи-пи-пи“, и я прибегу».

Пошел Ваня дальше. Шел, шел, устал, сел отдыхать на обочину дорожки, а на цветке ползает пчела без крылышек: кто-то ей крылышки объел. Жалко ему стало пчелку, он и ей дал водички. У пчелки крылышки выросли. Она тоже поблагодарила Ванюшу и сказала: «Если я тебе буду нужна, позови». — «Как тебя позвать?» — «Скажи „жу-жу-жу“, и я прилечу».

Идет Ванюша дальше и слышит: кто-то стонет. Видит, за стогом сена волк. Его кто-то ранил, и он лежит, встать не может. Ваня взял и тоже его водичкой помазал. Волк его поблагодарил и сказал: «Если я потребуюсь, ты меня позови». — «Как тебя позвать-то?» — «Скажи „у-у-у“, и я прибегу».

Пошел Ваня дальше и нашел этот город, где нет воды. Видит: люди кругом колодцы копают, дети и женщины плачут, все просят пить, а воды нет. Он подошел, поздоровался с ними и сказал: «Сейчас будет вода». Капнул в колодец — и колодец стал наполняться водой, и даже через верх, образовался ручеек, а из ручейка небольшая речка. И люди прямо на колени попадали и пили эту воду, пока не напились. Потом начали домой воду носить, стариков, малых детей поить.

И стали все просить Ивана, чтоб он остался жить в этом городе. Они-де построят дом для него, найдут невесту, справят большую свадьбу. Поблагодарил он людей, сказал, что ему еще работа есть, и пошел дальше.

Пошел Иван тот город искать, где у царя была дочь больная. Шел, шел и дошел. Пришел Иван во дворец и сказал, что может вылечить царскую дочь. А ему никто не верит, говорят: «Такие врачи знаменитые лечили — не вылечили, а тут какой-то прохожий лечить берется». Но Иван на своем стоит: «Проводите меня в ту спальню, где царевна лежит». Проводили его и оставили там с царевной. Он остатки воды ей выпить дал, и царская дочь зашевелилась, открыла глазки. А была она очень красивая и Ванюше очень понравилась. Он стал с ней разговаривать, и она его полюбила.

После этого стали собирать свадьбу, стали показывать людям царского жениха. При этом показе увидели Ванюшу братья. И такая их зависть взяла, что Ванька царским зятем будет, — решили они его извести. Пришли к царю, упали на колени и сказали, что они этого парня знают, он колдун. А если хочешь, мол, проверить, то заставь его, например, под страхом смерти скирды[57] обмолотить в одну ночь.

Задумался царь, а потом вызвал Ванюшу и говорит: «Не хочу я отдавать за тебя свою дочь. Вот если обмолотишь в одну ночь скирды — тогда отдам. А не то мой меч — твоя голова с плеч».

Заплакал Ваня, идет от царя и все думает: как же обмолотить эти скирды за одну ночь? Вспомнил про мышку, что помочь ему обещалась, и позвал ее: «Пи-пи-пи». Прибежала мышка: «Что тебе надо, Ваня?» — «Мне надо обмолотить скирды в одну ночь». — «Вставай завтра пораньше, иди на ток[58], бери лопату и загребай зерно». А сама побежала, всех мышей собрала, и те за ночь все разобрали: зерно в одну кучу, солому в другую. А утром Ваня встал и зерно лопатой подгребает.

Царь увидел это — понравился ему зять. И снова стал он готовить свадьбу.

А братья снова пришли к царю и говорят: «Не отдавай за него дочь: он колдун и похваляется построить восковый замок».

Вызвал царь Ванюшу к себе и говорит: «Не хочу отдавать за тебя свою дочь. Вот если ты построишь в одну ночь восковый замок — тогда отдам. А то мой меч — твоя голова с плеч».

Заплакал Ваня, пошел и про пчелку вспомнил, позвал ее: «Жу-жу-жу». И прилетела к нему пчела. Он рассказал ей про свою беду, что надо в одну ночь восковый замок построить. Пчелка говорит: «Вставай утром пораньше и поколачивай зауголочки молоточком». А сама всех пчел созвала, стали они воск носить и замок строить. К утру построили, а Иван встал и ходит вокруг, зауголочки молоточком поколачивает. Проснулся царь, увидел восковый замок и стал снова свадьбу готовить.

А братья снова явились на поклон к царю и говорят: «Не отдавай дочь: он колдун и похваляется зверей со всего леса собрать».

Царь Ванюшу вызывает и говорит: «Соберешь зверей со всего леса — отдам дочь. А то мой меч — твоя голова с плеч».

Заплакал Ваня, пошел к лесочку. И вспомнил про волка, позвал его: «У-у-у-у». Волк прибежал. Рассказал ему Ваня о своем горе. Волк говорит: «Садись на меня, держись за уши», — и повез его в лес. Там было дупло. «Слезь с меня, возьми из этого дупла плетку и трубу», — говорит волк. Ванюша слез, взял и снова сел на волка. Волк побежал по лесу, а Ванюша в трубу заиграл, защелкал плеткой и всех зверей пригнал к царскому двору. А звери были злые, друг друга кусали, визжали. Царь от этого шума проснулся и закричал: «Отгоните этих зверей обратно». А Иван говорит: «Нет, не отгоню. Пусть они разорвут тех людей, которые мне зло чинили и наговаривали на меня».

Царю деваться некуда. Он и показал Ване его братьев. Они упали на колени перед ним и попросили у него прошения. И царь за них заступился: «Прости их, Ванюша. Я отдам за тебя дочь и соберу большую свадьбу, а когда умру — будешь царем». И простил Ванюша братьев, и была веселая большая свадьба.

И я там была, мед-пиво пила, по усам бежало, да в рот не попало.

45. Морозко

Жили-были старик да старуха. Была у них одна дочь. Старуха умерла, а старик женился, взял другую, а у нее тоже была дочка. Старуха падчерицу невзлюбила и говорит старику:

— Старик, запряги лошадь и увези ее в лес!

Поплакал, поплакал старик, запряг лошадь, посадил свою дочь и повез в лес, оставил там под елочкой и уехал. Сидела, сидела девица, прибегает к ней Морозко и спрашивает:

— Тепло ли, девица, живешь, тепло ли, красная, живешь?

— Тепло, дедушко, тепло! — она отвечает, а одежда на ней плохонькая, совсем не греет.

Убежал Морозко, еще мороза подбавил, опять прибежал, подпрыгивает, подскакивает.

— Тепло ли тебе, девица, тепло ли, красная?

— Тепло, дедушко, тепло!

Понравилось это Морозке. Убежал он, принес ей шубу, валенки, шаль большую. Оделась девица и сидит-посиживает, больше не мерзнет, тепло ей стало. Морозко опять прибежал.

— Тепло ли тебе, девица, тепло ли, красная?

— Тепло, дедушко, тепло. Ой, спасибо!

Морозко убежал, вернулся на тройке, два большущих сундука привез: один синий, другой красный, — спрашивает:

— Какой, девица, возьмешь?

А птичка на елочке подсказывает:

— Синь-синь, синь-синь.

Девица послушала птичку и синий взяла. А в синем сундуке богатства много было всякого, полный сундук.

День прошел, два, неделя уж прошла. Вот старуха и говорит:

— Запрягай, старик, лошадь, дочь-то вези, пока волки не съели; а коли съели, дак захороним, могилку хоть будем знать.

Старик поехал в лес на то место, видит: дочь живая и здоровая, а рядом тройка лошадей стоит, сани да большущий сундук. Они на этой тройке и поехали. Старуха дома блины печет, а собачка под окошком лает:

— Старикову дочь везут со скотом, с животом, с богачеством.

Старуха ей блин бросила, говорит:

— Да не так лай. Лай «старикову дочь везут, косточки в лукошечке стучат да бренчат, под окошечко летят».

Собака все равно по-своему лает. Старуха ее уж сковородником тычет — она все свое. Старик приехал. Старуха выбежала, ворота открыла. Господи! Девица в шубе сидит, в шали богатой. А сундук-от открыли — там видимо-невидимо богатства.

Вот и вышла старикова дочь богатая невеста, женихи хорошие стали к ней свататься, и она вскоре замуж вышла. Старуха и говорит старику:

— Давай вези мою дочь тоже в лес.

Старик запряг лошадь, а старуха надела на свою дочь шубу, валенки, шаль, рукавичи хорошие, шубенки. Старик посадил девицу под ту же елку, а сам уехал. Морозко опять прибежал.

— Тепло ли, девица, живешь, тепло ли, красная, живешь?

— Нет, не тепло. Иди не досажай, Морозко.

Он еще раз вокруг елки оббежал, еще поддал морозу, опять спрашивает:

— Тепло ли тебе, девица, тепло ли, красная?

Та пуще прежнего заругалась. Убежал Морозко, приезжает с сундуками.

— Какой сундук возьмешь, красный или синий?

А птичка опять:

— Синь, синь, синь, синь.

А старухина дочь ей:

— Иди, не указывай. Сама знаю, какой мне надо взять.

И красный взяла. Сундук не открыла, дальше сидит.

Да пока сидела, Морозко ее и заморозил. Старик приехал, кокорочку на сани, на сундук положил и домой повез.

А старуха опять блины печет, дочь дожидает. Собачка лает:

— Старухину дочь везут, косточки в лукошечке стучат да бренчат, под окошечко летят.

Старуха ей блин дала и учит:

— Не так лай. Лай «старухина дочь едет со скотом, с животом, с богачеством».

Сколь ни кормила, собачка все равно по-своему лает. Приехал старик, старуха обрадовалась, выбежала.

— Где дочь? Живая? Неживая? Застыла?

Старуха жадная была, к сундуку бросилась. Открыла сундук, а оттуда огонь выскочил, и все сгорело. Старик к дочери ушел жить, а старуха осталась на пепелище. Вот и все.

46. Про Ягишну

У матери было две дочери: одна родная, а другая нет. Отвела мачеха неродную дочь в лес и оставила там. Шла, шла девочка по лесу и набрела на избушку. Зашла в избу, а там жила Ягишна. Посылает Ягишна девочку по воду: «Иди, мила дочь, наноси решетом водички».

Зачерпнет девочка решетом — нет воды. А птичка ей поет: «Девица, глинкой, глинкой». Замазала девочка дно глинкой и наносила полную бочку воды. Баба Яга дала ей шкатулку и отпустила домой.

Пришла девочка домой, а в шкатулке оказались деньги. Мачехе стало завидно, отвела она и свою дочку в лес. Дошла девочка до Ягишны. И ее Ягишна с решетом по воду послала. Птичка ей поет: «Девица, глинкой, глинкой». Она взяла кусочек глины и бросила в птичку. Птичка улетела. Сколько девица ни старалась, не смогла принести воды. Наказала ее Ягишна и отпустила ни с чем домой.

47. Семеро братьев и людоед

Жил-был старик со старухой, у них ребят было много — семеро. Всех надо было кормить, поить, одевать. Старуха была ребятам неродная мать и шибко их не любила. Вот выдался голодный год. Старуха и говорит старику: «Отведи ребятишек-то в лес и оставь там».

Все ребята спали, а самый маленький мальчик не спал. Он, как выслушал, что хотят их в лес отвести и там оставить, побежал на речку и полный карман набрал камешков.

Отец сказал: «Сегодня пойдем в лес дрова рубить». Повел он их в лес. Сначала дрова рубил вместе с ними, а потом елочка за елочку, лесника за леснику да и убежал от них, а ребята в лесу остались. Кричали они, кричали: «Тятя, тятя!» А он и голос не подал — убежал. Заплакали братья, не знают, куда деваться. А младший мальчик, самый маленький — его звали мальчик с пальчик, — говорит:

— Не плачьте, братья, я дорогу знаю.

— Как так?

— А я шел сзади всех и из кармана камешки бросал, а теперь по этим камешкам и дорогу найду.

Пошел он впереди всех и по этим камешкам вывел братьев домой.

Пришли они поздно ночью домой, сели на завалинку и сидят. А старик и говорит старухе:

— Напрасно я свел ребят-то в лес, они, поди, там замерзли, плачут.

А старуха ему:

— Ниче твоим ребятам не сделается.

А старику ребят жалко, заплакал он, вдруг слышит:

— Не плачь, отец, мы здесь!

Вышел старик и пустил ребят в избу.

Сколько-то времени прошло — опять старуха говорит:

— Старик, отвези детей в лес: кормить их вовсе нечем!

А мальчик с пальчик опять все слышал. Дал старик им всем по кусочку хлеба и опять повел в лес, а мальчик взял хлеб-то, есть не стал, позади всех пошел и по крошечке на дорогу бросал. Зашли в лес. Опять там дрова рубили, рубили, а потом елочка за елочку, пихтушка за пихтушку да и убежал от них старик. Опять ребята одни в лесу остались. Опять заплакали:

— Как мы теперь дорогу домой найдем?

А мальчик с пальчик говорит:

— Ребята, не плачьте, я дорогу найду! Я хлебушко кидал на дорожку!

Стал искать кусочки-то, а их нет на дорожке: птицы все склевали.

И стали они по лесу ходить, дорогу искать. Ходили, ходили, искали, искали, никак дорогу найти не могут. Смотрят: какая-то избушка, и маленький огонек светится. Пошли они к этой избушке. Подошли поближе, сели, слышат: кто-то там в избушке шевелится. Вышла из избы женщина, красивая, аккуратная. Увидела этих мальчишек и говорит:

— Мальчики, зачем вы сюда пришли? Здесь людоед живет, он вас съест.

Ребятишки ей и отвечают:

— Нам деваться некуда, нас все равно волки съедят. Лучше мы здесь останемся. Может, людоед нас не съест, подавится.

Пожалела женщина мальчишек, пустила их в избушку. Напоила, накормила, обогрела, спрятала под кровать и говорит:

— Ночь-то сидите, а завтра я вас днем провожу, укажу дорогу.

Тут и людоед прилетает, говорит:

— Фу-фу, русским духом пахнет!

Женщина ему отвечает:

— Дак ты налетался по Руси-то, вот от тебя и пахнет Русью!

— Нет, кто-то тут есть!

— Нет, никого у меня нету!

— Ну, напои меня и накорми.

Сел людоед есть, целого барана сразу съел и пива ведро выпил. А потом тут же за столом развалился и уснул. Братья увидали, как этот людоед ест, испугались, думают: «Как он утром проснется, как нас увидит, так и съест — вон он какой прожорливый!»

Решили парнишки бежать. Вышли на крыльцо, а там ботинки людоеда стояли, один парнишка-то и сунул в них ноги. А ботинки эти были скороходы. Как только он надел их, тут же и полетел. Кричит: «Держитесь, парни, все за меня!» Братья все за него поймались и понеслись по воздуху. Высоко поднялись они, а брат командует: «Ветер могучий, неси нас домой, домой!»

А людоед проснулся, хватился — скороходов-то нет. Он заругался на эту женщину-то: «Кто у тебя был, кто мои скороходы надел?!» Бросился вдогонку, вот-вот догонит. А мальчишки только и думают: «Скорей бы, скорей бы только прилететь домой!» Видит людоед, что уже деревня близко, и вернулся обратно.

А братья прилетели домой, сели под окошечко и сидят, плачут. А старик услышал: кто-то всхлипывает, — вышел, а там дети. Обрадовался, опять их пустил домой.

Вот живут они, подрастают, и хочется им ту женщину поблагодарить, которая их спасла, и помочь ей от людоеда уйти. Пошли они снова в лес и набрели там на избушку. В ней жил какой-то старичок. Они ему и рассказали обо всем: как их мачеха не любит, как она их в лес отправляет, как отец слушается мачехи, как их в лесу оставляет и как их одна добрая женщина от людоеда спасла. «Нам бы, — говорят, — поблагодарить эту женщину и освободить ее от людоеда. Ведь мы думаем, что она ему не жена, а что он ее, наверно, приволок откуда-то». А старичок им и говорит: «Я вам помогу: дам волшебный гребень и покажу дорогу к избушке людоеда. Как от людоеда убегать будете, бросьте этот гребень позади себя — это вам поможет».

Поблагодарили братья старичка, взяли гребень и пошли, куда он им указал. Нашли избушку людоеда, женщину увидели и сказали, что они пришли за ней. Женщина заплакала:

— Я ведь, — говорит, — давно у людоеда живу и надежду совсем потеряла отсюда выбраться.

Братья ей говорят:

— Пойдем с нами, мы тебя выручим.

Побежали они. А в это время и людоед вернулся, хватился — женщины нет. Он учуял, что русским духом пахнет, понял, что кто-то был и женщину забрал. Бросился в погоню. Увидели братья, что людоед их догоняет, и бросили волшебный гребешок. И тут же высокий-высокий лес вырос, ни пройти его, ни проехать, ни пролететь, людоед и остался у этого леса.

Привели ребята добрую женщину домой, выгнали старика со старухой, а сами стали жить с этой женщиной, мамой ее называть да добра наживать.

48. Сестра и семеро братьев

Было в одной семье семеро мальчишек и одна девочка. Ну, так как была семья большая, матери было очень трудно, и она вскоре заболела и умерла. Все по дому стала делать девочка: и стирала, и убирала, — а мальчишки работали. Но отец вздумал еще жениться. Привел себе в дом женщину. Женщина эта не полюбила детей, так как они все сами делали, а ей хотелось быть полной хозяйкой. Не полюбила она детей и прокляла братьев. Превратились они в воронов и улетели из дома. А девочка только заметила, что стая ворон полетела.

Ей было жалко братьев, было одной скучно дома, и решила она их идти искать. Не сказалась ни отцу, ни мачехе, собралась, белый платочек надела, еды немножко взяла и пошла. Шла, шла все лесом, не знает, куда дальше идти.

Видит: стоит в лесу избушка на курьей ножке, туда-сюда поворачивается. Подошла она к этой избушке — а избушка от нее отвернулась; подошла с другого конца — а избушка в другую сторону повернулась. Села она под окошечко этой избушки, заплакала, попросила:

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом. Я ведь пришла с добром и со своим горюшком.

Тут избушка повернулась, и вышла оттуда женщина: нос длинный, сама косматая. Это была Баба Яга. Но девочка не испугалась, а припала к ней и говорит:

— Милая женщина, была у меня мама, она умерла. Отец женился, взял нам другую маму, а она нас не полюбила и прокляла моих братьев. Они превратились в воронов и улетели куда-то, а я хочу их найти.

Пожалела Баба Яга эту девочку и говорит:

— Помогу я тебе, потому что ты очень добрая и со мной ласковая. Дам я тебе клубок. Куда этот клубок покатится, туда ты за ним и иди.

Отпустила она этот клубок. Клубок катится, нитка тянется, а девочка все за клубочком шагает и шагает, шагает и шагает. Далеко-далеко ушла. Там уж не стало ни людей, ни жилища, какое-то поле пустое, а на нем полынь да лебеда. И солнышком жжет, жарко, пить хочется, но она все равно шагает. Смотрит: клубочек все меньше да меньше, все меньше да меньше. Девочка думает: «Вот он совсем потеряется, куда же пойду, мне теперь уж и не найти дорогу-то назад и братьев-то своих, поди, не найти». Идет, идет, устала, села отдохнуть и незаметно уснула. А пока она спала, прилетели на это поле семь воронов. Смотрят, девочка. Кто такая? Сколько летали, никогда тут никого не замечали. С той стороны залетят, посмотрят, с другой стороны посмотрят. А один и говорит:

— Не наша ли это сестричка? Да нет, не наша. Если бы наша была, я бы ее по ручкам узнал.

Второй говорит:

— Да это ручки-то нашей сестры.

Третий говорит:

— Если бы это была наша сестричка, я бы ее по ножкам узнал.

А четвертый говорит:

— Да это ножки нашей сестры.

А пятый говорит:

— Если бы это была наша сестричка, я бы ее по головке, по волосикам узнал.

А шестой говорит:

— Да ведь это волосики нашей сестры!

А седьмой говорит:

— А я бы ее по глазкам узнал. У нашей сестрички глаза голубые, красивые.

Тут девочка проснулась, открыла глазки. Они все сразу увидели, что это и есть их сестра. Обрадовались, крыльями захлопали. Девочка сначала не поняла, что это ее братья, а потом вспомнила, что каких-то птиц видела перед тем, как ее братья исчезли. Она обрадовалась, а они еще пуще, и вот с радости все запрыгали, запрыгали, закричали, и перья с них спали эти проклятые. И они сделались такими красивыми мальчиками, как и были. Все стали между собой целоваться, миловаться. А девочка говорит:

— Пойдемте домой.

А братья ей возражают:

— Нет, дома нас мачеха снова проклянет.

Она говорит:

— Нет, теперь я уж этого не позволю.

И вот они идут, идут, идут все обратно по этой нитке, клубочек сматывают. И снова пришли к избушке Бабы Яги. А избушка опять туда-сюда вертится. Девочка ей и говорит:

— Избушка, избушка, повернись к лесу задом, к нам передом.

Избушка повернулась. Девочка говорит Бабе Яге:

— Спасибо тебе, милая женщина, за то, что ты дала мне этот клубочек. Вот он, мы его свернули и обратно принесли.

Поблагодарили и братья Бабу Ягу и Бабой Ягой ее не называли, а называли просто: милая женщина. Бабе Яге это так понравилось, она и говорит:

— Люди меня не любят, но раз вы меня так ласково зовете и так хорошо ко мне относитесь, то я для вас тоже хорошее сделаю. Идите домой и живите, больше вас мачеха не сможет проклясть.

Ушли братья с сестрой домой и стали жить-поживать, и мачеха их больше не обижала.

49. Жадный бобыль[59]

Жил в одной деревне бобыль — старый-престарый. Пошел однажды бобыль в лес по дрова. Видит: стоит крепкий пень. «Вот дрова-то хороши будут», — думает бобыль.

Стук, стук о пенечек — выскочил груздочек:

Подумал-подумал бобыль и говорит: «Избу бы получше». — «Ладно», — сказал груздок. Приходит бобыль домой, видит: вправду изба новая.

Вот зажил бобыль в новой избе. Через сколько-то времени вздумалось бобылю пожить получше. Приходит опять в лес.

Стук, стук о пенечек — выскочил груздочек:

«Дом-то домом, а вот в начальники небось меня не выберут, хоть в десятники бы, а то перед каждым шею гни», — отвечал бобыль. «Ладно, выберут тебя в десятники», — сказал груздок.

Приходит бобыль домой — на селе сходка. Начали выбирать в разные должности. И старика бобыля в десятники избрали. Пожил он сколько-то — и десятником надоело. Пошел снова бобыль в лес.

Стук, стук о пенечек — выскочил груздочек:

«Что уж, в десятниках я нажился — хуже собаки: бегай, суетись, все тобой распоряжаются: и сотник, и староста, и старшина. Вот в сотниках все же побольше силы-то», — говорит бобыль. «Выберут тебя и в сотники», — молвил груздок.

На сходке выбрали бобыля в сотники. Прошло сколько-то времени — и тут бобылю надоело. Пришел к заповедному пню.

Стук, стук о пенечек — выскочил груздочек:

«То ли дело старостой быть», — говорит бобыль. «Ну, и в старосты выберут», — отвечал груздок. Выбрали бобыля в старосты. Мало бобылю власти показалось — пришел к пню и просится в старшины. И старшиной сделался.

Зажил в довольстве бобыль: и власть, и достаток. Да и этого мало ему показалось. Захотел бобыль грамоту знать и урядником сделаться. Пошел к пню.

Стук, стук о пенечек — выскочил груздочек:

«Урядником бы сделаться», — отвечает бобыль. Сделался и урядником. Потом выпросился приставом, помощником исправника, исправником, губернатором и, наконец, царем. И этого мало ненасытному бобылю. Пошел в лес.

Стук, стук о пенечек — выскочил груздочек:

«Сделай ты меня, батюшка, Богом», — говорит бобыль.

Тут и вывел груздочка из терпения ненасытный бобыль. Оборотил он бобыля в медведя.

И оказывается поэтому, что медведь-то происходит от бобыля.

50. Чудесные санки

Жили старик со старухой. У них было три дочери да сын. Мать им говорит: «Я умру, дак меня в пестеречек[60] да под шесточек[61] поставьте». А отец говорит: «Я умру, дак меня в лукошечко да под окошечко спустите».

Вот отец с матерью умерли — дети все исполнили. Стало им нечем жить. Они сделали саночки-самокатки, сели все на них, поехали и запели:

Докатились они до сада — много в нем яблок. Брат пошел яблок наломать. Поймала его Баба Яга и не отпустила. А девочки дальше поехали и опять запели:

Докатились они до другого яблонего сада. Младшая сестра полезла по яблочки. Баба Яга поймала ее и заперла в своем доме. Две сестры дальше поехали и опять запели:

Докатились они до третьего сада. Средняя сестра полезла по яблочки. Баба Яга и ее поймала и тоже заперла в своем доме. Одна сестра поехала и запела:

Доехала она до сада, увидела много ягод, стала собирать. Баба Яга и ее поймала. И все сестры и брат оказались в одном доме.

Послала Баба Яга младшую девочку по воду. Пришла девочка в сад, увидела возле колодца дуб и залезла на него. Баба Яга не дождалась ее и послала вторую девочку. Вторая пошла, увидела дуб и тоже залезла на него. Опять Баба Яга не дождалась и послала последнюю девочку. Та тоже залезла на дуб. Ждала, ждала Баба Яга, не дождалась и пошла сама по воду. Заглянула в колодец, увидела отражение девочек в воде, кинулась их доставать, а мальчик подбежал и закрыл колодец крышкой. Там она и утонула. А они стали жить-поживать в ее доме.

51. Чудесные жернова

Жили старух со старухой, у них ничего не было — только две курочки да петух. Курочки с петухом греблись-греблись и жернова выгребли. Подобрали эти жернова, старик их взял и говорит: «Меленка, мели!»

Меленка начала молоть муку, старуха стала лепешки стряпать, сытушки стали. Узнал про это барин, приехал и говорит:

— Отдай, дедушка, жернова!

Старик говорит:

— Нет, не отдам.

— Отдай.

— Нет, не отдам.

Бился, бился старик, но барин отобрал жернова и увез. Узнал об этом петух, полетел за барином. Барин ушел в дом, а петух сел на забор и кричит:

— Ку-ка-ре-ку, барин, отдай жернова!

Барину надоело его слушать, он говорит:

— Слуги, слуги, бросьте петуха в стадо, чтобы его быки затоптали.

Слуги посадили петуха в стадо, а петух залез на быка и опять кричит:

— Ку-ка-ре-ку, барин, отдай жернова!

Барин говорит:

— Вы что, не можете петуха уничтожить? Бросьте его в колодец.

А в колодце-то воды мало было. Посадили петуха туда, он сел и говорит:

— Задок, пей, задок, пей, задок, всю воду выпей!

Задок всю воду и выпил. Открыли колодец — петушок вылетел, опять залез на ворота и кричит:

— Барин, отдай жернова, барин, отдай жернова!

Барину опять это надоело.

— Слуги, затопите баню, бросьте его туда, чтобы он там сдох.

Баню натопили, петуха туда бросили. А петушок говорит:

— Задок, лей, задок, лей, всю воду вылей.

Задок всю воду вылил и каменку залил. Петух вылетел. Побежали слуги, хотели петуха закопать, а он взлетел на ворота и кричит:

— Ку-ка-ре-ку, отдай, барин, жернова!

Барину надоело.

— Идите, слуги, заколите петуха и изжарьте, я его съем.

Побежали слуги, закололи петуха, изжарили и поднесли барину. Съел барин петуха, пошел по нужде, а петух высунулся и кричит:

— Отдай, барин, жернова!

Барин кричит:

— Слуги, бегите, берите топор и рубите его: вон он высунулся.

Один слуга взял топор и попал по барину, тот еле жив остался. Тогда барин говорит:

— Берите этого петуха и жернова и везите обратно старику.

Отвезли петуха — и снова у стариков были лепешки, шаньги и пироги.

52. Как ветер муку унес

Сказок раньше много было. Был и такой сказ. Жили недалеко друг от друга два брата. Один брат был бездетный и богатый, а у второго брата было много детей, и был он такой бедный, что и кормить ему их было нечем. Решил бедный брат у богатого попросить взаймы муки. Пришел и говорит: «Братец, дай мне муки взаймы». А тот ему: «Я тебе уже много муки давал, да ты никогда не возвращаешь». Но все-таки дал ему ведро муки. Пошел бедный брат, понес это ведро, вдруг откуда ни возьмись поднялся сильный ветер — муку из ведра выдуло и унесло. Пришел мужик домой без муки, пришел и заплакал, думает: «Где бы мне найти этот ветер, я бы ему сказал! Почему он моих детей оставил голодом, почему он не дал муку донести, которую мне брат с таким трудом одолжил!» И решил он искать идти этот ветер, чтобы тот ему муку вернул.

Шел-шел, долго ли, коротко ли, не знает ведь, где ветер живет. И вот в лесу набрел на избушку. Стоит избушка на куриных ножках, туда-сюда поворачивается. Подошел он к этой избушке и говорит: «Избушка, избушка, повернись к лесу задом, ко мне передом». Избушка повернулась, он зашел, а в этой избушке сидит Баба Яга-костяная нога, а нос у ней в потолок врос. Он и говорит:

— Милая бабушка, трудно тебе так сидеть?

— Да, — говорит Баба Яга, — трудно.

— Дай-ка я тебя освобожу.

Взял он ей нос из потолка достал, голову поправил. Пожил у ней денька три, рассказал ей все: «Живу-то я плохо, детей у меня много. Занял я муки у брата, а ветер дунул и выдул у меня всю муку, нечем мне теперь детей кормить. Пошел вот теперь этот ветер искать». Баба Яга раздобрилась, пожалела этого мужичка и дала ему волшебный клубок. «Вот, — говорит, — иди. Куда этот клубок покатится, туда и ты шагай. Дорога будет трудная, дальняя. Дойдешь до места, где дорога на три разделится. Вправо пойдешь — смерть найдешь; влево пойдешь — уродом будешь. А ты иди прямо, никуда не сворачивай. Там всякие звери будут рычать, кидаться, а ты не бойся, все иди, иди: они тебя все равно не тронут, потому что ты за клубочком идешь. В конце концов клубок приведет тебя на высокую гору, где ветер живет».

И вот пошел мужик. Шел, шел, видит: дорога на три части разветвилась. Но он вправо не пошел и влево не пошел, хотя там дороги были лучше, а пошел прямо. И вот дошел до такого места, где всякое зверье на него стало рычать-кидаться: волки, медведи, рыси. Страшно мужику идти, но все равно идет. Идет, идет, к зверям обращается ласково: «Звери, не трогайте меня, и я вас не обижу. Я иду по своим делам. Я иду к ветру, спросить, почему он у меня муку из ведра выдул, почему моих детей голодом оставил». И звери его не тронули.

Все идет, идет, идет мужик и дошел до большой горы. Поднялся на нее, видит: сидит там не то человек, не то зверь. Толстый, щеки у него красные, глаза навыпучку, дует-дует, и получается ветер. Мужик и думает: «То ли ругаться мне с ним, то ли ласково обойтись. Нет, руганью я тут ничего не сделаю, надо тут лаской». Подошел к нему, упал в ноги и говорит: «Ветер, ветер, ты могуч. Зачем же ты, такой сильный, такой хороший, оставил моих детей голодом? Зачем же ты у меня муку-то из ведра выдунул? Мне же детей кормить нечем, я же эту муку у брата занял, чтобы детей покормить, а ты у меня ее отнял».

Слушал, слушал ветер, даже дуть перестал, а потом и говорит: «Ну, раз уж ты ко мне так отнесся хорошо, раз ты меня назвал ласковым именем, а не обругал за то, что я у тебя муку выдул, дам я тебе за это скатерть-самобранку. Понеси эту скатерть домой. Там развернешь ее — и на столе у вас будет пища, и дети твои наедятся. А потом снова завернешь. Но кормить она вас будет только один раз в день, а остальное время вы должны сами работать и детей к работе приучать. Так будешь своих детей кормить, пока они не вырастут. А когда они вырастут, эта скатерть уже износится и кормить вас не будет, так что старайся детей воспитать хорошо, чтоб они встали на ноги и работали».

Взял мужик скатерть и назад пошел. Пошел, а клубок у него обратно покатился. Зашел он на обратном пути к Бабе Яге и поблагодарил ее за то, что она ему такой клубочек дала. Рассказал он ей, что нашел ветер, который у него муку унес, что тот дал ему скатерть, которая будет кормить его детей. Вернулся мужик домой, и, действительно, эта скатерть стала ему помогать. Один раз в день она их кормила до тех пор, пока дети не подросли. А когда скатерть износилась, они уже сами работать научились и стали жить-поживать да добра наживать.

53. Скатерть, развернись!

Жили-были старик со старухой. Старик лапти плел, а старуха была ленивая — ничего не делала, все больше на печи лежала. Жили они бедно, земли у них не было. Настало лето, хлеб поспел, и пошла старуха на чужое поле колоски обрезать. Колосков нарежет, принесет домой, кашу сварит из зерна. А старик все лапти плетет.

И вот однажды пошла старуха опять за колосьями, слышит: кто-то идет. Она испугалась, спряталась за елку — а елка была широкая, большая — и сидит. Смотрит: подошли двое мужчин. Подошли, тоже сели к этой же елке, что-то достали из-под корня и говорят: «Скатерть, развернись!» У них скатерть развернулась. «Молочко, налейся!» Молочко налилось. «Кашка, заварись!» Кашка заварилась. «Хлебушко, появись!» Хлебушко появился. Они поели этой каши с хлебушком. «По рюмочке!» И по рюмочке появилось.

Вот они наелись, напились, опять скатерть свернули, спрятали под корень и ушли. А старуха все выглядела, куда они эту скатерть положили, схватила скатерть и притащила домой, а старику не показывает. Говорит:

— Ступай, старик, куда-нибудь!

Он говорит:

— Да я и так щас пойду лапти продавать на базар.

Ушел.

Старуха скатерть достала и говорит: «Скатерть, развернись!» Скатерть развернулась, «Молочко, налейся!» Молочко налилось. «Кашка, заварись!» Кашка заварилась. «Хлебушко, появись!» Хлеб появился. «По рюмочке!» И рюмочка появилась. Старуха наелась, скатерть свернула обратно и спрятала, а сама пошла на печи лежать.

Старик пришел, лапти продал — чаю да хлебушка купил.

— Иди, старуха, есть!

— Нет, не хочу.

— Иди, старуха!

— Нет, не хочу.

Не стала со стариком есть и так сытая была.

Так и пошло. Вот уйдет старик в лес или на базар — старуха достанет эту скатерть, наестся, а старика не кормит. Старик думает: «Как это старуха у меня всегда сытая, чем она питается? Ничего ни стряпать, ни варить не стала, меня не кормит совсем».

Сказал, что в лес уйдет, а сам к окну приставил доску с обратной стороны, залез на нее и смотрит в окошечко, что старуха делать станет. А старуха вытащила из голбца скатерть, положила на стол и говорит: «Скатерть, развернись!» Скатерть-то и развернулась. «Молочко, налейся!» Молочко налилось. Тут доска-то возьми да и подломись под стариком — он и полетел. Ему неудобно стало, он скорей-скорей встал да и убежал, не показался старухе-то.

Потом пришел домой и говорит: «Старуха, тебя соседка в гости заказывала!» Старуха и отправилась. А старик достал эту скатерть — знал теперь, где ее старуха держит, — достал и говорит: «Скатерть, развернись!» Скатерть развернулась. «Молочко, налейся!» Молочко налилось. А дальше-то не знает, что говорить. Молочко-то из чашки-то и побежало на пол, ну и на полу много налилось молока-то, а старик не знает, куда деваться. Залез на лавку — до лавки молоко добежало; он на голбец[62] забрался — и до голбца молоко дошло; он на печь — и до печи. Старик на полати — молоко и туда добирается. Все, полный дом молока стал.

Той порой старуха вернулась. Открыла она дверь-то — молоко на нее как хлынет! Она это увидела и закричала: «Кашка, заварись!» И кашка заварилась, и полный дом стал каши.

Ну, а старухе все-таки к старику-то как-то надо пробраться.

— Где ты, старик, живой?

— Живой!

— Ну дак давай, оттуда проедай дыру!

И вот они, чтобы друг к другу пробраться, стали есть, дак три года эту кашу ели. Все ели, ели, больше и не делали ничего, все этой кашей питались. Ну, подостатки-то уж потом лопатой выгребли и на улицу выбросили.

А люди все думают: «Где это они что берут?» А старик сначала всех деревенских мальчишек, которые плохо питались, а потом и всех людей, которые в их деревне плохо жили, стал с этой скатерти подкармливать.

Так они и дожили до старости. Уж кому потом эта скатерть досталась — неизвестно.

54. Лутонюшка

Жила-была одна женщина, и был у нее сын, звали его Лутонюшка. Женщина была очень красивая, работящая, а сын весь в нее. Жили они на берегу, около большого озера.

Лутонюшка соорудил себе лодку и стал на озере рыбу ловить. Это ему очень нравилось, и мать была довольна, так как он много рыбы привозил. Бывало, мать напечет пирогов да шанежек и пойдет к Лутонюшке на бережок. Придет и начнет его кликать:

Иногда Лутонюшка услышит, а иногда и не услышит. Тогда она снова кричит:

Лутонюшка услышит, приплывет, отдаст ей рыбы ведро, поест у ней тут и опять уплывет. А она приходит домой, приберет ату рыбку, часть сварит, часть соседям снесет, ну а что лишнее, и продаст. На другой день Лутонюшка опять рано-рано уплывет, а мать снова днем идет к берегу его покормить. Опять кличет:

Лутонюшка и приплывет к ней. Опять они обменяются: она ему пирожки, да шанежки, да кашку масленую, да молочка бутылочку, а он ей рыбы ведро.

А тут на берегу недалеко жила одна женщина, ведьма. А у этой ведьмы была дочь. Вот захотелось им этого Лутонюшку съесть. Ведьма подслушала, как мама Лутонюшку зовет, пришла раньше ее и кричит:

А Лутонюшка думал, что это мама его кричит. Приплыл, а ведьма его цап-царап в мешок и утащила домой. Утащила и закрыла, никуда не отпускает. И в тот же день велела дочери жарко истопить печь, чтобы изжарить Лутонюшку и съесть. Истопила дочь печь и говорит: «Иди, Лутонюшка, садись вот на лопату, я тебя в печь посажу». Ну, куда Лутонюшке деваться, пришлось сесть на лопату. Сел он на лопату, ноги раскинул: одну вправо, другую влево, — а руки вверх поднял. Толкала, толкала она его на лопате, никак не может затолкать его в печь, говорит:

— Лутонюшка, что ты так-то, ты свернись, как кошечка.

Он говорит:

— А я не умею, покажи мне как.

А она говорит:

— Да вот так! — легла сама на лопату-то и свернулась.

А Лутонюшка взял лопату-то, швырк в печь и заслонку припер. Ведьмина дочь и изжарилась. Хотел Лутонюшка убежать, но кругом все было заперто. Забрался он на полати, спрятался в угол и лежит.

Пришла ведьма.

— Ну, пахнет хорошо, вот я щас позавтракаю.

Раскрыла печь, достала мясо и начала есть. Наелась досыта и катается по полу.

— Эх, покататься бы мне, поваляться бы мне на Лутонюшкиных-то косточках!

А Лутонюшка с полатей не вытерпел и говорит:

— Покатайся-ка, поваляйся-ка на дочериных-то косточках!

Она услышала, посмотрела, покликала — и правда, дочери нет. Ну, думает, ладно, пуще того рассердилась на Лутонюшку:

— Изжарю я тебя, все равно съем!

Опять жарче того печь натопила. Лутонюшку поймала: сбежать ему некуда. Говорит:

— Садись на лопату.

Он сел, опять точно так же ноги в разные стороны растопырил, а руки вверх поднял. Она его толкала, толкала, никак не могла затолкать. Говорит:

— Дак, Лутонюшка, что это такое, неужели ты не можешь свернуться, как кошечка?!

— Это как, как кошечка? Я не умею.

— А вот так.

Лутонюшка говорит:

— Ну, покажите, как это?

Свернулась ведьма на лопате, а он швырк ее в печь и затолкнул. А сам закрыл заслонку покрепче, знает, что в доме больше никого нет, стал дверь коверкать, ломать, выдергивать. Освободился и прибежал домой к маме, рассказал, что он у ведьмы был да что с ведьмой и ее дочерью справился. Мать его одобрила, похвалила, но на речку больше не отпускала, пока он не подрос. Он немножко подрос и снова стал рыбу ловить. И стали они жить-поживать и добра наживать. На том и сказке конец.

55. Ваня-полешко

Когда-тося жили старик со старухой, не было у них детей. Взяли они полешко, стали его чесать и вычесал и из полешка мальчика, Ванькой его назвали. Ванька стал ходить и все делать. А старики че — вот радехоньки стали, что, видишь, у них Ванька появился. Ванька все в доме делает, помогает.

А от них была речка недалёко. А на том берегу жила Баба Яга с тремя дочерьми. И вот они стали заманивать парня-то: «Давай, иди к нам, мы тебя блинами, шаньгами накормим». А тятя Ваньке наказывает: «Ты за речку не ходи: там Баба Яга живет». А у Ваньки лодка была, сделали ему старики, чтобы он рыбачить ездил. Он и уплыл в лодке на другой берег. Девки, дочери Бабы Яги, его подманили и у себя закрыли. А Баба Яга говорит старшей дочери: «Мы сейчас уйдем, а ты его к нашему приходу поджарь». Оставили дочь одну дома. Дочь печь жарко истопила и говорит: «Давай садись на лопату! Я тебя поджарю, мамка так велела». — «Ну как я сяду? Как я сяду? Я ни разу на лопате не сидел. Я не могу сесть! Ну-ка, ты покажи, как сесть-то!» Она села, ножки скорчила. Он ее в печку — раз! — толкнул, заслонку закрыл, подпором подпер — все, девка испеклась. А сам в подпол залез и сидит там под полом-то. Баба Яга приходит с девками, а уже на столе мясо-то. Смотрят, а третьей девки где-то нету, куды-то убежала, наверно. Ну, убежала и убежала. Они сели, сидят, нажрались мяса-то и валяются по полу: «Покататься бы, поваляться бы на Ванькиных-то косточках». А он там в голбце кричит: «Покатайся, поваляйся на дочериных-то косточках!» — «Ух он, — говорит Баба Яга, — он дочерь-то у нас испек!» Назавтра оставляет другую дочь: «Ты сильнее буди, ты его испеки!» — «Испеку!» — дочь обещает. Однако Ваня и ее так же испек. На третий раз уже третью дочерь оставляет Баба Яга. И снова все повторилось. Всех сожрала сама Баба Яга. Тожно сама осталась и говорит: «Седня я все равно пожарчей печку истоплю, его испеку и съем». Печку истопила. Стала Ваню на лопату сажать. Ваня и говорит: «Ну как я сяду, если я ни разу на лопате не бывал? Ты, бабушка, пожалуйста, сядь сама и покажи мне и тожно испеки меня, раз шибко уж тебе охота мое мясо ись». Села Баба Яга сама на лопату и говорит: «Давай вот так! Вот так, вот так укладывай руки». А у Бабы Яги когти большие, она не может их никак укласть. Как только уложила, он ее в печку — тур! — и испек. Жердью, что загодя приготовил, печку припер. Она кричала-кричала в печке и испеклась.

Тут отец приезжает, ищет его: «Где ты, где ты, наш Ванюша?» — «Я Бабу Ягу в печке испек, не бойтесь, сейчас Бабы Яги уж не будет за рекой!»

Щука да елец — там и сказке конец!

56. Бисдунок

Жил-был старик со старухой. Жили-жили, и не было у них детей. Вот они думают, как же бы им детей приобрести. Они поставили кадку на печь и все туда сложили: и мусор всякий, и помои, и всякую грязь. И все квасили, квасили, и все это у них там укисло. Они встали, посмотрели — а там мальчишка сидит, такой косматый, толстый. Они достали его оттуда. А как его назвать? И назвали его Бисдунок.

Вырос этот Бисдунок, стал большой, сильный, косматый, ест здорово. И вот однажды старуха села прясть и уронила в голбец клуб[63] да простень[64]. Послала Бисдунка:

— Сходи-ка, сынок, в голбец, достань-ка мне клуб да простень.

А Бисдунок был всегда жадный, голодный. Пока в голбец лазил, съел и клуб, и простень. Вылез и говорит:

— А я съел клуб и простень. И тебя сейчас съем.

Пришел старик с топором с улицы, говорит: «Зачем же ты клуб с простнем съел? А баба где?» А он взял и старика съел с топором. Побежал по улице. Идет, а там мужики едут, сено везут на лошади. Смотрят: кто-то толстый такой шагает. Они остановились, спрашивают: «Что это ты идешь так?» А он взял да и проглотил и их всех вместе с возом и с лошадью. Идет дальше. Видит: баба с коромыслом, ходила белье полоскать, несет на обоих концах коромысла белье. Он взял подошел к ней и ее съел.

Идет бык рогатый по деревне: «Му-му!» Бисдунок к нему подошел и его съел. Смотрит: ребятишки катаются с горы на санках. Гора крутая, а санки ребята большие притащили. Бисдунок и говорит: «Дайте, я прокачусь». Сел на сани. Они его с горы-то как толкнут попуще, он как покатился, покатился да и накатился санями-то, своим пузом большим на угол бани. Пузо-то у него распоролось, оттуда и выскочили баба с клубком да с простнем, старик с топором, мужики с сеном, баба с ведрами и даже бык последний вышел. И все были очень рады. А Бисдунок, как пузо у него лопнуло, так и пропал. И не стало жадного Бисдунка. На том и сказке конец.

57. Глинышек

Жили-были дед и баба, детей у них не было. Вот баба и говорит деду: «Слепи-ка, дед, мальчика из глины и поставь на печку сушиться». Так дед и сделал: слепил мальчика из глины и положил на печку сушиться. Вечером с печки раздается голос: «Дедка, бабка, я есть хочу!» Посмотрели дед с бабкой на печку — а там живой мальчик.

Обрадовались старики, усадили мальчика за стол, накормили. Съел мальчик все, что было в доме, и запросил еще: «Съел я хлеба пять горбушек, молока пять кадушек и тебя, дед, съем». И съел деда. Съел и говорит бабке: «Съел я хлеба пять горбушек, молока пять кадушек, дедку с клюшкой и тебя, бабка, съем». И съел бабку. Вышел мальчик на улицу, смотрит: косари идут — и говорит им: «Съел я хлеба пять горбушек, молока пять кадушек, дедку с клюшкой, бабку с прялкой и вас, косари, съем». И косарей съел. Идет дальше, а навстречу ему лесорубы. И говорит он им: «Съел я хлеба пять горбушек, молока пять кадушек, дедку с клюшкой, бабку с прялкой, косарей с косами и вас, лесорубы, съем». И съел. Идет дальше, повстречался ему баран с большими рогами. И говорит мальчик барану: «Съел я хлеба пять горбушек, молока пять кадушек, дедку с клюшкой, бабку с прялкой, косарей с косами, лесорубов с топорами и тебя, баран, съем». А баран ему отвечает: «Ты встань под горку и открой рот пошире, а я разбегусь и прыгну прямо тебе в рот». Послушал его мальчик, встал под горкой, раскрыл рот. Баран разбежался да как ударит мальчика — тот и разлепился. Глина рассыпалась, и вышли на свет дедка с клюшкой, бабка с прялкой, косари с косами и лесорубы с топорами.

58. Нюрочка-снегурочка

Жили-были старик со старухой, а детей у них не было. А раз нет детей, значит, нет и внуков. Как же им быть? Все-таки хотелось дочь или внучку приобрести. Взяли да из снега девочку и слепили. А когда сели обедать, вдруг в комнату заходит девочка и говорит:

— Папа, мама, я тоже есть хочу.

Они обрадовались, что их назвали папой и мамой.

— А кто, — говорят, — ты такая?

— А я Нюрочка-снегурочка. Вот та, что вы сейчас из снега слепили.

Они тем более обрадовались. Посадили ее за стол, не знают, чем ее и напоить, чем и накормить, все угощения перед ней переставили.

И стала она у них жить. Вот зима прошла, стало тепло. Ягоды выросли. Прибежали подружки и говорят:

— Отпустите Нюрочку-снегурочку за ягодами.

А старики:

— Нет, не отпустим: она еще у нас маленькая.

А подружки настаивают: отпустите да отпустите, отпустите да отпустите. А старикам тоже охота ягодок, они взяли да отпустили. Дали ей красивую-красивую чашечку. Вот побежали девочки со своими чашечками, катают эти чашечки по земле и говорят:

— Чашечка, чашечка, полная-волная, верховата!

Прибежали в лес и стали ягоды собирать. Девочки-то все ягоды-то едят да едят, а Нюрочка-снегурочка все в чашечку да в чашечку собирает. И всех вперед насобирала полную чашечку с верхом.

А девочкам завидно стало, что у ней чашечка полная, а у них ягод только еще на донышке, они и решили эту Нюрочку-снегурочку убить и ягодки разделить. Так и сделали. Ягодки ее разделили, остатки набрали и домой прибежали. А старик со старухой спрашивают:

— А где же наша Нюрочка-снегурочка?

— Так она, — говорят, — давно насобирала, давно уже домой ушла.

Заплакали старик со старухой. Нюрочки-снегурочки час нету, два нету, вечер настал. Пошли искать. Искали, искали — нигде не нашли. На второй день опять пошли — так и не нашли. А Нюрочка-снегурочка лежит в чаще закопанная.

Шел по лесу какой-то прохожий, дядечка. И увидел: очень красивая трубочка из земли растет, а на трубочке какой-то еще красивый цветочек. Он взял и срезал эту трубочку — цветочек упал. А из трубочки он сделал пикульку. Идет пищит, играет. И вдруг эта трубочка человеческим голосом запела:

Он думает: «Что такое?» Второй раз проиграл — опять это же. Пошел в деревню. И как раз зашел в тот дом, где жили старик со старухой. Он им проиграл то, что трубочка поет. А старик и просит:

— Ну-ка, дай-ка я поиграю.

Взял у него, стал в эту дудочку дуть, а дудочка то же:

А старуха говорит:

— Ну-ка я.

Выхватила трубочку и стала в трубочку дуть, а трубочка и поет:

Она думает: «Это же Нюрочка-снегурочка в трубке сидит». Взяла, как топнула по трубочке, оттуда Нюрочка-снегурочка и выскочила.

И вот стало радости у старика и старухи сколько много. И дяденьку этого наградили за то, что он им эту трубочку принес. И стала Нюрочка-снегурочка расти-подрастать и родителей почитать.

59. Анна-снеженичка

Жили-были дед да баба. Детей у них не было. Вот пришла зима, старуха и говорит старику: «Давай сделаем Анну-снеженичку». Как сказали, так и сделали. Принесли снежок, вылепили девочку, стала она с ними жить. Вот настало лето. Пришли к Аннушке девушки и говорят: «Пойдем с нами в лес по губки[65] да по ягодки». Аннушка-снеженичка им на это отвечает: «Да нет, у меня башмачков нету». Ушли девушки, потом опять приходят: «Аннушка-снеженичка, пойдем с нами в лес по губки да по ягодки». Аннушка им опять: «Да нет, у меня платочка нету». На третий раз пришли девушки и опять зовут. Аннушка им и говорит: «Не пойду, у меня плетеночки[66] нету!» — «Дак возьми у бабушки да у дедушки». Так и сделали. Пошли в лес. Шли, шли, шли. Вот уже плетеночки у всех полные, а домой не знают как идти. Заблудились. Вдруг видят: избушка стоит. Постучались, зашли. В избушке той жил Ванька-коростовик. Он их накормил, обогрел, а потом принес ступку, поставил у порога и говорит: «Кто перескочит — домой пойдет; а кто нет — останется». Все девушки перескочили, а Аннушка не смогла. Ванька-коростовик и не отпустил ее домой. Принес зыбку[67], лег в нее и велел качать его. Вот Аннушка-снеженичка сидит, байкает[68]: «Спи час, спи два. Спи час, спи два». Когда Ванька уснул, Аннушка вышла на крылечко, села на ступеньки и плачет. Идет мимо избушки заяц и спрашивает: «Почто, Аннушка, плачешь?» Аннушка ему и отвечает: «Да как мне не плакать. Ванька-коростовик меня домой не отпускает, велит его байкать». Заяц ей и говорит: «Садись на меня, я тебя домой отвезу». Вот Ванька проснулся, глядит: Аннушки-снеженички нигде нет, — бросился вдогонку, догнал зайца, схватил девочку под мышку, унес обратно, опять велит байкать. «Спи час, спи два. Спи час, спи два». Уснул Ванька. Аннушка опять на крыльцо вышла, плачет. Шел мимо волк и спрашивает: «Почто, Аннушка, плачешь?» — «Да как мне не плакать? Ванька-коростовик домой меня не пускает, велит его байкать». — «Дак садись на меня, я тебя отвезу домой». Ванька-коростовик проснулся, опять бросился в погоню, опять схватил Аннушку под мышку, опять принес домой, велит байкать. Уснул. Аннушка опять на крыльце сидит, плачет. Идет мимо медведь: «Почто, Аннушка, плачешь?» — «Да как мне не плакать? Ванька-коростовик меня домой не пускает». Медведь говорит: «Садись на меня, я тебя домой отвезу». Ванька-коростовик проснулся, бросился в погоню и на третий раз догнал Аннушку, опять домой принес и заставил его байкать. На четвертый раз уже потеряла Аннушка всякую надежду. Сидит на крыльце, плачет. Идет мимо бык и говорит: «Му! Почто, Аннушка, плачешь?» — «Да как мне не плакать! Ванька-коростовик меня домой не пускает, велит его байкать!» — «Не плачь, Аннушка-снеженичка. Ты возьми-ко лучше сук, сделай из него пробку и в задок мне забей. Вот Ванька проснется, бросится за нами в погоню, как будет нагонять, ты пробочку-то выдерни, я ему все шары-то и залеплю». Так и сделали. Ванька-коростовик побежал на речку умываться, а Аннушка-снеженичка убежала домой на быке.

60. Девочка-курочка

Жили-были старик со старухой. У них детей не было. Вот старушка и говорит: «Я уже робить не могу: ни посуду помыть, ни в избе подмести. Надо нам все равно ребешка какого-то!» Тут какая-то старушка приносит им курочку: «Вот вам курочка Ряба, пусть у вас живет». Взяли они эту курочку Рябу. А как они уйдут из дому-то, курочка Ряба превращается в девочку и все по дому делает. А старики придут домой — у них везде все прибраное, на столе ужин готовый. Они своим глазам не верят: «Как это? Кто это все делает?» А курочка на окошечке сидит, их дожидается: «Ко-ко-ко-ко-ко, ко-ко-ко!» — радуется им, старикам. Старуха и спрашивает: «Не ты ли это все сделала? Ну как ты могла все это сделать?» А курочка только: «Ко-ко-ко-ко-ко, ко-ко-ко, ко-ко!» Назавтра опять старики идут со двора, а старуха думает: «Дай-ко я подкараулю, узнаю, как и че». В щелочку глядит: курочка вышла середь пола — фырк! — перышки все отпали, и она в девочку-красавицу превратилась. Старуха за стариком побежала, привела его и рассказывает: «Вот ведь у нас какая радость-то дома!» А девочка-курочка и говорит: «Почему ты, бабушка, в щелочку глядела? Вон как все неплохо было, а теперь ведь я заболела. И болеть буду, если еще будешь глядеть. Ты понорови маленько, больше не гляди. Я сама превращусь потом в девочку насовсем, когда мене срок придет. Я заколдованная». А тут старушка, которая им курочку Рябу принесла, научила: «Ты ее поцелуй». Старуха ее поцеловала, и курочка в девочку превратилась. И до сих пор они все живут, все старушку слушают.