Русский капкан

16

Сергей находился в Котласе уже четыре дня. Отец был завален мобилизационной работой. Он даже ночевал в своем кабинете – отводил два часа и то с перерывами – на сон.

А что касается сына…

– Отдыхай, присматривайся. Как рана? Сильно беспокоит?

– Терпимо… Маленько саднит. Может, на погоду.

– Смотри, чтоб рана не открылась. Со мной такое было. Загляни в госпиталь. Там врачи опытные. Я предупрежу.

Он заглянул, и чуть было себя не выдал. Выручило солдатское обмундирование. В перевязочной наткнулся на человека, который весной плыл вместе с ним на «Олимпии». На нем была форма русского офицера инженерных войск, но не военного врача.

Так и не показав свое ранение, Сергей вернулся на квартиру. Нужно было дождаться отца и спросить, как давно этот человек работает в госпитале военным врачом?

В тот день отец так и не появился. Но удалось поговорить и ближе познакомиться с комендантом штаба. Матрос Лузанин прибыл из Питера в одной команде с Павлином Виноградовым. Вскоре Павлина, как толкового организатора, избрали в губисполком, а Матвея Лузанина, сигнальщика эсминца «Стремительный», по рекомендации Александра Самойло назначили руководить хозяйственной частью губернского совета вместо эсера Колунцева, расстрелянного за продажу красноармейского обмундирования. По совместительству Лузанин исполнял обязанности коменданта штаба Шестой Красной армии.

Относительно Лузанина отец сказал Сергею:

– Матвею можно верить. Честный, и любовь к Родине у него в крови. К врагам беспощаден. Даже слишком.

О Матвее Лузанине в армии ходили противоречивые слухи и даже легенды. Пойманного агента он умел разговорить, что тот раскрывал перед ним все тайники своей души. Да, собственно, агент без многословия раскрывался, достаточно было Матвею сказать:

«Если не соврал, оставлю тебя служить при штабе. А коль соврал, не обижайся».

При этом он похлопывал тяжелой, как свинчатка, ладонью по деревянной кобуре маузера.

Расстреливал редко. Подследственные уже были наслышаны о необыкновенных методах допроса, надеялись на снисхождение: чистосердечное признание расценивалось как шанс сохранить себе жизнь, а в отдельных случаях – и свободу. Уличенные в шпионаже тоже хотели жить. И Лузанин предоставлял им такую возможность. Если соврал – пуля в лоб, сказал правду – служи трудовому народу на страх врагам революции. По документам Миненков был призван в Красную армию в феврале 1918 года Саратовским горвоенкоматом, зачислен в гарнизонный госпиталь города Котлас в марте того же года. Документы достоверные.

– Миненков, если это Миненков, приплыл на крейсере «Олимпия» в конце мая этого года, – стоял на своем капитан Самойло. Забывчивостью капитан не страдал.

Комендант был непреклонен. Он лично поднял картотеку, выписал на отдельный листок номер приказа и число, когда врач приступил к исполнению своих обязанностей.

– Так что вы, Сергей Витольдович, ошиблись относительно военврача Миненкова, – заключил комендант.

– И все же…

Это «все же» заставило коменданта пойти капитану навстречу:

– Если настаиваете, проверим еще раз.

Пришлось в отсутствие военврача Миненкова осмотреть его личные вещи. Все вещи были из России, за исключением пары шелкового нательного белья. Служивые люди высокого ранга, чтоб избежать педикулеза, носили шелковое нательное белье.

Подозрение на шпионство Миненкова вроде отпало. Уже на следующий день комендант, придавленный текучкой, как будто об этом забыл. Но, будучи дотошным чекистом, он все-таки помнил. Встретившись с Сергеем на крыльце штаба, осторожно спросил:

– Тот человек, который плыл на «Олимпии», откуда родом?

Сергей пожал плечом: оказывается, комендант все-таки помнил о подозрении.

– Его настоящая фамилия случайно не граф Ненковский? Мирон Игнатьевич.

«Стоп!» Сергей насторожился. Из тайника памяти возникло услышанное на крейсере редкое для русского имя «Мирон». Так женщина обращалась к мужчине с родинкой на верхней губе, который плыл вместе с ней на крейсере. И слово «граф» произносилось.

Стали вспоминать некоторые подробности недавнего времени, как-то связанные с врачом Миненковым. Неожиданно для присутствующих кто-то из участников совещания потерял сознание, как потом оказалось, на голодный желудок выкурил гаванскую сигару.

В последнее время на городских толкучках – в Архангельске, Котласе, Вологде – стали появляться наряду с прочим контрабандным товаром и гаванские сигары, раньше о них и слыхом не слыхивали – довольствовались тамбовской махоркой. Но уже с прошлой зимы с махоркой участились перебои, зато сигары на рынке стали в доступных ценах. От сигар исходил приятный запах мятной травы, сами курильщики стали замечать, что если сигару выкуришь натощак, появляется легкое головокружение, и даже на некоторое время можешь потерять сознание. Так случилось и с полковым инженером резервного полка. Накурился гаванской сигары.

Из гарнизонного госпиталя был срочно вызван военврач Миненков. В зале он появился с туго набитой санитарной сумкой. С ней Миненков никогда не расставался. Пока шло совещание, он приводил пострадавшего в чувство. Называл причину недомогания: «Дистрофикам курить не советую». Но курила вся Россия, не исключением был и Северный край. Нередко за неимением сахара выдавали махорку. Любители экзотики махорку меняли на сигары. Тайком, чтоб никто не заподозрил, и Миненков менял сигары на махорку. Сигары всегда были при нем. Загадкой оставалось: откуда они у него?

Миненковым занялся особый отдел завесы. Чекисты выяснили: сигары ему доставляли из Архангельска, а кто, оставалось загадкой. Однажды в тайге милицейский патруль – добровольцы-охотники – перехватили пожилого мужчину в старом романовском полушубке, по всей видимости, бегуна-спекулянта. Тогда их немало шастало таежными тропами. На окрик патруля бегун не остановился, бросился в ельник. Пришлось выстрелить вдогонку. Пуля догнала. Документов при нем не оказалось, а вот мешок с гаванскими сигарами патрульный подобрал, передал в котлаское ЧК.

Командующий фронтом распорядился: партию сигар, конфискованных при задержании спекулянта, отправить в Петроград в медицинскую лабораторию при Петросовете.

В штабе завесы не сомневались: интервенты уже начали диверсионную работу. Благо они платили не зелеными сорокарублевыми керенками, а продуктами – яичным порошком, галетами, сахарином.

– Что-то подобное немцы предпринимали в четырнадцатом году, – вспомнил Александр Александрович Самойло. – В прифронтовой полосе свирепствовала дизентерия. В лежку лежали целые батальоны. Но, вопреки неприятелю, русская медицина оказалась на высоте. Нашла верный способ лечения.

– Знаем! – сказал командующий и улыбнулся. – Солдатам стали выдавать водку.

– И офицерам, – напомнил заместитель командующего, – а заодно и генералам.

– Я понял, куда вы клоните… К счастью, дизентерии в войсках не наблюдается.

– И все-таки…

– В чем-то вы имеете рацию. От цивилизованных оккупантов можно ожидать всякой гадости. К нам пришли не только англичане и французы. Их вояж еще в прошлом столетии Россия запомнила. Уже на памяти наших отцов они побывали на юге, оставили в Крыму свой кровавый след. А теперь у нас на Севере начинают большую кровь. Зверь опасный, если учесть, что к ним присоединились грабители с замашками пиратов. И не только с замашками… Этого врага североамериканские индейцы назвали предельно коротко, – янки, что означает «волки». Порода североамериканских волков отличается изощренным коварством. Так что и североамериканских парней в Европе еще мало кто знает. Янки при равном количестве противоборствующих сил, как правило, нанимают убийц… При этом, что характерно, ищут предателей среди того народа, против которого они воюют: на Кубе – среди подлых кубинцев, в Пуэрто-Рико – среди подлых пуэрториканцев… Нанимать убийц – это уже чуть ли не национальная черта характера денежного янки.

– Значит, вы предполагаете, что в Архангельске на «Олимпии» пришли нанятые в метрополии убийцы? – рассуждал и как бы спрашивал Александр Александрович, хотя в этом он не сомневался. Экспедиция, по существу, пиратская, да иначе и не могло быть. При заключении контракта сразу же оговаривалась сумма.

– Скоро узнаем… – сказал Кедров и тут же для уточнения спросил: – В каких числах англичане и американцы намереваются перейти в наступление?

– По данным нашей войсковой разведки, это произойдет в последних числах августа.

– А что сообщают ваши лазутчики?

– В первых числах сентября.

– Почему такой разнобой?

– Торгуются. Белогвардейцы также жаждут воевать за деньги.

– Источник надежный?

– Вполне.

Командующий фронтом не стал уточнять, что собой представляет источник. Но если бы настаивал, все равно генерал Самойло сохранил бы его в тайне.

История знает немало примеров, когда государственные секреты продают не только алчные генералы (в любой армии их достаточно), но и так называемые дворы. Царствующий двор, как и семья президента, – пожалуй, самый вероятный источник добычи секретов. Вражеская разведка считает за честь завести знакомства в царствующем доме, войти в доверие к влиятельным особам с далеко идущими целями.

В академии Генштаба полковнику Самойло в течение года читали курс лекций по агентурной разведке (наряду со стратегической) выдающиеся русские разведчики, в их числе генерал Обручев, генерал от инфантерии Артамонов, в недавнем прошлом начальник Генерального штаба. В своих лекциях они подчеркивали, что измена и предательство губит то государство, где у власти люди равнодушные, а равно враждебные к своему отечеству.

«Только истинные сыны отечества, – писал генерал Драгомиров, выдающийся военный педагог, – душой и сердцем любящие Россию, никогда не пойдут на предательство».

Эти слова помнили бывшие слушатели Академии Генерального штаба тогда еще полковники, в скором времени ставшие генералами Евгений Миллер и Александр Самойло.

Помнили, но поступили по-разному. Согласно своим убеждениям, они самим непосредственным образом влияли на судьбу Русского Севера. Жизнь развела их по разные стороны фронта, бывших сокурсников и почти друзей сделала непримиримыми врагами. В понятие «Россия» они вкладывали разный смысл. Суть его обнажилась уже в первом противоборстве враждующих сторон.