Сабля атамана (рассказы)

Джигит с берегов Таныпа[12]

Отряд пугачевского полковника Изибая Ямбаева на рассвете выступал из деревни.

С копьями и кольями, с тугими луками и старыми дедовскими саблями, подымая дорожную пыль, ехали всадники на косматых башкирских лошадках, шагали пешие. Далеко разносилась боевая песня. Джигиты пели о родной и любимой земле, о серебряных водах реки Белой…

Вся деревня провожала повстанцев. Печальные женщины в белых кафтанах долго стояли за околицей у ослепительно белых берез и всё глядели из-под ладоней в пыльную даль, туда, где за голубыми холмами скрылись их мужья, сыновья и братья.

…Вечером отряд вернулся в деревню без песен. Ряды его заметно поредели.

На Уфимском тракте пугачевцы встретились с войсками царицы. Отважно бились повстанцы. Но разве могли они осилить вооруженных ружьями и пушками солдат?!

В бою пали самые храбрые, и тогда Изибай приказал отступать.

Отступали, преследуемые эскадроном драгун. Убитые и раненые остались на поле боя. Лишь тело Аргемблата, друга и помощника Изибая, привезли в деревню.

В молчании прошли повстанцы мимо кудрявого березняка и остановились за деревней, у одинокого раскидистого дуба, выросшего на самом склоне крутого холма.

Копьями и саблями вырыли под дубом яму. Тело Аргемблата обернули белой берестой и опустили в яму.

Над открытой могилой встал Изибай Ямбаев. Его суровое, изрытое оспинами лицо было печально.

— Пусть земля, в которой ты лежишь, будет тебе мягка, — сказал он. — Прости нас, если при жизни твоей мы обидели тебя чем-нибудь… А мы никогда не забудем, что ты погиб за край родной. И, когда будет наш народ свободен и счастлив, мы вспомянем тебя добрым словом…

Изибай замолчал. Все запели похоронную песню. Тоской и горем звучал ее напев в вечерней тиши.

В песне пелось о том, как лихой богатырь оседлал медногривого коня, взял в руку саблю, подобную молнии, и поскакал в бой за народное счастье. В сражениях сиял он среди богатырей, как светлый месяц среди ясных звезд. Но вот закрыла светлый месяц мрачная туча — взяла богатыря черная смерть…

А вокруг могильного холма цвела земля и кипела жизнь.

«Нет, не умер лихой джигит — жив он в славных делах! Вовек не заржавеет его сабля, сверкая над врагом!» — шелестят над холмом листья дуба.

И те же слова слышны в шорохе буйных цветов и трав, колышущихся под ветром. И закатное солнце, что завтра снова поднимется над землей, как будто тоже говорит об этом.

— А теперь подумаем о себе, — сказал Изибай, когда засыпали могилу. — Как нам жить дальше, как бороться. Против нас идет великая сила врагов, а нас можно перечесть по пальцам. Надо собирать новое войско. Надо послать верных людей, чтобы они кликнули народ по деревням и аулам. А всем остальным скрыться в лесу и ждать до поры…

Молча слушали джигиты своего полковника: правильно решил Изибай и все были с ним согласны.

— Ты, Ялкий, — продолжал Изибай, — поскачешь в башкирские степи, а на пути заедешь к берегам Таныпа. Там стоит илем, в котором жил Аргемблат. Найдешь его родных и скажешь: «Ничто не вечно на свете: в осенний день улетает на юг птица, время крушит сталь клинка. Настал час и Аргемблата: погиб богатырь, пал в бою с саблей в руке…» Скажешь и как можешь утешишь, поможешь пережить горе. А если есть в его доме способные носить оружие, пусть идут к нам мстить врагам за кровь Аргемблата.

Когда ночь покрыла деревню, Ялкий оседлал коня.

Три дня спустя в лесной лагерь Изибая Ямбаева на тонконогом и быстром, словно взнузданный ветер, коне прискакал юноша лет шестнадцати. На парне были длинная марийская рубаха и белая шляпа, в ушах поблескивали серебряные серьги, а за плечами висел лук и лыковый колчан со стрелами.

— Где полковник Ямбаев? — звонким, ломающимся голосом спросил парень.

— Здесь, — ответил Ямбаев, выходя из шалаша. Потом, взглянув на парня, усмехнулся: — Э-э, думаю, какой это арслан-батыр[13] шумит? А тут безусый мальчишка. Ну и румян же ты, парень, прямо красная девица.

Парень вспыхнул, потом нахмурился:

— Девица, говоришь… Неужели мужчина отличается от бабы только усами? Козел моего отца тоже бородат, значит, и он батыр?

Вокруг раздался дружный хохот. Ответ парня понравился.

— Ловко отрезал! — крикнул кто-то весело.

— Джигит… Якши джигит… Настоящий джигит, — одобрительно сказал стоящий рядом с Ямбаевым седой башкир в красной шапке.

— Откуда ты? — улыбаясь, спросил Ямбаев парня.

— С Таныпа, — сурово сдвинув брови, ответил тот.

— С Таныпа? Оттуда родом был мой друг Аргемблат, — задумчиво сказал Ямбаев. — Храбрый был воин. Погиб он.

— Аргемблат был хороший человек. Я знал его, — дрогнувшим голосом сказал юноша и, помедлив, твердо закончил: — В нашем крае много таких богатырей, как Аргемблат.

Изибай Ямбаев пристально вглядывался в лицо парня, ему показалось, что он чем-то похож на Аргемблата.

— Ну ладно, — сказал Ямбаев, — иди к сотнику Назарке. Да, а как тебя зовут?

— Келтей.

— Келтей-батыр, значит… — И, бросив еще один внимательный взгляд на парня, Ямбаев повернулся и скрылся в шалаше.

Келтей быстро разыскал Назарку, пожилого русского мужика в солдатском кафтане. Назарка сидел у костра и что-то рассказывал весело скалившим зубы приятелям.

Келтей тоже присел к огню. Он знал очень мало русских слов и не понимал, что рассказывал Назарка и чему смеялись все вокруг.

Келтей сначала смотрел в костер, потом потихоньку стал рассматривать сидевших у костра. Вот башкир в красной шапке, тот, что давеча назвал его джигитом; рядом с ним пожилой мариец в белом суконном кафтане, а немного поодаль стоит бородатый казак в лохматой бараньей шапке. Все незнакомые и все родные, близкие какие-то. Рваные рубахи, заплатанные кафтаны, стоптанные лапти — видать, запросто живут эти люди с тяжким трудом и вечной нуждой…

Вдруг совсем близко, в черных кустах, раздался резкий свист. Послышались шум, голоса, и, ломая кусты и треща валежником, к шалашу Ямбаева прошел татарин-лазутчик.

Немного погодя Ямбаев и татарин вышли из шалаша и подошли к костру.

— В нашу деревню сегодня прибыл отряд драгун, — сказал Ямбаев. — Они не ожидают нападения. Надо их взять врасплох. В деревню поскачет сотня Назарки. Ну как, ребята, справитесь?

— Не в первый раз, — ответил за всех Назарка.

Лагерь проснулся. Закопошились люди, заржали кони.

Сотня Назарки умчалась к деревне, и вместе с нею Келтей.

Гулко раздается в ночи топот конских копыт. Как ветер, влетели пугачевцы в деревню. Прогремел запоздалый выстрел опомнившегося часового, но пугачевцы уже неслись по всем улицам.

Враги были захвачены врасплох. Только небольшой кучке драгун во главе с офицером удалось вырваться из деревни.

Бешено погнали драгуны своих коней, спасаясь от гибели.

Пугачевцы открыли им вслед стрельбу, но оперенные стрелы уже не доставали врагов.

Тогда Келтей резко рванул поводья, и его конь вышел вперед.

Келтей на ходу выхватил лук и натянул тетиву. Зазвенела тетива, молнией блеснула стрела, и драгунский офицер, покачнувшись, стал валиться с коня.

— Молодец, Келтейка! — крикнул Назарка.

Пугачевцы приостановились у полевых ворот[14]. Прямо за деревней чернели поля, и вдали скакали драгуны.

— Эх, уходят!

— Не догнать… — переговаривались пугачевцы.

Вдруг Келтей бросился прямо через поле, наперерез драгунам. Он выскочил на дорогу, врезался в гущу врагов, клубы пыли поднялись из-под копыт завертевшихся на одном месте лошадей, засверкали сабли.

Через несколько мгновений подоспели пугачевцы. Ни один драгун не ушел от их сабель.

Когда бой был кончен, все увидели, что посреди дороги вниз лицом лежал Келтей. Его конь стоял рядом.

Келтея решили похоронить рядом с Аргемблатом.

…Келтей лежал на сверкающей зеленой траве. Утреннее солнце, распластав алые крылья, словно сказочная жар-птица, поднималось над полем, и его первые золотые лучи упали на нежное и юное лицо Келтея. Он и бездыханный был очень красив.

— Он был настоящий батыр, — сказал седой башкир.

В это время на дороге показались всадники.

— Ялкий едет! — крикнул кто-то.

Ялкий остановился у дуба, сошел с коня и склонился над Келтеем. Ему рассказали о подвиге и гибели отважного юноши.

— Так и должно было случиться, — тихо сказал Ялкий. — В борьбе за народное счастье каждый становится героем…

— Ты знал этого юношу? — спросил Изибай Ямбаев.

— Это дочь Аргемблата, — ответил Ялкий.