Сага о двух хевдингах

Песнь 2. Глава 1

Чуть прихрамывая, я последним зашел на корабль, прошел к носу, сел, взял в руки весло и сказал:

— Пошли!

Несколько взмахов двух десятков вёсел, и «Сокол» отплыл от причала.

Там, на пристани, стояла вся моя семья: погрузневший отец, мать с первой проседью в волосах, заплаканная Ингрид, прыгающий по доскам братишка Фольмунд, неуверенно стоял на коротеньких ножках Ульварн, держась за подол Фридюр. И еще одно дитя, что пока лишь зародилось в чреве моей жены.

Мы выдюжили, пережили эту долгую зиму. Теперь, когда растаяли льды и зазеленели леса, сторбашевцы смогут побороть голод. Скоро пойдет приплод у скота, придет рыба, да и торговцы непременно заглянут в эту укромную бухту, а уж серебра у Эрлинга достаточно, чтоб закупить припасов на несколько зим вперед. И в этот раз отец не станет скупиться.

Бритты в Растранде благодаря ульверам так же выжили. Да, они съели почти весь скот, померли какие-то дети, подхватив неведомую заразу, некоторые бритты поморозили пальцы и уши так, что пришлось их отрезать. Но это пустое. Такое и у нордов что ни год случается. Зато те ульверы, что прожили зиму в той деревушке, научились если не говорить, то хотя бы понимать бриттскую речь, даже тугодумный Видаррсон.

Когда я прощался с семьей, Фридюр спросила, когда ж теперь ждать меня обратно. Не сразу я нашел ответ.

— Жди каждый день. Но не пугайся, если не вернусь через зиму или две. Кто знает, как оно повернется? Вдруг конунг решит пойти нынче в Бриттланд? Или еще что приключится.

Мы примерно так и рассчитывали: уйдем то ли на лето, то ли на несколько зим. В этот раз я взял с собой часть богатств, скопленных хирдом. Вдруг удастся как-нибудь их распродать? Пусть даже и не в полную цену.

Я оглядел усердно гребущих хирдманов и понял, что всё идет как должно. Да, нас стало меньше, зато все воины нынче в моей стае. Не осталось недоверия или сомнений хоть в ком-то. И Тулле, наконец, вернулся в хирд. Эмануэль, судя по недовольному лицу, отпускать его не хотел, но не препятствовал уходу.

— Истинным жрецом он пока не стал, зато теперь хотя бы не беспомощный младенец, сможет себя защитить.

А потом добавил, обращаясь только к Тулле:

— Когда-нибудь, через зиму или через десять, поймешь, что твой путь лежит не с Фомриром, а только с Мамиром.

Друг молча кивнул. Да и вообще сказал всего несколько слов, будто долгая зима в горах отучила его разговаривать.

Застоявшиеся за зиму хирдманы гребли в охотку, радостно, и «Сокол» скоро вылетел из оков сторбашевской бухты в открытое море. Без Росомахи и его соратников с мачтой и парусом нам пришлось повозиться, зато потом корабль помчался по волнам так, словно тоже истосковался по воле и морским просторам.

Хандельсби встретил нас неприветливо: сильным встречным ветром и крутыми волнами. Обе пристани были полны кораблей со всех Северных островов. Люди в городе же не казались испуганными или хмурыми, знать, не так сложно было побороть тварей с земель Гейра. О тинге тоже никто не говорил. Так что недолго думая, я отправил хирдманов договориться насчет старого дровяного сарая, ибо вряд ли мы отыщем иное место для ночлега и стола, а сам, прихватив Тулле и Херлифа, сразу же пошел к кузнецу. Зима прошла. И моя секира уже должна быть готова! Так чего ж тянуть?

Пока шли, я вдруг подумал, что Альрик редко ходит один, за ним всегда увязываются Вепрь и кто-то еще: либо Дударь, либо Энок, либо Эгиль. Да и я сам зову с собой Тулле, Простодушного или Рысь, а порой даже не зову, они сами как-то оказываются рядом. Почти как дружники у конунга. Как заплечные. Херлифа в этот раз я позвал нарочно, не хотел, чтобы он тосковал по погибшим друзьям. Пусть лучше ходит со мной.

Кузнец Кормунд, как всегда, был занят делом и при этом точно знал, кто к нему пришел и зачем.

— Пришел, значит? Ты, малец, того… Не стал я секиру тебе ковать.

Как ледяной водой из ведра обдал. Как не стал? Так чего ж я… Так чем же я буду биться?

— Хоть рунами ты и высок, да стать у тебя негодная под секиру. Ни рост не годится, ни плечи, ни сила природная. Был бы дар в силу, другой разговор. Но тебе ж иной жребий выпал! Нет, не пошла бы тебе секира.

Я зло скрежетнул зубами.

— Так чего? Мне без доброго оружия ходить? Сказал бы сразу, так я б другого мастера нашел. Зачем время тянул?

Старик хохотнул.

— Другой мастер, говоришь? Поглядел бы я на тебя тогда. А ну-ка, вот примерь!

И подал мне секиру. Точь-в-точь как мне мечталось. Рукоять длиной мне по пояс, широкое лезвие полумесяцем, увесистая и ухватистая, сталь чуть отливала черным, знать, туда вмешали не только прах от твариных костей, но и что-то еще.

— Попробуй вот на том бревнышке. Видишь, я на него обрывки старых кольчуг намотал. Глянь-ко, удобно ли будет.

Я подошел к вкопанному стоймя бревну, на котором и впрямь виднелись кольчатые обрезки, прибитые толстыми гвоздями. Ох, и щедры, видать, покупатели у Кормунда, раз он доброе железо на пустяки тратит. Придумал же, гвозди почем зря тратить! Ну да, чего в чужую мошну нос совать, сказано бить, значит, надо бить.

От души замахнувшись, от чего тяжелую секиру повело назад, я ударил по бревну. Брызнули во все стороны железные колечки, лезвие ушло глубоко наискось. Я потянул его назад, но бревно накренилось в сторону удара и зажало острие. Потянул раз, другой, разозлился, что выгляжу смешно, и выдернул секиру.

— Прав кузнец, — вдруг сказал Тулле. — Не идет к тебе секира. Даже я, будучи на шестой руне, уже десяток раз бы ударил.

— Не, под толстых и медленных тварей сгодится, — возразил Херлиф, — а вот против людей не пойдет. Нет среди хускарлов таких тупеней.

Да я просто еще не приспособился. Походил бы с седмицу-другую, попривык к тяжести да подобрал к секире толковые удары и замахи. К тому же, вдруг эта секира под хельта сделана? Потому и не легла сразу в руку.

— Ладно, секиру ты мне не сковал. Но что-то хоть сделал? За что я полмарки золота отдал?

Тулле удивленно покосился на меня глазом. Не слыхал он, какую плату запросил кузнец, что гордо носит имя «Рука Корлеха».

— Сделал. И, думается, он сгодится намного лучше.

Я вернул секиру Кормунду, а взамен получил необычного вида топор. Рукоять длиной с руку, с одной стороны головы обычное лезвие, удлиненное снизу, будто бородку отрастил, едва-едва закругленное. Верхний край чуть вздернут. Если рубить этим концом, то рана будет недлинной, зато глубокой, крепко войдет топор. Бородкой можно цеплять оружие противника и дергать к себе. А с другой стороны головы острый четырехгранный шип длиной с палец. Таким и шлем можно пробить, и крепкую твариную шкуру. Впрочем, такие клювы я видел прежде. Необычно другое: проушина, которой топор насаживается на рукоять, была вытянута в трубку так, что топорище на длину ладони прикрывалось железом. Конечно, возле клюва проушина толще, а на оковке сужалась, и вес топора по-прежнему лежал на том конце.

Железо было непростое. Уж не знаю, чего туда намешал старый кузнец, но я видел, что такой топор не треснет и не сомнется в твариной пасти. Хотя мало ли какие твари бывают? Топорище в двух местах обернуто шершавой шкурой, у которой вместо шерсти еле видные зазубрины. Похоже на акулью кожу, но та погрубее будет, а эта помягче. На обувку такую не нашьешь, чтоб по льду не скользить, а вот под руку самое то.

— Шкура ската, — пояснил кузнец. — А дерево иноземное, издали привезенное, оно в огне не горит, в воде тонет, не гниет и держит удар не хуже железа. Тяжеленькое, но крепкое.

Я перехватил топор поудобнее, и рука сама легла на место со шкурой ската, будто Кормунд заранее знал, как оно лучше. И снова то самое чувство, что и от первого заказанного топора: словно я с ним всю жизнь ходил, с первых штанов и до сего дня. Руку он немного оттягивал, но это потому, что его под хельта делали.

— Ну-ка, опробуй на бревнышке.

Я покрутил оружие так и сяк, но как ни старался, не мог придумать ни единого упрека старому кузнецу. Взмах, и топор вошел в бревно так мягко, что ни одно колечко не отлетело в сторону. Лезвие не раскололо железное плетение, как было с секирой, а начисто разрубило. Чуть потянул, и топор легко вышел из разруба. Еще один взмах, на этот раз я бил иной стороной. Клюв вошел в дерево по самое топорище, а я толком и не почувствовал удара. И не нужно ничего менять, искать новую манеру боя, привыкать и ждать десятой руны.

— И что скажешь? Выжил из ума старик Кормунд али еще сгодится на что-нибудь?

— И хотел бы сказать что-то дурное, да язык не поворачивается. Добрый топор. Лучше прежнего!

— Кха-ха-ха! — рассмеялся-закашлялся кузнец. — То-то и оно.

— А под сторхельта делаешь оружие?

— Под сторхельта уже не смогу. И силы не хватит, и секретов того железа у меня нет. Нет на Северных островах таких умельцев, чтоб оружие для сторхельта делали. Обычно попросту из обычного железа куют, подмешав немного твариного праха, только побольше и потяжелее. Не меч, а большой меч. Не топор, а большой топор. Разве ж это дело? Все равно что тебе секиру в руки совать.

Поблагодарил я Кормунда, отдал ему вторую часть платы, и мы с ребятами вернулись в город, отыскали место, где остановился хирд. А я всю дорогу не мог налюбоваться на новый топор. С каждым взглядом находил в нем новые достоинства, например, на длинной оковке кузнец высек еле заметные руны. По словам Тулле, первые две совпадали с теми, что выпали мне при рождении: смерть и сила. Смерть сильным. А третья, которая была выбита отдельно, могла означать всякое, но все смыслы были связаны с дружбой, общностью, совместными действиями. Словом, со стаей.

Верно говорят, что хороший кузнец должен быть немного и колдуном, и жрецом. Видать, Кормунд тоже умел говорить с богами, ну или хотя бы с одним, с Корлехом.

— Альрик, глянь, что мне кузнец спроворил! — радостно выкрикнул я, едва войдя в сарай, и тут же осекся.

У нас были гости. Харальд Прекрасноволосый с сыном Хаконом.

— Присядь, — сказал Альрик. — Дурные вести пожаловали.

Харальд криво усмехнулся.

— Скиррессоны…

У меня похолодело в животе.

— Они знают. Пока мы стояли в дозоре возле Гейровых земель, пропал мой хирдман, Боров. Причем пропал перед самым уходом. Ни капли крови не оставил, ни следа. А потом я услыхал, что после него начали пропадать и другие люди, но только из дружин двух ярлов. Тех самых ярлов, что были с нами на том острове. Когда пришел снова наш черед, я сказал, чтоб по одному не ходили, всегда брали кого-то из конунговых дружинников. Но даже так я потерял еще двоих. Скорее всего, Скиррессоны теперь по именам знают всех, кто был тогда.

Первым делом я подумал о сыне и жене. Что, если сыновья Скирре захотят отомстить через них?

Прекрасноволосый же продолжил:

— Я на службе у конунга. Ярлам тоже бежать некуда, да и не выйдет сейчас. А вот вам лучше уйти из Северных морей.

— Опять?

— Рагнвальд не допустит открытых войн между ярлами. Не сейчас. Я распустил хирд, отправил ребят подальше отсюда. Те двое спрячут своих людей. Только вы остаетесь под ударом.

— Почему бы Скиррессонам не напасть на деревни тех ярлов? Или на наши семьи?

Харальд потер переносицу.

— Не скажу наверняка, но как по мне, они хотят убить лишь тех, кто был на том острове. Да и нет у них столько воинов, чтоб начать войну. Лучшие погибли вместе со Скирре. Остальных призвал конунг. И Рагнвальд не раз говорил, что не потерпит междоусобиц, неважно, из-за чего сыр-бор разгорелся. Если Скиррессоны попытаются выступить открыто или нападут на любую деревню, конунг вмиг лишит их земель. Нынче желающих полно. Какой хёвдинг не мечтает стать ярлом?

— А как же твари? Бриттланд? — спросил Херлиф.

— Тварей зимой было не так уж много, летом они всё равно не выберутся оттуда. Если бы конунг прямо сейчас позвал на Бриттланд, тогда можно было б и остаться. Мы могли встретиться с сыновьями Скирре напрямую и свалить гибель на сарапов. Но пока и речи нет о походе. Рагнвальд пока выжидает, отправил несколько кораблей, чтобы узнать, что там происходит. Как по мне, он думает выйти не раньше месяца Свальди(1), а то и позже.

Мы молчали. Мне не по душе было убегать, поджав хвост. Я и от Торкеля не бегал, и от Скирре не прятался, так с чего бы бояться его щенков? Да, эти щенки давно выросли, отрастили клыки и когти, обросли густой шерстью, но и я уже не перепуганный мальчишка, едва получивший первую руну. Напасть на них? Тогда гнев конунга обрушится на мой хирд.

— Вы хотели пойти в Альфарики, — снова заговорил Харальд. — Я слышал, что торговец вас не дождался, думал, беда с вами приключилась. Так почему бы сейчас не пойти в те земли? Немало здешних торговцев думает пойти на восток, чтобы продать твариные шкуры и кости. К месяцу Свальди вы успеете вернуться.

— А чего ты так за нас печешься?

Простодушный, как всегда, подозревал недоброе.

— Я втянул Кая вместе с хирдом в свою месть. Я вернулся на корабле Скирре и навлек на себя беду. Мой хирдман волей-неволей выдал всех виновников. Ярлы так или иначе справятся, у них на то есть силы, а вот вас легко заманить в западню и убить. Достаточно лишь пустить слух, что где-то нужен крепкий хирд.

И всё равно… Бежать?

— А он дело говорит, — сказал Коршун. — Нечего нам сидеть в Северных морях. На тварей не берут. В Бриттланд не идем. Вольным хирдманам толковой работы нынче нет. Лучше и впрямь пойти в Альфарики, продать кое-что, купить, можно поторговать как мечами, так и товаром. Мы ведь так и думали осенью. Так чего б сейчас не пойти?

А что? Звучит разумно.

— Неужто мы из-за каких-то Скиррессонов передумаем? — добавил Херлиф.

Верно. Я же не трус, чтоб на сыновей Скирре оглядываться! Захочу — хирд пойдет в Альфарики, не захочу — тут останется. Но решать уж точно буду сам, без всяких намеков или боязни мести.

— Благодарю, Харальд, за весть, хоть и недобрую. Надеюсь, твои люди умерли достойной смертью, и ты встретишь их когда-нибудь в дружине Фомрира. Благодарю и за советы, но как нам поступить, решать мне и Альрику. Так что не обессудь.

— Конечно, — развел руками Прекрасноволосый.

Мы распрощались с Харальдом и его сыном, а после стали обсуждать, как нам быть. Альрик предложил отправить тех хирдманов, что не были тогда на острове, погулять по городу, послушать, что люди говорят, особенно про поход в Бриттланд. Эх, как бы здесь пригодился кто-то вроде Фарлея! Поговоришь с одним человеком, зато узнаешь все последние слухи.

Синезуб, Отчаянный и Свистун впервые услыхали, что ульверы помогли убить ярла Скирре. Впрочем, Свистун даже не удивился, он словно догадывался о чем-то подобном. Синезубу было плевать, может, он не знал, кто такой Скирре? А вот Отчаянный никак не мог успокоиться, всё спрашивал, как было дело, сложно ли, богатую ли взяли добычу. Пришлось пообещать, что после продажи я поделюсь с ними своей долей.

После этого Альрик передумал и отправил только Коршуна и Свистуна за новостями. Синезуб может сболтнуть что-нибудь не то по глупости, а Отчаянный — из-за задора и бурной веселости, что кипела в нем постоянно. Сам Беззащитный пошел на торговую улочку, чтоб разузнать, кто нынче думает пойти в Альфарики, а я остался в сарае.

Время тянулось медленно. За стенами сарая шумел город, говорили люди, блеяли козы, лаяли собаки. В этот раз ульверы не успели вытащить остатки дров, расставить лавки да сложить очаг, потому сидели мы кое-как, на остатках поленницы, что не успели сжечь за зиму. Хотелось уже поесть, ведь сегодня я перекусил лишь на рассвете, а сейчас день уже склонялся к концу. Несколько раз я порывался встать и выйти наружу, но каждый раз сдерживал себя. Не из-за страха, нет. Просто идти было некуда, а ходить по улицам попусту смысла нет.

И когда я в очередной раз вскочил и прошелся по сараю туда-обратно, заговорил Тулле.

— С Альриком что-то неладное.

Сказал и замолчал, будто его сам Мамир за язык ухватил. И чего ж Тулле так жаден до слов стал? Эмануэля вон не заткнешь!

— Что неладное? Что? Поясни толком! Ну?

— Трудно сказать.

— Так зачем было рот открывать? Молчал бы и молчал себе. Неладное! Тут с каждым что-то неладное! Ты вон, как у жреца пожил, совсем переменился. То ли спишь, то ли ворожишь, то ли висы плетешь. Ни словечка лишнего, словно за каждое серебром платить придется. А с Альриком всё хорошо. Он-то как раз говорит, как обычно.

— Темный он.

— Темный, — повторил я.

Из-за вестей Харальда, из-за долгого ожидания, из-за голода я был раздражен донельзя. А теперь еще и Тулле загадками говорит.

— Темный? А Живодер? Он какой окрас имеет? А Рысь или Трудюр? Ты давай договаривай, что там с другими ульверами.

— Живодера ты и сам видел. Пустой он. А Альрик темный. И ты лучше меня знаешь, о чем я говорю.

Я знал. Сам же и рассказал Тулле о том, что вижу, когда стайным вожаком становлюсь.

— Узор порушен. Цепи вот-вот рассыпятся. Не исчезло оно, а лишь сковано было.

От чего-то мне вспомнился сказ про бога-предателя, который поныне сидит глубоко под Северными морями, опутанный Корлеховыми нерушимыми цепями и крепким ядом. А что, если когда-то Хагрим сумеет пробудиться, сбросит оковы и захочет отомстить пленителям? Что станет с нашими островами? Какие волны подымутся? Наверное, величиной с гору, и все деревни, что стоят на берегу, смоет прямиком в море. Так и у Альрика. Что за буря в нем завертится, когда тварь вырвется из капкана?

— И что делать? Сказать Живодеру, чтоб снова узор дорезал?

Дударь замотал головой.

— Ты видал тот ожог? А я видал. Нечего там резать, огонь свои узоры намертво выжег.

— А если по груди и животу нарезать? Такой же узор, но спереди?

Живодер слушал внимательно.

— Не выйдет, — сказал бритт и потыкал себя в грудь. — Тут не защита, тут — сила, смелость, не страх.

— Так делать что? Сидеть и ждать, пока оно снова проснется? Тулле, может, жрец какой сможет прогнать это? Ты же слышал про сильных жрецов? Эмануэль, поди, рассказывал?

Тулле покачал головой.

— Никто в Северных морях не умеет изгонять такое. Иначе бы те воины, что ненароком шагнули за десятую или пятнадцатую руну без сердца твари, не становились измененными.

— А в других землях? — спросил Херлиф.

— Там другие боги, другие умения. Как знать. Эмануэль говорил, что в Валланде жрецы могут только жрать, кланяться да петь особые песни их богу. Измененных там сжигают, так как думают, что те пошли против воли бога.

— А в Альфарики?

Тулле не ответил. Никто из хирда не бывал в тех землях.

Альрик вернулся под вечер, а Коршун со Свистуном и того позже. Слова Харальда подтвердились: конунг не спешил нападать на Бриттланд. Рагнвальд хотел знать, сколько сарапов там сейчас, каких рун, надолго ли останутся, что думает бриттландский конунг, готовы ли тамошние воины примкнуть к нам в случае чего или предпочтут отсидеться в лесах. Для того он отправил несколько кораблей, почти все под видом торговцев и лишь один небольшой драккар, где у хёвдинга сарапская кровь. Рабыни из Ардуанора нечасто появлялись на Северных островах, но всё же были, так что Коршун не один ходил с сарапской рожей. Кто-то в таверне после неудачной попытки побить Коршуна сказал, что ему стоило пойти в Бриттланд с теми парнями.

Беззащитный же нашел торговца, что на днях отплывал в Альфарики. Вот только если осенью мы должны были пойти с опытным купцом, что уже не раз ходил туда-обратно, да и сам был родом из Раудборга, то нынешний торговец впервые отправлялся к Альдоге, путь знал смутно. Он опирался лишь на рассказы альфарикских купцов да на слова одного из своих рабов, что несколько зим назад был привезен из тех земель. Потому торговец и искал вольных для охраны, но добрую цену не давал, потому как слышал, что лиходеев на Альдоге разогнали, а за малую плату плыть невесть куда никто не хотел.

— И ведь деньгу-то думает получить немалую, а у самого людей всего десяток, и четверо из них трэли, — злился Альрик.

— Безрунные, что ли? — удивился Стейн.

— Они самые. С ними и по Северному морю особо не походишь, а тут глянь, на Альфарики замахнулся. Да и сам едва ли три лета поторговал, молодой, жадный. Решил, что нынче самое время, чтоб разбогатеть. Словно Кай четыре зимы назад, только без топора и с мошной.

1 Месяц Свальди — с 23.07 по 23.08