Самая короткая ночь

М а р и й к а.

Б о р и с, ее брат.

В е р а П л а т о н о в н а, их мать.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а.

О л е г.

В и к т о р Г о р е л о в.

В а р я, жена Бориса.

Н е з н а к о м к а.

М а с т е р.

П а р е н ь.

П о ж и л о й ч е л о в е к.

П о л к о в н и к.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Комната в старинном провинциальном особняке.

Среди мебели, отличающейся стилевым разнобоем, выделяется рабочий стол, на котором стоит швейная машина и стопкой лежат треугольные кумачовые вымпела с золотой бахромой и золотым шитьем букв.

Посреди комнаты стоят, целуясь, М а р и й к а и В и к т о р, курсант военного училища.

М а р и й к а (слегка оттолкнув Виктора). Мы просто сумасшедшие с тобой…

В и к т о р. Наоборот.

М а р и й к а. Мама может увидеть.

В и к т о р. А я прикрою дверь.

М а р и й к а. Только тихонько.

Виктор прикрывает дверь, возвращается к Марийке. Снова поцелуй.

Тебе уже пора?

В и к т о р (пропел негромко).

М а р и й к а. Почему каникулы всегда такие короткие?

В и к т о р. Не каникулы, а отпуск.

М а р и й к а. И песенки у тебя все новые какие-то, незнакомые.

В и к т о р. Боевой армейский фольклор.

М а р и й к а (не сразу). А ты что загадал на этот год?

В и к т о р. Не имею такой привычки.

М а р и й к а. Почему? Надо всегда заглядывать вперед.

В и к т о р. Все равно жизнь по-своему скорректирует.

М а р и й к а. А я загадала.

В и к т о р. Насчет отца?

М а р и й к а. Это само собой.

В и к т о р. Но ведь из Брянска ответ был отрицательным?

М а р и й к а. Что из того? А может, он там проездом был. Или в командировке. Главное, что он жив! Боря видел его своими глазами! Я всегда говорила маме, что человек не может пропасть без вести, если он остался жив. Рано или поздно он найдется. И вот видишь…

В и к т о р. А Борис не мог обознаться? Мало ли у нас полковников? Ведь только из окна вагона видел…

М а р и й к а. Он же помнит его! Он насколько меня старше!.. Нет. Боря не мог ошибиться. Это я представляю отца только по рассказам. У нас даже карточки его не сохранилось. И вообще… он даже не знает, что у него есть я. Дочь… И почему Борис не остановил тогда поезд? Ведь мог — в каждом вагоне есть тормоз!

В и к т о р. Стоп-кран.

М а р и й к а. Пускай, штраф мы бы заплатили, разве в этом дело? Нужно было остановить поезд, и все. Ведь такая у нас огромная страна, такая огромная!

В и к т о р. Найдут.

Входит В е р а П л а т о н о в н а, мать Бориса и Марийки.

М а т ь. Дети, о чем вы думаете? Уже без четверти!

В и к т о р. Ваши спешат, Вера Платоновна. Еще пять минут в резерве.

М а т ь (Марийке). Пойдешь провожать Витю, захвати мою работу, занеси в мастерскую, к Анне Николаевне.

М а р и й к а. Только на обратном пути.

М а т ь. Я понимаю. (Виктору.) Письма-то будешь писать?

В и к т о р. А как же!

М а т ь. Ну, ступайте, ступайте. Счастливого тебе пути, успешной службы. (Потрепала Виктора за волосы, села за швейную машину.)

М а р и й к а (матери). А Варя так и не приходила домой?

М а т ь. Придет.

Застрекотала швейная машина.

М а р и й к а (Виктору, негромко). На этот год я другое загадала. Про тебя.

В и к т о р. А что про меня?

М а р и й к а. Ну — про нас. Про двоих… Пошли!

Марийка и Виктор ушли. Мать остановила машину, задумалась. За стеной бьют старинные часы. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Каков наш корнет, а?

М а т ь. Курсант он.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Как щелкнул каблуками передо мной! Будь я на полвека моложе, он с легкостью вскружил бы мне голову, да, да, уверяю вас. Я всегда была неравнодушна к военным. И вообще никогда не была рассудительной, как гроссмейстер. Моя жизнь катилась каким-то веселым кувырком! Правда, я была, помнится, дьявольски обольстительной. Один штабс-капитан называл меня богиней и играл мне на скрипке. Впоследствии, в революцию, он оказался в высшей степени мерзавцем. Почему люди не хотят быть хорошими — все? Я страшно люблю хороших людей, Верочка!

М а т ь. Кто ж их не любит? Счастье, что они живут рядом с нами.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Но вы ни за что не догадаетесь, отчего я сегодня в таком приподнятом настроении! Прямо-таки чертики в глазах!

М а т ь. Вы всегда такая.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Отнюдь! Знаете, в чем моя беда? Я не умею и не желаю обуздывать свои желания. Нужно всегда отделять себя от своей старости. Тогда можно смотреть на нее со стороны и всячески издеваться над ней, не задевая самое себя! Вот и сейчас я зашла в кафе-мороженое и заказала себе сто пятьдесят грамм пломбира «ассорти» и полбокала шампанского! Божественно!

М а т ь. С вашим-то горлом?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я знала на что иду. Схвачу жесточайшую ангину и буду месяц сиплая, как гималайский медведь!

М а т ь. Ну вот видите?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Увы, милая моя, последствия чаще всего и мстят нам за то, что мы заранее пугаемся их. Известно же, что женщина стареет в тридцать только потому, что в двадцать лет она уже боится, как будет выглядеть в пятьдесят. Зачем же мешать себе жить, не понимаю?

Входит Б о р и с.

М а т ь. Мы тебя ждали к обеду. Почему задержался?

Б о р и с. Получку принес. (Ушел в другую комнату.)

М а т ь. Нелегко ему. А тут еще и Варя…

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. По-моему, этого следовало ожидать. Я говорю абсолютно откровенно, потому что люблю Борю, вы это знаете. Я желаю ему только добра. И если взглянуть трезво, то это к лучшему, что Варя ушла…

М а т ь. Людвига Леопольдовна, прошу вас, он может услышать.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Отлично! Я никогда и ни от кого не прятала своих мыслей. Но Борису это поможет разобраться наконец.

М а т ь. Варя не от него ушла. Я виновата.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ну конечно! Легче всего оправдывать поступки других, принимая вину на себя.

М а т ь. Им пожить хочется, а тут… Какая им тут жизнь?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я, Верочка, к великому сожалению, никогда не была матерью. Но это, надеюсь, не отнимает у меня права сказать, что мать — это нечто гордое, святое, прекрасное! И если человек сводит это понятие к одному лишь инстинкту, поверьте, в этом есть что-то дурное. Вы хотите непременно защитить Бориса. Я вас понимаю. Но защищая его таким образом, вы не даете ему возможности схлестнуться с самим собой!

Входит Б о р и с.

Б о р и с. Где обед?

М а т ь. Поставь разогреть суп. Кашу можно холодную, с молоком.

Борис пошел к двери, но его опередила Людвига Леопольдовна.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я не одобряю твоих нынешних настроений. Кое-что вообще выше моего понимания. Но твой суп тем не менее уже, вероятно, кипит. Мы ждали тебя с минуты на минуту. Мой руки. (Ушла.)

Б о р и с. Вечные морали.

М а т ь (осторожно). С Варей виделся?

Б о р и с. А что?

М а т ь. Ведь она мне не чужая.

Б о р и с. Тебе, может, и не чужая, а другим? Этой, например… (Кивок вслед ушедшей Людвиге Леопольдовне.) Думаешь, Варя ничего не видит и не понимает?.. Другие-то вон как живут. Чем мы хуже? Варе уже за тридцать, не девочка, а что, к примеру, дал ей я? Вот эту чужую комнату с чужими стульями?

М а т ь (тихо). И нас с Марийкой в придачу, да?

Б о р и с. Вы тут ни при чем, ты отлично понимаешь, о чем я говорю. Не все же такие святые, как наша Людвига. И нечего требовать от Вари и от меня этого… порхания! Мы поближе к земле, знаем, где мягко, где жестко. Варя целыми днями в своей сберкассе чужие сотни пересчитывает! Сразу видно, кто как может жить. Наглядная агитация!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а вносит кастрюлю, ставит на стол.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а (ставя тарелку, прибор). Можешь кушать, все готово.

Б о р и с. Ладно.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Или лучше на кухне?

Б о р и с. Все равно!

Пожав плечами, Людвига Леопольдовна ушла.

И когда Варя говорит, что устала так жить, что ей хочется пожить нормально, для себя, по-человечески, разве это так уж плохо, мать? Ну, скажи, попросту, без громких слов — плохо? Преступно?

М а т ь. Что же я могу ответить тебе?

Б о р и с (открыл кастрюлю). Черт! Это же не суп, а какие-то собачьи помои! Чего она лезет не в свои дела?!

М а т ь. Не смей! Не смей так…

Б о р и с. Чего ей надо от нас?

М а т ь. Как ты можешь? Это же ее дом, она все отдала нам.

Б о р и с. Вспомнила! Тогда была война, не только она пускала беженцев! А сейчас, слава богу, шестьдесят первый год!

М а т ь. Все забыл…

Б о р и с. Вот эта вечная благодарность и губит нас!

М а т ь. А ты припомни то время, припомни… Твои сбитые в кровь ноги… Кто обул тебя? Кто одел? Не я — у меня тогда ничего не было, кроме тебя и будущей Марийки. Кто дал тебе хлеба? А когда родилась Марийка, когда у меня не осталось никаких сил, кто по ночам сидел с ней? Неужели ты все забыл?

Б о р и с. Пойми, мать, мы же чужие бедные родственники, вот мы кто! Нельзя так больше!

М а т ь. Что же ты предлагаешь?

Б о р и с. Я когда видел отца? А что сделано? Одно письмецо в Москву послали? А их там теребить нужно! Живого человека ищут! Им за это деньги платят!

Вошла Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а, взяла кастрюлю.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Прошу прощения, но на этот раз кипит действительно суп. (Ушла.)

М а т ь. Сядь и спокойно поешь.

Б о р и с. Ведь я к чему? Отыщется отец — и все станет на свои места. Ты уедешь к нему. Марийку заберешь…

Мать уходит из комнаты.

(Вслед ей.) А ты что предлагаешь?

Но Матери уже нет в комнате. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а с другой кастрюлей.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Твой любимый, с пельменями.

Б о р и с. Один черт.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Мальчиком ты был учтивее.

Б о р и с. Мальчиком я был мальчиком!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ты сердишься потому, что я всегда говорю тебе правду. Ты не умеешь принимать правду. Она тебя раздражает.

Б о р и с. Знаете что, Людвига Леопольдовна!..

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. За едой не говорят, вредно…

Пауза.

Я отношусь к тебе, как относилась бы к своему сыну.

Б о р и с. Мне уже за третий десяток перевалило!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. А мне — седьмой на исходе. И я просто хотела бы, чтобы ты наконец разобрался во всем…

Б о р и с. Хватит! И без того не сладко.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. А сладкой жизни не бывает, не ищи. В ней всегда есть привкус горечи, дружок. (Ушла.)

Борис обедает. Входит М а р и й к а.

М а р и й к а. Витю проводила. Уехал… (Подошла к настенному календарю. Оторвала листок.) Варя не вернулась?

Б о р и с. Не твоя забота.

М а р и й к а. Думаешь, маме приятно видеть тебя такого?

Б о р и с. Дай хоть поесть спокойно!

М а р и й к а (не сразу). Мы сейчас, Боря, должны быть особенно вместе, понимаешь? Конечно, тебе трудно, я знаю…

Б о р и с. Еще ты начнешь сочувствовать!

М а р и й к а. Даже и не собираюсь! Должна только сказать, что ведешь ты себя отвратительно! Маму пожалей.

Б о р и с. Вот что, Мария. Сядь… Тебе пора устраиваться на работу. Ты уже не маленькая. Я узнавал на заводе, говорил кое с кем… Да, да, не таращи глаза!.. А учиться всегда сможешь в вечерней школе.

М а р и й к а (непонимающе). А ты?

Б о р и с. Что я? Что? Найдется отец — тогда все встанет обратно на свои места. Не беспокойся, он прокормит…

М а р и й к а. Да разве нам папа для этого нужен? Что ты говоришь?

Б о р и с. Все я понимаю, не думай, но жизнь есть жизнь… Короче, тебе придется остаться с матерью…

М а р и й к а. Ты? Бросишь маму? Сейчас?

Б о р и с. Что значит брошу? Буду помогать…

М а р и й к а (кинулась к двери). Мама!

Б о р и с (схватил ее за руку). Не тронь пока! Сам скажу…

М а р и й к а (сдерживая слезы). Тогда уходи… Пожалуйста! На цыпочках уходи! Чтоб никто не видел и не слышал! Мы без тебя не пропадем!

Б о р и с (силой усадил ее на место). Дура! Истеричка!.. Что ты знаешь? Я уеду в Свердловск, место уже предложили, хорошее. Вам же станет легче! Каждый месяц буду присылать…

М а р и й к а. Откупиться хочешь?

Б о р и с. Дура! У Вари будет ребенок! Это ты понимаешь?

Но Марийка убежала. Входит М а т ь.

М а т ь. Поел?

Б о р и с. Мать…

М а т ь. Вот что мне нужно сказать тебе. Сейчас или попозже, к вечеру, сходи в магазин и купи чего-нибудь вкусного. И бутылочку вина. Не удивляйся, пожалуйста. И потом приведи Варю сюда. Нам нужно просто собраться всей семьей, посидеть дружно за столом…

Б о р и с. Я вчера проводил Варю. Она уехала.

М а т ь. Уехала?

Б о р и с. В Свердловск, к своим. Насовсем.

М а т ь (не сразу). А ты — остался здесь? С нами?

Б о р и с. Мать, отпусти меня… прогони… что хочешь! Я больше так не могу!

М а т ь (взяла руку сына в свою, гладит ее). Как же так?..

Б о р и с. У Вари будет ребенок… Мы каждый месяц будем присылать вам деньги… А там…

М а т ь. Как же так? Я даже не простилась с ней…

Пауза.

Почему плачет Марийка? Я же слышу. (Зовет.) Марийка! Поди сюда! (Борису) Говори, говори, я слушаю тебя.

Б о р и с. Что ж еще говорить? Все сказал.

Вошла М а р и й к а, встала за спиной у Матери.

М а т ь (не обернувшись к ней). Сию же минуту вытри слезы.

М а р и й к а. Какие слезы, мама?

М а т ь. Которыми ревут глупые бессердечные девчонки.

Б о р и с. Вот именно, глупые!

М а т ь (Марийке). Постираешь и погладишь Борины вещи. Рубашку я ему дошью, успею. И вообще — поможешь ему собраться в дорогу.

М а р и й к а. Хорошо, мама.

М а т ь. Что за тон?

Б о р и с. Только прошу — не делайте из этого мировой катастрофы!

М а р и й к а. Никто и не делает, не воображай!

М а т ь (Борису). А в магазин все же сходи… Я так было настроилась.

Б о р и с. Ладно. (Ушел.)

Пауза.

М а т ь. И мы посидим за столом втроем. Как давным-давно…

М а р и й к а. Втроем — это значит с ним?

М а т ь. А как же? Ты, я и он.

М а р и й к а пишет письмо:

«Здравствуй, Витя! Как поживаешь? Как твои успехи в училище? Напиши мне. У нас дома все по-прежнему. От отца пока никаких сообщений нет. Я еще написала в Министерство обороны. Может, там помогут…

Марийка задумалась перед следующей фразой.

Из новостей — одна, не очень-то какая: от нас уехал насовсем Борис. Уехал к своей любимой Варваре. Сказал, что она ждет ребенка, но мне почему-то кажется, что насчет ребенка они просто сочинили, чтобы был повод уехать. Мама, конечно, сильно переживает, хотя и не показывает виду. Я никогда не прощу ему этого!.. О себе тоже могу немножко рассказать, если тебе это интересно. Я перешла в вечернюю школу и устроилась на завод. Буду работать на токарном станке, а учит меня этому делу один человек…»

Затемнение. Первое Марийкино воспоминание: тот — первый день. Заводской цех, белые бетонные колонны, сквозь окна в потолке светит солнце — это целые солнечные столбы вкось. Этот цех Марийка видит через застекленную стенку конторки, где сейчас находится она и О л е г, молодой парень с какой-то штукой в руке. Оба — и Марийка и парень — молчат, испытывая неловкость от этого молчания.

М а р и й к а. Значит, вы тут работаете?

О л е г. Ага.

М а р и й к а. Ну и как?

О л е г (пожал плечами). Ничего.

М а р и й к а. Понятно… А это что у вас в руках?

О л е г. Это?.. Кондуктор.

М а р и й к а. Серьезно? Я думала, кондуктора — только в трамваях.

Олег пожал плечами.

Работать здесь интересно?

О л е г. А что?

М а р и й к а. Но трудно?

Олег опять пожал плечами. Разговор как-то сник, и они снова молчат, стараясь не глядеть друг на друга. Входит м а с т е р.

М а с т е р (Олегу). Чего у тебя?

О л е г (подавая мастеру кондуктор). Вот, посмотрите.

М а с т е р. Все изобретаешь, неугомонный?

О л е г. Да так. Пришло в голову.

М а с т е р. Добро, добро, посмотрим. А у меня к тебе другое дело. Новенькая у нас. (Марийке) Как звать-то?

М а р и й к а. Мария.

М а с т е р. Маша, стало быть. (Олегу) Так вот, значит.

М а р и й к а. Я не люблю имени Маша. Зовите лучше Мария.

М а с т е р. Учтем на будущее. (Олегу) Возьмешь шефство.

О л е г. Кто? Я?

М а с т е р. А ты не пугайся, она не кусается. (Марийке) Ведь не кусаешься?

М а р и й к а. Когда как.

М а с т е р. Ишь ты! Тоже надо будет учесть. (Олегу) Поможешь освоиться.

О л е г. Других, что ли, нет? Не умею я это…

М а с т е р. Ничего, ничего. На первое время. Вроде испытательного срока. А ты свое дело знаешь. (Марийке) Его зовут Олег. Будьте знакомы. (Ушел.)

О л е г (в сторону). Не было печали…

М а р и й к а (услышав это). Не беспокойтесь, со мной вам хлопот не будет. Я сообразительная.

О л е г (усмехнулся). Насчет чего?

М а р и й к а (с вызовом). Насчет техники! А ты чего подумал? Подумал: уж если девчонка, то тряпичница? В куклы играет? Смотрите какой патриарх!

О л е г. Чего?

М а р и й к а. Ничего! Тебе что начальник сказал? Вот и учи меня работать! Объясняй, показывай! (Схватила первое что попалось под руку.) Что это?

О л е г (опять усмехнулся). Обычная болванка.

М а р и й к а (вспыхнув). От обычного слышу! (Швырнула болванку.)

Входит м а с т е р.

М а с т е р. Ты чего это болванками кидаешься?

О л е г (поднял ее с пола). Случайно, Иван Авдеич. Просто из рук у нее выскочила.

М а с т е р. Приступил к обязанностям?

Олег пожал плечами.

(Взглянув на Марийку) Ну и как?

Марийка тоже пожала плечами.

О л е г. Ничего. Кажется, сообразительная…

Погасло воспоминание. Марийка пишет письмо.

«Теперь я уже кое-что знаю. Научилась отличать сталь от железа по искре. На учителя своего не жалуюсь, человек он толковый, пятого разряда и вообще на все руки мастер, хотя немножко тюфяк. На завод я хожу к восьми утра, иду в сплошной толпе, как в демонстрации, и настроение всегда хорошее, потому что чувствую себя не посторонней, а такой же, как все…»

Всплыло еще одно Марийкино воспоминание: непрерывным потоком идут к заводской проходной люди, и быть в этом потоке, ощущать себя частицей его — разве это не замечательно? Почему-то хочется негромко петь старые революционные песни. Но можно ли испытывать какие-то высокие и гордые чувства, если ты не идешь в этом живом утреннем потоке рабочего класса, а скачешь на одной ноге, потому что у тебя как назло сломался каблук? Виновато улыбаясь, Марийка добирается до скамейки, садится на нее и, пряча разутую ногу, пытается как-то приладить каблук. Подходит О л е г.

О л е г. Авария, что ли?

М а р и й к а. Да ну их! Бракоделы!

О л е г. Давай погляжу.

М а р и й к а. Еще опоздаешь, уже без десяти минут…

О л е г. А ты? (Он взял туфельку и держит ее в руках, словно она стеклянная, из сказки о Золушке.) Смехота… (Подобрав с земли камень, принялся прилаживать каблук.)

М а р и й к а (следя за ним). Починишь?

О л е г. А чего тут…

М а р и й к а. Все ты умеешь, смотрю…

О л е г. Чепуха…

М а р и й к а. А у нас дома одни женщины теперь. Пробки перегорят — и то к соседям бегу.

О л е г. Пробки — это раз плюнуть.

М а р и й к а. Не только пробки. Плохо, когда дома одни женщины.

О л е г. Порядок, готово.

М а р и й к а. Уже?

О л е г. До завтра продержится, а там я его просверлю и поставлю на шпонку — век будет стоять. (Встав на колени, он собирается надеть туфельку на ногу Марийке.)

М а р и й к а (подобрав ноги). Это еще зачем? Новости какие!

О л е г (поставил туфельку перед ней, сам встал с колен). Как хочешь.

М а р и й к а. Надевай, пожалуйста, подумаешь! Только побыстрей.

О л е г. Успеем. (Надевает ей туфельку. Вдруг — изумленно) Вот так нога у тебя! Смех один!

М а р и й к а (кокетливо). Что, правда, маленькая ножка?

О л е г. Тридцать четвертый, не больше!

М а р и й к а. Настоящий сапожник!

О л е г. А что? Не так разве?

М а р и й к а. Все так, все. Спасибо за каблук. Бежим!

Затемнение. И снова Марийка пишет письмо, забравшись с ногами на стул, одна в комнате. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. У нее завязано горло, и говорит она сипло, поминутно откашливаясь.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Тебя там спрашивают.

М а р и й к а. Кто?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Понятия не имею. Я оставила дверь на цепочке.

М а р и й к а. Зачем?

Входит О л е г.

О л е г. Здравствуйте.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вот этот молодой человек… позвольте, я же оставила дверь на цепочке! Как вы оказались здесь?

О л е г (улыбаясь). Разве цепочку так приделывают? Просунул руку и открыл. Я потом переставлю как надо.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Кто бы мог подумать! (Ушла.)

М а р и й к а. Ты что?

О л е г. Да так.

М а р и й к а. В гости пришел?

О л е г. Да нет.

М а р и й к а. Тебе что-нибудь нужно?

О л е г. Наоборот. Может, вам чего надо?

М а р и й к а. Чего там надо?

О л е г. Мало ли что.

М а р и й к а. Не понимаю.

О л е г. Ну, проводку починить. Запаять что-нибудь в хозяйстве…

М а р и й к а (засмеялась). Ты ходишь по квартирам?

Олег повернулся и пошел.

Олег! Подумаешь — обиделся!

О л е г. Сама же говорила, что у вас дома одни женщины.

М а р и й к а. Так ведь я не жаловалась, когда говорила. А ты что подумал?

О л е г. Ничего.

М а р и й к а. И вообще… Давай с тобой договоримся, Олег: ты учишь меня работать на станке, за это — спасибо. Только в этом мы с тобой пока не равны. А в остальном я для тебя такая же, как все. И ты для меня такой же. Понимаешь? Ничего другого не нужно. Тем более что ничего другого не будет. Вот так. Договорились?

О л е г (не сразу). Тебе завтра клятву давать.

М а р и й к а. Какую еще клятву?

О л е г. Такой у нас порядок. Для всех новеньких, через месяц. На, почитай. (Отдает ей листок бумаги, уходит.)

М а р и й к а. Ну-ка, подожди!

Но Олег уже ушел. Марийка набрасывает на плечи пальто и убегает за ним, оставив листок на столе. Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а; никого нет. Берет со стола листок, разворачивает его, читает с трудом, сиплым голосом.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. «В этот день, принимая высокое звание рабочего человека, я торжественно клянусь…»

В той же комнате.

Вечер.

Только что М а т ь и Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а вели какой-то серьезный разговор с Марийкой, а та, разозлись, выскочила из комнаты, хлопнув дверью.

М а т ь. Ну-ка, вернись сию же минуту!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Неужели на нее так подействовали эти полгода и завод?

М а т ь. Это потому что Варя приехала. (Кричит) Я кому сказала?!

Входит М а р и й к а.

М а р и й к а. Быть доброй? Вы хотите, чтобы я была доброй? Конечно, вы всегда учили меня быть доброй! Но это не самое главное в жизни!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Все зависит от того деточка, как понимать доброту.

М а р и й к а. Нет! Все зависит от того, кому она предназначена! Кто будет ею пользоваться! Добреньких на свете хватает, а этим пользуются люди плохие, гадкие!

М а т ь. Так ты говоришь о Варе?

М а р и й к а. Я говорю, что нельзя быть одинаково доброй ко всем! Так можно убить всякую справедливость! А вы требуете, чтобы я делала вид, будто ничего особенного не произошло и все в порядке. Зачем?

М а т ь. Я только прошу — будь с Варей помягче…

М а р и й к а. Значит, врать? Она даже от ребенка отказалась, аборт сделала, чтобы пожить для себя, в свое удовольствие!

М а т ь. Что она говорит!..

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ты в запальчивости искажаешь мамину мысль. Насколько я поняла, она просит не быть к ней жестокой. Должна же существовать какая-то мера в отношении людей, которых ты считаешь неправыми.

М а т ь. Не нам судить ее.

М а р и й к а. А кому же тогда?!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Речь идет лишь о мере человечности, больше ни о чем. Если хочешь, о корректности, которая вообще никогда не мешает.

М а р и й к а. Хорошо, я постараюсь.

Входит О л е г, в руках у него электрический утюг.

О л е г. Я новую спираль поставил. Включите, попробуйте.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Не знаю, как вас благодарить. Пойдемте, Верочка, испытаем утюг!

Уходят.

М а р и й к а (не сразу). Тебе бы в ателье бытового обслуживания.

О л е г. Так ведь попросили.

М а р и й к а. Да?

О л е г. Людмила Леопольдовна.

М а р и й к а. Не Людмила, а Людвига. Польское имя.

О л е г. Все равно. И вечер свободный. В общежитии скука.

Пауза.

У тебя мать, оказывается, вымпела вышивает. (Взял со стола один из кумачовых треугольников.)

М а р и й к а. Что особенного?

О л е г. Никогда не думал.

М а р и й к а. Кто-то делает деньги, мы не думаем об этом тоже. И ордена делают… Мама как сюда во время войны приехала, так и работает в этой мастерской. Только теперь на дому, по состоянию здоровья… А раньше они знамена чинили простреленные, прожженные, прямо с фронта. Вот был случай, она рассказывала. Привезли один раз такое знамя, заказ был срочный, часть формировалась, нужно было знамя. А привез его солдат, усталый, пожилой. Ему говорят: «Ложись, поспи, пока мы тут справимся». А он отказывается: «Не положено, говорит, я при знамени». А сам еле стоит, и глаза слипаются. Только одно попросил — чтоб его толкали, чтоб сесть не позволяли, а то свалится. Так и простоял на ногах все время, пока знамя чинили… Мне нравятся такие люди. Ты бы как поступил на его месте?

Олег пожал плечами.

А теперь вышивает: «Жить и трудиться по-новому». Что значит «по-новому»? Может, просто по-человечески?.. Вот скажи: ты добрый?

О л е г. Откуда я знаю?

М а р и й к а. А вообще — это хорошо, по-твоему, или плохо?

О л е г (пожал плечами). Зачем тебе?

М а р и й к а. Варя приехала.

О л е г. Какая Варя?

М а р и й к а. Жена Бориса, я тебе рассказывала.

О л е г. А-а… В гости?

М а р и й к а. Барахло свое забрать. Которое осталось… А Борис — деньги присылает. Каждый месяц, как пенсию.

О л е г. А что? Матерям многие присылают.

М а р и й к а. Конечно, присылают. Но если одни только денежки и ничего больше? Ведь сын родной!.. Ладно, пускай, когда-нибудь явится сюда, я ему все выскажу, что о нем думаю!

Входит В а р я.

В а р я. Как ты изменилась, Марийка! Ну здравствуй, здравствуй! (Поцеловала Марийку, которая даже не шевельнулась в ответ, молча кивнула Олегу.)

О л е г. Я пойду.

М а р и й к а. Останься!

Олег пожал плечами и остался.

В а р я. Как живешь?

М а р и й к а. Спасибо, хорошо. Вы тоже неплохо выглядите.

В а р я. Вера Платоновна сказала, что был ответ из Москвы.

М а р и й к а. Да. Розыски отца продолжаются.

В а р я. Рада за вас. А Виктор пишет?

М а р и й к а. Да, конечно.

В а р я. Он теперь кто же?

М а р и й к а. Отличник боевой и политической подготовки.

В а р я. Нет, а по званию?

М а р и й к а. Еще не генерал.

В а р я. Почему ты так говоришь со мной?

М а р и й к а. Разве я говорю не корректно?

В а р я (со смехом). Ну ладно уж, ладно… Вот что мы с Борей предлагаем тебе. Ты теперь работаешь, у тебя будет отпуск. Приезжай к нам. У нас есть свой домик, садик. Правда, влезли в долги, но зато ни от кого не зависим. Приезжай, погостишь немножко. Летом у нас будет своя клубника.

М а р и й к а. Спасибо. Только я не люблю клубнику. Меня от нее тошнит.

В а р я (сухо). Хорошо. Но запомни одно: ты не хочешь простить нас, а мы не можем без конца чувствовать себя виноватыми перед вами. Так мы никогда не помиримся.

М а р и й к а. А разве мы должны обязательно помириться?

Варя уходит, не сказав больше ни слова.

О л е г. Даешь дрозда.

М а р и й к а. Пойми, Олег, иногда можно отказаться от самого дорогого. От матери, от дома, от счастья, от самой жизни. Но только в том случае, если отказываешься во имя чего-то гораздо большего, чем все это… А если живут только для себя, чтобы только себе уютно и спокойно, а на остальное наплевать, тогда страшно. Понимаешь? А они так и уехали. И клубнику будут разводить! Нет, не для базара, не думай. Только для себя. И гостей будут угощать клубничным вареньем, а те будут похваливать… А вокруг них будет строиться коммунизм!

Возвращается В а р я.

В а р я. Я не хотела начинать этот разговор, когда ехала сюда, но раз ты сама завела эту музыку, я скажу все, что думаю… Вы — неприспособленные…

М а р и й к а. Это к чему же не приспособленные?

В а р я. Ты отлично понимаешь, что я имею в виду. Вы все неприспособленные. И ты, и твоя мать, и эта Людвига Леопольдовна. Вы и Бориса хотели сделать таким же! Вы считаете, если другие хотят жить не так, как вы, значит, это уже плохо. А кто дал вам право судить других? Кто дал тебе такое право? Нет, нет, спорить с тобой я не намерена. Ты намного моложе меня, и в твои годы я, наверно, тоже рассуждала, как ты сейчас. Но жизнь еще не раз заставит тебя саму делать выбор. Самой для себя что-то решать. И я посмотрю, как ты запоешь тогда. В таких случаях громкие слова не помогут, учти.

М а р и й к а. Это все?

В а р я. Все. Боря просил меня поговорить с тобой по-хорошему. Не моя вина, что это не получается. А мы как-никак с вами не чужие.

М а р и й к а. Ошибаетесь. Мы очень чужие с вами!

В а р я (не сразу). Я так и передам Борису.

М а р и й к а. Так и передайте.

Варя ушла. Пауза.

Ну, что смотришь на меня?

О л е г. Да так.

М а р и й к а. А думаешь о чем?

О л е г. О всякой всячине.

Пришло лето, ринулось в комнату ярким солнцем, вздуло на окнах занавески.

Деловито стучит швейная машина. М а т ь работает за столом. По комнате ходит О л е г, что-то ищет.

М а т ь. Ты что, Олежка?

О л е г. Да так, ничего.

М а т ь. Тебе что-нибудь нужно?

О л е г. Да ладно.

М а т ь. Не выходит, что ли, у тебя?

О л е г. Почему?

М а т ь. Интересно, из нас двоих кто же все-таки задает вопросы?

О л е г. У вас все равно этого нет.

М а т ь. Смотря чего.

О л е г. Железного прута. Миллиметров десять диаметром. Все равно же у вас нет. Я все обыскал.

М а т ь. А зачем сердишься?

О л е г. Кто сердится?

М а т ь. Я же вижу. И вообще ты какой-то странный последнее время.

О л е г. Почему?

М а т ь (засмеялась). Тебе лучше знать. Ну да ничего, сегодня вернется Марийка…

О л е г. При чем здесь Марийка?

М а т ь. Не будет так скучно, как со мной.

О л е г. Мне с вами не скучно. У меня дело.

Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Никому ненужны прекрасные страусовые перья? Разбирала сейчас свои доисторические залежи, а они там как новые лежат…

О л е г. Людмила Леопольдовна, а у вас…

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а (укоризненно). Вига!

О л е г. Какая вига?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Не мила, а вига. Люд-вига! Это же запоминается исключительно просто!

О л е г. Людвига Леопольдовна, а у вас…

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вот теперь я вас слушаю.

О л е г. У вас не найдется небольшого железного прута? Диаметром миллиметров десять.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Боже! Олег, откуда у меня, старой интеллигентной женщины, какой-то железный прут? Зачем он вам?

М а т ь. Для меня старается. Задумал соорудить какую-то необыкновенную швейную машину.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. И она тоже будет шить?

О л е г. А для чего же тогда? Просто машина с приводом от моторчика.

М а т ь. Вот видите?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ваше счастье, Олег, что я абсолютно не разбираюсь в технике. Я бы извела вас расспросами. (Матери) Марийка сегодня приезжает?

О л е г. Две недели прошло! Хватит!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вернется, должно быть, черная, как негр… А помните, Верочка, во время войны мы тоже ходили на полевые работы? Убирали турнепс. Вкуснейший был продукт, помните? Как, однако, все относительно в мире! В прошлом году я специально достала две штуки турнепса. Сварила, как тогда. Попробовала. Гадость… Послушайте, Олег, вы сумеете разломать старую железную кровать?

О л е г. Зачем?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. У меня в чулане сохранилась совершенно ненужная кровать. И она вся сплошь состоит из ваших любимых прутьев. За диаметр не ручаюсь.

О л е г. Где она? (Уходит.)

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Не вздумайте заодно ломать и чулан! Ключ у меня!.. Боже, как мало иногда нужно человеку. (Уходит следом за ним.)

Вера Платоновна продолжает работать. Входит В и к т о р в форме офицера. Он становится по стойке «смирно», прикладывает руку к фуражке.

В и к т о р. Разрешите доложить? Младший лейтенант Горелов прибыл для проведения отпуска перед отправлением в часть назначения.

М а т ь. Витенька?! Приехал?

В и к т о р. Здравия желаю, Вера Платоновна!

М а т ь. Какой же ты красавец!.. Что ж ты — даже телеграммы не дал?

В и к т о р. Фактор внезапности.

М а т ь. Ну, садись, садись, рассказывай. Фуражку сними. Будь как дома.

В и к т о р. Самый хороший гость, как известно, тот, при котором хозяин чувствует себя как дома.

М а т ь (смеется). Тебя просто не узнать! Подумать только, прошел почти год!

В и к т о р. А вы все трудитесь?

М а т ь. Без дела — умру!

В и к т о р. От этого не умирают. Нет, серьезно, как самочувствие?

М а т ь. Ничего.

В и к т о р. А что слышно из Москвы?

М а т ь. Все по-прежнему.

В и к т о р. Долго что-то.

М а т ь. Ладно, ладно, о себе лучше расскажи.

В и к т о р. Что о себе. Все в норме. Из новостей? Вот разве… (Пропел негромко)

М а т ь. Да уж вижу, вижу…

В и к т о р. А где Марийка?

М а т ь. Скоро должна быть. Они от завода в колхоз поехали. Какая-то шефская стройка.

В и к т о р. А я хотел ее сегодня умыкнуть. На свадьбу.

М а т ь. Куда-а?

В и к т о р. Диму помните? Женился. И обещал отметить закат жизни трехдневкой беспробудного веселья.

М а т ь. Неужели женился? Как же вы все растете? Я Диму вот таким помню — школьником.

В и к т о р. Ничего, не подкачает. Будет примерным мужем. И своей жене будет помогать в трудные минуты, которых она никогда бы не имела, если бы не вышла замуж!

Оба смеются.

М а т ь. Марийка — та прямо ахнет, когда тебя увидит! Вот уж неожиданность!

В и к т о р. Не знаете, кстати, почему она стала реже мне писать?

М а т ь (не сразу). Знаю.

В и к т о р. Веская причина?

М а т ь. По-моему, она отвечала на все твои письма. Сам считай — редко или часто.

В и к т о р. Ясно. Критика справедливая. Одно не учли: мы люди военные, нам за это кое-что и скостить можно.

М а т ь. Только потому, что вы военные?

В и к т о р (смеясь). Ладно. Каюсь. Марийка поймет меня глубже, чем вы. А как Борис с Варей?

М а т ь. Хорошо. Вполне хорошо.

За дверью раздается какой-то грохот.

Олег, должно быть, орудует.

В и к т о р. Какой Олег?

М а т ь. Разве Марийка не писала? Они вместе работают.

В и к т о р. А-а… Информировала. Было… Закурить могу?

М а т ь. Я же сказала — будь как дома. Я сейчас. (Ушла.)

Виктор закурил. Смотрит на часы. Входят Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а и О л е г с железными прутьями от кровати.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Это невероятно! Не верю глазам своим! Виктор?.. Боже, и золотые погоны? Нет, я немедленно ставлю чайник. Я хочу всласть побеседовать с вами! (Ушла.)

В и к т о р. Вон ты, оказывается, какой…

О л е г. Какой?

В и к т о р. Учитель пятого разряда. (Протянул руку.) Горелов Виктор. Знакомы заочно.

О л е г (пожал ему руку). Олег… Кончай курить, здесь не принято.

В и к т о р (усмехнулся). По-хозяйски.

Пауза.

Сейчас точно без пяти три?

О л е г. А что?

В и к т о р. Часики что-то барахлят.

О л е г. Давай погляжу.

В и к т о р. Ты часовщик?

О л е г. Не бойся, не испорчу.

В и к т о р (снял с руки часы). Ну, валяй, посмотри.

Олег занялся часами. Виктор изучающе смотрит на Олега, потом, как бы невзначай, начинает напевать.

Марийка шибко изменилась?

О л е г. А что?

В и к т о р. Тебе же тут видней, чем нам, служивым.

О л е г. Не знаю.

В и к т о р (продолжает напевать).

Слушай, брат, давай напрямик. Ты здесь Марийку на прицел взял, что ли?

О л е г (возвращает часы). Почистить надо. Мастеру отнеси.

В и к т о р. Понимать «да»?

О л е г. А что?

В и к т о р. Знаешь, как это называется на языке порядочных людей?

О л е г (встал). Ну?

В и к т о р (засмеялся). Да ты не бойся, шучу.

О л е г. А я и не боюсь.

В и к т о р. Я в ней уверен, как в себе самом. Тебя на мушку брал. Что за птица, интересно… А она славная девушка, верно?

О л е г. Кончай об этом.

В и к т о р. Так ведь я как раз не об этом! Я в смысле — сколько она там процентов выдает? Любопытно. Ты с ней соревнуешься?

Олег молчит.

А ты, старик, красноречив.

О л е г. А ты, по-моему, трепло.

В и к т о р (хохочет). Беседа протекала в атмосфере исключительной теплоты и взаимопонимания! Нет, кроме шуток, ты мне нравишься, кореш! Только не будем мешать друг другу? Договорились?

Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Виктор, вы соломку любите?

В и к т о р. С пивом.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. К чаю она тоже подойдет. Я ровно на секунду, булочная за углом. Никуда не исчезайте!.. Смотрю на вас, голубчик, и восхищаюсь! Мужчинам всегда идут погоны! (Ушла.)

В и к т о р. Когда же Марийка прибудет? Уже четвертый час. Вот что, парень. Мне надо кой-какие делишки провернуть. Забегу к вечеру. Передай Марийке…

О л е г. Что приехал, скажу.

В и к т о р. И скажи еще, чтоб зря не бегала ко мне. Сам зайду. Она ведь такая.

О л е г. Больше ничего не скажу.

В и к т о р. Да брось ты, понимаешь! Меня все равно дома не будет. Надо помочь организовать культурную свадьбу!

О л е г. Свадьбу?

В и к т о р. Не мою, не мою, не пугайся! Моя еще впереди. Считай себя приглашенным!.. А Марийке скажи, что приду часиков в шесть, не раньше. Пусть ждет. (Уходит.)

Олег снова берется за железные прутья — измеряет, отмечает, где согнуть, где просверлить. В окне появляется М а р и й к а.

М а р и й к а. Олежка!

О л е г (расплылся в улыбке). Приехала?

М а р и й к а. Дома все в порядке?

О л е г. Наконец-то…

М а р и й к а. Сейчас я приду.

О л е г. Зачем в дверь? Давай руку! (Помогает ей влезть в окно.)

М а р и й к а. Какой ты белый! А я загорела?

О л е г. Еще как!

М а р и й к а. У меня теперь мускулы — смотри!.. Мы там целую ферму построили! И подвесную дорогу для кормов. Время пролетело — даже не заметила…

О л е г. Это ты не заметила.

М а р и й к а. Из Москвы ничего не было?

О л е г (отрицательно покачал головой). Виктор приехал.

М а р и й к а. Витька! Когда же? Вот здорово! Какой он теперь? Сильно изменился? Ах, да… Ну, хотя бы по сравнению с фотокарточкой.

О л е г. Погоны теперь другие.

М а р и й к а. Витька — офицер! Подумать только! Воображает, наверно! Как же, он лейтенант?

О л е г. Младший.

М а р и й к а. Ха-ха! Младший лейтенант Витька Горелов! Я теперь с ним нарочно по всем улицам под ручку пройдусь! Наши девчонки будут обмирать и спрашивать: с кем это она идет под ручку? Что это рядом с ней за молодой интересный лейтенант?

О л е г. Младший.

М а р и й к а. А я даже голову в их сторону не поверну и только буду мысленно показывать им вот такой нос!.. Ты куда, Олежка?

О л е г. Пора.

М а р и й к а. Неправда.

О л е г. Почему? Пойду домой, в общежитие.

М а р и й к а. Мы с тобой как условились? Помнишь? И про Витю ты все знал. Что же теперь изменилось?

О л е г. Ничего.

М а р и й к а. Ты с ним познакомишься. Вы вполне можете стать друзьями.

О л е г. Обойдется.

Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Она сильно взволнована. В руке у нее какое-то извещение.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я только что встретила почтальона.

М а р и й к а. Из Москвы?! (Вырвала у нее из руки извещение, пробегает глазами.)

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Нет, это просто чудо…

М а р и й к а. Отец… Здесь его домашний адрес… Он нашелся!!!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Это невероятное чудо!

М а р и й к а. Мама! Он нашелся! (Убегает.)

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Представляете? Они ждали семнадцать лет. Всю Марийкину жизнь! А теперь до него — сутки поездом.

З А Н А В Е С.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Та же комната.

В и к т о р стоит у окна и без всякого интереса перелистывает журнал мод. Вбегает запыхавшаяся М а р и й к а.

М а р и й к а. Сколько уже?

В и к т о р. Тринадцать ноль-ноль.

М а р и й к а. А поезд в два с минутами. Неслась как угорелая! У кассы народищу, одни отпускники. Еле достала билет. Извещение помогло, пустили без очереди, хотя и ругались… Ничего, теперь успею! Главное, что еду. Е-ду! Понимаешь? Ничего ты не понимаешь!

Виктор обнял Марийку.

В и к т о р. Ты стала еще красивее…

М а р и й к а. Да ну тебя, собираться же надо…

Входит О л е г, но тут же, увидев Марийку и Виктора, уходит за дверь и стучит.

В и к т о р. Одну минуту!

М а р и й к а (оттолкнув его). Да, да!

Входит О л е г с газетным кульком.

О л е г. Достала билет?

В и к т о р. Через час отправление. Еще вопросы?

М а р и й к а. Что это ты вдруг стучаться надумал?

О л е г. Я сначала не постучался… Какой вагон?

М а р и й к а. Ты пойдешь на вокзал?

О л е г. Вот тебе яблоки на дорогу.

М а р и й к а. Олежка, милый, куда же мне столько?

В и к т о р. Почем брал?

О л е г (Марийке). У меня обед кончается, надо идти… Счастливо доехать и встретить там.

В и к т о р. Я тебе не антоновку — розы принесу!

М а р и й к а. Принесу и принес — чувствуешь разницу?.. Спасибо, Олег. Жаль, что проводить не сможешь, Я люблю, когда провожают.

О л е г. У тебя же есть провожатый. С розами придет. (Ушел.)

М а р и й к а. Зачем ты его обижаешь?

В и к т о р. Я ведь, кажется, люблю тебя, а не твоих производственных друзей.

Марийка засмеялась.

Я пошел за цветами. (Ушел.)

Марийка торопливо, суетясь, собирается в дорогу, то и дело выбегая из комнаты и возвращаясь, на ходу о чем-то спрашивая невидимых нам Мать и Людвигу Леопольдовну. В одну из таких минут, когда ее нет в комнате, входит Б о р и с — в плаще, в шляпе, с небольшим чемоданом. Снимает шляпу, осматривает комнату. Вбегает М а р и й к а.

М а р и й к а. Ты? Приехал?

Б о р и с. Как только узнал — сразу…

Помедлив, Марийка вдруг бросается к нему, повисает на шее.

Ну что ты… сестренка… вот и дождались…

М а р и й к а. Я уже и телеграмму дала, какой поезд, какой вагон, чтобы он встретил меня на вокзале.

Б о р и с. А как же узнаешь?

М а р и й к а. Как только получили извещение, я написала ему письмо. Свою карточку вложила. Обо всем-всем рассказала. А чтобы наверняка, условилась, что у меня на блузке будет красная гвоздика. И чтобы он тоже приколол себе красную гвоздику. Или просто держал в руке. Так и узнаем друг друга.

Б о р и с. Придумала же… А может — мне лучше поехать? Или вместе с тобой?

М а р и й к а. Нет, нет!!! Я сама… Сама!

Б о р и с (не сразу). Обо мне… тоже написала в письме?

М а р и й к а. Что о тебе?

Б о р и с. Ну, как что? Обо мне.

М а р и й к а. О тебе ничего не писала.

Б о р и с. Знаешь что? Давай забудем что было. Ну — было, правда. Устал тогда, психом сделался. Бывает. Главное, что все обошлось хорошо. Мы там устроились, вы тут тоже. Переводы мои все получили?

М а р и й к а. Мама получала.

Б о р и с. Вот видишь? Ничего же страшного не произошло. Все как у людей.

М а р и й к а. Мне собираться надо, Боря.

Входит М а т ь.

М а т ь (со слезами). Слышу твой голос… слышу и не верю…

Б о р и с (обнял мать). Плакать-то зачем?

М а т ь. Да, да, что же это я?

Б о р и с (обнял ее). Вот так-то лучше.

М а т ь. Господи, целый год, и опять все вместе… Дай я на тебя посмотрю… Поправился. Представительный стал.

Б о р и с. Марийка-то что придумала: узнать друг друга по цветочкам.

М а т ь. Пусть цветы, пусть…

Б о р и с. Девчоночка еще, играет… Что же вы тут решили?

М а т ь. Ничего не знаю, сынок, ничего… Вы-то как там живете?

Б о р и с. За нас не беспокойся, мать. Устроились. И Варя совсем другой стала — спокойная, песенки поет. Как будто помолодела…

Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Верочка, я приготовлю сандвичи для Марийки, а вы заставьте ее взять их с собой. В дороге нужно питаться. (Пристально посмотрела на Бориса.) Впрочем, с дороги тоже. (Вручила ему бутерброд.)

М а т ь (Борису). Пойди поешь как следует. (Уходит вместе с Борисом.)

Людвига Леопольдовна кладет в Марийкин чемодан какие-то необязательные вещи. Входит В и к т о р с букетом.

В и к т о р. Марийка уже собралась?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. О, какая прелесть!

В и к т о р. А вы как-то говорили, что я плохо отношусь к ней. Доказал?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Во-первых, доказывать нужно не мне, голубчик, а ей. И во-вторых, я отнюдь не говорила, что вы плохо относитесь к Марийке. Напротив, я вам сказала, что вы чересчур активно относитесь к ней, а девочка — и это вполне естественно — принимает ваше отношение к ней за любовь.

В и к т о р (огорошенно). Забавно… По-вашему выходит, что с моей стороны все это, значит, липа?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Липа или еще что — этого я вам сказать не берусь. Мне лишь кажется, Виктор, что вы…

В и к т о р. Обманываю ее?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Нет! Так скверно я о вас не думаю. Но мне кажется, что прежде всего вы обманываете самого себя.

В и к т о р. Забавно… (Уходит.)

Входит Б о р и с.

Б о р и с (Людвиге Леопольдовне). Спасибо за харч.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. На здоровье, голубчик.

Б о р и с. Значит, говорите, я за это время изменился?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Как тебе сказать… Во всяком случае, на твоем лице появилось выражение довольной сытости.

Б о р и с (со смехом). Сами же накормили.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Дело не в этом, дружок. Я боюсь, как бы это выражение не осталось у тебя на всю жизнь.

Б о р и с (усмехнулся). А вот вы нисколько не изменились, факт.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Увы. Как мумия.

Входят М а р и й к а, М а т ь, затем В и к т о р. В комнате собрались все.

В и к т о р (вручая Марийке букет). Вот — обещанное.

М а р и й к а. Спасибо, Витя.

М а т ь. Билет не забыла?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Сверток с едой я положила сверху.

Б о р и с (ехидно). В дороге нужно питаться.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ты постигаешь истины. Тем более что питаться нужно везде.

М а т ь. Как приедешь, сразу дай телеграмму.

М а р и й к а (Виктору). Что ты так смотришь на меня?

В и к т о р. Я не смотрю. Я думаю.

М а т ь. Марийка, Витя, Боря, сядьте! Сядем перед дорогой.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Чтобы счастливо — туда и обратно.

Все сидят.

Б о р и с. Почему перед отъездом обязательно сидят? Кто придумал?

М а т ь. Не говори ничего.

Б о р и с. А если опаздываешь на поезд?

М а р и й к а. Помолчите же!

Все молчат.

Встает самый младший из всех. (Встала.)

М а т ь (поцеловала ее). Ступай, дочка.

М а р и й к а. Витя, бери чемодан. (Борису) Ты остаешься здесь с мамой. Чтобы все было в порядке, понял?

Б о р и с. Сам знаю.

В и к т о р (Людвиге Леопольдовне). У вас, в общем-то, старые понятия о любви.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Не спорю, но это лучше, чем никакого понятия.

Все ушли. Голоса за дверью. Возвращаются М а т ь и Б о р и с.

М а т ь. Поехала…

Б о р и с (обнял мать). Вот и дождались, мать… Кончается старая жизнь…

Перрон вокзала. Поезд уже пришел, схлынула толпа пассажиров и встречающих.

М а р и й к а с красной гвоздикой на блузке вглядывается в каждого, кто торопливо проходит мимо нее. Вокзальный диктор объявляет о прибытии и отправлении поездов и электричек.

К Марийке приблизился неопрятного вида п а р е н ь.

П а р е н ь. Такси желаете?

М а р и й к а (не вникнув). Что?

П а р е н ь. Там не найдете, все разобраны. Я вам организую. Только из солидарности и по дешевке. А?

Марийка не отвечает.

Не встретили, что ли?

М а р и й к а. Встретят.

Парень ушел. Марийка в тревожном ожидании встречи. Возле Марийки останавливается ж е н щ и н а л е т с о р о к а. Но Марийка не обращает на нее внимания.

Н е з н а к о м к а (не сразу). Простите… Вы Мария?

М а р и й к а. Да.

И вдруг увидела пожилого человека, бегущего по перрону прямо к ней и достающего что-то из нагрудного кармана пиджака. Он или не он? Но пожилой, едва не налетев на Марийкин чемодан, сердито проворчал: «Расставились тут на самом ходу» — и пробежал мимо. Марийка обернулась к незнакомке, безмолвно стоящей рядом.

Вы меня?

Н е з н а к о м к а. Вас.

М а р и й к а. Вы, наверно, ошиблись. Я вас не знаю.

Н е з н а к о м к а. Дело в том, что… ваш отец не придет сюда.

М а р и й к а. Почему?

Н е з н а к о м к а. Нет-нет, не пугайтесь… Я вам все объясню. Вашу телеграмму, ваше письмо, извещение адресного бюро… это знаю только я. Одна. Он — ничего.

М а р и й к а (растерянно). Как ничего?

Н е з н а к о м к а (достала из сумки конверт). Может быть, я совершаю что-то ужасное, не знаю… Но это ваше письмо… в нем столько любви, столько человеческого сердца… Оно, это письмо, и подсказало мне, что не он, а я должна прийти сюда и встретить вас…

М а р и й к а. Я ничего не понимаю… Что происходит?

Н е з н а к о м к а. Простите… Мне тоже нелегко говорить… Ваше письмо пришло тринадцатого утром. Я ничего не подозревала, только на конверте был незнакомый почерк, незнакомый адрес и ваша фамилия. Его фамилия… Между нами никогда не было тайн, и я решилась вскрыть это письмо. Когда я прочла его…

М а р и й к а. Почему вы? Почему все время вы? Я писала отцу! Я не вам писала! Это мой отец!

Н е з н а к о м к а. Да, я знаю, но… но я не смогла ничего сказать ему, ничего… Повторяю, может быть, я поступила плохо, бесчестно и, быть может, сейчас или через минуту стану клясть себя за то, что делаю, не знаю, но я пришла сюда, на вокзал. И ничего не сказала ему… Я живой человек, и мне стало просто страшно. Не за себя, нет! И даже не за наших детей… Мне сделалось страшно за него, поймите…

М а р и й к а. Да что же это такое?..

Н е з н а к о м к а. Вчера вечером, сегодня, по дороге сюда, и уже здесь, пока я ждала ваш поезд, я не знала, что скажу вам, как скажу. Я и сейчас не знаю этого. Наверно, нет таких слов, которые можно было бы хладнокровно приготовить заранее…

М а р и й к а. Сколько лет мы ждали, верили… и ничего не было… Потом его увидели, случайно, из окна вагона… Мы снова ничего не знали, знали только, что он жив, и мы искали, искали… Зачем я говорю это? Что вы от меня хотите? Отец — наш! А вы… вы…

Н е з н а к о м к а. Договаривайте до конца. Я предполагала все. Была готова ко всему. Говорите.

М а р и й к а. Мне не о чем с вами говорить!.. Мы нашли его, потому что верили в него, ждали… И мама теперь обязательно поправится, и все станет по-другому!.. Нет, мне не о чем говорить с вами! Адрес я помню наизусть. Я поеду туда… Меня все ждут дома… Я не могу вернуться домой вот так…

Н е з н а к о м к а. Вот ключи. Можете не звонить у двери — просто отоприте ее. Я отдаю вам свои ключи, берите!.. Но выслушайте меня сначала.

М а р и й к а. Зачем? Что вы мне скажете? Что отец не тот человек, которого я ждала? Что он забыл маму, Бориса, всех нас? Я не поверю ни одному вашему слову! И не нужен мне никакой ваш ключ!

Н е з н а к о м к а (не сразу). Больше всего я боюсь вашей молодости. Что поделать? Берите ключ или не берите — все равно, разве в этом дело! Поезжайте туда так. Трамвай пятый, автобус девятнадцатый. Адрес вы помните наизусть… Это ваше право.

М а р и й к а. Да, мое право!

Н е з н а к о м к а. Но есть какие-то вопросы в жизни, которые нужно решать, глядя в глаза друг другу… Сейчас, здесь, на вокзале, нас с вами разделило многое. Но неужели мы не сможем понять друг друга?

М а р и й к а. Что вам от меня нужно?

Н е з н а к о м к а. Не знаю… Может, вашего участия. Может — вашего суда. Не знаю… Если бы я знала, что мне делать, я бы так и делала, и совесть моя была бы чиста и спокойна. Но я сама не знаю… Хотите, я вам просто расскажу, как он жил все эти годы без вас?

М а р и й к а. Нет, не хочу!

Пауза.

Н е з н а к о м к а. Тогда ответьте мне… За все эти годы неизвестности и ожиданий что было для вас самым нужным? Чтобы он был жив? Он жив… Вы верили о него, в его добрую любовь к вам. Он ничем не запятнал вашей веры в него… Сразу после войны долгое время он сам пытался разыскать вас — да, да. Но тогда это было не так легко. И вообще — то были трудные для него времена, обидные, несправедливые… (Помолчав) На его столе стоит одна старенькая фотография: ваша мать, он сам и мальчик с чумазыми коленками. Эта фотография и сейчас стоит у него на столе. Он не убрал ее при мне, не прячет ее от наших детей… Огромное счастье иметь такого отца, как ваш, Мария… Скажите, что сделали бы вы на моем месте?

М а р и й к а. А разве мы можем хоть на секунду поменяться местами?

Н е з н а к о м к а. Наверно, вы правы… У нас двое детей. Старшая ходит в шестой класс, младшая во второй… Нет, нет, я говорю не то, совершенно не то! Простите меня! Это не самозащита, во мне нет низкого страха за свое собственное счастье!.. Если нужно, я уйду, и мои дети не станут никому помехой… Но я не знаю, нужно ли это…

М а р и й к а. Почему вы решаете за отца?

Н е з н а к о м к а. Я ничего не решаю. Я лишь спрашиваю себя и вас. Потому что не вижу решения. А ошибиться здесь нельзя. Единственное, на что мы с вами обе не имеем сейчас права, — это на ошибку. Потому что вся тяжесть такой ошибки Ляжет на него одного. Вы понимаете меня? А у него сейчас самая горячая пора — сдача важнейшего объекта. Он весь в этой работе. Не щадит себя, как, впрочем, всегда и везде, хотя здоровье у него далеко не железное. Война, плен, трудности после войны… Нет, вы должны знать все! Он столько перенес, пережил незаслуженно, невинно… И остался несломленным!.. Вот только здоровья не вернуть… Я сделала для него все, что могла, что было в моих силах… Вы плачете?

М а р и й к а. Нет!

Н е з н а к о м к а. Тогда говорите, говорите! Будьте беспощадной, если я заслужила. Я открыта перед вами, Мария…

М а р и й к а. Что говорить? Вы все так сказали, что мне ничего не остается говорить. Ведь вы этого и хотели, да? Потому что вы опытней, чем я…

Н е з н а к о м к а. Если я причиняю вам боль, то поверьте, это и моя боль тоже. Просто мы вынуждены разделить ее на двоих.

М а р и й к а. Значит, отец для нас жив. А мы для него?

Н е з н а к о м к а (не сразу). Я ждала этого вопроса. Я не знаю, что ответить на него.

М а р и й к а. Уходите.

Н е з н а к о м к а. Ваш отец будет сегодня дома после восьми вечера. Завтра с утра он улетает в Казахстан. В командировку… Я хотела бы, чтобы вы встретились с ним без меня. Одни. Меня и детей вечером не будет. Вашу телеграмму и письмо я положу ему на стол. Будет лучше, если он узнает обо всем заранее.

М а р и й к а. Уходите же!

Н е з н а к о м к а. Прощайте.

М а р и й к а (вслед ей). Нет, подождите!..

Незнакомка остановилась.

У вас нет его фотокарточки?

Н е з н а к о м к а. Здесь нет.

М а р и й к а. Все. Уходите.

Пауза.

Чего вы еще ждете?!

Н е з н а к о м к а. Скорей всего мне не стоило приходить сюда…

М а р и й к а. Но вы же пришли!

Н е з н а к о м к а. Не думайте обо мне плохо… Прощайте. (Уходит.)

Марийка бросилась вдогонку, остановила ее.

М а р и й к а. Отдайте мне мое письмо и телеграмму!

Н е з н а к о м к а. Но…

М а р и й к а. Они же у вас в сумочке! Вы же для того и взяли их сюда, чтобы вернуть мне! Разве не так?

Н е з н а к о м к а (достала из сумочки конверт). Вот, пожалуйста.

М а р и й к а. Здесь только пустой конверт! Где же письмо? И телеграмма?

Н е з н а к о м к а. На столе у вашего отца. (Уходит.)

Марийка смотрит ей вслед, пока она не скрылась из виду.

А дома ждали возвращения Марийки… В комнате празднично, светло, солнечно, много цветов. К окну подошла Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вошел Б о р и с, вытираясь полотенцем.

Б о р и с. Навели вы тут блеск — любо-дорого посмотреть.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Ты, разумеется, пойдешь на вокзал?

Б о р и с. А мне сегодня приснилось, будто они прикатили на собственной «Волге». К самому дому. За рулем сидит батя, а вместо Марийки почему-то моя Варя. И почему-то в меховой шубе. Чушь какая-то… Вы, кажется, спросили меня о чем-то, я прослушал. (Смотрит на часы.)

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я очень любила тебя, Боря… Сколько уже?

Б о р и с. Без четверти. Сущие пустяки остаются.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Не понимаю, почему мне теперь все чаще хочется называть тебя на «вы»?

Б о р и с. В чем же дело?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вот я и думаю: в чем? (Уходит.)

Борис включает электробритву, бреется. Входят М а т ь и О л е г.

Б о р и с. Что, мать, жмем на все педали?

М а т ь. Какие тут педали! Теперь такая скорость, что никак не привыкну.

О л е г. Вообще-то можно кое-что придумать…

М а т ь. Нет, нет, все очень хорошо, больше ничего не придумывай. И так сколько времени возился.

О л е г. Пустяки.

Б о р и с. Не швейная машина, а техника будущего.

М а т ь. Просто не знаю, как и благодарить его…

О л е г. Пожалуй, надо переключатель поставить…

М а т ь. Никаких переключателей, совсем меня запутаешь!

Б о р и с. Парень-то — золотые руки!

О л е г. Да ладно уж…

Б о р и с. Нигде не пропадешь. В любом переплете руки выручат.

Входит В и к т о р.

В и к т о р. Здравия желаю, Вера Платоновна!.. Здорово, Борис… Мастеровым — пламенный, со звоном наковальни! (Матери) Ну как механизация?

М а т ь. Не говори! И руки теперь свободны. А пообвыкну — работа насколько быстрей пойдет!

В и к т о р. Ясно. Поднимаем производительность труда!

Мать уходит.

(Олегу) А ты, кореш, силен! Благодарность тебе перед строем. Давай пять!

О л е г. Обойдется.

В и к т о р. Скромность или не желаешь? В таком случае, может, тебе в награду — краткосрочный отпуск домой? Я не возражаю.

О л е г. Эх, ты… товарищ чересчур младший лейтенант! (Ушел.)

Б о р и с (смеется). Козлы! Оба козлы!

В и к т о р. Легкая перестрелка перед наступлением… Пора на вокзал. Хорошо бы по пути цветов купить.

Б о р и с. Сообразим что-нибудь. (Достал из буфета бутылку коньяку, два стакана.) Не откажешься?

В и к т о р. Где это видано, где это слыхано!..

Выпили.

Слушай, а тебе не приходило в голову, что он… отец, в смысле… может не вернуться? Ведь сколько лет прошло!

Б о р и с. Приходило.

В и к т о р. И что?

Б о р и с. Поживем — увидим.

В и к т о р (не сразу). Хуже нет, если ждешь чего-то, настраиваешься на веселую музыку, а тебе вдруг — трах по голове! И все опять по-старому.

Б о р и с. По-старому не будет. Если на то пошло — у матери право есть потребовать, что ей причитается.

Входят М а т ь и О л е г.

М а т ь. Мучитель ты мой! Тебя хлебом не корми, только дай помастерить.

О л е г. Ведь лучше же будет, сами увидите. Только рычажок: быстро-медленно…

Б о р и с. Ну что, мать? Вроде пора идти встречать. (Поцеловал ее.) Садись у окошка и жди. Как увидишь нас издали, давай сигнал, чтоб скатерть-самобранку готовили… Пошли, Виктор!

Борис и Виктор ушли.

М а т ь. А ты разве не с ними?

О л е г. Чего я там не видел?

М а т ь. Марийка же…

О л е г. Там и без меня народу хватит.

М а т ь. Ну, как хочешь, конечно, дело твое…

О л е г. И переключатель этот тоже больше никому не нужен.

М а т ь. Как? Сам только что уговаривал…

О л е г. Мало ли что… Все равно вам машина больше не понадобится.

М а т ь. Не понимаю тебя.

О л е г. Не будете вы больше шить. Зачем? Думаете, я не знаю? Мне Борис говорил.

М а т ь. Ну-ну, что же ты знаешь? Что он тебе говорил? Расскажи, я послушаю.

О л е г. Чего тут рассказывать? И так все ясно. Вы уедете отсюда. И Марийка завод бросит. Какая вам выгода оставаться в нашем захолустье? Теперь будет на что его поменять. И Марийке не придется больше на заводе рук марать. Не так, да?

М а т ь. Странно ты заговорил, но я тебя все равно слушаю, продолжай.

О л е г. А чего продолжать? Разве ей плохо на заводе? Хуже она от этого стала, что ли? И какое у нас тут захолустье? Чего зря врать? Город как город, и живут люди!

М а т ь. Да с кем ты споришь-то?

О л е г. Ни с кем не спорю… Нет, вы, конечно, поезжайте! Разве можно? И Марийка тоже пусть бросает завод. Я ничего такого не говорю. Наоборот, за вас только рад буду.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а (в дверях). Очень красиво, молодой человек! (Она стояла там и слышала, что говорил Олег.) Просто превосходно!

О л е г. А что такое?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Верочка, милая, оставьте нас, пожалуйста, двоих. Это совершенно необходимо!

М а т ь. Олежка, Олежка… (Ушла.)

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Я давно наблюдаю за вами, и у меня столько накопилось всего, что я буквально клокочу, как вулкан!

О л е г. Не надо, Людмила Леопольдовна…

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Во-первых, я всегда просила вас называть меня своим именем. Своим!.. Не своим, разумеется, а моим. И во-вторых, слушайте меня. Вы их знаете только год, а я — с сорок второго. Для вас это история, а для меня нечто гораздо большее! До них я полагала, что моя жизнь больше всего нужна мне самой, чтобы жить. А выяснилось, что жить — это значит быть нужной другим. И когда это кончается вдруг — душа становится безлюдной, как необитаемый остров. Вы даже представить себе не можете, как это будет для меня печально и непоправимо, если они уедут отсюда. Но боже вас упаси в эти дни не радоваться вместе с ними, боже упаси!

О л е г. Я радуюсь!

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Таким образом? Нет, это немыслимо! С минуты на минуту сюда войдет Марийка, а вы… вы похожи на гимназистку, молодой человек! Ваше счастье, что вы воочию не видели таких гимназисток!

О л е г. Что же — хохотать, раз они уезжают?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Вы же любите ее!

О л е г. Кого?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Дульсинею Тобозскую!.. Вы испепеляете взглядом ее профиль, когда она не видит этого, а когда она взглянет на вас, преспокойно удаляетесь паять мои кастрюли! И вы считаете, что это любовь? Это не любовь, это — жидкий молочный кисель, да, да!.. Фу, у меня даже бьется сердце… А теперь — пожалуйста, идите! Я вас больше не держу, вы мне больше не нужны!..

Олег пошел к двери.

И он преспокойно пошел! Стойте!.. Неужели вам не стыдно! Вам должно быть стыдно! Да, не спорю — у вас золотые руки, но если при таких руках какое-то, пардон, цыплячье сердце, то это ненормально! Ваши мысли и чувства должны быть достойны вашего высокого труда! Я говорю уже не персонально о вас, я говорю это обо всех вас, вместе взятых!

О л е г. Какие еще вместе взятые?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Если это не ясно и не убедительно, можете в любой библиотеке взять любую книгу Карла Маркса и Фридриха Энгельса и прочитать там о себе: всю жизнь эти авторы писали только о вас, молодой человек!..

Г о л о с м а т е р и. Можно к вам?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Нужно, Верочка!

Входит М а т ь.

Я ему высказала все, что думала!

Олег молча ушел.

М а т ь. Куда же он?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Перерождаться!

М а т ь. За что вы его так?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Он, кажется, понял за что. Но это еще не все. Я запру его в своей комнате и буду нарочно дразнить, как тореадор, пока он не кинется на меня с кулаками! Люди не имеют права жить тихо, как мыши! Им надо мешать так жить! (Идет к двери.) Какая все-таки несправедливость, Верочка, что я стара и уже разваливаюсь на ходу. Мне бы сейчас, сейчас быть молодой! Ах!.. Пойду готовить салат. (Ушла.)

М а т ь у окна, смотрит на улицу. Быстро входит В и к т о р.

В и к т о р. Чепе, Вера Платоновна! На базар бежать уже не успею, а на углу ни одной бабы!

М а т ь. Какой бабы?

В и к т о р. Да с цветами! Хотел для Марийки цветов приобрести… Можно взять хотя бы вот эти? (Вынимает букет из вазы.) Только по секрету, идет? И бегу!

М а т ь. Погоди, Витя… Что я хочу сказать тебе…

В и к т о р (показывает на часы). И так опаздываю!

М а т ь. Видишь ли… Вы ждете двоих. А вернется она одна. Понимаешь?

В и к т о р. Отставить, Вера Платоновна! Встречать надо двоих.

М а т ь. Пойми, я не за себя… За Марийку сердце болит.

В и к т о р. Не слу-ша-ю!

М а т ь. Она жила этой надеждой. Верила, что иначе быть не может…

В и к т о р. Вы что-нибудь узнали?

М а т ь. Откуда же? Узнала она. Вот я и прошу — встреть ее, успокой, поддержи. Боря — что он сделает?

В и к т о р (несколько растерян). Ну что вы! Все будет в ажуре!

Решительно входит О л е г.

О л е г. Вера Платоновна, так и знайте: я Марийку никуда не отпущу!

В и к т о р. Куда это никуда?

О л е г. И ты тоже знай! Все!

В и к т о р. Забавно.

М а т ь. Ступай, Витя.

Виктор уходит.

О л е г. Я не знаю, как уж там все будет. Но меня с Марийкой не только завод связал. И я ее не отпущу. И сам никуда не уйду. Гнать станете — тоже не уйду. Как уж там хотите!

Входит Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Это витязь в тигровой шкуре, Верочка… (Увидела Олега.) Пардон…

О л е г (хмуро). Что надо делать?

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Петь, швыряться звездами, передвигать горы — что угодно душе, голубчик! А если можно — открыть баночку зеленого горошка.

Олег ушел.

В сущности, он первый рабочий, которого я наблюдаю в быту. Я рада за рабочий класс!

Входит Б о р и с.

Б о р и с. Нет их.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Что значит нет? Не выдумывай!

Б о р и с. Люди с поезда прошли, а их нет.

Л ю д в и г а Л е о п о л ь д о в н а. Просто вы не умеете встречать. Я сама пойду! (Ушла.)

Борис и Мать молчат. Борис подсаживается к ней поближе.

Б о р и с. Давай правде в глаза посмотрим, мать. Ты понимаешь, что это значит?

М а т ь. Понимаю, сынок. Я этого и ждала. Сердцем чувствовала.

Б о р и с. Что же теперь делать будете?

М а т ь. Как что? Жить будем, жить.

Б о р и с. Опять эти флажочки вышивать? Опять Марийке трубить на заводе? А где-то там будет отец-полковник?

М а т ь. Не говори так.

Б о р и с. За вас, за тебя с сестренкой душа болит!.. Ведь только один и был расчет. А теперь на всем крест поставить? Давай хоть раз поговорим начистоту. Я вот тоже не живу теперь с вами. Так что — чужими вы мне стали? Отказался я от вас? Каждый месяц сколько мог вам посылал. Может, и небольшие это деньги, а какие они, знаешь? Работал как лошадь. От Вари, от себя отрывал… В счет это или не в счет? Молчишь. А тут — родной отец. Что ж, по-твоему, в сторонку отойти! Извиниться благородно?

М а т ь. Что же ты предлагаешь?

Б о р и с. Думаешь, мне легко? Думаешь, совсем я деревянный?.. Только не нужно, мать, упрекать меня за это. Я хочу твою же ошибку исправить. Ты всегда была доброй и нас учила. А на добреньких воду возят… Погляди на себя — о такой старости ты мечтала?

М а т ь. Кто же мечтает о старости?

Б о р и с. Ну, не так сказал…

М а т ь. О другом я мечтала. Что мои дети — оба — станут людьми. Не по должности, не по окладу, а по совести и сердцу.

Б о р и с. Вон к чему сводишь? Нельзя же так, мама! Что ты на жизнь глаза закрываешь? Не всегда она такая, как тебе хочется. Где-то и поперек самого себя шагнуть надо!

М а т ь. Чего ты требуешь от меня?

Б о р и с. От тебя? Ничего. Но раз отец жив, значит и права на него живы. Твои законные права. И Марийкины… Давай смотреть на эти вещи трезво…

Ни слова не говоря, Мать взяла с этажерки небольшой сверток и протянула Борису.

Что это?

М а т ь. Проверь… пересчитай…

Б о р и с. Деньги? Мои? Все, что прислал?

М а т ь. Тебе они нужней, чем нам с Марийкой.

Б о р и с. Так… Ни копейки не потратили… Да здесь каждая трешка моими жилами вытянута! А вам — руки обожгли?

М а т ь. Я все сказала. Ты тоже все сказал, Боря.

Б о р и с. Мама!

М а т ь. Дай мне, пожалуйста, лекарство. Вон там, на столике…

Б о р и с (подал). Я не хотел тебя обидеть, мама. Прости меня, если… Ну не могу я, не могу жить спокойно, когда вы тут одни!

М а т ь. Мы не одни, ты это отлично знаешь.

Б о р и с. И по-вашему жить не могу!.. Зачем ты мне эти чертовы деньги возвратила? Зачем? Уж лучше бы словами, словами, чем так! Ведь я их честно заработал!

Входят М а р и й к а, за ней с чемоданом О л е г, все уже понявший.

М а р и й к а. Мама…

Б о р и с. Приехала?

М а р и й к а (бросилась к матери). Только ты сразу ничего такого не думай!

Б о р и с. Что я тебе говорил? Видишь — одна вернулась.

М а р и й к а. Мы встретились. И он тоже пришел с гвоздикой. Но это совсем другой человек. Однофамилец просто. И имя совпало. Разве не бывает?

М а т ь (гладит ее по голове). Ничего, ничего…

М а р и й к а. Он говорил, словно извинялся: «Какая печаль». Я ему все рассказала, и он тоже. Он живет один. Всегда жил один. И до войны тоже.

Б о р и с. Врешь.

М а р и й к а. Молчи!

Б о р и с. Все врешь! (Ушел.)

О л е г. А что? Напутали чего-нибудь. Это у нас часто. Вот у нас, например, в завкоме: уж чепуха! Выписали балалайки для клуба. А прислали паровой котел…

М а р и й к а. Ты тоже помолчи!

О л е г. Я пойду пока?..

Ему не ответили, и он, помявшись, ушел.

М а р и й к а. Мы долго говорили на вокзале, мама. Он хороший человек, очень хороший. У него двое детей — девочки.

Входит В и к т о р с букетом.

В и к т о р. Ты уже здесь?

М а р и й к а. Я думала, ты встретишь.

В и к т о р. Да вот — цветы искал, то, се… Куда их?

Марийка ставит букет в вазу.

Видишь, как вышло? Но ты — держись, Марийка. В жизни все случается. Ты уже не маленькая…

М а т ь. Не нужно, Витя.

В и к т о р. Я только хочу сказать — не расстраивайся. Нужно быть выше этого. Ведь, если разобраться, таких, как он, и отцом называть нечего…

М а р и й к а. Что?! Это неправда, мама! Неправда! Неправда!..

Вечер. Лестничная площадка в доме, где живет Марийка. Деревянные точеные перильца, скрипучие ступеньки. Дверь в квартиру, обитая дерматином. Почтовый ящик, заклеенный названиями газет.

По лестнице поднимаются О л е г и М а р и й к а, останавливаются перед дверью.

О л е г. Ну как? Понравилась картина?

М а р и й к а. Ничего.

О л е г. Точно! Хорошая! Целый час за билетами в очереди простоял!

М а р и й к а. А вообще, если разобраться, ничего особенного.

О л е г. Чего ж там особенного? Конечно, ничего особенного!

М а р и й к а. Я таких фильмов не признаю. Любит одну, потом другую, уходит, мучается, возвращается… Как будто в жизни нет ничего важней, чем все эти переживания!.. Не люблю таких картин.

О л е г. Кто ж их любит?

М а р и й к а. Барахло картина!

О л е г. Точно! Хуже не придумаешь! Еле до конца досидел!.. Но все-таки — вместе сходили, и места были хорошие…

М а р и й к а. И еще. Зачем показывать, как они целуются? Не вообще, а вот так, во весь экран, с мельчайшими подробностями… Зачем?

О л е г (пожал плечами). Сам не знаю…

Они стоят друг перед другом и так близко, что, кажется, вот-вот Олег поцелует Марийку. И она сама заметила это, отступила на полшага.

М а р и й к а. Ты чего, Олежка?

О л е г (шепотом). Ничего…

М а р и й к а (шепотом). Не надо…

О л е г. Почему?

М а р и й к а. Я лучше пойду…

О л е г. Лучше не уходи…

М а р и й к а. Почему?

О л е г. Сам не знаю…

М а р и й к а. Завтра же на заводе увидимся…

О л е г. Все равно — лучше не уходи…

М а р и й к а. Кто-то идет…

Вверх по лестнице взлетает В и к т о р.

В и к т о р. Марийка, бежим в кино, только в темпе! На журнал опоздаем — не беда, зато картина, говорят, детям до шестнадцати!

О л е г. Барахло твоя картина.

В и к т о р. Извини, друг, но ведь приглашаю не тебя… (Марийке) Скорей, последний сеанс, они там раньше начинают!

М а р и й к а. А мы только что оттуда.

В и к т о р (не сразу). Ясно. (С наигрышем) Никому не нужен лишний билетик? (Марийке) Не можешь мне простить, как я про твоего отца сказал, да?

М а р и й к а. Ты, Витя, ничего, оказывается, не понял… Да, у меня хороший отец, настоящий, и его стоит называть так. А что я уехала оттуда, и он про нас ничего не знает, так это, наверно, тоже самое правильное. Пускай живет и работает спокойно. У него тем более дети. Он им нужнее. Они еще маленькие.

В и к т о р. Ну хорошо, хорошо, извини. Это все Борис виноват, настроил меня…

М а р и й к а. При чем здесь Борис? Каждый остается самим собой. Просто ты сам… сам каким-то другим стал. Не таким, как раньше.

В и к т о р. А не наоборот? Может быть, не я, а ты стала другой?

М а р и й к а. Может быть.

В и к т о р. Вот и весь разговор. Без камуфляжа. Лишний билетик никому не нужен! (Порвал билеты в кино.)

М а р и й к а (рассмеялась). Дурак ты, Витька!

В и к т о р. Какой есть.

М а р и й к а. А мне понять нужно, что вдруг произошло. И с тобой и со мной! И дело не только в том разговоре, когда я вернулась с вокзала…

В и к т о р. Это точно. Все гораздо проще. Я, как выяснилось, хорош на параде, когда печатаю шаг. Или в отпуске, когда со мной можно прогуляться вечерком. А когда отпуск кончается через пару дней и мне ехать в часть к чертям на рога и служить там и год, и второй… Вот если бы сказал прямо сейчас — поедешь со мной туда?

М а р и й к а. Нет.

В и к т о р. Коротко и ясно.

М а р и й к а. Но совсем не потому, что это далеко и трудно. Вовсе не из-за этого.

В и к т о р. Все правильно. Кому физика, кому лирика, а кому и служба. Кто-то должен!

М а р и й к а. Почему кто-то? Олегу осенью тоже в армию идти… Нет, Витя, ничего ты не понял. Ни тогда, ни сейчас.

В и к т о р. А, брось! Все я понял. Особенно сейчас!

М а р и й к а. До свидания, Олег. Завтра увидимся. (Ушла, закрыла дверь за собой.)

Пауза.

В и к т о р. И куда же тебя осенью заберут?

О л е г. А что?

В и к т о р. Как знать, может, пересечемся.

О л е г. В подводный флот.

В и к т о р (не сразу). Счастливого плавания! (Быстро ушел.)

И как только затихли его шаги, Олег кинулся к закрытой двери, замолотил кулаками в мягкий дерматин — какой-то пустой, беспомощный стук от этого, но тем яростнее, одержимее колотит эту дверь Олег.

О л е г. Марийка! Слышишь? Я же тебе ничего еще не сказал. Ты одна на свете, без тебя нет вообще ничего… Марийка!

Но дверь молчит.

Завтра мы увидимся, но мне нужно все сказать тебе сегодня, прямо сейчас, потому что я столько времени все это таскаю в себе… Конечно, есть в жизни вещи поважней, чем всякие там переживания, но сегодня, сейчас это для меня самое важное в жизни, понимаешь? Потому что все изменилось и во мне, и вокруг меня! Слышишь?

Но дверь молчит.

Наверно, я все не то говорю, и ты правильно делаешь, что не открываешь дверь, но завтра, когда мы увидимся, я все равно пойму и даже спрашивать тебя не буду ни о чем… Слышишь, Марийка?

Говоря все это в дверь, приникая к ней ухом, Олег не заметил, как по лестнице поднялся и остановился у него за спиной пожилой п о л к о в н и к с портфелем.

П о л к о в н и к. Значит, она дома?

О л е г (застигнутый врасплох). Кто?

П о л к о в н и к (улыбнулся). Марийка.

О л е г. А в чем дело?

П о л к о в н и к. Видишь ли… я прямо с поезда… Приехал посмотреть, какая у меня выросла дочь…

И в ту же минуту распахнулась настежь дверь, а там — Марийка, которая стояла по ту сторону, все слышала, а теперь она стоит в дверях и только смотрит на отца, только смотрит…

З А Н А В Е С.