Шкатулка дедушки Елисея

X. Вовка

Я тихонько открыл дверь. Мы осторожно вошли — я и мой храбрый кот. Горящих свечей, слава Богу, мы в комнате не увидели. Опять светила луна. Я разглядел несколько прозрачных голубых фигур возле рояля… Мне показалось, что они теперь стали гораздо видней. За роялем, если не ошибаюсь, был Моцарт.

На этот раз я решил не прятаться за ширму, а сесть к столу и ждать… Будь, что будет!

Первое время на нас с Амадеем никто не обращал внимания… Все слушали музыку. Музыка была опять знакомая: Фантазия Моцарта ре минор. Конечно, и эта вещь как нельзя более подходила ночному виду Музыкальной Комнаты. Наши волшебные гости как-то удивительно хорошо чувствовали связь между музыкой и тем, что их окружало… Я подумал, что завтра же попробую упросить Машеньку сыграть Фантазию в полумраке — лунное чудо! — при свете она совсем не так должна звучать…

Игра кончилась. Голубые фигуры приблизились к музыканту, несколько рук протянулись к нему.

— Господин Моцарт, вы лишний раз подтвердили вашу божественную репутацию! — сказал призрак, похожий на Чайковского.

— Жаль, что злая судьба не позволила сбыться моей мечте и стать вашим учеником мне не пришлось, — подхватил призрак с бетховенской лохматой шевелюрой. — Однако же, господа, мы всё больше предаёмся нашим музыкальным радостям и всё чаще забываем о нашей главной цели! Я всё-таки считаю, что счастье наших взаимных встреч не должно препятствовать поискам… Чёрный Флейтист начеку. Помните об этом! Не сегодня-завтра он будет здесь.

«Чёрный Флейтист? Это что ещё за новости?» — подумал я и непонятно почему ощутил ужас. Мне показалось, что ногам! вдруг стало холодно. Амадей, наверное, тоже почувствовал себя неуютно и запрыгнул ко мне на колени. Я погладил его. Он долго ворочался у меня под рукой, потом устроился и затих.

— Сегодня ваша ночь, маэстро! — обратился к Моцарту один из призраков. — Вы нам дарите счастье, а мы вам — нашу любовь. И всё же, не пора ли нам соединить приятное с полезным? Соблаговолите же взять вот эту скрипку — никто ещё не пробовал её, — и давайте попытаемся вместе сыграть музыку Орфея.

«Музыку Орфея? — опять удивился я. — Новые загадки!»

Моцарт, между тем, взял скрипку, попробовал струны, настроил её… Ага! Мелодия мне показалась знакомой. Я слышал её в разных вариантах — ОНИ играли её не раз в этой комнате. Очень странная мелодия. Она заставляла обо всём забыть, мне даже захотелось самому участвовать в исполнении… Ах, как жаль, что я ни на чём, кроме флейты, не умею играть!

Наши музыкальные гости — они-то, конечно, умели. То один, то другой подходили к роялю, к арфе, к органоле — они включались в игру, каждый по-своему помогая солисту. Получалось что-то похожее на коллективную импровизацию. Тут и я, забыв, где нахожусь и что делаю, протянул руку к рядом стоящей виолончели и дёрнул за первую попавшуюся струну!

Конечно, я всё испортил.

Игра сразу оборвалась. Амадей соскочил с моих колен и спрятался под стол. Среди призраков началось смятение… Кто-то спросил с большим неудовольствием:

— Боже, откуда взялся этот фальшивый звук?

И не успел я ничего толком сообразить, как передо мной уже выросла фигура разъярённого Бетховена. Вид у него был почти такой, как в Машенькиной книжке, где он изображён во время сочинения какой-то грозной музыки…

— Ага! — сверкнул он на меня глазами. — Значит, вот кто нам помешал… Господа, идите сюда, вот он перед вами, наш возмутитель спокойствия!

Несколько зыбких прозрачных фигур приблизились ко

мне.

— Что ты здесь делаешь, мальчик? — ласково спросил меня один из них (судя по виду — Чайковский).

Собравшись с силами, я ответил:

— Не понимаю, почему вы спрашиваете об этом меня. Скорее, это я у вас должен спросить, что вы делаете в моём доме!

Музыкант в парике, тот самый, который был похож на Баха, сказал, обернувшись к остальным:

— Достойный похвалы ответ, господа! Мальчик вправе задать нам такой вопрос, а мы, клянусь Аполлоном, должны ему ответить, если не хотим показаться невежами или, не дай Бог, квартирными ворами.

Всё общество собралось теперь вокруг стола, и я их мог хорошенько рассмотреть. Вблизи они были совсем домашние, очень милые, нисколько не страшные. Некоторое время длилось молчание, то есть никто не хотел первым начинать разговор. Пришлось мне в очередной раз набраться смелости.

— Объясните же, господа, — важно сказал я, — объясните, сделайте милость, как вы сюда попали.

Они переглянулись, а затем все посмотрели на Баха, как видно, среди них это был самый уважаемый призрак. Бах с достоинством откинулся на спинку своего кресла и начал рассказывать:

— К сведению юного домовладельца, имени которого, к сожалению, я не имею чести знать…

— Владимир Петрович, — скромно представился я.

— Превосходно. Итак, уважаемый Владимир Петрович, принося наши извинения за столь бесцеремонное вторжение, мы должны, однако, дать объяснения, которые послужили бы к нашему оправданию. Покойный хозяин этого дома, мастер Коростылёв…

— Это мой дед! — не утерпел я объяснить.

Призраки снова переглянулись и поглядели на меня, как мне показалось, с большим интересом.

— Ага! — заметил Моцарт. — Значит, мы имеем дело с прямым потомком мастера.

- …и, следовательно, должны оказать молодому человеку подобающее ему уважение, — докончил эту мысль Бах. — Если позволите, я продолжу. Так вот, покойный мастер устроил в своём доме этот ни с чем не сравнимый музыкальный храм. Он позволил нам приходить сюда: ведь, как вам известно, покойный маэстро занимался тем, что отыскивал или мастерил по готовым образцам старинные инструменты. И он нуждался в советах знающих людей… Кроме того, он пожелал, чтобы мы сами опробовали клавикорды, органолы и смычковые инструменты, им созданные.

— И даже теперь, столько времени спустя после его смерти, вы всё равно ходите к нему в гости? — удивился я.

— Это очень легко объяснить, достославный Владимир Петрович. В нашей земной жизни больше всего на свете мы любили музыку. Посмертное наше существование в этом смысле ничем не отличается от земного. Мы здесь часто стали бывать потому, что нам пришёлся по душе этот прекрасный дом… В конце концов так получилось, что комната, где мы сейчас с вами сидим, стала как бы клубом наших встреч. Тут мы можем видеться, обмениваться новостями…

— Слушать музыку, — добавил Россини.

— Восхищаться ею! — подхватил Чайковский.

— Узнавать о музыкальных событиях, происшедших после нашей смерти, — присоединился Моцарт.

— И, наконец, даже сочинять, а ведь в этом для нас — весь смысл существования! — заключил Бетховен.

И, как бы в подтверждение только что сказанного, один из призраков — это был Бах — торжественно сел за клавиши и заиграл. Кажется, это была одна из его органных прелюдий. Очень светлая, спокойная, ясная… Мне даже показалось — она была сделана из такого же голубого прозрачного вещества… Остальные призраки слушали игру своего патриарха с таким благоговением, что я увидел: и в самом деле, нет для них ничего дороже этих ночных встреч! Но всё-таки, что они тут ищут? Почему ничего не хотят говорить об этом?

— В таком случае, господа, чувствуйте себя, как дома, — сказал я великодушно и тут же спросил:-А можно ли мне побыть сегодня на вашем собрании?

— Вы хозяин, это ваше право, — ответил Бах. — Но боюсь, не наскучим ли мы вам?

— Что вы, конечно, нет… — Я старался быть радушным и любезным, насколько мог, а поджилки у меня всё равно тряслись: шутка ли, принимать в своём доме призраков, да ещё самых великих!

— Вы можете заниматься своими делами и не обращать на меня внимания, — добавил я. — Я просто здесь посижу и послушаю.

Музыканты опять переглянулись и некоторое время стояли молча. Они, вероятно, думали, как им выйти из такого затруднительного положения.

— А не начнут ли тебя искать? — предположил один из призраков, которого я, к сожалению, не узнал в лицо (в прошлый раз его не было в комнате).

— Нет, — ответил я, — Моя сестрёнка сейчас спокойно спит в своей комнате. Она спала бы ещё спокойней, если бы вы не тревожили её слух вашей ходьбой по половицам.

— Ужасно жаль, — сказал другой призрак (по-моему, это был Бородин), — мы в самом деле тревожим покой хозяйки этого дома… Как знать, может, и сейчас она не спит, в то время, как мы тешим друг друга игрой! Это правило дурного тона, господа, — вести себя подобным образом в гостях… Давайте подумаем, как теперь быть.

Гости беспокойно задвигались вокруг стола. До меня доносились обрывки их мыслей:

— Надо играть только пианиссимо…

— Чуть-чуть…

— Тс-с-с…

— Но где найти такую музыку? Разве можно «чуть-чуть» исполнять Берлиоза? Или Бетховена?

— Дождёмся, когда хозяйка заснёт… Терпение, терпение!

— Не лучше ли начинать с умиротворяющей музыки?

Последняя мысль вызвала всеобщее оживление: видно,

она всем понравилась. И опять все обратились к приземистому призраку в парике… Конечно, они знали и понимали, что никто в мире не умел писать умиротворяющую музыку лучше, чем Иоганн Себастьян Бах!

Он сразу принял к сведению этот всеобщий жест надежды: величаво двинулся к комнатному органу, приставил стул, откинул крышку…

С его музыкой в комнату наконец-то пришли мир и покой. Все призраки, расположившись по обе стороны от играющего, застыли неподвижно. Теперь они были едва видны — они почти сливались с сумраком. Под низким неровным потолком музыка Баха звучала почти как под куполом храма…

Я чувствовал себя маленьким, затерявшимся среди этих звуков в огромном ночном пространстве.

А потом звуки истаяли, исчезли, и вместе с ними — фигуры людей, лунное сияние… Всё без остатка поглотила ночь,