Глава 27

Николай Иванович Егоров чуть не подавился воздухом, когда Землицын отказался от участия в отряде. У него и в мыслях не было, что такое могло как-то само по себе случиться. Другие шофёры выстраивались в очередь, чтобы попасть в этот отряд, да только был он уже давно собранный и сформированный по всем спискам.

Кандидатов отобрали кого во время полевых наблюдений, кого просто, по партийным спискам. Документы были подготовлены и подписаны комиссией. И если Землицын откажется сегодня, если они не смогут его уговорить поступить не только в отряд, но и в комсомол, злая беда коснется все партбюро райкома партии.

Силясь что-то сделать, Егоров потянулся к Алле Ивановне, стал шептать на ухо:

— Сделайте что-нибудь, Алла Ивановна, я же списки в крайком еще вчера отправил! И там, в них, Землицын есть!

Знал Егоров, что Алла Ивановна в высшей степени такой новостью недовольна. Знал он также, что своего недовольства тут, при Землицыне она не выдаст. Да вот только не думал Егоров, что отдаст она ему самому на откуп разрешать такую неприятную ситуацию.

— А чего вы так переполошились? — Сказал вдруг Землицын, и от его слов Егоров внутренне вздрогнул, — что? Неужто не найдется во всем Красном сельском поселении молодца на мое место?

— Нам надобно именно вас, — ответила Алла Ивановна, — и есть у меня для вас одно предложение, что точно заинтересуетесь.

— Вряд ли у вас такое найдется, — сказал ей Игорь с такой улыбкой, что Егорову совсем она не понравилось. Не было в ней ни раболепства, которое так привык видеть он внутри их родной ячейки, ни чинопочитания, что так кстати навела в райкоме Алла Ивановна. А было в ней что-то другое.

Дело в том, что давно уж нет в ихней партийной организации настоящего единства. Что давно уж треснула она пополам. И с одной ее стороны Алла Ивановна Мироновой — второй секретарь райкома, а с другой Евгений Герасимович Вакулин — челн бюро.

И были у них с Аллой Ивановной настоящие контры. Вакулин был человеком активным и порядочным. Стоял на хорошем счету у многих сопартийцев не только в райкоме, но и в краевом отделении партии. И был, что называется, ударником партийной работы. Боролся он всячески с бюрократизмом и видел себя коммунистом, работающим в первую очередь, что называется, в полях, с рабочим народом.

С другой же стороны, стояла Алла Ивановна. Видела она в Вакулине угрозу своему положению. Боялась, что придет день и займет Евгений ее место второго секретаря райкома. Потому первой критиковала она любые Ваулинские шаги и начинания. Иной раз, старалась она даже дискредитировать его в глазах сопартийцев и вышестоящих чиновников. Да только никак у нее не выходило. Крепка была хорошая репутация Вакулина.

Вакулин, в свою очередь, не раз критиковал типично чиновничий, нерасторопный, тепличный и бюрократический подход Аллы Ивановны к любым делам. Раз за разом обличал он ее, как ему казалось, (а сам то Егоров знал, что не казалось, и был в этом Вакулин прав от и до) шкурную натуру. Да только обширные личные связи Аллы Ивановны держали ее в партии. И держали пока еще крепко.

Так и стоял он, райком партии, расколотый на две половины — на Вакулинскую и вторую, Аллы Ивановны Мироновой.

Вспомнилось все это Егорову по одной только причине — видел он в этой Землицынской снисходительной ухмылке, точно такую же снисходительную ухмылку, которой не раз и не два Вакулин награждал Аллу Ивановну, доводя ее тем самым до белого каления.

— А я уверена у нас именно такое предложение и есть. Точно не откажетесь. Товарищ Егоров высказал мне такое предложение, — нагло соврала Алла Ивановна, — Пусть теперь выскажет и вам.

Николай Иванович вздрогнул снова. На этот раз уже не внутренне, а очень даже внешне. Не ожидал он такого шага со стороны Аллы Ивановны. Выходит, скинула она всю эту ответственность, как заманить Землицына на него одного. Догадывался Егоров, почему она так поступила: осерчала Алла Ивановна на то, что Николай уже отправил в крайком списки участников отряда. Да только отправил он их по требованию самой Аллы Ивановны… Всюду она его крайним оставила.

Егоров стал судорожно соображать, что же ему делать, что сказать, что предложить Землицыну. Решил он скоренько перебрать все возможности, как можно заинтересовать Игоря. А потом встал медленно, потягивая время, чтобы еще раздумать, и сказал то, что пришло ему в голову первым делом:

— Скажите, Игорь, — начал он, — а как там дела у вашей сестры Светланы? Знаю я, что очень вы печетесь о ее судьбе.

* * *

— Причем это тут моя сестра? — Спросил я строго.

Все в комиссии уставились на Егорова. Тот же сильно вспотел. Подмышки его стали серыми от влаги, и он ослабил чуть свой красный галстук, расстегнул одну пуговицу.

Неужто угрожать начнут? Ну если да, так пусть только попробуют…

— Да вы не переживайте, Игорь Семенович, — сказала добродушно Егоров.

— Никто из вас, — ответил я строго, — меня не заставит переживать. Только если злиться. И вот то обстоятельство, что вы тут мою сестру к делу приплетаете, начинает меня очень злить.

Егоров побледнел. Остальные члены комиссии растерянно прятали от меня глаза. Кажется, очень беспокоило их самих, что совсем я перед ними не млею от страха. Одна только Алла Ивановна оставалась спокойной и строгой. Уж кого-кого, а ее мой отказ скорее раздражал, а не пугал.

— Мне известно, — немного растерянно на меня посмотрел Егоров, — что ваша сестра, Светлана Землицына, готовится к поступлению в армавирское медучилище.

— Готовится, — сказал я суховато.

— А как вам перспектива, чтобы поступила она не в Армавирское училище, а в Московское? В училище номер один, например. А оттуда и другие пути высшему медицинскому образованию открыты. Скажем, райком поможет ей со льготным поступлением, а коль уж будет она старательной и прилежной, протопчет себе дорожку в медицину.

Я задумался. Выходит, это ей придется уехать из Красной в Москву. Не будет она тут, в Станице жить, как минимум ближайшие лет десять, пока обучение не пройдет. А то что она хотела получить и высшее образование в медицине, она говорила. Да только не уверена пока в своих силах, боится, что не потянет.

А ведь таким образом смогу я Светку спасти от смерти… Отправить ее подальше от того, кто бы мог ей эту смерть причинить. Там, в столице, будет Света в безопасности, по крайней мере, до девяносто первого года, пока там не начнется Ельцинская бойня. Но к тому времени уже неизвестно куда ее судьба распределит. Где она тогда окажется, но уже зрелой женщиной и опытным специалистом. И будет Света защищена от той опасности, которая грозит ей сейчас.

— Хорошо, — я вернулся на свое место, — если вы гарантируете такую награду за участие, то я согласен участвовать.

Егоров протер лоб дрожащей рукой. Глянул вниз, на Аллу Ивановну с растерянной улыбкой. Потом сел на свое место. Алла Ивановна улыбнулась, что-то ему шепнула.

— Однако, — продолжил я, чем привлек внимание всей комиссии на себя, — будут у меня и другие условия.

— Очень смело вы себя ведете, Игорь Землицын, — улыбнулась ехидно Алла Ивановна, — выставляете нам разные условия.

— В советском государстве все равны, — глядя не на Аллу Ивановну, а на Егорова, пожал я плечами, — так раз вы можете выставлять мне условия, почему же не могу выставлять я?

— Субординацию у нас тоже еще никто не отменял, — Алла Ивановна, которой, кажется, надоела моя упертость, сделала недовольное лицо, скривила полные свои губы.

— Хорошо, — я все же снова встал, — моя сестрица — умница. И в Армавирском училище себя найдет.

— Ну что же вы? — поспешил остановить меня Егоров, — Давайте же хоть послушаем Игоря Семеныча. Узнаем, какие у него могут быть требования. Может сможем мы пойти на то, чтобы удовлетворить и их.

Егоров снова улыбнулся. Глянул на Аллу Ивановну с настоящей мольбой. Та не кивнула, даже ничего не сказала. Да вот только понял Егоров, каким-то только одному ему известным образом ее намерения. Что готова Алла Ивановна послушать мои условия.

— Ну, прошу, Игорь, — посмотрел Егоров теперь на меня, — говорите. Что вам требуется, чтобы поступить в наш отряд?

— Белку оставьте. Если буду участвовать, то только на ней.

— Исключено, — вдруг вклинился Сергей Александрович, беспрестанно поправляя волосы на своей полулысой голове, — у машины очень дурная репутация. Ее не стоит брать в дело.

— Ну вы же коммунист, товарищ, — улыбнулся я снисходительно, — неужели и вы лезвите все в ту же степь? Белка — обычный ГАЗ-53. Причем новый. И двух лет не прошло, как сошел с конвейера. Собран добротно и удачно. Не подводит. Потому буду выступать на ней.

Сергей Александрович сначала хотел было что-то мне возразить, но промолчал, видя растерянные взгляды сопартийцев. Сконфузившись, он опустил взгляд куда-то в разложенные перед собою документы.

— Еще что-то? — Спросила Алла Ивановна.

— Я по-прежнему считаю себя недостойным комсомола, — сказал я все также упрямо.

— Все в отряде, — решил вставить свое робкое слово Сергей Александрович. При этом он раз за разом протирал свою, будто бы наполированную до блеска лысину, — должны быть комсомольцами.

— И почему же? — Заинтересовался я, — разве же только членам партии да комсомольцам есть в нашем государстве житье и возможность как-то себя показать?

Тут случилась немая сцена. Вся комиссия замолчала. Кто-то отвернулся к окошку, делая вид, что там твориться что-то интересное, кто-то уперся в документы, что лежали перед их глазами, на партах. Только Алла Ивановна продолжала смотреть на меня строго. Так, будто я и не задавал комиссии никакого вопроса.

— Ну что ж, — вздохнул я, — если мы с вами не сойдемся, то не сойдемся окончательно.

— Зря вы, Игорь, так поступаете, — сказала холодно Алла Ивановна, — вы же понимаете, что от того, какое решение вы примете сейчас, зависит ваша дальнейшая жизнь. И, скорее всего, карьера.

— Оставьте мою карьеру мне, уважаемая, — ответил я с улыбкой, — я прекрасно понимаю, что она, моя карьера, останется в моих же руках. А глядя на то, как вы тут упорствуете, кажется мне, что и ваша карьера сейчас находится в моих руках.

В первый раз за все это собеседование, увидел я, как Алла Ивановна вышла из себя. На щеках ее, даже через пудру проглянул рваный румянец. Глаза сузились, стали маленькими, словно бы змеиными. Губы ее, обычно полные, превратились в тонкие бледные полосочки. Потом она заговорила:

— Не зарывайтесь, Игорь. Вы говорите со вторым секретарем райкома партии. И сейчас, буду честна, определяется ваша судьба. Лучше бы вам прислушаться. Лучше бы вам послушать, так сказать, старшего товарища в моем лице и принять предложение. Вы вступаете в комсомол и поступаете в отряд, а мы поспособствуем тому, чтобы ваша сестра отправилась в Москву, и разрешим вам участвовать в состязании на вашей машине. Думаю это честно.

— Ответьте мне, — сказал я ей, — зачем я вам нужен в комсомоле? Сначала Николай Иванович рекомендует меня на поступление в союз, теперь вы настаиваете на этом. Зачем? Вот мой вопрос. Ответьте, и тогда я приму решение.

Все молчали. Егоров снова попытался что-то пошептать Алле Ивановне, но та только отмахнулась от него. Неприязненно что-то ответила ему.

— Что ж, — я вздохнул, — не знаете, что ответить? Не хотите ответить правды? Мда… Очень прискорбно от этого. Ну ладно, — я встал из-за стола, — бывайте, товарищи. А мне за Белкин руль пора.

Под гробовое молчание комиссии я направился к выходу. Однако, когда открыл я дверь, оказался передо мною высокий и худощавый мужчина. Он, выше меня ростом, с удивлением глянул мне в глаза сверху вниз.

Был одет он по-простому — в брюки да рубашку обычного кроя. Простая одежда при этом выглядела опрятной и очень аккуратной. Столь же аккуратным было и лицо: аккуратные стриженые усы, выбритые до синевы щеки, подбородок и тонкая шея. На носу сидели большие вытертые до прозрачности очки. Отросшие, но аккуратно стриженные темные волосы с проседью мужчина носил зачесанными назад.

— Игорь Землицын? — Спросил он, — ведь верно?

— Верно, — ответил я суховато.

— Очень рад. Читал о вас в газете, — протянул он руку.

— А вы кто будете? — Нахмурился я.

— Евгений Герасимович? — Даже удивилась Алла Ивановна, — а что это вы тут делаете? Вы не распределены в комиссию по набору.

— Был распределен, — сказал он с укоризненной улыбкой, — пока в отсутствие первого секретаря вы изменили состав в последнюю минуту. И будьте уверены, у этого вашего фортеля будут далекоидущие последствия.

Мужчина, снова глянул на меня.

— Евгений Герасимович Вакулин. Я состою в бюро нашего райкома. Или, скажем так, — он снова бросил на Аллу Ивановну насмешливый взгляд, — в лучшей его половине.

— Что вы себе позволяете? — Встала Алла Ивановна, — это возмутительно!

— Это что вы себе позволяете, — прошел Вакулин в кабинет, когда я пожал ему руку и пропустил внутрь, — что за самоуправство?

— Да как у вас язык поворачивается такое заявлять?! — Алла Ивановна сорвалась почти на крик.

— Так-так, — вклинился я, — поясните, пожалуйста, Евгений Герасимович, о чем тут ведется речь?

— Обязательно поясню, — сказал он, деловито покивав, — тем более что это, наверняка коснулось и вас.

— Ничего товарища Землицына не коснулось, — возразила Алла Ивановна.

— Правда? — Рассмеялся Вакулин, — значит, вы не склоняли товарища Землицына, как и других, насильно поступить в комсомол, а? Алла Ивановна?

Загрузка...