Глава 11

По степи гулял ветер, катя неизвестно откуда и куда круглые кусты перекати-поля. Зацепиться им было не за что, потому что вокруг не видно было ни одного деревца, ни одного препятствия, и они неслись себе дальше, скользя по земле, как по полированной доске, как по гладкому стеклу, перескакивая с кочки на кочку.

Степь, кругом одна только степь без конца и края…

И вдруг словно земля разверзлась — обрыв и море — чинк плато Усть-Юрт. И далеко внизу невероятная, невозможная, бьющая в глаза синева — Аральское море. Летят шары перекати-поля вниз, парят, мечутся в восходящих потоках воздуха, как волейбольные мячи над сеткой, падают в воду.

Берег пустынен: ни корпусов санаториев, ни домов, ни пирсов не видно, — огромные, на сотни километров пляжи, и хоть бы один человек! Никого! Заброшенное, высыхающее море, вокруг которого только пустыни с редкими войлочными юртами пастухов-казахов. Безбрежная вода в окружении бескрайней земли. Гиблое место…

Но что это? Какая-то точка в море… Неужели корабль? Да ну, откуда ему здесь взяться? На этом море давно не осталось никаких судов, суда Аральской флотилии ржавеют на берегу, потому что высыхающее, скукоживающееся, как шагреневая кожа, море отступило от портов на многие километры, и пирсы и портовые стенки теперь торчат из песка на суше подобно гнилым зубам.

И все же это не мираж — это судно, вернее, моторный катер, а если быть точным — большая надувная лодка с подвешенным на транцевой доске японским мотором, — идет, вспенивая носом воду, переваливаясь с борта на борт на мелкой волне. В лодке несколько человек.

— Там, — кивнул сидящий на руле кормчий куда-то влево и назад, — остров Барса-Кельмес. Раньше на нем заповедник был и метеостанция. Барса-Кельмес в переводе с казахского означает — «пойдешь — не вернешься».

— Почему не вернешься? Убьют, что ли? — поинтересовались пассажиры.

— Зачем — убьют? — удивился кормщик. — На него много-много лет назад охотники по льду пришли, которые сайгу по степи гнали, а лед растаял. Другая зима теплой была, лед не встал, и им пришлось на острове целый год жить. Отсюда и Барса-Кельмес — пойдешь и не вернешься.

Пассажиры понимающе кивнули.

Пассажирами моторки были сплошь лица кавказской национальности, которые море до того только в кино видели, а в жизни лишь горы и поэтому сидели притихшие и слегка напуганные. Винт равномерно молотил воду, толкая лодку вперед, и она прыгала с волны на волну, как норовистый конь.

— Если движок не сломается, через шесть часов будем на месте.

Лодку и мотор пассажиры привезли с собой на поезде, щедро заплатив проводнику багажного вагона. И лодка, и мотор были японскими и были новенькими, только-только из магазина. А вот кормщик был из местных, был нанят за баснословные для этих мест деньги — за пятьсот долларов. Когда-то давно он был капитаном рыболовецкого траулера, тягал сетями рыбу, сдавая ее на местный рыбоперерабатывающий комбинат, и знал это море лучше, чем собственную ванну. Но потом море ушло, рыба передохла, а вытащенные на берег траулеры заржавели. Несколько месяцев капитан охранял свое судно, а потом, сняв с него все медяшки и снеся их в пункт приема металлолома, устроился сторожем в почтовом отделении. И думал, что уже никогда не выйдет в море. А вышло вон как…

Ровно ревущий мотор, солнце, отблескивающее в воде, прохладный, пахнущий солью ветер, упруго бьющий в лицо, — хорошо!..

— Вон он, наш остров, — показал вдаль капитан.

Где-то далеко, у самого горизонта, в морской синеве желтым бугорком вспучился остров.

— Раньше, еще при царе, сюда прокаженных ссылали. Его так и называли — остров прокаженных. Лучше места для лепрозория было не придумать — кругом море, а за морем пески. Некуда бежать! Здесь они, бедолаги, всю жизнь и жили, здесь и умирали. А потом его военные для своих нужд приспособили.

Остров рос, словно вылезал из-под воды. Остров Возрождения. Капитан взглянул на старую морскую, с отмеченными глубинами и фарватерами карту. Она, конечно, действительности не соответствовала, потому что уровень моря упал на несколько метров, но общее представление о том, где глубже, а где мельче, давала.

— Мы с этой вот стороны подойдем, — показал капитан. — Раньше бы нас сюда на пушечный выстрел не подпустили, раньше здесь сторожевики шныряли, и самолеты, чуть с курса собьешься, они тут как тут — врубят прожектора, развернут орудия и орут по громкоговорящей связи: «Немедленно покиньте запретную зону, в противном случае будет открыт огонь на поражение». И предупредительным под нос или корму садят, чтобы быстрей дошло! Жуть!..

У нас как-то на эмэртешке двигатель заглох, не запускается ни в какую, хоть плачь, а на море шторм баллов шесть и прогноз на дальнейшее ухудшение до восьми. В общем, карячится скорая хана! А берег рядом — рукой подать, как раз этот вот островок. Ну мы выходим в эфир сигналом SOS и думаем, что нас сейчас спасать будут. А они хрен на рыло — подошли двумя катерами и орут в матюгальники, чтобы мы валили отсюда подальше. А как валить, когда у нас хода нет?

Я им семафорю — мол, так и так, капитан такой-то, нахожусь в бедственном положении, прошу в соответствии с международной конвенцией спасения на море отбуксировать судно в порт для ремонта. А они меня в ответ по матери и пулеметную очередь поверх надстроек. Такое положение — или ко дну иди, или к стенке вставай. В общем, подогнали они буксир, завели трос, оттащили нашу эмэртешку подальше в море и обрубили конец, предупредив, что если еще раз нас увидят, то потопят к чертовой матери. И потопили бы — запросто! Такая секретность была! А теперь…

Теперь на острове ничего не было — ни сторожевиков, ни самолетов, ни людей.

Лодка мягко ткнулась в берег.

— Навались! — зычно крикнул капитан, налегая на борт.

Разом дернув, выволокли лодку на берег. Куда идти, было непонятно. Пошли наугад, в глубь острова. Через полчаса увидели «колючку» — остатки огораживающего военный городок забора с выцветшими предупредительными — «Стой! Запретная зона!» — надписями, а за забором руины — полуразрушенные, с дырявыми крышами здания. Если бы они стояли на берегу, их давно бы растащили по кирпичику, но сюда, на край земли, мародерам было не добраться.

Кавказцы вытащили и развернули какую-то бумажку, где был от руки нарисован план.

— Туда. Прошли мимо казарм, через плац. Снова наткнулись на колючую проволоку и вышки. Это была зона в зоне — сюда они и шли.

Миновав разбитое КПП, приблизились к выкрашенному белой краской одноэтажному корпусу. Зашли внутрь. Повсюду валялась поломанная мебель, под ногами хрустело стекло. На уцелевших дверях остались номера и надписи «Лаборатория номер 2» или «номер 5», внутри на стеллажах стояли какие-то клетки: Кое-где висели предупреждающие таблички: «Внимание! Без защитной одежды не входить!»

То и дело заглядывая в план, кавказцы шли дальше. Перед одной из дверей они остановились — перед железной дверью с облупившейся краской. Ухватившись за скобу, потянули ее на себя. Дверь со скрипом, похожим на стон, открылась. Внутри стояли покореженные, разбитые промышленные холодильники. Пол был усыпан битой химической посудой, разломанными стеклянными шприцами и ампулами. Кавказцы облазили все углы, подняли, сунули в сумку несколько десятков случайно уцелевших ампул. Но то, что искали, они здесь, похоже, не нашли.

Еще раз обойдя все помещения, они вышли из корпуса, обогнули его и зашагали в глубь острова, туда, где была свалка. Не простая, потому что тоже огороженная «колючкой» и тоже с предупреждающими надписями. Покрутив в руках план и походив туда-сюда, подошли к отмеченному крестиком месту, копнули лопатой. Подцепили, выворотили из-под песка какие-то кости. Стали рыть дальше, расходясь во все стороны. Наконец под лопатой что-то звякнуло… Это был металлический ящик. Не один. Ящиков было несколько, хаотично брошенных друг на друга и присыпанных землей.

Они-то им и были нужны.

Простые, как сама правда, кавказцы не мудрствуя лукаво стали выламывать прихваченным из корпуса ломом дверцы и вытаскивать из ящиков металлические круглые контейнеры, помеченные какими-то значками и надписями. Большинство тут же отбрасывали, но несколько сунули в принесенный с собой мешок.

Похоже, они знали, что искали…

Еще несколько лет назад здесь кипела жизнь — в порту, к причальной стенке, то и дело пришвартовывались пришедшие из Аральска суда, с аэродрома взлетали самолеты, по чисто выметенным дорожкам браво шагали заступающие в караул военные, в лабораторных корпусах толклись люди в белых халатах… О том, где они находятся, никто не знал. Даже их близкие. Родственники и друзья посылали им письма и телеграммы на московский адрес, а приходили они сюда — за тысячи километров от столицы. Наверное, более секретной точки на карте бывшего Союза не было, потому что здесь, среди безлюдных пустынь, ровнехонько посреди Аральского моря, вдали от цивилизации и любопытных глаз иностранных разведок, ковалось оружие для будущей войны. Не простое оружие, а массового поражения.

На острове Возрождения в недалекие застойные времена разрабатывалось, испытывалось и доводилось до ума бактериологическое, химическое и черт знает еще какое оружие. Лучшего места для такого дела найти было нельзя — любой подозрительный человек вычислялся здесь еще на подходах, еще на железнодорожной станции города Аральска, откуда ему было еще триста верст по морю киселя хлебать. А с другой стороны, с востока или запада, к морю подобраться было нельзя, так как там никаких городов не было — одни лишь пески, вышки релеек и разбросанные на сотни километров друг от друга воинские точки. Связь острова с большой землей осуществлялась только морем и воздухом. Из военных НИИ сюда доставлялись опытные партии боевых отравляющих веществ и сотни кроликов, обезьян и прочей подопытной живности. Обезьян везли в трюмах барж, отчего они сильно страдали от морской болезни, в точности так же, как их старшие братья, — они отказывались от еды, стонали и пачкали клетки. На острове их растаскивали по вольерам, сытно кормили, поили, а потом убивали, травя и заражая самыми страшными болезнями.

Поговаривали, что на остров привозили не только обезьянок, но и живых людей, вернее, не людей, а зэков, приговоренных к смертной казни, которых тоже травили и заражали, проверяя действие на человеческий организм тех или иных препаратов. Здесь они и умирали в страшных муках и здесь же захоранивались вместе с обезьянами в общих скотомогильниках, присыпаемые толстым слоем хлора и извести. Хотя, может, это просто сплетни.

Когда держава, которой нужны были новые виды оружия, развалилась, об острове забыли, прекратив его финансирование. С ученых взяли подписку о неразглашении и отправили их куда подальше. Немногих живых еще обезьян расстреляли из автоматов солдаты караульного взвода, стащив трупы баграми в одно место и зарыв в землю. Потому что кормить подопытных животных было все равно нечем, а вывозить на Большую землю дорого и опасно. Скоро на острове осталось лишь несколько биологов, которым некуда было податься, и взвод солдат-срочников, который охранял брошенные корпуса, вернее, то, что там еще оставалось. А осталось много чего! Но солдаты менее всего думали о сохранности имущества и более всего о задержавшемся дембеле. Когда за ними, с запозданием на три месяца, прибыла баржа, смены на ней не оказалось. Республика Казахстан стала суверенной страной со своим, не подчиняющимся Москве правительством, которому было не до каких-то там чужих секретных зон. Посылать же российских солдат на не принадлежащий России остров было чревато международным скандалом. Можно было попытаться заключить международный договор о совместном использовании принадлежащей Казахстану территории, но кто бы его стал подписывать?! Никто бы не стал, потому что для этого пришлось бы признать, что Союз, в нарушение всех международных норм и договоренностей, разрабатывал бактериологическое оружие. Остров Возрождения — это не Байконур, которым можно гордиться.

Пока облеченные властью чиновники в Москве ломали головы над решением проблемы, она разрешилась сама собой. Снизу.

Озверевшие от ожидания оказии дембеля взяли баржу на абордаж, побросав свои пожитки в трюм. Удержать их здесь было невозможно даже под угрозой расстрела, и трое командовавших ими офицеров бросились вслед за личным составом на последний отчаливающий от берега пароход. Тем более что им тоже уже несколько месяцев ничего не платили. За офицерами побежали последние бездомные биологи. Жить на острове без подвоза продуктов питания, топлива и множества других необходимых в быту предметов первой и прочих необходимостей было невозможно. Здесь даже Робинзон Крузо скис бы. Все это было похоже на паническое бегство. Это и было бегством…

Остров был брошен вместе со всем его содержимым. Единственное, что успели сделать ученые, это вытащить и зарыть наиболее опасные контейнеры на скотомогильнике.

После этого здесь пару раз появлялись представители казахских властей и заплатившие им немаленькие деньги за ознакомительную экскурсию журналисты. Потом — никто. Кроме этой вот лодки…

Кавказцы пришли на берег не с пустыми руками, пришли навьюченные мешками.

— Давай, поплыли, — сказали они.

— Плавает только дерьмо, по морю ходят, — поправил их кормщик.

Лодку стащили на воду и толкнули ее от берега. Японский мотор завелся с пол-оборота.

— Вы там хоть нашли, чего хотели? — неосторожно поинтересовался капитан.

Кавказцы промолчали.

Обратно пришли без приключений по спокойной воде. Пришли точно в то же место, откуда отправились в плавание, как и обещал капитан. Когда пристали к берегу и вытащили весь груз, кавказцы вытащили ножи и пропороли резиновые борта новой японской лодки, бросив ее на мелководье.

— Вы что делаете?! — ахнул капитан. — Зачем, лучше бы мне ее оставили, раз она вам не нужна!

Кавказцы только ухмыльнулись.

— Зачем мелочиться? — сказали они, отволакивая подальше и бросая в воду новенький японский мотор.

Капитан перестал возмущаться, почуяв недоброе.

— Иди, — сказали ему.

— Куда идти? — настороженно спросил он.

— Домой иди, шашлык делать. Иди-иди…

Капитан, косясь на пассажиров, сделал неуверенный шаг в сторону. И еще один.

— Эй, стой, а бабки? — крикнул один из кавказцев, вдруг вспомнив и вытащив из кармана пятьсот долларов.

Мгновение капитан сомневался, но потом сделал шаг назад, ухватив пальцами деньги. Деньги ему были очень нужны. Кавказец быстро перехватил его руку, дернул капитана к себе и, легко развернув спиной и прижав к своей груди, другой рукой чиркнул ему поперек горла ножом, которым только что дырявил лодку.

Чиркнул и брезгливо, с силой отпихнул капитана от себя, чтобы не испачкаться.

Капитан, страшно кругля глаза и хватаясь руками за шею, забулькал горлом. Сквозь его пальцы и из открытого рта потекла кровь. Он еще успел сделать несколько шагов и рухнул лицом вниз в песок.

Кавказцы забросили на плечи мешки и, о чем-то оживленно и весело разговаривая, пошли прочь.

Через неделю двое из них умерли от воспаления легких или, может быть, не от воспаления, а еще от чего — диагноз могли поставить только врачи, а к ним больные не обращались, потому что ближайшие врачи были только в русском военном госпитале, куда им путь был заказан.

Они умерли, и их похоронили на родовом кладбище.

Их смерть никого не удивила, за последние годы в Чечне к смерти привыкли, как к неизбежному и, в общем-то, обыденному событию. Странным было только то, что они погибли не от пули, осколка или штык-ножа, а от какой-то болезни. Но, видно, уж так было богу угодно. Вернее, в их случае — Аллаху…

Загрузка...