Шпион против майора Пронина

Интуристы

На этот раз Ковров вскочил навстречу Пронину и полез обниматься.

— Нюх-то у тебя что надо, товарищ Пронин. Я весь архив на уши поднял. Товарища наркома подключил… Нет сведений про Роджерса! Как будто и не брали его. Ни стенограмм допросов, ни данных о содержании в изоляторе, ни справки о расстреле. Ни, к примеру, о самоубийстве… А расстрелы, ты знаешь, у нас фиксируются четко.

— Значит, не расстреляли его.

— Разве что шальная пуля. Но о таком случае я бы знал. Вот такая петрушка получается. Укроп и петрушка. Это еще при Ягоде было. Так что я не исключаю диверсию.

— Ты хочешь сказать, что при Ягодке было возможно организовать побег Роджерса из внутренней тюрьмы? А ты не преувеличиваешь? Мы любим демонизировать разоблаченных коллег. Это легче всего. Но враг народа — это все-таки еще не Мефистофель.

Ковров ощетинился:

— Тогда ответь, где Роджерс? Жив или мертв? Кстати, почему ты про него вспомнил? Не думаешь ли ты, что на Телеграфе…

— Не думаю. Не имею фактов. Ты будешь надо мной смеяться. Можешь даже вызвать врача. Возможно, я заработался, забегался. Но второго января я видел в магазине «Ноты» человека, похожего на Роджерса. Вот и все. Первого враги совершили налет на Телеграф, а второго я увидел в магазине этого человека. Видел его только со спины.

— Со спины? Да ты, брат, настоящий паникер.

— Ты знаешь, я гонялся за Роджерсом пятнадцать лет. Столько позору от него натерпелся. Я его как облупленного знаю. Наверное, это паранойя. Или все-таки шизофрения? Так и запишем, со знаком вопроса…

— Да нет, вообще-то ты с Роджерсом в точку попал. Не знаю, кого ты видал в магазине, но то, что его нет в архиве — это даже не бардак. Это преступление. Там ведь досье было страниц на двести — как корова языком слизала.

— Пятнадцать лет работы… — вздохнул Пронин. — Вот и доверяй после этого родной фирме. — Ковров сочувственно заворковал.

Пронин оставил Коврова охать в одиночестве, а сам пешком пошел к магазину «Ноты» — от Лубянки до него рукой подать.

В магазине Пронин сразу подошел к пожилому продавцу, который за последние двадцать лет примелькался москвичам и стал талисманом знаменитого музыкального магазина.

— Вы не могли бы меня проконсультировать?

Продавец моментально застегнул пуговицы вязаного жилета и моложаво встрепенулся:

— Я вас внимательно слушаю!

— Я живу тут неподалеку. У вас бываю время от времени.

— Завсегдатай? — спросил продавец недоверчиво.

— Да нет, скорее, любопытствующий. Я не музыкант и редко делал у вас покупки. Разве что в подарок иной раз. Хотя гитара у меня дома отменная! Но это другой разговор.

Продавец в жилетке не удивлялся пустопорожней говорливости Пронина. Он уже давно ничему не удивлялся. У старого продавца Виктора Семеновича Панкратьева не было слабостей, кроме одной: в последнее время он стал мерзлявым и даже в натопленном музыкальном магазине ходил в валенках.

— Я заходил к вам второго, после праздников. Знаете, голова болела, в желудке ныло… И встретил у вас девушку. Она мне понравилась. Но она, как назло, все время беседовала с каким-то товарищем — он был рослый, элегантный, судя по выправке, офицер. Они все беседовали и беседовали. И я ушел несолоно хлебавши.

— И что вы хотите приобрести?

Пронин — щедрая гусарская душа — сунул Виктору Семеновичу десятку:

— Я ничего покупать не буду. Ну, могу, если вы настаиваете, взять пару брошюр с песнями Шуберта и Дунаевского. Но я пришел сюда не за этим. Мне нужно познакомиться с девушкой, только и всего. Вы же понимаете меня, как мужчина…

— Молодой человек, здесь не дом свиданий, — устало, почти ласково сказал Виктор Семеныч. — Не стоит нарываться на милицию. Лучше ступайте домой. Вас, наверное, супруга ждет.

Тут Пронин приобнял продавца и увлек его в предбанник магазина.

— Вы хотите, чтобы я показал вам удостоверение?

Виктор Семенович округлил глаза, но не от удивления, а от легкого испуга.

— Все понимаю. Вас интересует Вера Фомина. Она на складе.

— Ну и отлично. Вот и ведите меня туда.

Склад магазина «Ноты» располагался в огромном, отлично обустроенном подвале, в котором чувствовался размах империи Сандунов.

— Это она, — шепнул Виктор Семеныч, когда среди коробок с нотами вдали показалась женская фигура. При слабом освещении Пронин не мог издалека разглядеть девушку, чтобы убедиться, что именно ее видел с «бритым затылком».

Пронин с шумом шагнул к ней. Девушка обернулась, отложила пыльную коробку.

— Здравствуйте. Моя фамилия Пронин. Майор Пронин. Вас зовут Вера? Я вас давненько ищу.

— Меня? Да, я Вера.

Пронин заметил, что девушка смущена. Это неплохо.

— Я ищу вас со второго января.

— А что меня искать? Я шесть дней в неделю здесь работаю.

— Это верно. Я искал вас по-дурацки. Надо было сразу заглянуть в магазин, а я отвлекся, забегался… Колесил по всей Москве, а надо было всего-то перейти дорогу и заглянуть в магазин. Мы иногда бываем слепцами… Вы не бойтесь меня. Я хотя и майор, порой таким дураком выгляжу, что готов любому рядовому позавидовать. — Пронин побалагурил и резко перешел к делу: — Второго января в разгар рабочего дня с вами долго беседовал рослый русоволосый мужчина в синем пальто. Он нас интересует.

Виктор Семенович стоял, как изваяние, на почтительном расстоянии и угрюмо смотрел куда-то в подвальную полутьму. Вера, прищурившись, рассмотрела Пронина и отвечала на удивление обстоятельно:

— Он моряк, краснофлотский командир. Служит на Балтике. У него отпуск новогодний — двадцать дней.

— Матросом-балтийцем он уже был… — тихо сказал Пронин, а Веру спросил строго:

— А что привело его в ваш магазин?

— То же, что и всех. Он баян хотел купить. Выбирал, советовался.

Рано было думать о Роджерсе: ситуация туманная. Но Пронин подавил улыбку, представив Роджерса с баяном. Впрочем, английский майор за последние тридцать лет порядком обрусел.

— Купил?

— Нет, обещал на днях зайти.

— А в вашей квартире есть телефон?

— Нет.

— Значит, он взял у вас рабочий телефон?

— Телефон магазина — это не секрет. Ммм, но домашний адрес он у меня попросил.

— И вы ему не отказали…

— А что такого? Я в коммунальной квартире живу. В случае чего…

— Понятно. Вот вы работаете в музыкальном магазине. Наверное, любите оперу. Лемешева, Михайлова. Правильно? — Вера кивнула. — А какой тембр голоса у вашего матроса?

— Скорее тенор. Или баритон.

— Пониже, чем у Лемешева, но не бас. Так?

— Примерно так. Я точно не помню. Но голос не писклявый. В то же время — не низкий. Приятный голос, интонации такие тягучие, плавные.

— Значит, баянист-любитель. Вы условились встретиться? Он заходил к вам — сюда, в магазин, или домой?

— С тех пор не заходил.

— И своего адреса, конечно, не оставил…

— Нет, не оставил.

— Он все-таки не только баянист, но и моряк. Вы, Верочка, просто очаровательны. И станете еще очаровательнее, если забудете о нашем разговоре, как только я выйду из вашего замечательного подвала.

Пронин заехал домой — немного отдохнуть, перекусить, переодеться… Вечером в «Славянском базаре» Железнов обещал познакомить его со Стерном.

Чего ждал Пронин от встречи со Стерном? Была зыбкая надежда, что англичанин был связующим звеном между Левицким и врагами, которые использовали «эмку» портного.

Виктор — любимый ученик Пронина — действовал быстро, как и подобает молодому да ретивому чекисту. За несколько часов он успел найти Стерна, познакомиться с ним, сдружиться и пригласить на ужин. Англичанин оказался легким на подъем искателем впечатлений, и в десять часов вечера они ждали Пронина за столиком.

— Я вас познакомлю с уникальным человеком! Это крупный ученый, знаток немецкой культуры. Он и в ботанике разбирается, между прочим.

Англичанин улыбался. Отутюженный твидовый костюм от Левицкого сидел на нем идеально. И вот явился Пронин… Рядом с подтянутым англичанином Пронин после бессонных ночей казался утомленным. Впрочем, отекшее лицо только подчеркивало, что это — видный германист, въедливый ученый, катакомбный подвижник науки.

Пронин энергично тряс руку новому знакомому, но в глазах застоялось утомление.

— Будьем говорит по-русски! — радостно заявил Стерн. — У нас in Great Britain мало-мало знает по-русски. А я знать и гордиться!

— И мы гордимся, что такой просвещенный господин выучил язык Ленина и Толстого.

— Я читаль Ленин, я читаль Лев Толстой «Воскресение», Катья Маслова. Язык училь в Лондонье. А Россия дала мне практика по-русски. Я читать советский газет.

— Это правда, — сказал Железнов. — Мы уже обсуждали выступление товарища Жданова. Оно опубликовано в сегодняшней «Правде». На целую страницу!

— Ну, значит, можно считать, что политику мы обсудили. Теперь надо хорошенько закусить. Вы уже пробовали пельмени?

— Я быль на Урал! Смотрел русский рудник.

— Ах, что же я спрашиваю. И пельмени вас не разочаровали?

— Хочу три порций! Без подливка. Со сметаной. Диета дает поражение от славянский базар.

Падежи подчинялись Стерну от случая к случаю.

В таких случаях Пронин всегда заранее продумывал тактику разговора и умел склонять собеседника в нужную сторону. А тут он не знал, на какую кнопку нажимать, какую информацию выжимать из сентиментального путешественника Стерна. Поэтому Пронин меланхолично положил салфетку на брюки и принялся устало улыбаться, как заправский чекист из «Библиотечки военных приключений».

Железнов взял инициативу в свои руки.

— Господин Стерн, это, наверное, банальный вопрос, но я изнываю от любопытства: как вам нравится наша Красная Москва?

— О, я полный впечатлений! Я же был в Москва еще при Ленине. В одно время с Гербертом Уэллсом.

Железнов оживился:

— Вы знакомы с Гербертом Уэллсом?

— Конечно. Мы старые друзья. Как говорьят у вас на Урале — дружки. Уэллс научил меня любить Россия. Интере… интересоваться ваша страна. Ох, сложный русский язык!

Пронин с неизменной тусклой улыбкой провозгласил тост:

— Вот за дружбу и выпьем. Нет уз святее дружества. Так говорил наш великий писатель Гоголь.

В рюмках колыхнулась водка. Три товарища осушили стопки до дна. У Пронина в глазах на мгновение сверкнули огоньки, но быстро погасли. И все-таки он попытался, преодолевая зевоту, завязать разговор.

— Скучаете, наверное, по соотечественникам? По старому доброму английскому разговору…

— Я и в Россия не оторван от Британия. Я дружу с наш посол. В Москве есть русские, который хорошо говорит по-английски. А еще я дружу с компанией Германии. В России есть немцы.

— О, да, еще с екатерининских времен. У нас даже есть АССРНП — республика немцев Поволжья. Красивое слово — АССРНП. Там немцы живут рядом с русскими и мордвой, с украинцами и казахами. Живут, как братья. Я как раз профессорствую там, на Волге, в немецкой академии. С детства увлекался немецкой литературой и вот стал германистом… — Пронин врал неумело, без подобающего майору блеска. Что поделаешь: переутомление.

— Нет, я иметь в виду не немцы с Волга. Настоящий немцы из Германии. Не евреи, который бежаль от Гитлер. А немцы из Рейх. У вас такие есть в Советском Союз. И я с ними дружу. Я научился говорить по-немецки у вас в Советский Россия с моими друзья немцы.

— Это замечательное достижение, товарищ Стерн. Вы не обижаетесь. Что я называю вас товарищем? «Товарищ» по-русски — это не только из лексикона большевиков. Так друг друга называют добрые и верные приятели. Если нам вместе тепло, если за столом у нас царит дружба — значит, мы товарищи. Так вот, товарищ Стерн… А что, действительно некоторые русские свободно владеют английским? Дипломаты, наверное?

— Почему дипломат? Простой советский человек. Коммунист. Он доктор на корабле.

— Почти моряк! — сказал Железнов мечтательно. — Хорошо бы с ним познакомиться.

Пронин бросил на Виктора благодарный взгляд: хорошо ввернул, парень!

— Мы с ним познакомились на концерт Лев Оборин в консерватория.

— И как вам Оборин? — с улыбкой меломана вопросил майор Пронин.

— Это гений. — Стерн поднял большой палец. — У нас такой пианист нет. Он первый лауреат конкурс Шопен! В СССР любят музыка. Как нигде.

Пронин с аппетитом съел два пельменя разом. Горяченькие, сочные! Стерн тоже с энтузиазмом накинулся на пельмени. Он умело обмакивал их в масло, а потом в сметану — и отправлял в рот.

— Он, наверное, молодой, этот ваш знакомый доктор? Сейчас у нас стали получше обучать иностранным языкам. Правда, немецкий изучают почаще, чем английский.

— Моледой? Да, моледой. Ваш возраст, товарищ…

— Пронин.

— Я хотел сказать, он такой же, как вы, этот доктор корабля. Только повыше рост.

Тучный Стерн тяжело дышал после пельменей. А пить он умел, водочный удар держал крепко — Железнов это еще днем заметил, когда начал усердно исполнять указание Пронина и соблазнял англичанина водкой при первом же свидании.

— А вы германист с Волги? — спросил Стерн.

— Так точно. Мой молодой друг вам все правильно про меня рассказал. Гейне, Шиллер, Либкнехт, Энгельс. Энгельс — в особенности. Вот вам и круг моих интересов.

— Вам надо познакомить с моими немецкие друзья в Москве!

— Пожалуй, это было бы интересно, — вздохнул Пронин. Железнов уже в который раз наполнил рюмку Стерна и провозгласил тост:

— За науку! За просвещение! За вас, мои ученые товарищи.

После рюмки Стерна осенила идея:

— Поедем к немцам немедленно! Без предупредить! Они недалеко, в «Центральной».

«Только этого мне не хватало. Какие-то немцы…» — нервно подумал Пронин, которому не терпелось вцепиться в подозрительного моряка.

— Визит без предупреждения — это как-то сомнительно. У нас говорят: незваный гость хуже татарина.

— No, no, лучше, намного лучше! Они будут счастливыми. В Москве немцы любят веселиться, пить, дружбить. Едем немедленно, я вас просить.

Пронин удрученно встал, пожал плечами, положил под вазу щедрую мзду и направился в гардероб. Железнов со Стерном — за ним.

— Вы не передумали? — спросил Пронин англичанина, когда они поймали таксомотор.

Таксист — улыбчивый парень в твидовой кепке — всю дорогу приятным сильным тенором напевал что-то протяжное, народное. До «Центральной» по пустой Москве они доехали минут за десять. Это дело начиналось в Филипповской булочной и вот продолжается в том же здании — в «Центральной». Жаль, что булочная не работает ночью, можно было бы к завтраку взять калачей, сайку, бубликов с маком…

— Может быть, все-таки отложим визит до завтра? Созвонимся, предупредим… — предложил Пронин у дверей гостиницы.

— Я не узнаю русскую душу! Вы колебаетесь, как кумушка из Суссекса.

Железнов подхихикнул Стерну. Спелись, мерзавцы! Что делать? Пронин шагнул навстречу швейцару.

Стерн позвонил немцам по гостиничному телефону: это чудо техники в «Центральной» работало исправно.

— Это Данни! — крикнул он в трубку и минут пять еще говорил на ломаном немецком.

— Не волноваться, они не спали, — подмигнул Стерн Пронину, приглашая русских друзей войти в лифт.

И все-таки в просторном люксе Пронин встретил горемык, которых только что подняли с постели. Виктор на сносном немецком представился и представил Пронина.

Долговязый Ганс Дитмар предложил послушать патефон.

— Надеюсь, не речи Гитлера? — Стерн вогнал Железнова в краску.

— Нет, всего лишь Геббельса! — немцы расхохотались.

Заиграла музыка — не Геббельс, конечно, а какой-то приторный фокстрот.

— Это мой друг, русский германист с Волги, — тараторил Стерн. Пронин попал во вполне идиотское положение…

— Я работаю в системе просвещения Республики немцев Поволжья. Воспитываю в русских немцах чувство причастности к великой культуре Германии, — говорил Пронин на идеальном немецком.

Самый приземистый и тучный из немцев любил поговорить «за политику».

— В Испании коммунисты не справились с пятой колонной. Со времен античных войн пятая колонна играла ключевую роль в истории войн, хотя в те годы не существовало такого понятия.

— А мы пятую колонну собрали в шестой колонии, — усмехнулся Пронин. — И даже чуточку перестарались.

— Воевать с Советским Союзом — безумие. У вас есть идея, есть железная рука. Это только наивные шовинисты уверены, что ваша страна развалится после первого удара. Нет. Коммунизм нужно воспринимать всерьез. Двадцать лет назад ваша страна казалась недоразумением. А сейчас это настоящая пролетарская империя.

— Мы отрицаем понятие «империя», но я вас понимаю.

Компания разделилась. Пронин на балконе беседовал с толстяком Краузом, а Железнов, Стерн и Дитмар похохатывали за столом: они угощались коньяком, который Железнов захватил в «Славянском». Так прошел час. А потом Пронин вызвал такси, и они с Железновым поехали на Кузнецкий (пять минут езды от «Центральной»!), чтобы поспать хотя бы два часа. Стерн остался с немцами.

— Этот Дитмар — интересная штучка, — говорил Виктор. — Я таких общительных людей не встречал. Какой-то фейерверк. Кажется, он пол-Москвы знает. Всеобщий друг. Он и во МХАТе за кулисами, и на заводе имени Сталина в кабинете главного инженера. Везде — свой человек. И у меня адрес взял.

— И место работы, конечно, спрашивал.

— А как же? Ведь я юрисконсульт при строительном наркомате.

— Любопытный, значит. И ты предлагаешь установить за ним слежку. Посмотри, как далеко мы ушли от Телеграфа. Ковров, наверное, за голову хватается, и правильно делает. Имеет право. Результаты-то наши — пшик. На немцах твоих мы только время теряем. Ладно-ладно, установим слежку за этим долговязым.

Пронин проспал до девяти часов. Проснулся с тяжелой головой, в мокрой постели. «Откуда вода? Что за чертовщина?» Просто во сне он опрокинул прямо на одеяло графин, который предусмотрительно поставил на табурет возле спального места.

Продрал глаза — а Агаша уже тут как тут с завтраком. И поглядывает укоризненно. Полчаса хватило Пронину, чтобы явиться на службу. В предбаннике кабинета его встретил сияющий Виктор. Сразу видно: он за это утро уже многое успел наворотить.

— Я вчера, Иван Николаич, слежку за Дитмаром установил, как только вы заснули. Прямо в половине пятого утра.

— Экий ты прыткий.

— А с утра — уже есть результаты. Знаешь, куда поехал Дитмар, когда Стерн и Крауз уснули? В город Люберцы. Он туда такси заказал. В Люберцах его ждал Евгений Ананьев — между прочим, наш бывший сотрудник. После Ежова его уволили из органов.

— И оставили на воздухе?

— Представь. Он устроился охранником на Люберецкий молокозавод. Про него просто забыли. А Дитмар, выходит, не забыл.

— Значит, у тебя появилась ниточка, за которую можно дергать. Правильно? И все это ты получил как новогодний подарок под елкой.

— Так и знал. Так и знал, что вы будете нос воротить.

— Да нет, ты действуешь правильно. Теперь нужна полная информация по Ананьеву. Он ведь, наверное, не в первый раз встречается с этим немцем. Про Ананьева я должен знать все.

— Слушаюсь! — Железнов снова просиял. Молодой, его и бессонница не берет, и сонливость…

Значит, Дитмар. А если Ковров спросит, эдак проницательно заглядывая тебе в глаза: а кто похитил коды с Телеграфа? Эх!…

Ковров себя ждать не заставил. Вызвал Пронина незамедлительно.

— Ну, что! — Он азартно потирал руки. — Отличился твой Железнов, отличился. Раскрыли логово. Поздравляю!

— Тебе уже доложили…

— Да уж, пока еще мне докладывают. Извини. Как фамилия этого немчика?

— Дитмар.

— Брать. Только брать. Я хочу ему в глаза поглядеть в этом кабинете. Знаю, у тебя сейчас найдется сто причин, чтобы медлить, хитрить. У тебя гигантомания, а нам нужна маленькая, но верная польза. Так что никаких журавлей в небе. Мне синица нужна в руке! Синица — Гитмар, то бишь, чтоб его, Дитмар.

Начинается! Пронин уже привык каждый раз заступаться за шпионов, оттягивать аресты… Пикировки с Ковровым стали ритуалом. Но на этот раз комиссар был настроен серьезно.

— Узнаю коней ретивых… Снова — не трогать, выжидать… Нет у тебя аргументов! И козырей нетути. Чем ты можешь похвастать в расследовании по Телеграфу? Да я тебя мог бы под домашний арест отправить. Доносец-то имеется!

— Я пойду к наркому. Арестовывать Дитмара нельзя. Как ты не понимаешь, что нам подбрасывают наживку…

— Дурак ты, Пронин. Седой, а без гармошки. Ты себя посадишь, если не посадишь этого Гитлера. Я-то бумажку похоронил, но это не единственный донос на тебя… И не все они ко мне попадают. А ты даешь повод своим врагам: посмотрите на него, он двурушник! Он проваливает телеграфское дело. А вот и сигнал на него. В кандалы Пронина!

От слов Коврова Пронин только становился упрямее.

— Я веду дело. Мое мнение: арест Дитмара — вредительство. Об этом я и доложу товарищу наркому.

— Через мою голову? Руки выкручиваешь? Ну, давай, иди, записывайся на прием. Предаешь дружбу. Учти: останешься совсем один — никто тебе не поможет, когда майору Пронину, любимчику Берия, начнут отпиливать голову. Да что там говорить. — Ковров нервно махнул рукой и заорал секретарше — хрипло, истошно:

— Почему чай холодный?!

Иногда надо уметь подчиняться не только против желания, но и против логики расследования… Пронин возглавил группу захвата Дитмара и Ананьева. Рядом с ним ехали Железнов и Кирий. Кирий уверенно вел «эмку» по гололеду, не сбавляя скорости. За ними едва поспевал второй автомобиль — с младшими чинами. Уже тридцать часов сержант Микита Апенченко продолжал слежку за Дитмаром. Двадцать минут назад он сообщил: Дитмар и Ананьев собрались ужинать в ресторане «Встреча» — в лучшем люберецком заведении такого рода. Пронин не раз проводил время в Люберцах, там ему доводилось и обедать. «Встреча» была вне конкуренции, а за тамошние беляши Пронину всегда хотелось пожать руку шеф-повару и расцеловать поварих! Подденешь вилкой — весь обрызгаешься горячим соком. А мясо эдакое нежное — наверное, в гастрономическом раю такое подают. А запах промасленного жареного теста, от которого голова кружится, воспаряет к горним высотам кулинарии… Два таких беляша да стакан крепкого цейлонского чаю — и ты сыт. Хорошо бы, конечно, предварительно исполнить увертюру рюмкой водки… Только хочется снова и снова уминать беляши — уже не сытости для, а чревоугодия ради.

— Видел бы меня сейчас Овалов, писатель наш дорогой! — Пронин подмигнул Железнову. — Не все в жизни получается по-пронински. Иногда приходится идти на самые глупые компромиссы. Арест Дитмара — это вредная глупость, но я на нее пошел.

— Я читал книгу Гитлера «Моя борьба». Вот он воспевает бескомпромиссность, — сказал Железнов.

— И он проиграет. Загубит и свое дело, и свою страну. Не только потому, что национализм — это путь в тупик, это бой, который невозможно выиграть. Но и потому, что хочет быть бескомпромиссным.

— Вы просто гений — парадоксов друг, Иван Николаич.

Вот и показались двухэтажные люберецкие кварталы. Черная «эмка» остановилась возле отделения милиции. Там Пронина ждали.

— Телефон, товарищи, срочно телефон.

Румяный милиционер подвел Пронина к телефону, услужливо налил кофе. Через мгновение Пронин уже слышал визгливый голос:

— На проводе Ковров!

— Мы на месте. Что передает Апенченко?

— Они оба в ресторане. Ананьев три минуты назад заказал мясной суп. Сидят у окна за третьим столиком, если считать от двери. Настроение у них веселое. Апенченко о чем-то рассказывает, Дитмар заливисто хохочет.

— Понятно. Представляю, как он захохочет через пять минут. Мы в двух шагах от «Встречи».

Кирий вошел в ресторан через кухню. Встал с беззаботным, пьяноватым видом за спиной Дитмара. Два молодых чекиста из второй машины подошли к Ананьеву и завели с ним разговор: «Как проехать в больницу?» Тут-то и появились Пронин и Железнов. Пронин с улыбкой приближался к Дитмару. Немец дернулся, попытался вскочить, но на плечах у него уже лежали ручищи Кирия. Долговязый тощий Дитмар сразу ссутулился, осел… Разоруженного Ананьева чекисты уже вели к машине.

— Сдайте оружие, друг мой, — сказал Пронин по-немецки.

Дитмар без промедления выложил на стол пистолет и кастет.

На обратном пути «эмку» вел Железнов. А Кирий расположился на заднем сиденье в обнимку с Дитмаром.

— Как вам Люберцы? В этот городок редко заезжают туристы, но колорит заводской провинциальной России здесь налицо, — говорил Пронин. — А как вам местная кухня?

— Отличные беляши.

Первый же допрос обрадовал Коврова. Группа Дитмара готовила террористические акты против руководства Генштаба. Их задача — обезглавить Красную Армию перед войной. Значит, гитлеровское руководство наплевало на пакт и точит зубы на СССР… Тем же вечером нарком доложил об этом Сталину.