Шпоры на кроссовках

Часть 2 Колька Мак'Лауд из клана Мак'Лаудов

Если вы идиот — это надолго.

Подтверждение это прописной истине было место, в котором очутился Колька. Он хорошо помнил, что собирался ВЕРНУТЬСЯ ДОМОЙ. Отдохнуть в счет быстрой добычи сапог. Ну и… ну и подумать как следует, а стоит ли ему вообще продолжать эту историю с историей и географией? Малодушно? Побывайте в белорусском лете 42-года, и у вас отобьет охоту к подвигам! Но в последнюю секунду перед возвращением Колька подумал: а вот интересно, какой из себя меч-кладенец?

Ну и привет.

Шпоры отреагировали на случайную мысль, как цены — на слухи о денежной реформе, мгновенно и неумолимо.

Было сыро и холодно. Сыро и холодно со всех сторон, потому что вокруг плавал густющий волокнистый туман, похожий на растрепанную вату, а ногами Колька до щиколоток стоял в болоте.

Вернее — что еще обиднее — в БОЛОТЦЕ. Диаметром с полметра, оно угнездилось точно там, куда приземлился странствующий рыцарь. От такого невезения хотелось плакать. Но с другой стороны — его могло закинуть в январскую тайгу, так что худшего он избежал.

Утешив себя такими мыслями, Колька шагнул в сторону и посмотрел на часы. Было 7.08. утра. А вот интересно — в Белоруссии-то другое время, не как в Вавиловске, а часы показывали правильно. Может, они автоматически корректируются по местному времени? Хорошо бы…

Слева и справа поднимались крутые склоны, поросшие волокнистыми растеньицами — среди темно-зеленой листвы неожиданно ярко светились лиловые и розовые цветочки. Похоже, тут лето или весна. Да и не так уж холодно — это после белорусского лета и от сырости так казалось. Хотя пар изо рта идет.

Колька попытался вылезти на левый склон — и соскользнул. Подошвы кроссовок съезжали по растениям, пальцы тоже срывались. Та же история повторилась с правым склоном.

— Уродство, — с чувством сказал Колька и — делать нечего — зашагал по лощине. Благо, она ничем не заросла и идти было легко. Только туман пугал — он меняет очертания предметов, и мальчишка застыл на месте, простоял минуту, обливаясь потом, прежде чем сообразил, что лощина открывается — как коридорчик в комнату — в рощу, тихо шелестевшую по берегам речушки, протекавшей через более широкую лощину.

Среди деревьев туман был пореже. И — что интересно и приятно — не наблюдалось комаров. Подойдя к берегу, Колька присел на корягу и, достав из кармана тряпку с сухарями и воблой, начал перекусон, следя за тем, как в удивительно прозрачной воде, шевеля хвостами, стоят против течения крупные рыбы с алыми точками на боках.

Было очень тихо, только вдалеке кричали… овцы?! Странно, а звук идет как будто с неба… Туман ломает, наверное. Ну, где овцы, там люди — и, хотя наученный горьким опытом Колька не собирался бросаться в объятья первому встречному, но к людям выбираться опять-таки стоило.

Спешить, впрочем, некуда. Колька хрустел сухарем, беспощадно ошкуривал воблу, да по временам нагибался к ручью — попить, воблу партизаны посолили не иначе как собираясь использовать ее в диверсиях для вызывания непреодолимой жажды. Потихоньку от самог8о себя мальчишка пару раз пристукнул пятками — кроссовки, точнее — шпоры — не работали. Все правильно, и не будут работать, пока он не добудет меч.

Два сухаря и полторы небольшие воблы Колька аккуратно убрал в карман изгвазданных «домашних» джинсов. Не потому, что больше не хотел есть, а просто запас, гордясь своей предусмотрительностью. Потом — заставил себя умыться и помыть руки. Не то, чтобы искупаться, хоть и нужно это было, не хватило духу — вода отдавала льдом, а не просто холодом.

Ниже по течению речушки были перекинуты два связанных ремнем бревна — балансируя руками, Колька перескочил в несколько больших шагов на противоположную сторону. Тут туман, как ни странно, был реже — а оглянувшись, парень понял, что его и вообще растягивает.

Под ногами оказалась тропинка, по сторонам которой густо рос — как в Белоруссии — густой папоротник. Колька не мог понять, звериная это тропа или человеческая, но шел по ней, ощущая, как понемногу поднимается. Впереди тумана не было совсем, а меж деревьев светлело небо. Колька ускорил шаг, почти бежал — в сыром леске, странно беззвучно, ему вдруг стало не по себе — и, вылетев на опушку, задохнулся от неожиданности и удивления.

Житель города, он не мог себе представить, что бывает такое. Колька показался самому себе маленькой соринкой на большой зеленой тарелке. Во все стороны бесконечно и плавно, как волны странного моря, тянулись гряды больших пологих холмов, перетекавших один в другой. Только холмы — ничего больше. Одиночеством, безлюдьем и странным величием веяло от этого мира под высоким бледным небом. Здесь дул ветер — прохладный и непонятно пахнущий. От стояния на одном месте начала кружиться голова, как при езде по кругу, и у Кольки вырвалось:

— Где я?!

Но в то же время он смутно ощущал, что видел такой пейзаж. Нет, не в жизни, а в кино. И не раз. Точно, видел!

Присмотревшиеся глаза начали различать небольшие рощицы и озерца, тут и там раскиданные у подножия холмов, проплешины, черных мрачных болот. Левее, на двух вершинах — очень далеко, но ясно — мальчишка разглядел высокие башни, черные на фоне неба. Да нет, что фишка, почему ему кажется, что он это видел?! В каком кино?!

И тут его осенило — догадка была такой явственной, что Колька рассмеялся и хлопнул себя по лбу. Серии «Горца» и великолепный Мэл Гибсон в «Отважном сердце»!

— Шотландия! — воскликнул Колька. И тут же нахмурился.

О Шотландии он знал по тем же фильмам, а там показывали одно: здешние жители сплошь ходят с оружием и отрезают друг другу головы так, что чеченские боевики померли бы от зависти. Осталась слабая надежда, что это современная Шотландия — страна-музей, где живут цивилизованные потомки головорезов, переквалифицировавшиеся в экскурсоводов. Может быть, меч лежит в каком-нибудь музее или хранится в семейной коллекции…

…Неизвестно, можно ли за сутки приобрести чисто солдатской «ощущение опасности», но Кольку словно подтолкнули — он повернулся на месте и обмер.

Было от чего.

По той тропинке, которой шел он, бесшумно и быстро приближался типичный шотландец. Лица Колька не видел за спутанными рыжими волосами, только глаза отчетливо горели сквозь эту занавеску. Из всей одежды на экскурсоводе были классические плед и юбка-килт — грязные и драные до такой степени, что едва различался цвет клеток: красный и синий. Еще, впрочем, имелись кожаные… э… напульсники, что ли, как у металлистов, доходящие до локтей, и кожаные сапоги.

А еще большущий кинжал в правой руке, похожий на короткий меч. Нет, оставалась слабая надежда, что это все-таки гид, решивший сшибить деньгу натуралистическим поведением…

— И чего я винтовку не взял? — пробормотал Колька. — Лучше бы воблу оставил, придурок.

С этими мудрыми словами он повернулся и рванул с холма бегом.

Стало ясно, что убежать не удастся. Во-первых, невероятно мучительно было бежать, зная, что за тобой гонятся с ножомб сами собой слабели ноги и тянуло оглянуться. Во-вторых, чертова трава с цветочками путалась в ногах. В-третьих, шотландец бежал в два раза быстрее.

Но самое главное — все-таки оглянувшись, Колька сообразил, что преследователь не выше его, не шире в плечах и не мощнее. То ли мелкий взрослый, то ли… то ли пацан его лет. Конечно, нож… Бежал шотландец целеустремленно, молча — дыхание берег, и ножом не размахивал, а зажал его в зубах. И все-таки бежать от мальчишки, одного-единственного и одетого в юбку, сделалось стыдно.

Колька начал сбавлять скорость и несколько раз споткнулся уже нарочно. Шотландец наддал, вытолкнув нож в руку — сомнение в его намерениях не оставалось ни малейших. Ладно, глянем, подумал Колька, уже почти ощущая дыхание преследователя — и завалился ему под ноги!

Черт!!! Шотландец подскочил, как кролик, перелетая через Кольку, и удержался бы на ногах, но разозлившийся путешественник по временам поймал его за щиколотки — тот грохнулся всем передом, а Колька насел сверху и, одним ударом вышибив кинжал, отпихнул его подальше, а сам начал выламывать «экскурсоводу» руку, чтобы поговорить потом, когда тот уймется.

Но это оказалось неожиданно сложно. Шотландец ухитрился вывернуться и так врезать Кольке головой под дых, что тот забыл, как дышать. Хорошо еще, этот супермен с редкой упертостью устремился за своим «пером», и Колька вновь навалился сверху. Они возились по мокрой траве, сопя и колотя друг-друга кулаками, как мальчишки за школьным туалетом в родном колькином Вавиловске — и так же почти не попадая. При этом оба молчали. Глаза под рыжими лохмами шотландца оказались бледные, как здешнее небо, но яростные, а лицо худое, обветренное, с какой-то татуировкой на левом виски.

Прошло какое-то время — довольно солидное для драки — прежде чем Колька сообразил, что сильнее шотландца и, перестав обращать внимание на удары, сосредоточился на выкручивании ему рук. Рыжий два раза укусил Кольку за руки, второй раз — до крови, и мальчишка, рассвирепев, ударил своего упрямого противника локтем по почке, как учили на уроках по самообороне, а уж потом выкрутил обмякшему шотландцы правую руку — тоже безо всякой нежности, до затылка.

— А еще говорят… ев… ро… пейцы… все проблемы… договором… реша… ют, — пропыхтел Колька. Шотландец дернулся и почему-то простонал:

— Предатель! Давай, убивай, изменник, нечистая кровь! — он попытался плюнуть, по плевать ему было некуда — второй рукой Колька надежно удерживал его физию уткнутую в траву. Но едва не выпустил, когда услышал, как тот говорит по-русски! Злость пропала, осталось удивление, когда услышал, как тот говорит по-русски! Злость пропала, осталось удивление и еще боль в губе и над глазом. Колька выпустил противника, мазнул — кровь. И там, и там.

— Козел, — беззлобно ругнулся Колька, отпуская шотландца вообще. Тот дернулся и застонал — ему досталось крепче. Колька между тем подобрал кинжал и сел, скрестив ноги, в мокрую траву — было уже все равно. Кинжал выглядел откованным из одного куска стали, рукоять обматывал потемневший ремень. В мелкий щербинки на лезвии въелось что-то темное — кровь, что же еще. — И давно ты туристов потрошишь? Бабки в семью несешь, или на «сегу» не хватает.

Шотландец перевернулся на спину. Плед с него соскочил, рыжий тяжело дышал, и Колька лишь сейчас заметил, какой он тощий — ребра выпирает прямо под кожей. Нехорошая была худоба, не от природы, если так можно сказать.

Шотландец открыл глаза. Глаз, точнее. Левый — правый ему Колька запечатал надолго. Увидел свой кинжал в руке Кольки и снова застонал, отвернулся, Но не выдержал — дрогнувшим голосом спросил:

— Ты меня зарежешь?

— Обязательно, — Колька сплюнул. Ого, и тут кровь… — Отдохну только и зарежу.

— Пожалуйста… — голос рыжего завибрировал, — только не ешь меня живым…

— Че-го?! — у Кольки рот сам собой открылся так, словно он именно и собирался сожрать шотландца. — Как ты сказал?!

— Я ничего не говорил, — ответил шотландец. — Ты можешь делать со мной, что хочешь, гадина. Я не закричу.

— Иди ты, больной, — устало ответил Колька. — Ты почему по-русски говоришь?

— Я? — шотландец острожно сел. — Это ты говоришь по нашему, по какой руски?

— Проехали с огромной скоростью, — вздохнул Колька. — Что ты тут бредил, кто кого съест?

Шотландец довольно долго молчал. Взгляд он прятать не умел, и взгляд этот красноречиво указывал на кинжал. Потом наконец прояснил ситуацию:

— Англичане едят человечину, это все знают.

— Ты на кой меня убить хотел, контуженный?! — рявкнул Колька. — Я тебе чего сделал?!

Губы шотландца насмешливо скривились:

— Я увидел одного англичанина. Что мне было — подносить тебе сыр с лепешками?

— Я не англичанин! — потерял остатки терпения Колька.

— Я это понял теперь, — продолжал гнать шотландец. — Ни один англичанин не сможет так ловко драться… ты просто предатель одетый, в их одежду. Поэтому тебя еще больше надо было убить. И я тебя убью, если ты не убьешь меня, так и знай. Я сейчас отдохну и брошусь на тебя, и это знай тоже. А еще — назови мне имя клан, который ты опозорил, чтобы я знал, кому отрежу голову.

— Ты тут хозяин, ты и называйся, — отмахнулся Колька. Он не ожидал, но шотландец и правда представился:

— Алесдер Мак'Лохэнн из клана Мак'Лохлэнов.

— Колька Мак'Лауд из клана Мак'Лаудов, — ядовито ответил Колька. И вскочил, потому что Алесдейр вскочил первым и вскрикнул:

— Ты не только предатель, ты еще и лжец! Никто из отважного клана МакЛаудов, наших верных и добрых союзников, не служит волкам с юга! Защищайся!

В следующую секунду он бросился бы на Кольку и кинжал с кулаками. Но драке было не суждено начаться снова…

Мальчишки успели пробежать с пол километра от того леска, возле которого встретились. И теперь Кольке — он стоял лицом к лесу — почудилось там какое-то движение. Он всмотрелся — так, что Алесдейр, решивший сперва, что его хотят обмануть и заставить его оглянуться, все-таки не выдержал и правда оглянулся.

Как раз в тот миг, когда шевеление теней оформилось в людские силуэты. Люди выходили из леса, и Колька, повинуясь внутреннему толчку, упал на живот, прошипев шотландцу:

— Ложисссь…

Но тот уже и сам — едва ли не раньше Кольки — плюхнулся за кочку и сжался в комок. Лицо мальчишки стало цвета хорошего творога, глаза расширились и наполнились ненавистью и ужасом, губы беззвучно шевелились.

Для Кольки все выглядело иначе. Особого страха он не испытывал, даже лег только по тому, что решил поосторожничать. А вообще картинка, которую он увидел, ему — мальчишке из XXI века — казалась даже привлекательной. Когда еще доведется посмотреть на средневековых воинов — настоящих, живых, а не актеров в таких ролях?

С десяток вооруженных людей неспешно спускались с откоса, но не там, где сбежали мальчишки, а чуть в стороне. Впереди ехал шагом «рыцарь» — так подумал про него Колька, хотя воин не очень был похож на рыцаря из учебника. Вместо сверкающих лат — кольчуга, и штаны кольчужные, усиленные щитками, как у велосипедиста-гонщика. Поверх кольчуги был накинут не очень чистый… не плащ, не куртка, а так — два куска материи с дыркой для головы., стянутые широким поясом, на котором висел длинный меч. Это одеяние (местами неумело зашитое) украшали золотые на белом кресты, такой же крест оказался на закинутом за спину щите, похожем на каплю. Спереди седла — кажется, это называется «на передней луке»… или «на переднем луке»?… рыцарь вез похожий на ведро шлем безо всяких рогов и прочего; сзади — торчал здоровенный топор. Кольчужный капюшон с головы воин скинул — длинные рыжие волосы падали на плечи слипшимися прядями — шампунем «Хэд энд Шолтерс» тут явно не пользовались. Колька не мог понять, сколько воину лет — у него было загорелое, обветренное лицо то ли с несколькими шрамами, то ли с глубокими морщинами.

Чуть позади тоже шагом ехал мальчишка постарше Кольки — тоже в доспехе и «распашонке» с теми же знаками, только без топора. Зато он вез длиннющее копьё с флажком, уперев нижний конец деревяшки — древка — в отставленный носок ноги. «Оруженосец», — понял Колька. Ну а следом — без строя, просто вытянутой толпой — шагали пешие. Все, как один — рослые, светловолосые или рыжие, в жестких кожаных куртках с нашитой металлической чешуёй, голыми руками, обутые в грубые сапоги. У каждого на поясе висел короткий меч или большой топор, просто шлем, похожий на половинку яичной скорлупы, сумка. За плечами — большие колчаны, из которых густо торчали перья стрел. В левой руке пешие несли луки — чудовищных размеров, выше человеческого роста, готовые к стрельбе.

Идущие громко переговаривались и смеялись. Колька не сразу сообразил, что немного понимает их речь — люди разговаривали на английском. Вернее, это было что-то невообразимое, похожее на английский. «Ну да, конечно, — подумал Колька, стараясь лежать совершенно неподвижно, только глазами ворочая, — это же в старину. Вон, „Слово о полку Игореве“ тоже так написано, что ни уха не поймешь… А все-таки, — удивился он внезапно, — почему я Алесдейра понимаю, а их — нет?!»

Из тех слов, что удалось расслышать, Колька понял, что лучники говорят о каких-то домах и о женщинах. Потом кто-то загорланил песню, остальные подхватили, и Колька увидел, что даже рыцарь, чуть повернувшись в седле, поет. Так, с песней, отряд и спускался по склону, а потом свернул влево и пропал между холмов.

— Ушли, — Колька сел. — Кто это такие? Слышишь?

Шотландец не ответил. Когда же Колька повернулся к нему, то увидел — Алесдейр лежит неподвижно, и плечи его — голые, в царапинах — вздрагивают крупно и часто.

Когда человек плачет — тут не до злости. Да и не до расспросов. Смеяться над тем, что парень ревет, тоже не тянуло — ясно же, тут речь идет не о разбитом носе или что там предки денег не отослали на дискобар для подростков. Поэтому Колька, продолжая сплевывать кровь и притрагиваться к своим травмам, просто сел на траву, воткнул рядом кинжал и примолк, ожидая, когда же Алесдейр придет в себя.

Кольке хотелось спать. Прошлую ночь — в Белоруссии — он глаз не сомкнул, и сейчас они сами собой закрывались. Кажется, мальчишка и правда успел задремать сидя, потому что не понял, когда Алесдейр тоже сел, и вытаращился на шотландца, не совсем врубаясь в смысл вопроса:

— Почему ты не позвал их?

Кольке понадобилось с минуту времени — придти в себя и сообразить, с чем вообще с ним разговаривает парень в драных лохмотьях с волосами до плеч и опухшими глазами.

— Я не знаю, кто они такие, — Колька помедлил и кинул шотландцу кинжал. Тот ловко поймал оружие за рукоятку, тоже задержал в руке, а потом решительно и быстро убрал за правое голенище. Посопел и спросил:

— Ты правда из клана Маклаудов? Как ты сказал тебя зовут?

— Колька… Николай, — Колька зевнул и повел плечами — холодно вроде и не было, но сырая промозглость забиралась под грязную ковбойку.

— Ни-ко-ла… Николай? — шотландец словно разжевывал слово. — Николас, Ник?

— Лучше зови Колькой, — вздохнул мальчишка.

— Так ты из МакЛаудов? — настойчиво спрашивал Алесдейр.

— Не, я из России, — Кольке надоели расспросы. — Из… короче, из Руси. Ты не знаешь, это далеко.

— Почему, знаю, — удивил его шотландский мальчишка. — У вас правит Эндрю Боколюбски король. В городе Владибург. А как ты оказался у нас? Русь же очень далеко, ты правду сказал?

«Вот это фишка!» — изумился Колька. — «А нам по истории говорили, что в средние века люди типа сидели сиднем всю жизнь и не знали, что за пять километров делается… А что за Боколюбский, не помню такого… И какой еще Влади… а, да это Владмир! А Боколюбски — Андрей Боголюбский! — Колька напряг память и определил: — Вторая половина XII века, кажется…»

— Откуда ты это знаешь? — по-настоящему заинтересовался он. Алесдейр вздохнул и, помрачнев, обхватил себя за плечи. Ответил не то что не охото, а с какой-то натугой:

— Отец Ян рассказывал про разные страны мне и старшим братьям.

— Отец Ян — это кто? — уточнил Колька. Алесдейр сказал так же натужно:

— Это священник нашего клана… был. Его убили. И всех вообще убили. Англичане пришли на нашу землю…

Из короткого, неохотного рассказа Алесдейра Колька понял, что ему снова «повезло» — Кащей расстарался, или что еще, но только его зашвырнуло в 1166 год «от Рождества Христова», как пунктуально и уважительно добавил Алесдейр. Шотландский король — имени его Алесдейр не называл и вообще говорил о нем с ненавистью — отдал английскому Генри (плевки Алесдейра один за другим летели в траву по мере того, как он был вынужден повторять это имя — оставалось удивляться, сколько у шотландца слюны!) кусок шотландских земель с городом Кер Лелл, и на этих землях стали селиться англичане с юга. Алесдейр без смущения признался, что они — шотландцы — всегда крали у англичан скот и иногда отрезали головы, чтобы похвастаться перед невестами и главами кланов, но никогда не пытались отобрать у соседей родину!!! А англичане начале выгонять шотландцев из домов и вообще — с земли. Уходить было некуда, да никто и не захотел. Несколько кланов — в том числе и МакЛохлэнны — взялись за оружие. Отец Алесдейра, который был главой одного из «колен» клана, трое старших братьев мальчишки, другие мужчины ушли воевать. Все их ждали, ждали — или хоть вестей о сражении. А вместо этого пришли английские лучники во главе с рыцарем, и валлийские копейщики пришли тоже, которые еще хуже англичан. англичане едят людей, все это знают, но Алесдейр сам того никогда не видел, а вот как валлийцы жарили на пиках маленьких детей — он видел своими глазами! Он сам по тому спасся, что удил рыбу. Сперва бросился домой, но увидел, что там уже все горит, и крыша рухнула, а изнутри кричали мать и сестричка. Англичане и его хотели убить, почти схватили, но он ударил одного острогой в лицо и спрятался в зарослях чертополоха за селением — пока лучники, чертыхаясь и проклиная все на свете, ломились по колючкам, он бесшумно переползал с места на место низом, подальше от шума. Его не поймали… Ночью Алесдейр подкараулил пьяного лучника и заколол его кинжалом. Хотел взять оружие, но приятели убитого заметили и снова погнались — хорошо, что луки у них не были натянуты, потому что английские ублюдки попадают даже в темноте своими стрелами в бегущего оленя за три сотни шагов — по звуку… С тех пор прошло уже пять суток, и он ничего не ел.

Колька слушал все это, внутренне содрогаясь и удивляясь тому, что шотландец говорит об убитых родичах без особой горечи. Нет, он жалел их, а главное — хотел мстить, и мстить жестоко… но какой-то характерной для колькиного времени кромешной тоски по умершим не испытывал. Он и плакал-то — как понял Колька — от того, что не сумел «как следует» отомстить за своих. И еще потому что клан, неверно погиб, а шотландец без клана — это… Тут Алесдейр не сумел объяснить, но Колька понял, что это хуже чем бомж, у которого ничего нет, а пинки и фофаны сыплются со всех боков жизни.

Колька даже возмутился про себя бессердечности Алесдейра, но рассудил, что это, наверное, потому что жизнь кругом опасная, и люди больше привыкли к смерти, чем в его, Колькином времени. Ведь например, пацаны в том времени дерутся, и даже бывает, ножи и прочее идет вход, но по пьяни или в горячке драки, а потом, случись такое, все разбегаются. А тут — Алесдейр погнался за незнакомым парнем только потому что одежда на нём ему показалось английской. И зарезал бы запросто, спокойно и даже с удовольствием.

Короче, жизнь такая. Алесдейр косвенно подтвердил мнение Кольки, упомянув, что его мать «конечно, уже была старая — больше тридцати лет — и не могла уже рожать детей.» Но потом вспомнил сестренку, которой неделю назад сделал, «чтоб не надоедала», несколько соломенных кукол и глиняный домик недалеко от ручья. Вспомнил — и Колька понял, что шотландец вовсе не такой твердокаменный, каким хочет казаться, потому что губы у Алесдейра задрожали, и он поспешил со смехом начать вспоминать, как смешно дергался «английский пес», когда, он, Алесдейр… и так далее. Так мальчишки во времена Кольки, когда им было плохо или больно, отпускали «черные» шуточки и специально вели себя поразвязнее… И предложил просто:

— Есть хочешь, Алесдейр? У меня сухари и вобла… это рыба такая соленая. Немного. Вот. Держи…

…Колька понял, что никогда в жизни не видел по-настоящему голодных людей. Воблу Алесдейр стрескал прямо с костями, сухари «загрыз» в два укуса. Без церемоний запил все это водой из прозрачной ледяной лужи, скопившейся между двух кочек совсем рядом с тем местом, где сидели ребята, и учтиво поблагодарил Кольку, а потом поинтересовался:

— Так как же ты попал сюда из Руси?

— Ну… — Колька ощутил себя сидящим на горячей сковородке. — Я путешествовал.

— В наши места?! — поразился Алесдейр. — Да ты выжил из ума, русс!

— У меня это… — Кольку осенило, и он выпалил: — Обет! В честь прекрасной дамы!

Мальчишка уже в следующую секунду готов был сам себе надавать пинков, но Алесдейр неожиданно серьезно кивнул, и Колька напомнил себе, что его годы тут считаются вполне солидными — взрослый и ответственный мужчина, почти как он сам про себя любит думать, только тут это на самом деле.

— Обет — это святое, — согласился шотландец. — Ты дал обет путешествовать пешком? И именно в наши места?

— Вообще-то нет, — возразил Колька, — у меня был конь и вещи… и оружие тоже, конечно… — так, а что говорить дальше-то? А! — Меня обокрали. Ну, на постоялом дворе, на юге.

— Англичане все воры, — согласился Алесдейр. Колька даже удивился, как легко сошла его ложь. — Но теперь-то ты куда собираешься? В наших местах не бывает никого из ваших земель, тебе надо в Лондон, туда приезжают купцы из Новигарди…

«Новгорода, — перевел для себя Колька, — Нет уж, Лондон — это отстой, раз меня зашвырнуло сюда!»

— Понимаешь, — вздохнул «рыцарь в кроссовках», — я слово дал, что вернусь только когда добуду обещанное.

— Так ты не просто так путешествуешь?

— Конечно, нет! Мне нужен… — Колька собрался с духом и мыслями, прежде чем продолжить: — Мне нужен меч. Но не простой. Все, что я знаю, — это необычный меч, и он у вас, в Шотландии. Без него мне не добиться свободы для той, которая меня ждет.

— Так она в плену?! — округлил глаза Алесдейр.

— Да, — решительно подтвердил Колька. — Ее похитил колдун-чернокнижник — прямо из замка отца, тот не хотел отдавать свою дочь за этого колдуна…

— И отец твоей дамы обратился к тебе! — с восторгом, от которого Кольке стало неловко, продолжал Алесдейр. Нет, все-таки средневековых дурачить гораздо легче, чем белорусского партизана или гестаповца… — Потому что девушка была обещана для тебя, да?!

— Ну… ага, — Колька ощутил, что краснеет. Но Алесдейр не обратил на это внимания. Он, прищурившись, смотрел куда-то на холмы, над которыми накрапывал дождь, и вдруг отрывисто заговорил:

— обещания надо выполнять. Даже если это грозит смертью. Тем более — обещания даме. А моту, кто выполняет такой обет, надо помогать… Вот что, Николас… Колька из Руси. Тебе очень повезло. Кажется, я знаю, что за меч тебе нужен.

Дождь начался, когда мальчишки перебирались через один из многочисленных то ли ручьев, то ли речек, встречавшихся на пути. Точнее, это был не дождь, а теплая взвесь, разом пропитавшая воздух и похожая на остывший пар или туман, но одежда от нее промокла мгновенно. Алесдейр топал и топал себе, закутавшись в остатки своего плаща — и это на голодный желудок! — а у Кольки от желания спать заплетались ноги и на ходу закрывались глаза. При том шотландец еще и не разговаривал, и после нескольких попыток Кольки завязать дорожную болтовню удивленно заметил, что на Руси, наверное совсем, безопасно, если люди в дороге вместо того, чтобы слушать и смотреть, привыкли беседовать на ходу. Чтобы не дискредитировать родину, Колька заткнулся и начал засыпать. еще было сыро и снова хотелось есть, причем по-настоящему, а не всухомятку.

…Меч, про который говорил Алесдейр, находился в небольшой церкви, стоявшей между холмов — с незапамятных времен. Судя по рассказам священника, жившего при храме Божьем, оружие принадлежало одному из последователей защитника и покровителя Шотландии Святого Андрея. Сам Алесдейр не видел меч — его держали в специальном ящике, к которому позволялось прикоснуться — но был убежден, что на доброе дело священник его если вовсе не отдаст, то по крайней мере одолжит. что Кольку в нем поражало — твердая уверенность Алесдейра, что священник не откажет. Примитивное средневековое мышление шотландца не допускало и мысли о возможности не помочь доброму делу! Колька-Николас хороший? Хороший. Помочь ему надо? Надо. Значит — поможем.

С такой философией во времена Кольки жить было бы трудно.

Впрочем, сейчас вокруг другие времена. В них ездят верхом рыцари и передвигаются отряды лучников. Все это — не кино, потому что в кино ты просто сидишь в зале и не устаешь так, как здесь…

Уф, просто ноги подламываются!

Наконец, Колька не выдержал. Он устал, промок и спать хотел просто до «озверения», как никогда выражался его отец. Мокрый полог вокруг сгустился и сделался абсолютно непроницаемым, в нем глохли всякие звуки, и временами Кольке начинало казаться, что и он оглох тоже. Кроме того, туман отвратительно вонял — чем-то неузнаваемым и в тоже время знакомым.

— Погоди, — тихо, но решительно окликнул он Алесдейра. Шотландец обернулся с недовольной физиономией. — Постой, — опередил его Колька. — Понимаешь, я всю прошлую ночь не спал… — он хотел добавить, что все это время на ногах и куда-то спешит, но сообразил, что у шотландца, похоже не признающего иных способов передвижения, кроме пешего, такие жалобы сочувствия не вызовут. — И вообще — чем тут воняет?! — уже агрессивно, исчерпав весь запас доводов в пользу немедленного отдыха, спросил Колька.

— Воняет? — Алесдйр принюхался, подняв голову и сделавшись ужасно похожим на молодую гончую, как их показывали в кино. Но это не выглядело смешно — во-первых, Колька очень устал, а во-вторых, лицо шотландского мальчишки сделалось обеспокоенным.

— Это дом горит, — тихо произнес он, продолжая принюхиваться. — Клянусь Святым Эндрю — дом… но тут нет никаких домов кроме… дьявол и все его подручные в пекле!!! Неужели они осмелились поджечь ЦЕРКОВЬ?!

Вместо того, чтобы отдохнуть, Кольке пришлось вовсю нестись следом за шотландцем, который словно съехал с роликов окончательно — он помчался, не разбирая дороги. А точнее — как раз отлично разбирая, ему даже сплошной ковер из вереска под ногами не мешал. Не то, что Кольке, который начал путаться в нем и несколько раз едва не упал.

Запах дыма становился сильнее и сильнее — он забивал горло, как мокрая вата, пропитанная чем-то мерзким, он нес с собой беспокойство и тревогу. Поэтому Колька не удивился, обнаружив, что рядом с ним передвигается Кащей — не идет, а именно как-то передвигается, ухитряясь не отставать от бегущего мальчишки, не шевеля ногами. Лицо Кащея было сочувствующим и огорченным.

— Ну куда мы так бежим? — хорошо поставленным голосом поинтересовался он. Колька на бегу невнятно огрызнулся. — Ну я понимаю — Белоруссия, аист там куда-то летит, песни партизан и все такое прочее. Но ТУТ-То вы что забыли Николай?! Стрелу английского лучника в живот? Поверьте — это весьма и весьма неприятно. И называется — в чужом пиру похмелье. Что вам дело до…

— Сгинь, пропади! — прорычал Колька.

И Кащей сгинул. Но напоследок успел вздохнуть и сожалеюще развести руками, словно скорбя о неразумном поведении дорогого ему человека…

…Аледейр, тяжело дыша и сдувая с губ перемешанный с водой пот, стоял возле выхода из лощинки, по которой они сперва шли, а потом бежали. Он не отрываясь смотрел на лениво чадящее под моросью пожарище. Церковь была каменная, из серого гранита, поэтому стены уцелели, но крыша прогорела и рухнула, двери — чем-то высаженные — сгорели тоже, и ставни, закрывавшие окна… Вокруг еще виднелось дымящееся кольцо — тут церковь обложили хворостом и дровами, которые потом подожгли.

Колька подобрал около тропинки, уводившей в холмы, стрелы с ало-белым оперением и длинным, похожим на граненый гвоздь наконечником из серой стали. Молча показал ее Алесдейру, который кинул отсутствующий взгляд, кивнул и в свою очередь указал Кольке на множество следов подкованных сапог и две цепочки конских подков. Кольке сразу вспомнился конный рыцарь с оруженосцем и пешие лучники.

— Когда подожгли? — спросил мальчишка, вертя в руках стрелу. Ему всегда казалось, что они легкие, стрелы — деревяшка, перо и кусочек металла — но стрела в его руках была увесистой, грозной.

— Не поймешь, — нехотя сказал шотландец. — Сыро… Но это точно те, которых мы видели.

— Что будешь делать теперь? — поинтересовался Колька.

— А ты? — вопросом ответил Алесдейр. Колька вздохнул. Перед ним такой проблемы не стояло — он никак не мог отправиться домой, не добыв меча. Вот не принял предложение Кащея — всю жизнь жалеть будешь…

Но что интересно — не было такого сожаления, как в прошлый раз. И страха такого не было. Может, потому что все как-то напоминало исторический фильм, и даже сгоревшая церковь не вызывал опасения. Колька вздохнул еще раз, посмотрел на часы, словно время что-то решало сейчас и ответил:

— Мне без меча возвращаться нельзя.

Очевидно, это было слишком круто даже для упертого шотландца, потому что он разинул рот и покачал головой:

— Они тебя повесят, и все…

«Могут, — про себя оценил Колька. — Но погоди, с какого перепугу им меня вешать?»

— А зачем им меня вешать? — повторил он вслух. — С какой радости?

Надо думать, над этим шотландец и не размышлял. Он до такой степени привык видеть в англичанах убийц и разорителей, что ему просто не приходила в голову возможность существование неангличанина, которого не станут вешать. Но, обдумав это, Алесдейр с некоторой даже неохотой кивнул:

— Пожалуй, незачем… Отправишься искать меч по следу?

— Да, — отважно объявил Колька.

— Тогда и я с тобой.

Заявление было неожиданным — и с точки зрения Кольки — нелогичным. Но ведь Кащей, наверное, считал, что плюнуть на освобождение пленницы — это и есть логика. А Кольке такой логики не хотелось совсем. Поэтому он сказал:

— Я буду рад. Но ведь тебя то точно повесят, если узнают, что ты МакЛохлэенн.

— Постараюсь, чтобы не узнали, — Алесдейр улыбнулся впервые за их короткое, но содержательное знакомство. — Кроме того, мне просто некуда идти. А с англичанами я могу сражаться и там, куда ты попадешь.

— Мне бы еще врубиться, куда я попаду, — заметил Колька. — Раз уж ты решил идти со мной, то скажи хоть приблизительно, куда они могли направиться?

— В ближайший бург, — уверенно ответил Алесдейр. — Только давай сначала обшарим пожарище — вдруг они оставили меч?

Но Колька лишь молча покрутил головой — он чувствовал, он был уверен, что меча ТУТ нет. Это было то же ощущение, что на болотистом острове, когда он нашел сапоги-скороходы, выглядевшее как кирзовые сапоги.

«Ближайший бург» располагался в трех лигах[8]. Как выяснилось очень скоро, лига — это много. ОЧЕНЬ. Три лиги — в три раза БОЛЬШЕ. Поэтому после первой же лиги Колька объявил, что он или ляжет спать — или помрет. Алесдейр его неожиданно поддержал, добавив, что и есть тоже очень хочется. Они поделили остатки воблы и сухарей, спрятавшись от мороси и посторонних взглядов под каменной плитой, похожей на высунувшуюся из скалы драконью морду, потом Алесдейр расстелил свой плед и, зевая, сказал, что проснуться надо когда солнце начнет клониться на вечер. Как он собирался осуществить без будильника — Колька не знал, да и не очень интересовался этим вопросом. Ему так хотелось спать, что сухая земля, поросшая редкими жухлыми былинками, показалась мягче матраца дома на кровати. Алесдейр от щедрот своих широким жестом предложил край пледа, но Колька, помявшись, отказался: плед был ГРЯЗНЫМ ОЧЕНЬ. Шотландец не обиделся — он завернулся в плед один и тут же удрых, только рыжая макушка торчала с одной, а грязные сапоги — с другой стороны.

Это было последнее, что заметил Колька — через секунду он и сам спал совершенно каменным сном…

…— Ник, Ник… Колька, вставай, пора.

Во рту был гадкий привкус, болела спина и онемело плечо. Спросонок Кольку начал колотить озноб, но он с удовольствием проспал бы еще сколько угодно, если бы не Алесдейр. Шотландец тряс Кольку за плечо — осторожно, но настойчиво — и повторял его имя в своей и слегка исковерканных русских вариациях. Он оттолкнул руку шотландца и сел. Выглядел он возмутительно отдохнувшим.

— Оооохх!.. — вырвалось у Кольки. Он оттолкнул руку шотландца и сел. — Зубы почистить бы… Или нет, поесть… Или лучше зубы… Или…

Колька очень быстро ощутил, что есть еще одна — очень насущная — потребность, которую нужно удовлетворить немедленно. Или он просто лопнет. Колька дунул из их убежища.

Что интересно, пока он делал свои дела — успел заметить, что солнце и в самом деле клонится к горизонту. Подходил к концу второй из четырнадцати отпущенных ему на поиски и спасение Зорины дней. Ну что же, неплохой счет.

«Эй, постой, — окликнул себя Колька, — ты, что собираешься дальше дурака валять?! Нет, хватит, найдешь этот меч — и нах хаузе, домой!»

Застегивая джинсы и зевая, он вернулся к камням, возле которых так же зевал, но глядя на небо Алесдейр. Он снова завернулся в плед.

— Пока совсем не стемнеет — будем на месте, — пообещал шотландец. На голодный желудок, конечно, не ходьба… у тебя денег нет совсем?

Колька честно покопался в карманах джинсов и ковбойки — и к собственному удивлению выудил десятирублевую монетку. Во времена Кольки это были две буханки хлеба — или банка не очень хороших консервов, но Алесдейр обратил внимание не на номинал, а на размер и вес:

— Хорошая, большая, — одобрил он, вертя монетку в пальцах. — Легкая, правда… Порченая, что ли? — он провел по золотистому ободку с краю. — Точно, медь с серебром… Это что? — он прищелкнул по цифре 10.

— Копье и щит, — стараясь сохранить серьезность, ответил Колька. Алесдейр кивнул:

— А, точно… А это кто? — он указал на улыбающегося Гагарина в шлеме на оборотной стороне монеты.

— Святой Юрий, — так же серьезно пояснил Колька. — А вот тут написано арабскими цифрами 2001 — стольких врагов в одном из сражений с его помощью сразила рать нашего князя.

— А-а… — уважительно протянул Алесдейр и перекрестился. — Какие ровные края… Ты ее спрячь подальше, поедим, когда дойдем…

…Дождь прекратился. Появившаяся невесть откуда тропинка вилась с холма в лощину и обратно, перескакивала по мосткам ручейки и речушки, ныряла в рощицы. Небо очистилось, выглянули звезды, но все равно темнота привыкшему к царству электрического света Кольке казалась сплошной.

— Ну, почти дошли, — вздохнул вдруг Алесдейр, когда они поднялись на черте-какой по счету холм. — Смотри, Ник, вон он — бург.

Горстка огней трепетала где-то впереди и слева — расстояние определить не получалось даже на глаз, ночью все огни кажутся ближе. Выше этой жалкой кучки рисовался на холме силуэт небольшой крепости, опоясанной пятнышками факелов по стенам.

— Э, э! — Колька ухватил Алесдейра за руку. — Тормози, мы что — так туда и попремся?!

— Да, а что? — не понял Алесдейр.

— Там же враги!

— Враги не в бурге, — терпеливо объяснил шотландский мальчишка. — А селение наше, шотландское.

— А какой клан там живет? — подозрительно поинтересовался Колька. — Не твои кровные враги?

— Да никакой клан не живет, — отмахнулся Алесдейр. — Сброд всякий… На месте бурга была крепость Брюсов, их цвет красно-черный. С теми мы правда враждовали, но я не знаю, остался тут кто-нибудь из них, или англичане всех перерезали… Ходят, правда, слухи, что старый Брюс продался им, только я точно не знаю и этого.

— Из-за чего враждовали? — полюбопытствовал Колька. Алесдейр неопределенно помотал рукой воздухе:

— Из-за скота и девок, — коротко ответил он. — Пошли, что ли поедим наконец!

Они сошли с холма, и через десять — по чесам Кольки — минут тропинка влилась в дорогу, еще не вполне пустынную даже в столь поздний час. По ней тут и там шли люди, направляясь, все как один к огонькам бурга. Среди путников были и шотландцы и англичане, никто не вцеплялся друг другу в глотки, вот только мальчишка отметил, что по-прежнему понимает речь шотландцев так, словно они говорят на русском, а англичан — нет. «Может, — осенило Кольку, — это как бы знак, от кого мне можно ждать помощи, а кого нужно опасаться?»

Впрочем, эти англичане не выглядели опасными — усталые малоразговорчивые люди, почти все — с заплечными мешками, многие — с ножами на поясах и даже луками за плечами. Проскочила группа конных — при оружии, они рысью ехали по середине дороги.

— Сержанты из бурга, — сказал Алесдейр.

— Не те, что сожгли твое селение? — уточнил Колька. Шотландец удивился:

— При чем тут они? Я же сказал — это сержанты, гарнизон, они служат английскому королю, — на обочину полетел плевок. — А там были люди какого-то из пограничных баронов — лучники и валлийские копейщики. Ты видел у рыцаря золотые кресты на белом? Это кто-то из Харди. Я только молюсь, чтобы они не оказались там, куда мы идем.

— Ты же сам сказал, — напомнил Колька, — что они в бурге!

— Верно, — подтвердил Алесдейр, — но мы-то идем не в бург, а в селение. Чего ради им шататься ночью по улицам?

…В этом самом селении, ради которого они сегодня столько оттопали, было грязно и здорово воняло — неопределенной, но противной и густой вонью. Возле сложенных из плит камня и крытых зеленым дерном домов чадили и потрескивали здоровенные факелы, слышались многочисленные звуки, издаваемые скотом и людьми За одной из стен плакал ребенок, под ногами чавкала грязь, и Колька заставил себя не думать, из чего она состоит — к горлу подкатывала тошнота. Алесдейр тоже морщился, потом вздохнул.

— Не люблю я таких мест… Воняет и грязно. Но что теперь делать!

Навстречу снова пошли сержанты — в широких плашах они были похожи на невиданных ночных птиц, факела, которые покачивались в руках, бросали багровые отблески на оружие и доспехи. Колька понял, что селение больше, чем казалось с холмов, просто огню горели только возле домов вдоль «главной улицы», а окраины тонули в темноте. От запахов, неверного полусвета, света и неопределенности накатила тоска и даже захотелось заплакать. Но это было бы, конечно, глупо и стыдно, поэтому Колька проглотил острый комой и деловито осведомился:

— Так куда мы идем?

— Тут есть постоялый двор, — у Алесдейра был усталый голос, — поедим и заночуем.

Постоялый двор, так постоялый двор, подумал Колька. Только бы поскорее придти.

Мальчишки перешагнули через нескольких человек, которые, завернувшись в какие-то лохмотья, спали прямо на обочине, вытянув ноги на дорогу. Справа покачивался светильник — не факел — выхватил из темноты тяжелую деревянную вывеску с изображением пляшущего человека с волынкой. Щеки плясуна были страшно раздуты, глаза выпучены.

— «Пляшущий волынщик», нам сюда, — указал Алесдейр.

Как раз перед мальчишками тяжелая дверь постоялого двора с визгом открылась, и наружу вывалились четверо или пятеро человек. Точнее понять было невозможно — они ожесточенно и молча тузили друг друга, а какая-то женщина, бегая вокруг, подбадривала их визгливыми пронзительными криками по-английски. Вся компания повалилась в канаву, но не перестала драться, женщина же, обрадовано вскрикнув, нагнулась, подобрав юбку, и начала быстро подхватывать с грязной земли рассыпавшиеся у кого-то из драчунов монеты. Рослый лучник, проходивший мимо, отвесил ей пинка и буркнул знакомое Кольке по фильмам ругательство. Мальчишка поежился — ему расхотелось внутрь. Но не признаваться же было Алесдейру, который распахнул дверь и первым вошел внутрь…

…В большой низкой комнате пахло множеством людей, дымом и горелым жиром, стояли гул голосов, чад от очага, на котором жарилось мясо и кипели котлы. Было душно и жарко — под самым потолком комнату опоясывал балкон, на который вели две лестницы, и по краю этого балкона чадили и брызгались смолой штук двадцать факелов. За широкими столами на низких скамьях сидели множество людей — они ели что-то из глиняных мисок, пили какой-то напиток из деревянных кружек, орали песни, разговаривали, играли в кости и обнимались с женщинами. Тут были и англичане, и шотландцы; и военные, и гражданские, хотя последнее зачастую трудно оказалось разобрать, потому что при оружии были все.

На вошедших мальчишек никто не обратил внимания, кроме заросшего усами, бородищей и волосами хозяина в кожаном переднике — засунув большие пальцы рук за широченный кожаный пояс, он стоял возле очага с видом «нового русского» — казалось, на его лбу написано: «Жизнь удалась!» Тем не менее, он вполне предупредительно поспешил навстречу ребятам и, слегка поклонившись, поинтересовался:

— Что будет угодно молодым господам?

Колька понял его, из чего можно было заключить: хозяин шотландец.

— Поесть и заночевать, — Алесдейр незаметно, но точно и сильно толкнул Кольку локтем, и тот извлек монету. Глаза хозяина внимательно обшарили сначала самого мальчишку, его странную одежду, и только потом обратились к монете.

— Чья? — поинтересовался он, беря кружок в пальцы.

— Моя, — поспешил Колька. — А что?

— Да вижу, что твоя, — в заросли волос обнажились белые крепкие зубы. — Где чеканили? Не сказать, чтоб тяжелая… — хозяин подкинул кружок, и Алесдейр ловко поймал его в воздухе, ответив:

— Русская. Что даешь за нее?

Хозяин продолжал улыбаться, глаза весело сверкнули, он смерил взглядом шотландского мальчишку:

— Русская?… Миску каши. С мясом. Кружку пива… ладно, две. И место на верху, если найдете.

Он протянул ладонь. Алесдейр вытянул руку, но удерживал монету двумя пальцами.

— И завтрак утром. Я не говорю: «Поимей совесть», — и Алесдейр отпустил грубую шуточку, заставившую хозяина утробно хохотнуть. — Просто шотландец не надует шотландца. Воздуху не хватит.

— И завтрак, — кивнул хозяин. — Ищите место, мои принесут.

Монета упала на ладонь, и хозяин, повернувшись, исчез в толпе.

— Жирный боров, — беззлобно, впрочем, выругался Алесдейр, — можно было получить вдвое больше, да ладно… Пошли искать место.

…К большому облегчению Кольки, выяснилось, что никто из зверски выглядевших посетителей «Пляшущего волынщика» не держит и в мыслях специально обидеть мальчишек — на них внимания-то особого не обращали, и ребята довольно быстро нашли пустые полскамейки за столом в углу. Колька сел почти с удовольствием. Алесдейр бухнул на стол локти и шёпотом признался:

— Мутит меня.

— Да, воняет тут здорово, — согласился Колька, но Алесдейр помотал своей спутанной гривой:

— Да нет, жрать хочется — прямо тошнит.

Кольке тоже хотелось есть, но запахи отбивали половину аппетита. А вид еды, принесенной довольно красивой девчонкой, с любопытством поглядевшей на Кольку, аппетита не добавлял. В миске среди бурого варева лежали похожие на обрывки дубленой кожи куски мяса. Две кружки, наполненные до половины светло-желтой жидкостью, прикрывали здоровенные ломти серого хлеба. Ставя все это на стол, девчонка подмигнула Кольке и потерла палец о палец — тот уставился в стол, а Алесдейр без смущения сообщил:

— Ты ей понравился… Ну, с нами бог и Святой Эндрю!

Гарнир оказался жареной чечевицей. Мясо прожарили скорей для того, чтобы отбить душок. А в кружках плескалось пиво — еще отвратительнее того, которое Колька несколько раз пробовал в своем времени. Хорош был только хлеб. Впрочем Алесдейр мел все со страшной скоростью, да и Колька после вспыхнувшего было отвращения разохотился и почти не отставал от голодного шотландца — только вот пиво никак не глоталось, и Алесдейр выпил обе кружки. Точнее — одну целую кружку.

— Ты, кстати, можешь переночевать получше, чем на соломе, — обратился он к Кольке.

— Ты это о чем? — удивился мальчишка. Алесдейр хмыкнул:

— Та белобрысая наверняка будет тебя ждать. Даже без денег.

Колька побагровел и уткнулся в стол. Алесдейр расценил его смущение по-своему и поспешил:

— Прости, прости, конечно, ты же клялся своей, той, которая в плену! Прости, я не то сказал… Ладно, если мы поели, то… — шотландец начал вставать, но вдруг чудовищно побледнел и плюхнулся на место, опустевшим взглядом меряя дверь.

Колька проследил его взгляд — и увидел нескольких невысоких черноволосых людей, как раз вошедшие в комнату. Они были одеты в жесткие кожаные куртки и штаны, белые грязные накидки с золотыми крестами, обуты в сандалии с высокой шнуровкой, лица раскрашены синим и алым. На поясах висели короткие и очень широкие мечи, продетые в кольца. Особой агрессии эти посетители не проявили — стояли у порога и переговаривались на пляшущем, как вода на перекате, языке.

— Валлийцы, — прошептал Алесдер и спустил с плеча плед, чтобы скрыть его расцветку.

— Нас ищут?! — Колька напрягся.

— Нет… Ник, если они наткнуться на меня — ты со мной не знаком…

Последовало несколько жутких мгновений — скамья напротив мальчишек внезапно освободилась, и кто-то из валлийцев показал товарищам на нее!!! Колька услышал, как стучат зубы Алесдейра и поймал его отчаянный взгляд — шотландец боялся. Но валлийцам не приглянулась скамья возле мальчишек — довольно бесцеремонно расталкивая ноги и локти других посетителей, они убрались куда-то на другой конец зала и там уселись за освободившийся стол. Алесдейр перевел дух и убрал за голенище свой кинжал — Колька и не заметил, как шотландец его извлек и держал под столом.

— Пойдем-ка спать поскорее, — предложил он. — Во-первых, хочется, а во-вторых это безопаснее.

— Ты справа от меня иди, — показал Колька, — так они тебя не увидят.

— Угу, — буркнул Алесейр, поднимаясь. — Пошли вон к той лестнице и сразу наверх.

Но до лестницы они дойти не успели — навстречу из-за стола поднялись трое мрачных мужиков в черно-серо-зеленых килтах, с нечесаными бородищами и оружием на поясах. Они заступили дорогу мальчишкам, и тот, что встал в середине, уперев руки в бока, кивнул Алесдейру:

— Ты, МакЛохлэнн, можешь идти. У нас с вами дел нет. А этот чертов Глэнн останется и поговорит с нами.

Колька ничего не понял, но уловил взгляд Алесдейра, брошенный на его ковбойку и понял — что-то не то. Хотя что может быть «не то» в обычной черно-бело-красной клетчатой ков… БЛИН!!! Вот то и, что клетчатой!!!

— Пусть начнет объяснять с того, как это он перепутал рубаху и килт, — хмыкнул второй бородач, помоложе. Третий просто достал кинжал и обрезал им ногти, поглядывая на Кольку.

— Это мой друг, — Алесдейр вздернул подбородок и упер руки в бока. — Если это слово не понятно скотокрадам, спустившимся с северных гор, так я проговорю по буквам: д-р-у-г. Вам ясно, Кавендиши?

Колька мысленно взвыл. Юный шотландец не слышал и слыхом о психологии и улаживании конфликтов — он вообще на этот конфликт нарывался. Между тем старший из бородачей взревел:

— Скотокрады?! Ах ты, гадючье племя! Да это они угнали у нас двадцать голов скота, мы его три недели ищем на ваших равнинах, и тут такая удача! — уже без лишних слов церемоний он сгреб Кольку за грудки… и получил коленом между ног, причем Колька неожиданно для самого себя рявкнул:

— Да пошел ты!.. — и добавил: — Хобби, нафик, какое-то — с кем не встречусь, норовят морду бить!

Слева зазвенела сталь — кинжал Алесдейра столкнулся с кинжалом молчаливого Кавендиша. Третий схватился за оружие, он на его голове с треском разлетелась кружка, брошенная вскочившим из-за соседнего стола рыжеволосым англичанином, прооравшим что-то о шотландцах и их скверных привычках. Через три секунды — по часам засекай — дралась вся присутствующая публика. Мальчишки оказались в центре свирепой мужской месиловки, какие Колька видел только в кино. Краем глаза он заметил, что валлийцы повскакивали из-за стола и встали спина к спине, обнажив мечи, а уже в следующий миг Алесдейр тащил Кольку к одной из лестниц наверх — оттуда свесилось несколько физиономий, но никто не спешил спускаться. Мальчишки как раз начали вскарабкиваться по расшатанным ступеням, когда дверь позади распахнулась и внутрь вломились пол дюжины сержантов, использовавших свои луки со снятыми тетивами, как дубинки — лупили и правых и виноватых. Это напоминало репортаж несанкционированного митинга активистов движения «Свободу хомячкам!» — как их показывают по телику в мире… во времени Кольки. Мир один и тот же.

— Ты че не дал мне разбить рожу этому патлатому дауну с заточкой?! — вместо благодарности прошипел Колька, вырывая свою руку из пальцев шотландца. — Ты мне кто — нянька?!

Алесдейр от души захохотал. Сквозь смех произнес:

— Ты настоящий шотландец, Ник! Но я побоялся, что тебя зарежут — Кавендиши приняли тебя за Глэнна, я как-то не сообразил, что у тебя рубашка их расцветки… Да, и никакие они не МакДауны, ты ошибся. МакДауны живут на самом севере…

Колька задержал дыхание, закрыл глаза и заставил себя сосчитать до пяти. Потом развел руками:

— Проехали. Мы сюда залезли спать? А эти стражи порядка сюда не припрутся?

— Зачем? — удивился Алесдейр, зевая и потягиваясь. — Смотри, все уже закончилось.

Действительно, драка внизу улеглась после того, как наиболее активных ее участников — в их числе, к злобной радости Кольки, всех троих Кавендишей — выволокли наружу. Оттуда еще доносились вопли, но оставшиеся посетители успели рассесться по скамьям и вернуться к разговорам, выпивке и еде. Колька взглянул на место, где им предстояло спать, и тяжело вздохнул — на балконе была навалена солома, и на ней плотным рядом лежали люди разного возраста и разной национальности. Большинство не соизволили проснуться, храп стоял на разные голоса и спорил в навязчивости с тяжелой жаркой вонью: все запахи снизу скапливались под крышей.

— Мда, — сказал Колька. — А…

— Если бы у нас были деньги — можно лечь в отдельной комнате с очагом и постелью. Но денег у нас нет, — здраво объяснил Алесдейр и, подумав, добавил: — А вы, люди из Руси, привередливые. Отец Ян рассказывал, что у вас даже едят не только ложками, но еще и какими-то маленькими вилами, это правда?

— Правда, — буркнул Колька. — Давай ложиться уже, а?

— Давай, — согласился Алесдейр и разматывая свой плед, протиснулся вдоль стены куда-то в середину ряда спящих, где бесцеремонными пинками расчистил кое-какое место. Колька последовал за ним.

Солома здорово слежалась и попахивала прелым, но ее было много, так что лежать оказалось не жестко. Колька уже хотел было сообщить об этом Алесдейру, но язык не ворочался, и мальчишка даже не успел понять, что спит.

Перед носом у Кольки был крепко сжатый кулак — грязный и исцарапанный, но самый настоящий. Проснувшись, Колька уже с минуту сонно рассматривал этот кулак и размышлял о сложностях жизни, и том, до чего противно во рту и как сильно чешутся ноги выше кроссовок.

Когда эти мысли исчерпали себя, Колька перевернулся на спину и сел.

Снаружи было почти светло. людей слева и справа стало поменьше; внизу женщины, вяло работая метлами, убирали прямо за распахнутую дверь мусор. Человек десять — то ли припозднившиеся завсегдатаи, то ли ранние пташки — сидели за столами. Хозяин подпирал стойку. Алесдейр спал — это его кулак Колька и созерцал перед сном, проснувшись.

А ноги чесались потому, что во сне штанины джинсов задрались, и на открывшейся коже даже сейчас мирно сидели три блохи.

— Во блин, — слегка передернулся Колька, но, прежде чем сбить блох, пощупал шпоры — они были на месте.

Переступая через спящих (и иногда на них наступая, на что те, впрочем, не обращали внимания — даже не просыпались!), Колька спустился вниз. Хозяин приветствовал его вялым жестом, Колька, непринужденно почесываясь, осведомился:

— Сортира у вас, конечно, нет? Мне по-большому.

— Есть обещанный завтрак, — хозяин зевнул — в бородище открылась ужасающих размеров зубастая яма.

— Ясно, — вздохнул Колька…

…Хорошо, что около выгребной ямы позади «Пляшущего волынщика» росли солидные лопухи…

…Алесдейр еще не проснулся. С удивлением ощущая, что выспался, и неплохо, Колька подпер косяк двери и подмигнул вчерашней служанке — та фыркнула и отвернулась. Очевидно, мальчишка ее разочаровал. Потом на глаза Кольке попался тип в грязном одеянии — он спал под одним из столов в обнимку с чем-то, напоминающим гитару, только с овальным корпусом и г-образным грифом.

— Это кто? — уже по-свойски обратился Колька к хозяину.

— Менестрель, странствующий певец, — пояснил тот. — Ввалился заполночь уже пьяный, клялся, что споет за уплату, да вот нажрался, как настоящий англичанин, и свалился под стол. Чистые убытки с этим народцем — певцами, да монахами, жрут и пьют в три горла, а платят — как курица доится.

Он еще что-то говорил, но Колька, которому пришла в голову неожиданная и светлая мысль, уже подошел к спящему, нагнулся и забрал у него инструмент — тот и не колыхнулся. Мальчишка присел на скамью верхом, подергал толстоваты струны, подкрутил деревянные регуляторы и опробовал этого предка гитары на одной из мелодий Стинга, поминая добрыми словами отца, который позапрошлым летом научил Кольку азам гитарного искусства. Правда петь на людях Колька стеснялся — особенно если слушали девчонки. Но тут случай другой. Он помолчал, постукивая пальцами по исцарапанному корпусу, и выдал из старого мультику — песня оказалась подходящей:

— Колька изобразил эффектный перебор и повысил голос:

Еще при первых звуках звонкого мальчишеского голоса головы посетителей начали заинтересованно поворачиваться к певцу. Окончив припев, Колька обнаружил, что к нему начинают подсаживаться. Для здешних он пел по-шотландски, но среди слушателей были и англичане — очевидно, понимавшие язык своих врагов. Ободренный вниманием, Колька продолжал выступать:

Во время припева Колька сам себя не слышал — его подхватили хором, слушатели оказались благородными и невзыскательными. Вокруг Кольки собралась толпа, и при всеобщем одобрении он спел третий куплет, после чего мальчишку раз тридцать стукнули по спине, а к его ногам набросали очень даже солидное количество монет, требуя лишь одного — спеть еще «из новенького». Колька пропел (в сокращенном варианте) «Я начал жизнь в трущобах городских», а потом, едва он начал из Цоя:

— вокруг все притихли, когда же он закончил — разразились воплями и улюлюканьем, выражавшими полное одобрение. Колька еле отвертелся от дальнейшего исполнения, сославшись на то, что надо поесть.

Хозяин смотрел на него задумчиво. Колька отставил свой инструмет и выслушал замечание:

— По-божески надо бы заставить тебя заплатить за завтрак. Ты выручил побольше моего.

— Заплачу, — пообещал Колька, — если завтрак не будет похож на вчерашнюю кормежку.

— Накормлю до отвала и бесплатно, — неожиданно предложил трактирщик, — если согласишься сегодня вечером спеть для посетителей.

Колька не успел ни согласиться, ни отказаться. Он как раз увидел голову Алесдейра — взлохмаченную больше обычного — над перилами, собирался махнуть ему, но голова вдруг исчезла, а хозяин, опустив глаза, отступил в сторону со словами:

— Благородный сэр…

И Кольке поплохело.

Рыцаря он узнал сразу, хоть и видел его все один раз в жизни, да и то недолго. Сейчас он был без доспехов, в тугой коже, но в накидке с крестами, меч и кинжал в широких перевязях оставались при нем. За плечом рыцаря стоял мальчишка-оруженосец — он смотрел на Кольку со скучным презрением как сынок «нового русского» на сына профессора ВУЗа. Колька ответил многообещающим взглядом и обратил внимание, что у входа в зал, широко расставив ноги, замерли трое лучников.

— Ты неучтив, — сказал рыцарь, и Колька его понял — значит, говорит по-шотландски. — Не поднялся, не назвал себя…

— Я не простолюдин, — заставил говорить себя спокойно Колька. Рыцарь наклонил голову:

— Тем более… Ты здесь гость — я хозяин, земля эта дарована мне и моим детям моим королем. Так назовись, юноша.

Колька подумал, что «юношей» следовало назвать самого рыцаря, а его — все-таки «мальчишкой», но в этом времени взрослеют раньше. А в словах рыцаря была логика и справедливость, поэтому Колька в ответ чуть поклонился и назвался:

— Николай. Из города Владимира, что в русских землях.

— Сэр Ричард, лорд Харди, сеньор этих мест, — рыцарь не спускал глаз с Кольки — равнодушных и холодных, как осеннее небо. — Вот что я хотел сказать…

— Ты пёс, а не наш сеньор! — раздалось рычание, и через весь зал из угла на рыцаря бросился шотландец в незнакомых Кольке цветах — Не МакЛохэнн, не Кавендиш и не Глэнн. В руке шотландец держал короткий меч, он перескочил немыслимым прыжком стол с шарахнувшимися людьми и с диким воем занес оружие.

Мальчишка-оруженосец одним прыжком оказался перед господином, выхватывая длинный кинжал. Но шотландец так и не нанес удар — что-то певуче щелкнуло, и длинный штрих, прошив нападающего насквозь, отшвырнул его на столы. Колька поспешно отвернулся и увидел, что один из лучников уже держит стрелу на тетиве.

— Спасибо, Длинный Дэнни, — не поворачиваясь и не поведя бровью, только отстранив оруженосца, произнес рыцарь. — И вот кстати — узнай, кто был этот бунтовщик и где его родные. Если они тут — пусть их всех повесят на стене бурга. И его — тоже.

— Исполним, сэр Ричард, — лучник вышел, убирая стрелу в колчан.

— Упрямые животные… — пробормотал сэр Ричард Харди. — Так я хотел сказать, что ты неплохо поешь. Если согласишься пойти ко мне в отряд и петь для моих людей, то получишь золотой кубок и плату золотом каждый месяц. Ну и долю в добыче, хотя сражаться я тебя не заставлю.

— Ха, — негромко сказал оруженосец, по-прежнему презрительно глядя на Кольку. Рыцарь потрепал оруженосца по волосам и толкнул в затылок:

— Присмотри, чтобы убрали эту падаль… Хозяин! — повысил он голос. — Вот тебе за беспокойства! — рыцарь оторвал от накидки золотую бляшку и кинул ее на пол. — Так как, юноша?

— Я умею сражаться, сэр Ричард, — нагло соврал Колька, — а вот петь за деньги меня на родине не учили.

— А это? — носок рыцарского сапога коснулся денег на полу.

— Только чтобы оплатить еду.

— Жа-аль… — сэр Ричард не проявил внешне никакого гнева или недовольства. — Но я прошу тебя, русс, спеть хотя бы сегодня вечером в бурге, после того, как протрубят тушить огни на улицах. Будет пир в честь победы над мятежниками и соревнование менестрелей. Если ты не хочешь служить мне и брать деньги как жалованье, то спой всем и возьми их, как выигрыш.

— В бурге? — Колька отвел взгляд, но тут же вновь взглянул в глаза рыцаря. — В бурге спою, сэр Ричард. Сегодня, как ты сказал.

«Жратва», как определил про себя Колька, отчаявшись понять, что это такое по здешним понятиям — завтрак или лэнч — оказалась не в пример вчерашней: скоч-брос и хагис, как пояснил Алесдейр, сам активно навалившийся на принесенные порции. Скоч этот самый оказался чем-то вроде супа-пюре из овощей и мяса, а хагис — овечьим желудком, набитым рубленой печенью.

Покончив с едой, Колька удовлетворенно отметил про себя, что впервые за последние несколько дней он выспался, сыт и неплохо себя чувствует.

— Сейчас бы вымыться, — мечтательно сообщил он жевавшему Алесдейру, — и горячего какао долбануть.

— Умгу, — согласился шотландец, подбирая последние крошки с тарелку куском ячменной лепешки. — Ты и правда решил петь перед ними?

— А как еще пробраться в бург? — бесшабашно пожал плечами Колька. — Меч там… Ты понял, — он понизил голос и нагнулся через стол к шотландцу, навострившему уши, — почему он даже с лучником по-вашему говорил? Чтобы типа припугнуть меня. Чтоб я не сбежал, вот!

— Смотри, Ник, — покачал головой шотландец и, рыгнув, отстранил блюдо. — Я готов поклясться распятием Святого Эндрю, что этой сволочи и вправду понравилось, как ты поешь. Твой Владибург и Эндрю Боколюбски король далеко, никто не помешает Ричарду Харди схватить тебя, приказать отрубить ноги и возить с собой, чтобы ты пел ему и его людям.

Колька похолодел при одной мысли о возможности такого исхода. Но он ответил храбро:

— Неужели он поступит так с человеком, который ему равен? Ведь не до такой же степени он гад!

— Кто знает? — пожал плечами Алесдейр. — И потом, ты только СКАЗАЛ, что не простолюдин. У тебя нет ни рыцарского пояса, ни золотых шпор. А этот Харди — чтоб с ним Сатана танцевал по ночам! — чувствует себя тут полным хозяином. Может, он и своему слову хозяин тоже… а может — и нет.

— Ну выхода-то все равно нет, — ответил Колька. И почти не удивился, обнаружив Кащея, в элегантной позе стоящего рядом:

— Ну как же нет, Николай, как же нет…

Колька сел к Кащею спиной и продолжал:

— Так что не миновать мне идти туда. А на месте разберусь…

— Да это правильно, конечно, — согласился Алесдейр, — я и не отговариваю, я просто к чему? Нехорошо тебя туда идти одному. Надо и мне глянуть, что та к чему — может, пригодится на будущее…

— Тебя же просто убьют, — напомнил Колька. Алесдейр отмахнулся:

— Скажешь, что я твой помощник. Вон, лютню за тобой ношу.

— Лютня, вот как эта штука называется! — щелкнул пальцами Колька…

…То, что время останавливается, когда чего-то ждешь — известно совершенно всем. Алесдейр — человек средневековый привыкший ждать — относился к происходящему философски-спокойно. А Колька места себе не находил.

Лютню они сперли у так и не проснувшегося менестреля. Колька, поколебавшись, положил рядом со смящим два серебряных пенни — большие деньги, как укоризненно пояснил Алесдейр в ответ на слова Кольки: «Это за прокат.» После этого мальчишки отправились гулять по селению.

— Интересно, — задумчиво спросил Колька, рассматривая серое небо, у горизонта подрезанное яркой-яркой полоской голубизны, — а странствующие рыцари имеют право петь на пирах?

— Конечно, — не удивился Алесдейр. — Любой воин должен уметь петь, иначе как рассказать о своих и чужих подвигах? Вот, послушай… — и шотландский мальчишка затянул безо всякого смущения в голос длиннющую балладу с многочисленными повторами, в которых скоро потерялся весь ее воинственный смысл. Когда Колька ощутил, что опухает и сейчас даст своему спутнику по физии, Алесдейр закончил петь и гордо пояснил:

— Это песня моего прадеда Коннолта МакЛохэна. Он сложил ее после того, как одного за другим вызвал на поединок и сбросил со скал в море пятерых данов, пришедших из северных стран. Это было давно… Понравилось?

— Впечатляет, — согласился Колька и подумал, что все-таки поет Алесдейр лучше, чем многие «звезды» из его, Колькиного, времени.

— А что ты собираешься петь на пиру? — поинтересовался Алесдейр.

— Не знаю, — признался Колька и потер лоб, отметив, что руки у него очень грязные. — Я так просек, что это не просто пир, а еще и соревнование?

— Ну да, — подтвердил Алесдейр, перешагивая через здоровенную щетинистую свинью, валяющуюся посреди лужи. — Сначала споют все, кто желает, потом этот Харди выберет лучшего и одарит его… Но ты можешь победить. Новые баллады бывают нечасто, а то, что ты пел, никто не слышал в этих местах.

На площади, куда они вышли неспешно, торговали. Стояли шут и гвалт, как на обычном базаре, только в место милиции были все те же сержанты с замкнутыми лицами. Пахло скверно, под ногами чавкало, и не хотелось думать из чего состоит эта жижа. Никто и не думал — в этой грязи даже играли чумазые дети. Кольке не верилось, что все эти люди вокруг — предки современных англичан и шотландцев, которые принимают душ четыре раза в день и купаются в дезодорантах.

Алесдейр прочно прилип к улюлюкающему и свистящему кругу, в котором с хрипом и ревом сражались две больших черно-рыжих собаки. Колька попробовал посмотреть и не смог — пошел рассматривать товары. Останавливаясь, мальчишка ловил себя на том, что ищет знакомые вывески «кока-кола», «кодак», «самсунг» и прочие, без которых не обходится ни один торговый ряд на свете. Тут — обходились, хотя какие-то торговые знаки были и здесь, почти все товары имели свои метки.

Колька остановился возле оружейной лавки. Угрюмый рыжий богатырь что-то пробурчал явно вопросительно, но, увидев, что мальчишка не отвечает, а просто глазеет, потерял к Кольке интерес. В приделе за лавкой вспыхивал огонь и бухал молот, то и дело оттуда выскакивали к большущей бочке с водой двое крепких мальчишек в кожаных передниках и погружали туда какие-то раскаленные железяки, а потом волокли их обратно. Несколько человек — мужского пола и разного возраста — тоже глазели на товары, потом подошел лучник и купил, не торгуясь, три десятка длинных, похожих на граненые иглы наконечников, которые ссыпал в кожаный кошель, как ссыпают в карман семечки.

Повздыхав над длинным кинжалом с красивой рукоятью и утешившись мыслью: мол, скоро у меня будет настоящий меч! — Колька пошел дальше. Нога за ногу. Посмотрел, как торгуют разной фигней для лошадей. Потом на кулачный бой; Тайсон в таком не продержался бы и раунда, двое здоровенных мужиков, все в кровище, под выкрики зрителей молотили друг друга не только голыми кулачищами, но и ногами, и головами бодались. Судя по всему, это были англичане. Шотландцы неподалеку развлекались тем, что швыряли на дальность, нечто похожее на телеграфный столб. Чернявый низенький суконщик на трескучем быстром языке, перемешивая его с английскими фразами, подбивал на покупки женщин — Кольке показалось, что он узнал итальянские слова.

Площадь открывалась на окраину городка, и Колька, опасливо обойдя стадо низеньких и невероятно мохнатых коров, которое охраняли все те же валлийцы-наемники, увидел, что и тут много народу. Шотландцев не было, зато англичане галдели вовсю. Мальчишки облепили невысокий барьер, опасливо кренившийся под тяжестью и ударами пяток. Женщины — наверное простолюдинки — стояли вместе с мужчинами, не участвовавшими в соревновании.

Соревновались лучники. Наверное, уже давно, их оставалось человек пять — сержант, двое в белом с золотыми крестами и двое «в гражданском». В нескольких десятков метров от них на деревянный столб был надет щит с маской, и Колька краем уха различил возбужденные слова кого-то из зрителей: «…шют ан фэрлонг!» Иногда читать книги все-таки полезно — из «Властелина Колец» Колька помнил, что фарлонг — это около двухсот метров! а «шют» — оно и есть «стрелять» в наше время.

— Йуууу! — загудела толпа. Двое лучников выстрелили одновременно, одна стрела отскочила, ударившись в шлем. Почти тут же выстрелил и сержант, но промахнулся и отошел, сплюнув. Остались лучник сэра Ричарда и один из «гражданских», молодой парень. Они целились, растянув тетивы до уха и выстрелили одновременно.

— Йууу!!! — снова взвыли зрители. Одна из стрел торчала в левой глазнице шлема! У Кольки даже челюсть отвисла. Попал, судя по всему «гражданский» и немедленно вспыхнула ссора, соперников бросились разнимать.

— Кое у кого из них еще осталась совесть, — прохрипел над ухом мальчишки голос, и он, обернувшись, увидел одетого в лохмотья старика, глаза у которого были закрыты повязкой.

— О чем… ты? — Кольке пришлось сделать над собой усилие, чтобы назвать на «ты» старого человека. Старик безошибочно повернулся на голос:

— О них, мальчик, — он указал — снова безошибочно в сторону толпы. — Разве ты не слышал, о чем кричал молодой лучник, который победил?

Наверное, старик ослеп очень давно, если мог такое различать на слух.

— Я не знаю английского, — ответил Колька.

— А… Молодой лучник крикнул, что господин его соперника сжег Божью церковь, и что, те кто творит такое, лишь обозляют шотландцев… Ты не знаешь, мальчик, правда ли сказанное? Они сожгли церковь?

— Да, — Колька машинально кивнул. — Я увидел эту церковь, ее сожгли воины барона Харди.

Старик перекрестился и толи пробормотал, то ли тихо пропел:

— и, прежде чем Колька успел задать хоть один вопрос, быстро и бесшумно растаял в толпе. Мальчишка сунулся его искать, но вместо этого наткнулся на Алесдейра — шотландец был взволнован и тряхнул Кольку за плечи:

— Куда ты пропал?!

Позже Кольке казалось, что именно от этой встряски у него сформировался план — как, бывает, начинает работать заевший магнитофон от хорошего удара.

— Слушай, — обхватив Алесдейра рукой, прошептал Колька, таща его подальше от толпы, — я уже кое-что придумал…

Нет, жить в рыцарском замке решительно не стоило. Во-первых, отовсюду свистали сквозняки. Во-вторых, пахло дымом. В-третьих, непривычно было видеть вокруг сплошной и серый камень, из которого были сложены стены башни — в основании у нее и помещался зал, где проходил пир.

В целом обстановка соответствовала описаниям из учебников истории. На полу, устланном соломой, дрались из-за костей собаки. В нескольких очагах пылало пламя — настолько мощное, что колебались висевшие по стенам драпировки и знамена под потолком. Возле горящих факелов стояли вперемежку сержанты и воины барона Харди. В целом было светло и куда теплее, чем снаружи.

Столы поставили громадной буквой Т. За «верхней перекладиной» сидели всего человек десять — среди них Колька узнал только сэра Ричарда, притихший Алесдейр объяснил шёпотом, что там сидят шериф[9] с женой, бейлиф[10] тоже с женой, вождь предателей-шотландцев Джед МакДугл и несколько наиболее знатных гостей, кое-кто тоже с женами. За остальными столами устроилось человек сто, причем мужчины были хоть и не в доспехах, но при оружии — с мечами, да и здоровенные ножи, которыми ловко разделывали мясо и птицу, тоже имели явно «двойное значение». Замковый сержант, заглянувший за мальчишками, как и было обещано — после тушения огней, указал им места и исчез, не соизволив ничего объяснить. Но на килт Алесдейра никто не обратил внимания — он оказался не единственным шотландцем за столом, — а сэр Ричард к немалому смущению Кольки встал и, подняв здоровенный рог, окованный серебром, по-шотландски провозгласил тост за «моего гостя, барда из далекой Руси, Николаса из Владибурга, который обещал спеть сегодня на пиру». Колька поднялся, чувствуя себя полным болваном, поклонился, и увидел, что рог-то плывет вокруг стола к нему в руках того самого пажа. Мальчишка с поклоном передал посудину с полутора литрами вина Кольке, ухитрившись одновременно сделать быстрый жест, который можно было истолковать всяко: «Вот так я тебе глотку перережу». Причем жест был умело замаскирован…

Когда вокруг с таким очарованием роняют такие угрозы, а главное — серьезно относятся к своим обещаниям, то единственный способ сберечь и голову и нервы — стать таким же, как окружающие. Принимая рог, Колька так же незаметно и быстро заломил нахаленку указательный палец на правой руке и улыбнулся, благодаря поклоном. Паж не подал виду, но потянул воздух сквозь зубы от боли. С тем и отошел.

«Принять на грудь» полтора литра виноградного вина — это не шутки, а все вокруг внимательно за этим следили и, пристукивая своими посудинами по столу, что-то орали — скорее всего, древнеанглийский вариант русского «пейдоднапейдодна!»… Интерес ситуации еще был в том, что рог нельзя было поставить или положить не опустошив — немедленно пролилось бы недопитое, а Колька помнил, что рассыпать соль, уронить хлеб, или пролить вино в чьем-то доме в старину было страшным оскорблением. Поэтому он осилил вино, брякнул рог на белую с коричневой вышивкой скатерть и, чувствуя, как голова начинает кружиться, поспешно сел и пододвинул к себе здоровенный ломоть хлеба, на который Алесдейр уже водрузил большой ломоть жареного мяса и тушку бекаса.

«Я так и петь не смогу, — не испуганно, а расслабленно подумал Колька, разламывая птицу. — Видела бы мама — что там две „пары“ в дневнике!»

К счастью для несовершеннолетних путешественников из XXI века, в веке XII не знали крепких напитков, здешнее вино было просто чуть забродившим соком — и скоро опьянение схлынуло.

Впрочем, как тут выяснилось, за своими переживаниями Колька пропустил кусок пира и даже начало соревнования. Сухощавый старик в желто-синем давал жару на арфе и редкостно мощным голосом пел балладу — как объяснил Алесдейр, о первом крестовом походе и о том, как во славу Божию Святое Воинство за одну ночь перерезало больше миллиона неверных.

— Очень приятная тема, — пробормотал Колька, собираясь с мыслями и лихорадочно решая, что спеть — его могли позвать «следующим номером»! Но следующим вышел сам сэр Ричард. Он пел даже не по-английски, а на каком-то диалекте французского языка — знать его отлично понимала, да и песню, кажется, хорошо знали, потому что хором подхватывали последние строчки каждого куплета и даже раскачивались за столами из стороны в сторону. Кольке показалось, что песня была о любви, хотя он сам не мог объяснить, откуда у него такое ощущение. Выяснить точнее мальчишка просто не успел — раскланявшись, барон Харди уже по-шотландски предложил:

— Теперь пусть споет наш гость из Руси — невежливо было бы заставлять его ждать!

Колька поднялся с места, ощущая себя пацаном, которого заставили почитать стишки на взрослой вечеринке, прежде чем отправиться спать. Но Алесдейр сунул ему настроенную лютню, подмигнул, и Колька напомнил себе, что тут его возраст никого не удивит, для этих людей он вполне взрослый мужчина. с этой ободряющей мыслью он и вышел на противоположный от главного стола конец, где стоял трехногий табурет. Впрочем, Колька уже успел приспособить к лютне ремень по-гитарному, и среди притихших гостей пронесся удивленный шепоток — тут принято было играть сидя, держа инструмент на колене.

— Прошу прощенья, — Колька вскинул голову. — Я спою песню моей родины, благородные господа и прекрасные дамы. Я переложил ее на шотландский, потому что не знаю английского, но тут большинство, конечно же, знают по-шотландски. В общем это казачья песня, — и, раздухарившись вконец, Колька растоптал историческую достоверность в пыль своими кроссовками в шпорах: — Казаки — это русские воины, которые живут на границах с дикими племенами в степи и постоянно воюют. На свете нет воинов храбрее — желающих в этом убедиться прошу пожаловать на Русь. Кхм… вот.

Он закрыл для храбрости глаза, но присутсвующие конечно решили, что так и положено…

…Это было что-то, Колька и сам понимал. Но если опасался провала, то ошибся. Средневековые люди вообще очень близко принимали к сердцу рассказы и песни, переживая их, как происходящее, а не просто историю. Поэтому, открыв глаза на словах:

Колька увидел, что все дамы смотрят на него не мигая, а несколько мужчин, опершись лбами на кулаки, тяжело задумались. Припев в третий раз ахнули хором — так, что заметалось пламя факелов:

Короче, когда Колька допел, то понял: если у сэра Ричарда и были в его отношении какие гнусные замыслы, то теперь они потухли. Барону Харди просто не дадут ничего сделать с певцом. И это, кстати, было на руку Кольке и Алесдейру с их планом.

Дальнейший пир можно было смело пускать под заголовок:

«СЕГОДНЯ НА СЦЕНЕ Н. ВЕШКИН (шансон, лютня) и др.»

Кольке даже было немножко неудобно — конечно, немало людей пели и играли лучше его, а он брал только новизной песен и неожиданностью оранжировок. Он спел еще пару казачьих песен, на ходу адаптировав их к веку, потом — «Про любовь в средние века» и «Песню о друге» Высоцкого, выбросив из последней несколько куплетов, «Любовь и смерть» Булановой, а на «Балладе о древнерусском воине» группы «Ария» охрип.

Первый приз не долго думая вручили… тому старику в желто-синем! Не успел еще Колька отойти от столбняка, как поднялся шериф (кстати, без каких-либо признаков несусветного злодейства на лице, обычный мужик, довольно гладко выбритый, с усталым лицом и вполне учтивый) и на плохом шотландском объяснил, что нечестно было бы лишать остальных певцов награды из-за явного преимущества русского гостя. Но что гость имеет право выбрать себе все, что пожелает и чем может его отблагодарить за искусство гостя гостеприимный бург. Сэр Ричард кивал и криво усмехался — нет, точно на его счет Алесдейр был прав! Хотел он что-то учудить, хоте-е-ел…

Все складывалось еще лучше, чем рассчитывал Колька! Не надо было делать вид, что приз не по душе, не надо было заводить окольных разговоров. Отставив лютню и подавив (не до конца) дрожь, мальчишка поклонился и заговорил, глядя прямо на барона Харди:

— Я тронут до глубины души оказанным мне гостеприимством и высокой честью петь перед вами. Я рад, что ми песни доставили вам радость. И нет слов, чтобы выразить благодарность за проделанное право выбора награды… — он переждал одобрительный шумок и продолжал: — Я открою вам, что проделал долгий путь из нашей мирной и богатой земли затем, чтобы добыть в Шотландии некий меч, о хором мне было предсказано, что он поможет мне завоевать сердце любимой (мамочки, интересно, я сильно покраснел?!), и меч этот, как открыл мой друг Алесдейр, — шотландец встал и остался стоять, и с этого момента барон Харди глядел на расцветку его пледа, — в самом деле находится здесь, в стенах одной из церквей. Обрадованный, я поспешил туда, но нашел лишь пожарище. Святая церковь, дом Божий, была сожжена! — Колька повысил голос. — Меч украден! Кем же?! — он перевел дух и врезал заранее отрепетированное: — Кто, прикрываясь королевской волей об уничтожении мятежников, поднял руку на храм?! Кто этот человек, у которого я требую вернуть меч, указанный мне Господом?! (Господи, прости!) — в зале начался возмущенный шум, очевидно, о сожжении церкви многие слышали и это мало кому пришлось по душе. — Сэр Ричард барон Харди! — крикнул, не жалея голосовых связок, Колька, и ему показалось, что все происходит в кино, понарошку: — Ты вор, убийца и лжец! Ты обокрал Дом Господень! Ты обманул тех, кто оказал тебе гостеприимство, провезя в их дом вещь, тебе не принадлежащую!

— Молчи, наглый щенок!!! — взревел барон, вскакивая из-за столаа, и Колька обомлел — в руке рыцаря был меч, глаза горели, как у волка. — Не смей трепать своим языком… — и он перешел на английский, но шериф тоже поднялся и положил руку на эфес меча сэра Ричарда. Тот было вскинулся, но тут же сел обратно и сделал знак рукой своим воинам, дернувшимся от стен. А шериф обратился к Кольке с одним-единственным вопросом — есть ли у русского гостя свидетели сказанному?

— Я, Алесдейр МакЛохэнн, — шотландец вышел из-за стола и встал возле Кольки, — свидетельствую, что все, сказанное Николасом из Владибурга — правда и перед Богом и перед людьми.

— Он шотландец из мятежного клана! — выкрикнул кто-то. Его поддержали:

— Вот кто и есть вор и дикарь!

— Его не иначе как сатана спас от рук наших воинов — так прикончим его сейчас!..

Но закричали и другое — в выкриках Колька разобрал, что дело сложное, церковь и правда сожгли, русс не похож на лжеца, а то, что шотландец враг, не значит, что ему не могли нанести незаслуженную обиду. Шериф шептался с бейлифом, потом прямо обратился к барону Харди — Колька уловил слово «суорд» — «меч». Харди кивнул и что-то указал своему пажу — тот выбежал, но быстро вернулся с длинным свертком, который передал, повинуясь кивку барона шерифу.

— Церковь и правда была сожжена воинами сэра Ричарда! — шериф встал и поднял руку, пресекая возмущенный шум. — И вот этот меч захвачен им незаконно! — шериф освободил из ткани длинный меч без ножен, с крестовидной рукоятью под обе руки. Лезвие отразило пламя факелов и очагов, а Колька подумал: «Как же с ним управляться?!» — и почувствовал, что его просто-таки дернуло к мечу. Да, это он и есть! Но оказалось, что еще ничего не кончено, потому что шериф продолжал: — Но сэр Ричард послан к нам самим кролем, да хранит Господь его на вечные времена. И он оскорблен на пиру, оскорблен человеком, у которого есть права на оружие, но нет прав порочить воина, совершившего черное дело в запале войны…

— В запале?! — закричал Алесдейр. — В запале, Бог свидетель! Ник не слова вам сказал, а бросил вам золотые полной чеканки — ваш воин вор и убийца! Он убил мою семью! — и, прежде чем кто-либо успел что-то предпринять, шотландский мальчишка в два прыжка оказался у главного стола и с размаху ударил барона Харди по лицу ладонью. Стало тихо-тихо. В тишине медленно вставал барон. Слышно было, как прерывно дышит Алесдейр. Потом он сказал с облегчением: — Ну вот. Перед вами, мои враги, и перед пьющими вместе с вами предателями моего народа я вызываю тебя, лжец и убийца, на смертный бой, на Божий Суд. А вино ваше я пил только за Ника. Он мой друг…

— Будь по-твоему, — сэр Ричард неожиданно улыбнулся. — Сперва я убью тебя. Потом этого русса. Если же… — он продолжал улыбаться. — Если же кому-то из вас повезет сразить меня — то забирайте и этот меч, и мои доспехи, и коня. И уносите ноги целыми и невредимыми.

— Я согласен, — сказал Алесдейр и отошел к Кольке, подмигнув ему и шепнув: — Кажется, все — по-нашему.

— Угу, — обморочно отозвался Колька, — кроме одной фигни. Он отрубит тебе голову левой рукой, с закрытыми глазами и стоя к тебе спиной. Обо мне и базара нет. А так все по-нашему.

Шериф выглядел расстроенным. Он долго извинялся перед Колькой, не глядя на Алесдейра, и сожалел, что «гость из Руси» связался с мятежниками и разбойниками. Потом извинялся за сэра Ричарда. Но с тем и отошел, дав четко понять: поединок — дело решенное.

Барон проявил немалое благородство, наверное, вошедшее тут в привычку даже у законченных подонков — или просто играл на публику. Он снял расшитую золотом куртку, оставшись в рубахе, и вместо своего меча взял охотничий кинжал — такой же длинны, как кинжал Алесдейра. Он даже поклонился шотландцу — без насмешки или шутовства, выходя на расчищенное пространство в конце зала. Алесдейр на поклон не ответил — он, кажется, молился. Меч, ставший одним из предметов спора, поставили совсем рядом с Колькой — потянуться… только вот дотянуться и не получалось, потому что у Кольки плавно и незаметно для окружающих появились проблемы. Когда Алесдейр и сэр Ричард двинулись навстречу друг другу, сзади, где-то в районе правой почки, мальчишка ощутил чувствительный укол, а голос пажа на ухо прошептал непонятно, но убедительно:

— Драган зу сворд — им деад ю.

Вообще-то почек у человека две. Но лишних среди них нет. Колька окаменел, соображая, что из этого последует для него, и отрешенно следил за происходящим.

А происходящее тоже не воодушевляло. В книжках пишут, в кино показывают, как справедливое мщение помогает одержать победу. Только для этого нужно весить побольше, иметь руки подлиннее и боевой опыт посолидней. Над правым коленом Алесдейра сильно кровоточил глубокий порез — даже не порез, а рана, и шотландец на эту ногу припадал. Еще одна рана алела слева на ребрах, а сам Алесдейр англичанина еще не задел ни разу. Судя по лицу сэра Ричарда, он намеревался расправиться с Алесдейром не очень спеша, чтобы было поинтереснее. Что-то знакомое мелькнуло в этом лице, что-то такое знакомое… на кого-то барон Харди был похож…

— Виттерман! — невольно вырвалось у Кольки.

Кинжал (или что там?) у ребер дрогнул.

Алесдейр обернулся.

Сэр Ричард тяжелым ударом ноги вышиб у него оружие и тут же ловко и умело пнул другой ногой в грудь Алесдейр упал.

Колька увидел, как закричал шериф, останавливая бой, а барон прыгнул вперед, чтобы пригвоздить лежащего Алесдейра к полу под соломой. И — вот смешно — перестал думать о себе…

…Резко разворачиваясь, он локтем отбил от своих родных почек оружие, подсек ноги пажа и одновременно выбил кинжал из его руки. Прыгнул к мечу и бросил его Алесдейру с криком:

— Лови!!!

Схватившись за лезвие — перехватить за рукоять просто не было времени — Алесдейр выставил меч перед собой. Навстречу барону Харди.

Отвернуться Колька не успел. И увидел, как меч выскочил у сэра Ричарда меж лопаток…

…Конь как-то сразу привык к Алесдейру. А Колька старался держаться от этого гиганта с навьюченными доспехами подальше. Накрапывал дождь, и Алесдейр спросил:

— Ты-то что не остался ночевать? Тебе ничего не сделают…

— Да какой там ночевать, утро уже, — неловко ответил Колька. — Куда ты поедешь?

— Искать своих. Может, кто уцелел… Возьми меч, он твой.

— Подожди, — Колька остановился. Алесдейр чуть нагнулся из седла, грусно сказал:

— Сейчас уходишь, да? Погоди, я слезу… Да возьмешь ты меч?

— Подожди, — повторил Колька. Алесдейр тяжеловато спешился. Позади было темно, только в бурге горели огни. Мальчишки обнялись, и Алесдейр, отстранившись, торжественно сказал:

— Счастья тебе, Ник. А если понадобится помощь — разыщи меня. Я приду.

— Спасибо, — только и смог ответить Колька. — Положи меч на траву, — Алесдейр так и сделал. — Давай подсажу.

— Не надо, — Алесдейр вспрыгнул в седло и поднял руку: — Не забудь, что я говорил. Только позови.

— Бывай, — поднял руку и Колька. И долго смотрел, как в утреннем полусвете всадник рысью удаляется по едва заметной дороге. Потом — поднял меч и тот немедленно исчез. — Так, запасники пополнятся… Домой, что ли? Что там еще осталось? Зеркало, щит, рог… — бормотал Колька, спускаясь обратно в сторону бурга с холма. — Что за зеркало? А, блин — ладно! Хочу щит! К мечу!

Он шлепнул задниками грязных кроссовок — и исчез из Шотландии.