ГЛАВА 47

— Спасибо, что нашли возможность в расписании так быстро, министр, — сказал сэр Лаймэн Кармайкл министру иностранных дел Марселито Лоренцо Роэласу и Вальенте, когда личный секретарь ввел его в колоссальный офис.

В этом офисе достаточно квадратных метров для игры в баскетбол, очень кисло подумал Кармайкл… и с очень небольшим преувеличением. А учитывая, что стоимость недвижимости в городе Старый Чикаго, столице Солнечной Лиги, почти наверняка была самой высокой в исследуемой галактике, выделенный размер офиса делал еще более показным заявление статуса его жителя.

«Конечно, — подумал он, — статус и власть не всегда одно и то же, не так ли? Особенно здесь, в Лиге».

— Ну, — ответил Роэлас и Вальенте, стоя за столом, который был не больше обычного аэромобиля и протягивая руку, — ваше сообщение прозвучало довольно срочно, мистер посол.

— Да, боюсь, что это так. Весьма актуально, я имею в виду, — сказал Кармайкл, пожимая руку министра иностранных дел.

Роэлас и Вальенте позволил себе продемонстрировать хорошо подготовленное выражение, чтобы показать, по крайней мере, след беспокойства, и указал на одно из двух кресел у своего стола со стороны Кармайкла.

— В таком случае, пожалуйста, располагайтесь поудобнее и расскажите мне об этом, — пригласил министр иностранных дел.

— Спасибо, министр.

Голос Кармайкла был немного теплее, чем мог бы быть в присутствии другого высокопоставленного члена правительства Гюлэй.

Роэлас и Вальенте был самым молодым членом кабинета премьер–министра Шоны Гюлэй — не достигший даже шестидесяти лет, что делало его в лучшем случае на тридцать стандартных лет моложе самого Кармайкла — и в отличие от большинства своих собратьев, он явно чувствовал в себе ответственности за надлежащее исполнение своих полномочий. Это был приятный и неожиданный сюрприз здесь, в Солнечной Лиге. Он также был, по крайней мере, достаточно компетентным, что (принимая во внимание мнение сэра Лаймэна Кармайкла) было еще большей неожиданностью среди высокопоставленных политиков Лиги.

К сожалению, тот, кто обладал обеими этими добродетелями, был таким же узником ограничений своем кабинете, каким мог быть и самый глупый и самый коррумпированный демагог. Были времена, когда Кармайкл, как чиновник (или как называли »профессиональный государственный служащий» для лучшего звучания), чувствовал в себе определенную зависть к его соларианским коллегам. По крайней мере, они не должны беспокоиться о возможности, чтобы некоторым неквалифицированным шутам (как, например, номер один — барон Высокого Хребта с сотоварищи) не удавалось ввести в заблуждение достаточное количество избирателей, делясь своими собственными компетентными фантазиями, если бы они note 14 дали им note 15 возможность принятия фактических решений. Некоторые вещи были более вероятны, чем другие, но возможность любого простого выборного должностного лица осуществлять подлинную власть в Солнечной Лиге на федеральном уровне было примерно так же вероятно, как если бы вода вдруг решила течь в гору без помощи антигравитаторов.

И именно это, несмотря на любые случайные причудливые фантазии, могущие развлекать Кармайкла, было истинной причиной того, что такой человек, как Джозеф Бинг может возвыситься до флагманского ранга, или кто–то вроде Лоркана Веррочио может стать комиссаром в чем–то вроде Управления Пограничной Безопасности. Когда нет »неквалифицированных шутов» эффективная власть может быть предоставлена электорату кем–то другим. И здесь одно из двух: либо те, кто выполняет свои обязанности, основываясь на законной власти, подотчетной избирателям, либо те, кто не может быть отстранен от власти. Последствием этого было необузданное строительство империи, коррупции и отсутствие подотчетности, все это было неизбежным, как восход солнца, и являлся ли он сам чиновником или нет, сэр Лаймэн Кармайкл знал, какой тип системы он предпочитает.

К сожалению, это был не тот тип системы, которую создала Соларианская Конституция… факт, о котором, он никогда не сомневался, Роэлас и Вальенте был еще более осведомлен, чем он сам. Авторами Конституции Солнечной Лиги были представлены буквально десятки уже заселенных, тщательно урегулированных звездных систем. Некоторые из этих звездных систем была колонизированы за тысячу лет до создания Лиги. Все они видели преимущества регулирования межзвездной торговли, создания единой межзвездной валюты, разработку эффективных регулирующих органов, чтобы наблюдать за межзвездными финансами и инвестициями, объединение их усилий по выдаче межзвездных преступников, борьбы с пиратством и обеспечения соблюдения Эриданского Эдикта и Денебских Соглашений. Но у них также были целые тысячелетия самоуправления, целое тысячелетие создания собственного планетарного и общесистемного чувства индивидуальности. Их основная лояльность была в своих собственных мирах, своим правительствам, а не некому новому всегалактиктическому суперправительству, и никто из них не был готов сдать свои с трудом заработанные суверенитет и индивидуальность любому — даже миру–матери всего человечества — только чтобы создать более эффективный нормативный климат. И поэтому они тщательно создавали конституционные положения таковыми, чтобы лишить центральное правительство Лиги любого принуждения. Они лишили политической власти федеральное правительство путем предоставления каждому полноправному члену Лиги права вето; у любой звездной системы было законное право убить любой законодательный акт, который она не одобрит, что превратило Ассамблею Лиги в не более чем дискуссионный клуб. И эта же конституция запретила Лиге вводить прямое налогообложение на своих граждан.

Намерением было обеспечить звездным системам–членам возможность защитить себя от любого рода деспотической центральной власти, с одной стороны, и систематически голодающих потенциально принудительных войн, которые центральная власть может финансировать, что позволит посягать на права граждан Лиги, с другой.

К сожалению, закон непреднамеренных последствий отказался быть обойденным. Универсальным правом вето можно было, действительно, лишить политические силы Лиги, но также успешно создать опасный вакуум. У Лиги, для того, чтобы просто выжить, а тем более для предоставления услуг, которые предвидели ее основатели, должен был быть какой–то необходимым управленческий аппарат центральной власти. Это был действительно очень простой выбор, размышлял Кармайкл. Либо появление некой центральной власти, либо Лига просто перестает функционировать. Поскольку, по статуту, соларианцы систематически исключались из возможности ведения дел Лиги, вместо этого они были вынуждены обратиться к бюрократическому регулированию.

И это сработало. В сущности, бюрократия стала саморегулируемой, и на некоторое время — век или два — она действовала не просто эффективно, но также и даже более или менее честно. К сожалению, люди, работающие в этой бюрократии, обнаружили интересное упущение в Конституции. На Акт Ассамблеи может быть наложено вето любым полным членом–системой, что означало, что не было никакой вероятности узаконенного деспотизма, но не было никакого положения о праве вето или отмене нормативных актов. Это потребовало бы создания кого–то или чего–то с законодательной властью, чтобы отменять или реформировать правила, а чиновники уже культивировали слишком много друзей и удобные »особые отношения», чтобы этого никогда не случилось. И в то время как федеральное правительство не могло принять никаких прямых мер налогообложения, не было и конституционного запрета на нормативные сборы или косвенные налоги — введенные обязательным постановлением, а не законодательным актом — на предприятия или межзвездную торговлю. Надо отметить, что все объединенные федеральные средства Лиги представляли абсурдно маленький процент солли от Межзвездного Валового Продукта, но, учитывая ошеломляющий размер МВП Лиги, даже небольшой процент представлял собой колоссальные в абсолютном движении денежные средства.

Были и фактические попытки политических реформ, но чиновники, которые писали правила Лиги, которые управляли ее назначениями и распределением расходов, всегда были в состоянии найти кого–то готового осуществить свое право вето, чтобы задушить эти усилия в колыбели. И всегда из чистой, самоотверженной, бескорыстной государственности, конечно же.

Тем не менее, здесь была видимость поддержки, как в театре кабуки1, которая была принята в правительстве Солнечной Лиги. Кармайкл знал это, тем не менее он чувствовал неоспоримое ощущение сожаления за то, что знал, какой удар он нанесет этому особенному соларианцу.

— Простите меня, — сказал Роэлас и Вальенте Кармайклу кладя традиционный и тщательно анахроничный портфель на колени. — Я совсем забыл спросить, могу ли я предложить вам освежающее, мистер посол.

— Нет, спасибо, министр.

Кармайкл покачал головой с улыбкой признательности за предложение министра иностранных дел. Многие из его коллег–министров, как подозревал Кармайкл, »забыли» бы сделать любое такое предложение послу неоварваров, независимо от богатства и коммерческой мощи звездной нации, которую он представлял. В случае Роэласа и Вальенте, однако, забывчивость была совершенно искренней. Было довольно освежающе, действительно, иметь дело со старшим политиком солли, который, казалось, не вынужден был искать пути, чтобы поставить »неоварвара» в надлежащее ему место. Что только добавило еще один пункт к сожалению Кармайкла этим утром.

После того как Роэлас и Вальенте кивнул в знак признания его вежливого отказа и сел обратно в свое кресло, Кармайкл открыл портфель и извлек его содержимое: компьютерный чип–фолио и единственный конверт из толстого кремово–желтого пергамента с гербом Звездного Королевства Мантикора и обязательной архаически–традиционной восковой печатью. Он на мгновение задержал их в руках, глядя на них. Конверт был тяжелее, чем фолио, хотя в нем содержалось не более трех листов бумаги, и он поймал себя на мысли, почему в галактике дипломаты на высоком уровне продолжали настаивать на физическом обмене документами в печатном виде. Поскольку содержание этих печатных документов всегда передается в электронном виде в то же время, и так как никто не удосужился на самом деле читать бумажные копии (за исключением, пожалуй, самых высоких уровней, когда они были первоначально переданы, и было плачевно для неуклюжего министра иностранных дел просто сорвать печать, открыть ноту и прочитать ее в присутствии посла, во всяком случае), то почему проклятые вещи отправляются в первую очередь?

Этот вопрос он задавал себе несколько раз за более чем половину стандартного века его службы в мантикорском дипломатическом корпусе. Он также был одним из самых уместных в отношении его собственной деятельности на протяжении семи стандартных месяцев после убийства адмирала Джеймса Вебстера, сделавшего его мантикорским послом в Лиге. После Битвы у Моники был более чем достаточный обмен дипломатической перепиской (хотя, если быть справедливым, большинство из нее было обменено на уровне значительно ниже, чем эта). Особенно после открытия мантикорцами участия «Рабсилы» и «Технодайна» в Квадранте Талботт. Без сомнения, Роэлас и Вальенте ожидал, что это будет больше вышеупомянутого, и, несмотря на его приятно внимательное выражение, он не мог с нетерпением ждать его получения. Тем не менее, Кармайкл искренне пожелал, чтобы «больше вышеупомянутого» было всем, что он собирался передать министру иностранных дел. К сожалению…

— Я боюсь, что пришел, чтобы призвать вас ответить на очень серьезный вопрос, министр, — сказал он в гораздо более официальном тоне. — Произошел инцидент — чрезвычайно серьезный инцидент — между вооруженными силами Ее Величества и Флотом Солнечной Лиги.

Вежливое выражение Роэласа и Вальенте почти мгновенно превратилось в непроницаемую маску, но не достаточно мгновенно, чтобы человек с опытом Кармайкла пропустил первоочередные шок и изумление, вспыхнувшие в глазах министра.

— Это, — продолжил Кармайкл, указывая на чип–фолио, — содержит полные записи датчиков о произошедшем. По инструкции министра иностранных дел Лэнгтри, я просмотрел их лично, с помощью капитана Деажело, моего военно–морского атташе. В то время как я, очевидно, менее квалифицирован в этих вопросах, чем был адмирал Вебстер — или, если на то пошло, чем капитан Деанжело — я считаю, что записи наглядно демонстрируют фоновые обстоятельства, последовательность событий, и их результат.

Он остановился на мгновение, давая осмыслить то, что он уже сказал, затем глубоко вздохнул.

— Министр, — сказал он медленно, — я боюсь, что мы оказываемся перед очень реальной вероятностью прямого военного противостояния между Солнечной Лигой и Звездной Империей Мантикора. На самом деле, было бы более точным сказать, что у нас уже был один факт.

Несмотря на все усилия Роэласа и Вальенте, его лицевые мышцы дернулись, а ноздри раздулись. Наряду с этим, однако, его можно было бы охарактеризовать как мраморную статую, сидящую в кресле.

— Ровно один месяц назад, двадцать первого октября, — продолжал Кармайкл, — в системе Новая Тоскана, три мантикорских эсминца…

— Боже, — пробормотал Иннокентий Арсенович Колокольцев, подавляя желание смять свою копию официальной мантикорской ноты в кулаке. — О чем думал этот проклятый идиот?

— Какой? — сухо спросил Натан МакАртни. — Бинг? Премьер–министр Ве?жьен? Этот мантикорский недотепа — как там его имя… Чаттерджи, или как там? Или один из других различных мантикорских идиотов, участвующих в передаче нам чего–то вроде этого?

— Любой из них — все! — зарычал Колокольцов. Он несколько секунд смотрел на ноту сверкающим взглядом, затем сердито перевернул ее — и презрительно — перебросил ее по столу третьему члену их маленькой группы.

— Признаю, что никто из них, похоже, не покрыл себя славой, — заметила Омосупе Квотермейн с гримасой на лице, поднимая отброшенную ноту, как если бы она была небольшим грызуном, который мертвым пролежал несколько дней в середине ее пресс–папье, — но я не поверила бы, что даже манти могут быть настолько глупы, чтобы вручить нам что–то вроде этого!

— А почему нет? — потребовал Малахай Абруцци с еще более противной гримасой. — Они становились все более нахальными на прошедшие нескольких лет — с тех пор, как они смогли выдавить свое проклятое «технологическое эмбарго» против Хевена из ваших людей, Омосупе.

Квотермейн одарила его умеренно уничтожающим взглядом, но не стала отрицать его анализ. Никто из них не обманывался, и Колокольцев заставил себя сделать шаг назад и рассмотреть нынешнюю ситуацию так бесстрастно, как мог.

Ни один из четырех человек в офисе Квотермейн никогда в своей жизни не баллотировался, но они представляли истинное правительство Солнечной Лиги, и они это знали. Колокольцев был бессменным старшим заместителем министра иностранных дел. МакАртни был постоянным старшим заместителем министра внутренних дел; Квотермейн была бессменным старшим заместителем министра торговли, а Абруцци был постоянным старшим заместителем министра информации. Единственный отсутствующий член квинтета, который доминировал в расползшейся бюрократии Солнечной Лиги была Агата Водославская, постоянный старший заместитель министра финансов, которая в данный момент была вне системы, представляя Лигу на конференции на Беовульфе. Без сомнения, она бы выразила свое отвращение, также яростно, как и ее коллеги, если бы она присутствовала, и столь же несомненно, что она будет более умеренно зла на то, что пропустила эту встречу, раздумывал Колокольцев.

К сожалению, ей придется просто жить с тем, что четверо ее коллег решат в ее отсутствие. И они собрались, чтобы что–то решить, подумал он мрачно. Он добивался своей доли, с тех пор, как понимал каждый по–настоящему информированный человек, что эти пятеро фактические руководители Солнечной Лиги… чем большинство соларианского электората могло наивно себе представить. Политики приходили и уходили, менялись как очень непостоянные тени, единственной функцией которых было скрыть тот факт, что влияние избирателей на политику Лиги колебалось где–то с минуту, чтобы полностью исчезнуть.

Были моменты, хотя и чрезвычайно редкие, когда Колокольцев почти — почти — жалел об этом факте. Это было бы крайне неудобным для жизни, к которой он привык, конечно, и последствия для его личного и семейного богатства были бы серьезными. Тем не менее, было бы хорошо быть частью структуры управления, что обладала прямой, открытой властью, а не прятаться о в тени. Даже если они были чрезвычайно прибыльными и роскошные тенями.

— Ладно, — сказал он вслух, и передернул плечами в том, что было не совсем пожатием. — Мы все согласились, что они идиоты. Возникает вопрос: что нам делать.

— Разве мы не должны пригласить Раджампета — или, по крайней мере, Кингсфорда — присутствовать при этом? — спросил МакАртни.

— Раджампет не доступен, — ответил Колокольцев. — Или, во всяком случае, не может присутствовать на заседании. И вы действительно хотите обсудить это ни с кем–нибудь в электронном виде, Натан?

— Нет, — сказал МакАртни через минуту, с задумчивым выражением лица. — Нет, я полагаю, нет, Иннокентий.

— Вот, и я так думаю. — Колокольцев тонко улыбнулся. — Мы, вероятно, смогли бы заполучить Кингсфорда сюда, если бы действительно хотели. Но, учитывая, насколько близки все эти «Первые Семьи Боевого Флота», он, вероятно, не был тем, что вы могли бы назвать бескорыстным экспертом, в настоящее время? Кроме того, что вы действительно думаете, что он мог бы предложить что–то еще, что мы не имеем от проклятых манти?

МакАртни скривился в понимании. Так же как и другие, хотя кислое выражение Квотермейн было еще более недовольным, чем у кого–либо еще. Она провела двадцать стандартных лет на «Линиях Калокинос», прежде чем вступила в ряды федеральной бюрократии. Остальные провели свою профессиональную жизнь, имея дело с часто артритическим потоком информации на межзвездных расстояниях, и все они накопили слишком много опыта, ожидая отчеты и депеши, прибывавших по растянутым тихоходным путям на столичную планету Лиги. Но для Квотермейн это было еще не все, особенно в этот раз. Ее прежний опыт работы в частном секторе — не говоря уж о ее нынешних обязанностях в государственном секторе — слишком часто сводил ее нос к носу с доминированием туннельной сети Звездного Королевства Мантикоры, которая двигала информацию и торговлю в галактике. Она была более привычна, чем другие, иметь дело с последствиями, как это доминирующее положение Мантикоры влияет на коммуникации Лиги и проведение торговли, и она не хотела даже немногих из них.

В данном случае, однако, всем им было неприятно знать, что любая перевозка сообщений от собственных представителей Лиги, находящихся в непосредственной близости от сектора Талботт, до них самих, займет гораздо больше времени. Это означало, что на данный момент все, на чем они должны были основываться было содержание мантикорской «ноты» и предоставленные данные сенсоров.

— А сколько веры мы хотим поместить в то, что сказали манти? — потребовала кисло Квотермейн, как если бы она прямо следовала за мыслями Колокольцева вместе с ним.

— Давайте не будем слишком параноидальны, Омосупе, — сказал сухо Абруцци. Она сердито посмотрела на него, и он пожал плечами. — Я не говорю, что я поставил бы против, чтобы… настроить информацию, скажем так. Но, вы знаете, они на самом деле не идиоты. Безумцы, может быть, да, если они на самом деле подразумевают то, что они сказали в этой ноте, но не идиоты. Рано или поздно мы будем иметь доступ к версии данных Бинга. Вы знаете это, так же как и они. Неужели вы думаете, что они бы фальсифицировали данные, которые уже дали нам зная, что в конечном итоге мы сможем проверить это нашими собственными источниками?

— Уверена в этом, — возразила Квотермейн, ее смуглое лицо напряглось от сильной неприязни. — Черт, я не должна вам говорить это, Малахай, но вы знаете лучше, чем кто–либо, насколько успешная манипуляция политической ситуацией зависит от манипулирования общественной версией информации.

— Да, я знаю, — согласился он. Занимаемая им позиция сделала его эффективным главным пропагандистом Лиги, и он более чем немного манипулировал информацией о себе в свое время. — Но так не делают манти, если только вы не предполагаете, что они построили собственные очень эффективные государственные отношения прямо здесь, на Старой Земле? И даже не использовали контакты, которые они имеют на Беовульфе!

— Ну и что? — потребовала Квотермейн.

— То, что они не настолько глупы, чтобы передать нам информацию, которая явно сфальсифицирована, — сказал он с преувеличенным терпением. — Достаточно легко предъявить выборочные данные, особенно для пиар–кампании, и я уверен, что они очень хорошо знают об этом. Но из того, что Иннокентий сказал нам, следует, что они, похоже, дали нам все файлы с сенсоров, от начала до конца, и полный лог подлинного общения Бинга с манти, когда они прибыли в Новую Тоскану. Они не сделали бы этого, если бы они не знали, что записи сенсоров наших людей и логи комов в конечном счете будут подтверждать ту же информацию. Не тогда, когда есть какая–либо вероятность того, что информация собирается утечь к новостникам.

— Наверное, нет, — сказал МакАртни. — С другой стороны, это одна из вещей, что во всей этой ситуации наиболее беспокоит меня, Малахай.

— Что же это? — нахмурился Абруцци.

— Тот факт, что они еще не передали это новостникам, — объяснил МакАртни. — Из их ноты, очевидно, что они злы как черт, и, откровенно говоря, если данные точны, я был бы таким же на их месте. Так почему бы не обратиться прямо к средствам массовой информации и попытаться надавить на нас?

— На самом деле, — сказал Колокольцев, — я думаю, что то, что они не сделали этого, может быть слегка обнадеживающим знаком во всем этом проклятом беспорядке. Как бы сердито их нота ни звучала, они, очевидно, изогнулись назад, чтобы избежать дальнейшего разжигания ситуации.

— Вы, наверное, правы, — сказал Абруцци. — Конечно, вопрос в том, почему они, возможно, пытаются избежать этого.

— Ха! — неприятно фыркнула Квотермейн. — Я думаю, что это, вероятно, достаточно просто, Малахай. Они обвиняют адмирала ФСЛ в уничтожении трех своих кораблей, и они требуют объяснений,»ответственности», и — косвенно, по крайней мере — репараций. Они не хотят предавать гласности что–то такого рода.

— Для тех, кто не «хотят предавать гласности», они, кажется, вполне готовы подтолкнуть обстоятельства, — указал МакАртни. — Или вы немного пропустили об этом их адмирале, что они отправили в Новую Тоскану?

— Нет, я не пропустила этого, Натан. — Квотермейн и МакАртни и в лучшие времена никогда по–настоящему не заботились о чувствах друг друга, и улыбка, которую она подарила ему была достаточно тонкой, чтобы разорвать его дыхательное горло. — Но я также заметила, что они послали только шесть из своих линейных крейсеров, в то время как Бинг имеет тринадцать. Вы искренне верите, что они настолько глупы, чтобы думать, что соларианский флаг–офицер покорно сдастся силе, которую он превосходит два к одному?

Она снова фыркнул, более неприятно, чем раньше, и МакАртни покачал головой.

— Я не знаю, так это или нет, Омосупе. Но я знаю, что сам факт того, что они посылают одного из своих адмиралов настоять на выдаче, что, очевидно, является требованием, а не просьбой, к соларианскому оперативному соединению, собирается поднять ставки на все вокруг. Если Бинг уже открыл огонь по их военным кораблям, и если они посылают еще больше военных кораблей в район, чтобы настоять на требованиях против него, то они точно готовы к эскалации3. Или рисковать эскалацией, по крайней мере. И как они указали в своей ноте то, что Бинг уже сделал, безусловно, может быть истолковано как акт войны. Если они уже перевели стрелки на нас, и если они готовы рисковать эскалацией, то я бы сказал, что я не вижу никаких оснований предполагать, что они не готовы, в конце концов, увидеть все это попавшим в факсы.

Выражение его лица было непривычно серьезным, понял Колокольцев. Опять же, он, на данный момент, может быть немного чрезмерно испугался выстрелов. На самом деле, Колокольцев ощутил немного мстительное удовлетворение от мысли, что МакАртни мог чувствовать определенную степень… тревоги. Насколько Колокольцев был озабочен тем, что Управление Пограничной Безопасности перешло под руководство министерства иностранных дел, так как он потратил много времени на дела звездных систем, которые, только пока, не были официально входящими в состав Лиги. К сожалению, Министерство иностранных дел проиграло эту борьбу давным–давно, и УПБ официально входила в состав Министерства внутренних дел. Он мог видеть логику, даже если не очень–то заботился о ней, так как Жандармерия — которая также является частью Министерства внутренних дел — Пограничной Безопасности обеспечивала эффективную внутреннюю безопасность Лиги.

И, по мнению Иннокентия Колокольцева, в этот момент это не обязательно было так уж плохо, учитывая возрастающий ажиотаж о деле в Монике. Что теперь, когда он думал об этом, наверное, тоже помогло объяснить, почему Квотермейн ссала еще больше, чем обычно туда, где была замешана Мантикора. Откровения о «Технодайне» и его сговоре с Мезой разгорячили и обеспокоили было довольно многих ее коллег в министерстве торговли. Генеральный прокурор Брангвейн Ронэйн на самом деле смогла обвинить несколько человек, а это всегда было грязным. В конце концов, никто никогда не знал, когда одно из тех предъявленных обвинений, обернется затруднительными связями своими собственными или других членов своего министерства. Люди в министерстве юстиции будут делать то, что они могут, конечно, но Ронэйн не была действительно острым пером. Всегда существовала большая вероятность, что что–то может проскользнуть мимо нее, или даже уклониться от Абруцци и проделать свой путь в общественные сети передачи данных, с потенциально… неприятными последствиями даже для постоянного старшего заместителя.

Тем не менее, эти случайные бури в чайнике были фактом жизни в Лиге. Они собирались случаться время от времени, и МакАртни и Квотермейн просто придется всосать это и получить вместе с делом.

— Как я уже сказал, — сказал он чуть громче, беря контроль над разговором, — тот факт, что они еще ничего не сообщили новостникам, вероятно, указывает на одну из двух вещей. Либо, как говорит Омосупе, они пытаются избежать любого накачивания водорода в огонь, потому что потенциален взрыв у их лиц, либо они пытаются избежать любого накачивания водорода в огонь, потому что они действительно хотят решить все это дело до того, как вся общественность узнает об этом. На самом деле, эти два варианта не обязательно являются взаимоисключающими, верно?

— Во всяком случае, что–то в этом роде, — ответил МакАртни. — Но если есть другая перестрелка, или если Бинг скажет этому адмиралу Золотой Пик поцеловать его задницу, это может измениться.

— Ой, да ладно, Натан! — фыркнул Абруцци. — Вы знаете, Омосупе и я не всегда сходились во взглядах, но здесь давайте будем реалистами. Очевидно, что Бинг — идиот, согласны? Давайте будем честны между собой. Любой, кто открывает огонь по военным кораблям, просто сидящим на парковочной орбите, даже не имея включенных клиньев, очевидно, является психом, хотя я уверен, что если бы наш хороший друг адмирал Кингсфорд был здесь, он бы нашел какой–то способ, чтобы объяснить все это дело, как совершенно разумное действие. Очевидно, что это, возможно, было виной одного из его друзей из Боевого Флота или родственников, не так ли?

Он выразительно закатил глаза. Малахай Абруцци не находился среди величайших поклонников Флота.

— Но в отличие от Кингсфорда или Раджампета, мы не будем придерживаться того, чтобы защищать действия Бинга, так почему бы нам не пойти дальше и не признать, только между собой, что он переусердствовал и убил кучу манти, которых он не должен был убивать?

Он оглянулся на лица других на мгновение, потом пожал плечами.

— Ладно, итак манти разозлились. Что ж, это, вероятно, не является совсем необоснованным. Но как бы злы они не могут быть, они на самом деле не собираются открывать огонь по соларианскому целевому соединению, которое, как просто указала Омосупе, превышает их два к одному. Таким образом, то, что они на самом деле делают — в основном работают на блеф. Или, что более вероятно, позерствуют. Они могут быть готовы «потребовать», чтобы Бинг ушел в отставку и предстал перед каким–либо следствием манти, но они чертовски хорошо знают, что не получат ничего даже отдаленно напоминающего это. Таким образом то, на что они действительно надеются это то, что Бинг покорно уляжется для их эффективной встряски, а затем выйдут из Новой Тосканы, и будут утверждать, что они «прогнали его из города» за своевольные действия.

— И по какой причине они сделают именно это, Малахай? — спросил МакАртни.

— Потому что они должны сделать это для внутреннего потребления. — Снова пожал плечами Абруцци. — Поверьте мне, я знаю, как эта вещь работает. У них есть три мертвых эсминца, они уже двадцать с лишним стандартных лет ведут войну, и они только что закончили получать по заднице, когда хевениты ударили по их домашней звездной системе. Они знают, как и что мы сделаем, что даже если бы они не получили никаких потерь во всей их «Битве за Мантикору», они не смогли противопоставить себя Флоту Солнечной Лиги. Но они также знают, что их внутреннему моральному духу только что выстрелили прямо в голову… и что потеря еще трех эсминцев — особенно если это выглядит как открытый шаг в направлении добавить Лигу к своим врагам — только ударит его еще раз. Таким образом, они предъявляют эти невероятно нереальные требования нам здесь, в Чикаго, и Бингу в Новой Тоскана, чтобы показать своим внутренним новостным сетям, что у них есть большие латунные шары. А потом, когда Бинг в основном проигнорирует их и отплывет обратно на Мейерс в удобное ему время, они будут трубить о том, что большой, плохой солли отступил. Они скажут своей публике, что Лига поспешно отступила, и поэтому, чисто в духе великодушия, королева Елизавета решила проявить сдержанность и согласиться на дипломатическое урегулирование всего дела.

Он пожал плечами.

— Чтобы быть честным, то они почти наверняка понимают, что у них есть достаточный экономический потенциал, из-за которого мы решили предложить репарации — выплатить их из мелкой наличности, чтобы они ушли и оставили нас в покое — только так мы можем получить движение нашей торговли через их туннельную сеть. Суть в том, что с наших носов не сдерут кожу, если мы предложим репарации, давая понять, что это абсолютно добровольно с нашей стороны, и мы полностью отвергаем их право нажимать на нас любыми требованиями. Они получают соглашение, которым могут махать под носом у своей общественности, чтобы доказать насколько они были решительны, а мы избегаем создания каких–либо фактических дипломатических или военных прецедентов, которые могли бы позже вернуться к нам, чтобы укусить нас за задницу.

Колокольцев посмотрел на него, задумчиво нахмурившись. То, что предположил Абруцци было вполне возможным, подумал он. Это особое объяснение действий манти, конечно, не приходило в голову. Не сразу, по крайней мере. Но рассматривая логически, особенно в свете удара, который они, как сообщают, получили от хевенитов почти четыре месяца назад, для них не было абсолютно никакого смысла действительно искать какую–либо откровенно враждебную конфронтацию с ФСЛ. Он должен был увидеть это сам, но в отличие от Абруцци, он не был привычен думать в терминах массажа общественного мнения или того, как поддержать то, что должно было быть очень уронить гражданский моральный дух.

— Я не так уверен в этом, — сказал МакАртни с упрямой гримасой. — Они точно не стали избегать инцидента на Монике, почему же теперь?

— Может быть, и нет, — уступил Абруцци. — С другой стороны, это было до Битвы за Мантикору, не так ли? И этот их капитан — как там его имя… Терехов — очевидно, еще больший сумасшедший, чем Бинг! Тот факт, что он втащил их в то, что могло бы стать прямой конфронтацией с Лигой не означает, что они настолько глупы, чтобы хотеть этого. Впрочем, они знают, что только что закончили уклоняться от дротиков пульсера, который собирался сделать их и еще меньше хотят обратно прямо на нашу линию огня.

— Все это очень интересно, — сказала Квотермейн. — Но это не меняет того факта, что мы должны решить, что делать с этой их нотой.

— Нет, конечно, – согласился Колокольцев. — Но это не предполагает того, что у нас есть какие–то причины, чтобы мы реагировали немедленно. На самом деле, это можно только предположить, что у нас есть некоторые очень веские причины, чтобы справиться с этим не спеша, упорядоченно. И, конечно, потратить заодно немного усилий для ослабления всякой грандиозности претензий с их.

Квотермейн при этом стала выглядеть заметно бодрее, заметил он, и подавил искушение улыбнуться ее чистой предсказуемости.

— На самом деле, — продолжил он, — это может оказаться полезным для нас. — Абруцци и МакАртни выглядели немного озадаченными, и на этот раз он позволил себе показать маленькую улыбку. — Я думаю, что наши друзья с Мантикоры до сих пор получали что хотели и немного слишком разжирели, — продолжал он. — Им все сошло с требованием технологического эмбарго против хевенитов. Им сошло с рук повышение пошлин за пользование сетью, чтобы помочь оплатить их проклятую войну. Они только что закончили деление Силезской Конфедерации пополам с андерманцами. И они только что закончили аннексию всего сектора Талботт и расстреляли весь мониканский Флот, не говоря уж о превращении Лиги в злодея на Монике и секторе Талботт. Они должны чувствовать, что они на коне, и я думаю, что, может быть, сейчас время для нас напомнить им, что они на самом деле только очень маленькая рыбка в очень большом пруду.

— А что мы глубоководная акула, — согласилась Квотермейн с собственной неприятной улыбкой.

— Более или менее. — Кивнул Колокольцев. — Достаточно плохо, что несчастные случаи в астрофизике дают такое экономическое влияние маленькому долбанному «Звездному Королевству». Нам не нужны их решения, говорящие, что у них есть достаточно военных сил, чтобы бряцать боевым флотом под нашим носом, ожидая, что мы автоматически сдадимся, когда в следующий раз они решат что–то от нас потребовать.

— Вам не кажется, что может быть хорошо бы поговорить с Раджампетом, прежде чем мы выразим наше мнение, отправив их толочь песок? — мягко спросил МакАртни.

— О, я думаю, что это очень хорошая идея, чтобы поговорить с Раджампетом, — согласился Колокольцев. — И я не говорю, что мы отправим их «толочь песок», хотя должен признать, что идея имеет определенную привлекательность. — МакАртни поднял бровь, и он пожал плечами. — Все, что я предлагаю на данный момент, это то, что мы отказываемся немедленно реагировать на них. Мы можем даже решить дать им немного того, что они хотят, в конце концов, именно так, как было предположено Малахаем. Но в долгосрочной перспективе, я думаю, что более важно, дать им понять, кто на самом деле большая собака. Мы будем двигаться к трактовке этого по нашему расписанию, а не их. И если им это не нравится…

Он позволил своему голосом затихнуть, и пожал плечами.

— Ах, вот ты где, Иннокентий! — Улыбка Марселито Роэласа и Вальенте была немного более сдержанной, чем обычно, заметил Колокольцев, когда он вошел в кабинет министра иностранных дел.

— Мне жаль, что я не вернулся к вам раньше, министр, — сказал он серьезно, подходя к столу Роэласа и Вальенте. Он без приглашения уселся в то же кресло, что занимал Кармайкл рано утром, а Роэлас и Вальенте откинулся в своем.

— Как я уже говорил я ожидал, что освобожусь раньше, сэр, — продолжил Колокольцев, — Потребовалось немного времени для консультаций с моими коллегами в других министерствах. Очевидно, что мы должны были рассмотреть этот вопрос очень тщательно, прежде чем мы могли бы чувствовать себя комфортно, чтобы быть в состоянии сделать любые полезные политические рекомендации. Особенно в случае инцидента с таким большим потенциалом для обострения, что может быть чрезвычайно неудачный прецедент.

— Конечно, — согласился с трезвой улыбкой Роэлас и Вальенте.

Эта улыбка не одурачила Колокольцева больше, чем она обманула самого Роэласа и Вальенте.

Колокольцев для себя нашел, что буквально трудно запомнить (невозможно, на самом деле, без консультаций с архивами), сколько министров иностранных дел пришли и ушли во время его пребывания в должности. Учитывая количество политических фракций и «партий» в Ассамблее, для любого политика было чрезвычайно трудно добиться прочного большинства на федеральном уровне. Тот факт, что все знали, что любое правительство может только создавать видимость реальной власти означало, что было очень мало оснований для формирования прочных политических союзов. Это не было так, как если бы преемственность политических чиновников собиралось реально влиять на политику Лиги, но каждый хотел повысить собственные шансы, чтобы закрепиться на федеральной должности. Статус не обязательно то же самое, что и власть, а пребывание на посту в кабинете министров Лиги считается полезным в резюме, когда каждый возвращался в свою домашнюю систему и выставлял свою кандидатуру на должность, на которой действительно обладал реальной властью.

Сочетание всего этого объясняло, почему большинство премьерств продолжалось меньше одного стандартного года до нынешнего премьер–министра по очереди и заменялись кем–то другим, который, конечно, должен был раздавать министерские посты вновь и вновь. Именно поэтому Колокольцеву было так затруднительно вспомнить лица всех мужчин и женщин, которые официально возглавляли его министерство на протяжении многих лет. Все они — в том числе и Роэлас и Вальенте — понимали, кто действительно делал политику Лиги, и, как и все они — в том числе и Роэлас и Вальенте — понимали почему это было и как была сыграна игра. Но Роэлас и Вальенте негодовал больше, чем большинство других.

«Что не означало, что он думает, что есть способ изменить установленные правила», — думал Колокольцев и чувствовал в этот момент что–то похожее на сожаление. Но он был не тем, кто столетия назад сознательно создал конституцию, которая исключала реальную возможность для создания любого сильного центрального правительства. Он был не тем, кто создал систему, в которой несменяемые бюрократы вынуждены были взять на себя роль (и власть, которая пришла с ней) политиков–сеттеров и принимать решения, если Солнечная Лига собиралась иметь любого рода административную преемственность.

«Но, по крайней мере, мы можем дать ему иллюзию власти, — почти сочувственно откупился постоянный старший заместитель. — Пока, как бы то ни было, он готов признавать, что это иллюзия».

— Мы рассматривали это довольно долго, сэр, — сказал он, — и наше мнение таково, что сейчас время, чтобы проявить сдержанность и спокойствие. Мы рекомендуем, министр, то, что…

Загрузка...