Глава 5 Летний день

Эрмин в последний раз обернулась, чтобы полюбоваться водопадом, быстрые прозрачные струи которого казались серебристо-хрустальными в ярком солнечном свете. «С самого раннего детства прекрасный Уиатшуан баюкает мои мечты и облегчает страдания! Окруженный солнечным сиянием, он похож на гигантское украшение, созданное всемогущей природой», — думала она.

Но Тошан увлекал ее дальше, вдоль реки. Его рука крепко сжимала ее пальцы.

— Идем скорее! Сегодня замечательный день, такой жаркий…

Они решили искупаться в каньоне ниже водопада.

— Сколько лет мы уже там не были, Мин? — с улыбкой спросил он.

— Точно не скажу, но я никогда не забуду один летний день 1930 года. Я привела Шарлотту, которая тогда еще плохо видела: она сидела верхом на Шинуке. Жозеф доверял мне своего коня с неохотой, хотя сегодня с удовольствием отдал бы мне его.

— Еще бы, — заметил ее муж, — Шинуку почти двадцать пять лет. Не многие лошади доживают до такого возраста.

— И тут появился ты, — продолжила Эрмин, останавливаясь. — У тебя были короткие волосы, как сейчас, и я была разочарована. Я бережно хранила в душе образ Тошана с длинными, черными как смоль волосами, с которыми тебе пришлось расстаться, чтобы найти работу. Но ты был красивым, таким красивым…

— И ты просто очаровала меня своими лазурными глазами, похожая на июльский перламутровый цветок.

— Поэт ты мой! — пошутила Эрмин. — В тот день я обрела уверенность, что ты — единственный мужчина, которого я буду любить, мой будущий муж и друг. Ты был так внимателен с Шарлоттой! Тебе было жаль ее, потому что она не могла видеть окружающую красоту, отражение кленовых листьев в воде, скалы и ели…

Растроганная, она обвила руками шею своего мужа и коснулась его губ легким поцелуем. Он ответил на него, затем снова взял Эрмин за руку и повел дальше.

— Мы с тобой одни, без свидетелей, в каньоне Уиатшуана, — вкрадчиво произнес он. — Скорее, Мин, не будем задерживаться. Кто знает, какая еще трагедия может помешать нам насладиться этим прекрасным днем. Мы часто купаемся на берегу Перибонки, но здесь мы тоже можем укрыться от криков твоей матери, ворчания твоего отца и жалоб Мирей.

— Не преувеличивай, — упрекнула она его. — И потом, я без купальника.

— Не может быть и речи о том, чтобы на твоем теле наяды было что-то надето, женушка моя!

— А если меня кто-нибудь увидит?

— Мы здесь как на необитаемом острове! В Валь-Жальбере никого не осталось!

— Да что ты? А как же новый сосед, Мартен Клутье? Я не хочу, чтобы он увидел меня полуголой.

Тошан рассмеялся. Он обнял Эрмин за талию и ускорил шаг. Вскоре они вышли на одни из берегов каньона, двигаясь по широкому выступу из серого камня. Пораженные великолепием пейзажа, они некоторое время хранили молчание. Плоские скалы, отшлифованные вековой борьбой с водами реки, тянулись в сторону озера Сен-Жан. Они напоминали уснувших часовых, уставших наблюдать за непрерывным потоком Уиатшуана. Под легким ветерком шелестела листва, словно тихонько о чем-то напевая.

— Здесь я ощущаю присутствие своих предков монтанье, — сказал метис. — И это придает мне сил. Мне хочется прославлять деревья, камни, воду и облака.

Тошан торжественным жестом протянул руки к сияющей лазури неба, устремив взгляд темных глаз в бесконечность. Эрмин затаила дыхание, взволнованная, необыкновенно счастливая. «Именно за это я полюбила тебя, мой свободный, гордый, непокорный мужчина. Ты столькому меня научил…» — подумала она, очарованная этим волшебным мгновением, украденным у повседневной жизни, порой монотонной, перемежаемой ссорами и разногласиями.

Время словно исчезло в этом наполненном вечностью месте, которое на протяжении стольких веков ничто не смогло разрушить; оно осталось неизменным, величественным, девственным, оно хранило неповторимое благоухание свежести.

— Идем! — воскликнул ее муж. — Прошу тебя, идем…

Он пристально посмотрел ей в лицо, затем опустил взгляд на обнаженные плечи. В вырезе белой блузки без рукавов виднелась соблазнительная ложбинка. Наконец его взгляд остановился на ее красивых коленях и бедрах.

— Я так люблю, когда ты надеваешь шорты! — игривым тоном сказал он.

Эрмин следила за модой. Многие американские звезды в этом летнем сезоне позировали для журналов в шортах длиной до середины бедра. Появление бикини и раздельного купальника уже наделало много шума, но Тошан об этом еще не знал, да если бы и знал, все равно бы не изменил своего мнения.

— Пойдем, Мин, вода должна быть восхитительной!

— И ледяной, — вздохнула она, снимая сандалии. — Тем хуже, ведь я последую за тобой повсюду.

С босыми ногами она перебралась на соседний камень и наклонилась, чтобы потрогать воду. Тошан быстро разделся и бросился в речку, обрызгав ее с ног до головы.

— О! Нет, нет! — смеясь, закричала она. — Ты и вправду настоящий дикарь!

— Иди ко мне, иначе я отправлюсь вплавь до озера. Мин, мы одни в целом мире. Иди по-хорошему, или я выйду и затащу тебя силой.

Она сдалась, охваченная такой же безудержной радостью, опьяненная этими мгновениями полной свободы. Ей понадобилась всего минута, чтобы раздеться. Ее перламутровая молочная кожа сияла на солнце. Она распустила собранные в пучок волосы, которые тут же накрыли ее спину тяжелой светлой волной.

Тошан завороженно смотрел на нее. К тридцати годам Эрмин заметно округлилась в области бедер и груди. Но она вызывала в нем еще большее желание, поскольку на фоне этих прелестей ее талия выглядела более стройной и гибкой. Он любовался ее восхитительной шевелюрой, плавными движениями рук. Она казалась ему живым воплощением женственности, богиней, сводящей с ума.

— Иди ко мне, — тихо сказал он.

Она, вскрикнув, скользнула в воду и тут же принялась брызгать на него. Как дети, они плескались в реке, обнимаясь и отпуская друг друга, чтобы затем вновь слиться в единое целое.

— Ты такая красивая, Мин! — прошептал он ей на ухо.

Он ласкал ее, крепко прижав к себе. Их губы слились в поцелуе. Не признаваясь друг другу, они удивлялись этому неугасаемому, по-прежнему сильному желанию, горевшему несмотря на годы, прожитые вместе.

— Пойдем немного погреемся, — предложил он, взяв ее за руку.

Тошан помог ей выбраться на большой камень, куда она тут же легла с колотящимся сердцем. Камень был теплым, что давало ощущение блаженства.

— Как бы я хотела жить так всегда, — сказала она. — Вдали от городов и театров. Только мы с тобой… и конечно, дети!

— Не говори о детях, не здесь, не сейчас, — возразил он, прежде чем поцеловать ее грудь в блестящих капельках воды.

— Тошан, не надо… Я не смогу здесь… Давай дождемся ночи!

— О нет! Я на это не способен…

Он лег на нее, одержимый потребностью немедленно овладеть ею, даже не подарив ей ласк, которые она так любила. Она подчинилась, опасаясь его обидеть. Закрыв глаза, она удерживала в памяти образ стройного мускулистого тела мужа с его медной кожей, такой же гладкой, как у нее.

«Любимый мой, — говорила она себе. — Ты по-прежнему меня волнуешь. Всякий раз, когда ты предстаешь передо мной обнаженным, я снова становлюсь той маленькой невестой нашей первой ночи в окружении вековых лиственниц. Помню, я не решалась даже посмотреть на тебя, дрожа от страха, нетерпения и желания…»

Это простое воспоминание вызвало в ней такое возбуждение, что внезапно ей стало наплевать на возможных свидетелей и на собственный стыд. Ее голова освободилась от всех мыслей, кроме одной: они свободны, они одни, мужчина и женщина, соединившиеся в едином порыве страсти, среди незыблемых, первобытных элементов природы: камней, воды и солнца. Эрмин затопила волна удовольствия, вырвав у нее слабый крик, который Тошан тут же заглушил поцелуем. Затем он приподнялся на локте с довольной улыбкой.

— Моя маленькая женушка, — прошептал он, — я и не предполагал, что ты способна на такое распутство!

— О, сейчас не лучший момент для шуток, — возмутилась она, сожалея, что ей пришлось так быстро вернуться на землю. — Прошу тебя, принеси мне мою одежду. Если кто-нибудь придет…

— Не бойся! Несколько секунд назад ты об этом не думала. Давай немного поплаваем. Летом это неопасно.

Эрмин торопливо скользнула в воду. Она почувствовала себя необыкновенно хорошо, поддерживаемая спокойным течением: в это время года уровень воды в реке был низким. Она смогла даже побарахтаться в свое удовольствие, пока Тошан сделал энергичный заплыв кролем.

В пятистах метрах от них, немного запыхавшись, резко остановилась Киона. Следовавший за ней Луи обогнал ее и встал напротив.

— Что с тобой? — спросил он. — Мы же решили скорее вернуться в поселок.

— Ничего, я отдыхаю.

— Ты и вправду странная! Мы собирались искупаться в каньоне, и ты передумала, узнав, что там Эрмин с Тошаном. Сегодня так жарко, я бы с удовольствием поплавал.

— Им нужно побыть одним, — ответила девочка.

— Это ты так думаешь. Мы могли бы к ним присоединиться.

Луи пнул ногой сухую ветку, лежавшую поперек тропинки. Киона сдержала вздох раздражения. Луи, по ее мнению, вел себя как четырехлетний ребенок.

— Нельзя было к ним идти! Взрослые не любят, когда их беспокоят. А Мин и Тошан так редко бывают вместе. Пойдем лучше посмотрим, как пробраться в магазин.

Эта перспектива утешила мальчика, но он с насупленным видом покусывал травинку, показывая Кионе, что все еще сердится.

Она не стала обращать на это внимание. Ее золотистый взгляд был немного отсутствующим. Ей все равно было бы слишком сложно объяснить кому-либо свое необычное восприятие вещей. Несмотря на свои неполные тринадцать, она моментально поняла, что происходит в каньоне между ее Мин и Тошаном. Подобную убежденность ей давали ощущения. Ей казалось, что все ее тело снабжено невидимыми антеннами, позволяющими улавливать чувства других людей, их печали, радости или приступы гнева. Поэтому она поспешила уйти прочь от каньона вместе с Луи.

«С тех пор как я начала терять кровь, мои способности становятся все сильнее!» — подумала она. Это ее пьянило и одновременно пугало. Она не знала, как назвать свой удивительный дар, о котором в семье обычно говорили вполголоса. Они тоже боятся. Мой отец, Мин, Мадлен, Тошан успокоились за то время, пока я ничего не чувствовала… ну или почти ничего. Но сейчас мне нужно к этому привыкнуть. Такие странные ощущения!»

Она собралась отправиться дальше к поселку. Луи не дал ей этого сделать, схватив ее за плечи. Они были одного роста и оказались почти нос к носу.

— Поцелуй меня, Киона, — попросил он. — В губы, как делают влюбленные.

— Что на тебя нашло, дурачок? — возмутилась она, отпрянув от него. — Напрашиваешься на оплеуху?

— Да ладно тебе, Киона, позже мы поженимся. Поцелуй меня.

— Ты мой сводный брат, Луи. Мы никогда не поженимся. К тому же нам еще рано об этом думать.

Она замолчала, ощутив волнение. Из потайных уголков души показалось лицо Делсена, рядом с которым она жила всего три-четыре дня в стенах этого ужасного пансиона для индейских детей. Ему удалось сбежать благодаря ей. «Что с ним стало? — задавалась вопросом девочка. — Мне незачем беспокоиться, я его увижу, это начертано на небесах и в моем сердце. Мы окажемся с ним вдвоем в лесу, на берегу реки, и между нами произойдет то, что было между Мин и Тошаном. Акт любви… Потом, если Маниту так решит, родится ребенок».

— О чем ты думаешь? — завопил Луи, встряхивая ее. — Почему ты улыбаешься?

Он попытался сам поцеловать ее и неумело чмокнул в ухо. Она его оттолкнула.

— Дурак! Не делай так больше! Брат и сестра не могут так целоваться, понимаешь?

Разозлившись, он топнул ногой, как достойный сын своей вспыльчивой матери. Киона смотрела на него с сочувствием. Со своими прямыми волосами заурядного русого цвета, худым лицом и светло-карими глазами Луи не суждено было стать покорителем женских сердец, тем более что у него был дурной характер.

— Наберись терпения! Рано или поздно ты обязательно женишься. Но не на сводной сестре, — смягчившись, добавила она.

На самом деле Киона всеми фибрами своего юного тела чувствовала, что между нею и Луи нет кровной связи. Возможно, она ошибалась. В любом случае она пообещала себе никогда не затрагивать эту тему. Ей нравилось убеждать себя, что у них с Луи один отец.

— Ты злая! — воскликнул он.

— Да нет же! Сам ты дурачок. Настоящий оболтус, как сказала бы Мирей. К тому же ты везде следуешь за мной по пятам, а мне сейчас лучше побыть одной. Когда после обеда я вошла в конюшню, чтобы оседлать Фебуса, ты уже был там и надевал упряжь на пони. Я отправляюсь в лес — ты мчишься следом. Мы не можем быть вместе с утра до вечера!

— Ладно. Раз ты меня ненавидишь, я уйду! — возмутился он. — Люди правильно говорят: ты всего лишь маленькая ведьма, заносчивая и эгоистичная!

— Люди или твоя мать? — спросила Киона.

— Все люди! — бросил он и побежал вперед по тропинке.

Она с грустью смотрела ему вслед. Он плакал, искренне огорченный ее словами. Это она тоже чувствовала.

— Ну и пусть, — с тяжелым сердцем пробормотала девочка.

Немного постояв, она направилась в сторону поселка. Что-то подталкивало ее начать эксперимент как можно скорее.


Тем временем в каньоне Тошан заканчивал одеваться, пока Эрмин ждала его, сидя на солнышке. С задумчивым видом молодая женщина вглядывалась в переливчатые отблески воды.

— Какое чудесное купание! — воскликнул ее муж. — Правда, милая?

— Да, красивый способ попрощаться друг с другом. Если бы только я могла не возвращаться в Квебек! Как бы я хотела поехать с тобой в Перибонку, поселиться в нашем доме, увидеть Шарлотту… Увы, я не могу подвести директора Капитолия. Он и так пошел мне навстречу, отменив одно представление.

— Мин, — прервал он ее, — я как раз хотел поговорить с тобой на эту тему.

Она вопросительно посмотрела на него, ощущая смутное беспокойство. Явно нервничая, Тошан достал сигарету.

— Я решил взять Мадлен и Констана с собой. Так будет лучше для нашего ребенка. Очередная поездка в поезде будет для него утомительной. Тем более что ты пробудешь в городе всего десять дней. Я прочел в газете, что в Соединенных Штатах бушует эпидемия полиомиелита. Тысячи детей пострадали, три тысячи уже погибло. Она вот-вот достигнет Канады[10]. К тому же, занимаясь своим младшим сыном, я смогу лучше его узнать.

Застигнутая врасплох, Эрмин была категорически против.

— Нет, я не хочу разлучаться с Констаном: он еще слишком маленький.

— Мин, ему два года! Чего ты боишься? С ним будет Мадлен. Он вечно виснет у нее на шее. Так может продолжаться до бесконечности.

Это замечание ранило Эрмин, поскольку в прошлом она сильно переживала, видя, как близняшки любят свою кормилицу. Мадлен кормила их грудью целый год, занималась их воспитанием от первых шагов до первых игр, учила говорить. Эрмин часто ощущала себя лишенной материнской роли, поэтому по отношению к Констану ее чувство собственности было особенно обострено.

— Он будет звать меня вечерами, — заметила она. — Профессия вынуждала меня расставаться с детьми, но все же они меня любят. Малыш будет плакать без меня.

— Перестань так его называть, Мин! Будь серьезнее. Ты что, хочешь, чтобы он заболел? Полиомиелит — очень опасный недуг.

— Ты специально хочешь меня напугать. В Квебеке еще не было случаев заболевания, и мы будем очень осторожны. Я беру Констана с собой, разговор окончен.

Тошан наклонился и грубо рванул ее за талию. Ошеломленная, она кое-как встала на ноги.

— Если это мой сын, ты позволишь ему провести несколько дней со мной и его индейской семьей. Ему это пойдет на пользу. Но если я не имею на него никаких прав, скажи об этом прямо сейчас. Тебе повезло, глаза у него не зеленые. Иначе я понял бы все скорее.

— Что? — воскликнула она, как громом пораженная. — На что ты намекаешь? Боже мой! Ты снова меня подозреваешь! Сколько раз я должна доказывать тебе свою любовь? Неужели ты считаешь меня настолько подлой и двуличной, способной родить ребенка от другого мужчины и растить его вместе с тобой? Тошан, твоя ревность когда-нибудь разрушит наши отношения, эта болезнь гораздо опаснее полиомиелита. Сейчас ты внушаешь мне отвращение, уверяю тебя! Зеленые глаза… Ты считаешь, что я спала с Овидом Лафлером? В таком случае это произошло на берегу Перибонки, зимой, когда мы с тобой были так счастливы в снежном плену нашего дома. Господи! Что-то я не припомню никаких гостей, особенно мужского пола, кроме твоего кузена Шогана! И я редко выходила из дому и не имела возможности бегать по лесу в поисках другого самца!

Вне себя от возмущения, она не сводила с него глаз, потемневших от справедливого гнева.

— Ты только что оскорбил меня, — продолжила она. — Я не отношусь к такому типу женщин, Тошан Дельбо! Тебе еще раз повторить, какую роль играл в моей жизни Овид во время войны? Он поддерживал меня как друг, с ним мне было не страшно! Он давал нам книги, помогал детям делать уроки. Он спас Киону, напоминаю тебе об этом снова. О, я теряю время! Ты такой же недалекий, как старый лось. Ты глупый, неблагодарный, слепой и глухой ко всему, что есть хорошего и нежного на земле.

С залитым слезами лицом Эрмин пыталась вырваться, но муж продолжал держать ее за руку.

— Отпусти меня! Я могу доказывать тебе свою любовь по сто раз на дню, а ты все равно будешь думать, что я способна отдаться любому, кто встретится мне на пути.

— Мин, прости меня! Ты сводишь меня с ума, такая красивая и желанная. Откровенно говоря, не понимаю, как Овид Лафлер мог быть рядом с тобой столько месяцев и не попытать счастья. Наверное, он святой.

— Значит, на его месте ты бы попробовал соблазнить женщину, переживающую разлуку с любимым мужем? Браво, Тошан, твоя нравственность на высоте! Все, хватит, мне надоело! Забирай с собой Мадлен и Констана, если ты согласен заботиться о сыне, которого не считаешь своим и которого я, видимо, родила от Святого Духа!

— Что я слышу? — пошутил он. — Богохульство от добропорядочной католички?

— Оставь меня в покое, ты испортил этот прекрасный день. Я была так счастлива всего несколько минут назад! Но ты всегда придумаешь повод, чтобы заставить меня страдать. Когда однажды я решу положить всему этому конец, постарайся не слишком удивляться.

Она продолжала плакать, патетически трогательная со своими длинными влажными волосами и губами, распухшими от поцелуев.

— Ты права, я болен, — согласился он. — Болен от любви и страсти к тебе. Мин, ты ведь не станешь со мной разводиться?

— Нет, конечно, но мне невыносимо слушать твои несправедливые обвинения. Ты не имеешь права даже на секунду допустить, что Констан не твой ребенок. У меня сердце от этого разрывается.

Пристыженный, он привлек ее к себе. С самого начала их семейной жизни Тошан отличался авторитарностью. Также он довольно часто применял тактику кнута и пряника, что приводило к серьезным ссорам, долгим периодам молчания и даже расставания. Эрмин все ему прощала, но ничего не забывала.

— Когда я носила Мукки, ты запретил мне проходить прослушивание в Квебеке; чуть позже, после рождения близняшек, ты отговаривал меня продолжать карьеру певицы. Когда я поступила по-своему, ты выгнал меня из нашего дома в Перибонке, отобрав Мукки. Ты отправился на войну, не беспокоясь обо мне, а ведь мы только потеряли Виктора, этого трехнедельного ангелочка. Как же я тогда страдала: без Кионы я бы, наверное, сошла с ума.

— Я все это знаю, Мин. Иногда по ночам я не могу уснуть, перебирая в голове свои ошибки и заблуждения, главной жертвой которых была ты.

— В таком случае сделай над собой усилие и перестань терзать меня своей проклятой ревностью!

— Думаешь, легко быть мужем звезды? Я делю тебя со всем Квебеком, а также с твоей нью-йоркской и французской публикой. А скоро, если я не буду возражать, миллионы людей увидят тебя на большом экране…

— Я обязательно должна заработать много денег, — отрезала она, отталкивая его. — Мама больше не сможет мне помогать.

— А я? Ведь я собираюсь работать. Кстати, об этом я тоже хотел с тобой поговорить. Мне потребуется небольшой капитал, чтобы купить самолет, какую-нибудь модель средних размеров. Я планирую развозить туристов, приезжающих в наши места летом. А может, даже и зимой, если надлежащим образом оборудую свой самолет.

Тошан робко улыбался, похожий на мальчишку, мечтающего об игрушке. Растроганная, несмотря на свой гнев, Эрмин протянула ему руку.

— Поговорим об этом, когда я вернусь. Что касается Констана, я согласна, бери его с собой. Мадлен сумеет его утешить, если он будет по мне скучать. И ты тоже, я в этом уверена. В Квебеке я буду более свободна, что поможет мне заняться делами мамы. Она попросила меня продать квартиру на улице Сент-Анн. Я думаю, за нее дадут неплохую сумму, но как скоро это произойдет, я не знаю.

Она оставалась грустной. Тошан обнял ее и покрыл поцелуями ее лоб и щеки.

— Обещаю тебе стать лучшим на свете мужем, как только ты вернешься в наш дом, — нежно сказал он ей на ухо. — Я повешу тебе на веранде гамак, где ты будешь читать свои любимые современные романы.

— Надеюсь, что ты сдержишь слово и больше не будешь изводить меня своими гнусными подозрениями.

— Там мне будет проще это сделать. Круг из белых камней, выложенный Талой-волчицей вокруг нашего дома, исчез под травой и песком, но я уверен, что он все еще нас защищает. Магический круг из наших древних легенд…

Эрмин успокоилась и прижалась щекой к плечу любимого мужчины. «В сущности, я чувствую себя виноватой перед ним, поэтому так громко кричу, возмущаюсь и протестую, но я всегда, всегда буду прощать ему все», — подумала она.

Молчаливые, они обнявшись прислушивались к пению воды и биению своих сердец.


В нескольких сотнях метров от них Мартен Клутье шагал по улице Сен-Жорж. Он издали поздоровался с Андреа Маруа, в девичестве мадемуазель Дамасс, учительницей детей семьи Шарденов — Дельбо.

Держа в руке кожаную сумку с наиболее ценными документами, историк смотрел на опустевшие дома. Напрасно он напрягал свое воображение, пытаясь представить себе, каким был поселок тридцать лет назад. «Днем, — говорил он себе, — мужчины работали на фабрике, а женщины, должно быть, занимались домашней работой: стиркой, шитьем, огородом. Или шли в магазин. Нет, рабочие заступали на смену рано утром, около семи часов, а после обеда наверняка собирались небольшими группами, чтобы пропустить по стаканчику».

Он уже сфотографировал монастырскую школу, отложив ее посещение на завтра. Не торопясь он направился к бывшему магазину, зданию внушительных размеров. Но справа от себя, посреди пустыря, поросшего пожелтевшей травой и колючим кустарником, он внезапно увидел девочку, которая сидела, уткнувшись лицом в скрещенные руки.

«Боже правый! — удивился он. — Похоже, малышка рыдает горючими слезами».

Добросердечный Мартен Клутье направился к ребенку. Он уже узнал эти золотисто-рыжие волосы, заплетенные в две тяжелые косы.

— Что вас так огорчило, барышня? — спросил он своим глубоким голосом.

Киона тут же вскинула голову и бросила на него раздраженный взгляд. Этот мужчина помешал ей, и она не могла скрыть разочарования.

— Месье, вам следовало пройти мимо, — сказала она вежливым тоном.

— Но я хотел вас утешить!

— Я совершенно не расстроена, месье. Просто я делала нечто очень сложное, что требует сосредоточенности.

— Сосредоточенности? — повторил он, пораженный речевыми оборотами Кионы и ее спокойной уверенностью.

Он сказал себе, что ей, должно быть, не меньше четырнадцати лет. Она продолжила:

— Знаете, что стояло здесь раньше? Церковь Валь-Жальбера, красивая деревянная церковь, которая была снесена, точнее, демонтирована, поскольку материалы пошли на строительство других зданий, возможно, другой церкви. А Эрмин пела на этом месте, возле алтаря.

Испытывающий все большее удивление, Мартен Клутье не знал, что ответить. Он посмотрел налево, затем направо, но не увидел никаких опознавательных знаков.

— Вы тоже проводите исследования, юная леди? — в итоге спросил он. — Я вижу рядом с вами тетрадь.

— Да, месье, я записываю туда обнаруженные детали.

— Очень хорошо!

И тогда Киона улыбнулась ему одной из своих лучезарных, чудесных улыбок, невыразимая красота которых навсегда оставалась в памяти людей. Этот господин внушительного телосложения, стоявший перед ней, вызывал у нее симпатию.

— Вы очень добры, — сказала она ему. — Как только у меня появится информация, я обязательно вам помогу. Я с раннего возраста привыкла помогать людям.

Она тут же упрекнула себя за слабость. Дочь Талы-волчицы никогда не жаловалась и не старалась вызвать интерес у взрослых.

— Благодарю вас, мадемуазель, — почтительно ответил он, необычайно взволнованный сверхъестественной грацией этой странной девочки. — Не часто мне доводилось получать в подарок такую восхитительную улыбку. И заранее благодарю вас за вашу помощь.

— О! Не стоит. А сейчас — не могли бы вы продолжить свою прогулку, месье Мартен?

— Мартен? Мадам Эрмин назвала вам мое имя!

— Разумеется, — солгала Киона. — До свидания, месье. Не буду говорить вам «до скорого». Индейцам монтанье не очень нравятся выражения квебекцев.

На этот раз Мартен Клутье расхохотался. Он приподнял свою соломенную шляпу в знак прощания и пошел дальше, напевая песенку.

Этой девушке

Не было и пятнадцати,

Она уснула

Под кустом белых роз…[11]

Киона немного подождала, прежде чем снова предпринять путешествие в прошлое. Было очень тяжело и изнурительно вызывать перед внутренним взором такие давние образы, и ее оторвали от этого занятия в самый важный момент. «Если бы этот месье выбрал другой маршрут, у меня получилось бы. Я видела людей в церкви и монахинь. Это было Рождество, я уверена. А Эрмин собиралась запеть “Аве Мария”, я это чувствовала, даже если не видела ее саму. А может, все это только фантазии… Я могла попасть в другой день. Мин десятки раз рассказывала нам об этом событии, ее первом выступлении на публике, как она это называет. В только что восстановленной церкви Валь-Жальбера, поскольку та сгорела в предыдущем году, в феврале 1924-го. Ну что ж, продолжим…»

Девочка снова уткнулась лицом в скрещенные руки, сжимая в ладонях маленькие камушки, которые подобрала с земли. Тихим голосом она принялась читать свою молитву.

— Маниту, великий дух, создавший небо и землю, направь меня! Тала, моя гордая величественная мать, Тала-волчица, помоги мне! И ты, Иисус, которого я так люблю, ты, воплощение любви и доброты, помоги мне! Я хочу увидеть то, что исчезло, то, чего уже нет. Прошлое, вернись ко мне, прошу!

Полная надежды, Киона сосредоточилась изо всех сил. Внезапно ее сердце стало биться медленнее, все тело пронизало сильным холодом, резкие звуки разорвали тишину. Перед ней появилась плачущая женщина в черных одеждах, прижимающая к груди младенца. На заднем фоне, похожем на декорации, поднималась стена огня. До Кионы донеслись приглушенные слова: «Мой бедный малыш…»

Внезапно она поняла смысл этого видения. Женщиной была ее дорогая Мин, которая несла на руках Виктора. Это произошло на берегу Перибонки осенью 1939 года.

«Нет, нет! — вскричала Киона, вскакивая на ноги. — Мне нужно не это!» Ощутив головокружение, девочка пошатнулась. Несмотря на подступившую к горлу тошноту, она все помнила. «Хижина мамы сгорела из-за Трамбле. Почему все перемешалось? Виктор уже был похоронен, когда случился пожар», — с досадой подумала она.

— Эй, Киона! — послышался чей-то голос.

К ней бежала улыбающаяся Лоранс, держа в руке свой блокнот для эскизов. За ней следовала Мари-Нутта с корзиной.

— Мы несем полдник на берег водопада. Мукки и Луи уже пошли туда. Ну как, у тебя получилось?

— Не совсем, — грустно призналась Киона. — Но вы не волнуйтесь, я буду стараться.

Они еще о чем-то пошептались, затем в едином порыве устремились к водопаду Уиатшуан, достопримечательности поселка-призрака.

Валь-Жальбер, тот же день

Часом позже Мартен Клутье проходил мимо дома Жозефа Маруа. Бывший рабочий курил трубку, сидя в старом кресле-качалке. Мужчины поздоровались. Они уже были представлены друг другу мэром.

— Вам понравилась прогулка? — спросил Жозеф, радуясь возможности немного поболтать.

— Да, месье, благодарю вас. Я сделал много фотографий.

— Да что вы! — воскликнул Жозеф. — Охота вам было тратить пленку на все эти заброшенные дома, которые скоро развалятся? Если этой зимой выпадет много снега, некоторые хибары не выдержат, уж поверьте мне.

Мартен Клутье остановился, незаметно разглядывая своего собеседника. Разговор с этим шестидесятилетним мужчиной, многое видавшим своими глазами, мог быть для него полезен.

— Потому я и делал фотографии, — уточнил он. Видите ли, месье Маруа, этот поселок заслуживает того, чтобы войти в историю. В связи с этим не могли бы вы рассказать мне какие-нибудь занимательные истории?

— Разумеется! У меня их полно в запасе. Да вы заходите к нам! Выпьем по стаканчику наливки производства Маруа. Не моей жены, нет, она против алкоголя — это делал я сам. Проходите, не стесняйтесь. У меня нечасто бывают гости. Моя дочь Мари, которой в августе исполнится четырнадцать лет, работает в поле у одного из моих кузенов возле Шамбора. Урожай обещает быть богатым! Что касается мадам Маруа, второй мадам Маруа, не Бетти, а Андреа, она убирает на чердаке. Это ее идея, поскольку я считаю, что на чердаке незачем наводить порядок.

Жозеф подкреплял слова жестами, глаза его светились весельем. Он пригласил Мартена Клутье подняться на крыльцо.

— До этого проклятого пожара Жослин, мой сосед, навещал меня довольно часто. Наверное, Шардены вообще скоро переедут отсюда.

— Ах да, месье и мадам Шарден! Я имел удовольствие встретить мадам Лору — очень красивая женщина. Ее дочь тоже. Соловей из Валь-Жальбера…

— Наш соловей, — с гордостью подтвердил Жозеф. — Проходите в дом. Эрмин, которую в ту пору называли Мимин, жила у нас, да, в нашей гостиной. Мы с моей первой супругой собирались ее удочерить, и могу вам сказать, месье, что без меня она вряд ли стала бы певицей. Когда ей было тринадцать, я купил ей на Рождество электрофон и пластинки. После этого она стала репетировать арии из опер. Благодаря моим связям ее взяли на работу в Шато Роберваль», роскошный отель с видом на озеро Сен-Жан. Присаживайтесь, месье! Будьте как дома!

Историк снял шляпу, холщовую куртку и присел на стул. В доме было прохладно. Через плотные шторы из белого льна проникал приятный рассеянный свет.

— Вы очень любезны, месье Маруа, — сказал он. — Я дошел до фабрики, а затем решил полюбоваться водопадом. И представляете, там со мной произошло нечто странное. Мне до сих пор не по себе.

— Да? И что же именно? В той стороне больше ничего не осталось.

— Там на камне сидел мужчина чуть моложе нас. Я шел мимо, насвистывая припев одной старой песенки. Что поделать, я всегда что-нибудь напеваю. Так вот, этот мужчина бросил на меня удрученный взгляд и, указав дрожащей рукой на вершину водопада, коротко сказал: «Мой отец работал там, когда завод и поселок процветали. Да, он работал на плотине». Я кивнул с заинтересованным видом, и тут он добавил, медленно опуская свой палец вниз: «Он упал оттуда». Его палец остановился у подножия водопада, и он продолжил: «Он умер в этом месте». Как это ужасно, не правда ли?

— Да уж, в прошлом здесь было немало несчастных случаев.

— Возможно, месье Маруа, но боль, которую я прочел в глазах этого мужчины, разбила мне сердце. Прошло столько лет, а он продолжает приходить сюда, к водопаду, который убил его отца! Я спросил его, как это случилось, но он не ответил. Этот несчастный встал и ушел с таким потерянным видом, что я до сих пор потрясен.

— Черт возьми, какой вы впечатлительный! Если бы я рассказал вам хотя бы четверть того, что видел собственными глазами на фабрике, вы бы и вовсе потеряли покой.

— Жозеф, — послышался женский голос со стороны лестницы, — что я слышу? Ты снова ругаешься!

— О нет, — пробормотал он. — Моя красавица жена, мадам Маруа, оттаскает меня за уши. Ее можно понять, она дама образованная, учительница. С момента нашей свадьбы, вот уже три года, я должен следить за своей речью. Когда берешь в жены молодуху, приходится идти на уступки.

«Молодуха» вошла в кухню. Она тут же бросила на Мартена Клутье заинтригованный взгляд из-под очков. Историк немного по-другому представлял себе «красавицу жену» Жозефа Маруа. Перед ним стояла женщина с грудью весьма внушительных размеров и не менее объемными бедрами. Ее темно-русые волосы были собраны в низкий пучок, а несколько длинноватый нос подрагивал от любопытства.

— Жозеф, у нас гости? — приветливо спросила она.

— Да, этот месье проведет лето в Валь-Жальбере, он поселился на улице Дюбюк. Я тебе о нем рассказывал, дорогая. Месье Клутье, правильно? Историк по роду занятий.

— О! Это правда? — воскликнула она. — Очень рада познакомиться, месье! Добро пожаловать в наш дом. Выпьете чашечку чая? Не сомневаюсь, что мой муж предложил вам наливки, а в такую жару она может вызвать головную боль. К тому же я испекла пирог с черникой.

— Спасибо, мадам, я как раз проголодался.

Андреа Маруа склонила голову в изящном, как ей показалось, поклоне. Невероятно гордый за свою жену, Жозеф заерзал на стуле.

— Она превосходно готовит, — заверил он, заговорщицки подмигнув историку.

— Вам повезло, месье Маруа, — ответил Мартен. — Но я хотел бы рассказать еще кое о чем, что меня заинтриговало. Во второй раз за сегодняшний день я столкнулся со странной девочкой по имени Киона. Эрмин Дельбо представила мне ее так, наверное, это какое-нибудь уменьшительное имя или прозвище…

— Вовсе нет! — воскликнула Андреа. — Девочку действительно так зовут. Это индейское имя, означающее «золотистая долина». Она была моей ученицей, когда я давала уроки детям семейства Шарденов — Дельбо. Уверяю вас, это действительно необычный ребенок. Во-первых, она умна не по годам. Во-вторых…

— Во-вторых, во-вторых! — перебил ее Жозеф. — Во-вторых, она с приветом, вот! Все говорят, что у нее экстранормальные способности.

— Паранормальные, Жозеф, — поправила его супруга. — И я в этом убедилась, поверьте мне. Например, во время войны она нарисовала на уроке большую птицу с раскинутыми крыльями и человеческим лицом. Разумеется, я удивилась. Малышка ответила мне, что речь идет о ее сводном брате Тошане и что он, должно быть, прыгнул с парашютом где-то во Франции. И это подтвердилось! Месье Дельбо даже был ранен во время этого прыжка. Он участвовал в движении Сопротивления!

Потеряв дар речи от удивления, Мартен Клутье ждал окончания истории.

— И что самое поразительное, вскоре Киона назвала точное место: французский городок, где скрывался ее сводный брат. Благодаря этому Эрмин смогла найти его и спасти, поскольку ему угрожала смерть.

— Все так и было, — подтвердил Жозеф, наслаждаясь ошеломленным видом своего гостя.

— Простите, я не понял одну деталь, — удивился тот. — Как Киона может быть сводной сестрой одновременно Тошана и Эрмин Дельбо?

Жозеф Маруа лукаво рассмеялся, хлопнув себя ладонями по ляжкам.

— Мой бедный месье, в этой семейке полно занимательных историй. Представьте себе, что Жослин Шарден, отец нашей Мимин, мой сосед и друг, закрутил короткий роман с Талой, индианкой монтанье, матерью Тошана. Но в ту пору Тошан с Эрмин уже были женаты. Поэтому девочка им обоим приходится сводной сестрой. Да, весело получилось, что тут скажешь! Мадам Лора до сих пор сердится, как мне кажется. Особенно после того, как Тала умерла, а Жослин взял к себе свою незаконнорожденную дочь.

— Понимаю, да, понимаю, — не очень убедительно пробормотал Мартен.

— Малышка унаследовала свои необычные способности от деда монтанье, который был шаманом, — добавила Андреа. — Она даже может перемещаться в пространстве, точнее, ее образ. Как-то раз, как рассказывала Мирей, экономка мадам Лоры, девочка появилась в детской, когда на самом деле была в Робервале со своей матерью. Я убеждена, что Киона обладает редким, сверхъестественным даром.

— А! — растерянно произнес Мартен. — Несколько минут назад я увидел ее сидящей в траве, на месте бывшей церкви. Я подумал, что она плачет, но это было не так. Я спросил, что она здесь делает совсем одна, и девочка ответила, что ей нужно сосредоточиться. И улыбнулась мне. Такой удивительной улыбкой! Мне показалось, что я увидел ангела, спустившегося из рая.

— Ангела… — проворчал Жозеф. — Я в этом не так уверен. Все эти выходки, напротив, попахивают преисподней.

— Нет-нет, Киона очень набожна! — возразила Андреа. — Следует признать, что мы еще многого не знаем в этой области. Однако не скрою, месье Клутье, эта девочка не раз вызывала у меня мурашки, настолько ее поведение бывает странным. Впрочем, хватит разговоров, пора пить чай.

Мужчины молча кивнули. Жозеф не решался пуститься в свои воспоминания о работе на фабрике. Историк же думал только о маленькой девочке с золотисто-рыжими волосами и янтарным взглядом.

— Сколько же ей лет? — внезапно спросил он, словно было очевидно, что все в комнате думают о Кионе.

— В феврале исполнилось двенадцать, насколько я знаю, — откликнулась Андреа. — Знаете ли вы, что о ней много говорят в наших краях? Однажды, ближе к концу зимы, из Шикутими приехали люди, специально, чтобы встретиться с ней. Они надеялись, что малышка найдет след их сына, пропавшего во время войны. Ах, эта война, сколько несчастья она принесла! Правда, мой бедный Жозеф?

— Она отняла у меня двух сыновей, месье! — тут же пришел в возбуждение старик. — Мой старший сын Симон, крепкий парень, хотел поселиться здесь со своей невестой, Шарлоттой Лапуант Он пропал без вести в битве за Дьепп. А Арман, мой средний сын, утонул в озере Сен-Лоран из-за фрицев. Подводная лодка торпедировала грузовое судно, на которое нанялся работать мой мальчик.

— Я искренне потрясен, месье, — ответил Мартен Клутье. — Это ужасно, да, просто ужасно.

Его сочувствие не было наигранным, супруги это почувствовали. Тем не менее Андреа уже ругала себя за то, что напомнила мужу о сыновьях. А может, эта тема невольно сорвалась с ее языка из-за письма, которое так ее потрясло? На самом деле она вовсе не разбирала завалы на чердаке. Это было единственное место, где она могла, не опасаясь быть застигнутой, перечитывать до боли в глазах письмо, полученное накануне и адресованное Жозефу Маруа.

«Слава Богу, что я оставила его у себя, положив в карман фартука! — подумала она. — Хорошо, что я ревнива до такой степени, что тайком вскрыла конверт, чтобы узнать, кто пишет моему мужу».

Под внешним спокойствием этой сорокалетней женщины скрывалась чувственная и страстная натура. Когда она уже почти смирилась со своей участью старой девы, тягостной для нее, Жозеф неожиданно увлекся ею.

«Да, я дорожу своим мужчиной! — повторила она себе. — Никогда не знаешь, что может произойти. Он еще довольно привлекателен, и какая-нибудь красотка вполне может начать крутиться вокруг него».

Поглощенная своими мыслями, она не услышала, как засвистел чайник.

— Андреа, чайник кипит! — возмутился Жозеф. — Что с тобой происходит? Со вчерашнего дня у тебя отсутствующий вид. Наш гость наверняка умирает от жажды, в такую-то жару. Я бы давно угостил его наливкой, если бы не твой чай.

Мартен Клутье с любопытством и удивлением наблюдал за ними. Он пообещал себе расспросить красавицу Лору Шарден об обстоятельствах знакомства этих двух людей, таких разных на вид. «Жозеф Маруа кажется жестким, морщины на лице указывают на его непреклонность, вспыльчивость и возможную скупость. Мадам действительно выглядит образованной и вежливой, но какая у нее своеобразная внешность!»

Ему пришлось подождать еще десять минут, прежде чем он смог отведать черничного пирога и насладиться чашкой чая. К его великому удивлению, Андреа Маруа выбрала именно этот момент, чтобы покинуть дом.

— Жозеф, я ненадолго отлучусь, мне нужно обязательно отнести баночку варенья Шарденам. Я пообещала сделать это еще вчера, но забыла. Господи, в последнее время у меня совсем не стало памяти! А вы пока побеседуйте, господа, поболтайте, как выражаются в этих краях.

Она несколько натянуто улыбнулась им и вышла из дома через дверь кухонной подсобки. Грубо сколоченная лестница со ступеньками, выцветшими от солнца и дождей, спускалась во двор, покрытый в это время года короткой пожелтевшей травой.

«Я не могу носить это в себе, нет, нет, нет! Я уверена, что мадам Дельбо, милая и любезная, что-нибудь посоветует мне», — с тревогой думала она.

Андреа быстрым шагом дошла до Маленького рая. Она с облегчением увидела, что детей поблизости нет. Скорее всего, они гуляли по поселку, ставшему для них обширной игровой площадкой, где они наслаждались полной свободой.

— Кто-нибудь есть дома? — спросила она, постучав в главную дверь, которая была открыта.

— Да, входите, — ответил усталый дрожащий голос.

Это была Мирей. Экономка с перебинтованной головой сидела в плетеном кресле. Эрмин составляла ей компанию, и это успокоило гостью.

— Я вам не помешала? — уточнила она.

— Нет, что вы! — откликнулась молодая женщина. — Я только что покормила полдником нашу больную, которая скучала в гостиной.

— Вам очень больно? — спросила Андреа, сочувственно глядя на экономку.

— Мне? Да, мне сильно досталось, но больше всего меня беспокоят волосы. На кого я буду без них похожа?

— Лучше быть лысой, чем лежать на кладбище, моя славная Мирей, — возразила Андреа Маруа нравоучительным тоном. — Я так испугалась за всех вас, когда увидела, что дом мадам Лоры пожирает пламя! Мне до сих пор это снится в кошмарах.

Она нервно побарабанила пальцами по карману своего фартука, не сводя глаз с Эрмин. Примчавшись в Маленький рай в надежде получить совет, она не знала, как начать разговор.

— Что привело вас к нам? — мягко спросила Эрмин. — Мои родители отдыхают, а дети пошли к водопаду. Хотите чашечку чая?

— Нет, благодарю, мадам Дельбо. Мне нужно услышать ваше мнение.

— Я вас слушаю.

— Увы, это очень личное. Мы не могли бы поговорить наедине, на улице?

Мирей тут же сникла. Ей не хватало развлечений, и она бы охотно поучаствовала в разговоре. Но Эрмин встала и вышла вслед за Андреа из дома.

— Что случилось? — приветливо спросила она. — И прошу вас, называйте меня по имени: «мадам Дельбо» звучит слишком торжественно. Вы обучали моих детей во время войны, вы стали супругой Жозефа, который был моим опекуном, так что не стесняйтесь.

— Давайте немного отойдем. О Господи, мне кажется, я сойду с ума! Со вчерашнего дня я не нахожу себе места. С одной стороны, мне стыдно обманывать мужа, но с другой стороны, это кажется мне лучшим решением. О, дорогая мадам, помогите мне! Простите, дорогая Эрмин…

— Я не смогу вам помочь, если вы не объясните мне, в чем дело. Случилось что-то серьезное?

— Это касается Симона, старшего сына Жозефа. Вы ведь его хорошо знали?

— Он был для меня как брат. Господи, Андреа, неужели вы получили от него весточку, неужели он жив?

Дрожа от внезапно вспыхнувшей надежды, молодая певица остановилась. Но в следующую секунду спохватилась, осознав, что ее собеседница не выглядела бы так трагично, если бы речь шла о хорошей новости.

— Вы получили подтверждение его смерти? — спросила она. — Это было бы лучше для Жозефа, ведь он все еще надеется увидеть своего сына. Но говорите же, Андреа, не терзайте меня.

— Вчера почтальон вручил мне письмо для моего мужа. Оно пришло из Монреаля. А я, глупая, испугалась, что у него появилась другая женщина.

— У Жозефа? — удивилась Эрмин. — Да он практически никогда не покидает Валь-Жальбера! И потом, в его возрасте…

— О, — покраснев, вздохнула Андреа. — В этом деле он даст фору любому молодому. Чего вы хотите, я очень ревнива, а когда включаю воображение, такого себе напридумываю… Я ведь уезжаю иногда проведать свою семью. Жозеф мог этим воспользоваться…

— Значит, вы прочли это письмо?

— Да, пока Жозеф чистил хлев. О! Боже мой, что я узнала… по поводу Симона. Уверяю вас, Эрмин, это ужасно. Если мой бедный супруг прочтет это, с ним случится удар, я уверена. Держите, почитайте сами, я даже не могу вам пересказать, о чем идет речь.

— Но, Андреа, это не очень удобно.

— Умоляю вас!

Несмотря на свои колебания, Эрмин подчинилась. С первых же строк ее охватило сильное волнение.


Для месье Маруа Жозефа,

Валь-Жальбер

Позвольте представиться: Марсель Дювален, преподаватель филологического факультета в Сорбонне, Париж. В настоящее время я нахожусь в Квебеке.

Уважаемый месье, я решил написать вам это письмо, чтобы поведать о последних часах жизни вашего сына Симона, предварительно удостоверившись через компетентные органы в вашей родственной связи.

Война закончилась, но целый мир никак не может оправиться от нанесенных ею ран. К таким кровоточащим ранам помимо прочего относятся зверства, совершенные нацистами в концлагерях. Это невозможно забыть.

Я был в Бухенвальде в то же время, что и ваш сын Симон, и мы оба носили на своей одежде розовый треугольник, свидетельствующий о принадлежности к гомосексуалистам. У каждой категории заключенных был свой отличительный знак, что облегчало эсэсовцам задачу по массовому уничтожению. Я был свидетелем невероятно диких, варварских сцен, о которых не стану вам рассказывать. Каким-то чудом мне удалось выжить.

Но я считаю важным сказать вам, что ваш сын умер как герой, крича о любви к своей родине. Эти слова, которые он выкрикивал с квебекским акцентом, до сих пор звучат у меня в ушах.

«Вы все здесь палачи! Демоны! Черт возьми, я, квебекец, больше не могу жить среди вас! Подонки из СС, проклятые нацисты! Меня зовут Симон Маруа, я парень из Валь-Жальбера, дитя Лак-Сен-Жана!»

Симон крикнул все это в серое зимнее небо, когда солдаты вели его в санчасть. Поверьте, он знал, какая участь его ждет: над такими людьми, как он и я, нацисты чаще всего ставили свои омерзительные опыты. Ваш сын не собирался становиться подопытным животным. Он спровоцировал гнев своих мучителей с единственной целью: быть убитым на месте, и его голос постоянно преследует меня, этот низкий голос, выкрикивающий: «Парень из Валь-Жальбера, дитя Лак-Сен-Жана…» Я был всего лишь одним из заключенных, свидетелей происходящего, но могу вам поклясться, месье, что его поступок вызвал у меня огромное уважение.

Теперь я состою в ассоциации, которая сообщает семьям о судьбе жертв этой войны. Возможно, вы не знали, как погиб ваш сын. Столько отцов и матерей годами ждут известий о своих пропавших детях…

Хочу добавить, месье, что ни один человек не имеет права мучить, унижать и убивать другого человека на основании того, что тот принадлежит к другой расе или религии, или того, что его наклонности плохо воспринимаются простыми смертными. Я, поэт и журналист по профессии, отстаиваю свое право на гомосексуализм по примеру многих других творческих личностей.

Возможно, вашему сыну пришлось скрывать особенности своей истинной натуры, и если это так, прошу вас, не осуждайте его. Он был героем, честным человеком, не сломленным своими палачами. Как и все мы, он испытывал страх, но никогда его не показывал.

Если вы пожелаете со мной встретиться, месье Маруа, сообщаю, что через две недели я приеду в поселок Нотр-Дам-де-ла-Доре. Один из моих друзей пригласил меня к себе погостить. Днем большую часть времени я буду проводить на мельнице Демер. Отправляясь в Канаду, я решил послать вам это письмо.

С уважением,

Марсель Дювален


На конверте был указан адрес отеля. Чувствуя, как дрожат ее ноги, Эрмин поискала взглядом, куда присесть. Приблизившись к заброшенному дому, она опустилась на верхнюю ступеньку в тени обветшалого навеса.

— Боже мой, вам плохо? — участливо спросила Андреа. — Это нормально. Я сама испытала настоящий шок. И как я могу дать прочесть это Жозефу…

— Что именно повергло вас в шок? — резко спросила молодая женщина. — Да, мне стало плохо, потому что я любила Симона, как брата. Я считала его погибшим в трагическом сражении за Дьепп. А теперь я узнаю, что его отправили в один из лагерей смерти, как называет их пресса. И он покончил с собой, попав в лапы к безжалостным чудовищам.

— Разумеется, его судьба ужасна. Но, насколько я вижу, Эрмин, вас не шокировало остальное?

— Что — остальное? О, я поняла! Мне давно известно о гомосексуальных наклонностях Симона: он сам мне признался. Господи, как же он от этого страдал! Бедный парень, он ухаживал за девушками, чтобы обмануть всех, особенно своих родителей. Он менял невест каждые полгода, таким образом избегая свадьбы. Он хотел жениться на Шарлотте, искренне надеясь, что сможет вести семейную жизнь, но это оказалось слишком тяжело для него, и он предпочел пойти добровольцем в армию. Умоляю вас, Андреа, не нужно так на меня смотреть. Симон был хорошим человеком. Когда он признался мне во всем в день смерти нашей дорогой Бетти, я помешала ему совершить непоправимое. Он собирался повеситься. Я видела всю глубину его страданий и безграничного горя и смогла его утешить, убедить, что он не вызывает у меня отвращения. В тот момент я была искренна и лояльна, понимая, что он ни в чем не виноват.

Андреа Маруа поморщилась. Она продолжала стоять рядом с Эрмин.

— Но это же безнравственно! Может, вы к этому уже привыкли, учитывая среду, в которой вы вращаетесь. Я слышала, что творческие личности подвержены этому…

— Господи, не нужно преувеличивать! Действительно, некоторые актеры и певцы имеют подобные наклонности и не скрывают этого, но все же это не так распространено. Боже мой, как же я расстроена! Не знала, что их помечали розовым треугольником. Бедный Симон, как он страдал! Вдали от нас, так далеко и один, совсем один!

Эрмин спрятала лицо в ладонях. Ее сердце отчаянно колотилось в груди, а перед глазами вставали яркие образы, связанные с ее другом, братом. «Помню, он тайком повел меня смотреть на волков на холме: их вой мы слышали по вечерам. Я жаловалась, что замерзла и проголодалась, дело было зимой… А эти его милые шуточки с доброй улыбкой! Он заботился обо мне, он был моим защитником. Жозеф планировал нас поженить, чтобы из семьи не ушло ни доллара от моих будущих выступлений. Симон, мой милый Симон! Он обожал кино и был бы счастлив увидеть меня на экране!»

— Мадам Дельбо… о, простите, Эрмин. Что мы будем делать? — настаивала Андреа. — Вы согласны — Жозеф никогда не должен узнать о том, что его сын, которым он так гордится, был гомосексуалистом?

— Тем не менее ему нужно показать это письмо.

— Да, но не все письмо целиком. Сегодня утром мне пришла в голову одна мысль. Я могла бы его переписать, убрав отрывки, которые способны шокировать любого приличного человека. Затем какое-нибудь надежное лицо перепишет его еще раз. Жозеф узнает, как погиб его ребенок, ничего более. Я не смогу изменить свой почерк. Полагаю, мой муж также знает и ваш?

— Разумеется! Я несколько лет жила у Маруа и часто им писала.

Она размышляла. Симон наверняка предпочел бы держать своего отца в неведении о своих противоестественных наклонностях. К тому же Андреа была права: крайне консервативный Жозеф испытает настоящий шок, если прочтет эти строки.

— Возможно, Тошан согласится на этот подлог, — предложила она усталым голосом. — Он был в курсе проблем Симона. Он даже сказал мне по этому поводу, что индейцы не осуждают таких людей.

— Разумеется, у них же отсутствуют нормы нравственности!

— Ошибаетесь, Андреа, у них есть и законы, и принципы, но гораздо более гибкие и милосердные, чем наши. Но к чему все эти дискуссии! Нужно пожить с ними и научиться их слышать, дабы осознать, что они, вероятно, более развиты, чем мы.

Чувствуя себя выбитой из колеи, Эрмин встала. Ее сердце сжималось от ощущения пустоты и безмолвия, когда она думала о Симоне.

«Я никогда не узнаю, что он пережил в Бухенвальде. Успел ли он познать любовь? Получил ли хоть немного нежности?»

— Я подержала конверт над паром, — внезапно принялась объяснять Андреа. — Адрес отеля я оставлю, но не стану указывать имя отправителя: Жозефу необязательно знать, что этот мужчина будет находиться в Нотр-Дам-де-ла-Доре. Это не так далеко от Роберваля, можно доехать на поезде. Представьте, что случится, если мой муж захочет с ним встретиться! Все наши труды пойдут насмарку.

Ее перепуганное лицо вызвало у Эрмин раздражение.

— Наши труды? Не впутывайте меня в это дело, — холодно сказала она. — И вообще, Андреа, почему вы обратились за помощью? Вы могли бы просто сжечь это письмо, раз так боитесь последствий. Зачем вы дали мне его прочесть?

— Я не могла одна принять такое важное решение. И я доверяю вам, зная, как вы добры и тактичны. К тому же когда-то вы были частью этой семьи.

Эрмин кивнула, согласившись с обоснованностью доводов, затем протянула письмо Андреа.

— Делайте, как задумали, я поговорю об этом с Тошаном. Но поторопитесь, мой муж завтра уезжает в Перибонку.

— Спасибо, о, спасибо, Эрмин, вы настоящий ангел! Побегу скорее домой. Я ускользнула, воспользовавшись визитом этого историка. Жозеф был так счастлив поболтать с ним! Я забегу к вам сегодня вечером, перед ужином.

С этими словами Андреа Маруа направилась прочь своей походкой вразвалку — при каждом шаге размашисто колыхались ее более чем пышные формы.

Эрмин некоторое время смотрела ей вслед, затем повернула к Маленькому раю.

«Еще два часа назад я была на седьмом небе от счастья рядом с Тошаном. Мы плавали нагишом в реке, наслаждались друг другом, но появилось это письмо и напомнило мне об ужасах войны, всех этих смертях… Господи, почему? — думала она. — Я сама поеду в Нотр-Дам-де-ла-Доре и расспрошу этого Марселя Дювалена. Да, я поеду туда, как только вернусь из Квебека. Возможно, он расскажет мне больше о Симоне. Пусть я одна буду знать о том, что ему пришлось пережить. Меня это не пугает, я обязана это сделать ради памяти моего старшего брата, как он себя называл».

По ее щекам текли горькие слезы. Словно отражая ее печаль, небо внезапно потемнело, большие серые тучи затянули небесную лазурь. Несколько минут спустя разразилась гроза.

Загрузка...