Сиротка. Расплата за прошлое

Глава 12 Аромат снега

Услышав встревоженные крики Людвига, Эрмин накинула шелковый пеньюар и бросилась из комнаты. Она уже упрекала себя за то, что променяла благополучие подруги на ночь любви.

— Шарлотта в сознании? — спросила она Людвига.

— Нет, она нас не узнаёт, — с ужасом ответил молодой немец. — Что с ней?

— Возможно, инфекция.

Она не стала продолжать, но в ее голове раздались пугающие слова. Акушерка из Валь-Жальбера, принимавшая близняшек, предупреждала ее об опасности родильной горячки, способной унести жизнь молодой роженицы всего за несколько часов. Болезнь начиналась, если в интимные органы матери попадала инфекция, особенно в случае надрезов.

— Мы ведь соблюдали предельную осторожность! — простонала она. — Но зашивала ее Одина. Господи, на этот раз даже я не знаю, что делать!

Тошан присоединился к ним в комнате Шарлотты. Лицо модой матери блестело от пота. Она металась в бреду, ее черные кудри прилипли ко лбу. Одина смотрела на нее с выражением беспомощности на лице.

— Ты думаешь, это инфекция, Эрмин? — спросил метис. — Тогда нужен пенициллин. Союзники использовали его для тяжелораненых во время войны. Препарат почти доработан. Я сейчас оседлаю коня и поскачу в Перибонку. Возможно, у врача в поселке есть это лекарство.

— Да, прошу тебя, скачи как можно быстрее! — воскликнула Эрмин.

— Я довольно заурядный наездник, но другого средства передвижения у меня, к сожалению, нет.

В комнату, кутаясь в шерстяную шаль, торопливо вошла Мадлен и бросила на них удрученный взгляд.

— Киона уехала! — предупредила она. — Я не смогла ее удержать. Она вскочила на Фебуса, взяла с собой фонарик. Настоящая маленькая фурия, полная решимости!

— Черт! — разозлился Тошан. — Эта девчонка становится неуправляемой! Разумеется, она не стала спрашивать разрешения, зная, что мы ей откажем.

— Киона помчалась в Перибонку, — уточнила Мадлен. — Это она разбудила Людвига, чтобы сказать ему, что Шарлотта в опасности. Что с этим поделаешь? Нам никогда не понять эту девочку, которая видит будущее, предчувствует как жизнь, так и смерть.

Сраженная этой новой напастью, Эрмин перекрестилась, представив себе путь, который должна проделать двенадцатилетняя девочка по ночному лесу.

— Господи, а если лошадь шарахнется от какого-нибудь дикого зверя и малышка упадет!

— Думаю, она уже не малышка, — поправил ее Тошан.

— Хорошо, ты прав. Давайте займемся Шарлоттой. Мадлен, разожги огонь, нам понадобится кипяченая вода. Одина, ты ее осмотрела?

— Да, и не увидела ничего подозрительного! Должно быть, проблема внутри.

Убитый горем Людвиг сел на край кровати. Он держал Шарлотту за руку, надеясь передать ей свою силу и любовь. Эрмин решила обтереть молодую женщину прохладной водой. Это были жалкие потуги, и она это знала.

— Нам осталось только молиться, — наконец произнесла она.

Стоя в стременах, Киона побуждала Фебуса скакать быстрее. Наклонившись вперед, она чувствовала, как грива коня касается ее шеи и подбородка. Эта безумная гонка в ночи давала ей ощущение, что она может что-то сделать, бросить вызов судьбе. Возможно, она доберется до Перибонки слишком поздно, не раньше рассвета, но, во всяком случае, она будет знать, что боролась за жизнь Шарлотты.

— Вперед! — кричала она. — Вперед, Фебус!

Это было довольно неосмотрительно, поскольку на тропе местами попадались выбоины и камни. Но Фебус был породистым и выносливым животным. Дробный стук копыт по сухой земле отпугивал обитателей леса, рыскающих в поисках добычи в этот ночной час.

«Только бы не встретиться с мамой-медведицей, которую я видела как-то вечером с малышами! И не наткнуться на лося! Тошан говорил, что видел старого самца, бредущего вдоль реки». Киона хотела бы помолиться Иисусу или Маниту, чтобы избежать неприятных встреч, но ее вера угасла, уничтоженная слишком большим горем.

— Никто меня не понимает! — крикнула она. — Никто! Мама умерла, и даже если я ее вижу, это ничего не меняет, ничего, ничего! Я все равно не могу к ней прикоснуться, поцеловать ее…

Из глаз девочки хлынули слезы. Она принялась мечтать, что бает скакать так часами, днями, неделями напролет, пока не высохнут на ветру ее слезы, а остановившись, уже станет взрослой. Детство ее больше не интересовало.

— О нет! — воскликнула она на повороте. — Стой, Фебус, тише!

Из темноты возникли два желтых круглых глаза автомобильных фар. Если конь не замедлит бег, он лоб в лоб столкнется с машиной. Киона всем своим весом уперлась в седло, откинувшись немного назад, затем дернула за поводья. Фебус шарахнулся в сторону и помчался между деревьями, в последний момент избежав столкновения.

— Успокойся! Прошу тебя, остановись!

Невероятным усилием мысли она внушила ему, что он должен ей подчиниться, что ему нечего бояться. Довольно скоро красавец конь замедлил шаг. Водитель выключил мотор и спрыгнул из кабины на землю.

— Какого черта ты тут шляешься по ночам! — рявкнул он. — Но… я тебя знаю!

— Онезим! — обрадовалась Киона. — О, как мне повезло!

— Ничего себе повезло! Да ты чуть в лепешку не превратилась!

Онезим мог ворчать сколько угодно, Кионе было все равно. Провидение послало ей брата Шарлотты. По ее мнению, это был очень важный знак.

— Ты должен прямо сейчас отвезти меня в Перибонку! — воскликнула она. — К доктору, ради твоей сестры! Она родила сегодня утром красивого мальчика, но чуть не умерла.

— Черт побери! А я даже не знал!

— Сейчас у нее сильный жар.

— Ну надо же! И тебя одну отправили за доктором?

— Я самая лучшая наездница в семье. Но на грузовике мы доедем быстрее.

Не дожидаясь ответа, Киона расседлала своего коня и сняла уздечку. Затем она похлопала его по шее.

— Возвращайся домой, Фебус. Беги, беги!

Она знала, что, поступая так, вызовет всеобщую панику, что Мин с Тошаном подумают о несчастном случае, но сейчас это не имело значения. Онезим смотрел на нее с нерешительным видом, нервно почесывая рыжую бороду.

— Поехали скорее! — взмолилась она.

Здоровяк подчинился. Он часто проклинал свою сестру за ее проступок, но точно не желал ей смерти в расцвете лет. Вцепившись в руль с напряженным лицом, он развернул машину и принялся изливать Кионе душу.

— Я вычеркнул Шарлотту из своего сердца, потому что эта глупая девчонка опозорила нашу семью. Влюбиться в немца во время войны! Вступить с ним в связь, забеременеть! Этого я не могу ей простить. Но…

— Но что? — настаивала девочка.

— Тысяча чертей! Она ведь практически родилась у меня на глазах. Помню, моя бедная мать Аглая так кричала! А потом я видел, как Шарлотта растет. Она была такой миленькой, худенькой, с черными кудряшками. А к четырем годам она почти ослепла, и это меня очень огорчало.

Киона знала историю Шарлотты. Тем не менее она не перебивала Онезима. Несмотря на свой грозный внешний вид, приступы гнева и грубый голос, он был добрым человеком, который стал заложником деревенского воспитания, построенного на страхе перед Богом и кюре и основанного на моральных устоях прошлого века.

— У Шарлотты странный характер, — продолжил он. — Капризуля, кокетка и лгунья… То есть все недостатки, присущие красоткам типа нее! Но ничего не поделаешь, она моя младшая сестренка. Господь наказал ее за грехи! Говорят, Адель на всю жизнь останется калекой, а сама она, видишь, чуть не умерла.

Он надолго замолчал, о чем-то задумавшись. Голос Кионы заставил его вздрогнуть:

— Онезим, а что ты делал на лесной дороге среди ночи? Ведь она ведет только к дому Тошана!

— Какая ты любопытная! Моя жена Иветта решила собрать детские вещи, белье и пеленки. Набрался целый чемодан. Вчера она мне сказала: «Онезим, у меня больше не будет детей, но твоя сестра скоро родит, и у нее уже есть малышка Адель. Отвези все это Тошану на берег Перибонки. Твоя сестра возьмет эти вещи с собой, когда отправится к дикарям».

— Индейцы — не дикари! — возмутилась Киона.

— Этого я не знаю. Но я не мог спорить с Иветтой, иначе она бы мне плешь проела. И потом, как говорит месье кюре из Роберваля, святой человек, дети Шарлотты не отвечают за грехи своей матери. Он даже считает, что я должен уговорить свою полоумную сестру выйти замуж за этого фрица.

— Онезим, я надеюсь, ты не сказал кюре, что Шарлотта живет с немецким военнопленным?

— Нет, я же не идиот! Я называл его эмигрантом, которому Тошан дал работу на своих землях.

Киона с облегчением вздохнула. Грузовик подскакивал на каждой кочке, и его мотор издавал неприятный шум, но поселок приближался, и это радовало странную девочку, глаза которой горели нетерпением.

— Понимаешь, — продолжил Онезим, — я собирался приехать на рассвете, оставить чемодан на вашей лужайке и посигналить. А потом быстро уехать.

— Нет! Я думаю, ты зашел бы в дом выпить чашечку кофе и узнать новости о своей сестре, — предположила Киона. — Ты хотел сделать именно так.

— Черт возьми, как можно болтать с такой маленькой колдуньей, как ты? Ты прочла мои мысли, да?

— Немножко! — с улыбкой призналась она.

Час спустя, поговорив о медведях, о старом лосе и предстоящей зиме, они въехали на главную улицу Перибонки. Ватно-серое небо бледнело. Им показали, где живет доктор Дамасс, и Онезим объяснил ему, что случилось с Шарлоттой. Врач тут же взял свой чемоданчик и последовал за ним.

В это время Эрмин терзало отчаяние. Мукки, поднявшийся до рассвета, увидел Фебуса, вернувшегося без седла и упряжи.

— Если бы она упала, — утверждал Тошан, — конь был бы оседлан и взнуздан. И думаю, он бы ее не оставил. У Кионы дар вызывать у животных исключительную преданность.

— Но что же тогда произошло? — простонала Мадлен.

Он недоумевающе развел руками. Что касается Шарлотты, она пришла в себя, поскольку температура, благодаря действиям бабушки Одины, немного спала. Старая индианка полностью обмыла молодую женщину холодной водой и открыла окно.

— Я умру, да? — тихо спросила несчастная. — Людвиг, позаботься об Адели и Томасе. Мимин, купи ему, пожалуйста, билет на корабль, чтобы он мог вернуться к своей семье в Германию. Там нашим детям будет хорошо.

С глазами, полными слез, Шарлотта из последних сил пыталась организовать будущее, в котором, как она считала, ей уже не будет места.

— Я хочу, чтобы меня похоронили в Валь-Жальбере, рядом с мамой. Посадите на моей могиле куст белых роз и поставьте самый простой деревянный крест. Людвиг, я бы так хотела исповедаться… Но священник сюда не приедет, я знаю. Мадлен, ты такая набожная, выслушай исповедь про все мои грехи и молись за меня, много молись! Мне понадобится столько молитв там, наверху…

Эрмин беззвучно плакала, сидя на краю кровати. Все домочадцы окружили Шарлотту: Акали, Лоранс, Мари-Нутта и Мукки. Тошан взял Констана на колени, поскольку мальчика разбудили хождения взад-вперед. Одина укачивала Томаса у своей груди. Младенец выпил две бутылочки сладкой воды, и, похоже, ему нравился этот напиток.

— Вы слышите? — внезапно воскликнул Мукки. — Шум мотора! Я схожу посмотрю!

Подросток бросился на улицу. Остальные устремились в сторону крыльца вслед за ним, все, кроме Людвига и Одины, оставшихся у постели роженицы. К дому шел мужчина в сером костюме и шляпе, с черным чемоданчиком в руке, его сопровождали Онезим Лапуант и Киона.

— Доктор Дамасс, — узнала его Эрмин. — Слава Богу!

Однако она застыла на месте от нахлынувших эмоций, поскольку именно этот врач семь лет назад выписывал ей разрешение на захоронение ее маленького Виктора. Она снова вспомнила, как с нестерпимой болью в душе и во всем теле направлялась вместе с Тошаном к поселку для выполнения необходимых формальностей. «Этой осенью Виктору исполнилось бы семь лет», — подумала она, пытаясь представить себе ребенка в этом возрасте.

Смерть новорожденного сына была ее незаживающей раной. Она подавила волнение, чтобы проводить доктора в большую комнату. Продрогшая Шарлотта встретила их слабой улыбкой.

— Я должен вас осмотреть, мадам, — сказал он. — Полагаю, это муж. Ему придется выйти. И закройте окно.

Было позволено остаться только Эрмин. Испытывая тревогу, она отвернулась во время осмотра. Диагноз пугал ее заранее.

— Ну что ж, родильная горячка не проявляется так быстро после родов, — громко заявил доктор, — это не она. Но все же я назначу этой молодой даме пенициллин, для профилактики. Чудодейственный препарат!

— Да, о нем все говорят, — согласилась Эрмин.

— Мы начали использовать его в терапии не так давно. До войны пенициллин служил в основном для обработки хирургических инструментов. Но все меняется! В борьбе с инфекциями это вещество дает удивительные результаты.

— Но что тогда со мной такое, доктор? — забеспокоилась Шарлотта.

— Боже милосердный! У вас были такие тяжелые роды, если верить рыжеволосой девочке, с которой мы разговаривали в дороге. Появление молока тоже может вызвать температуру, но для этого еще рановато. Вам нужно больше пить — бульона, чая — и соблюдать постельный режим в течение нескольких дней, вплоть до трех недель. И главное, никто не должен нарушать ваш отдых.

— Значит, ее жизнь вне опасности? — спросила Эрмин, не осмеливаясь радоваться.

Не считаясь с указаниями доктора Дамасса, в комнату вошла бабушка Одина. На руках она держала младенца.

— Отец сказал, что нужно осмотреть его ребенка, — холодно сказала она.

— Я бы и сам догадался, — усмехнулся доктор. — Кстати, а кто делал надрез мадам и так виртуозно его зашил? Хорошая работа.

Старая индианка буркнула: «Это я!», бросив на врача высокомерный взгляд.

— Я работаю с кожей с восьми лет, — добавила она.

Этот комментарий вызвал у Эрмин улыбку, но Дамасс широко раскрыл глаза от удивления. «Куда я попал? — подумал он. — Индейцы трех поколений, блондин, похожий на датчанина или бельгийца, и эта странная девочка, рыжая с медовой кожей, настоящее чудо генетики…»

Однако до него доходили некоторые слухи о метисе Тошане Дельбо и его доме в глубине леса. Это объясняло такие детали, как шкуры вместо ковров и пестрые ткани на стенах.

— У вас красивый дом, — вежливо сказал он. — Когда-то здесь была хижина золотоискателя, не так ли?

— Да, это так. Мой супруг построил все это своими руками, за несколько лет, — подтвердила Эрмин.

Доктор покачал головой, приступая к осмотру маленького Томаса.

— Крепкий малыш, которого пора начинать кормить грудью, — заверил он. — Ну что ж… Я оставлю лекарство для вашей больной. Одну таблетку дадите в полдень, вторую — завтра. Температура спала, теперь ей нужен только покой, отдых и здоровая пища.

Пока он убирал свои инструменты, Шарлотта протянула руку к Эрмин, легонько сжав ее пальцы:

— Мимин, я все еще брежу? Мне чудится голос моего брата совсем рядом.

— Онезим действительно здесь! Он привез доктора Дамасса.

— И должен отвезти меня назад в Перибонку, — добавил врач.

— Мой брат! — разволновалась Шарлотта. — Значит, он видел своего племянника. Эрмин, не могла бы ты попросить его прийти поговорить со мной?

— Хорошо.

Она не строила иллюзий по поводу ответа Онезима, известного своей непримиримостью в соблюдении приличий. Он так часто повторял, что никогда не простит свою сестру! Молодая женщина вошла в кухню, и ее взору открылась невероятная сцена. Рыжеволосый здоровяк и Людвиг сидели друг напротив друга и пили кофе, который приготовила им Акали.

— Как она? — спросил молодой немец.

— Доктор утверждает, что с Шарлоттой все в порядке, — весело сообщила Эрмин. — И ребеночек абсолютно здоров. Мы можем наконец вздохнуть спокойно.

— Слава Богу! — обрадовалась Мадлен.

— Что ж, значит, я могу отправляться обратно, — проворчал Онезим. — Скажите моей сестре, что я привез ей полный чемодан вещей от Иветты. И еще передайте, чтобы она скорее выходила замуж, нельзя жить во грехе!

Эрмин коснулась его плеча решительным и дружеским жестом.

— Дорогой мой Онезим, Шарлотта хочет вас видеть. Я не знаю, как вы оказались в наших краях, но, раз уж вы здесь, то не можете уехать, не поговорив с вашей сестрой. Она ведь и правда чуть не умерла.

— Это доставит ей удовольствие, месье, — подтвердил Людвиг, впечатленный размерами здоровяка и его насупленным видом.

— Вас забыли спросить! — рассердился Лапуант. — Радуйтесь, что я не врезал вам по физиономии за то, что вы обесчестили мою Шарлотту!

— Мир людям доброй воли! — воскликнула появившаяся в дверях Киона. — Так ведь написано в святых книгах, Мадлен?

— Нечего вести себя как ни в чем не бывало! — вмешался Тошан. — После своей ночной вылазки ты заслуживаешь строгого наказания.

— Но, папа, Киона поступила правильно! — возразила Лоранс. — Она должна была предупредить доктора. Каждая секунда была на счету.

— Да, она совершила подвиг, — присоединилась к ней Мари-Нутта. — Ее нужно похвалить и наградить.

Ко всеобщему удивлению, Онезим расхохотался. Он показал пальцем на Тошана:

— Дельбо, вам никогда не справиться с этим женским царством!

С этими словами он поднялся со скамьи, мигом посерьезнев. Эрмин умоляюще смотрела на него своими красивыми голубыми глазами.

— Хорошо, я пойду к ней. Где ее комната?

— Идемте, я провожу. И оставлю вас наедине.

Врач задержался возле своей пациентки. Он столкнулся с ними на пороге комнаты.

— Не могли бы вы подождать пару минут, доктор? Я хочу поговорить немного с Шарлоттой, ведь она моя родственница, — объяснил Онезим.

— Может, пока выпьете кофе или чаю? — предложила Эрмин.

Тот с удовольствием согласился, поскольку его буквально вытащили из постели на рассвете. Брат и сестра остались в комнате одни.

— Здравствуй, Онезим, — пробормотала Шарлотта.

Он смотрел на нее, не решаясь подойти к кровати. Она изменилась: похудела, загорела. Ее волосы были длиннее, чем раньше. На руках она держала своего ребенка.

— Я смотрю, ты не стала краше, — констатировал он.

— Спасибо за комплимент! — усмехнулась она. — А ты поправился. Что, Иветта научилась готовить?

— Нет, что ты! — рассмеялся он. — Я часто перекусываю в ресторане возле завода, где работаю. И мне неплохо платят.

Шарлотта присоединилась к его смеху и протянула руку.

— Подойди ближе, Онезим! Я так счастлива тебя видеть. Наконец-то ты согласился со мной поговорить.

— Ты правда рада?

— Конечно! Провести пять лет вдали от всех — не так-то просто, но это был мой выбор.

Он решился приблизиться к постели. Там он опустился в кресло, в котором обычно сидела, присматривая за молодой матерью, Одина.

— Я не мог отказать тебе, Шарлотта. На тебя и так свалилось столько бед! Возможно, Господь наказывает тебя за грехи, но этого мы никогда не узнаем. Можно спросить об этом маленькую ведьму Киону. Я чувствую себя неловко, когда она рядом.

— Онезим, Киона — это ангел-хранитель. Я очень ее люблю. Он прищурился, глядя на покрытый светлым пушком затылок своего племянника.

— Как ты его назвала?

— Томас.

— Месье кюре велел мне тебя простить. Я не против, но при одном условии. Тебе нужно выйти замуж за твоего фрица.

— Не называй его фрицем! Его зовут Людвиг, и он никому не сделал ничего плохого. Разве он виноват в том, что его мобилизовали в самом начале войны? А потом сразу взяли в плен и отправили сюда, в лагерь? Мы обязательно поженимся позже, Онезим. Его положение ненадежно, у него нет документов. Я не хочу, чтобы его посадили в тюрьму или отправили в Германию.

— Если вы просто придете к кюре, он не будет требовать документов, зато ты будешь чиста перед Богом и церковью.

Шарлотта вздохнула, решив не упоминать о том, что Людвиг протестант.

— Мы обязательно это сделаем, брат, — произнесла она детским голосом. — И я приглашу тебя на праздничный обед. С Иветтой и мальчишками. Как они поживают?

— Настоящие маленькие чудовища! Я воспитываю их ремнем, иначе они наделают глупостей. Конечно, им повезло больше, чем твоей бедной Адели. Какое же проклятие эта болезнь…

— Она ведь почти выздоровела, — возразила Шарлотта.

— Да, но останется калекой на всю жизнь, — вздохнул он.

— Что? Что ты такое говоришь? Адель не калека, Людвиг сказал бы мне об этом, и Эрмин тоже!

Онезим понял, что допустил оплошность. По всей видимости, его сестре о судьбе девочки ничего не сказали. Он смущенно поскреб бороду.

— Я узнал об этом от месье Шардена вчера утром, когда он возвращался из больницы. Господи, на нем лица не было! Я думал, ты в курсе.

Сжав губы, Шарлотта отрицательно помотала головой. Однако ей все было понятно.

— Когда Эрмин и Людвиг приехали, у меня были схватки и я вопила, как зверь в агонии. Они не осмелились сообщить мне плохую новость. Это лишило бы меня последних сил. Но теперь я знаю… И потом, калека — слишком громко сказано. Что у нее повреждено?

— Нога, насколько я понял.

— Ну и что? — заметила она. — Ногу можно спрятать под красивым платьем, это не мешает наслаждаться жизнью. Моя малышка увидит закаты над рекой, сможет слушать пение птиц на рассвете. А я буду любить ее еще сильнее. Слышишь, Онезим? Она никогда ни в чем не будет нуждаться! Разве искривленная ножка помешает ей играть в куклы или читать книжки с красивыми картинками? Я стану так баловать свою принцессу, что она и думать забудет о своем увечье. Видишь, Онезим, это только придает мне решимости! Я выздоровлю и возьму свою кроху сюда, чтобы ласкать ее, обещать, что она будет счастлива. О Господи, как бы я хотела прижать ее к груди, вместе с Томасом! Нужно было привезти мне ее. Я ее мама, я одна способна ее защитить!

Вырвавшееся из груди рыдание заставило Шарлотту замолчать. Побледнев, она разрыдалась в голос, с трудом переводя дыхание.

— Ну что ты, успокойся, иначе у тебя не будет молока для мальчика. Шарлотта, держись!

Не зная, куда девать свое огромное тело, здоровяк присел на край кровати. Он погладил сестру по щеке, вытирая ей слезы. Она схватила его руку и поднесла к губам. Это была тяжелая мозолистая рука, испещренная сероватыми трещинками и бурыми пятнами от машинного масла. Но Шарлотта помнила о своем грустном детстве, когда она была почти слепой и старший брат водил ее по улицам Валь-Жальбера.

— Спасибо, что ты здесь, Онезим, спасибо! Ты мой единственный родной человек!

Ей удалось приподняться и, с ребенком на руках, прижаться к нему.

— Прости меня, прости! — всхлипнула она. — Я опозорила тебя, принесла тебе столько волнений. Но я наказана за это, да, жестоко наказана!

В комнату без стука вошла Эрмин, привлеченная плачем своей подруги. Она увидела, как Онезим тихонько баюкает Шарлотту, с нежностью, неожиданной для этого грубого и вспыльчивого мужчины.

— Я беспокоилась, — сказала она в качестве извинения. — Доктору пора ехать, а тебе, Лолотта, нужно отдохнуть.

— Я все равно собирался уезжать. До скорого, сестренка. Выздоравливай скорее!

Он поспешно вышел. Шарлотта откинулась на подушку, не переставая всхлипывать.

— Я знаю правду об Адели, — с горечью произнесла она. — Вы не могли мне ее сказать… Я вас не виню.

— О Господи! — вздохнула Эрмин. — Прошу тебя, успокойся.

К ним присоединился Людвиг. Он все слышал и поспешил утешить свою возлюбленную. Вскоре они плакали уже оба. Эрмин со сжавшимся сердцем оставила их.

В тот день было много разговоров. За обеденным столом обсуждалось примирение Шарлотты и Онезима, который оказался не таким уж грозным. Поговорили также о визите доктора Дамасса. Но главный интерес вызывала Киона. Ей пришлось рассказать о том, что побудило ее оседлать Фебуса и умчаться в ночь.

— Я проснулась, не в силах унять дрожь. Мне приснился сон, который я помню в мельчайших подробностях. Тала, моя любимая мамочка, говорила мне, что вокруг бродит смерть. Я сразу подумала о Шарлотте и пошла в ее комнату. Она стонала и была вся такая горячая. Я разбудила Людвига и пообещала ему привезти доктора. Мадлен хотела меня удержать, но я ее ослушалась. Я быстро оседлала коня и поскакала в Перибонку.

Девочка также поведала о том, как встретила на дороге Онезима, а еще о том, что Фебус чуть не врезался в грузовик. Все вздрогнули от ужаса.

— Со мной не могло случиться ничего плохого, — заверила она с улыбкой. — Я выполняла священную миссию!

Она произнесла это очень серьезно, ее прелестное личико медового цвета было преисполнено достоинства, янтарные глаза светились гордостью. Все, от мала до велика, смотрели на нее с инстинктивным почтением. Киона казалась им сверхъестественным существом, чем-то вроде сказочной феи, мудрой и лукавой, призванной спасать простых смертных либо, наоборот, причинять им страдания.

Мукки разрушил чары, задав вполне уместный вопрос:

— Но зачем тебе надо было прыгать на коня, если ты умеешь перемещать свой образ в пространстве и даже разговаривать с теми, кого видишь?

— Какой ты глупый! — прыснула она со смеху. — Я ведь никогда не видела доктора Дамасса, не знала, где он живет. Если бы я даже смогла там появиться, это вряд ли убедило бы незнакомого человека. И потом, это работает только с теми, кого я очень сильно люблю и с кем связана кровными узами. Я давно это поняла.

— В таком случае не очень-то практичен твой дар, — пошутил подросток.

Эрмин понимала, о чем говорит Киона. Ее сводная сестра часто являлась ей, чтобы сообщить об опасности или несчастье. Она смогла также показаться Тошану, когда тот был в Европе, участвуя в движении Сопротивления.

— Никто не будет тебя наказывать, Киона, — сказала она, — но больше так не делай. Я ужасно перепугалась, когда Фебус вернулся сюда один, без седла. К тому же, по утверждению доктора, Шарлотте не грозила серьезная опасность. Просто поднялась температура после родов.

— Хорошо то, что хорошо кончается, — подвел итог Тошан. — Кстати, нужно сходить туда и забрать седло и упряжь. Мукки, идем со мной, заодно прогуляемся.

Они вышли из дома, со смехом подталкивая друг друга. Все в очередной раз отметили их невероятное сходство. Мадлен улыбнулась:

— Яблоко от яблони недалеко падает!

Акали кивнула первой, затем послышался одобрительный хор голосов. Успокоившись после долгих часов волнений, Эрмин сообщила, что на ужин следует устроить маленький пир.

— Жареная форель и оладьи! И суп!

Приготовление ужина оправдало ожидания молодой женщины, которая могла наконец приступить к своей роли хозяйки дома. Шарлотта, еще очень ослабленная, получила целый поднос еды, из которой осилила лишь половину. В этот вечер все улеглись рано, освободившись от мучительной тревоги, терзавшей их в течение двух дней.

Положив голову на плечо мужа, Эрмин лежала с мечтательным видом. Они открыли окно, снабженное москитной сеткой: ночь была ясной и звездной. Из леса, окружающего их дом, доносились тысячи едва уловимых звуков: хруст веток, слабые крики, уханье совы. На берегах Перибонки обитало множество животных и птиц. Супруги давно привыкли к этим ненавязчивым ночным концертам.

— Зря Онезим сказал своей сестре про увечье Адели, — наконец произнес метис.

— Она все равно рано или поздно узнала бы об этом. На самом деле Шарлотта нормально отреагировала. Я думала, она впадет в отчаяние, но нет. Для нее главное, что ее дочь жива.

— И это правильно.

Тошан нежно прикоснулся к ее губам. Она ответила на его поцелуй. Они оба лежали обнаженные, больше жаждущие нежности, чем удовольствия.

— Ты устала, Мин, — прошептал он ей на ухо. — Тебе нужно отдохнуть — со вчерашнего дня ты не знаешь покоя. Завтра мы проведем время со своими детьми. Сходим все вместе на речку, искупаемся.

— О да… Я бы очень этого хотела. Я засыпаю, любимый. Разбуди меня на рассвете поцелуем…

Он взволнованно улыбнулся в темноте. Эрмин по утрам была ласковой, томной после сна, теплой и зовущей.

— Обещаю! — тихо сказал он.

В соседней комнате Мадлен молилась, стоя на коленях на лосиной шкуре, с четками в руках. Констан спал, посасывая большой палец, в маленькой деревянной кроватке.

«Спасибо, Господи, что уберег Шарлотту и ее ребенка. Спасибо, Пресвятая Богородица, что хранишь пас, бедных грешников. Мое сердце переполнено благодарностью за вашу доброту».

Индианка перекрестилась с меланхоличным видом. Она ежедневно проявляла терпение, доброжелательность, самопожертвование, но порой ее охватывали сомнения и глубокая грусть. Несмотря на свою нерушимую веру, Мадлен задавалась вопросом о правильности своего жизненного выбора. «Сколько еще я увижу женщин, рожающих прелестных малышей, зная, что мое чрево больше не будет носить ребенка? Я счастлива быть приемной матерью Акали, но никогда не забуду свою малышку, которая умерла вдали от меня, у сестер в Шикутими».

В ранней юности Мадлен была изнасилована одним из полицейских, которому поручили отвезти ее в пансион для индейских детей. Позже, еще подростком, родители выдали ее замуж за грубого и деспотичного мужчину из их народа. Опыт физической любви, агрессивной и болезненной, стал причиной ее повышенной набожности. Тем не менее ей до сих пор случалось мечтать о замужестве. «Я вполне могла бы найти мужа, — говорила она себе, натягивая длинную ночную рубашку из серого ситца, с застежкой на воротнике. — Я еще не старая, не уродливая. Но кто заставит мое сердце биться быстрее?»

Она легла, аккуратно натянув одеяло до подбородка, положив руки ладонями вниз по обе стороны от своего тела, которое никогда не дрожало под ласками. «Я так глупо влюбилась в Пьера Тибо десять лет назад, это было огромной ошибкой. Во-первых, он был женатым человеком, отцом семейства. Во-вторых, он уже тогда много пил. Мин утверждает, что сейчас он и вовсе опустился. Жена выгнала его из дома».

Индианка мельком вспомнила лицо Овида Лафлера. Тошан не так давно намекнул ей, что она могла бы попытать счастья с ним. Но, несмотря на свою обольстительность, образованность и преданность народу монтанье, Овид внушал Мадлен лишь искреннее уважение.

«Если бы я могла полюбить кого-нибудь из моего народа, такого же достойного и доброго мужчину, как Шоган! Брат мой, я даже не смогла с ним попрощаться… Он умер. Боже, прими его душу!» Она снова принялась молиться. Суматоха, поднявшаяся вокруг тяжелых родов Шарлотты, заглушила ее боль по безвременно ушедшему старшему брату. Но теперь та вернулась с новой силой. Уткнувшись в подушку, Мадлен зарыдала.

По другую сторону коридора Акали, Киона, Лоранс и Мари-Нутта только что задули свечу, которая освещала комнату, пока они укладывались спать. Четыре девочки наболтались вволю, расчесывая друг другу волосы. Большую часть времени заплетенные в косы или собранные в пучок, теперь они свободно струились по их плечам и спинам, облаченным в белые ночные сорочки. У каждой девочки была своя узкая железная кровать. Устав не меньше взрослых от тревожных событий дня, они пожелали друг другу доброй ночи и теперь хранили молчание, что не мешало бродить их мыслям.

Лоранс вспоминала вчерашнюю дорогу в машине Овида Лафлера: она могла часами любоваться его изящным профилем, поджидая момента, когда он бросит на нее взгляд в зеркало заднего вида. И какой взгляд! Его глаза были цвета молодой весенней листвы.

«Через три года мне исполнится шестнадцать, — подсчитала она, — в этом возрасте мама вышла замуж за папу. Овид намного старше меня, но меня это не смущает. Он такой красивый и умный!»

Она улыбалась, представляя себя в белом платье, с венком из цветов апельсинового дерева. «Он будет преподавать, а я — готовить ему вкусную еду. И рисование я не брошу. Я смогу продавать свои акварельные пейзажи и зарабатывать себе на жизнь. Конечно, сначала он должен влюбиться в меня. Он ведь до сих пор не женат». Ей бы хотелось, чтобы эти три года ожидания прошли скорее.

Акали не мечтала о том, чтобы стать невестой. Она хотела учиться, чтобы впоследствии обучать детей народа монтанье. Травма, которую она получила в мерзком пансионе, откуда ее вытащила Эрмин, не прошла без следа. Из-за этого она не доверяла религии белых и отдавала предпочтение историям бабушки Одины. Девочка видела себя стоящей перед классом в черной юбке и белой блузке, со стопкой учебников на столе. «Я буду доброжелательной, терпеливой и спокойной учительницей», — пообещала она себе.

Что касается Мари-Нутты, то она как раз спрашивала себя, чем займется в жизни. С тех пор как Овид Лафлер задал ей этот вопрос, она пыталась что-нибудь придумать. Но ее ничто по-настоящему не интересовало. «Я не хочу выходить замуж, рожать детей и заниматься домом, как говорит Иветта, важно поджимая губы. Нет, мне хочется остаться свободной, — думала она, покусывая ноготь большого пальца. — Я могла бы стать медсестрой… Нет, иногда бывает очень неприятно заниматься больными. Учительницей я быть не хочу, наверняка Лоранс выберет эту профессию, может, Акали и Киона тоже».

На самом деле Мари-Нутту не привлекали младенцы и дети в целом. Животные тоже ее не вдохновляли. «Чем же я буду заниматься?» — встревожилась она и схватила за руку Киону, лежавшую на соседней кровати.

— Эй! Кио! Скажи, ты случайно не видишь, кем я буду, когда вырасту?

— Не смей коверкать мое имя, Нутта! — рассердилась девочка. — И вообще, отстань! Я ничего не вижу. Ты довольна? Никем ты не будешь. Дай поспать!

Раздосадованная, Мари-Нутта представила себе довольно тоскливое будущее, без мужа, без детей и профессии, а значит, и без доллара в кармане. Ей оставалось рассчитывать только на милость своих родителей.

— Киона, — тихо спросила она снова, — если ты не видишь моего будущего, это значит, что я скоро умру?

В ответ она получила шлепок по руке, за которым последовала оскорбительная реплика:

— Нет, это значит, что ты будешь сидеть посреди пустого места и грызть ногти, которые у тебя и без того в плачевном состоянии.

— Тише! — прошептала Акали. — Когда вы будете учиться в интернате, вас будут наказывать за разговоры в спальне.

— Придумала! — торжествующе воскликнула Мари-Нутта. — Я открою магазин, да, небольшую лавку с разными красивыми вещами, украшениями, платками и духами. В Квебеке или в Шикутими.

Обрадовавшись, она успокоилась и закрыла глаза, чтобы лучше представить свой магазин: деревянные стены, выкрашенные в зеленый и розовый цвета, искусно сделанные полки и красивая витрина для дорогих флаконов. Две минуты спустя она уже спала.

Киона поняла это, прислушавшись к ее дыханию. Лоранс тоже уснула. Акали еще бодрствовала, но странную девочку это не беспокоило. Как обычно, ложась спать, она, как заправский ученый, анализировала все, что необычного случилось с ней за день, паранормального, по выражению ее отца. «Я снова видела маму, но на этот раз во сне. Она сказала мне, чтобы я вставала и шла спасать Шарлотту. Но я могла увидеть этот сон просто потому, что Мин очень тревожилась за Шарлотту и велела всем щупать ее лоб, чтобы убедиться, что у той нет температуры. Я также почувствовала, что Онезим хочет увидеться со своей сестрой. Увы! Это ничего не доказывает. Любой старший брат, даже очень разгневанный, может решиться на прощение».

Все чаще и чаще Киона задавалась вопросом о своем мистическом даре. Тайком она прочла книги об этом феномене, которые покупал Жослин. Обладая не по годам развитым умом, она старательно запоминала все, что с ней происходило.

«Билокация — это точно, — размышляла она. — Мин видела меня в Квебеке на этой большой террасе возле “Шато Фронтенак”. И в других местах тоже. Тошан также видел меня во Франции. Но что касается остального…»

Остальное! Киона думала о покойниках, которые показывались ей без предупреждения, в любом месте, как, например, Симон Маруа в доме Лоры Шарден, Бетти в глубине кладбища тем зимним вечером в Валь-Жальбере. Были также сцены жизни бывшего рабочего поселка, красочные, живые и шумные, появлявшиеся за одну секунду. Она невольно являлась их частью. И это ее пугало.

«Может, это просто галлюцинации, — надеялась она всей душой. — И я больна, редкой и еще неизвестной болезнью. Поэтому я вижу все эти вещи. Я не открывала двери в прошлое, нет! Это невозможно».

По ее щекам текли слезы. Она вытерла их яростным движением. «Я никогда не смогу вернуться в Валь-Жальбер. А ведь я так люблю Маленький рай, своего отца. Но если я вернусь туда и увижу Эрмин в своем возрасте, меня это убьет, я знаю. И никто не может прийти мне на помощь. Хотя нет, мой отец понял, до какой степени я напугана».

Это была истинная правда. Жослин уловил в глазах дочери глубокое отчаяние и невыразимый ужас. По этой простой причине он согласился отвезти ее на берег Перибонки. «Дорогой папочка, спасибо! Завтра я напишу тебе длинное письмо, чтобы сказать, как я тебя люблю!»

Киона взволнованно вздохнула. Она коснулась медальона, когда-то принадлежавшего прабабке ее отца, Альетте, которую считали колдуньей и которой пришлось эмигрировать в Канаду из своих родных пуатьерских болот, расположенных по другую сторону океана.

«Мамочка, защити меня! — взмолилась она. — Я хочу быть как все, больше ничего не видеть, ничего не предчувствовать!»

Но Тала-волчица оставалась невидимой. Однако в следующую секунду перед глазами Кионы промелькнул другой образ. Она тут же узнала Делсена, мальчика-монтанье, которому помогла сбежать из пансиона. С тех пор прошло четыре года, но она его помнила, уверенная, что их судьбы связаны. Он плавал посередине реки, его влажные черные волосы блестели на солнце. На долю секунды он с улыбкой повернулся к ней, затем исчез.

— О нет, Делсен! — воскликнула она. — Нет!

— Тише! — снова раздался голос Акали. — Спи, Киона!

— Извини, мне приснился сон…

Шарлотта слышала крик девочки, поскольку их спальни находились рядом, а деревянная стена была довольно тонкой. Она прислушалась, но в соседней комнате воцарилась тишина. Молодая мать легонько коснулась губами лба своего малыша, который жадно сосал грудь. Людвиг с восхищением смотрел на них, лежа рядом на большой кровати.

— Наш сын гурман! — улыбнулся он.

— И такой же красивый, как ты.

— Я так счастлив, что у меня теперь есть моя собственная маленькая семья! Не волнуйся, я скоро привезу Адель, чтобы она познакомилась со своим братом.

— Он-то не будет хромать. О Людвиг, я выдержу удар, когда увижу свою куколку, но мое сердце разрывается от боли. Наша бедная малышка, за что судьба ее так наказала? У Констана и Луи нет никаких осложнений! Думаешь, это Божья кара?

— Так сказал твой брат Онезим, и ты сама немного в это веришь. Не нужно, милая, мы не сделали ничего плохого, мы ведь так сильно любим друг друга.

Тяжелая жизнь, которую вела эта молодая женщина с момента своего побега из Валь-Жальбера, закалила ее. С осунувшимся лицом, обветренным и загорелым, Шарлотта больше не походила на беззаботную хорошенькую, но своенравную девушку, которая нередко выводила из себя окружающих. Вот и сейчас она в очередной раз, не жалуясь, встречала новое испытание.

— Нам нужно быть осторожнее, чтобы избежать еще одной беременности, — решительно заявила она. — Нашим малышам будет слишком тяжело жить в горах.

— Тошан дает нам приют на всю зиму, — ответил Людвиг. — А потом, если хочешь, мы можем поехать в Германию, на мою родину. Мои родители будут счастливы принять нас у себя. Мать испечет для тебя шоколадный пирог, с засахаренной вишней внутри, а отец сделает для своих внуков деревянные игрушки.

Она взволнованно посмотрела на него, по-прежнему без памяти влюбленная.

— Меня ничего здесь не держит, Людвиг, — заметила она. — Если у нас все получится, я поеду с тобой.

Он поблагодарил ее ангельской улыбкой. Она подумала, что это самый красивый мужчина на земле и что она его обожает.

— Томас уснул, — сказала она. — Я тоже посплю, у меня совсем не осталось сил.

— Спи, любимая. Я погашу свечу.

Шарлотте понравилась темнота. Теперь она могла беззвучно плакать, сжимать кулаки и проклинать судьбу.

«О да, у меня больше не будет детей, — думала она. — Терпеть такой ужас каждые два года, ходить с безобразным животом и огромной грудью, ну уж нет! Я слишком много страдала и до сих пор страдаю. Одина меня всю искромсала и снова зашила. Кошмар! Больше никогда! Но, главное, я не хочу потерять Людвига. Другая женщина, более красивая и молодая, может его соблазнить».

По этой причине она предпочла бы еще несколько лет пожить в глубине лесов, на каменистых тропах, где Шоган разбил свое стойбище. Но Германия манила ее к себе. Родители Людвига были хорошими людьми. Они жили на окраине маленького городка, в своем доме. «Посмотрим, — решила она. — Главное — быть вместе с любимым и детьми, а где — все равно».

Шарлотта глубоко вздохнула и тут же почувствовала на своих волосах нежное прикосновение руки Людвига.

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Ничего не бойся, милая, мы обязательно будем счастливы.

В ответ она тихо всхлипнула.

Устроившись спать на кухонном полу, старая Одина слышала приглушенный разговор Людвига и Шарлотты. Она оставила их наедине, в узком семейном кругу. Со своей скамьи Мукки помахал ей рукой.

— Должно быть, они переживают из-за Адели, — тихо сказал он бабушке.

— Конечно, переживают. Я тоже. Спи, Мукки. Завтра отец обеспечит тебя работой.

— Я знаю, бабушка.

Он еще немного поворочался, подтянул одеяло на плечи и закрыл глаза. В ту же секунду Мукки увидел Акали — такой, какой она была вечером, в золотистых лучах заката. Он помогал ей жарить форель на костре возле дома. Ее движения были уверенными и грациозными. Он был покорен ее гладкими черными волосами и медной кожей.

«Очаровательная Акали, красавица Акали!» — промурлыкал он про себя.

Когда она наклонилась, чтобы посолить рыбу, он заметил в вырезе ее блузки темную впадинку между двумя прелестными округлостями. Это его околдовало, равно как и ее темно-красные губы и высокие скулы. Акали не подозревала, что у нее появился первый поклонник. На пороге своего четырнадцатилетия, которое семья собиралась отпраздновать в следующем месяце, Мукки влюбился.

Эрмин с удивлением смотрела на календарь, висящий над буфетом. Со дня рождения Томаса прошло уже две недели, а ей казалось, что все случилось только вчера. Она поделилась этими мыслями с Мадлен, которая чистила картошку для ужина.

— Время здесь летит так быстро, я его даже не замечаю!

— Потому что ты всегда чем-нибудь занята, вместе с мужем и детьми. Однако приближение осени уже ощущается. Вечера становятся все более прохладными. И купания в Перибонке закончились…

— Нужно будет завтра усадить Шарлотту в шезлонг, хотя бы ненадолго. После обеда на улице так хорошо.

— После всего, что ей пришлось вынести, и учитывая, сколько крови она потеряла, Одина считает, что ей нужно отдыхать не меньше месяца.

— Это так, но она уже набралась сил и выглядит не такой бледной. Я бы посоветовала ей немного походить. Ой, слышишь, курица кудахчет? Наверное, снесла яйцо. Пойду покажу его Констану.

Тошан выполнил задуманное и построил курятник. Он неустанно трудился с утра до ночи, чтобы его семья ни в чем не нуждалась зимой. Вместе с Мукки они ходили на охоту и рыбалку, коптили мясо и рыбу на деревянных решетках над горящей травой и мхом. Вот и сегодня он с утра пораньше на лошади отправился в поселок. Когда он вернется, с боков Фебуса будут свисать сумки с горохом, салом, фасолью, мукой и сухим молоком.

— Мой муж с удовольствием ведет жизнь первопроходцев, — сказала Эрмин, стоя на пороге дома. — Я так за него рада! Он не создан для городов и светских вечеринок.

— Нет, его место здесь, — согласилась Мадлен.

Пухленький белокурый Констан играл, сидя на полу. Мальчик складывал друг на друга кубики, которые потом опрокидывал ударом кулачка. Он весело смеялся всякий раз, когда пирамида рушилась.

— Иди сюда, мой хороший, — сказала ему мать. — Пойдем проведаем курочек. И может быть, увидим, как возвращается папа.

— Нет! — ответил ребенок.

— Ты только это и умеешь говорить! «Нет», всегда только «нет»! Мадлен, он должен нормально разговаривать в этом возрасте.

— Он уже говорит «мама», «папа» и «Мукки». Не волнуйся, скоро он будет вовсю лопотать.

Эрмин не любила принуждать к чему-либо своих детей. Она вышла из дома одна, радуясь ясному небу, прохладному воздуху и последним солнечным лучам, освещавшим листву деревьев. Одетая в клетчатую рубашку и джинсы, которые быстро входили в моду, с собранными в хвост волосами, без следов макияжа на лице она выглядела очень юной. Мягкая улыбка освещала ее красивое лицо.

Курятник был возведен напротив дровяного сарая и огорожен прочной решеткой. Ночью куры забирались в небольшой домик на сваях. На Мукки была возложена обязанность закрывать кур каждый вечер, что он охотно делал. С наступлением сумерек вокруг начинала рыскать лисица: старший брат показывал ее Констану.

С опушки леса доносился смех, Эрмин различила светлые силуэты. Четыре девочки собирали хворост, чтобы было чем разжигать огонь в долгие зимние вечера. Мадлен попросила Акали набрать черники.

— Кажется, и Мукки с ними, — заметила Эрмин. — А мне сказал, что пошел на рыбалку. Видимо, передумал.

Она нашла три яйца в коричневой скорлупе и положила их в корзину. Эти привычные движения напомнили ей о детстве, когда она жила в семье Маруа и кормила кур, уток, свинью и корову Эжени. «Мне тогда приходилось много работать, — вспомнила она. — Но я находила в этом удовольствие, особенно мне нравилось чистить коня, этого славного Шинука». Конь недавно умер от старости. Эрмин с грустью вздохнула, и в эту секунду с другой стороны лужайки послышалось лошадиное ржание. Тошан возвращался домой. Обрадованная, она бросилась ему навстречу.

— Мин, тебе письмо! — крикнул он.

— От кого? Наверняка от мамы!

— Угадала! — подтвердил он, спрыгивая на землю. — Боже мой! Мне все меньше и меньше нравится верховая езда. Если тебя еще остались деньги, лучше купить мотоцикл — я нашел недорогой.

— Твоим предкам было бы гораздо приятнее видеть тебя на коне! — прыснула она со смеху.

— Я предпочитаю прогресс в определенных областях. В ожидании покупки самолета я буду рад и такой возможности быстрого передвижения. Впрочем, это не к спеху, на зиму я придумал кое-что другое.

Она не стала расспрашивать его об этом, поскольку ей не терпелось скорее прочесть письмо Лоры. Но Тошан удержал ее за руку.

— Мне нужен твой поцелуй и помощь при разгрузке провизии. Я среди прочего привез свежего мяса, кусок говядины. Шарлотте это пойдет на пользу. А если запечь его с луком, получится объедение для всех нас.

— Это замечательная идея, любимый.

Они поцеловались, счастливые, как дети. Прибежал Мукки, намереваясь исследовать содержимое сумок.

— Тебе помочь, пап?

— Помоги, сынок.

Эрмин ускользнула, прижимая к сердцу драгоценный конверт. Распечатав его, она обнаружила внутри другой конверт, адресованный ей и прибывший из Калифорнии. Она отложила его в сторону, уселась в кресло-качалку на крыльце, поставив у ног корзину с яйцами, и начала читать послание Лоры.

Моя дорогая доченька!

Я передала это письмо нашему мэру, который поехал в Перибонку по делам. Я знаю, что он попросит кого-нибудь доставить его вам. Надеюсь также, что ты сможешь ответить мне быстро. Не терпится узнать, как у вас там дела, особенно у Шарлотты. Я разговаривала с Онезимом, который пробурчал в бороду, что помирился со своей сестрой. Это хорошая новость!

Малышка Адель уже неделю живет у нас, но по утрам к нам приезжает медсестра, чтобы осмотреть ее. Передай Шарлотте, что ее дочка постепенно восстанавливается и что худшее уже позади. Это очаровательный и веселый ребенок, щебечущий целыми днями. Я поставила ей кроватку на кухне. Там у нее всегда есть компания. Мирей старается ее развлекать, рассказывает ей сказки и готовит сладости из патоки или кленового сиропа. Твой отец и Луи тоже ее балуют. Твой брат выздоровел. Он постоянно пропадает на улице, пока дни еще теплые.

Я положила чек этого месье Метцнера в банк Роберваля, но не волнуйся, я расходую деньги экономно. Пока я купила только зимнюю обувь и игрушку для Адели.

Мартен Клутье нас часто навещает. Какой же он славный, добрый и симпатичный! Представляешь, он поет детские считалочки нашей маленькой гостье, а она аплодирует ему и смеется.

Так что все постепенно налаживается. Пусть Шарлотта как следует восстановится после таких тяжелых родов. Адель иногда требует присутствия своей матери, и я дала ей фотографию Шарлотты, сделанную еще до войны. Бедная кроха спит с ней, и снимок уже помялся.

Кроме того, я получила письмо, которое прилагаю. Я позволила себе его вскрыть, поскольку там могло содержаться что-нибудь важное, требующее срочного ответа. Милая моя, ты будешь разочарована. Они отдали твою роль в музыкальной комедии известной актрисе. Увы, такой выгодный контракт выскользнул у тебя из рук. Но не расстраивайся, у тебя еще будут другие возможности, ведь ты так талантлива! Я мечтала увидеть тебя на большом экране, но придется ждать следующего раза. Я также думаю, что Родольф Метцнер будет хорошим импресарио, и, поскольку он выпускает пластинки, советую тебе не терять с ним контакта.

Должна также сообщить тебе новости о нашем несчастном Жозефе. Если бы ты его видела! Наш сосед превратился в собственную тень. Когда ты уехала с дочерьми в Перибонку, с ним случился удар и его пришлось срочно госпитализировать. Сейчас он полностью зависит от Андреа, которая усаживает его по утрам под навесом, укутав пледом. Бог мой! На него больно смотреть: лицо перекошено, рот съехал набок, нижняя губа отвисла. Он не может ходить без поддержки своей супруги и дочери Мари, которая ему очень предана. Она читает ему, кормит и поит, но он не проявляет никаких чувств, взгляд его остается неподвижным. Однако я уловила в глубине его темных глаз ярость, и твой отец со мной согласен.

Доктор утверждает, что со временем речь к нему вернется и он станет нормальным. Я от всей души этого желаю, поскольку Андреа очень мучается. Мне приходилось утешать ее по несколько раз на дню. Она прибегает ко мне вся в слезах, на грани отчаяния.

Мне кажется, ты забирала с собой фотоаппарат. Сделай снимки малыша Шарлотты и вас всех и пришли мне пленку. Я отдам ее на проявку в Робервале.

Мне не терпится снова увидеть тебя и обнять. Надеюсь, ты приедешь вместе с Мукки, когда ему нужно будет возвращаться в коллеж.

Папа присоединяется ко мне, передает всем привет и всех целует. Ему очень не хватает Кионы, но он отказывается забирать ее обратно в Валь-Жальбер. Вот и пойми этих двоих!

Целую тебя еще раз, любимая доченька.

Твоя мама Лора

Эрмин сложила листок бумаги, исписанный мелким почерком, который было не так легко разобрать. В целом это было спокойное и полное любви письмо. Тем не менее молодая женщина была удручена тем, что произошло с Жозефом Маруа Она по обещала себе написать Андреа, чтобы поддержать ее. Со вздохом она взяла второй конверт и прочла его содержимое. Речь шла о разрыве ее голливудского контракта: несколько коротких строк без детального объяснения причин. Директор Капитолия и Лиззи предупреждали ее о непостоянстве режиссеров и продюсеров. Внезапно до нее дошло: теперь она сможет провести зиму здесь, в их доме, вместе с семьей.

— Я так этого хотела! — обрадовалась она, не веря своему счастью.

Ее охватило ликование. Она побежала к Тошану, в пристройку, где хранились продукты.

— Любимый, я не еду в Голливуд! Они отказались от меня. Я буду с вами до самой весны!

С этими словами она бросилась ему на шею. Абсолютно счастливый, Тошан приподнял ее и принялся кружить. Мукки радостно засмеялся.

— Вот здорово! Ты останешься здесь, мама? Побегу расскажу новость девчонкам.

— Тебе лишь бы найти предлог, чтобы удрать, — проворчал его отец с широкой улыбкой, опровергающей этот упрек. — Беги!

Они остались одни в сарае, погруженном в сумерки. Тошан страстно поцеловал свою жену, обхватив ее за талию.

— О любимая, — прошептал он ей на ухо. — Я предвкушаю столько ночей в нашей широкой постели… Я счастлив.

— Но у меня не будет денег на твой самолет.

— Черт с ним, с этим самолетом, — заявил он, изображая квебекский акцент. — Я хочу, чтобы ты всегда была со мной.

— Я больше тебя не покину, — пообещала она, прижавшись к нему.

Ощутив ее близость, он покрыл легкими поцелуями ее лицо, словно не мог устоять перед соблазном. Она закрыла глаза, каждой клеточкой своего тела наслаждаясь присутствием Тошана.

— Мой единственный и такой чудесный любовник! — прошептала она, порозовев от волнения.

— Какой замечательный комплимент! Может, прогуляемся к реке вдвоем?

— Не получится! — лукаво ответила Эрмин. — Отныне я выбираю время и место. Ты сам так решил. Пойду прочту мамино письмо Шарлотте, там есть новости об Адели. До скорого…

Она со смехом выскользнула из его объятий, освободившись от тревоги перед предстоящей разлукой. Но когда Эрмин оказалась в комнате Шарлотты и прочла ей письмо из Валь-Жальбера, энтузиазма у нее поубавилось.

— Лора никогда не вернет мне Адель, — разозлилась Шарлотта Ее лицо исказила гримаса ненависти, сделав ее некрасивой. — Почему ты на это согласилась, Эрмин? Твои родители разорены, они боятся остаться одни, без развлечений. Луи скоро отправится в пансион. Вряд ли старушка Мирей будет веселить их по вечерам.

— Замолчи сейчас же! — возмутилась Эрмин. — Моя мама поступила великодушно, взяв к себе твою дочь, которая нуждалась в подходящем для выздоровления месте.

Бабушка Одина укачивала маленького Томаса. Она запела громче, в надежде заглушить отголоски ссоры. Людвиг был на улице, что объясняло плохое настроение Шарлотты.

— Я знаю, что говорю, — продолжила она. — Тошан должен съездить и привезти моего ребенка. Это моя дочь, и я хочу, чтобы она была здесь, рядом со мной.

— У тебя характер почище, чем у твоего братца! Мой муж не находится у тебя в услужении. Мы планируем привезти тебе Адель, когда Мукки отправится в коллеж.

— Через месяц? Об этом не может быть и речи! Я попрошу Людвига, если вы не хотите мне помогать.

— Хорошо, но если с ним что-нибудь случится в дороге, ты начнешь ныть еще больше и обвинишь нас. Мне кажется, ты вполне поправилась, Лолотта, и можешь вставать и заниматься делами.

Она специально назвала подругу Лолоттой, что раздражало ту уже не один год.

— Ах вот ты какая! — закричала молодая женщина. — Тебе плевать на своих детей, ты вечно в отъезде: в Квебеке, в Монреале или в Нью-Йорке. У тебя нет материнского инстинкта! Но у меня все по-другому. Если твоя мать надолго оставит у себя Адель, малышка меня забудет и больше не узнает. В ее возрасте быстро привязываются к тем, кого видят ежедневно. К тому же она теперь хромоножка. Ты понимаешь?

Шарлотта разрыдалась. Вне себя от гнева, она выхватила письмо из рук своей подруги и разорвала его на мелкие клочки.

— Вот так тебе! — крикнула она, пребывая на грани истерики. — Можешь написать Лоре, что моя дочь не продается. Мне не нужны ее подачки!

В эту секунду вошел Людвиг, привлеченный криками своей возлюбленной. Он обнял ее и поцеловал в лоб.

— Что происходит?

— Я хочу забрать Адель прямо сейчас! — всхлипнула Шарлотта. — Лора Шарден задумала ее у меня украсть.

— Нет, что ты! — успокоил ее Людвиг, гладя по волосам. — Адель там в безопасности. Не плачь, любимая. Наша дочурка будет здесь к Рождеству. Я вырежу ей из дерева лошадку-качалку.

Шарлотта шмыгнула носом и, бросив последний недобрый взгляд на Эрмин, положила голову на плечо Людвига.

— Хорошо, ты прав, — согласилась она.

Наблюдая эту поразительную метаморфозу, Эрмин с трудом сдержала улыбку. Ничто не изменит ее милую Лолотту, способную как на самое плохое, так и на самое хорошее.

— Тебе повезло, что у тебя такой терпеливый муж, — бросила она, выходя из комнаты.

Ее сердце задрожало от затаенной радости при слове «Рождество». Она решила, что это будет самое прекрасное Рождество в их жизни, для нее и для всех ее близких.

Это был самый обычный день. Все обитатели Большого рая ждали прихода зимы. В октябре лес окрасился в багряные цвета, гармонирующие с золотом берез и голубоватой еловой хвоей. Несколько раз выпадал снег, но после череды солнечных дней от него почти ничего не осталось. Несмотря на довольно холодные ночи, днем еще было тепло. Эрмин и Мадлен закончили большую стирку, чтобы иметь чистое белье на несколько недель вперед. Сейчас, с помощью близняшек и Акали, они развешивали простыни и кухонные тряпки на веревках, натянутых между дровяным сараем и стойкой навеса.

— Надеюсь, к вечеру все высохнет, — прошепелявила индианка, держа в зубах прищепку.

— Да, сегодня ветер, — ответила Лоранс. — Мама, я подготовила письма. Пусть папа отнесет их на почту в Перибонке.

— Твой отец очень занят. Ему хочется доделать свои сани до первого снега. Это настоящий шедевр, достойный памяти о санях Жослина Шардена.

— И он вырежет ваши инициалы на поручнях, как сделал дедушка? — спросила Мари-Нутта.

— Может быть, — мечтательно ответила Эрмин.

Когда она родилась, Жослин приобрел великолепные сани из лакированного дерева, на которых они умчались из родных мест в пустынные края севера. Он думал тогда, что убил мужчину, не дававшего прохода Лоре.

«Я путешествовала со своими родителями, когда была в возрасте Томаса, — подумала она. — Но Тошан сжег папины сани, когда узнал, что Тала носит ребенка от моего отца. Боже мой, прошло уже больше двенадцати лет! Киона была зачата здесь, насколько я знаю, на песке и траве этой лужайки».

Она встряхнула головой, чтобы изгнать образ покойной свекрови, занимающейся любовью с ее отцом.

— Так, белье мы развесили. А теперь идем собирать хворост. Если нам повезет, наберем и черники. Даже увядшая, она годится для желе и соусов.

Эрмин проявляла себя умелой и энергичной хозяйкой дома. Она варила варенье, радуясь все более длинному ряду банок, выстроившихся на полках кладовки, пересыпала крупной солью филе рыбы, которой предстояло стать частью простых и вкусных обедов наряду с картофелем или отварной фасолью.

— Я взяла корзину, — сообщила Акали. — Мы готовы, Мин. Как жаль, что Мукки нет с нами! Он всегда находит грибы: сейчас это еще возможно.

— Мукки нужно учиться, милая, — сказала ей Мадлен. — Он вернется к праздникам.

Они отправились в путь. Взрослые женщины замыкали шествие, возможно, для того, чтобы полюбоваться тремя девочками, которые шли быстрым шагом и без конца болтали. Не хватало только Кионы.

— Она опять куда-то исчезла! — с сожалением сказала Эрмин. — Куда ее уносит каждый божий день? Я спрашивала, но она отвечает мне, что это секрет.

— Почему ты так беспокоишься? — тихо спросила индианка. — В окружении четырех породистых псов ей ничего не грозит. Тошан совсем с ума сошел: купил таких дорогущих маламутов.

— Но это прекрасные ездовые собаки, так похожие на волков! И потом, они не лают[30]. Киона приручила их всего за неделю, если не меньше. И потом, у меня были кое-какие сбережения. Я ни в чем не могу отказать своему мужу, я так счастлива быть здесь! Мы видели, как улетают птицы на юг, вечерами я вышиваю, сидя у камина. Констан начинает разговаривать. Их разговоры с Аделью смешат меня до слез.

Шарлотта получила свою дочь в назначенный срок. Девочка еще не могла передвигаться сама. Она коротала дни, сидя на ковре, в окружении игрушек. Констан не отходил от нее ни на шаг. Малыши весело проводили время вместе и радовали домочадцев.

— О! Ты слышишь, мама? — внезапно воскликнула Мари-Нутта. — Собака воет, значит, Киона где-то недалеко.

— Тем лучше, ветер поднимается, я вся продрогла, — ответила молодая женщина. — Мне не почудилось: за несколько минут жутко похолодало.

— Это северный ветер, — заметила Мадлен. — Посмотри, какие облака, солнца уже не видно.

Они вздрогнули под очередным порывом ледяного ветра. Высокие деревья качались, сбрасывая последние листочки. По небу с оглушительным криком пронеслась стая ворон.

— Пора возвращаться, — сказала Эрмин. — Мы недостаточно тепло одеты. Здравствуй, зимушка-зима!

— Мин, подождите меня! — послышался голос вдалеке. — Я иду…

Киона спускалась с поросшего мхом пригорка, мелькая между стволами кленов. Она держала на поводке четырех крупных собак с бежево-серой шерстью и золотистыми глазами.

— Тошан попросил меня выгуливать их каждый день! — крикнула она. — Я обучаю их командам для работы в упряжке.

Эрмин молча кивнула. Она только что заметила странную вещь: у ее сводной сестры был такой же янтарный взгляд, как у маламутов. Решив не удивляться, она просто наслаждалась этим зрелищем: фея осени с рыжими косами и медовым цветом лица, в одежде из лосиной кожи, с легкостью управляется с такими крупными животными. «Моя драгоценная Киона!» — подумала Эрмин.

Девочка была в приподнятом настроении. Догнав их, она указала на сгущающиеся над головой тучи свинцового цвета.

— Вы чувствуете? В воздухе пахнет снегом. Настоящим снегом, который изменит весь пейзаж. Завтра все вокруг станет белым и мы будем отрезаны от окружающего мира. Правда, Мин?

— Да, это так. А теперь бежим скорее домой! Нам еще нужно приготовить украшения для рождественской елки.

Всеобщий возглас радости встретил эти слова. Первые хлопья начали кружиться с наступлением ночи. Очередная зима вступала в свои права на землях Лак-Сен-Жана.