Сказы о древних курганах

МИФЫ О МОГИЛЬНОМ ЗОЛОТЕ НА ЕНИСЕЕ

В те далекие от нас времена, когда русские крестьяне переселялись на «вольные земли» Сибири, обживались на новом месте, когда местное население нищало, пронесся слух о сокровищах сибирских курганов. Говорили, что в древних могилах» принадлежавших якобы прежним обитателям края — «татарам чингизханова царства», хранятся несметные богатства, награбленные во многих странах. И вскоре в сибирских слободах и острогах появились предприимчивые искатели легкой наживы, открывшие для себя источник доходов: раскопки «бугров» — курганов, сооруженных над древними могилами. Грабителей стали называть «курганщиками», а чаще «бугровщиками».

Этой ситуацией воспользовались воеводы Тары, Томска, Красноярска и других городов. Они снаряжали целые отряды из «гуляшников», которые отправлялись на разграбление могил. Золотые и серебряные вещи грабители делили между собой, часть добычи забирали воеводы. Ценные находки, нередко разломанные и разбитые, «бугровщики» сдавали в кассы и приказы, меняли на пиво и водку, продавали. Масштабы разграбления сибирских могил были столь велики, что молва об этом дошла до Москвы.

Из донесения царю Алексею Михайловичу от 1670 г. читаем: «В прошедшем году в ведомостях сибирской губернии из Тобольска показано, что в Тобольском уезде, около реки Исети и в окружности оной, русские люди в татарских могилах или кладбищах выкапывают золотые и серебряные всякие вещи и посуду, чего ради велено взять известия: откуда те татары в прежние лета такое золото и серебро получали или из которого государства оное к шш привожено было»^{1}. Проезжающие в Китай и Монголию послы и путешественники докладывали, что на Иртыше русские разрывают «бугры» и сыскивают золотые стремена и чаши, а недалеко от Томска находят около праха покойника значительное количество золота, серебра и меди, драгоценные камни, в особенности же рукоятки мечей и оружие.

В 1688 г. боярин Федор Алексеевич Головнин — воевода сибирский и оберкригскомиссар его царского величества Петра Алексеевича — совершал путешествие по Сибири. Спустившись по Иртышу к Оби, он оказался свидетелем обвала берега. Вместе с глыбами земли упал деревянный ящик, в котором оказались кости человека, остатки серебряных браслетов, ожерелье и серебряный сосуд с изображением воинов со щитами и стрелами, маленьких человеческих фигурок, оленей и гор. Будучи во главе чрезвычайного московского посольства в Голландии в 1698 г. Ф. А. Головнин оставил этот сосуд на память крупному ученому, бывшему члену голландского посольства в Москве, Николаю Корнелию Витзену, другу Петра I. Н. К. Витзен вел оживленную переписку со своими корреспондентами в России и получал от них различные находки из Сибири. Особенно интересными оказались две посылки, полученные им в 1714 и 1717 гг. Они содержали около 40 золотых вещей превосходной художественной работы, в том числе гривны, поясные бляхи и другие украшения с изображением зверей.

Сокровища из сибирских курганов пополняли и другие коллекции. В 1715 г. Никита Демидов, основатель уральских горных заводов, преподнес в дар царице «богатые золотые могильные сибирские вещи и сто тысяч рублей денег». Коллекция состояла, из литых блях с изображением борьбы зверей и шейных гривн с фигурками зверей на концах. Петр I по достоинству оценил сибирские сокровища и немедленно распорядился о дальнейшем их приобретении. Уже через два месяца от сибирского губернатора князя Гагарина поступило 10 золотых предметов, а спустя год еще более 100. Ныне все три коллекции составляют знаменитое собрание художественных золотых изделий, известное в Эрмитаже под названием «Сибирской коллекции Петра I». Эти уникальные предметы были сделаны искусными мастерами VII–II вв. до н. э. и найдены в курганах Приалтайской равнины.

Рис. 1. Золотая бляха из Сибирской коллекции Петра I, 1716 г. Эрмитаж.

На запрос сибирского губернатора князя Черкасского, покупать ли золото, которое находят в могилах, последовало два указа. По первому было велено «золото, которое годится в передел, покупать настоящей ценой без передачи». Второй объявлял «курьезные вещи… покупать Сибирскому губернатору или кому, где надлежит настоящей ценой и не переплавливая, присылать в Берг и Мануфактур-Коллегию, а в опой, потому же не переплавливая, об оных докладывать Его Величеству»^{2}. Петр I одним из первых указал на значение сохранения древностей. Им было издано много разнообразных указов и распоряжений собирать по только золотые древние вещи, по и «каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские…старые надписи на каменьях, железе или меди, или какое старое необыкновенное ружье, посуду и прочее все, что зело старо и необыкновенно тако ж бы приносили, за что будет довольная дача, смотря по вещи; поне же не видав, нельзя положить цены»^{3}. В его указе от 11 толя 1718 г. «О размере вознаграждения за вырытые из земли археологические предметы, с приказанием делать чертежи, как что найдут» говорится: «За человеческие кости, за все, ежели чрезвычайного величества, тысячу рублев, а за голову пятьсот рублев. За деньги и протчия вещи, кои с потписью, вдвое, чего они стоят. Один гроб с костями привесть не трогая. Где кладутца такие, всему делать чертежи, как что найдут»^{4}. Стремясь не только получать сведения о старинных предметах, но и прекратить хищническое разграбление курганов, Петр I повелел «гробокопателей, что сыскивают золотые стремена и чашки, смертью казнить, ежели пойманы будут»^{5}.

В те годы, когда создавались описанные указы, Петр I послал в Сибирь небольшую научную экспедицию под руководством датского ученого Д. Г. Мессершмидта. Идея ее создания зародилась во время посещения Петром I Парижа, где французская Академия наук просила его назначить экспедицию в Северо-Восточную Сибирь для решения вопроса о соединении Азии с Америкой. В 1716 г. в Данциге Петр I осмотрел музей естественно-исторических коллекций профессора Брейна и попросил рекомендовать ему ученого, который мог бы заняться собиранием коллекций и исследованием естественных богатств России. Брейн назвал своего приятеля, доктора медицины, обладающего обширными знаниями также в истории, географии, ботанике и в других науках, Даниила Готлиба Мессершмидта. Позже Д. Г. Мессершмидт был вызван в Петербург. С ним заключили контракт, по которому он обязался ехать в Сибирь для «физического ее описания». Во время своего семилетнего путешествия на весьма скромные средства Д. Г. Мессершмидт сделал очень много: собирал растения, набивал чучела птиц и зарисовывал их, составлял карты, разыскивал старинные рукописи и неустанно хлопотал у сибирских властей, чтобы ему доставляли всякие «к древности принадлежавшие вещи». В частности, в донесении, поданном 18 апреля 1721 г. в Томскую приказную палату коменданту В. С. Козлову, Д. Г. Мессершмидт писал: «…По указу Царского Величества велено мне в Сибирской губернии и во всех городах приискивать потребных трав и цветов, коренья и всякой птицы и прочее…. также могильных всяких древних вещей, шайтаны медные и железные и литые образцы человеческие и звериные и калмыцкие глухие зеркала под письмом, и велено о том в городах и в уездах публиковать в народ указом и буде, кто такие травы и коренья и цветы и древние вещи могильные и все выше-объявленное, чтобы приносили и объявляли мне, и буде из тех вещей явится, что потребное, и за те могильные вещи дана будет плата немалая»^{6}.

Рис. 2. Золотая пантера из Сибирской коллекции Петра I, 1716 г. Эрмитаж.

Помощником известного путешественника в его нелегком странствии был ссыльный швед Филипп Иоганн Табберт. С ним Д. Г. Мессершмидт познакомился в 1720 г. в Тобольске и сразу же обратился к властям с ходатайством о включении его в свою группу. Филипп Иоганн Табберт, впоследствии получивший дворянство и фамилию Страленберга, в 1709 г. сопровождал Карла XII в его походе против России, участвовал в Полтавской битве, был взят в плен и сослан в Сибирь, где пробыл 13 лет. Получив позволение путешествовать по Сибири, Ф. И. Страленберг составил ее подробную карту, которую позднее, следуя в Швецию, вручил Петру I. Два года Ф. И. Страленберг был верным спутником Д. Г. Мессершмидта. В книге «Историческое и географическое описание северной и восточной частей Европы и Азии», изданной в 1730 г. в Любене, он поведал миру мпогое из того, что записывалось в дневниках обоими учеными.

Путешественники подробно описывали свои маршруты и наблюдения, в том числе и слухи о расхитителях могильных сокровищ. Указы Петра I о собирании древностей претворялись в жизнь медленно, и гробокопательство продолжало оставаться промыслом. Русские, проживавшие по верхнему течению Оби, занимались не только хлебопашеством и торговлей мехом, деньги они зарабатывали также раскопками в степи. По последнему санному пути жители окрестных деревень группами по 200 человек и более отправлялись далеко в степь. Затем они разбивались на отряды и расходились в разные стороны, «но лишь настолько, чтобы всегда иметь между собой сообщение и в случае прихода калмыков и казаков быть в состоянии защищаться; им нередко приходилось с ними драться, а иным и платить жизнью»^{7}. Часто копали «напрасно», ибо находили лишь разные железные и медные вещи, которые плохо оплачивались. Только иногда удавалось найти золотые и серебряные предметы, состоящие из деталей конской сбруи, панцирных украшений.

Самому Д. Г. Мессершмидту даже для царя «не удалось добыть ничего курьезного». Правда, больших денег ученый при себе не имел, сильно торговался, а древние изделия оценивал не по красоте и их художественным достоинствам, а по весу, содержанию в них золота и серебра. «Пришел бугровщик или могильщик Илья и предложил мне купить у него красивую могильную серебряную, позолоченную чашечку с изящно высеченными на ней листьями, весом в 67 золотников, требуя 12 коп. за золотник, что составляло всего 8 рублей 4 коп. Я предложил ему 7 коп. за золотник, что составляет 4 рубля 69 коп. Затем он предложил еще медную чашку чеканной работы в 1 фунт 32 золот. весу за 30 коп. Но он не согласился на цену, предложенную мною за чашечку, а за неполучением жалования и по недостатку денег мне пришлось отказаться от нее в надежде, что со временем оп, может быть, уступит ее за более дешевую цену»^{8}. Были у путешественников основания опасаться обмана. Так, в одной из деревень на Оби слуга и переводчик Петр Кратц пытался купить великолепное медное ожерелье, покрытое золотом. Спереди к ожерелью были подвешаны два маленьких медных позолоченных льва. «Крестьянин выдавал все ожерелье как золотое и требовал 60 рублей, но сведущие люди, бывшие с Петром, оценили золото только в 7–8 рублей». Редко покупая, Д. Г. Мессершмидт усиленно разыскивал могильные вещи, приценивался, выбирал, но встречал мало ценного, попадались главным образом серебряные чаши, поясные пряжки, украшения сбруи. Повсюду в степи ученые встречали курганы, изрезанные, словно ранами, свежими шурфами. По словам бугровщиков, «ничего ценного» в них не находили. Д. Г. Мессершмидт считал, что, дескать, ранее могилы были полны золота и серебра, а в настоящее время они уже разрыты русскими настолько, «что нужно обладать особенным счастьем, чтобы случайно напасть еще на что-нибудь». Желание иметь собственное представление о сокровищах, скрывающихся в курганах, побудило Д. Г. Мессершмидта самому раскопать несколько могил.

Осенью 1721 г. ученый прибыл в Абаканский острог. Государственным указом было велено построить острог на реке Абакан. Между тем он был основан в 1707 г. «посланным из Томска сыном боярским Ильей Цицуриным и Красноярским сыном боярским Коионом Самсоновым с красноярскими служилыми людьми»^{9} в 60 верстах от устья Абакана, на песчаном правом берегу Енисея. Очевидно, «красноярские служилые» нашли это место более подходящим, назвали же острог Абаканским в силу приказания построить его на реке того же имени. По этой причине многие до сих пор часто путают село Абаканское, или Абаканск, с расположенным в другом месте современным городом Абаканом. На самом деле Абаканский острог — это переименованное позже село Краснотуранское, ныне затопленное Красноярским морем. В 1721 г. село Абаканское, состоящее из деревянной церкви, крепости с медной пушкой и немногих жилых дворов, производило унылое впечатление, а незнание русского языка и непривычность быта местного населения усугубляли одиночество Д. Г. Мессершмидта, с нетерпением ожидавшего приезда своего помощника. Ф. И. Страленберг прибыл 22 декабря, и путешественники сразу же приступили к исследованию окрестностей и выбору кургана для раскопок. В канун Нового года к Д. Г. Мессершмидту явился казак Григорий с сообщением о том, что знает поблизости курган, вокруг которого стоят камни с выбитыми на них знаками и фигурами. Опасаясь приказного, казак не подъезжал близко к кургану.

По единогласному заверению здешних служивых, «могила до сих пор еще не была рыта». Д. Г. Мессершмидт послал с казаком слугу Петра удостовериться и 3 января 1722 г., с трудом выхлопотав у приказного трех лошадей, отправился следом на противоположный берег Енисея. С ним был Страленберг, переводчик Петр, повар Андрей, денщик Данила и 16-летний Густав Шульман, умеющий рисовать. Ночь все провели на берегу у разведенного костра. Утром ученые остались на месте привала, а их помощники отправились на «могильные работы». Вернувшись под вечер, они сообщили, что нашли большие камни и дерево, под которым, очевидно, лежит покойник. На следующий день Мессершмидт сам осмотрел место раскопки, но поскольку «при осмотре оказалось, что придется копать еще очень глубоко, чтобы добраться до настоящего места, а погода стояла очень суровая», вернулся в Абаканский острог. С рабочими остался Ф. И. Страленберг. В насыпи кургана над гробницей они прорыли шурф глубиной до 3 м и «после большого количества выброшенной земли нашли ясно различимые кости скелета» и несколько обломков серебра и меди, «что возбудило надежду найти там еще больше вещей». Но сколько дальше ни копали, ничего не нашли, кроме разбросанных человеческих костей, доказывавших, что могила уже была разграблена, а поэтому 6 января «бросили работу». Таким образом, сотрудники Д. Г. Мессершмидта раскопали курган тем же способом, что бугровщики: пробили шурф сквозь насыпь до могилы, что-то выбрали из земли, большую же часть найденного разбросали и ничего не приметили. Однако для самого Д. Г. Мессершмидта раскопка кургана имела и научное значение. Как потом объясняли участники поиска, «заставил же доктор копать здесь потому, что хотел узнать, каким образом эти язычники в старину устраивали свои могилы. С этой целью он набросал также небольшой эскиз могилы»^{10}. С тех нор 6 января 1722 г. — день первой раскопки кургана— принято считать началом сибирской археологии. О других попытках раскопок Д. Г. Мессершмидта известно лишь, что 19 августа 1722 г. он еще раз направил «депыциков и служивых» раскапывать могилы в Усть-Абаканской степи, но те «вернулись, ничего не добившись». Итак, несмотря на слухи, экспедиция Мессершмидта золота в могилах не нашла, да и вообще «могильного» золота почти ни у кого не видела.

Все ученые, путешествовавшие по Сибири после Д. Г. Мессершмидта, собирали старинные вещи и раскапывали, где представлялся случай, древние могилы. Среди предметов, которые им удавалось приобрести, в частности, из курганов степей Енисея, золотых вещей не было, но между тем слухи о «могильном» золоте продолжали распространяться. Летом и осенью 1739 г. в этих местах побывали участники сухопутного отряда Второй Камчатской экспедиции Беринга — академики Г. Ф. Миллер и И. Г. Гмелин. Наряду с другими указаниями, они имели инструкцию о том, что «все и всякого рода камения, или развалены здания или палаты, старые гробы или кладбища, статуи, сосуды скульптурные или глиняные, ветхие и новые, идолы или болваны, славнейших градов виды и положения места крепости и прочие иные нарисовать прилежно должен, а иные ежели можно будет и сюда привести подобает»^{11}. Герард Фридрих (Федор Иванович) Миллер, историограф, интересовался главным образом местными архивами, копировал древние надписи, приобретал для Академии наук находки из Курганов. Его спутник Иоганн Георг Гмелин был натуралистом, но он также производил раскопки, описывал встречающиеся на пути археологические памятники. В Красноярске путешественники узнали о множестве курганов, некогда вскрытых в местностях, прилегавших к Абаканскому и Саянскому острогам и. о привезенных оттуда вещах. По слухам, здесь когда-то находили столько золота и серебра, что лет 12–15 тому назад «золотник золота» в Красноярске и Енисейске можно было «купить за полтину». Серебро попадалось также очень часто, но в большинстве случаев оно было поддельным. «Из поддельного серебра встречали разные сосуды, при покупке которых иные были обмануты и заметили подделку уже впоследствии». Красноярск, по сведениям И. Г. Гмелина, «прежде был таким местом, где можно было приобрести изрядное множество древностей, да и теперь еще в этом отношении заслуживает предпочтения перед другими местностями». Это не удивительно, поскольку почти все равнины к востоку и западу от Енисея, «не покрытые лесами, до самого подножья Саянских гор изобилуют курганами». Некоторые из этих древних могил «прежних обитателей татар чингизханова царства» путешественники вскрыли и «нашли иные еще в таком виде, в каком они, вероятно находились в то время, когда были сооружены»^{12}. Но вещей из драгоценных металлов в них не было. Зато ученым удалось купить бронзовые вещи, вырытые в абаканских и саянских степях: фигурки оленей, баранов на маленьких колокольчиках, кинжалы, ножи. Раскопав много могил на Иртыше, чтобы проследить их внутреннее состояние и положение костей, Миллер и Гмелин также не нашли ничего, по их мнению, интересного. Потеряв, надежду отыскать самому что-нибудь ценное, И. Ф. Миллер купил несколько золотых изделий на Колывапо-Воскресенском заводе и по возвращении из Сибири отдал их в Кунсткамеру. Исходя из собственных наблюдений, ученый пришел к выводу, что на Енисее «вместо золотых и серебряных украшений и сосудов, кои находят в других могилах, все состояло из красной меди». И тем не менее бугровщики продолжали верить в могильные сокровища. «Еще много людей застал я в Сибири, — отмечает И. Ф. Миллер, — кормившихся прежде такой работой; но в мое время никто больше на сей промысел не ходил, потому что все могилы, в коих сокровища найти надежду имели, были уже разрыты. Не инако как люди ватагами ходя на соболиный промысел, так и здесь великими партиями собирались, чтобы разделить между собой работу и тем скорее управиться со многими курганами»^{13}. Видимо, действительно, при Миллере для раскопок курганов уже редко собирались «ватагами», опасаясь указа «дабы никто под жестоким наказанием в степь для бугрования не ездил», но бугровщики-одиночки продолжали заниматься этим промыслом. С одним из них И. Ф. Миллер и И. Г. Гмелин имели встречу.

1 октября 1739 г. путешественники вместе с двумя художниками переправились на лодке из Абаканского острога на левый берег Енисея, в место Копен-Кара-гас близ деревни Абакано-Перевозной. Здесь находилось множество древних могил, «издавна придававших этой местности немалое значение вследствие золотых и серебряных вещей», которые там «находили в довольно значительном количестве». К моменту приезда сюда И. Ф. Миллера почти все могилы были уже вскрыты. Па этом древнем кладбище ученые застали старика, жившего в подземной лачуге около могил и кормившегося «раскапыванием их». Старик-бродяга, некогда проживавший в Селенгинске, уже 30 лет «обитал» в здешних местах. Он был известен под именем Селенги и «считался почитателем этих остатков древности». Все 30 лет отшельник провел среди здешних могил, устроил себе тут землянку и отлучался лишь затем, чтобы променять в кабаке кое-что из своих находок на водку. Он копал беспрерывно могилы разных эпох. Киркой подымал большие камни, а лопатой выгребал из могил землю и золу. Под старость у него отсохла левая рука, тогда он стал привязывать к ней лопату и, налегая на нее грудью, копал землю. Говорили, старик нашел большие сокровища, но «не зарывает их снова, опасаясь, может быть, что после него явится другой Селенга, которому они причинят столько же труда как ему самому». Бугровщик, оказавшийся человеком незаурядной наблюдательности, сообщил ученым много подробностей о том, как выглядят могилы под каменными и земляными насыпями, какие вещи сопровождают мертвых. Селенга утверждал, что под плоскими каменными насыпями среди пепла ему попадались золото и серебро, притом «большей частью в слитках». В это можно поверить. Видимо, речь шла о средневековых могилах древних хакасов, которые сжигали своих умерших в одежде и украшениях, а пепел с остатками несгоревших вещей захоранивали. Различные металлические украшения при сжигании превращались в «слитки».

Спустя 30 лет после путешествия Г. Ф. Миллера и И. Г. Гмелина степи Енисея посетил знаменитый ученый-путешественник Петр Симон Паллас, профессор естественной истории, ботаник, этнограф, участник экспедиции, снаряженной Екатериной II. П. С. Паллас также встречал людей, которые в прошлом были одиночками-бугровщиками. Они сообщали много «диковинного», но не скрывали, что находили в могилах главным образом медные вещи и значительно реже украшения из серебра и золота. П. С. Паллас сам произвел раскопки нескольких курганов, но «ценных предметов» не обнаружил^{14}. Случай свел известного путешественника с ссыльным Дмитрием Васильевым. Тот рассказал древнее предание о монгольском Алтын-хане, кочевавшем на Черном и Белом Июсах. Перед бегством в Монголию хан зарыл клад около скалы Анло на левом берегу Белого Июса, к югу от села Ужур. Перед скалой лежали кости животных и Д. Васильев выдавал их за остатки специальных жертв, которые приносили местные жители духам-хранителям клада. Этим суеверием он пытался привлечь П. С. Палласа и других к поискам сокровищ под скалой. Видимо, ученый поверил в предание, так как послал к Д. Васильеву своего сотрудника, студента Зуева, но раскопки, очевидно, оказались безуспешными.

Описанный случай интересен тем, что в нем нет даже отзвука слухов о золотых могильных богатствах, вместо них появляются разнообразные версии о зарытых кладах, часто приводящие к сумасбродному кладоискательству. Молва о подобных «чудачествах» порой доходила даже до Петербурга. Так, уже в середине XIX в. ачинский чиновник Росляков узнал следующую легенду: 200 лет назад зайсан качинских татар, услышав о появлении русских, бежал под Ачинск, где для сохранности зарыл под одним из курганов клад, состоящий из серебряных и золотых вещей, монет, драгоценных камней. Для приметы у кургана на расстоянии 300 м друг от друга был поставлен ряд камней. Собрав все сведения, Росляков в 1853 г. нанял трех рабочих, отыскал курган и втайне разрыл его. Под земляной насыпью кургана кладоискатели наткнулись на плиты, образующие подобие ящика, закрытого плитой толщиной в 1 м. Раскопки были прекращены «по недостатку средств и дозволения». В течение последующих 10 лет чиновник добивался продолжения работ и категорически отказывался передать дело другому лицу.

В это время многие в России проявляли интерес к истории и археологии. Русская интеллигенция хорошо понимала важность охраны древностей от разрушений. Первоначально работу по охране исторических ценностей выполняли отдельные научные общества, но вскоре для координации их деятельности возникла необходимость в создании центрального учреждения.

Им стала имп. Археологическая комиссия, учрежденная 2 февраля 1859 г. первоначально в виде опыта на три года, но просуществовавшая вплоть до революции. В задачи Комиссии входило: «1) разыскание предметов древности, преимущественно относящихся к отечественной истории и жизни народов, обитавших некогда на пространстве, занимаемом ныне Россиею;

2) собирание сведений о находящихся в государстве как народных, так и других памятников древностей;

3) ученая оценка откапываемых древностей». Для изыскания древностей комиссия должна была раскапывать курганы, следить за земляными работами при проведении линий железных и иных дорог, «дабы на сколько окажется возможным воспользоваться этими случаями для археологических открытий». Раскопки в Сибири стали проводиться систематически под контролем Археологической комиссии, которая выдавала специальный документ, разрешающий ведение раскопок и требовала подробного отчета о результатах работ. Всем местным чиновникам вменялось в обязанность содействовать археологам. В результате было раскопано множество курганов. В могилах находили много посуды, оружия, украшений, но золото встречалось в единичных бусинках, сережках и тоненьких листочках, которыми обтягивались глиняные и деревянные пуговицы и бляшки, деревянные ножны, древки стрел. Никакой рыночной стоимости эти кусочки золота иметь не могли. Осмотрев в 1898 г. всю археологическую коллекцию Минусинского музея, золотопромышленник археолог-любитель И. IL Кузнецов-Красноярский пришел к заключению, что золото для древних могил по реке Абакан не характерно. Бугровщики между тем продолжали свою хищническую деятельность и иногда показывали золото в слитках, добытое ими якобы в могилах.

Ныне бугровщиков давно нет. Раскопаны тысячи могил, но найти неграбленную — редкая удача. Потому-то и бытует до сих пор представление, что все зло в бугровщиках, искавших золото в царстве мертвых.

С 1960 по 1975 г. на юге Красноярского края только одной Красноярской археологической экспедицией Ленинградского отделения Института археологии АН СССР было раскопано более четырех тысяч могил энеолита, бронзового и раннего железного веков. Золотая серьга, два золотых и несколько серебряных колец, множество обрывков тонких золотых листочков, немного позолоченных бусин, серебряная чарка — вот практически весь «урожай» драгоценных металлов, хотя встречались ниогилы и неграбленные, либо ограбленные только частично.

Рис. 3. Серебряный кубок из могилы у села Батепи. Раскопки С. А. Теплоухова.

Так неужели все слухи о «могильном» золоте — лишь плод фантазии? Не совсем. Серебряные, позолоченные и даже золотые вещи действительно встречаются на Еинисее, но редко и главным образом в курганах, относящихся к VII–XII вв. н. э. В них обнаруживают железные стремена и другие украшения, инкрустированные серебром, серебряные обкладки седел, серебряную и позолоченную посуду, реже предметы из золота. Приведу несколько примеров. В 1846 г., крестьянами из деревни Верхняя Биджа на горе Калмыковой, расположенной в 3,5 км от деревни, были разрыты курганы с каменными насыпями, под которыми нашли более двадцати серебряных сосудов. В могильнике, где некогда жил и грабил бугровщик Селенга (Копенский чаатас), советские археологи Л. А. Евтюхова и С. В. Киселев в 1937–1940 гг. отыскали золотые серьги, браслет, позолоченные бляхи, в ямках-тайниках — серебряное позолоченное блюдо с четырьмя золотыми сосудами и золотую тарелку. В 1934 г. у поселка Капчальского баритового рудника в Уйбатской степи сотрудница Минусинского музея В. П. Левашева в могилах обнаружила золотой браслет, сбруйные наборы из золотых, серебряных и бронзовых украшений, серебряные украшения пояса, деревянные статуэтки баранов с серебряной и бронзовой обкладками туловища и с золотой обкладкой головы. В 1936 г. на огромном могильном поле в 6 км от станции Уйбат в тайниках, помимо других разнообразных вещей, были найдены серебряный сосуд с надписью, стремена, покрытые инкрустированным серебром, железные удила, украшенные головами баранов и растительным узором с золотой насечкой, позолоченная фигурная бляха-накладка, деревянная фигурка барана, обложенная листовым золотом. Серебряные сосуды попадались под Красноярском (Часовенная гора) в более поздних могилах, относящихся к XIII–XIV вв. Напомним, что в основном именно серебряные и позолоченные сосуды видели, а иногда покупали Д. Г. Мессершмидт и И. Ф. Миллер. Ценность этих археологических находок определяется не только тем, что они сделаны из драгоценных металлов, но и высокими художественными достоинствами. Некоторые из предметов покрыты богатой накладной или чеканной орнаментацией. Орнамент состоит из растительных узоров и звериных мотивов. Все описанные изделия являются уникальными. Они сопровождали могилы лишь знатных людей. На двух сосудах есть надписи, свидетельствующие о том, что вещи преподнесены племенной знати в виде даров и дани. Многие сосуды не местного происхождения. В 1964 г. на левом берегу Енисея близ села Батени, в 140 км к северу от города Абакан, при раскопках могильника IX–X вв. Красноярской археологической экспедицией были обнаружены подобные редкие изделия: серебряная чарка с золочеными рисунками и уйгурской надписью, бронзовая чаша с циркульным орнаментом на внутренней стороне (примесь белого металла делает ее похожей на серебряную) и тисненые серебряные бляшки, украшавшие пояс. Интересна граненая чарка на поддоне. Орнаменты и рисунки на ней выполнены тремя приемами: тиснением, резьбой и чеканом. Изображены феникс, лев, две лани, лисица. Надпись на сосуде, сделанная по окружности, гласит: «Держа сверкающую чашу, я сполна обрел счастье». Наиболее вероятное место составления надписи — Средняя Азия.

Тысячи раскопанных в степях Енисея могил доказывают, что слухи о хранящемся в них золоте преувеличены. В наиболее отдаленные от нас века, когда сибиряки еще не научились изготовлять бронзовые орудия и оружие, они использовали для украшения любой самородный металл. С расцветом бронзовой металлургии из бронзы делали все: от мелких бусин и сережек до воинских жезлов и больших котлов. Но иногда бронзовые изделия покрывали позолотой, на погребальные одежды нашивали покрытые золотом пуговицы, бляхи, бляшки. Облицовывали им разнообразные предметы — от бус до моделей кинжалов. Но эти листочки сусального золота не привлекали грабителей. Как металл золото оценили много позже, в эпоху древних хакасов. Именно поэтому оно редко встречается и в захоронениях.

Золотые и серебряные вещи, принадлежавшие хакасской (кыргызской) знати, высоко ценились современниками, и их старались зарыть не в могилах, а «тайниках», подальше от грабительских глаз. Бугровщикам редко сопутствовала удача в поисках этих драгоценностей, и «кормиться» за счет подобных случайностей было невозможно. Грабители копали все подряд, а не только эти каменные хакасские курганы, зачастую плохо различимые на поверхности. Главными «жертвами» бугрования в степях Енисея стали курганы V–II вв. до н. э. — самые многочисленные, с отчетливыми земляными насыпями, каменными оградами, окруженными массивными стелами. Но золотые и серебряные вещи в них не клали. Так зачем же с таким упорством раскапывали курганы не ученые и археологи, а несведущие в истории люди, среди которых были крестьяне, чиновники, купцы и другие? Мотивы были разные: коллекционирование древних вещей, получение денег, любопытство, развлечение.

Мода коллекционировать древние предметы надолго стала бедой археологической науки. Енисейский губернатор А. II. Степанов, человек одаренный, образованный, писатель, буквально заразился этой страстью. Никто теперь не знает его романов, но ученым он известен своей книгой «Енисейская губерния», из которой можно узнать о многих подробностях быта сибиряков начала XIX в., получить любопытную и точную статистическую информацию. Когда Александр Петрович служил губернатором в Сибири, он издавал приказы, запрещающие хищнические раскопки курганов. Однако тогда же полицейским чиновникам он велел скупать все древние находки для своей личной коллекции. По распоряжению Степанова под Красноярском раскапывали курганы, а вещи из них пополняли его собрание ценностей.

Во второй половине XIX в, в Сибири возникают музеи. Теперь они стали скупать древности. Причем продавцу платили больше, если он обстоятельно сообщал о своей находке. И тем не менее открытая ненаказуемая продажа добытого из древних могил приобрела особый размах в конце XIX в. Курганы раскапывали и купцы, и чиновники, но все они, как правило, не доводили дела до конца. Увидев, что это занятие трудное и длительное, «любопытные» предприниматели быстро теряли интерес и прекращали раскопки под предлогом наступившей темноты, дождя или снега. Старые петровские указы, карающие грабителей, давно потеряли силу, хищники перестали таиться. В архиве Московского археологического общества сохранилось письмо некого Иннокентия Бутакова из Тобольска, в котором с нескрываемым цинизмом отражено торгашеское отношение к могильным ценностям типичного кладоискателя: «14 лет, как я занимаюсь раскопками и мною найдено в течение этого времени до 1400. штук предметов, которые были проданы разным лицам. Но как у нас в г. Тобольске покупателей нет, то и мой труд оплачивается самым незначительным образом, а поэтому я решил продавать находки в Россию. Бывали случаи, что у меня брали в Москву и Париж: барон де-Бай купил несколько штук. На основании чего я обращаюсь к Вам с предложением: не желаете ли приобрести мою коллекцию, состоящую из 130 штук…за каждую вещь я прошу по 60 коп., в розницу не продаю. Если желаете купить, потрудитесь ответить по ниже указанному адресу, но, если Вас не затруднит, ответьте поскорее, так как в случае отказа с Вашей стороны, я должен буду писать в Петербург, где имею в виду желающих на мою коллекцию…»^{15}

Среди предметов, которые продавали музеям или частным лицам, вещей из золота не было, однако бугровщики продолжали утверждать, что их находят. В начале XX в. археолог И. Т. Савенков обратил внимание на то, что выкопанное из могил золото продают, как правило, в виде слитков, а не изделий. Ученого естественно интересовало, где именно нашли золото, но вразумительных ответов он не получал. Тогда его осенила догадка: эти «слитки» были не из курганов, за могильное золото выдается то, что добывалось на приисках.

Золотая лихорадка охватила Сибирь давно. Золотые россыпи были известны на громадном пространстве по отрогам Кузнецкого Алатау, Саянского хребта и его склонам к речным системам Енисея и Чулыма. Наибольшим богатством металла в этом районе отличались россыпи по рекам Амыл, Белый и Черный Июсы. С их разработки началась местная золотопромышленность, появилось множество частных промыслов, основанных купцами, чиновниками, отставными военными. На них нанимались рабочие из крестьян и переселенцев. Со всей страны стекались люди на прииски, многие одиночки-старатели и даже целые артели всю жизнь проводили в поисках драгоценного металла. Часто в долинах золотосодержащих песков находились и курганы. Рабочих с приисков охотно нанимали на раскопки, ибо, хотя они «стоили дороже, но были очень внимательны». После указа 1812 г. «О предоставлении всем российским подданным отыскивать и разрабатывать золотые и серебряные руды с платежом в казну подати», казалось бы, выдавать приисковое золото за могильное не было необходимости. Однако с «могильного золота» подать не взымалась. Догадка И. Т. Савенкова вполне вероятна. Возможно, не только в XIX в., но и раньше некоторые старатели, желая сохранить в тайне от ученых-путешественников и местной администрации истинные источники своих доходов, выдавали золото за находки курганах. Этим, в свою очередь, они способствовали распространению мифов о сказочных богатствах древних могильников Енисея.

Степи Среднего Енисея называют музеем под открытым небом. Именно здесь, как пи где более, сохранились следы ушедших из жизни племен — курганы. До нас эти памятники дошли потому, что племена Енисея широко использовали для сооружения могил камень. Сверху возводили холмы из земли и камня, которые окружали внушительной каменной оградой. Проходили века и тысячелетия, ограды разваливались, надмогильные холмы становились все менее приметными, но видимыми и по сей день. Выделяющиеся на поверхности древние могилы подвергались ограблению. Бугровщпкп конечно принесли огромный ущерб исторической пауке, но могилы грабили и задолго до них. В свое время Д. Г. Мессершмидт был озадачен, когда выбранный им курган, еще не копанный бугровщиками, оказался тем не менее вскрытым. Значит, сибирские курганы «тревожили» неоднократно и в древности, и спустя один или несколько веков после их сооружения и даже современники погребенных. Мотивы ограбления могил вождей понятны. А вот что искали в рядовых, лишенных драгоценностей гробницах спустя буквально несколько лет после похорон, остается загадкой. Впрочем, курганов, разграбленных своими же, известно пока немного. Обычно их грабили чужие. Так, значительному расхищению подверглись кладбища племен XIII–VIII вв. до н. э., называемых археологами «карасукскими». Их грабили тагарцы, жившие с VII в. до н. э. Карасукцы изготовляли массивные бронзовые изделия, которые высоко ценились. Мертвым, помимо украшений, они клали посуду с пищей и нож с куском мяса. Их могилы легкодоступны. Карасукцы ставили каменный ящик в неглубокой яме, закрывали его плитами и окружали невысокой оградкой. Тагарцы же легко проникали в гробницы и извлекали оттуда бронзовые украшения и ножи, а добытое переплавляли в необходимые вещи, соответствующие времени и моде. Добывать бронзу таким образом было много проще, чем в горах. Поэтому грабили все могилы подряд, вопреки собственным верованиям и страху перед мертвыми. Однако сами тагарцы опасались ограбления своих предков. Для мертвых они выкапывали глубокие ямы, закрывали их прочными деревянными накатами, над могилой возводили массивные каменные сооружения и облицовывали их дерном. Сами же могилы помещали внутри монументальных каменных оград. Именно эти внушительные курганы стали много позже «жертвами» искателей золота.

Чудом сохранившиеся до наших дней курганы «не ломятся» от сокровищ. Но они для археологов сами по себе сокровища. Ведь археологи не охотники за золотом, а следопыты прошлого. Восстановить картину давно минувших лет, оживить эти многочисленные промелькнувшие в истории племена на Енисее можно лишь благодаря курганам. Они являются основным историческим источником, позволяющим судить о древних племенах, поскольку из-за климатических условий здесь почти не сохранились древние жилища. Курганы помогают понять многое. Каждый предмет расскажет специалисту по древней истории больше, чем слитки золота. Ни одна деталь не остается без внимания ученых. Как сделаны гробницы и окружающая их ограда, какой антропологический тип погребенных, их пол и возраст, мясо каких животных клали умершему, в какое время года хоронили, зачем некоторым связывали руки и ноги, почему одних хоронили трупами, а других сжигали, чем объясняется разная форма сосудов и украшений, откуда приходили на Енисей древние племена, куда и кем вытеснялись, — эти и другие вопросы не дают покоя уже нескольким поколениям историков первобытного общества. Кое-что разгадано, ряд вопросов предстоит решить, но коли имеются сотни не раскопанных древних кладбищ, то есть надежда на новые победы археологической науки.

Курганы бесценны, но тем горше видеть, что даже теперь они сотнями исчезают буквально на глазах. К сожалению, потери эти неизбежны: все шире распахиваются и застраиваются степи, земли затопляются водохранилищами, разрезаются оросительными каналами. Но сделать эти потери минимальными — наша национальная задача. Конституция СССР провозгласила охрану памятников истории и культуры заботой государства, долгом и обязанностью граждан.