ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Я мчалась так, как под силу мчаться только вампиру, да к тому же подгоняемому предрассветными сумерками, когда темнота постепенно отступает и неумолимо надвигается утро. Невидимо и неслышно для встречных, я неслась, легко преодолевая любые препятствия, перемахивала через ограды, летели мимо размытые дома и неясные фигуры ранних прохожих, и ветер свистел у меня в ушах, мешаясь с шумом утреннего транспорта.

Как и Газза, я спешила домой.

Насмерть ли я ранила Малика? Да, я ударила его серебряным ножом и метила в сердце, но попала ли в цель? Судя по всему, я уже почти добралась до дому. Лоу-Кортс справа, Сомерсет-Хаус слева... Быстрее, еще быстрее... Убила ли я Малика? Я ведь не почувствовала, чтобы жизнь покинула его тело... Поворот со Стренда... теперь к Ковент-Гарден... В прошлый раз, когда я убила вампира, ощущение было совсем иное. Так, теперь вот сюда, между церковью Святого Павла и Эппл-маркет, быстрее, быстрее... Я летела, окрыленная надеждой, но старалась не думать о том, на что же именно надеюсь.

Вот и знакомая лестница в дальнем конце церковного садика. Скорее, скорее вскарабкаться наверх и спрятаться в квартире. Нужно успеть, пока солнце не поднялось над горизонтом, пока чары не обернулись против меня и я не упала замертво, убитая первым же утренним лучом.

После такого забега подниматься по пожарной лестнице было трудно, к тому же перед рассветом вампиры слабеют, и на полпути я, обессилев, остановилась и привалилась лбом к холодному металлу ступенек. Сердце забухало, затем замерло. Отсюда до земли тридцать футов, высоко, падать нельзя, слишком велик риск, а уж что будет, если меня обнаружат, вообще подумать страшно. Закрыв глаза, я усилием воли запустила сердце сызнова. Бейся же, проклятое, бейся! Мне нужно попасть домой. Но оно еле-еле трепыхалось в груди. С трудом оторвав руку от перекладины, я ухватилась за следующую, подтянулась и полезла дальше.

Стена исчезла.

От неожиданности меня качнуло, я до боли стиснула металлическую ступеньку. В ноздри мне хлынуло благоухание лаванды, розмарина и лимонной мяты, я увидела перед собой гравий и поняла, что достигла цели. Цветы цвели на моей крыше.

Я последним усилием перевалилась через край, почувствовала, как мелкий гравий впивается в коленки и ладони, и в изнеможении рухнула ничком. Сил двигаться дальше не было. У самых моих пальцев, складываясь и раскладываясь, проползла желтенькая гусеница с черным брюшком. По гравию проскрипели чьи-то шаги.

Сердце у меня остановилось.

Я приподняла голову и взглянула на восток, туда, где над горизонтом уже протянуло свои бледные пальцы солнце. На меня упала тень, обширная и длинная, потом она опустилась, и, когда первые солнечные лучи коснулись моей кожи, я утонула в пламени.

Меня обволакивал сладкий аромат гардений. Я уснула на полу, головой на кирпичах, и их острые края впивались мне в щеку. Знакомая рука мягко потормошила меня за плечо. Я крепче прижала к себе любимую игрушку — серого махрового слоника — и попыталась уснуть поглубже.

— Женевьева, moj angelochek! — Матильда, моя мачеха, оторвала меня от земли и взяла на колени. — Просыпайся, пора вставать.

Мне снились те давние времена, когда мир мой был устроен гораздо проще. Я знала, что былого не воротишь, и все-таки зарылась лицом в нежную шейку Матильды, надушенную гарденией, и запустила пальцы в ее длинные золотые локоны.

— Malishka, зачем же лежать на полу, будто простая крестьянка? — Матильда похлопала меня по спинке. — А кому папа подарил такую уютную кроватку? Неужели она тебе не нравится?

Я сунула палец в рот и сонно пробормотала:

— Дженни устала.

— Ты, наверное, переутомилась — слишком заигралась. — Матильда прижала меня к себе. — А у нас с папой для тебя сюрприз.

— Сюпьиз? Хочу сюпьиз, — прошепелявила я.

— Но сначала давай-ка приведем тебя в порядок, — Матильда стряхнула пыль с моего вельветового комбинезона. — Девочки должны ходить в платьицах и с бантами.

Я вытащила палец изо рта и сонно воззрилась в большие синие глаза мачехи:

— Бесси говорит, я всегда пачкаюсь как свинюська.

— Свиньюшка! — Матильда передразнила северный выговор моей няни и улыбнулась. — Ничего, мы отмоем тебя в ванне.

Протянув руку, я погладила ее по щеке:

— Ну, Тильди, я хочу сначала сюпьиз!

Мачеха рассмеялась, блеснув белоснежными клыками и сверкнув сапфировыми глазами:

— Ну уж нет, malishka, сначала ванна. А свои чары прибереги для отца, меня ими не проймешь.

— Не хочу мытись! — надулась я.

— Мыться, деточка, — поправила меня Матильда, подчеркнуто четко произнося слова.

— Не хочу мыться, Тильди, — повторила я и погладила ее по шее, где на нежной коже вздулся след от укуса.

— Молодец, теперь правильно. — Она улыбнулась и унесла меня из детской.

Матильда за руку повела меня вниз по лестнице, через холл, в отцовский кабинет. Каждый мой шажок гулким эхом отдавался в каменных серых стенах, а я неотрывно смотрела под ноги, точнее, на новенькие черные замшевые туфельки, украшенные зелеными атласными бантами, и еще — на танцующий подол пышного атласного платья, тоже зеленого. И кивала в такт шагам и шелесту — топ, шурр, топ, шурр, — отдававшимся от серых каменных стен.

Наконец мы очутились у темной дубовой двери в кабинет. По обе стороны от нее колебались огоньки множества свечей в настенных канделябрах, точно стайки светляков.

Матильда плавно присела и, ловко удерживая равновесие на высоких каблуках, поправила зеленую ленту, которой были повязаны мои волосы, — а-ля Алиса в Стране чудес.

— Какие у тебя чудесные кудри, moj angelochek, ни дать ни взять цвета свежей крови, стекающей по нашим прекрасным золотым куполам.

Я потянулась поцеловать бледную напудренную щеку мачехи.

— А купола в Кремле, Тильди? — Я знала несколько русских слов и названий, которыми мачеха любила пересыпать свою речь.

Матильда улыбнулась, но только губами, — глаза ее остались печальными, и в них заблестели слезы.

— Да, детка, на моей далекой родине, в красавице Москве. Когда-нибудь мы с тобой непременно поедем туда вдвоем. Посмотрим и Спасскую башню, и Вознесенский собор...

— ...и Царь-колокол, — радостно подхватила я, потому что перечень был мне знаком наизусть.

Матильда потерлась носом о мой:

— Да-да, деточка. — Она посерьезнела и поочередно тронула кончиком пальца мои уши, веки, рот и сердце. — Женевьева, у твоего папы сейчас гость, очень важная персона. Веди себя как настоящая леди и помни о хороших манерах — помнишь, чему я тебя учила?

Я провела пальцем по тесному колье из черных опалов у нее на шее.

— А сюпьиз когда?

Матильда оправила мне платьице, сдунула с моих туфелек невидимую пылинку.

— Сюрприз получишь потом, маленькая.

Шаги наши гулко отдавались от серых плит пола — отцовский кабинет отличался такими размерами, что пылающий камин, отсвет от которого падал на пол, терялся в полутьме. В честь гостя отец облачился в свой парадный черный костюм на атласной подкладке, синей, как глаза Матильды. В этом наряде он казался еще выше и аристократичнее, а его белокурые волосы — еще светлее.

Незнакомец — это и был важный гость — стоял напротив отца, и отсветы огня обегали его, точно он не хотел оказаться на свету и они покорно повиновались его воле. Я запрокинула голову — интересно же рассмотреть лицо очередного гостя-вампира! — но и лицо незнакомца терялось в той же личной тьме, окутывавшей всю его фигуру.

Матильда мягко подтолкнула меня вперед, я послушно подошла и встала между двумя вампирами — отцом и незнакомцем.

— Это и есть то самое дитя, Александр? — прозвучал из темноты низкий голос гостя.

По спине у меня побежали мурашки.

— Поздоровайся с гостем, Женевьева. — Отец нажал мне на плечо.

Я выдвинула один носок ботинка вперед, как меня учили, взялась пальцами за скользкий атласный подол платья и на подгибающихся ножках присела в реверансе.

Холодные чужие пальцы взяли меня за подбородок и заставили поднять лицо.

— И верно, глаза настоящей сиды, — негромко сказал гость.

Я вскинула на него взгляд, но так и не смогла рассмотреть его сквозь непроницаемую тьму.

Гость повернул мое лицо влево, вправо, оценивая, изучая.

— В профиль она и впрямь похожа на тебя, Александр.

— Она моя родная дочь. — В отцовском голосе прозвучала непонятная тревога. — Об этом вашему Господину было незамедлительно доложено, как только она появилась на свет.

— Немалое достижение, — не без иронии отозвался незнакомец, отпуская меня.

Матильда тотчас обняла меня за плечи и прижала к себе. Я удивленно взглянула на нее, но она неотрывно смотрела на гостя расширенными от страха глазами.

Чего она боится? Почему папа такой несчастный? Сердце у меня так и запрыгало в груди от волнения, и все трое вампиров сразу же это учуяли.

— Покажи, Женевьева, как ты владеешь собой. — В отцовском голосе я впервые за всю свою небольшую жизнь услышала страх.

Прикусив губу, я закрыла глаза и, как меня учили, шепотом принялась считать:

— Один слоник... два слоника... три слоника.

Сердцебиение постепенно успокоилось.

— Впечатляет! Такая крошка и так умеет... — Незнакомец зааплодировал, и этот шум сбил меня со счета.

— ...пять слоников! — Я открыла один глаз и сердито воззрилась вверх, во тьму, где маячило лицо гостя.

— Вы хорошо обучили ее старым обычаям.

— ...семь слоников...

— Да, она неплоха. — Тьма, окутывавшая гостя, колыхнулась и замерла. — Уверен, Господин останется доволен.

Руки Матильды, стискивавшие мне плечи, разжались.

— ...десять слоников...

— Нам осталось лишь подписать договор. И я обязан взять пробу.

— Нет! — вскричала Матильда по-русски.

— Матильда, девочке это не повредит! — прошипел отец. — Всего лишь капелька-другая.

— ...тринадцать слоников.

Пальцы Матильды вновь впились мне в плечо, но мгновение спустя она разжала хватку.

— Прошу меня извинить. — Отец церемонно и низко поклонился гостю. — У вас есть при себе нож?

— ...п-п-пятнадцать слоников...

Незнакомец опустился на одно колено и воздел тонкий кинжал.

— Из хладного железа и серебра выковали этот клинок северные гномы, — нараспев произнес он, и лезвие в отсвете камина блеснуло красным. — В драконьем пламени закалили его. Рукоять у него из рога единорога. — Бледный свет просочился между пальцами гостя. — И украшен он драконьей слезой. — Словно в ответ, мигнул на его ладони чистый янтарный овал.

— ...с-с-семнадцать с-с-слоников...

Ледяные пальцы обхватили мою левую кисть, и вся рука у меня мгновенно онемела.

— ...в-в-в-восемнадцать...

Клинок чиркнул по внутренней стороне кисти, и я вздрогнула от ожога стужи.

— ...д-д-девятнадцать...

Кровь тоненькой струйкой потекла на пол, собираясь в алую лужицу.

— Останови его, Александр! — пронзительно вскрикнула Матильда. — Он тратит ее кровь понапрасну!

Я вновь вскинула глаза на незнакомца, и тьма, скрывавшая его лицо, отхлынула, будто он снял капюшон. Перевернув нож, незнакомец вложил его рукоять мне в ладонь и сжал ее, чтобы я держала нож как можно крепче. Его обсидианово-черные глаза не отрывались от моих, и он тянул и тянул меня за руки, пока тонкое серебряное лезвие не вонзилось ему в грудь, прямо в сердце.

— ...д-д-д-двадцать...

Малик стоял передо мной точно так же, как тогда, в темном проулке подле вампирского притона, — раскинув руки. Нож вошел ему в сердце по самую перламутровую рукоять, и она сверкала, как бледная луна на ночном небе.

— Женевьева, — печально произнес он, — посмотри, что ты натворила.

Теперь Матильда и мой отец стояли по бокам от него, тоже раскинув руки, и из груди у них тоже струилась кровь.

Острая боль — тяжкое горе — пронзила мне сердце. Я прошептала их имена.

— Женевьева... — эхом отозвались у меня в голове призраки их голосов.

Загрузка...