Случайная любовь

8

Когда Сережа проснулся и выглянул в окно, солнце стояло уже высоко. Было десять часов. «Проспал, – первым делом мелькнуло у не в голове. – Я должен прийти на реку раньше её». На ходу перекусив, он быстро собрался. Еще не было одиннадцати, а он уже подходил к реке. Не останавливаясь около Мамона, Сережа прошел извилистой тропкой меж кустов и вышел к заветному месту. На небе, как и вчера, не было ни облачка, также серебрилась на солнце река, на другом берегу на мелководье за поворотом важно стояли гуси; вдалеке пастух гнал на водопой стадо коров, которое поднимало с дороги облако пыли.

Сережа пытался найти глазами веселенькую, светлую кокетливую шляпку, но кроме Мамона на реке никого не было. «Может быть, Юля уже загорает, лежа в траве», – подумал он и прошел вдоль берега к тому месту, где они вчера купались, где лежали в траве. Помятая трава уже поднялась, но Юли не было. «Чтобы удобнее было выходить из воды, следует укрепить топкий берег», – вспомнил он. Вчера на это намекнула Юля, и он стал искать дощечку. Дощечки не нашлось, но кто-то метрах в ста от того места, где они купались, видимо еще по весне, откопал в виде ступеней на берегу для рыбной ловли дорожку и положил на нее фанеру. Место было давно заброшено, но фанера пошла в дело.

«А завтра следует прихватить парочку кирпичей», – укрепляя берег, подумал Сережа и снова посмотрел туда, где от деревни вдоль реки вилась тропка. Нет, Юли не было.

«Неужели она не придет! – подумал он. А, впрочем, раз мы не договаривались о времени встречи, то она еще подойдет». И, чтобы скоротать время, он выкупался и пошел к Мамону.

Сережа раздвинул стебли тростника, увидел блестевшую на солнце желто-красную лысину рыбака, подошел и поздоровался.

– А, это ты. А я без курева сижу. Одолжи парочку сигарет, – попросил Мамон, скосив на него подрагивающий глаз.

– Некурящий.

– Это хорошо. Курево, говорят, хуже водки. А я по глупости с армии пристрастился. Чай бы уж на те деньги, что выкурил, машину давно бы купил.

– Как седни, дядя Мамон, рыбалка? Что-нибудь попало? – спросил Сережа и заглянул в ложбинку, где, покрытые лопухами, лежали два, каждый килограмма на полтора, сазана.

– Седни, считай, ничего.

– Не брало?

– Два крючка оборвало. Один зря большой был, как взял, так потянул, потянул. Чувствую, сейчас леску оборвет, даже сачок не стал брать, удилишку в воду бросил. Думаю, пускай помотается, потаскает, а как устанет, пристанет к берегу, я его сачком подсеку. Так он, зараза, видно бывалый: на чистую воду не пошел, а вдоль берега. Удилишка запуталась в камышах, леску перестало пружинить, по самый крючок оборвал.

– Здоровый?

– Зря большой.

– Ну, на сколько килограмм?

– Я же за хвост его не держал.

– Ну, хотя бы, примерно?

– Как схватил и потащил. Сачок, говорю, не брал. Бросил удилишку, а он в камыши. Если сазан килограмма на три, я его возьму на леску ноль три. Повожу, повожу, как ослабнет, подведу к берегу и сачком. Главное слабину не давать – с разгона порвет! А если крупнее возьмет, то как выйдет.

– А если леску толще взять?

– Он не дурак. Умный. На толстую не берет. У меня всего на одной удилишке, для спортивного интереса, ноль пять. А месяца два назад, по весне, на нее на восемь килограмм сазан взял. Я его полчаса, прежде чем сачком подсечь, водил. Без рук остался. Хитрый был, зараза. Два раза выпрыгивал из сачка. Вытащил насилу. На верхней губе, вот не поверишь, семь крючков.

– Каких?

– Рыболовных, каких же еще.

– А крючки-то были ваши?

– У других оборвал. Я свои знаю. А если рыбу нужно, бери. Бутылку завтра принесешь. Мне, может, и с убытком, зато домой налегке пойду.

Нет, рыба Сереже была не нужна.

– А вы, дядя Мамон, самую большую рыбу на сколько ловили? – взглянув на тропку и не увидев Юли, спросил он?

– На одиннадцать килограмм сазана, на икромете, строго́й на мели заколол. Больше метра «поросенок» был. А сомов пуда на два брал. Что ни говори, а рыбы год от года все меньше и меньше… Допрежде, помню, здесь и судаки, и лещи широкие, как доска, и жереха попадались, а сейчас сазан, и тот на убыль пошел. Всю рыбу потравили удобрениями с полей. Свалят на краю поля у реки кучей, не срасходуют, а по весне его паводком в реку смоет.

Мамон увидел, как лениво зашевелился один из поплавков.

– Раки и сопляки донимают, – сказал он и ловко подсек.

Удилишка прогнулась. На поверхности воды показался с растопыренными клешнями с мужскую ладонь рак. Плюхнувшись о берег, он быстро-быстро заработал, словно был еще в воде, хвостом, но не тут-то было! Мамон придавил его к земле ботинком и, повозившись, отцепил крючок. Затем взял рака за спинку и откинул Сереже.

– Возьми.

– А что я с ним буду делать? – спросил Сережа.

– Было бы десятка два, сварили бы в ведре с солью; с пивом рачья закусь лучше воблы. А так пойдешь купаться, выкинь в реку, только подальше от меня.

Мамон взял мешочек с оставшимися отрубями и, думая, что пора уже сворачивать удочки, стал разбрасывать на поплавки подкормку.

Сережа в очередной раз взглянул на вьющуюся вдоль реки тропку. Без Юли было скучно. «Неужели она не придет?» – подумал он и пошел купаться.