Сочинения в трех томах. Том 1

Перевод С. Морозовой

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Странный случай, произошедший

с любителем старины в лавке древностей.

Судья Ди приступает к обязанностям судьи

в уезде Пуян

Вот уже шесть лет, как я оставил чайную фирму, унаследованную от отца и приносившую немалый доход, и удалился на покой в свое поместье за восточными воротами города. Здесь я сумел наконец посвятить себя любимому увлечению — сбору материалов по истории преступности и судебной практики.

Поскольку при нашей славной династии Мин в Империи воцарились мир и спокойствие, а преступления и насилие стали явлениями исключительными, я очень скоро понял, что в поисках запутанных дел лучше всего обратиться к прошлому, там же найду я и примеры мудрых решений, которые выносили проницательные судьи. Увлекшись этим всепоглощающим занятием, я с годами собрал замечательный архив подлинных документов по нашумевшим уголовным делам, коллекцию орудий жестоких убийств, воровских инструментов и многих других диковинок, относящихся к истории преступности.

Одним из самых ценных предметов в моей коллекции был судейский молоток, принадлежавший судье Ди, прославленному много веков назад сыщику. На продолговатом бруске черного дерева были выгравированы строки, приведенные выше. По преданию, судья Ди, разбирая дела, никогда не расставался с этим молотком, служившим ему напоминанием о священных обязанностях перед страной и народом.

Я привожу стихи по памяти, так как самого молотка у меня уже нет. Ужасная история, приключившаяся со мной летом, около двух месяцев назад, вынудила меня навсегда отказаться от каких бы то ни было криминологических изысканий и расстаться с коллекцией предметов, связанных с кровавыми преступлениями прошлого. Теперь я собираю селадоновый фарфор и нахожу, что это непритязательное увлечение вполне отвечает моей по сути кроткой натуре.

И все же есть еще нечто, что я должен сделать, чтобы зажить нормальной жизнью: мне необходимо избавиться от навязчивых воспоминаний, которые и сегодня еще тревожат мой сон. Чтобы вырваться из этого бесконечного кошмара, я должен хоть с кем-нибудь поделиться тайнами, открывшимися мне поистине сверхъестественным путем. Тогда, и только тогда смогу я забыть все, что так глубоко потрясло меня и чуть не привело на порог безумия.

Сегодня, необычайно ясным утром, сидя в изящной беседке и любуясь хрупкой красотой и грацией наложниц, их нежными руками, что ласкают хризантемы в саду, в этой гармонии окружающего мира я осмеливаюсь наконец возвратиться памятью к тому роковому дню.

То было осенью поздним вечером девятого дня восьмой луны — день этот навсегда останется в моей памяти. Пополудни стояла невыносимая жара, и вечер выдался душный. Я чувствовал себя подавленным и не находил себе места. В конце концов я решился отправиться на прогулку в паланкине. На вопрос носильщиков, куда меня везти, я не раздумывая приказал: в лавку древностей господина Лю.

Эта лавка носит претенциозное название «Золотой дракон» и расположена напротив храма Конфуция. Ее владелец Лю — скряга и пройдоха, но, вне всякого сомнения, знает свое дело и не раз предлагал мне любопытные вещицы, имеющие отношение к уголовным историям.

Войдя, я увидел лишь помощника Лю. Тот сообщил мне, что хозяин чувствует себя неважно и сидит в помещении наверху, где хранятся наиболее ценные вещи.

Там я и застал его, мрачного, жаловавшегося на головную боль. В надежде укрыться от удушающей жары Лю закрыл ставни, и в полумраке знакомая комната показалась мне странной и зловещей — я тут же подумал о том, чтобы уйти. Но памятуя о жаре, ожидавшей меня снаружи, я решил, что лучше будет переждать здесь, и попросил Лю показать мне что-нибудь из его вещиц. Я уселся в большое кресло и принялся энергично обмахиваться веером из журавлиных перьев. Лю ворчал, что у него нет для меня ничего особенного. Через некоторое время, окинув рассеянным взглядом комнату, он достал откуда-то из угла чернолаковый сундучок с зеркалом на крышке и положил на стол передо мной. Когда он обтер с крышки пыль, я увидел, что это обыкновенное зеркальце для головных уборов, иными словами, пластина из отполированного серебра, вделанная в крышку ящичка. Чиновник обычно смотрится в такое зеркало, поправляя на голове шапочку из черной кисеи. Судя по паутине мелких трещинок, это был довольно старый экземпляр, но таковые широко распространены, встречаются частенько, и знатоки не считают их предметами большой ценности.

Вдруг взгляд мой упал на серебряную инкрустацию в виде мелких иероглифов, шедшую по периметру рамки зеркала. Подавшись вперед, я прочел: «Имущество присутствия судьи Ди. Пуян». Я с трудом подавил вскрик — я был поражен. Ведь это не что иное, как зеркало нашего знаменитого судьи Ди! Я вспомнил, что, согласно древним хроникам, судья Ди, будучи наместником Пуяна — небольшого округа провинции Цзянсу, с неподражаемым мастерством раскрыл по меньшей мере три загадочных преступления. К сожалению, подробности расследования не сохранились в архивах. Поскольку «Ди» — не очень распространенная фамилия, не было никаких сомнений в том, что это зеркало действительно принадлежало ему. Всю мою усталость как рукой сняло. В душе я возблагодарил судьбу: невежество Лю помешало ему признать бесценный раритет, принадлежавший одному из самых проницательных судей нашей Цветущей Империи. С деланным равнодушием я откинулся на спинку кресла и попросил Лю принести мне чашку чая. Как только он спустился вниз, я подскочил и, склонившись над зеркалом, стал жадно его разглядывать. Недолго думая, я выдвинул ящичек, вмонтированный в подставку зеркала, и увидел внутри сложенную шапочку судьи из черной кисеи. Я аккуратно расправил ветхую ткань. Пыль, вылетевшая из складок, поднялась легким облачком. Шапочка была почти целая, только немного подпорченная молью. Дрожащими руками я с трепетом поднес ее к глазам: это тот самый головной убор, в котором непревзойденный судья Ди вел заседания суда!

Лишь Небу известно, что за безумная фантазия заставила меня приподнять это бесценное сокровище чуть выше и водрузить на свою недостойную голову. Я заглянул в зеркало, чтобы посмотреть, идет ли она мне. Но время затуманило полированную поверхность, и в крышке сундучка отразилось лишь смутное изображение.

Но вдруг оно стало проступать в ясных очертаниях. Я увидел совершенно незнакомое изможденное лицо с горящим взором устремленных на меня глаз. В этот миг в ушах у меня раздался оглушительный удар грома. Все погрузилось во тьму, и мне почудилось, что я падаю в бездонную пропасть, — я перестал ориентироваться во времени и пространстве. Мимо меня проплывали густые облака. Постепенно они приобретали очертания человеческих фигур; я как будто увидел, как мужчина, чье лицо скрыто от меня, грубо покушался на обнаженную девушку. Я хотел броситься ей на помощь и не мог пошевелиться. Хотел закричать, но крик не сорвался с моих губ. Затем меня закружил неутихающий вихрь кошмарных событий: я был то бессильным наблюдателем, то истязаемой жертвой. Я медленно погружался в зловонную заводь, когда на помощь мне поспешили две славные девушки, чем-то похожие на моих наложниц. Но не успел я ухватиться за их протянутые руки, как вдруг сильное течение понесло меня прочь и бросило в пенящийся водоворот. Меня кружило и постепенно затягивало в воронку. Потом я очнулся и обнаружил, что меня заключили в узкое темное пространство и сокрушающая тяжесть беспощадно давит на меня, прижимает к земле. Я делал отчаянные попытки высвободиться, но мои ищущие руки постоянно натыкались на гладкую металлическую преграду. Когда я уже начал задыхаться, этот гнет исчез, и, жадно глотнув свежего воздуха, я попытался пошевелиться, но с ужасом обнаружил, что распластан на земле. К рукам и ногам привязаны веревки, концы которых уходили куда-то в плотный туман. Я чувствовал, как эта привязь натягивается, конечности мои пронзила резкая боль. Сердце сжалось от неизъяснимого ужаса. Я понял, что тело мое разрывают на части, и отчаянно закричал. И тут я вернулся из небытия.

Весь в холодном поту, я лежал на полу в комнате Лю, а он, склонившись надо мной, в испуге все звал меня по имени. Шапочка судьи валялась среди осколков зеркала. Поддерживаемый Лю, я поднялся и, дрожа, опустился в кресло. Лавочник, суетясь вокруг меня, поднес к моим губам чашку чая. Он рассказал, что, как только он спустился за чайником, раздался удар грома, хлынул ливень и он ринулся обратно наверх, чтобы закрыть ставни, но увидел меня распростертым на полу.

Я долго молчал, неторопливо попивая ароматный напиток. Потом, сочинив что-то о внезапных припадках, время от времени случающихся со мной, я послал Лю за своим паланкином. Домой меня везли под проливным дождем. И хотя носильщики накрыли паланкин промасленной тканью, я весь вымок до нитки, пока доехал.

Обессиленный, с раскалывавшейся от боли головой, я тут же отправился спать. Встревожившись, моя первая жена вызвала врача, и тот обнаружил у меня горячку.

Полтора месяца я был серьезно болен. Первая жена утверждает, что я поправился лишь благодаря ее усердным молитвам и курению благовоний в храме Бога врачевания. Но я полагаю, что обязан своим выздоровлением только неиссякаемой преданности моих наложниц, которые сменяли друг друга у моей постели и потчевали меня снадобьями ученого лекаря.

Когда я окреп уже настолько, что мог сидеть, доктор поинтересовался, что же все-таки произошло в лавке древностей. Мне было неприятно вспоминать о том странном случае, и я сказал, что это было всего лишь головокружение. Доктор взглянул на меня с недоверием, но расспрашивать не стал. Уходя, он мимоходом заметил, что такие приступы острой лихорадки часто возникают при обращении со старыми вещами, имевшими отношение к насильственной смерти: аура, окружающая такие предметы, может серьезно повредить ум человека, слишком близко соприкоснувшегося с ними.

Когда проницательный доктор удалился, я немедленно вызвал управляющего и распорядился упаковать всю мою коллекцию в четыре больших ящика, с тем чтобы отправить все это дяде моей первой жены Хуану. Хотя жена без конца превозносит его, в жизни это несносный скряга, к тому же обожающий судебные тяжбы. Я отправил ему учтивое послание с заверениями, что в знак глубочайшего уважения к его обширным познаниям во всех областях гражданского и уголовного права я преподношу ему сей скромный дар — всю мою криминологическую коллекцию. Замечу, что дядюшка Хуан глубоко противен мне с тех самых пор, когда, обнаружив лазейки в уложении о земельном праве, отсудил у меня участок доброй земли. Я очень надеюсь, что, изучая мою коллекцию, он тоже «слишком близко соприкоснется» с каким-нибудь зловещим экспонатом и испытает то же потрясение, что и я в лавке антиквара.

Теперь я попытаюсь связно изложить все пережитое мной в те мгновения, когда шапочка судьи Ди была у меня на голове. И пусть снисходительный читатель рассудит, что в этом повествовании о трех преступлениях соответствует истине, пусть чудесным образом, но все же открывшейся мне, а что есть плод воспаленного воображения. Я не потрудился свериться с хрониками. Как я уже говорил, изыскания в области истории преступлений и сыска мною прекращены. Эта неблагодарная тема меня, мирного собирателя фарфора эпохи Сун, больше не волнует.

Поздним вечером, по приезде в Пуян, судья Ди сидел в своем кабинете рядом с залом суда, с головой уйдя в изучение пуянского судебного архива. Стол, заваленный объемистыми книгами и бумагами, освещали две большие свечи в массивных бронзовых подсвечниках. Мерцающий свет играл на зеленом судейском халате и отражался на черной шапочке. Время от времени судья поглаживал густую черную бороду и бакенбарды. Но его взгляд почти не отрывался от документов.

За столом поменьше, напротив судьи, его неизменный спутник Хун Лян листал судебные хроники. Он был немолод, худощав, с редкими усами и бородкой клинышком, одет он в поблекший коричневый халат, на голове носил аккуратную шапочку. Он думал о том, что близится полночь. Время от времени он украдкой наблюдал за широкоплечим человеком, сидевшим напротив. Хун Лян выспался днем, а вот судья Ди за весь день так и не прилег отдохнуть. И хотя Хуну была известна фантастическая выносливость судьи, он беспокоился.

Когда-то он служил отцу судьи и, бывало, носил маленького Ди на руках. Потом он отправился с мальчиком в столицу, где обучался его подопечный, а позже сопровождал его при всех перемещениях по служебной надобности. Пуян был третьим по счету местом, куда получил назначение судья Ди. Все предшествовавшие годы Хун был судье верным другом и советчиком. Судья Ди привык обсуждать с ним все свои дела, и служебные, и личные, и Хун часто помогал ему советом. Чтобы дать ему какую-то должность, судья назначил его советником, и все так и называли Хун Ляна «советник Хун».

Окинув взглядом груды дел, Хун вспомнил, какой у судьи был тяжелый день. Утром, когда судья в сопровождении жены, детей и слуги прибыл в Пуян, он сразу же отправился в приемную пуянского суда, а его свита прошла в жилые помещения, расположенные в северном дворике. Там госпожа Ди и помогавший ей управляющий отдавали распоряжения по разгрузке повозок с багажом и обустройству новых апартаментов. Судья Ди так и не успел осмотреть свой новый дом. Он должен был принять печати от своего предшественника судьи Фэна. По окончании этой церемонии он собрал всех служащих судебного присутствия от старшего писца и начальника стражи до смотрителя тюрьмы и охранников. Днем Ди участвовал в пышном приеме по случаю отбытия судьи Фэна, которого он по традиции проводил до самых городских ворот. По возвращении в присутствие судья должен был принять именитых граждан Пуяна, пришедших засвидетельствовать свое почтение. После этого судья наскоро поужинал у себя в кабинете и занялся изучением судебных дел, заставляя служащих доставать из архивов все новые и новые кожаные сундуки с документами. Через пару часов он наконец отпустил служащих, но сам, казалось, и не собирался уходить.

Но вот судья Ди отодвинул лежавший перед ним фолиант и откинулся на спинку стула. Бросив из-под густых бровей взгляд на своего помощника, он с улыбкой предложил:

— А не выпить ли нам по чашке чая, советник?

Советник Хун мгновенно поднялся и пошел к столику за чайником. Пока он разливал чай, судья говорил:

— Небо простерло над Пуяном свою благодать. Из документов видно, что земли здесь плодородные, ни засух, ни наводнений не бывает и сельское хозяйство процветает. Пуян построен на берегу Великого Канала, пересекающего Империю с севера на юг, и оживленное судоходное движение приносит городу немалую прибыль. И государственные, и частные суда стоят в гавани за западными воротами города, кто-то постоянно приезжает и уезжает, и крупные купеческие дома процветают. Канал и впадающая в него река изобилуют рыбой, рыболовством кормятся бедняки; здесь же стоит большой гарнизон, поэтому в лавках и ресторанчиках полно посетителей. Итак, уезд живет в довольстве и благоденствии, налоги вносятся исправно.

И наконец, мой предшественник, судья Фэн, — человек способный и обязательный — проследил за тем, чтобы записи велись непрерывно, и все реестры были в полном порядке.

Советник просиял:

— Положение дел, Ваша светлость, весьма обнадеживающее. На прежней должности, в Ханьюани, было так неспокойно, что я порой опасался за ваше здоровье. — И, теребя бородку, продолжал: — Я просмотрел судебные отчеты и обнаружил, что преступления совершались в Пуяне нечасто. А если и случались, то, как правило, раскрывались. Сейчас в суде одно довольно нехитрое дело. Это дело об изнасиловании и убийстве, раскрытое его превосходительством Фэном в считанные дни. Завтра, когда вы ознакомитесь с соответствующими документами, то увидите, что осталось прояснить лишь несколько моментов.

Судья Ди поднял брови:

— Иногда вся трудность в этом и состоит. Рас-скажите-ка мне об этом деле.

Пожав плечами, советник Хун начал:

— Это действительно совсем пустяковое дело. Дочь мелкого лавочника, мясника Сяо, нашли в ее комнате изнасилованной и убитой. Выяснилось, что у нее был любовник, опустившийся студент по имени Ван. Мясник Сяо выдвинул против него обвинение. Когда судья Фэн собрал улики и выслушал свидетелей, подтвердилось, что Ван и есть убийца, хотя сам преступник это отрицает. Судья Фэн продолжил допрос Вана под пытками, но тот потерял сознание, так и не признавшись. В связи с предстоящим отъездом судья Фэн на том и оставил дело. Но так как убийца найден и против него достаточно улик, чтобы применить пытки, дело практически завершено.

Некоторое время судья молчал, задумчиво поглаживая бороду. Затем сказал:

— Я хотел бы узнать все подробности этого дела, советник.

Советник Хун сник.

— Скоро полночь, Ваша светлость, — начал он робко, — может быть, вам сейчас лучше хорошенько отдохнуть? Завтра у нас будет достаточно времени, чтобы вникнуть в это дело.

Судья Ди покачал головой:

— Даже в вашем беглом пересказе есть противоречия. После всей этой административной рутины мне как раз не мешало бы поразмяться, попытавшись раскрыть преступление. Выпейте чай, советник, устраивайтесь поудобнее и изложите мне суть дела!

Зная характер судьи, советник Хун подчинился и, вернувшись к своему столу, просмотрел кое-какие бумаги. Он начал так:

— Ровно десять дней назад, в семнадцатый день этого месяца, мясник по имени Сяо Фу-хань, хозяин лавки на улице Полумесяца в юго-западной части города, ворвался, весь в слезах, на дневное заседание суда. С ним было трое свидетелей: Гао — начальник стражи южного квартала, Лун — портной из дома напротив и еще глава гильдии мясников.

Мясник Сяо предъявил письменное обвинение сюцаю Ван Сянь-чжуну, нищему студенту, проживающему неподалеку от лавки Сяо. Сяо утверждает, что Ван задушил его единственную дочь по имени Чистая Яшма в ее спальне и скрылся, прихватив пару золотых шпилек. Мясник Сяо указал также, что в течение полугода Ван состоял в незаконной любовной связи с его дочерью. Убийство было обнаружено только утром, когда девушка не вышла помогать по хозяйству.

— Этот мясник Сяо, — прервал его судья, — либо круглый болван, либо отъявленный негодяй. Как мог он позволить своей дочери принимать любовника в собственном доме, превращая его в притон! Неудивительно, что под этой крышей произошли насилие и убийство.

Советник Хун замотал головой.

— Нет, Ваша светлость, — сказал он, — в объяснениях мясника Сяо все предстает совсем иначе!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Судья Ди вникает в дело

об убийстве на улице Полумесяца.

Неожиданное замечание судьи

повергает советника Хуна в замешательство

Судья, расправляя широкие рукава халата, нетерпеливо бросил:

— Продолжайте!

— До того утра, — продолжал советник, — мясник Сяо и не подозревал, что у Чистой Яшмы есть любовник. Она жила в мансарде, помещение которой служило одновременно и прачечной, и швейной; оно располагается над складом товаров, неподалеку от лавки. Слуг у них нет, и все дела по дому ведут жена и дочь мясника. Следственные эксперименты, поставленные судьей Фэном, показали, что даже громкий крик из комнаты девушки не слышен ни в спальне мясника, ни в соседних домах.

Что же касается студента Вана, то он принадлежит к известному столичному роду. Но родители его умерли, и в результате семейных раздоров он остался без гроша. Готовясь к экзаменам на должность, он кое-как перебивался, давая уроки детям лавочников с улицы Полумесяца. Он снимал чердак в лавке старого портного Луна, как раз напротив дома Сяо.

— А когда началась их любовная связь? — спросил судья Ди.

— Примерно полгода назад, — ответил советник, — сюцай Ван влюбился в Чистую Яшму, и они стали тайно встречаться в комнате девушки. Обычно Ван приходил поздно ночью и влезал в комнату через окно, а перед рассветом, крадучись, как вор, возвращался к себе. Портной Лун показал, что уже где-то через месяц он раскрыл их тайну и сильно выбранил Вана, пообещав рассказать мяснику Сяо об этом постыдном деле.

Судья кивнул и одобрительно заметил:

— Портной был совершенно прав.

Советник Хун просмотрел свиток, лежавший перед ним, и продолжил:

— Должно быть, этот Ван — хитрый мошенник. Он бросился в ноги портному Луну и стал уверять его, что он и Чистая Яшма влюблены друг в друга. Он поклялся жениться на ней, как только сдаст экзамены на должность. Тогда он смог бы преподнести мяснику Сяо подобающий подарок и ввести свою невесту в достойный дом. Ван сказал также, что, если его тайна раскроется, его не допустят к экзаменам и эта история ляжет позором на всех ее участников.

Портной Лун знал, что Ван — толковый малый и наверняка выдержит экзамены осенью. Более того, в душе он гордился тем, что отпрыск благородного рода, а в ближайшем будущем — чиновник, выбрал в невесты дочь его соседа. В конце концов он обещал не выдавать секрета, успокоив себя тем, что через несколько недель все благополучно завершится предложением, которое Ван сделает Чистой Яшме. Тем не менее, дабы удостовериться, что Чистая Яшма не безнравственна, портной Лун начал наблюдать за лавкой мясника; он подтвердил, что Ван был единственным мужчиной, которого знала Чистая Яшма, и единственным, кто приближался к ее комнате.

Судья Ди отпил еще чая. Затем мрачно произнес:

— Пусть так! И все же действия всех троих — Чистой Яшмы, сюцая Вана и портного Луна — в высшей степени достойны порицания.

— Этот факт, — заметил советник Хун, — не прошел незамеченным для судьи Фэна, он сурово осудил портного Луна за попустительство, а мясника Сяо за недостаточный контроль за домочадцами. Поэтому, когда утром семнадцатого числа портной Лун узнал об убийстве Чистой Яшмы, его расположение к Вану сменилось жгучей ненавистью. Он кинулся к мяснику Сяо и рассказал ему обо всем, что было между Чистой Яшмой и Ваном. Приведу его слова: «Я, жалкий червяк, покрывал это гнусное дело, когда этот паршивец Ван использовал девушку для удовлетворения своих низменных желаний. Когда же она потребовала, чтобы тот женился на ней, он убил ее и украл золотые шпильки, чтобы купить себе богатую жену».

Задыхаясь от горечи и злобы, мясник Сяо послал за стражником Гао и главой купеческой гильдии. Переговорив, все сошлись на том, что Ван — убийца. Глава гильдии составил письменное заявление, и все трое отправились в суд, чтобы обвинить Вана в тяжком преступлении.

— А где был к тому времени Ван? — спросил судья. — Он бежал из города?

— Нет, — ответил советник, — его тут же схватили. На основании заявления мясника Сяо судья Фэн послал своих людей арестовать Вана. Они нашли его на чердаке в доме портного спящим, хотя был уже не ранний час. Стражники приволокли его в суд. Там судья Фэн предъявил ему обвинение мясника Сяо.

Судья Ди оживился. Положив локти на стол и наклонившись вперед, он нетерпеливо спросил:

— Интересно знать, что сюцай Ван сказал в свое оправдание?!

Советник Хун отобрал несколько бумаг. Пробежав по ним взглядом, он сообщил:

— Этот негодяй готов был все объяснить. Он упирал на то, что…

Подняв руку, судья остановил его.

— Я бы предпочел, — сказал он, — услышать его объяснения дословно. Прочтите мне протокол.

Советник Хун удивился. Он хотел что-то заметить судье, но передумал. Склонившись над бумагами, он начал монотонным голосом читать дословную запись заявления Вана в суде:

— «Недостойный студент, склонившийся перед помостом Вашей светлости, раздавлен позором и унижением; он признает себя виновным в предосудительной связи с девушкой безупречной репутации. Случилось так, что чердак, на котором я каждый день сидел, читая классические книги, выходил окнами на комнату Чистой Яшмы. Я часто видел из окна, как она расчесывает волосы, и решил, что лишь она должна стать моей невестой.

Если бы я тогда же поступил так, как решил, ничего не предпринимая до сдачи экзаменов, — все окончилось бы благополучно! Тогда бы я был вправе заслать к отцу Чистой Яшмы сватов с подобающими свадебными дарами и, согласно обычаю, должным образом известить его о своих намерениях. Но однажды я случайно встретил Чистую Яшму на улице одну. Я не смог удержаться и заговорил с ней, когда же она намекнула мне, что моя страсть не безответна, я вопреки долгу лишь распалил ее чувства, продолжая устраивать встречи в переулке. Вскоре я уговорил ее позволить мне хоть раз посетить ее тайно. Ночью в условленный час я приставил лестницу к ее окну, и она впустила меня. Там я предался с ней наслаждениям, которые, не будучи освящены брачной церемонией, запрещаются Небесными Установлениями.

Подобно тому как огонь вспыхивает с новой силой, когда в него подливают масло, моя преступная страсть требовала более частых встреч. Опасаясь, что приставную лестницу может заметить ночная стража, я подговорил Чистую Яшму спускать из окна веревку, связанную из полосок белой ткани, а другой конец ее прикреплять к ножке кровати. Когда я дергал веревку снизу, она открывала окно и помогала мне взобраться, подтягивая веревку. Непосвященный мог бы подумать, что это не веревка, а выстиранное белье, которое забыли снять после просушки».

Судья Ди прервал советника Хуна, ударив кулаком по столу.

— Хитрый мошенник! — гневно воскликнул он. — Подумать только, сюцай докатился до того, что пользуется ухищрениями взломщиков и воров!

— Как я уже заметил, Ваша честь, — сказал советник Хун, — этот Ван — подлый преступник. Но я продолжу чтение:

— «Однажды портной Лун все же раскрыл нашу тайну и, как честный человек, пригрозил рассказать обо всем мяснику Сяо. Но я, глупец, не внял этому предостережению, несомненно исходившему от Всемилостивого Неба, и стал умолять Луна хранить молчание. В конце концов он согласился.

Так продолжалось почти полгода. И когда Небеса не могли более мириться с таким нарушением священных Установлений, они сокрушили одним ударом и невинную Чистую Яшму, и меня, ничтожного грешника. Мы договорились, что я снова приду к ней в ночь на семнадцатое. Но вечером шестнадцатого числа мой друг Ян Пу навестил меня и сообщил, что его отец прислал ему из столицы пять слитков серебра ко дню рождения. Он пригласил меня в трактир «На любой вкус» (это в северных кварталах города) отпраздновать это событие. За ужином я выпил лишнего. Распрощавшись с Ян Пу и выйдя в холодную ночь, я понял, что совершенно пьян. Я решил вернуться к себе, отоспаться и протрезветь перед тем, как идти к Чистой Яшме, но заблудился. Сегодня рано утром я пришел в себя и обнаружил, что лежу в колючих кустах, а вокруг меня развалины старого особняка. С трудом поднявшись, я с тяжелой головой заковылял не разбирая дороги и неизвестно как вышел на главную улицу. Потом направился домой и сразу поднялся к себе в комнату. Там я завалился на кровать и снова уснул. И только когда ваши стражники пришли за мной, я узнал об ужасной судьбе, постигшей мою возлюбленную».

Советник Хун прервал чтение и, взглянув на судью, сказал с усмешкой:

— И тут притворство лицемера достигает высшей точки!

«Если Ваша честь решит, что я достоин высшей меры за свои непростительные действия в отношении бедной девушки или за то, что я косвенно способствовал ее гибели, я приму приговор с радостью. Это избавит меня от невыносимого существования, которое отныне будет омрачено потерей моей любимой. Но чтобы смерть ее не осталась неотмщенной и ради сохранения чести моей семьи я должен решительно отвергнуть предъявленное мне обвинение в изнасиловании и убийстве».

Советник отложил бумагу. Постукивая по ней указательным пальцем, он сказал:

— Попытки Вана избегнуть справедливого наказания за гнусное преступление совершенно очевидны. Он признает, что виновен в совращении девушки, но отрицает, что убил ее. Ему прекрасно известно, что наказание за совращение девицы, при том, что четко установлено ее согласие, — пятьдесят ударов бамбуковыми палками, в то время как убийство карается позорной казнью.

Советник Хун выразительно посмотрел на начальника, но судья Ди молчал. Он неторопливо выпил еще чашку чая. Затем спросил:

— Как же отреагировал судья Фэн на заявление Вана?

Советник заглянул в свиток. Через некоторое время он ответил:

— После этого заседания судья Фэн оставил Вана на время. Он немедленно приступил к обычной процедуре расследования.

— Разумно, — одобрительно заметил судья Ди. — Поищите-ка отчет об осмотре места преступления и результаты вскрытия.

— Вот они, Ваша честь, — все детально изложено. Судья Фэн отправился на улицу Полумесяца в сопровождении помощников. В мансарде они обнаружили на кровати обнаженное тело крепкой, нормально развитой девушки примерно девятнадцати лет. Лицо ее было перекошено, волосы в беспорядке. Матрас сдвинут, подушка сброшена на пол. Длинная веревка из кусков белой ткани, привязанная к ножке кровати, лежала смятая на полу. Сундук, в котором Чистая Яшма хранила свою нехитрую одежонку, был раскрыт. У стены напротив кровати стояла лохань для стирки, а в углу — обшарпанный столик с треснувшим зеркалом. Больше мебели в комнате не было, за исключением скамеечки для ног, которая валялась перевернутая у кровати.

— Убийца не оставил никаких улик? — прервал его судья Ди.

— Никаких, Ваша честь, — ответил советник Хун. — Упорные поиски не дали результатов. Единственной уликой были стихи Вана к Чистой Яшме, которые она бережно хранила, завернув и спрятав в ящичке туалетного столика, хотя, конечно, она не могла прочесть их. Под стихами стояла подпись сюцая Вана. Что же касается результатов вскрытия, то врач засвидетельствовал, что смерть наступила в результате удушения. На теле жертвы видны два кровоподтека в тех местах, где горло сдавливали руки преступника. Он указал также на многочисленные синяки и вздутия на груди и руках, доказывающие, что девушка сопротивлялась, как могла. Наконец, врач отметил, что есть основания утверждать, что ее изнасиловали до или в момент удушения.

Советник бегло просмотрел свиток до конца.

— В последующие дни судья Фэн проверил все данные, собранные в процессе кропотливой работы. Он послал…

— Частности можете опустить, — вмешался судья Ди, — я уверен, что судья Фэн сделал все самым тщательным образом. Расскажите мне лишь самое главное. Хотелось бы знать, к примеру, что показал о том вечере в трактире Ян Пу.

— Ян Пу подтвердил рассказ своего друга во всем, кроме одной детали: он не считает, что Ван был так уж сильно пьян, когда они расстались. Ян Пу сказал «слегка пьян». Могу также добавить, что Ван не смог определить, где именно он якобы проснулся в то утро. Судья Фэн сделал все, что в его силах: стражи водили Вана по всем развалинам, какие только есть в городе, чтобы он по каким-нибудь деталям опознал то место, но все безрезультатно. На теле Вана имелись глубокие царапины, халат кое-где был прорван. Ван объясняет это тем, что продирался через колючий кустарник. Затем судья Фэн в течение двух дней тщательнейшим образом обыскивал жилище Вана и другие места, но похищенных золотых шпилек так и не нашел. Мясник Сяо нарисовал их по памяти. Рисунок украшений прилагается.

Судья Ди протянул руку, советник Хун открепил от свитка лист тонкой бумаги и положил его на стол перед судьей.

— Старинная ручная работа, — отметил судья Ди, рассматривая изображение шпилек. — Украшены двумя летящими ласточками, очень изящно.

— По словам мясника Сяо, — продолжал советник Хун, — эти шпильки — фамильная драгоценность. Его жена держала их под замком, так как считалось, что они приносят несчастье их владельцу. И все же несколько месяцев назад Чистая Яшма принялась упрашивать мать одолжить ей эти шпильки, и той пришлось согласиться, потому что купить другие украшения для девушки было не на что.

Судья с грустью покачал головой.

— Бедная девчонка! — произнес он.

Через некоторое время он спросил:

— И каким же было решение по этому делу судьи Фэна?

— Позавчера судья Фэн подытожил известные суду факты. Прежде всего он констатировал, что похищенные шпильки не найдены. Но это, по его мнению, не говорит в пользу Вана, так как у него было предостаточно времени, чтобы спрятать их в тайнике. Он допускает, что речь Вана в свою защиту хорошо построена, но разве студент, получивший хорошее образование, не способен сочинить складную историю? Версию о том, что преступником был случайный грабитель, он отверг как совершенно неправдоподобную. Всем известно, что на улице Полумесяца живут лишь мелкие лавочники, и даже если бы вор, промышляя, забрел сюда, он наверняка попытался бы проникнуть в лавку мясника или на склад, а не в комнату на чердаке. Показания свидетелей и самого Вана подтверждают, что о тайных встречах было известно лишь самим любовникам и портному Луну.

Оторвав взгляд от свитка, советник Хун сказал с легкой усмешкой:

— Портному Луну, Ваша светлость, скоро семьдесят, так что этот дряхлый старик сразу же оказался вне подозрений.

Судья Ди кивнул и спросил:

— Как судья Фэн сформулировал обвинение? Мне бы хотелось услышать его дословно.

Советник Хун склонился над свитком и зачитал:

— «Когда обвиняемый вновь заявил, что невиновен, его превосходительство ударил кулаком по столу и воскликнул: «Ах ты, негодяй! Я, вершитель правосудия, знаю правду! Выйдя из трактира, ты направился прямиком к дому Чистой Яшмы. Вино прибавило тебе, трусу, храбрости, и ты сказал ей то, что уже давно собирался сказать: что она надоела тебе и ты собираешься бросить ее. Вспыхнула ссора, и в конце концов Чистая Яшма бросилась к двери, чтобы позвать родителей. Ты пытался удержать ее. Борьба с девушкой пробудила в тебе низменные инстинкты, и ты насильно овладел ею, а потом задушил. Совершив это злодеяние, ты переворошил платья в сундуке и бежал, прихватив пару золотых шпилек, чтобы подозрение пало на какого-нибудь грабителя. Признайся же!»

Закончив чтение записи, советник Хун заговорил:

— Ван отстаивал свою невиновность, и судья Фэн приказал страже дать ему пятьдесят ударов тяжелым хлыстом. Но уже после тридцати ударов Ван лишился чувств. Запах уксуса привел его в себя, но он был в таком состоянии, что судья Фэн прекратил допрос. В тот же вечер поступило распоряжение о переводе судьи Фэна по службе, и он не смог довести дело до логического завершения. Тем не менее в конце протокола последнего заседания он сделал короткую приписку, отражавшую его собственное мнение.

— Покажите мне эту запись, советник, — попросил судья Ди.

Советник Хун развернул свиток и передал его судье. Приблизив текст к глазам, судья Ди прочел: «По моему глубокому убеждению, виновность сюцая Ван Сянь-чжуна не вызывает никаких сомнений. Когда необходимое признание Вана будет получено, думаю, что будет справедливо приговорить этого преступника к одному из видов мучительной казни. Подпись: Фэн И, судья Пуянского уезда».

Судья Ди медленно свернул документ. Он взял в руки яшмовый пресс для бумаг и некоторое время бесцельно вертел его в руках. Советник Хун не отходил от стола и выжидающе смотрел на судью.

Внезапно судья Ди отложил пресс, поднялся и, глядя в упор на своего помощника, произнес:

— Судья Фэн — способный и добросовестный чиновник. Я могу объяснить столь поспешный вердикт чрезмерной занятостью судьи в связи с предстоящим отъездом. Если бы у него было время рассмотреть это дело в спокойной обстановке, он, несомненно, пришел бы к совершенно иному заключению. — Поймав растерянный взгляд советника, судья Ди улыбнулся и продолжал: — Я согласен, что сюцай Ван — безвольный и безответственный юнец, заслуживающий серьезного урока. Но он не убивал Чистую Яшму!

Советник Хун готов был сказать что-то, но судья поднял руку.

— Больше я ничего не могу утверждать, пока сам не увижу всех участников этого происшествия и не осмотрю место преступления. Завтра дело будет слушаться на дневном заседании. Тогда Ван поймет, как я пришел к этому заключению… Ну что ж… Который час, советник?

— Уже далеко за полночь, Ваша светлость. — Поколебавшись советник сказал: — Должен признаться, что не вижу никаких неувязок в обвинении против Вана. Завтра на свежую голову я перечитаю все записанное.

Покачивая головой, он взял свечу, чтобы помочь судье пробраться по темным коридорам в северное крыло здания, где находились жилые комнаты.

Но судья удержал его:

— Не беспокойтесь, советник, думаю, не стоит в столь поздний час тревожить сон моей госпожи. У всех был трудный день, и вы можете возвращаться к себе, я же прилягу прямо здесь, в кабинете. Спокойной ночи!

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Судья Ди открывает первое заседание суда.

Дао Гань повествует о буддийском храме

Когда на рассвете советник Хун вошел в кабинет судьи с завтраком на подносе, он увидел, что судья уже совершил утренний туалет.

Судья Ди съел две миски дымящегося риса, немного соленых овощей и выпил чашку горячего чая, предложенную Хуном. Когда бумажные окна порозовели в лучах восходящего солнца, советник Хун погасил свечи и помог судье облачиться в длинное судейское платье из тяжелой зеленой парчи. Судья с удовлетворением отметил, что слуги поставили на столик зеркало для примерки шапки. Он выдвинул ящик из подставки и аккуратно надел черную судейскую шапочку с негнущимися крылышками из кисеи.

Вскоре стражники открыли обитые железом ворота, выходившие на улицу. Несмотря на ранний час, там уже собралась толпа зевак. Изнасилование и убийство дочери мясника взволновали тихий Пуян, и жителям города не терпелось узнать, как новый судья завершит дело.

Когда грозный стражник ударил в большой бронзовый гонг у входа, толпа потянулась во внутренний двор, а оттуда — в просторный зал суда. Все взгляды были устремлены на помост, возвышавшийся в конце зала, и скамью, покрытую красной парчой: с минуты на минуту там должен был появиться судья.

Старший писец раскладывал на скамье судейские принадлежности. Справа — квадратная печать суда на специальной подушечке. В центре — двойная тушечница для растирки красной и черной туши и две кисти — отдельно для каждого цвета. И слева — разлинованная бумага для ведущего запись писца.

Две шеренги стражей, по трое в каждой, стояли лицом друг к другу впереди скамьи. В руках у них были хлысты, цепи, тиски для пыток и прочие устрашающие орудия. Начальник стражи стоял чуть поодаль, еще ближе к скамье.

Наконец ширма позади скамьи отодвинулась и появился судья Ди. Он уселся в высокое кресло. Рядом застыл советник Хун. Медленно поглаживая бороду, судья Ди окинул взглядом заполненный зал. Затем ударил молоточком по скамье и объявил:

— Утреннее заседание суда объявляю открытым!

К разочарованию зрителей, судья не притронулся к красной кисти. Это означало, что он не собирается выписывать распоряжение тюремщику доставить в зал обвиняемого.

Судья Ди велел писцу передать ему документы по какому-то заурядному делу, относившемуся к уездному управлению, и неспешно приступил к рассмотрению. Затем он велел начальнику стражи подойти ближе и стал вместе с ним сверять платежную ведомость. Сурово глядя из-под густых бровей, судья скрипучим голосом произнес:

— Одной связки медных монет не хватает! Объясни мне, куда девались деньги?

Начальник стражи мялся и что-то мямлил, но связно объяснить не мог.

— Эту сумму вычтут из твоего жалованья, — резко оборвал его судья. Он откинулся на спинку кресла. Попивая поданный советником чай, судья Ди ждал, не пожелает ли кто-либо из присутствующих подать жалобу. Таких не оказалось — судья поднял молоток и закрыл заседание.

Когда он покидал помост, в толпе послышались разочарованные голоса.

— К выходу! — кричали стражники. — Эй вы, и так увидели все, что хотели. Быстрее, не мешайте нести службу!

Когда зал опустел, начальник стражи сплюнул на пол и мрачно покачал головой. Обращаясь к стоявшим рядом молодым стражникам, он сказал:

— Вы — молодые, поискали бы лучше другую работу. Не будет вам жизни в этом проклятом пу-янском суде. Взять хотя бы последние три года, когда мы служили его превосходительству судье Фэну, — так он следил за каждым слитком серебра. Я-то думал, что сполна послужил придирчивому судье! Но вот его сменяет его превосходительство судья Ди и — о Небо! — требует отчета за каждую связку медяков. Что за напасть! И почему, скажите мне, нетребовательные и нечистые на руку судьи объезжают Пуян стороной?

Пока стражники переговаривались, судья Ди переодевался в повседневное платье. Помогал ему худощавый человек, одетый в простой синий халат с коричневым поясом. У него было удлиненное неприветливое лицо, на левой щеке виднелась бородавка размером с монету, из которой росли три длинных волоска.

Это был Дао Гань, один из ближайших помощников судьи Ди. Несколько лет назад он вел рискованную жизнь мошенника и потому до тонкостей знал, как жульничать при игре в кости, заключать сомнительные сделки, подделывать подписи и печати, подбирать отмычки к замкам, короче, все, что известно городским пройдохам. Однажды судья Ди вытащил его из неприятной истории, с тех пор Дао Гань сильно переменился и стал верой и правдой служить судье Ди. Он был смышлен и носом чуял, где дело нечисто, и это не раз помогало судье Ди при расследовании уголовных дел. Когда судья сел за стол, в кабинет вошли с почтительными приветствиями два крепких молодых человека, одетые в длинные коричневые халаты с черными поясами. На головах у них были черные остроконечные шапочки. Это были Ма Жун и Цзяо Тай — тоже двое помощников судьи Ди.

Ма Жун был ростом под два метра, плечистый, грузный, как медведь. Тяжелый подбородок его и щеки были чисто выбриты, виднелись лишь аккуратные усики. При своем тяжелом весе, он двигался с той легкостью и быстротой, которая отличает опытных кулачных бойцов. Когда он был помоложе, то служил телохранителем у одного продажного чиновника. Однажды его хозяин стал вымогать деньги у вдовы, Ма Жун бросился на него и чуть не убил. Конечно, потом ему пришлось скрываться бегством, и он примкнул к «лесным братьям», иными словами, стал разбойником с большой дороги. Однажды неподалеку от столицы он напал на судью Ди и его свиту, но судья произвел на него такое сильное впечатление, что Ма Жун бросил разбойничать и стал верно ему служить. Он был так бесстрашен и силен, что судья всегда поручал ему взятие под стражу серьезных преступников и другие рискованные дела.

Цзяо Тай был вместе с Ма Жуном в «лесах и заводях». И хотя в кулачном поединке он был не так опасен, зато в совершенстве владел луком и мечом и отличался холодным упорством, столь необходимым в сыскном деле.

— Ну что же, отчаянные головы, — сказал судья Ди, — думаю, вы уже осмотрелись в Пуяне и имеете о нем общее представление.

— Ваша светлость, — ответил Ма Жун, — его превосходительство Фэн, судя по всему, был хорошим судьей: кругом — довольствие и процветание. В трактирах за умеренную цену подают вкусную еду, а здешние вина выше всяких похвал. Похоже, что служить здесь будет легко.

Цзяо Тай весело согласился, но на унылом лице Дао Ганя отразилось сомнение. Он ничего не говорил и лишь подергивал волоски на щеке. Судья Ди взглянул на него.

— Ты иного мнения, Дао Гань? — осведомился он.

— Дело в том, Ваша светлость, — начал Дао Гань, — что я обнаружил факт, который требует тщательного расследования. Я прошелся по крупным чайным и, как всегда, попытался выяснить, за счет чего богатеет этот уезд… Скоро я понял, что, хотя здесь есть десяток крепких купцов, контролирующих движение по каналу, и несколько крупных землевладельцев, их богатства — ничто в сравнении с состоянием Возвышенного Духом, настоятеля храма Великой Благодати, что на северной окраине города. Ему подчиняются шестьдесят бритоголовых, живущих на территории недавно выстроенного храма. Но, вместо того чтобы поститься и возносить молитвы, монахи едят скоромное и пьянствуют, ни в чем себе не отказывая.

— Лично мне, — прервал его судья Ди, — нет никакого дела до буддийской братии. Меня устраивает светлое учение нашего совершенного мудреца Конфуция и его достойных учеников. И поэтому не чувствую необходимости вдаваться в теории, занесенные к нам иноземцами в черных одеждах. Однако при дворе Императора мудро сочли, что буддийская вера будет полезна, поскольку способствует нравственному очищению народа, и Высочайшая Милость была простерта на служителей Будды и их храмы. Если они благоденствуют, это совпадает с желаниями Императора, и мы должны быть очень осторожны в порицании!

Несмотря на предостережение судьи Ди, Дао Ганю не хотелось оставлять эту тему.

— Когда я говорю, что настоятель богат, Ваша светлость, — продолжал он после некоторых колебаний, — то имею в виду, что он богат, как сам Бог Изобилия! Говорят, что монашеские кельи по убранству не уступают дворцовым покоям. Жертвенные сосуды на алтаре главного зала — сплошь из чистого золота, и…

— Избавьте меня, — воскликнул судья Ди, обрывая своего помощника, — от всех этих подробностей, которые к тому же основаны лишь на слухах. Ближе к делу!

И тогда Дао Гань сказал:

— Может быть, я ошибаюсь, Ваша светлость, но у меня есть сильное подозрение, что храм процветает на подлом обмане.

— Теперь, — заметил судья, — ваш рассказ становится интересным. Продолжайте, но покороче!

— Многие знают, — продолжал Дао Гань, — что основным источником дохода храма Великой Благодати является статуя богини Гуаньинь, стоящая в главном зале. Она вырезана из сандалового дерева, и ей, должно быть, более ста лет. Еще несколько лет назад она стояла в полуразрушенном павильоне посреди заброшенного сада. При храме было всего трое монахов, они ютились в хижине неподалеку. Немногие приходили в храм помолиться, и денег, вырученных от продажи благовоний, не хватало даже на жалкую чашку риса в день. Поэтому каждый день монахи выходили на улицу с миской для подаяний, чтобы поддержать свое нищенское существование. И вот лет пять назад в храме обосновался бродячий монах. Он был высок, красив и даже величествен, хоть и одет в лохмотья. Он называл себя «Возвышенный Духом». Примерно через год распространились слухи, что статуя богини обладает чудодейственной силой и что бездетным парам, сотворившим молитву в храме, Небо посылает потомство. Возвышенный Духом, к тому времени объявивший себя настоятелем, считал необходимым, чтобы каждая женщина, молящая о ребенке, проводила ночь в благочестивом размышлении на постели, стоявшей в главном зале, прямо напротив статуи.

Дао Гань бросил быстрый взгляд на слушателей и продолжал:

— Во избежание низких сплетен настоятель сам заклеивал дверь полоской бумаги после того, как женщина входила в помещение, и просил мужа поставить на полоске свою печать. Более того, муж тоже должен был провести ночь в храме, в монашеских кельях. На следующее утро его просили собственноручно снять печать с двери. Молитвы были столь эффективны, что храм стал приобретать добрую славу, и вскоре бездетные пары со всего уезда стали стекаться сюда, чтобы помолиться чудесной статуе; благодарные паломники, чье желание осуществилось, слали богатые дары и значительные суммы денег.

Затем настоятель перестроил главный зал, сделав его великолепным, и выстроил для монахов, число которых перевалило за шестьдесят, просторные кельи. Сад был превращен в парк с прудами, золотыми рыбками и искусственными горками. В прошлом году настоятель пристроил несколько изящных павильонов для женщин, остающихся в храме на ночь. Он обнес территорию храма стеной и воздвиг трехъярусные ворота, которыми я любовался всего час назад.

Здесь Дао Гань остановился, ожидая замечаний судьи Ди. Однако судья молчал. Тогда Дао Гань сказал:

— Не знаю, что Ваша светлость думает об этом. Но я полагаю, что этому беззаконию следует положить конец.

Поглаживая бороду, судья Ди глубокомысленно произнес:

— В этом мире есть немало явлений, недоступных пониманию простых смертных. Нет, я отнюдь не собираюсь с ходу отрицать, что статуя богини Гуаньинь чудотворна. Но так как у меня нет для вас срочных поручений, попытайтесь узнать побольше о храме Великой Благодати. Жду вашего доклада в установленный срок.

Тут судья наклонился вперед и выбрал из вороха документов один свиток.

— Здесь, — продолжил он, — все по делу об изнасиловании и убийстве на улице Полумесяца, которое сейчас рассматривается в суде. Прошлой ночью я обсуждал его в этом кабинете с советником. Рекомендую всем вам сегодня до обеда ознакомиться с этим свитком. В полдень на заседании суда я предлагаю заслушать это интересное дело. Вы заметите..

Судью прервал вошедший в кабинет пожилой человек, управляющий дома. Трижды глубоко поклонившись, он сказал:

— Первая госпожа распорядилась узнать, не найдет ли Ваша светлость утром несколько минут, чтобы осмотреть жилые комнаты.

Судья печально улыбнулся и сказал советнику Хуну:

— Похоже, что я не переступал порог собственного дома с тех пор, как приехал сюда, в Пуян! Мои жены, конечно, в растерянности.

Судья поднялся. Расправив длинные рукава, он сказал своим помощникам:

— На дневном заседании вы увидите, что в деле против сюцая Вана не все ясно.

И вышел в коридор.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Дело сюцая слушается в суде.

Судья Ди отправляется

осматривать место преступления

Судья Ди возвратился в свой кабинет задолго до того, как гонг возвестил о начале дневного заседания суда. Там он застал советника Хуна и трех помощников, ожидавших его.

Судья облачился в официальное платье, надел черную шапочку и вошел в дверь, ведущую к помосту в зале суда. Он заметил, что короткое утреннее заседание не отбило любопытства у жителей Пуяна. Зал ломился от посетителей, яблоку негде было упасть.

Сев на скамью, судья приказал начальнику стражи привести мясника Сяо.

Пока мясник пробирался к помосту, судья Ди успел рассмотреть его. Он казался простоватым мелким лавочником, честным, но недалеким. Когда мясник склонился перед ним, судья Ди обратился к нему с такими словами:

— Я, вершитель правосудия, выражаю вам свои соболезнования в связи с постигшей вас утратой. Мой высокочтимый предшественник, судья Фэн, уже упрекал вас в недостаточном присмотре за членами семьи. И я не буду снова возвращаться к этому. Однако в собранных показаниях есть некоторые пункты, требующие уточнения. Поэтому я должен предупредить вас, что пройдет еще некоторое время, прежде чем я смогу закрыть дело. И все же заверяю вас, что правосудие свершится и убийца вашей дочери понесет наказание.

Мясник Сяо забормотал слова благодарности, и по знаку судьи его увели.

Судья просмотрел свиток, лежавший перед ним, и приказал:

— Пригласите судебного врача.

Судья быстро взглянул на него. Врач показался ему малым с головой. Судья начал:

— Я хотел бы по свежим следам уточнить некоторые результаты осмотра трупа. Прежде всего дайте общее заключение.

— Почтительно сообщаю Вашей светлости, — ответил врач, — что роста она была выше среднего, хорошо сложена. Очевидно, она с утра до ночи работала по дому, помогая также и в лавке. Физических пороков у нее не было, отменное здоровье и выносливость работящей девушки.

— А вы, — спросил судья Ди, — обратили внимание на ее руки?

— Конечно, Ваша светлость, Его превосходительство Фэн настоял на этом, надеясь обнаружить под ее ногтями волокна ткани или еще что-нибудь, исходя из чего можно было бы определить, во что был одет преступник. Но дело в том, что ногти у нее, как и у всех девушек, постоянно занятых работой, были коротко пострижены, и мы ничего не обнаружили.

Судья Ди кивнул и продолжил:

— В вашем донесении отмечены кровоподтеки на горле жертвы, оставленные руками преступника. Вы указали, что на коже видны следы ногтей. Опишите их поподробнее.

Немного подумав, врач сказал:

— Отпечатки были обычной, полукруглой формы. Глубоко в кожу ногти не врезались, но кое-где кожа повреждена.

— Эти дополнительные сведения, — сказал судья Ди, — занесите в протокол.

Он отпустил врача и велел ввести сюцая Вана.

Когда стражи подвели Вана к помосту, судья присмотрелся к нему. Это был молодой человек среднего роста, одетый, как подобает сюцаю, в длинный синий халат. Юноша держался уверенно, но сутулые плечи и впалая грудь выдавали человека, непривычного к физическому труду. Очевидно, все свое время он проводил за книгами. У него было приятное умное лицо и высокий лоб. Но его подбородок нельзя было назвать волевым. На левой щеке виднелись свежие царапины.

Как только он опустился на колени перед помостом, судья Ди бросил ему в лицо:

— Так это ты — негодяй Ван, опозоривший имя ученого! Тебе дано было изучать классиков и постигать их высокое учение, но твои способности послужили злому замыслу: ты совратил невинную необразованную девушку. Но и этого тебе показалось мало, и ты, изнасиловав, убил ее. Я не вижу смягчающих обстоятельств, и ты будешь наказан по всей строгости закона. Не желаю слушать твоих оправданий. Я читал их в деле и нахожу их отвратительными. Задам тебе дополнительные вопросы, отвечай правдиво и без утайки.

Судья Ди наклонился вперед и пробежал глазами запись. Затем задал вопрос:

— В своих показаниях ты утверждал, что утром семнадцатого числа проснулся среди развалин старого особняка. Опиши поточней, что ты увидел там.

— Ваша светлость, — дрожащим голосом ответил Ван, — коленопреклоненный перед вами сюцай не в состоянии выполнить ваше повеление. Солнце тогда еще не взошло. В предрассветной полутьме я видел лишь груду кирпичей, напоминавших полуразрушенную стену; кругом росли колючие кусты. Две эти детали я помню ясно. С трудом поднявшись, с больной головой и пеленой перед глазами, я споткнулся о камень. Колючки изорвали мой халат и расцарапали мне лицо и тело. Тогда я думал лишь о том, как бы побыстрее выбраться из того мрачного места. Я слабо помню, как брел наугад по узким переулкам. Я шел опустив голову, пытаясь собраться с мыслями, я беспокоился за Чистую Яшму, которая так и не дождалась меня той ночью…

По знаку судьи начальник стражи заткнул Вану рот.

— Довольно лгать! — рявкнул судья. — В следующий раз изволь отвечать только на поставленные вопросы.

Он приказал страже:

— Покажите мне царапины на его теле!

Начальник стражи схватил Вана за шиворот и поднял на ноги. Два стража сорвали с него халат. Ван вскрикнул от боли: рубцы на спине, нанесенные ему кнутом три дня назад, еще не зажили. Судья Ди увидел, что его грудь, руки и плечи покрыты синяками и глубокими царапинами. Он кивнул начальнику стражи. Стражники снова толкнули Вана на колени, не потрудившись даже набросить на его плечи халат. Судья Ди продолжил допрос:

— Ты утверждал, что никто, кроме убитой, тебя и портного Луна, не знал о ваших тайных встречах. Это довольно сомнительное заявление. Ведь можно предположить, что случайный прохожий заметил, как ты влезал в окно, а ты и не подозревал об этом.

— Перед тем как выйти из дома портного, Ваша честь, — ответил сюцай Ван, — я выглядывал из-за двери и прислушивался, не идет ли кто. Иногда приближалась ночная стража, и мне приходилось ждать, пока она пройдет. Потом я быстро перебегал улицу и скрывался в темном переулке рядом с лавкой мясника Сяо. Там я был в безопасности, ведь если бы кто-нибудь появился на улице Полумесяца, я скрылся бы в темноте и остался незамеченным. Наиболее рискованным было взбираться по веревке, но тогда в окне появлялась Чистая Яшма, и, если бы кто-нибудь оказался поблизости, она дала бы мне знак.

— Сюцай, крадущийся в ночи, как простой воришка, — усмехнулся судья. — Пример, достойный подражания! Однако пошевели мозгами и постарайся вспомнить, не было ли случаев, когда тебя что-то встревожило.

Некоторое время Ван размышлял. Наконец неуверенно произнес:

— Припоминаю, Ваша светлость, что где-то две недели назад мне пришлось поволноваться. Прежде чем перейти улицу, я выглянул из-за двери и увидел проходившую мимо ночную стражу, начальник которой ударял в деревянную колотушку. Я дождался, пока они пройдут мимо, и совершенно ясно видел, как они заворачивают за угол в самом ее конце, где фонарь освещает кабинет доктора Фана.

Но не успел я проскочить в темный переулок, как вновь услышал колотушку стражей, причем совсем близко. Я в ужасе прижался к стене и спрятался в тень. Стук прекратился, и я решил, что стражники поднимут тревогу, приняв меня за вора. Но ничего не произошло. Стояла мертвая тишина. В конце концов я решил, что это эхо или собственное воображение сыграли со мной злую шутку. Я покинул свое убежище и дернул за веревку, свисавшую из окна Чистой Яшмы, чтобы сообщить ей, что я здесь.

Судья Ди повернулся к советнику Хуну, стоявшему рядом, и шепнул ему:

— Это новая деталь. Запомни ee!

Затем, сурово глядя на сюцая Вана, он недовольным тоном сказал:

— Мы тут с тобой теряем время. Как могла ночная стража так быстро вернуться? — Он обратился к старшему писцу: — Прочтите сегодняшние показания обвиняемого Вана, и пусть он скрепит их отпечатком большого пальца.

Старший писец вслух прочел свою запись, и Ван подтвердил, что его показания отражены правильно.

— Пусть поставит отпечаток пальца, — сказал судья страже.

Стражники вновь оторвали его от земли, прижали его палец к влажной тушечнице и велели поставить отпечаток на бумагу, брошенную судьей Ди к краю скамьи.

Пока Ван, дрожа, исполнял повеление, судья Ди заметил, что у него холеные руки книжника и пальцы с длинными ногтями, как принято среди образованных людей.

— Отведите обвиняемого в тюрьму! — крикнул судья Ди. Он поднялся и, сердито тряхнув рукавами, пошел с помоста. Открывая дверь, ведущую в кабинет, он услышал позади ропот толпы.

— Очистить зал, очистить зал! — выкрикивал начальник стражи. — Здесь вам не театр, где можно торчать и после представления! Ну живей же, или, может, вам еще чая с пампушками принести?

Когда последнего из зевак вытолкали за дверь, начальник стражи уныло посмотрел на своих подчиненных.

— То ли еще будет! — воскликнул он. — Каждый день мы молимся о ниспослании нам глупого и ленивого судьи. Но избавь меня Небо от служения судье, который одновременно и глуп, и усерден! И к тому же ужасный скряга. Что за беда!

— Почему его превосходительство не прибегнул к пытке? — спросил молодой стражник. — Этот хилый студентик сознался бы при первом ударе хлыста, и уж тем более если б ему руки и ноги зажали в тиски. Сразу бы все и разрешилось!

А другой добавил:

— Что толку от всех этих выжиданий? Этот Ван нищ как церковная крыса. Вытягивать из него взятку — дело безнадежное.

— Да это просто тугодумие, и ничего больше! — сказал с раздражением начальник стражи. — Виновность Вана яснее ясного, и все же его превосходительство хочет «удостовериться во всем». Ладно, пошли на кухню, отведаем по чашке риса, пока прожорливые тюремщики все не умяли.

Тем временем судья Ди переоделся в просторный коричневый халат и уселся в большое кресло к столу в своем кабинете. С довольной улыбкой он прихлебывал чай, поданный Цзяо Таем.

Вошел советник Хун.

— Чем вы расстроены, советник? — спросил его судья.

Советник Хун покачал головой.

— Я тут смешался с толпой за воротами суда, — сказал он, — и прислушался, о чем говорят люди. Позвольте сказать вам прямо, Ваша светлость, первое слушание дела произвело на них неприятное впечатление. Допрос показался им бессмысленным. Они считают, что вы, Ваша светлость, не справились с главным — не заставили Вана сознаться.

— Советник, — сказал судья, — я прекрасно знаю, что ваши замечания вызваны желанием помочь мне по службе, и лишь это удерживает меня от того, чтоб сделать вам выговор. Император призвал меня вершить правосудие, а не потакать толпе!

Судья Ди повернулся к Цзяо Таю и велел:

— Вызови сюда стражника Гао.

Когда Цзяо Тай вышел, советник Хун спросил:

— Ваша светлость, вы придали столь важное значение россказням Вана о ночном дозоре потому, что считаете этих людей причастными к преступлению?

Судья Ди покачал головой.

— Нет, — ответил он, — не потому. Даже не зная о случае, рассказанном сегодня Ваном, мой предшественник, судья Фэн, подробно допросил ночных дозорных, как и всех тех, кто был вблизи места преступления: обычная процедура. Их начальник сумел доказать, что ни он, ни двое его подчиненных не причастны к этому делу.

Цзяо Тай привел стражника Гао, который в глубоком поклоне склонился перед судьей.

Судья Ди мрачно посмотрел на него и спросил:

— Так это в твоем районе произошло столь позорное дело? Может, ты не знаешь, что несешь ответственность за любое происшествие на этой территории! Впредь будь бдительнее! Совершай обходы днем и ночью, а не торчи в служебное время в кабаках и игорных домах!

Стражник упал на колени и трижды ударился головой об пол. Судья Ди продолжал:

— А сейчас проведешь нас на улицу Полумесяца, чтобы мы смогли осмотреть место преступления. Мне нужно составить общее представление. Кроме тебя мне понадобятся еще Цзяо Тай и четверо стражников. Я отправлюсь инкогнито. Стар-.шим назначаю советника Хуна.

Судья Ди надел скромную черную шапку, и они вышли с территории суда через западную боковую дверь. Впереди шли Цзяо Тай и стражник Гао, четверо стражников замыкали шествие.

Сначала они проследовали по главной улице на юг до задней стены храма Покровителя города. Там они повернули на запад и вскоре справа увидели покрытую зеленой глазурью черепицу храма Конфуция. Дальше шла немощеная улица, они оказались в бедных кварталах. Стражник свернул влево, на улицу, вдоль которой тянулись мелкие лавочки и обветшалые дома, затем вошел в узкий кривой переулок. Это и была улица Полумесяца. Стражник показал, где находится лавка мясника Сяо.

Пока они стояли перед ней, собралась толпа зевак. Гао прикрикнул на них:

— Служащие суда по приказу его превосходительства осматривают место преступления. Разойдитесь! Не мешайте должностным лицам исполнять служебные обязанности!

Судья Ди отметил, что дом стоит на углу очень узкой боковой улочки, а стена, выходящая на нее, — глухая. Склад находился примерно в трех метрах от нее. Окно мансарды, в которой жила девушка, находилось на высоте метра от забора, соединявшего лавку со складом. По другую сторону переулка высилась глухая стена углового дома гильдии. Свернув за угол и осмотревшись, судья заметил, что лавка портного Луна находится в самом начале улицы Полумесяца. Из чердачного окна в доме портного видна была вся улочка и окно комнаты девушки.

Пока советник Хун задавал стражнику Гао обычные вопросы, судья Ди обратился к Цзяо Таю:

— Попробуй взобраться в это окно!

Цзяо Тай улыбнулся, подоткнул за пояс полы халата и, подпрыгнув, повис на стене. Он взобрался на нее и, ища опору, заметил в стене дома выбоину. Всунув в нее правую ногу, он прижался к стене и начал медленно подтягиваться, пока наконец не ухватился рукой за оконную раму. Подтянувшись еще, он сумел перекинуть левую ногу через раму и забраться внутрь.

Судья Ди кивнул ему снизу. Цзяо Тай перемахнул через раму и повис на руках снаружи. Через несколько секунд он отцепился и, пролетев около полутора метров, почти беззвучно приземлился, употребив боевой прием «бабочка, садящаяся на цветок».

Стражник Гао хотел показать пришедшим комнату убитой, но судья отрицательно покачал головой, и советник Хун отрезал:

— Все, что надо, мы видели. Возвращаемся. Они неспешно прошествовали к зданию суда.

Когда стражник почтительно удалился, судья Ди сказал советнику:

— Мои подозрения усиливаются. Вызовите сюда Ма Жуна.

Вскоре Ма Жун вошел и поклонился судье.

— Ма Жун, — сказал судья Ди, — я должен поручить тебе трудное и, возможно, опасное дело.

Ма Жун просиял и бодро ответил:

— Всегда к вашим услугам, Ваша светлость!

— Тебе придется, — пояснил судья, — сыграть роль бродячего разбойника. Потолкайся там, где собирается всякий сброд, и попытайся отыскать странствующего буддийского или даосского монаха, забывшего веру, или негодяя, который прикидывается таковым. Тебе нужен рослый, физически сильный человек, но не из тех «благородных разбойников», с которыми ты имел дело. Это будет озверевший выродок, чьи природные таланты заглушены насилием и безудержным развратом. У него необыкновенно сильные руки с короткими неровными ногтями. Не знаю, во что он будет одет, когда ты разыщешь его, но, возможно, в потрепанную рясу. Однако я уверен, что, как и у всех странствующих монахов, у него будет при себе «деревянная рыба» — маленький гонг в форме рыбьей головы, с помощью которого монахи привлекают внимание прохожих. И последняя, главная его примета: у него есть или до последнего времени была пара золотых шпилек редкой формы. Вот их рисунок, запомни его.

— Вы так подробно описали его, — сказал Ма Жун, — но кто этот человек и что за преступление он совершил?

— Поскольку я ни разу не встречался с ним, — сказал с улыбкой судья Ди, — то не смогу назвать тебе его имени. Но именно этот подлец убил дочь мясника Сяо!

— Такая работа мне по нраву! — взволнованно воскликнул Ма Жун и поспешил откланяться.

Советник Хун со все возрастающим удивлением слушал, как судья Ди наставляет Ма Жуна. В конце концов он не вытерпел:

— Ваша светлость, я совершенно ничего не понимаю!

На это судья Ди лишь улыбнулся и сказал:

— Вы видели и слышали то, что видел и слышал я. Делайте свои выводы!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дао Гань возносит молитвы в буддийском храме.

Хитрый плут обманывает трех монахов

Утром, покинув кабинет судьи, Дао Гань переоделся в скромный, но вполне приличный халат и надел шапочку из черной кисеи, какие носят праздные, не слишком образованные господа.

В этом наряде он вышел за городские ворота и направился по северным окраинам. Он забрел в небольшой трактир, где заказал легкий завтрак.

Из зарешеченного окна третьего этажа были видны загнутые края крыши храма Великой Благодати.

Расплачиваясь по счету, он заметил слуге:

— Какой прекрасный храм! И сколь тверды в вере монахи, если Будда так благоволит к ним.

Слуга хмыкнул.

— Может быть, бритоголовые и тверды в вере, — ответил он, — но в этом районе найдется немало честных людей, которые с удовольствием перерезали бы им горло!

— Выбирай выражения, приятель! — с притворным негодованием сказал Дао Гань. — Перед тобой свято верующий в Три Сокровища.

Слуга косо посмотрел на него и отошел, не взяв чаевых, оставленных Дао Ганем на столе. Дао Гань, довольный, засунул деньги обратно в рукав и вышел из трактира. Пройдя немного вперед, он оказался перед трехъярусными воротами храма. Поднявшись по каменным ступеням, он вошел внутрь. Краем глаза он заметил в каморке привратника трех монахов. Они внимательно наблюдали за ним. Дао Гань медленно миновал ворота, затем вдруг остановился, поискал что-то в рукавах халата и осмотрелся по сторонам как бы в нерешительности.

Один из привратников, пожилой монах, подошел к нему и вежливо осведомился:

— Чем могу быть вам полезен?

— Вы очень любезны, — сказал Дао Гань. — Я, искренне следующий Пути, прибыл сюда лишь затем, чтобы сделать скромное подношение нашей Всемилостивейшей покровительнице Гуаньинь. К несчастью, я обнаружил, что забыл всю мелкую монету дома, и теперь не могу купить благовоний. Боюсь, мне придется вернуться и прийти сюда в другой раз.

С этими словами он вынул из рукава добрый слиток серебра и взвесил его на ладони.

При виде слитка глаза монаха загорелись, и он затараторил:

— Позвольте, мой господин, предложить вам денег на благовония!

С этими словами он поспешил в каморку привратника, из которой вышел уже с двумя связками медных монет, по пятьдесят в каждой, которые Дао Гань принял с почтительной благодарностью.

Пройдя во внутренний дворик, Дао Гань заметил, что он вымощен полированными плитами, комнаты для гостей по обе стороны двора показались ему изысканными. Впереди стояло два паланкина, и монахи со слугами сновали туда-сюда. Дао Гань прошел еще два внутренних дворика, прежде чем увидел прямо перед собой главный храмовой зал.

Обширный зал, окруженный с трех сторон мраморной колоннадой, был вымощен резными мраморными плитами. Дао Гань поднялся по широкой лестнице, прошел за колоннаду и, перешагнув высокий порог, вошел в слабо освещенный зал. Статуя богини из сандалового дерева была более двух метров высотой. Она стояла на позолоченном возвышении, свет от двух свечей в золотых подставках бликами играл на золотых курильницах и жертвенных сосудах алтаря.

Дао Гань трижды поклонился и, чтобы доставить удовольствие стоявшим поблизости монахам, протянул правую руку к деревянному ящику для пожертвований, делая вид, что опускает туда медяки, а сам в это время незаметно тряхнул левым рукавом, в котором были две связки монет, так, что раздался громкий звон.

Некоторое время он еще постоял со сложенными руками, затем снова трижды поклонился и вышел из зала. Он попробовал обогнуть его справа, но путь ему преградила закрытая дверь. Пока он стоял, размышляя, стоит ли попробовать открыть ее, оттуда вышел монах и спросил:

— Господин желает видеть преподобного настоятеля?

Дао Гань поспешно извинился и повернул обратно. Он вновь прошел через зал, свернул теперь уже налево и попал в широкую крытую галерею, приведшую его к узкой лестнице, идущей вниз. Внизу находилась дверца с надписью, гласившей: «Посетителей убедительно просим не входить!»

Дао Гань пренебрег этой вежливой просьбой, резко распахнул дверь и оказался в прекрасном саду. Извилистая дорожка вилась среди цветущих кустов и искусственных горок. Вдалеке сквозь кроны деревьев поблескивала синяя черепица крыш и мерцал красный лак стропил.

Дао Гань предположил, что здесь-то и остаются на ночь приезжающие дамы. Он проскользнул в кусты и, сбросив верхнюю одежду, вывернул ее наизнанку. Эту одежду сшили Дао Ганю по особому заказу. Подкладка была сделана из мешковины, в которую обычно одеваются мастеровые, кое-где она была грубо заплатана. Он снял кисейную шапочку, сложил ее и затолкал в рукав. Голову обвязал грязноватой тряпкой, а халат перепоясал так, чтобы были видны ноги в обмотках. Наконец он достал из рукава сверток из синей материи. Это было одно из нехитрых изобретений Дао Ганя. В развернутом виде это был синий, грубо скроенный мешок, в который люди обычно складывают свои пожитки. Он был квадратной формы, но внутри имелись хитроумные складки, скрытые уголки. По-разному совмещая десяток вшитых туда бамбуковых планок, Дао Гань мог придавать мешку самые разные формы — от приземистого тюка с бельем до продолговатого мешка с книгами.

На этот раз Дао Гань соединил планки так, что сверток превратился в суму с плотницким инструментом. Перевоплощение заняло несколько секунд, и вскоре Дао Гань уже спускался по дорожке, согнувшись, будто сверток, который он нес под мышкой, был и вправду тяжелый.

Дорожка вела к изящному маленькому павильону, стоявшему в тени старой искривленной сосны. Краснолаковые, со скругленными медными ручками створки дверей были раскрыты, два послушника мели пол. Переступив высокий порог, Дао Гань, ни слова не говоря, прямиком направился к большой кровати, стоявшей у дальней стены. Крякнув, он присел, достал бечевку и стал измерять кровать.

Один из молодых монахов сказал:

— Что, опять меняем обстановку?

— Не твое дело, — рявкнул Дао Гань, — или завидно, что бедный плотник заработает пару медяков?

Монахи расхохотались и вышли из павильона. Оставшись один, Дао Гань встал и осмотрелся.

Окон в комнате не было, за исключением круглого отверстия под самым потолком в стене, у которого стояла кровать, но оно было настолько узкое, что и ребенок не смог бы пролезть. Кровать, которой он якобы занимался, была сделана из черного дерева и инкрустирована перламутром. Покрывала и подушки были из тяжелой парчи. У кровати стоял резной столик красного дерева с чайником и чайным сервизом тонкого фарфора. Справа висела великолепная, во всю стену, картина с вышивкой и красками на шелке, изображавшая богиню Гуаньинь. У стены напротив стоял тонкой работы туалетный столик из красного дерева. На нем была курильница и две свечи. Больше никакой мебели в комнате не было, разве что скамеечка для ног. Хотя комната была только что убрана и проветрена, в воздухе висел тяжелый аромат благовоний.

— Теперь, — сказал себе Дао Гань, — надо найти потайной ход.

Сначала он осмотрел наиболее вероятное место — стену за картиной. Он тщательно простучал ее, попробовал найти неровности, выдающие потайную дверь, но безрезультатно. Тогда он занялся другими стенами, изучив каждый сантиметр. Он отодвинул кровать от стены и придирчиво осмотрел ее со всех сторон. Затем, забравшись на туалетный столик, он ощупал стену вокруг круглого окна, ища выдвижную раму, увеличивающую оконный проем. Но и здесь его усилия оказались тщетными.

Это сильно раздосадовало Дао Ганя: он гордился знанием подобных ухищрений.

В старых особняках, подумал он, встречаются потайные двери в полу. Можно предположить, что монахи сумели проделать тайный ход в стене, но большие работы по рытью подземных ходов им не удалось бы скрыть от окружающих. И все же иного выхода не было.

Дао Гань закатал толстый ковер, лежавший перед кроватью, и встал на колени. Он склонился над плитами, пытаясь подцепить их лезвием ножа. Но безуспешно.

Так как оставаться в павильоне слишком долго было рискованно, пришлось отступиться. Уходя, он бегло осмотрел дверные петли, пытаясь обнаружить какую-нибудь хитрость. Но петли были в полном порядке. Дао Гань со вздохом закрыл за собой двустворчатые двери, уделив несколько мгновений замку, надежному во всех отношениях.

Когда он шел по дорожке, трое монахов, попавшихся ему навстречу, увидели лишь сердитого плотника с инструментами под мышкой.

В кустах, у самого выхода, Дао Гань переоделся и выскользнул наружу.

Он послонялся по внутреннему дворику и определил расположение монашеских келий, а также комнат для гостей, где мужья отдыхали в ожидании своих жен.

Приблизившись к главным воротам, он вошел в каморку привратника и застал тех самых трех монахов, что сидели там с утра.

— Премного благодарен за деньги, — вежливо обратился Дао Гань к старшему из них, не собираясь доставать из рукава две связки монет. Возникла неловкая пауза, и старший монах предложил ему выпить чашку чая.

Дао Гань любезно согласился. И вскоре они вчетвером сидели за квадратным столиком, попивая крепкий чай, который обычно подают в буддийских монастырях.

— А вы, братья, — начал Дао Гань, вовлекая их в разговор, — похоже, не любите тратить монету. Я так и не истратил денег, которые вы одолжили мне, потому что, когда я захотел вынуть и снять несколько медяков, чтобы заплатить за благовония, оказалось, что веревка-то без узла. Как же я мог развязать ее?

— Странные вещи ты говоришь, — отозвался молодой монах. — Покажи-ка мне связку!

Дао Гань достал из рукава связку монет и передал ее монаху, который быстро перебрал ее.

— Вот, — торжествующе сказал он, — если это не узел, то я ничего не понимаю в узлах!

Дао Гань взял связку, даже не взглянув на нее, и обратился к старшему монаху:

— Колдовство какое-то! Готов поспорить на пятьдесят монет, что на этой веревке нет узла.

— Идет! — азартно крикнул молодой монах.

Дао Гань подхватил связку, несколько раз крутанул ее в воздухе, после чего отдал монаху со словами:

— И где же тут узел?

Монахи втроем торопясь перебирали нить, но все же, как ни старались, не могли найти узла в связке монет.

Дао Гань преспокойно убрал выигранные деньги в рукав. Бросив на стол одну монету, он сказал:

— Даю вам шанс отыграться. Подбросьте денежку, я ставлю пятьдесят медяков, что выпадет решка.

— Играю, — сказал старший монах и подбросил монету.

Выпала решка.

— Теперь я вам не должен, и мы в расчете, — сказал Дао Гань. — Но чтобы не оставлять вас в убытке, я хотел бы продать вам мой слиток серебра за пятьдесят монет. — С этими словами он вновь достал слиток серебра и взвесил его на ладони.

Это окончательно сбило с толку монахов. Старший из них подумал, что Дао Гань немного не в себе, но упускать слиток серебра, предлагаемый за бесценок, он не собирался. Поэтому он достал еще связку монет и положил ее на стол.

— Выгодная сделка, — заметил Дао Гань. — Вы приобрели такой прекрасный слиток, да и легкий к тому же.

Он подул на него. Слиток заскользил по столу. Оказалось, что это искусная подделка из фольги.

Дао Гань опустил связку монет в рукав и вынул оттуда другую. Он показал монахам, что нить завязана особым узлом. Узел перемещался по нити, и, сдавив его кончиками пальцев, можно было придать ему форму, соответствующую прорези в монете. Если перебирать монеты, узел найти невозможно: он передвигается вместе с той монетой, в квадратное отверстие которой попадает. И напоследок Дао Гань перевернул монету, которую только что подбрасывали, — с обратной стороны тоже была решка.

Монахи захохотали: теперь им стало ясно, что Дао Гань — профессиональный мошенник.

— Урок, преподнесенный вам, — мягко заметил Дао Гань, — обошелся вам в пятьдесят монет. А теперь, с вашего позволения, поговорим о делах. До меня дошли слухи о бесконечном потоке даров, которые стекаются в храм, и я решил прийти да посмотреть, что и как.

Я слышал, что у вас бывает много высоких гостей. Дело в том, что я разбираюсь в людях и умею говорить с ними. Я мог бы быть вам полезен, подыскивая будущих, как бы это сказать… клиентов и убеждая колеблющихся оставлять своих жен здесь на ночь.

Когда старший монах замотал головой, Дао Гань поспешно добавил:

— Я много не запрошу. Ну, скажем, одну десятую того, что направленные мной истратят на благовония.

— Брат мой, — холодно произнес старший монах, — тебя ввели в заблуждение. Я знаю, что завистники не упускают случая посеять грязные слухи о нашем храме, но все это лишь досужие вымыслы. Я понимаю, что пройдохи, подобные тебе, думают превратно о всех и вся, но в данном случае это несправедливо. Все дарованное нам исходит от милостивой покровительницы Гуаньинь. Амитофо!

— Не хотел вас обидеть, — не унимался Дао Гань, — люди моего ремесла и правда слегка подозрительны. Думаю, вы принимаете меры, чтобы оградить честь паломниц.

— Конечно, — сказал старший монах. — Во-первых, наш настоятель, Его преподобие Возвышенный Духом, весьма тщательно подбирает людей. Сначала он разговаривает с ними в приемном покое, и, если у него возникают сомнения относительно их веры или финансового, нет, лучше сказать, общественного положения, он отказывает им. После того как супружеская пара сотворит молитву в главном зале, мужу полагается устроить трапезу в честь настоятеля и старших монахов. Это довольно накладно, но при всей моей скромности скажу, что кухня у нас превосходная.

Наконец настоятель ведет чету в один из павильонов для гостей в дальнем саду. Вы не видели этих помещений, но, поверьте мне на слово, они обставлены с утонченнейшим вкусом. Всего их шесть. В каждом на стене висит изображение в натуральную величину чудесной статуи из сандалового дерева, которую вы видели в главном зале. Дамы проводят ночь в размышлениях о добродетелях нашей всемилостивейшей госпожи Гуа-ньинь, хвала ей! Когда жена заходит внутрь, муж запирает дверь и берет ключ с собой. Более того, наш настоятель требует, чтобы дверь заклеивали полоской бумаги, на которой муж ставит свою печать. Никто, кроме мужа, не должен срывать печати. На следующее утро он сам отпирает дверь. Теперь-то вам ясно, что нет ни малейших поводов для недобрых предположений?

Дао Гань с грустью покачал головой:

— Очень жаль, но вы совершенно правы! Ну хорошо, а если пребывание в храме и молитвы не приносят ожидаемых результатов?

— Это, — без колебаний ответил монах, — случается лишь с женщинами, чей ум порочен или которые недостаточно искренне верят в Будду. Одни приходят сюда повторно, другие не возвращаются.

Подергивая длинные волоски на щеке, Дао Гань поинтересовался:

— Думаю, когда у бездетных пар рождаются дети, они не забывают храма Великой Благодати?

— Вы правы, — с ухмылкой сказал монах, — иногда требуется специальный паланкин, чтобы доставить сюда дары. А если об этой мелкой любезности забывают, настоятель обычно направляет гонца молодой матери — просто напомнить ей о долге признательности по отношению к нашему храму.

Дао Гань поговорил еще с монахами о том о сем, но больше ничего не смог выудить из них.

Через некоторое время он откланялся и вернулся кружным путем в суд.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Пожилая госпожа из Кантона

заявляет о вопиющем беззаконии.

Судья Ди сообщает советнику тревожные вести

Дао Гань застал судью Ди в кабинете, где тот советовался со старшим писцом и начальником архива по поводу какого-то спорного дела о земле.

Увидев, что вошел Дао Гань, судья отпустил остальных и велел вызвать советника Хуна. Дао Гань подробно изложил о посещении храма, не упомянув лишь о фокусах с фальшивым слитком и связками монет. Когда он закончил, судья Ди сказал:

— Что же, это разрешает наши сомнения. Поскольку вы не нашли потайного хода в павильоне, мы должны поверить монахам на слово. Очевидно, статуя богини Гуаньинь действительно обладает чудодейственной силой и дарит потомство благочестивым женщинам, которые усердно молятся ей.

Такое решение судьи поразило советника Дао Ганя.

— По всему городу, — сказал Дао Гань, — ползают слухи о постыдных делах, творящихся в этом храме. Ваша светлость, умоляю, пустите меня туда снова или пошлите советника для проведения более тщательного расследования.

Но судья Ди покачал головой.

— К сожалению, богатство и процветание, — сказал он, — как правило, вызывают зависть. Расследование дела о храме Великой Благодати закрыто.

Советник Хун хотел еще раз попробовать переубедить судью, но, умея читать по его лицу, передумал.

— К тому же, — добавил судья, — если Ма Жуну понадобится помощь в поиске убийцы с улицы Полумесяца, ты, Дао Гань, должен быть готов присоединиться к нему.

Дао Гань разочарованно хотел что-то сказать, но в этот момент раздался звук большого гонга, и судья Ди поднялся, чтобы переодеться в торжественное платье и идти на вечернее заседание суда.

И вновь собралось множество зевак, рассчитывавших, что сейчас судья Ди продолжит слушание дела против сюцая Вана, прерванное на дневном заседании.

Проведя перекличку, судья Ди вгляделся в заполнившую зал толпу и объявил:

— Коль скоро граждане Пуяна проявляют такой интерес к судебным разбирательствам, я, пользуясь такой возможностью, хотел бы всех предупредить. Я обратил внимание на то, что какие-то злонамеренные люди в нашем уезде распространяют слухи, порочащие храм Великой Благодати. Я, вершитель правосудия, напоминаю вам, что Уложение о наказаниях предусматривает меры против распространения порочащих слухов и необоснованных обвинений! Преступивший закон будет преследоваться по закону.

Затем судья Ди вызвал участников земельного спора и некоторое время занимался этим делом. Никого из проходящих по делу об убийстве на улице Полумесяца судья не вызывал.

Когда заседание подходило к концу, у входа в зал началось какое-то движение.

Судья Ди поднял глаза от документа, который просматривал, и увидел пожилую женщину, пытавшуюся пробраться сквозь толпу. Судья дал знак начальнику стражи, и тот с двумя стражниками отправился помочь ей пройти к помосту.

Старший писец наклонился к судье и шепнул ему на ухо:

— Ваша светлость, эта безумная старуха месяцами донимала судью Фэна какой-то бредовой жалобой. Почтительно советую Вашей светлости выпроводить ее.

Судья Ди ничего не сказал на это, а лишь внимательно пригляделся к женщине, приближавшейся к помосту. Она была уже в годах и передвигалась с трудом, опираясь на длинный посох. Одежда на ней была поношенная, но чистая и аккуратно залатанная. У нее было необычное лицо.

Как только она попыталась опуститься на колени, судья Ди объявил страже:

— Отныне старые и больные не будут стоять на коленях в суде. Не утруждайте себя, госпожа, назовите свое имя и изложите жалобу.

Женщина низко поклонилась и невнятно произнесла:

— Меня, ничтожную, зовут Лян, в девичестве — Оуян. Я вдова Лян И-фэна, купца из Кантона. — Тут она запнулась, из глаз хлынули слезы, и ее тщедушное тело сотрясли рыдания.

Судья Ди понял, что она говорит на кантонском диалекте, который он понимал с трудом. К тому же она явно была не в состоянии изложить свое дело. Он сказал ей:

— Госпожа, вам тяжело стоять здесь. Я выслушаю вас в своем кабинете. — Повернувшись к стоявшему за его спиной советнику Хуну, судья Ди сказал: — Отведите женщину в малую приемную и распорядитесь, чтобы ей предложили чай.

Когда женщину увели, судья Ди перешел к рутинным делам, а затем закрыл заседание.

Советник Хун ждал судью в кабинете.

— Ваша светлость, — сказал он, — похоже, что женщина не в себе. После чашки чая ее сознание на миг прояснилось. Она дала мне понять, что ее семья подверглась чудовищной несправедливости. Но потом она опять разрыдалась, ее речь стала бессвязной. Я взял на себя смелость послать за старой служанкой Вашей светлости, чтобы та ее успокоила.

— И правильно сделали, советник, — сказал судья. — Подождем, пока женщина успокоится, а там посмотрим, что она нам скажет. Часто несправедливости, о которых говорят люди, существуют лишь в их воспаленном воображении. Но взыскующий справедливости не должен получить отказа в суде до тех пор, пока у меня нет четкого представления о его деле.

Судья Ди поднялся и начал расхаживать по комнате, заложив руки за спину. Советник уже хотел было спросить, что его беспокоит, когда судья остановился и сказал:

— Мы сейчас одни, и я хотел бы изложить вам, моему верному другу и советчику, свое окончательное мнение о храме Великой Благодати. Подойдите поближе, чтобы никто не услышал. — Понизив голос, судья Ди заговорил так: — Вы должны понять, что продолжать расследование бессмысленно. Во-первых, твердо доказать что-либо почти невозможно. Дао Гань, которому я полностью доверяю, так и не нашел потайного хода. А если монахи, неизвестно как, все же творят подлые дела, нечего и рассчитывать, что их жертвы осмелятся дать показания против них, выставляя на посмешище себя и своих мужей и ставя под сомнение законнорожденность своих детей. Кроме того, есть и более весомая причина, которую я открою по секрету лишь вам. — Судья Ди зашептал ему на ухо: — Недавно я получил тревожные новости из столицы. Кажется, буддийская церковь, чье влияние крепнет день ото дня, проникла в Императорский Суд. Все началось с обращения в буддизм нескольких придворных дам, а теперь черная братия пользуется благосклонностью Августейшей Особы. Его Императорское Величество снизошел до рассмотрения их ложного учения. Настоятель столичного монастыря Белой Лошади назначен членом Императорского Совета, и теперь он со своей камарильей решает внутренние и внешние дела Империи. Их шпионы и агенты — повсюду. Верные слуги трона весьма обеспокоены.

Судья Ди умолк на мгновение и затем, нахмурившись, совсем тихим голосом сказал:

— При таком положении дел понятно, что может случиться, начни я дело против храма Великой Благодати. Нам противостоит не обычный преступник — мы идем против мощной организации, охватывающей всю страну. Буддийская братия немедленно встанет на сторону настоятеля и во всем поддержит его. Они начнут интриги в Суде, используют свое влияние в провинции, и соответствующие подарки будут поднесены нужным людям. Даже если 6 я смог представить неопровержимые доказательства, задолго до окончания дела меня бы перевели на должность куда-нибудь в приграничный район. Даже не исключено, что по ложному обвинению в цепях отправили бы в столицу.

— Это означает, Ваша светлость, — в негодовании воскликнул советник Хун, — что здесь мы бессильны?

Судья Ди грустно кивнул. Поразмышляв, он со вздохом произнес:

— Если бы такое дело можно было начать расследовать, а преступников осудить и казнить — и все это в один день! Но вы знаете, что наши законы запрещают подобное своеволие. Даже обладая полным признанием вины, я должен получить разрешение на смертный приговор в столичном суде, а пока мой доклад дойдет туда через губернских и провинциальных начальников, пройдут недели. Этого времени буддийским последователям будет достаточно, чтобы замять мой доклад, закрыть дело, а меня самого подвергнуть опале. Я бы с радостью поставил на карту свою карьеру и даже жизнь, если бы видел хоть малейшую возможность удалить эту опухоль из нашего общества. Однако весьма возможно, что такого случая не представится никогда! А пока прошу вас, советник, держать язык за зубами и никогда больше не возвращаться к этому вопросу. Я уверен, что у настоятеля есть свои агенты и среди служащих Суда. Даже одного слова о храме Великой Благодати будет достаточно. А теперь пойдите и посмотрите, готова ли говорить та госпожа.

Когда советник Хун вернулся вместе с пожилой женщиной, судья Ди предложил ей удобное кресло за столом напротив. Затем мягко произнес:

— Я крайне огорчен видеть вас в таком горе. Вы сказали, что фамилия вашего мужа Лян, но не уточнили подробностей его гибели, а также не рассказали мне о тех несправедливостях, которым вы подвергались.

Дрожащей рукой женщина пошарила в рукаве и достала свиток, завернутый в потертую парчу. Она почтительно обеими руками подала его судье и неуверенным голосом произнесла:

— Не соизволит ли Ваша светлость изучить эти документы? Я стара, у меня не все в порядке с рассудком, и я способна сосредоточиться лишь на мгновения. Я не могу связно рассказать о несчастьях, выпавших на долю моей семьи! Ваша светлость найдет все в этих документах.

Откинувшись на спинку кресла, она вновь разрыдалась.

Судья Ди велел советнику Хуну подать ей чашку чая и развернул сверток. В нем был плотный свиток документов, замусоленных и пожелтевших от времени. Развернув один из них, судья Ди определил, что это подробное повествование о кровавой вражде двух богатых купеческих домов из Кантона — семейств Лян и Линь. Все началось с того, что Линь совратил жену Ляна. Впоследствии Линь беспощадно преследовал семью Лян, отняв у нее все состояние. Когда судья Ди дочитал до конца и взглянул на дату составления документа, он в изумлении поднял глаза и сказал:

— Госпожа, этому документу более двадцати лет!

— Тяжкие преступления, — кротко сказала она, — неподвластны времени.

Судья Ди заглянул в другие документы и увидел, что все они как-то связаны с этим делом, будь то давние дела или события последних лет. Красными чернилами была сделана пометка — вердикт судьи, гласивший: «Дело закрыто за отсутствием улик».

— Я заметил, — сказал судья Ди, — что все эти события произошли в Кантоне. Почему же вы оставили семейный очаг?

— Я приехала в Пуян, — ответила старая госпожа, — потому что главный преступник — Линь Фань — обосновался в здешних местах.

Это имя ничего не говорило судье Ди. Свернув документы, он мягко сказал:

— Я внимательно изучу эти записи, госпожа. Когда будет готово заключение по ним, я вновь приглашу вас, и мы продолжим беседу.

Старая дама медленно поднялась и, глубоко поклонившись, сказала:

— Сколько лет я ждала судью, который положил бы конец этому беззаконию. Хвала Небу, что этот день настал!

Советник Хун проводил ее. Когда он вернулся, судья Ди обратился к нему:

— Судя по всему, это одно из тех досадных дел, когда хитрый и хорошо образованный подлец обогащается, разоряя других, и все же избегает праведного наказания. Очевидно, старая дама помешалась от горя и отчаяния. Единственное, что я могу сделать для нее, — это тщательно изучить бумаги, хотя очень сомнительно, что мне удастся найти зацепку в показаниях ответчика. Я заметил, что этим делом занимался по крайней мере один известный судья, выдающийся знаток права, ныне заседающий в Императорском Суде.

Судья Ди вызвал Дао Ганя. Увидев понурое лицо своего помощника, он с улыбкой сказал:

— Выше голову, Дао Гань, у меня есть для тебя задание поважнее, чем втираться в компанию буддистов! Сходите к дому госпожи Лян. Разузнайте все, что сможете, о ней самой и ее семье. А потом выследите богача по имени Линь Фань, который живет где-то в городе. О нем тоже доложите. Учти, что эти люди приехали сюда несколько лет назад из Кантона.

На этом судья Ди отпустил советника Хуна и Дао Ганя и вызвал писца с документами, относящимися к текущим уездным делам.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ма Жун обнаруживает

заброшенное даосское святилище.

Отчаянная схватка во дворе храма

Вечером, выйдя из кабинета судьи, Ма Жун отправился к себе и, использовав ряд простых приемов, полностью преобразился.

Он снял шапочку, распустил волосы и связал их грязной лентой в пучок на затылке. Он надел мешковатые штаны, подвязав края штанин бечевкой. Потом накинул на плечи залатанную куртку и, наконец, сменил войлочные туфли на плетеные соломенные сандалии.

В этих обносках он выскользнул из здания суда через боковую дверь и смешался с уличной толпой. С удовольствием он отметил, что при виде его прохожие сторонятся и уступают ему дорогу. При его приближении уличные торговцы инстинктивно покрепче прижимали к себе товар. Ма Жун бросал по сторонам свирепые взгляды, и это некоторое время развлекало его.

Однако довольно быстро он сообразил, что задание судьи не так легко выполнить, как он ожидал. Он ел что-то невообразимое в харчевне, где собирались бродяги, пил мутное вино в притоне, провонявшем свалкой, на которой он и был построен, выслушал сотню жалобных рассказов и невероятное количество просьб одолжить пару медяков самым неприглядным людишкам. Но все это была мелкая рыбешка, сравнительно безобидные воришки и карманники, шатавшиеся по отдаленным улочкам города. Ма Жун чувствовал, что не вышел на местных бандитов, поддерживающих друг с другом тесную связь и точно знающих, что происходит на самом «дне».

И только ближе к ночи счастье улыбнулось ему. Когда он поглощал очередную порцию отвратительного пойла, до него донеслись обрывки разговора нищих, ужинавших рядом. Один спросил, где лучше красть одежду. Второй ответил: у красного храма знают.

Ма Жуну было известно, что преступное «дно» часто собирается у полуразрушенных храмов. Но поскольку в большинстве храмов колонны и врата покрыты красным лаком, трудно было найти нужный храм в городе, где прожил лишь пару дней. Ма Жун решил действовать наудачу. Он прошел к рынку у северных ворот города и, схватив за шиворот какого-то оборванца, хриплым голосом приказал вести его к «красному храму». Мальчишка в лохмотьях без лишних слов лабиринтом кривых переулков провел Ма Жуна к темной площади. Там он вырвался и умчался со всех ног.

Ма Жун увидел перед собой большие красные ворота даосского храма, который смутно вырисовывался на фоне вечернего неба. По обе стороны ворот высились внушительные глыбы старых домов, у их подножия примостились ряды лачуг, стены которых угрожающе покосились. Когда храм процветал, в них были лавки торговцев, сбывавших свой товар верующим, но теперь лавчонки захватили бродяги.

Двор утопал в грязи и отбросах, их запах смешивался с тошнотворным смрадом кипящего масла, в котором оборванный старик жарил лепешки на костре. Из трещины в стене торчал чадящий факел, и в его неровном свете Ма Жун разглядел горстку людей, сидевших кружком и занятых азартной игрой.

Ма Жун приблизился к ним. Полуголый старик с огромным пузом сидел возле стены на перевернутой винной бочке. Длинные немытые волосы и растрепанная борода лоснились от жира. Из-под тяжелых век он наблюдал за игрой, а левой рукой почесывал брюхо. Правая рука толщиной с корабельную мачту опиралась на трость с набалдашником. Трое долговязых парней склонились к земле вокруг поля для игры в кости, другие сидели рядом, следя за мельканием костей. Казалось, никто не обращал на него внимания. Ма Жун уже начал раздумывать, как бы завязать разговор, как вдруг громила, сидевший на бочке, сказал, не поднимая глаз:

— Мне нравится твоя куртка, приятель!

Сразу все обратили внимание на Ма Жуна. Один из игроков собрал кости и выпрямился. Ростом он был ниже Ма Жуна, но обнаженные руки говорили о силе и выносливости, а из-за пояса торчала рукоятка ножа. С ухмылкой вынимая нож, он пошел на Ма Жуна. Толстяк слез с бочки, подтянул штаны, смачно плюнул и, прихватив трость, предстал перед Ма Жуном.

Искоса глядя на него, толстяк сказал:

— Добро пожаловать, брат мой, в храм Высшей Мудрости. Я не ошибусь, если скажу, что ты, движимый благочестием, посетил это святое место, дабы совершить подношение, а? Уверяю, брат мой, что твоя куртка будет принята с благодарностью. — Говоря так, он готовился нанести удар.

Ма Жун мгновенно оценил ситуацию. Непосредственную опасность представляли увесистая палка в руке толстяка и нож, вынутый человеком справа.

Толстяк еще не закончил свою речь, а Ма Жун уже выбросил вперед левую руку. Схватив противника за правое плечо, Ма Жун надавил большим пальцем на нужную точку и временно парализовал руку с дубинкой. Другой рукой толстяк ловко ухватил его за левое запястье, рассчитывая подтянуть Ма Жуна и ударить коленом в пах. В тот же момент Ма Жун поднял согнутую в локте правую руку. Он со всего размаха нанес сокрушительный удар локтем в лицо человеку с ножом, и тот с хриплым воплем упал. Затем Ма Жун стремительно выбросил вперед руку и с силой ударил толстяка в грудь. Тот выпустил руку Ма Жуна и в корчах рухнул на землю.

Не успел Ма Жун оглянуться на упавшего человека с ножом, как кто-то всей массой навалился на него сзади. Сильная рука обхватила его за шею и стиснула горло.

Ма Жун уперся подбородком в руку нападавшего и попытался обеими руками ухватить его сзади. В левой руке у него оказался только клок одежды, зато правой ему удалось поймать ногу противника. Изо всех сил рванув, он резко наклонился вправо. Оба рухнули наземь, но Ма Жун оказался сверху. Упав всем весом на бедро противника, Ма Жун чуть было не сломал его. Рука, сжимавшая горло, ослабла, Ма Жун успел вскочить как раз вовремя, чтобы увернуться от удара ножом со стороны долговязого, который тем временем пришел в себя.

Ускользнув от удара, Ма Жун перехватил в запястье руку, державшую нож. Вывернув руку, он быстро пригнулся и провел бросок через плечо. Описав в воздухе дугу, долговязый впечатался в стену и свалился на винную бочку, разломав ее. Больше он не шевелился.

Ма Жун подобрал нож и зашвырнул его через стену. Повернувшись к обступившим его темным фигурам, он сказал:

— Возможно, я был невежлив, братья, но терпеть не могу, когда размахивают ножами.

В ответ раздался неопределенный ропот. Толстяк все еще лежал на земле, приступы рвоты прерывались его стонами и проклятьями.

Ма Жун приподнял его за бороду и швырнул спиной о стену. Толстяк с глухим стуком ударился и сполз вниз, таращась на Ма Жуча. Он судорожно глотал воздух.

Прошло немало времени, пока он пришел в себя и прохрипел:

— Теперь, после обмена любезностями, может быть, братец расскажет нам, как его зовут и чем он занимается?

— Зовут меня, — спокойно ответил Ма Жун, — Жун Бао, я честный уличный торговец, продаю свой товар на большой дороге. Сегодня на рассвете я повстречал богатого купца. Ему так приглянулись мои товары, что он купил все за тридцать слитков серебра. Вот я и поспешил сюда, чтобы в знак благодарности воскурить фимиам богам.

Толпа загоготала, а незадачливый противник осведомился, не желает ли Ма Жун перекусить. Когда тот согласился, толстяк крикнул что-то продавцу лепешек, и вскоре все сидели у костра, уплетая жаренные в масле лепешки, обильно приправленные чесноком.

Выяснилось, что толстяка зовут Шэн Ба. Он гордо заявил, что выбран предводителем городских бродяг и — по совместительству — главой Гильдии нищих. Он обосновался со своими людьми во дворе храма около двух лет назад. Когда-то храм процветал, но потом случилось что-то недоброе. Монахи ушли, а двери храма были опечатаны властями. Это прекрасный тихий уголок, говорил Шэн Ба, хотя и далековато от центра города.

Ма Жун сказал Шэн Ба, что попал в затруднительное положение: пришлось спрятать тридцать слитков серебра в укромном месте, но ему не терпится покинуть Пуян, потому что купец, которого он ограбил, может заявить в суд; ему совсем не хочется ходить по улицам города с кучей серебра в рукаве; он хочет обменять его на украшения, которые можно было бы не рискуя держать при себе; он готов даже переплатить.

Шэн Ба с серьезной миной покачал головой и сказал:

— Ты правильно делаешь, что соблюдаешь осторожность. Но серебро — такой редкий металл! Обычно мы имеем дело только с медяками. Так-то! А если хочешь обменять серебро на что-то меньших размеров, то остается лишь золото. По правде говоря, дружище, к нашему брату этот металл попадает раз в жизни, если вообще попадает.

Ма Жун согласился, что золото — редкое сокровище, но намекнул, что порой и бродяга может обнаружить на дороге золотую побрякушку, упавшую с паланкина какой-нибудь знатной дамы…

Весть о такой удачной находке несется быстро, и тебе, как вожаку, об этом станет первому известно, — добавил он.

Шэн Ба задумчиво почесал брюхо и согласился, что это не исключено.

Ма Жун почувствовал, что он явно остыл и потерял интерес. Он пошарил в рукаве, вынул слиток серебра, взвесил его на ладони, и серебро засверкало при свете факелов.

— Когда я припрятывал тридцать слитков, — сказал он, — то на всякий случай один прихватил с собой. Готов предложить его тебе как аванс за посредничество в этой сделке.

Шэн Ба с поразительной ловкостью выхватил слиток из рук Ма Жуна. Широко улыбнувшись, он сказал:

— Посмотрим, чем я смогу тебе помочь, приятель. Приходи завтра вечером.

Ма Жун поблагодарил его и, выслушав массу приятных напутствий, покинул своих новых дружков.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Судья Ди решает нанести визит коллегам.

Размышления судьи по поводу убийства

на улице Полумесяца

Вернувшись в суд, Ма Жун быстро переоделся и прошел в центральный внутренний дворик. Он заметил, что в кабинете судьи все еще горит свет.

Когда он вошел, судья Ди беседовал с советником Хуном. Увидев Ма Жуна, судья Ди прервал разговор и спросил:

— Ну, друг мой, что нового?

Ма Жун кратко доложил о стычке с Шэн Ба и рассказал судье о том, что тот ему пообещал. Судья был доволен.

— Было бы слишком большой удачей, — заметил он, — найти преступника в первый же день. Ты прекрасно начал. В преступном мире новости по особым каналам передаются очень быстро, и я думаю, ты вышел на нужного человека. Я не сомневаюсь, что через некоторое время твой новый приятель Шэн Ба выведет тебя на продавца шпилек, а тот приведет нас к убийце. Перед твоим приходом мы обсуждали положительную сторону моего завтрашнего отъезда. Я хочу нанести визит вежливости своим коллегам в соседних уездах, рано или поздно все равно пришлось бы соблюсти этикет, и сейчас, кажется, самый благоприятный момент. Меня не будет в Пуяне два-три дня. А ты тем временем продолжай поиски убийцы с улицы Полумесяца. Если сочтешь необходимым, я прикажу Цзяо Таю помочь тебе в этом деле.

Но Ма Жун предпочел продолжать в одиночестве, так как двое идущих по одному следу могут вызвать подозрения. Судья согласился с этим, и Ма Жун откланялся.

— Будет очень кстати, — размышлял советник Хун, — если Ваша светлость уедет на денек-другой и суд на время закроется. У нас был бы благовидный предлог, чтобы отложить дело сюцая Вана. А то пошли слухи, что Ваша светлость защищает Вана потому, что он из образованного сословия, а его жертва — всего-навсего дочь бедного лавочника.

Судья Ди пожал плечами:

— Как бы то ни было, завтра утром я уезжаю в У-и. Послезавтра я прямиком направлюсь оттуда в Цзиньхуа и возвращусь сюда на третий день. Поскольку за время моего отсутствия Ма Жуну и Дао Ганю может понадобиться помощь, вам, пожалуй, лучше остаться здесь. Примите на хранение печати суда. Будете давать необходимые указания. Еще проследите за тем, чтобы были подготовлены дары моим коллегам судье Паню и Ло из Цзиньхуа. Распорядитесь, чтобы паланкин со всеми вещами стоял завтра утром в центральном дворике.

Советник Хун заверил судью, что его приказания будут выполнены неукоснительно. Судья Ди облокотился на стол, чтобы прочесть документы, принесенные старшим писцом на проверку.

Но советник не уходил и продолжал стоять у стола судьи.

Вскоре судья оторвался от бумаг и спросил:

— О чем вы думаете?

— Ваша светлость, я думал о том убийстве, читал и перечитывал записи. Но никак мне не удалось уловить ход ваших мыслей. Час уже не ранний, но если бы вы перед отъездом удостоили меня дальнейших объяснений, то я хотя бы спал спокойно те две ночи, пока Ваша светлость будет в отъезде.

Судья улыбнулся и опустил на документы яшмовый пресс. Затем он уселся поглубже в кресле и начал:

— Прикажите слугам принести чайник свежего чая и присаживайтесь. Я расскажу вам о том, что, по моему мнению, случилось на самом деле в ту роковую ночь шестнадцатого числа.

Выпив чашку крепкого чая, судья пояснил:

— Когда вы предоставили мне основные материалы по этому делу, я сразу исключил, что насильником мог быть сюцай Ван. Да, верно, женщина может иногда вызвать в мужчине необыкновенную жестокость, и не случайно наш учитель Конфуций в своих «Веснах и осенях» порой говорит, что женщины «призывают смерть». Но лишь две категории людей реализуют свои помыслы. Во-первых, закоренелые преступники, погрязшие в разврате. И во-вторых, богатые сладострастники, с годами превратившиеся в рабов своих низменных страстей. Конечно, я допускаю, что даже такой здравомыслящий, начитанный молодой человек, как сюцай Ван, мог, обезумев от страха, задушить Чистую Яшму. Но я отказываюсь поверить, чтобы он изнасиловал девушку, с которой более полугода был в близких отношениях. Поэтому настоящего преступника нужно искать среди двух вышеупомянутых категорий.

Я сразу же отказался от мысли, что это богатый негодяй. Такие посещают тайные притоны, где можно предаваться любви, самым низменным порокам, было бы золото. Богач, пожалуй, и не знает о существовании кварталов мелких лавочников, где и находится улица Полумесяца. Очень маловероятно, чтобы ему стало известно о ночных похождениях Вана, не говоря уж о том, что ему не по силам трюки с самодельной веревкой. Итак, остается лишь преступник-профессионал из низов.

Тут судья прервался и лишь через какое-то мгновение с горечью в голосе продолжал:

— Эти подонки рыщут по всему городу, как голодные псы. Если им случается встретить в темном переулке беззащитного старика, они сбивают его с ног и отнимают последние гроши. Если они натыкаются на одинокую женщину, то избивают ее до потери сознания, насилуют, вырывают серьги из ушей и оставляют валяться в канаве. Они снуют в бедняцких кварталах и, заметив незапертую дверь или открытое окно, прокрадываются внутрь и забирают последний медный чайник или ветхую одежду.

Разве не разумно предположить, что подобный человек, проходя по улице, мог заметить тайные вылазки Вана? Такой негодяй сразу бы решил, что может овладеть женщиной, которая не станет сопротивляться, если он займет место ее тайного любовника. Но Чистая Яшма защищалась. Возможно, она пыталась закричать или бросилась к двери, чтобы разбудить родителей. И тогда он ее задушил. Совершив это злодеяние, он хладнокровно обыскал комнату своей жертвы, пытаясь найти драгоценности, и бежал, прихватив с собой единственное украшение, которое у нее было.

Судья Ди перевел дух и выпил чашку чая.

Советник Хун медленно покачал головой и сказал:

— Ваша светлость, вы объяснили, почему сюцай Ван действительно не совершал двойного преступления. Но я не вижу убедительных доказательств, которыми можно было бы подкрепить это в суде.

— Вам нужны веские доказательства, — ответил судья Ди, — вы их получите. Во-первых, это показания судебного врача. Если бы сюцай Ван душил Чистую Яшму, то его длинные ногти оставили бы на шее жертвы глубокие раны; врач же отметил лишь слабые следы ногтей, хотя кое-где кожа и была повреждена. Это следы коротких неровных ногтей преступника-бродяги.

Во-вторых, Чистая Яшма изо всех сил отбивалась, когда на нее нападали. Но, в свою очередь, ее подстриженные ногти не могли оставить столь глубоких царапин, какие имеются на груди и руках Вана. Кстати, эти царапины вовсе не от шипов и колючек, как полагает Ван, но это не так существенно, я вернусь к этому позже. Что же касается версии о том, что Ван задушил Чистую Яшму, замечу мимоходом, что Чистая Яшма, при ее телосложении, без труда выбросила бы его из окна.

В-третьих, когда убийство было обнаружено утром семнадцатого, веревка из белья, по которой Ван обычно влезал в окно, лежала, скомканная, на полу комнаты. Если бы Ван совершил преступление или если бы он вообще был в комнате, как бы он смог бежать без самодельной веревки? Ван не настолько ловок, он даже не мог влезть в окно без помощи девушки. Но сильному человеку, опытному грабителю, не нужна была эта веревка, если ему пришлось в спешке бежать. Он бы поступил в точности как Цзяо Тай: ухватился бы руками за подоконник и спрыгнул.

Таким я представляю себе этого преступника.

Советник Хун закивал с довольной улыбкой.

— Теперь мне совершенно ясно, — сказал он, — что размышления Вашей светлости основаны на логике и конкретных фактах. Когда преступник будет пойман, у нас будет достаточно доказательств, чтобы предъявить их ему и заставить сознаться, а если понадобится, то можно применить и пытку. Несомненно, он все еще в городе, у него нет оснований беспокоиться и бежать подальше отсюда. Весь город знает, что судья Фэн был убежден в виновности Вана, а Ваша светлость подтвердила правильность его решения.

Поглаживая усы, судья Ди медленно кивал.

— Этот негодяй попытается сбыть золотые шпильки и выдаст себя. Ма Жун установил связь с человеком, которого оповестят, как только на воровском рынке появятся шпильки. Вы же знаете, что преступник никогда не осмелится пойти с краденой вещью к ювелиру или ростовщику, потому что в соответствии с законом они получают ее описание. Ему придется попытать счастья в воровской среде, и тогда почтенный Шэн Ба узнает об этом. Поэтому, если повезет, Ма Жун выйдет на этого человека.

Судья Ди отхлебнул чай, взял красную кисть и склонился над лежавшим перед ним документом.

Советник Хун поднялся. Он задумчиво пощипывал усы. Через некоторое время он снова обратился к судье:

— Остается еще два вопроса, которые вы, Ваша светлость, не разъяснили. Как вы узнали, что преступник был в облачении странствующего монаха? При чем здесь случай с ночной стражей?

Несколько минут судья Ди хранил молчание, сосредоточенно изучая документ. Сделав пометки на полях, он отложил кисть и свернул бумагу. Затем из-под черных густых бровей взглянул на советника и сказал:

— Странный случай с ночной стражей, рассказанный сюцаем Ваном сегодня утром, добавил пос-леднии штрих к созданному мной портрету преступника. Вам известно, что воры-бродяги часто переодеваются в даосских или буддийских странствующих монахов. Это прекрасный предлог, чтобы шататься по городу в любое время дня и ночи. Итак, во второй раз Ван услышал не колотушку стражи, а…

— Деревянный гонг странствующего монаха! — воскликнул советник Хун.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Двое монахов с особым посланием

посещают судью Ди.

Судья Ди исполняет оду на обеде у судьи Ло

На следующее утро, когда судья облачался в дорожное платье, вошел старший писец и сообщил, что двое монахов из храма Великой Благодати пришли в суд с посланием от настоятеля.

Судья опять переоделся в официальное платье и сел за стол. Пожилому монаху и его молодому спутнику было позволено войти. Пока они, коленопреклоненные, отбивали три земных поклона, судья заметил, что их желтые халаты сшиты из великолепной узорчатой ткани, а подкладки — из пурпурного шелка. У всех в руках были янтарные четки.

— Его преподобие Возвышенный Духом, настоятель храма Великой Благодати, — нараспев произнес старший монах, — послал нас, недостойных монахов, к Вашей светлости с выражением почтения и признательности. Его преподобие отчетливо сознает, какие тяжелые обязанности накладывает на вас служебный долг, особенно в первые дни после вступления в должность. И поэтому он не осмелился направиться сюда с длительным визитом. Но со временем Его преподобие сочтет за честь предстать перед вами, дабы удостоиться ваших наставлений. До той поры, чтобы у вас не возникало сомнений в чувствах Его преподобия, он просит вас принять скромный дар в знак почтения, надеясь, что Ваша светлость примет во внимание не его ничтожную стоимость, а то уважение, с которым он преподносится.

С этими словами он подал знак молодому монаху, который встал и положил на стол перед судьей маленький сверток из дорогой парчи.

Советник Хун ждал, что судья отвергнет дар. К величайшему изумлению, судья лишь пробормотал обычные учтивые слова: он, мол, недостоин такой огромной чести. Монах настаивал, и судья не попытался вернуть подарок. Он встал с кресла, церемонно поклонился и сказал:

— Прошу передать Его преподобию, что я чрезвычайно тронут его вниманием и благодарю за дорогой подарок, который не останется безответным. Его преподобие может не сомневаться в том, что, хоть я и не следую пути Шакья-муни, к буддийской вере вовсе не равнодушен и с нетерпением ожидаю, когда такой глубокий знаток, как Его преподобие Возвышенный Духом посвятит меня в таинства этого учения.

— Мы с почтением передадим все сказанное Вашей светлостью. Его преподобие также настоял, чтобы мы довели до вашего сведения факт, сам по себе незначительный, но достаточно важный, чтобы оповестить о нем суд; тем более что вчера, на дневном заседании, вы, явив справедливость, совершенно ясно указали, что наш бедный храм пользуется высочайшей защитой в той же мере, что и каждый честный гражданин уезда. В последнее время в наш храм зачастили мошенники, задающие дерзкие вопросы и пытающиеся выманить у доверчивых монахов те жалкие связки медяков, которые по праву принадлежат храму. Его преподобие выражает надежду, что Ваша светлость отдаст соответствующие приказания, чтобы обуздать этих назойливых посетителей.

Судья Ди кивнул, и двое монахов удалились.

Судья был сильно раздосадован. Он уже догадался, что Дао Гань взялся за старое, но что было гораздо хуже — его выследили до ворот суда. Вздохнув, судья велел советнику Хуну развязать сверток. Сняв изящную обертку, советник увидел три сверкающих слитка золота и столько же крупных слитков серебра.

Судья Ди завернул их обратно и спрятал сверток в рукав. Впервые советник Хун видел, как судья принимает явную взятку, и это сильно его обеспокоило. Помня указания судьи, он не решался высказаться по поводу визита монахов и молча помогал судье переодеваться в дорожное платье.

Судья Ди прошествовал в главный внутренний двор напротив большого зала для приемов и увидел, что его торжественная свита уже готова.

Паланкин поднесли к самым ступеням, спереди и сзади от него стояло по шесть стражников, у передних в руках были длинные шесты с табличками, на которых было написано: «Судья Пуяна». Шесть дюжих носильщиков стояли наготове у паланкина, а двенадцать сменных несли узлы с багажом.

Убедившись, что все в порядке, судья Ди сел в паланкин, носильщики подняли его и понесли на своих натруженных плечах. Процессия медленно прошла по внутреннему двору и прошествовала через двойные ворота.

Когда они покинули территорию суда, Цзяо Тай верхом на лошади, вооруженный луком и мечом, занял место справа от паланкина судьи, а начальник стражи, тоже на коне, — слева.

Процессия двинулась по улицам Пуяна. Два гонца бежали впереди и, ударяя в медные гонги, выкрикивали: «Дорогу! Дорогу! Едет Его превосходительство судья!»

Судья Ди отметил, что в толпе не слышно обычных одобрительных возгласов. Через решетчатое окно паланкина он наблюдал, как прохожие угрюмо поглядывают в его сторону. Со вздохом откинувшись на подушки, судья достал из рукава документы госпожи Лян и начал читать.

Покинув Пуян, процессия направилась по дороге, которая тянулась на много верст вдоль заливных рисовых полей. Внезапно судья Ди уронил свиток на колени. Отсутствующим взглядом он взирал на унылый пейзаж. Судья пытался взвесить все последствия предпринятых им действий, но не мог прийти к какому-либо решению. Мерные движения носильщиков укачивали его, и судья заснул. Проснулся он, когда уже темнело и процессия входила в город У-и.

Уездный судья Пань принял судью Ди в большом приемном зале и устроил в честь гостя обед, куда были приглашены лучшие люди из местной знати. Судья Пань был на несколько лет старше судьи Ди, но две неудачи на экзаменах мешали его продвижению по службе.

Судья Ди увидел в нем человека строгих правил, обширной учености и независимого духа и вскоре понял, что неудачи Паня на экзаменах объясняются скорее нежеланием экзаменуемого соблюдать установленные правила, чем недостатком образования.

Угощение было незатейливым, самым приятным был разговор с хозяином. Судья Ди многое узнал о делах в его уезде. Было уже поздно, когда все разошлись, и судья Ди отправился в специально подготовленные для него апартаменты.

Ранним утром он распрощался с судьей Панем и вместе со своей свитой выехал в Цзиньхуа.

Дорога шла по холмистой местности, слабо колыхавшиеся листья бамбука удивительно гармонировали с соснами, росшими на холмах. Был прекрасный осенний день, и судья Ди поднял занавеси паланкина, чтобы насладиться чарующим ландшафтом. Но и прелестный пейзаж не мог отвлечь его от тяжких дум. Размышления над обстоятельством дела госпожи Лян утомили его, и он убрал документы в рукав.

Едва перестав думать об этом деле, судья Ди вновь забеспокоился, удастся ли Ма Жуну в скором времени найти убийцу с улицы Полумесяца. Теперь он уже жалел, что не оставил Цзяо Тая в Пуяне, поручив и ему поиски убийцы.

Устав от сомнений и опасений, судья Ди почувствовал себя совершенно разбитым, когда процессия подошла к Цзиньхуа. В довершение всего они опоздали на паром через реку, протекавшую у городских стен. Из-за этого они задержались еще почти на час. И когда они наконец вошли в город, уже было совсем темно.

Встречать их вышли стражники с зажженными факелами. Напротив большого приемного зала они помогли судье Ди спуститься из паланкина.

Судья Ло торжественно приветствовал гостя и провел в просторный и прекрасно убранный зал. Судья Ди отметил, что судья Ло — полная противоположность судье Паню. Это был невысокий, полный, жизнерадостный молодой человек; щеки у него были выбриты, но при этом имелись усики и короткая бородка по последней столичной моде. Пока они обменивались любезностями, судья Ди услышал слабые звуки музыки, доносившейся из примыкающего дворика. Судья Ло, рассыпаясь в извинениях, объяснил, что он пригласил друзей встретить судью Ди. Когда прошло уже немало времени, а судья все не появлялся, они решили, что он задержался в У-и, и приступили к обеду.

Судья Ло предложил Ди пообедать вдвоем в одной из боковых комнат приемного зала и спокойно обсудить служебные дела. Несмотря на вежливый тон судьи Ло, было нетрудно понять, что спокойный разговор не означал для него приятного времяпрепровождения. Так как у судьи Ди не было никакого желания вести серьезную беседу, он сказал:

— По правде говоря, я несколько утомлен и, даже рискуя показаться неучтивым, все же предпочел бы присоединиться к обеду, который уже начался, чтобы иметь возможность познакомиться с вашими друзьями.

Судья Ло был приятно удивлен и провел его в пиршественный зал, находившийся во втором дворике. Трое господ весело вкушали праздничные блюда, осушая чаши с вином.

Они встали и поклонились, судья Ло представил судью Ди. Старшим из гостей был Ло Бинь-ван — известный поэт, приходившийся хозяину дальним родственником. Второй был художником, его картины высоко ценились в столице, а третий — шэнь-ши, путешествовавший из провинции в провинцию, чтобы расширить свой кругозор. Все трое, очевидно, были близкими приятелями судьи Ло.

С появлением судьи Ди веселье поутихло. После обмена обычными любезностями разговор не клеился. Судья Ди огляделся и трижды пустил чарку по кругу. Подогретое вино улучшило его настроение. Он прочел нараспев древнюю песню, которая вызвала одобрение собравшихся. Ло Бинь-ван исполнил кое-что из своей лирики, и, когда чарка с вином сделала еще один круг, судья Ди прочел несколько непрофессиональных стихотворений. Судья Ло в восторге хлопнул в ладоши. По его знаку четыре изящно одетые певички показались из-за ширмы в глубине зала, куда они упорхнули, как только судья Ло появился со своим гостем. Теперь певички снова приступили к ублажению гостей. Две из них наполнили чаши вином, третья играла на серебряной флейте, а четвертая грациозно кружилась в танце, и длинные рукава ее наряда парили в воздухе.

Судья Ло радостно сказал своим приятелям:

— Видите, друзья, как обманчивы слухи! Представьте себе, в столице судья Ди слывет этаким аскетом. Но теперь вы сами можете убедиться, как он умеет поддержать компанию!

Затем он представил четырех девушек. Они оказались столь же смышлеными, сколь и привлекательными, и судья Ди поражался их умению слагать парные строки и сочинять новые стихи на известные мелодии.

Время летело быстро, и уже глубокой ночью компания разбилась на пары и разошлась. Оказалось, что подававшие вино девушки были подругами Ло Бинь-вана и художника и ушли вместе с ними. Студент пообещал захватить с собой еще на одну пирушку танцовщицу и флейтистку. Судья Ди остался с судьей Ло за праздничным столом.

Хозяин заявил, что судья Ди — его лучший друг, и, разгоряченный вином, призвал отбросить церемонии и называть друг друга братьями. Они встали из-за стола и прошли на веранду, чтобы насладиться прохладным ветерком и полюбоваться полной осенней луной. Оба присели на скамьи, стоявшие у резных мраморных перил. Отсюда открывался чудесный вид на раскинувшийся внизу ухоженный сад.

После оживленного разговора о достоинствах только что покинувших их певиц судья Ди сказал:

— Сегодня мы встретились впервые, брат, но у меня такое чувство, будто я знал тебя всю жизнь! Поэтому позволь мне спросить твоего совета по одному весьма интимному делу.

— Буду рад помочь, — торжественно ответил собеседник, — хотя мой ничтожный совет вряд ли пригодится тебе, постигшему мудрость.

— По правде говоря, — начал судья Ди негромким, доверительным голосом, — женщины и вино — моя страсть. Но при этом я люблю разнообразие..

— Прекрасно! — воскликнул судья Ло. — Присоединяюсь к этому глубокому высказыванию. И самые изысканные блюда приедаются, если вкушать их ежедневно!

— К сожалению, — продолжал судья Ди, — мое нынешнее положение не позволяет мне заглядывать в близлежащие «Павильоны ив и цветов», где мой досуг озарял бы нежный цветок. Ты же знаешь, как слухи разносятся по городу. В моем положении мне не хотелось бы портить репутацию.

— В этом и состоит, — вздохнул его собеседник, — наряду с судебной рутиной одно из величайших неудобств нашей высокой должности.

Судья Ди наклонился вперед и тихим голосом проговорил:

— А теперь представь себе, что здесь, в этом благополучнейшем из уездов, мне посчастливится найти редкий бутон. Не слишком ли самонадеянно с моей стороны будет предположить, что благодаря нашей дружбе можно будет с должной осторожностью пересадить этот нежный росток в мой собственный жалкий сад?

Судья Ло сразу оживился. Он поднялся и, низко поклонившись судье Ди, негромко сказал:

— Можешь быть уверен, дорогой брат, что я польщен величайшей честью, оказанной моему уезду. Если бы ты согласился провести несколько дней в моем скромном жилище, мы вдвоем могли бы неторопливо обдумать столь важный вопрос со всех сторон.

— Так сложилось, — ответил судья Ди, — что ряд важных служебных дел требует моего присутствия в Пуяне уже завтра. Однако ночь только началась, и, если ты любезно согласишься мне помочь, мы многое успеем до рассвета.

Судья Ло, взволнованно хлопнув в ладоши, воскликнул:

— Нетерпение выдает возвышенный склад твоего характера. Теперь тебе придется пустить в ход все свое обаяние, чтобы за столь короткое время покорить юное сердце. У большинства девушек уже есть здесь ухажеры, и увезти их отсюда будет нелегко. Но у тебя вполне привлекательная внешность, хотя, честно говоря, длинные бакенбарды еще прошлой весной в столице безнадежно вышли из моды. Поэтому придется приложить все старания. Я же, со своей стороны, соберу здесь красавиц из красавиц.

Обернувшись в сторону зала, он крикнул:

— Управляющего ко мне!

Вскоре появился человек средних лет с плутоватым лицом. Он низко поклонился судье Ди и своему хозяину.

— Поручаю тебе, — сказал судья Ло, — немедленно заказать паланкин и пригласить нескольких девиц присоединиться к нам в любовании осенней луной.

Управляющий, видимо привыкший к таким просьбам, склонился еще ниже.

— А теперь посвяти меня, — сказал судья Ло судье Ди, — в тонкости своего вкуса. Каких ты предпочитаешь: пышнотелых, страстных или вежливых в обращении? Или же для тебя важнее умная беседа? Время уже позднее, большинство девиц дома, и будет богатый выбор. Скажи, старший брат, что тебе угодно, и мой управляющий будет руководствоваться твоим выбором.

— Братец, — сказал судья Ди, — пусть между нами не будет секретов. Скажу тебе прямо, что, пожив в столице, я устал от утонченных манер и изысканного времяпрепровождения. И ныне мне, право, неловко сказать, хотелось бы чего-то более грубого. Должен признаться, что теперь меня больше всего влекут цветы, распускающиеся в кварталах, которые люди моего положения обычно избегают.

— Ха! — воскликнул судья Ло. — Разве не утверждают наши философы, что в конечном счете положительное, достигнув предела, переходит в отрицательное? Ты достиг той неуловимой стадии просветления, которая позволяет находить прекрасное там, где менее одаренные видят лишь низменное. Старший брат повелевает — младший брат подчиняется!

Сказав это, он подозвал управляющего и шепнул ему на ухо несколько слов. Брови управляющего поползли вверх от изумления, и он с глубоким поклоном удалился.

Судья Ло повел судью Ди в зал, велел слугам подать новые блюда и предложил выпить по кубку вина в честь судьи Ди.

— Брат, — сказал он, — твоя оригинальность вызывает симпатии. Я предвкушаю новые впечатления.

Ждать пришлось недолго, на занавесках у входа зазвенели бубенчики, и вошли четыре девушки. Они были крикливо одеты и слишком сильно накрашены. Две из них были еще совсем молоды и довольно милы, несмотря на излишний грим, но на лицах двух других, чуть постарше, явно проступали слезы злосчастной профессии.

Судья Ди тем не менее был очень доволен. Когда он увидел, что, непривычные к столь изысканной обстановке, девушки не знают, как себя вести, он поднялся со своего места и вежливо спросил, как их зовут. Двух помоложе звали Слива и Бирюза, а двух других — Ласточка и Хризантема. Судья Ди подвел их к столу, но они встали потупившись, не зная, что сказать или предпринять.

Судья Ди уговорил их отведать различных блюд, а судья Ло показал, как разливать вино. Вскоре девушки освоились и стали восхищенно рассматривать незнакомую обстановку. Само собой, ни одна из них не умела ни петь, ни танцевать, и все они были неграмотны. Тогда судья Ло обмакнул в соус палочки для еды и, развлекая девушек, стал писать на столе иероглифы, обозначающие их имена. Когда девушки выпили по чашке вина и наелись всласть, судья Ди шепнул что-то на ухо своему приятелю. Судья Ло кивнул и вызвал управляющего. После того как он отдал ему какое-то приказание, управляющий появился вновь с сообщением, что Ласточку и Хризантему зачем-то отзывают домой. Судья Ди дал им по слитку серебра, и они ушли.

Затем судья Ди усадил Сливу и Бирюзу на скамеечки справа и слева от себя и стал учить их произносить тосты и поддерживать беседу. Судья Ло осушал один кубок за другим и развлекался тем, что неотрывно следил за действиями судьи Ди.

Умелыми расспросами судья Ди разговорил Сливу. Выяснилось, что они с Бирюзой сестры, простые крестьянские девушки из провинции Хунань. Десять лет назад в результате страшного наводнения крестьяне оказались на грани голодной смерти, и родители продали дочерей торговцу живым товаром из столицы. Поначалу девушки прислуживали ему, а потом, когда подросли, он продал их своему родственнику в Цзиньхуа. Судья Ди увидел, что нелегкая профессия не повлияла на их природную добропорядочность, и подумал, что при хорошем отношении можно сделать из них верных помощниц.

Ближе к полуночи судья Ло сник. Он с трудом держался в кресле, и речь его стала довольно бессвязной. Видя, в каком он состоянии, судья Ди изъявил желание отдохнуть.

Двое слуг подхватили судью под руки. Заплетающимся языком он пожелал судье Ди спокойной ночи, а управляющему приказал:

— Повеления Его превосходительства Ди исполнять как мои!

Когда разомлевшего судью Ло увели, судья Ди подозвал к себе управляющего. Понизив голос, он сказал:

— Я хочу выкупить этих двух девушек — Сливу и Бирюзу. Постарайся уладить все детали с прежним хозяином, но будь крайне осторожен. Ни в коем случае не должно всплыть, что ты действуешь от моего имени!

Управляющий понимающе улыбнулся и закивал.

Судья Ди достал из рукава два золотых слитка и передал их управляющему.

— Этого вполне хватит для заключения сделки. На оставшуюся сумму отправь девушек в мою резиденцию в Пуян. — Затем он добавил серебряный слиток и сказал: — Прошу принять сей скромный дар за посредничество в этом деле.

Управляющий, как и положено, начал отказываться, но в конце концов взял слиток. Он заверил судью, что все будет сделано, как тот приказал, добавив, что в Пуян девушек будет сопровождать его жена.

— А теперь, — заключил он, — я распоряжусь, чтобы их разместили в комнате для гостей Вашего превосходительства.

Однако судья Ди возразил, что устал и нуждается в отдыхе перед тем, как наутро отправиться в обратный путь.

Слива и Бирюза удалились, и судью провели в его опочивальню.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Дао Гань расспрашивает стражников

о делах минувших.

Ему приходится туго посреди мрачных развалин

Тем временем Дао Гань по приказу судьи Ди отправился разузнать подробности о жизни госпожи Лян.

Она жила неподалеку от улицы Полумесяца, поэтому Дао Гань сначала решил навестить стражника Гао. Он специально рассчитал время так, чтобы явиться как раз к завтраку.

Дао Гань любезно поприветствовал стражника. Поскольку стражник Гао предпочитал быть в хороших отношениях с помощником нового судьи, особенно после недавнего выговора, то пригласил Дао Ганя перекусить. Тот охотно согласился.

Когда Дао Гань хорошенько подкрепился, стражник принес реестры и показал ему запись о том, что госпожа Лян приехала в Пуян два года назад вместе со своим внуком, Лян Кэ-фа.

Госпожа Лян при регистрации указала, что ей шестьдесят восемь, а ее внуку — тридцать лет. Стражник тогда отметил, что Лян Кэ-фа выглядел гораздо моложе: он дал бы ему не больше двадцати или около того. Но, должно быть, ему, конечно же, было не меньше тридцати, так как госпожа Лян сообщила, что он успел сдать экзамен на вторую ученую степень. Это был славный малый, большую часть времени проводивший в прогулках по городу. Кажется, его особенно привлекали северо-западные кварталы, он частенько прогуливался вдоль канала, неподалеку от шлюза.

Через несколько недель после их приезда госпожа Лян сообщила начальнику стражи, что ее внук уже два дня не появлялся дома, и она беспокоится, не случилось ли с ним чего. Начальник стражи, как положено, начал расследование, но никаких следов Лян Кэ-фа не обнаружил.

Тогда госпожа Лян отправилась в суд и представила судье Фэну обвинение против Линь Фаня — богача из Кантона, обосновавшегося в Пуяне, который якобы похитил ее внука. Она приложила к этой жалобе и ряд более ранних документов, из которых явствовало, что между домами Лян и Линь существует семейная вражда. Но поскольку у госпожи Лян не было ни малейшего доказательства причастности Линь Фаня к исчезновению ее внука, судья Фэн не принял дела к производству.

Госпожа Лян так и живет в своем домике, и, кроме старой служанки, у нее никого нет. С годами она тронулась рассудком. Что же касается исчезновения Лян Кэ-фа, стражник не знал, что и сказать об этом. Кто знает, может, свалился в канал и утонул?

Разузнав кое-что у стражника, Дао Гань поблагодарил его за гостеприимство и пошел взглянуть на дом госпожи Лян. Строение оказалось на пустынной, глухой улице неподалеку от южного шлюза в ряду одноэтажных домишек. Дао Гань прикинул, что в нем вряд ли больше трех комнат. Он постучал в неприветливую черную дверь. Ему пришлось подождать, пока послышалось шарканье шагов и дверь слегка приоткрылась. Ему предстало морщинистое старушечье лицо. Тоненьким голоском старуха спросила:

— Что вам здесь надо?

— Нет ли дома госпожи Лян? — вежливо осведомился Дао Гань.

— Она больна и никого не принимает! — проворчала старуха и захлопнула дверь.

Дао Гань пожал плечами. Он повернулся и осмотрел окрестности. Было очень тихо — никого вокруг, не было даже нищих или уличных торговцев. Дао Гань усомнился, правильно ли поступил судья Ди, поверив без колебаний подозрениям госпожи Лян. Может быть, старуха и ее внук — искусные мошенники, и за их жалостливой историей таится какой-нибудь злой умысел, к которому причастен и Линь Фань. Такая заброшенная местность — прекрасное прикрытие для темных дел.

Дао Гань заметил, что дом напротив этажом выше и сложен из крепкого кирпича. Облезшая вывеска свидетельствовала, что когда-то здесь продавали шелк. Но ставни на окнах были закрыты, похоже, дом был заброшен.

— Здесь мне не везет, — пробормотал Дао Гань. — Пойду лучше попробую узнать что-нибудь о Линь Фане и его семье.

И он отправился в неблизкий путь к северо-западным кварталам города.

Адрес Линь Фаня он нашел в судейской книге, но отыскать дом оказалось непросто. Особняк Линя находился в одной из самых старых частей города. Много лет назад там жила местная знать, впоследствии переехавшая в более роскошные восточные кварталы. Вокруг некогда величественной резиденции лабиринтом разбегались переулки.

Изрядно поплутав, Дао Гань наконец отыскал нужный дом — большой особняк с внушительными воротами. Прочные двойные двери, покрытые красным лаком, были усеяны медными украшениями. Высокие стены по обе стороны ворот были в отличном состоянии. У дверей восседали два больших каменных льва. Вид у них был мрачный и угрожающий.

Дао Гань хотел пройти вдоль стены, чтобы найти вход со стороны хозяйственных пристроек и одновременно составить представление о размерах особняка, но убедился, что это невозможно. Справа путь ему преградила стена, слева были развалины.

Он повернул обратно и, свернув за угол, зашел в овощную лавку. Там он купил кое-какие соления и, пока расплачивался, мимоходом спросил, как идут дела.

Зеленщик вытер руки о фартук и сказал:

— Здесь сильно не разбогатеешь. Но мне грех жаловаться. Все в моей семье здоровые и сильные, вот мы и работаем с утра до ночи. Нам хватает на чашку риса в день, немного овощей из лавки и на кусочек свинины раз в неделю. Чего еще желать в этой жизни?

— Тут за углом есть большой особняк, — заметил Дао Гань, — полагаю, что у вас хорошие клиенты.

Зеленщик пожал плечами.

— На мое несчастье, из двух ближайших особняков один уже много лет пустует, а в другом живет горстка чужеземцев. Они приехали из Кантона и говорят так, что даже друг друга понять не могут. У господина Линя есть участок земли на северо-западе, у канала, и каждую неделю крестьяне привозят ему целую телегу своих овощей. Они и медяка не оставят в моей лавке!

— Что ж, — сказал Дао Гань, — я некоторое время жил в Кантоне и знаю, что кантонцы — люди общительные. Наверное, слуги господина Линя часто забегают сюда поболтать.

— Ни разу такого не было, — раздраженно ответил зеленщик. — Они все сами по себе и ставят себя выше нас, северян. Но тебе-то что за дело до них?

— Вообще-то, — ответил Дао Гань, — я занимаюсь обрамлением картин. Вот я и подумал: может быть, здесь, в большом особняке, в стороне от улицы мастеровых для меня найдется работенка..

— Зря стараешься, приятель, — сказал зеленщик. — Еще ни один уличный разносчик или мастеровой не переступал порог этого дома.

Но Дао Ганя было непросто обескуражить. Завернув за угол, он достал свой хитрый мешок и сложил бамбуковые палочки так, будто внутри лежат банки с клеем и кисточки багетчика. Он поднялся по ступеням к воротам и громко постучал. Довольно скоро в двери открылся зарешеченный глазок, и на Дао Ганя уставилось чье-то угрюмое лицо.

В былые годы Дао Гань исколесил всю Империю и говорил на многих диалектах. Поэтому он обратился к привратнику на вполне приличном кантонском:

— Я искусный багетчик, учившийся ремеслу в Кантоне. Нет ли здесь чего починить по моей части?

Услышав родной диалект, привратник просиял. Он открыл тяжелую двойную дверь.

— Сейчас узнаю, дружище! Но раз уж речь твоя благозвучна и ты бывал в нашем городе Пяти Баранов, то можешь пока подождать в моей комнате.

Дао Гань увидел ухоженный передний дворик, окруженный рядом низких строений. Пока он ждал в комнате привратника, его поразила глубокая тишина, царившая в большом доме: ни голосов слуг, ни звука шагов.

Когда привратник вернулся, он показался ему еще угрюмее, чем прежде. По пятам за ним шел коренастый, широкоплечий человек в платье из черной узорчатой ткани, которую обожают кантонцы. У него было отталкивающее широкое лицо с тонкими неровными усами. По его важному виду было видно, что это управляющий.

— С какой стати ты, негодяй, — рявкнул он, — суешься сюда? Если нам понадобится багетчик, мы его сами вызовем. Убирайся!

Дао Ганю ничего не оставалось, как, бормоча извинения, удалиться. Тяжелая дверь гулко захлопнулась за ним.

Бредя назад, Дао Гань прикинул, что делать еще одну попытку при свете дня бесполезно. Так как осенний день был свеж и прозрачен, он решил пойти на северо-западную окраину и осмотреть хозяйство Линь Фаня.

Дао Гань вышел из северных ворот города и через полчаса добрался до канала. Кантонцев в Пуяне не так уж много, и Дао Гань, расспросив крестьян, без особых затруднений нашел земельный участок Линь Фаня.

Это был довольно большой участок плодородной земли, протянувшийся вдоль канала почти на километр. В центре стоял аккуратно оштукатуренный дом с прилегающими двумя складскими помещениями. Дорожка вела к небольшому причалу, у которого стояла джонка. Три человека загружали в нее тюки, обернутые циновками. Кроме них, на участке никого не было.

Убедившись, что в этой мирной сельской картине нет ничего подозрительного, Дао Гань повернул обратно и вновь вошел в город через северные ворота. Он зашел в трактир и заказал скромную порцию риса, чашку бульона да еще уговорил слугу принести ему немного лука бесплатно. От прогулки у него разыгрался аппетит. Он не оставил в миске ни зернышка и выпил суп до последней капли. Положив руки на стол, он опустил на них голову и сразу захрапел.

Когда он проснулся, было уже темно. Дао Гань сердечно поблагодарил слугу и вышел, оставив такие ничтожные чаевые, что обозленный слуга готов был вернуть скупого посетителя.

А Дао Гань прямиком направился к особняку Линя. Ему повезло: дорогу освещала прекрасная осенняя луна. Овощная лавка уже закрылась на ночь, и кругом было совершенно безлюдно.

Дао Гань свернул к развалинам слева от ворот. Осторожно пробираясь сквозь кусты и разбросанные кирпичи, он сумел найти старые ворота во второй дворик. Взобравшись на кучу мусора, преграждавшую вход, он обнаружил, что часть прежней стены еще сохранилась. Дао Гань решил, что, если ему удастся на нее взобраться, он смог бы увидеть, что скрывается за стенами особняка Линя.

После ряда неудачных попыток Дао Ганю все же удалось залезть на полуразвалившуюся стену. Лежа на животе, он обнаружил, что оттуда открывается прекрасный вид на особняк Линя. Жилище состояло из трех внутренних двориков, окруженных величественными строениями и соединявшихся друг с другом изукрашенными воротами. Но казалось, весь дом вымер. Никого не было видно, и, кроме окна привратника, свет горел лишь в двух окнах на заднем дворе. Это показалось Дао Ганю довольно странным, потому что под вечер в больших домах обычно довольно оживленно.

Дао Гань больше часа пролежал на стене, но внизу не наблюдалось никакого движения. Один раз ему показалось, что кто-то проскользнул в тени первого дворика, но потом он решил, что ошибся, потому что не смог разобрать ни малейшего звука.

В конце концов он решил покинуть свой наблюдательный пост. Когда он спускался, из-под ноги у него выскользнул шатавшийся кирпич. Дао Гань свалился в кусты, зацепив за груду кирпичей, которые с грохотом рассыпались. Он смачно выругался: он ушиб колено да и порвал одежду. Он с трудом поднялся и стал пробираться назад. Но тут, как назло, луна скрылась в облаках, и наступила непроглядная тьма.

Дао Гань сообразил, что один неверный шаг — и он сломает руку или ногу. Он присел на корточки и стал ждать, когда же луна появится снова.

Просидев недолго, он вдруг почувствовал, что поблизости кто-то есть. За долгие годы в лесах он научился инстинктивно ощущать опасность и теперь не сомневался, что среди развалин кто-то наблюдает за ним. Дао Гань не шевелился, напрягая слух. Не доносилось ничего, кроме шорохов в траве, где, возможно, сновали какие-нибудь мелкие грызуны.

И все же, когда луна появилась вновь, он из предосторожности некоторое время не двигался, внимательно осматриваясь по сторонам. Однако ничего необычного не заметил.

Он медленно привстал и, передвигаясь с величайшей осторожностью, изо всех сил стараясь держаться в тени, с трудом выбрался из развалин.

Вновь оказавшись в переулке у лавки зеленщика, Дао Гань облегченно вздохнул. Проходя мимо овощной лавки, он ускорил шаг — уж очень страшно было в этом тихом, безлюдном районе.

Вдруг он обнаружил, что где-то неверно свернул и теперь стоял в узком, совершенно незнакомом переулке.

Оглядевшись, чтобы сориентироваться, он заметил, как из темноты появились две фигуры в масках. Они приближались к нему. Дао Гань припустил со всех ног. Он постоянно сворачивал куда-то, надеясь оторваться от нападавших или выбежать на большую улицу, где они не решатся преследовать его.

К несчастью, вместо того чтобы попасть на широкую улицу, Дао Гань попал в тупик. Обернувшись, он обнаружил, что преследователи уже перекрыли выход. Он оказался в западне.

— Постойте, братцы, — крикнул Дао Гань, — договоримся по-хорошему.

Двое в масках не отреагировали на эти слова. Они прижали его к стене, и один размахнулся, целясь в голову Дао Ганю.

В критических ситуациях Дао Гань больше полагался на хорошо подвешенный язык, чем на кулаки. Его боевая подготовка ограничивалась парой дружеских поединков с Ма Жуном и Цзяо Таем. Но при этом он вовсе не был трусом, в чем не раз убеждались многие подлецы, обманутые миролюбивой внешностью Дао Ганя.

Дао Гань увернулся от удара и, ускользнув от первого нападавшего, попытался сбить с ног второго. Тут он потерял равновесие и первый успел схватить его за руку сзади. Увидев злобный блеск в глазах противников, Дао Гань понял, что на карте — не только деньги. Эти двое хотели лишить его жизни.

Что было сил он закричал о помощи. Тот, что стоял сзади, развернул его и ловко скрутил ему руки за спиной, другой достал нож. В мозгу Дао Ганя мелькнуло, что ему, наверное, больше не придется выполнять поручений судьи Ди.

Он напряг все силы и, откинув голову назад, нанес удар, но неудачно.

В этот момент в переулок ворвался третий бандит, мощного телосложения, с растрепанными волосами.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В бой вмешивается новый участник.

Помощники судьи Ди совещаются

Неожиданно Дао Гань почувствовал, что руки его свободны. Нападавший сзади проскользнул мимо него и бросился вон из тупика. Бандит с ножом увернулся от сокрушительного удара в голову, который нанес ему длинноволосый, и тоже бросился наутек, а тот — за ним.

Дао Гань глубоко вздохнул, вытер пот со лба и оправил одежду. Вскоре вернулся длинноволосый и проворчал:

— Опять ты за старое принялся!

— Мне всегда было с тобой приятно, Ма Жун, — сказал Дао Гань, — но все же не настолько, как несколько минут назад. Ну и что же ты здесь делаешь в столь странном наряде?

Ма Жун угрюмо ответил:

— Я возвращался домой, переговорив с Шэн Ба у даосского храма, и заблудился в этом проклятом лабиринте. Проходя мимо переулка, я услышал, как кто-то вопит о помощи. Вот я и помчался сюда, чтобы помочь тому, кто в этом так нуждался. Знай я, что это ты, то, конечно, подождал бы немного, чтоб тебя хорошенько потрепали за твои воровские штучки.

— Это «немного», — негодуя воскликнул Дао Гань, — могло обернуться слишком многим! — Наклонившись, он подобрал нож, оброненный вторым нападавшим, и подал его Ма Жуну.

Взвесив нож на ладони, Ма Жун рассмотрел длинное лезвие, грозно поблескивавшее в лунном свете.

— Брат, — сказал он восхищенно, — оно вошло бы в твое брюхо, как коса в траву! Какая жалость, что мне не удалось настичь этих ублюдков. Им, должно быть, хорошо знаком этот чертов район. Они скрылись в темной боковой улочке и исчезли, оставив меня в дураках. Ну и местечко ты выбрал для сведения счетов.

— Никаких счетов я не сводил, — мрачно ответил Дао Гань. — Я по приказу Его превосходительства обследовал особняк этого кантонского прохиндея Линь Фаня. А на обратном пути на меня внезапно напали бандиты.

Ма Жун снова взглянул на нож, который держал в руке.

— Друг мой, — сказал он, — впредь предоставь нам с Цзяо Таем такие рискованные дела. Очевидно, тебя заметили, когда ты следил за домом, и господину Линю это не понравилось. Да будет тебе известно, что именно он послал этих головорезов за тобой, чтобы убрать тебя с дороги. Ножи такой формы носят при себе кантонские убийцы.

— У меня ощущение, — воскликнул Дао Гань, — что один из этих негодяев показался мне знакомым! Лица у них были замотаны шарфами, но по внешнему виду и осанке один был похож на грозного управляющего Линь Фаня.

— Раз так, — сказал Ма Жун, — значит, с ними дело нечисто, иначе они бы не взъелись на человека, пытавшегося выяснить, чем они занимаются. Ну ладно, пошли домой!

Они снова оказались в лабиринте расходившихся переулков и, выйдя в конце концов на главную улицу, вернулись в суд.

В кабинете главного писца они застали советника Хуна, одиноко склонившегося за шахматной доской.

Хун подал им чай, после чего Дао Гань во всех подробностях рассказал о своей вылазке к дому Линя и о спасительном появлении Ма Жуна.

— До сих пор сожалею, — заключил он, — что Его превосходительство приказал приостановить расследование по делу о храме Великой Благодати. Мне приятнее иметь дело с безмозглыми бритоголовыми, чем с этим кантонским сбродом. И потом, от храма хоть деньги можно получить.

Советник Хун заметил:

— Если судья Ди собирается открыть дело на основании показаний госпожи Лян, это надо делать как можно быстрее.

— К чему такая спешка? — спросил Дао Гань.

— Если бы не эта ночная встряска, — ответил советник, — ты бы наверняка сам догадался. Ты увидел, что особняк Линя большой и содержится в приличном состоянии, хотя практически пустует. Это означает лишь одно: он со своими людьми собирается покинуть город. Женщин и почти всех слуг, должно быть, уже отправили. Поскольку свет горел только в немногих окнах, это значит, что кроме привратника остался лишь Линь Фань с парой приближенных. Я не удивлюсь, если джонка, которую ты видел на его участке, готова к отплытию на юг.

Дао Гань, ударив кулаком по столу, воскликнул:

— Именно так, советник! Теперь-то мне все ясно! Что ж, в ближайшее время Его превосходительство примет решение, и мы уведомим моего приятеля Линь Фаня, что против него возбуждено дело и он должен оставаться на месте. Не хотел бы я вручать этому подонку такое уведомление. Однако не могу представить, как увязать тайные шаги Линь Фаня со старушкой Лян.

— Его превосходительство, — пояснил советник, — взял документы, предоставленные госпожой Лян, с собой. Я их еще не видел, но по отрывочным замечаниям судьи Ди понял, что каких-либо прямых доказательств вины Линя там нет. Что же, со временем судья обязательно что-нибудь придумает.

— А мне завтра опять идти к дому Линя? — осведомился Дао Гань.

— Я полагаю, — ответил советник Хун, — что тебе лучше пока оставить дом Линя в покое. Подожди, пока Его превосходительство выслушает твой отчет.

Дао Гань согласился и спросил Ма Жуна, что тот выведал у храма Высшей Мудрости.

— Этой ночью, — сказал Ма Жун, — я получил хорошую новость. Почтенный Шэн Ба спросил, заинтересует ли меня красивая золотая шпилька. Сначала я сделал вид, что не в восторге от предложения, сказав, что шпильки хороши, когда они парные, и что предпочел бы золотой браслет или что-нибудь, что легко спрятать в рукаве. Шэн Ба не унимался, говоря, что шпильку легко переделать в браслет, и в итоге я согласился.

Завтра вечером Шэн Ба устроит мне встречу с продавцом.

— Раз есть одна шпилька, то отыщется и другая, и если завтра вечером мне встретится не сам убийца, то хотя бы тот, кто связан с ним и знает, где его найти.

Советник Хун был доволен.

— Ты хорошо справился с задачей, Ма Жун! Что было дальше?

— Я ушел не сразу, — ответил Ма Жун, — а согласился на партию в кости и позволил им облапошить себя на пятьдесят медяков. Я заметил, что Шэн Ба и его дружки используют в игре некоторые хитрости, которым меня любезно обучил наш друг Дао Гань. Но поскольку мне не хотелось портить отношений, я притворился, что ничего не заметил.

Потом начался разговор обо всем подряд, и я услышал массу страшных историй о храме Высшей Мудрости. Надо сказать, я между прочим спросил Шэн Ба, почему он со своими людьми ютится в жалких хижинах во дворе, хотя, незаметно открыв боковую дверь храма, мог бы спокойно укрыться от ветра и дождя в пустующих монашеских кельях.

— Это и меня тоже интересовало, — заметил Дао Гань.

— Так вот, — продолжал Ма Жун, — Шэн Ба сказал мне, что они, разумеется, так бы и поступили, если б не привидения, обитающие в храме. Глубокой ночью из-за опечатанных дверей часто слышатся стоны и звон цепей. Кто-то однажды увидел, как открывается окно и оттуда на него смотрит зеленоволосый, красноглазый дух. Так что поверьте мне, Шэн Ба и его банда — крутые ребята, но с духами и привидениями они не любят иметь дела.

— Действительно, страшная история, — сказал Дао Гань. — А почему монахи оставили храм? Обычно этих лентяев не сдвинешь с места, где они обосновались. Ты думаешь, их выжили духи или лисы-оборотни?

— Это мне неизвестно, — сказал Ма Жун, — знаю только, что монахи ушли, и при этом никто не знает куда.

Вслед за этим советник рассказал захватывающую историю о юноше, женившемся на красавице. Потом она оказалась лисой-оборотнем и перегрызла своему мужу горло.

Когда он закончил, Ма Жун подал реплику:

— После всех этих разговоров о привидениях я бы с удовольствием выпил чего-нибудь покрепче, чем чай!

— Вот-вот, — сказал Дао Гань, — вовремя вспомнил! У дома Линя я купил немного соленых орешков и овощей, чтобы был повод заговорить с зеленщиком. Думаю, это будет хорошая закуска под вино!

— Само Небо ниспосылает нам возможность, — возвестил Ма Жун, избавиться от денег, которые ты стащил в храме Великой Благодати! Деньги, украденные в храме, приносят несчастье тому, кто осмеливается хранить их.

Дао Гань, как ни странно, не возражал. Он послал сонного слугу купить два литра хорошего местного вина. Разогретое на чайной жаровне вино обошло несколько кругов. Лишь к часу ночи они разошлись по покоям.

Рано утром трое друзей вновь встретились в канцелярии суда.

Советник Хун отправился проверять тюрьму. Дао Гань удалился в архив в поисках документов о Линь Фане и его деятельности в Пуяне.

Ма Жун прошел в комнаты стражников и, увидев, что начальник стражи слоняется там без дела, а стражники и посыльные заняты игрой, приказал всем собраться в главном внутреннем дворе. К их величайшей досаде, он устроил им беспощадную двухчасовую муштру.

Потом он позавтракал с советником Хуном и Дао Ганем и вернулся к себе в комнату, чтобы хорошенько отоспаться. Ему предстоял напряженный вечер.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Два даоса в чайной обсуждают таинства учения.

Ма Жун в жестоком бою одолевает преступника

С приходом ночи Ма Жун вновь надел свой воровской наряд. Советник Хун распорядился, чтобы казначей из средств суда выдал Ма Жуну тридцать слитков серебра. Завернув полученное в кусок ткани, он спрятал сверток в рукав и снова направился к храму Высшей Мудрости.

Он нашел Шэн Ба на обычном месте, тот сидел, прислонившись спиной к стене, почесывая голую грудь. Казалось, он поглощен игрой. Но при виде Ма Жуна он радушно поприветствовал его и предложил сесть рядом. Присев на корточки, Ма Жун сказал:

— Я думал, братец, что на те деньги, что ты выиграл у меня вчера, ты купишь хорошую куртку. Что ты будешь делать зимой?

С укором во взгляде Шэн Ба отвечал:

— Приятель, твои речи звучат оскорбительно. Разве я не говорил тебе, что я — главарь Гильдии нищих? Не будь я Шэн Ба, если пойду на презренную сделку с торгашами, чтобы приобрести одежду. Однако к делу!

Склонившись к уху Ма Жуна, Шэн Ба продолжал сиплым голосом:

— Все улажено! Сегодня ты сможешь уйти из города. Владелец золотой шпильки готов продать ее за тридцать слитков серебра — это бродячий даосский монах, собирающий милостыню. Он будет ждать тебя сегодня вечером в чайной Ван Лу за Круглой Башней. Ты сразу его узнаешь: он будет сидеть один за столиком в углу. На столе перед ним будет стоять чайник, под носиком которого будут две пустые чашки. Дальше поступай как знаешь.

Ма Жун сердечно поблагодарил его и пообещал непременно зайти, когда в следующий раз окажется в Пуяне. На этом он поспешно откланялся.

Ма Жун быстро дошел до храма Бога войны и увидел контуры Круглой Башни на фоне вечернего неба. Уличный мальчишка привел его к маленькому, но оживленному базару, расположенному прямо за башней. Он взглянул на бурлящую внизу улицу и без труда нашел вывеску заведения Ван Лу.

Ма Жун отодвинул грязную занавеску у входа. Десятка полтора человек сидели кучками за шаткими столиками. Большинство из них было одето в лохмотья; в помещении стоял тяжелый смрад. Ма Жун заметил монаха, сидящего в одиночестве за самым дальним столиком в углу. Приближаясь к монаху, он заволновался. Монах действительно был одет в потрепанную даосскую рясу. На голове у него была засаленная черная шапочка даоса, а с пояса свисал деревянный гонг. Но он вовсе не выглядел высоким и сильным, а, напротив, — низкорослым и растолстевшим. И хотя по виду это был опустившийся человек с немытым, отекшим лицом, он не принадлежал к типу безжалостных негодяев, описанных судьей Ди. Но скорее всего, это был именно тот, кто нужен был сейчас Ма Жуну.

Ма Жун пробрался к столику и как бы невзначай заметил:

— Брат, тут две пустые чашки, вот я и подумал, может, присяду здесь, промочу пересохшее горло.

— Х-ха, — крякнул толстяк, — а вот и мой ученик! Присаживайся, выпей чашку чая. А святую книгу ты прихватил?

Прежде чем сесть, Ма Жун протянул левую руку и дал собеседнику нащупать сверток, лежавший в рукаве. Проворные пальцы незнакомца быстро опознали форму серебряных слитков. Он кивнул и налил Ма Жуну чашку чая.

Когда они отпили по глотку, толстяк сказал:

— Сейчас я покажу тебе отрывок, где особенно подробно излагается суть учения о Великой Пустоте.

С этими словами он достал из-за пазухи потрепанный фолиант. Ма Жун взял толстую, с загнутыми листами книгу и прочел заглавие: «Тайное учение Яшмового Владыки» — это было знаменитое сочинение.

Он перелистал книгу, но ничего необычного не заметил.

— Я хочу, чтобы ты прочел, — сказал монах с лукавой улыбкой, — десятую главу.

Ма Жун нашел нужное место и приблизил книгу к глазам, будто хотел рассмотреть яснее. Между страниц, у самого корешка, была вложена золотая шпилька с летящей ласточкой на конце, по рисунку совпадавшей с той, что показывал судья. Ма Жун отметил превосходную работу ювелира.

Он поспешно закрыл книгу и положил ее в рукав.

— Эта книга, — сказал он, — полна озарений. Позвольте вернуть трактат, который недавно вы любезно одолжили мне. — С этими словами Ма Жун достал сверток с серебром и передал его толстяку, который торопливо спрятал его за пазуху. — Мне надо идти, — сказал Ма Жун, — но завтра вечером мы снова встретимся здесь и продолжим наш разговор.

Толстяк промямлил в ответ что-то учтивое, Ма Жун поднялся и вышел из чайной.

Окинув взглядом улицу, Ма Жун увидел толпу любопытных, собравшихся вокруг странствующего гадателя. Он пристроился к ним, но выбрал такое место, с которого можно было наблюдать за чайной Ван Лу. Вскоре приземистый, толстый монах вышел из-за дверей и быстро зашагал вниз по улице. Ма Жун последовал за ним на некотором расстоянии, держась в темноте, подальше от уличных торговцев с их масляными лампами.

Монах шел весьма быстро на своих коротких ножках по направлению к северным воротам. Неожиданно он свернул в узкий переулок. Ма Жун заглянул за угол. Поблизости никого не было. Толстяк остановился у входа в небольшой дом и собрался постучать в дверь. Ма Жун бесшумно подскочил к нему сзади.

Хлопнув толстяка по плечу, он резко развернул его к себе, схватил за горло и прорычал:

— Пикнешь — прикончу!

Он затащил его в переулок и в темном углу припер монаха к стене. Толстяк, дрожа всем телом, взмолился:

— Я отдам тебе серебро! Только не убивай меня!

Ма Жун отобрал у него сверток и положил его себе в рукав. Затем грубо встряхнул монаха.

— Признавайся, где ты взял шпильку! — приказал он.

Тот, запинаясь, начал:

— Я нашел ее в канаве. Должно быть, какая-нибудь дама…

Ма Жун снова схватил его за горло и ударил головой об стену. Раздался глухой стук. Ма Жун зашипел:

— Если хочешь спасти свою шкуру, сукин сын, говори правду.

— Отпусти, — прохрипел монах, судорожно глотая воздух.

Ма Жун ослабил хватку и угрожающе навис над ним.

— Я, — заныл монах, — из шайки шестерых бродяг, которые прикидываются странствующими даосскими монахами. Мы живем в заброшенном домике стражи у самой восточной стены. Наш главарь — бродяга Хуан Сань.

На той неделе, когда после обеда все спали, я приоткрыл один глаз и случайно увидел, как Хуан Сань достал из шва халата две золотые шпильки и принялся рассматривать их. Я снова зажмурился и притворился спящим. Я давно собирался уйти от них: они уж слишком полагались на силу. И мне показалось, что теперь у меня будет достаточно средств. Поэтому, когда два дня назад Хуан Сань вернулся мертвецки пьяный, я подождал, пока он захрапит, а потом ощупал шов его халата и нашел одну шпильку. Он пошевелился, и я, не решившись искать вторую, убежал.

Ма Жун в душе ликовал, получив эти сведения. Но по-прежнему сохранял свирепое выражение лица.

— Отведи меня к этому человеку! — рявкнул он.

Толстяк опять весь затрясся и заныл:

— Только не отдавай меня ему. Он забьет меня до смерти!

— Ты должен бояться только меня! — со злостью сказал Ма Жун. — Как только замечу неладное, затащу тебя в темный угол и перережу твою цыплячью глотку. Вперед!

Толстяк вывел его на главную улицу. Пройдя немного, они оказались в лабиринте переулков и в конце концов добрались до темного пустыря у городской стены. Ма Жун с трудом разглядел у стены полуразвалившуюся лачугу.

— Вот она, — буркнул толстяк и, извернувшись, попытался убежать. Ма Жун схватил его за ворот и потащил к порогу дома. Он постучал в дверь и крикнул:

— Хуан Сань, я принес тебе золотую шпильку!

Изнутри послышались чьи-то спотыкающиеся шаги. В проеме двери появился фонарь, а за ним — крепкий сухопарый мужчина. Он был одного роста с Ма Жуном, но уступал ему в весе.

Подняв лампу, он маленькими злобными глазками рассматривал пришедших. Потом грубо выругался и заворчал:

— Значит, эта драная крыса стащила мою шпильку. А тебе-то какое дело?

— Я хочу купить обе. Когда этот тип предложил только одну, я понял, что он хитрит, и вежливо убедил его рассказать мне, где найти вторую.

Хуан Сань загоготал, показывая кривые желтые зубы.

— Мы договоримся, приятель, — сказал он, — но сначала я пройдусь по ребрам этого жирного воришки, чтобы он уважал старших.

Прежде чем приступить к делу, он поставил лампу на землю. Вдруг толстяк ловким ударом опрокинул ее. Ма Жун выпустил воротник перепуганного воришки, и тот стрелой вылетел из рук.

Хуан Сань выругался и хотел было бежать вдогонку, но Ма Жун схватил его за руку, бросив:

— Пусть бежит! Рвань! Потом с ним разберешься. У меня к тебе срочное дело.

— Ладно, — проворчал Хуан Сань, — если ты при деньгах, мы сторгуемся. Мне всю жизнь не везло, и, кажется, эти чертовы шпильки доведут до беды, если их вовремя не сбыть. Одну ты видел, вторая точно такая же. А что ты предложишь?

Ма Жун настороженно огляделся. Вышла луна, и место казалось совершенно пустынным.

— А где все остальные? — осведомился он. — Не люблю заключать сделки при свидетелях.

— Не волнуйся, — успокоил его Хуан Сань, — они далеко отсюда — обходят базары.

— В таком случае, — бесстрастно произнес Ма Жун, — шпильку можешь оставить у себя, подлый убийца.

Хуан Сань моментально отскочил.

— Ты кто такой, ублюдок?! — злобно заорал он.

— Я помощник Его превосходительства судьи Ди, — ответил Ма Жун, — и я отведу тебя в суд как убийцу Чистой Яшмы. Так ты сам пойдешь или мне сначала нужно тебя как следует отлупить?

— О девчонке я ничего не слыхал, — проревел Хуан Сань, — но зато знаю этих продажных судей и подлую породу стражников — их ищеек! Ты притащишь меня в суд, там на меня повесят какое-нибудь нераскрытое преступление и будут пытать, пока не сознаюсь. Нет, так я тебе не дамся!

С этими словами он нанес сильный удар Ма Жуну в грудь.

Ма Жун закрылся и сделал выпад, целясь Хуан Саню в голову. Однако противник перехватил его руку и в ответ нанес ему резкий удар в область сердца.

Они обменялись ударами, но ни один не достиг цели.

Ма Жун понял, что столкнулся с достойным противником. Хуан Сань был худощав, но необычайно крепко сложен, так что вес у них был примерно одинаков. Что же до техники боя, то она у Хуан Саня была так высока, что Ма Жун мысленно наградил его восьмой или даже предпоследней, девятой категорией. Сам Ма Жун тоже относился к девятой категории, но это преимущество было сведено на нет тем, что Хуан Сань прекрасно знал местность и постоянно вытеснял Ма Жуна на неровные или скользкие участки.

В жестокой схватке Ма Жун сумел попасть локтем в глаз Хуан Саня. Противник в ответ ударил Ма Жуна в бедро, частично парализовав его ногу. Затем он резко выбросил ногу вперед, целясь Ма Жуну в пах. Ма Жун отступил и правой рукой поймал ногу противника. Он хотел левой рукой надавить противнику на колено, не подпуская его ближе, и подсечь его вторую ногу, но поскользнулся, и удар не достиг цели. Хуан Сань незамедлительно согнул ногу в колене и сбоку нанес Ма Жуну сокрушительный удар по шее.

Этот удар считался одним из смертельных боевых приемов. Если б Ма Жуну не удалось повернуть голову так, что удар отчасти пришелся на челюсть, он погиб бы. Ма Жун пошатнулся — голова у него кружилась, в глазах зарябило. В этот миг он был абсолютно беззащитен перед противником.

В старину один великий боец заметил: в бою между соперниками равной силы, веса и техники все решает сила духа. Хотя Хуан Сань и владел техникой боевого искусства, душа у него была низкая и бесчеловечная. Когда Ма Жун оказался беззащитным, Хуан Сань мог бы избрать любой из девяти смертельных ударов, но низменный инстинкт подсказал ему нанести подлый удар Ма Жуну в пах.

Дважды повторять один и тот же удар — одна из грубейших ошибок в бою. Ма Жун был настолько ошеломлен, что сделал единственное, что мог в данной ситуации. Он схватил ступню Хуан Саня обеими руками и изо всех сил повернул ее. Хуан Сань издал хриплый вопль: колено его было вывернуто. Ма Жун сразу кинулся вперед и, падая на Хуан Саня, уперся коленями ему в живот. И тут он почувствовал, что силы покидают его. Он оставил противника, откинувшись на спину, и начал перекатываться, пока наконец не оказался на достаточном расстоянии от кулаков Хуан Саня. Лежа на спине, Ма Жун сосредоточился и сделал тайные дыхательные упражнения, восстанавливающие кровообращение.

Почувствовав, что он приходит в себя и нервы успокоились, Ма Жун с трудом поднялся и подошел к Хуан Саню. Его противник делал отчаянные попытки подняться. Ма Жун нанес ему хорошо рассчитанный удар в челюсть, голова бандита ударилась об землю. Затем Ма Жун снял с пояса длинную тонкую цепь, которой связывал преступников, и связал Хуан Саню руки за спиной. Подняв кисти его рук как можно ближе к плечам, он петлей закрепил цепь на шее Хуан Саня. Сделай тот малейшую попытку освободиться, тонкая цепь врезалась бы ему в горло.

Ма Жун присел рядом.

— Ты чуть не пришил меня, подлец! — сказал он. — А теперь избавь Его превосходительство и меня от лишних трудов, сознайся!

— Если б не досадная оплошность, — прошипел Хуан Сань, — ты бы уже сдох, судейский пес. А признание вины — над ним пускай бьется твой продажный хозяин!

— Как тебе угодно! — сказал спокойно Ма Жун.

Он зашел в первый попавшийся переулок и начал колотить в дверь ближайшего дома, пока ему не открыл сонный хозяин. Ма Жун представился и велел ему сбегать за начальником стражи с поручением немедленно явиться на место, прихватив с собой четырех людей и два бамбуковых шеста.

Потом он вернулся охранять своего пленника, встретившего его градом грязных ругательств.

Прибыл начальник стражи со своими людьми, из бамбуковых шестов сделали носилки для Хуан Саня, Ма Жун набросил на пленника старый халат, найденный в хижине, и они отправились в суд.

Хуан Саня передали главному тюремщику, Ма Жун распорядился вызвать костоправа, чтобы вправить Хуан Саню колено.

Советник Хун сидел с Дао Ганем в канцелярии, поджидая Ма Жуна. Новость о поимке преступника их сильно обрадовала.

Советник сказал с широкой улыбкой:

— По такому случаю можно перекусить и пропустить по чарке!

Они втроем отправились на главную улицу и вошли в ночной трактир.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Судья Ди раскрывает убийство

на улице Полумесяца.

Сюцай оплакивает свою горькую участь

Судья Ди вернулся в Пуян на следующий день поздно вечером. Наскоро поужинав в кабинете и выслушав краткий отчет советника Хуна, судья вызвал Ма Жуна и Дао Ганя для доклада.

— Ну что, храбрец, — обратился он к Ма Жуну, — я слышал, ты нашел того, кого надо. Расскажи-ка мне, как все это было.

Ма Жун описал приключения двух последних ночей и заключил:

— Этот Хуан Сань соответствует тому описанию, которое вы, Ваша светлость, дали мне. Более того, те две шпильки ничем не отличаются от рисунка, имеющегося в деле.

Судья Ди одобрительно кивнул.

— Похоже, завтра мы сумеем закрыть это дело. А вы, советник, проследите, чтобы все причастные к убийству на улице Полумесяца присутствовали завтра на утреннем заседании суда.

А теперь, Дао Гань, послушаем, что ты разузнал о госпоже Лян и господине Линь Фане.

Дао Гань подробно рассказал о своем расследовании, упомянув и о ночном покушении, и о своевременном вмешательстве Ма Жуна.

Судья Ди одобрил решение Дао Ганя прекратить наблюдение за особняком Линя впредь до дальнейших распоряжений.

— Завтра, — объявил судья, — мы соберемся, чтобы обсудить дело Лян и Линя. Там я расскажу вам, к каким заключениям я пришел, изучая документы, и что собираюсь предпринять.

Затем судья отпустил помощников и велел старшему писцу принести служебную корреспонденцию, скопившуюся за время его отсутствия.

Новость о поимке убийцы с улицы Полумесяца молнией облетела Пуян. На рассвете огромная толпа задолго до открытия собралась у здания суда.

Судья Ди сел, взял красную кисть и выписал распоряжение начальнику тюрьмы. Двое тюремщиков привели Хуан Саня и бросили его на колени перед помостом. Он взвыл от боли, когда упал на больное колено, но начальник стражи прикрикнул:

— Заткнись и слушай Его превосходительство!

— Как тебя зовут, — спросил судья Ди, — и за какое преступление ты предстал перед судом?

— Меня зовут… — начал было Хуан Сань, но начальник стражи ударил его дубинкой по голове и гаркнул:

— Ах ты, сукин сын! Неуважительно говоришь с судьей!..

— Моя ничтожная фамилия, — злобно произнес обвиняемый, — Хуан, имя — Сань. Я честный монах, ушедший от мирской суеты и живущий подаянием. Прошлой ночью на меня внезапно напал один из служащих суда и почему-то потащил в тюрьму.

— Собачье отродье! — крикнул судья Ди. — Не ты ли убил Чистую Яшму?!

— Не знаю, как звали эту девку — Чистая Яшма или Нечистая Яшма, — угрюмо ответил Хуан Сань, — но знайте, что убийство этой шлюхи из заведения мамаши Бао вы мне не пришьете. Она сама повесилась, и меня в это время там не было. Это подтвердят свидетели.

— Избавь меня от своих грязных историй, — гневно прервал его судья. — Я, вершитель правосудия, утверждаю, что в ночь с шестнадцатого на семнадцатое ты злодейски убил Чистую Яшму, единственную дочь мясника Сяо Фу-ханя!

— Ваша светлость, — отрезал Хуан Сань, — я не слежу за датами, и у меня нет ни малейшего представления, что я делал и чего не делал в тот самый день. Имена, которые вы мне назвали, ни о чем мне не говорят.

Судья Ди откинулся на спинку стула. Он задумчиво поглаживал бороду. Хуан Сань во всем соответствовал его представлению об убийце и насильнике, к тому же у него были золотые шпильки. Но все же он слишком уверенно отрицал свою вину. Неожиданная мысль осенила судью. Он подался вперед и сказал:

— Смотри прямо на своего судью и слушай внимательно, сейчас я освежу твою память. На юго-западной окраине города есть улица мелких лавочников, называется она улицей Полумесяца. На углу этой улицы и узкого переулка стоит лавка мясника. Дочь мясника жила в мансарде расположенного позади лавки склада. Так вот, не ты ли пробрался в комнату девушки по веревке из белья, которая свешивалась из окна? Не ты ли изнасиловал и задушил ее, а потом сбежал с ее золотыми шпильками?

Судья заметил, как в припухшем глазе Хуан Саня что-то промелькнуло. И тут он понял, что это все-таки тот, кого он искал.

— Признайся! — вскричал судья. — Или я допрошу тебя под пыткой.

Хуан Сань пробормотал что-то, а затем сказал громким, уверенным голосом:

— Можешь обвинять меня в чем угодно, чиновная крыса. Но тебе не дождаться, чтобы я сознался в преступлении, которого не совершал!

— Всыпьте этому оборванцу пятьдесят ударов тяжелым хлыстом! — приказал судья Ди.

Стражи сорвали с Хуан Саня одежду, обнажив мускулистое тело. Тяжелый кнут со свистом опустился на спину обвиняемого. Вскоре спина Хуан Саня превратилась в кровавое месиво, кровь забрызгала пол. Но он не кричал, а лишь испускал глубокие вздохи. После пятнадцатого удара он потерял сознание и рухнул вниз лицом о каменный пол.

Начальник стражи привел Хуан Саня в чувство, поднеся к его носу уксус, и протянул ему чашку крепкого чая, но Хуан Сань презрительно отказался.

— Это только начало, — заметил судья. — Если не сознаешься, я подвергну тебя настоящей пытке. Ты крепок, но в нашем распоряжении еще целый день.

— Если я сознаюсь, — прохрипел Хуан Сань, — мне отрубят голову. Если не сознаюсь, умру под пыткой. Я предпочитаю последнее. Уж лучше вытерпеть боль ради удовольствия навлечь на тебя беду, чиновная крыса!

Начальник стражи ударил Хуан Саня рукояткой кнута по зубам. Затем размахнулся, чтобы ударить снова, но тут судья поднял руку. Хуан Сань выплюнул несколько зубов и грязно выругался.

— Дайте мне поближе взглянуть на этого наглого пса, — сказал судья Ди.

Стражи встряхнули Хуан Саня и поставили его на ноги, судья вгляделся в его злобные глаза. Один глаз распух и заплыл после удара, полученного в схватке с Ма Жуном.

Судья Ди решил, что такой закоренелый, отчаянный преступник, наверное, сдержит слово и скорее умрет под пыткой, чем сознается. Он быстро восстановил в памяти рассказ Ма Жуна о приключениях прошлой ночи и сопоставил его со своим собственным разговором с Хуан Санем.

— На колени преступника! — приказал судья. Он взял со стола золотые шпильки и швырнул их с помоста. Побрякушки со звоном упали прямо перед Хуан Санем. Тот тупо посмотрел на сверкающее золото.

Судья приказал начальнику стражи привести мясника Сяо.

Когда мясник склонился рядом с Хуан Санем, судья Ди сказал:

— Я знаю, что эти шпильки приносят беду. Но подробностей об этом я не слыхал.

— Ваша светлость, — начал мясник Сяо, — в те далекие времена, когда наша семья была еще довольно состоятельной, моя бабушка приобрела эти шпильки в ломбарде. Тем самым она навлекла на наш дом страшное проклятие. Ибо у этих шпилек мрачная история, связанная, должно быть, с каким-нибудь кровавым преступлением прошлого. Через два дня после покупки двое грабителей ворвались в комнату бабушки, убили ее и украли шпильки. Преступников поймали, когда они пытались сбыть краденое, и они были обезглавлены на месте. Если бы мой отец уничтожил тогда эти злополучные шпильки! Но покойный был человеком добродетельным, и чувство сыновней почтительности взяло верх над здравым смыслом.

Через год заболела моя мать, ее мучили непонятные головные боли, и после долгой болезни она умерла. Мой отец потерял последние деньги и вскоре тоже умер. Я хотел продать шпильки, но моя глупая жена настояла на том, чтобы приберечь их на черный день. И вместо того чтобы держать эти злополучные шпильки под замком, она дала их поносить нашей единственной дочери. Вы знаете, какая ужасная судьба постигла бедную девочку!

Хуан Сань внимательно выслушал историю, рассказанную мясником на простом, доступном языке.

— Будь проклято Небо и Земля! — выпалил он. — Надо же было именно мне украсть эти шпильки!

В толпе зрителей начали переговариваться.

— Тихо! — крикнул судья Ди.

Он отпустил мясника и обратился к Хуан Саню по-свойски:

— От судьбы не уйдешь. Неважно, сознаешься ты или нет, Хуан Сань. Тебе не скрыться от небесного суда — ни здесь, ни в ином мире!

— А чего мне бояться? Покончим с этим, — сказал Хуан Сань. — Ну давай, ублюдок, свой вонючий чай.

Начальник стражи вспылил, но, повинуясь знаку судьи, подал обвиняемому чашку чая.

Хуан Сань залпом осушил ее, плюнул и заговорил:

— Хотите верьте, хотите нет, но если на свете и есть человек, которого всю жизнь преследуют неудачи, так это я. Человек с моими данными мог бы под конец жизни стать главарем разбойничьей шайки. И что же? Я один из лучших кулачных бойцов в Империи; у меня был учитель, знавший все тонкости этого дела. Но, к несчастью, у него была хорошенькая дочь. Я любил ее, а она меня — нет. Вот чего в женщинах не терплю! Я взял ее, дуру, силой, правда, потом мне пришлось отправиться в бега.

Как-то раз встретил я на дороге купца. Клянусь, он выглядел как сам бог Благополучия. Я разок ударил его, ну просто чтобы он был посговорчивее. Конечно же, этот поганец просто должен был помереть на месте! И что же я нашел у него за поясом? Ничего, кроме кучи никому не нужных долговых расписок. И так всегда.

Хуан Сань вытер кровь, выступившую в уголках рта, и продолжал:

— Неделю назад или около того я проходил по улочке в юго-западном квартале, поджидая загулявшего прохожего, который не посмел бы отказать мне в милостыне. Вдруг какая-то фигура проскользнула и скрылась в маленьком переулке. Я подумал, что это вор, и последовал за ним, чтобы попросить со мной поделиться. Но когда я зашел в переулок, его уже не было, кругом — тишина и мрак.

Через несколько дней — вы говорите, это было шестнадцатого, значит, шестнадцатого — я снова оказался в том же месте и подумал, что можно еще раз заглянуть в тот переулок. Там никого не было, но я увидел длинную веревку из хорошей ткани, она свешивалась из окна наверху. Я подумал, что это выстиранное белье, которое забыли убрать на ночь. Я и пошел туда, чтобы хоть чем-то разжиться.

Прижавшись к стене, я слегка потянул белье, чтобы оно упало вниз. Вдруг окно наверху распахнулось, я услышал приятный женский голос и заметил, что веревка медленно поднимается. Я сразу догадался, что она ждет тайного любовника, и подумал: вот случай украсть все, что под руку попадется, ведь девчонка не поднимет тревогу. Я ухватился за веревку и дотянулся до оконной рамы. Вскоре я уже стоял в комнате, а она все тянула веревку.

Хуан Сань скосил глаза и продолжил:

— Она оказалась молодой привлекательной девчонкой, что было нетрудно заметить, поскольку на ней, так сказать, ничего не было. Упускать такой случай — это не по мне, и я зажал ей рот ладонью и прошептал: «Только тихо! Закрой глаза и представь, что я и есть тот, кого ты ждала». Однако она сопротивлялась, как львица, и я не сразу добился своего. Даже когда все было кончено, она не утихла. Она рванулась к дверям и начала кричать. Пришлось задушить ее на месте.

Я оставил веревку в комнате, чтобы ее любовник не смог влезть, а потом перерыл всю комнату в поисках денег. Будто забыл, что мне всегда не везет. Я и медяка не нашел, только эти проклятые шпильки.

А теперь я поставлю отпечаток пальца на клочке бумаги, над которым потеет ваш писака. Слышать больше не желаю про эту историю! Имя девчонки поставьте какое хотите. Верните меня в тюрьму. У меня спина болит.

— Закон, — холодным тоном произнес судья, — гласит, что, прежде чем преступник поставит отпечаток пальца, ему должны быть зачтены показания.

Он приказал старшему писцу прочитать вслух признание Хуан Саня. Когда Хуан Сань неохотно признал, что запись верна, бумагу положили перед ним, и он приложил к ней вымазанный тушью палец.

Судья торжественно произнес:

— Хуан Сань, объявляю тебя виновным в двойном преступлении — изнасиловании и убийстве. Смягчающих обстоятельств нет, напротив, убийство совершено с особой жестокостью. Поэтому считаю своим долгом предупредить тебя, что высшие инстанции, вероятно, приговорят тебя к высшей мере наказания в одной из наиболее суровых форм.

Он дал знак стражникам, и Хуан Саня увели в его камеру.

Судья Ди опять вызвал мясника Сяо.

— Несколько дней назад, — сказал судья, — я обещал, что убийца вашей дочери предстанет перед судом. Сейчас вы слышали его признание.

Действительно, страшное проклятие наложило Небо на эти шпильки. Ваша бедная дочь была изнасилована и убита подлым негодяем, который даже не знал ее имени. Можете оставить шпильки здесь. Ювелир взвесит их, и суд выплатит вам их стоимость серебром.

Поскольку у этого подонка нет ни гроша, мы не можем выплатить вам «деньги за кровь». Однако сейчас вы узнаете о моих распоряжениях по компенсации вашей потери.

Мясник Сяо рассыпался в благодарностях, но судья остановил его и велел подняться с колен. Затем он приказал начальнику стражи привести сюцая Вана.

Судья внимательно присмотрелся к узнику и заметил, что снятие подозрения в двойном преступлении нисколько не уменьшило горя сюцая. Напротив, признание Хуан Саня глубоко его потрясло, по щекам его бежали слезы.

— Сюцай Ван, — сурово произнес судья, — я мог бы жестоко наказать тебя за совращение дочери мясника Сяо. Но ты уже получил тридцать ударов, и поскольку я верю твоим словам о большой любви к потерпевшей, то полагаю, что память об этой трагедии будет гораздо более тяжелым наказанием, чем то, к чему может приговорить суд.

Но чтобы смягчить боль утраты, семья убитой должна получить какую-то компенсацию. Поэтому я постановляю, что ты женишься на Чистой Яшме посмертно и она будет твоей первой женой. Суд предоставит тебе достойный свадебный подарок, и церемония будет соблюдена, место невесты займет поминальная табличка. Когда сдашь экзамены, возместишь долг суду, выплачивая каждый месяц определенную сумму. Ты будешь также обязан ежемесячно платить мяснику Сяо столько, сколько я определю сам, исходя из размеров твоего жалованья, пока эта сумма не достигнет пятисот лянов серебра.

Со временем, когда ты выплатишь эти два долга, тебе будет позволено взять вторую жену. Но никогда ни ей, ни какой-либо другой наложнице не будет разрешено занять место Чистой Яшмы, которая будет считаться твоей первой госпожой до конца твоих дней. Мясник Сяо — честный человек, чти его и его жену, служи им как почтительный сын. Они же со своей стороны простят тебя и будут во всем опорой, заменив тебе ушедших родителей. А теперь ступай и продолжай усердно учиться!

Сюцай Ван, всхлипывая, несколько раз ударился головой об пол. Рядом с ним склонился мясник Сяо и поблагодарил судью за мудрые решения, восстанавливающие честь его семьи.

Когда они встали, советник Хун наклонился к судье и прошептал ему что-то на ухо. Судья усмехнулся и сказал:

— Сюцай Ван, прежде чем ты уйдешь, я хотел бы уточнить одну незначительную деталь. Твое заявление о том, как и где ты провел ночь с шестнадцатого на семнадцатое, абсолютно верно, кроме одной ошибки.

Когда я впервые читал запись, мне показалось абсолютно неправдоподобным, что колючий куст мог так глубоко поцарапать тебя. Когда в неясном утреннем свете ты увидел груды кирпичей и молодую траву, то, естественно, подумал, что оказался среди развалин старого особняка. На самом же деле ты забрел на участок, где строился новый дом. Каменщики оставили груды кирпичей для внешних стен и готовились возводить из гипса внутренние, установив, как обычно и делается, каркас для гипса из тонких бамбуковых колышков. Ты, наверное, упал, задев за их острые края, которые оставляют именно такие царапины. Если хочешь, можешь поискать такой участок по соседству с трактиром «На любой вкус». Не сомневаюсь, что ты найдешь место, где провел ту роковую ночь. А теперь можешь идти.

Затем судья Ди поднялся и вместе со своими помощниками спустился с помоста. Когда он проходил за ширму, отделявшую зал от кабинета, из толпы донеслись восхищенные голоса.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Судья Ди излагает историю

давней вражды и расставляет

ловушку для убийцы

До полудня судья Ди составлял подробный доклад в высшие инстанции об убийстве на улице Полумесяца, в котором предлагал применить к преступнику высшую меру наказания. Так как все смертные приговоры утверждал Император, до возможной казни Хуан Саня оставались еще недели.

На дневном заседании судья разбирал текущие вопросы уездного управления. После этого он пообедал у себя в комнате.

Вернувшись в кабинет, он вызвал советника Хуна, Дао Ганя, Ма Жуна и Цзяо Тая. Когда они почтительно поприветствовали судью, он сказал им:

— Сегодня вы услышите все по делу Лян против Линь. Принесите свежий чай и усаживайтесь поудобнее! Это долгая история!

Помощники судьи заняли места перед столом. Пока они потягивали чай, судья развернул свитки, переданные госпожой Лян. Разложив бумаги по порядку, он придавил их прессами и откинулся на спинку стула.

— Вы услышите, — начал он, — длинное повествование о злодейских убийствах и беззастенчивом насилии и, возможно, будете недоумевать, как Всевидящее Небо могло допустить такие вопиющие несправедливости. Я, к примеру, не припомню более поразительных свидетельств.

Судья Ди умолк. Он медленно поглаживал бороду, и его помощники выжидающе смотрели на него.

— Удобнее всего, — продолжал он, — разделить это запутанное дело на две части. В первой будет говориться о причинах и обстоятельствах вражды двух семейств в Кантоне; второй касается событий здесь, в Пуяне, после приезда Линь Фаня и госпожи Лян.

Строго говоря, события, имеющие отношение к первой части, — не в моей компетенции. Эти дела были закрыты городским судом Кантона и Гуандунским провинциальным судом. Я не вправе подвергать сомнению их. Однако, хотя семейная вражда на первом ее этапе нас не касается, было бы непозволительно забывать о ней, потому что именно она составляет подоплеку событий в Пуяне.

Поэтому начну с обобщенного изложения первого этапа, опуская все процедурные моменты, имена и прочие несущественные детали.

Примерно пятьдесят лет назад жил в Кантоне богатый купец по имени Лян. На одной улице с ним жил другой купец, по имени Линь, который был его лучшим другом. Оба были порядочны и трудолюбивы, оба умели вести дела. Их дома процветали, а их корабли доходили до Персидского залива. У Ляна были сын — Лян Хун и дочь, которую он выдал за Линь Фаня — единственного сына своего друга Линя. Вскоре после этого старый господин Линь скончался. На смертном одре он наказал своему сыну Линь Фаню хранить узы дружбы, связывавшие дома Линь и Лян.

В последующие годы, однако, выяснилось, что Лян Хун пошел весь в отца, а вот Линь Фань — человек жестокий, бессердечный, мелочный и жадный. В то время как Лян Хун после ухода отца на покой продолжал славные традиции купеческого дела, Линь Фань ввязался в сомнительные сделки, надеясь быстро получить незаконную прибыль. В итоге дом Ляна продолжал процветать, а Линь Фань постепенно растратил основную часть капитала, унаследованного от отца. Лян Хун делал все, что мог, помогая Линь Фаню: давал ему советы, защищал от других купцов, обвинявших его в нарушении контрактов, и даже неоднократно давал Линь Фаню в долг значительные суммы. Но подобная щедрость вызывала у Линь Фаня лишь презрительную злобу.

Жена Лян Хуна родила ему двух сыновей и дочь, а у Линь Фаня все не было детей. Когда к чувству презрения прибавилась зависть, Линь Фань возненавидел Лян Хуна. Линь Фань увидел в доме Лян источник и причину всех своих провалов и неудач, и чем больше Лян Хун помогал ему, тем сильнее становилась ненависть Линь Фаня.

Тучи сгустились, когда Линь Фань случайно увидел жену Лян Хуна и воспылал к ней страстью. В это самое время провалилась очередная рискованная сделка Линь Фаня, и он оказался по уши в долгах. Зная, что госпожа Лян — добродетельная женщина, которую трудно склонить к измене, Линь Фань придумал преступный план, позволявший одним ударом завладеть и женой, и богатствами Лян Хуна.

Темные делишки Линь Фаня сблизили его с преступным миром Кантона. Когда он узнал, что Лян Хун отправляется в соседний город за золотом, отчасти — для себя, а в основном — для трех крупнейших торговых домов Кантона, он нанял бандитов, те перехватили Лян Хуна на обратном пути, еще за городом. Они убили его, а золото взяли себе.

Судья Ди с горечью взглянул на своих помощников и быстро продолжал:

— В тот день, когда выполнялся этот подлый замысел, Линь Фань отправился в особняк Лянов и заявил, что ему надо немедленно встретиться с госпожой Лян по личному делу. Когда она согласилась его принять, Линь Фань рассказал ей, что Лян Хун подвергся нападению на дороге, а золото украдено. Он сообщил, что Лян Хун ранен, но жизнь его вне опасности. Слуги якобы временно оставили его в заброшенном храме на северной окраине, откуда Лян Хун и послал за ним, Линь Фанем, чтобы посоветоваться вдали от посторонних глаз.

Лян Хун пожелал, чтобы это происшествие держали в секрете, покуда его жена и отец не изымут часть денег из дела, чтобы покрыть потерю золота, которое он вез для трех торговых домов. Если бы об утрате золота стало известно, Лян Хуну перестали бы доверять. Он также хотел, чтобы госпожа Лян без промедления последовала за Линь Фанем в храм, чтобы они вместе решили, какие вложения можно ликвидировать поскорее. Госпожа Лян поверила рассказу — Лян Хун и вправду был человеком щепетильным — и отправилась с Линь Фанем, тайно выйдя из дома через боковую дверь.

Когда они добрались до заброшенного храма, Линь Фань открыл госпоже Лян, что его рассказ правдив лишь отчасти. Он сообщил ей, что муж убит разбойниками, но он, Линь Фань, любит ее и позаботится о ней. Госпожа Лян была вне себя, она порывалась бежать, чтобы разоблачить Линь Фаня. Но он не дал ей уйти и в эту ночь овладел ею вопреки ее воле. На рассвете госпожа Лян уколола палец иголкой и кровью написала на платке письмо отцу, прося у него прощения. Потом она прикрепила пояс к балке и повесилась.

Линь Фань обыскал ее. Он нашел платок с предсмертным посланием, которое натолкнуло его на мысль о сокрытии преступления. Там говорилось:

«Линь Фань обманом завлек меня в это пустынное место и обесчестил меня. Покрыв позором ваш дом, я, недостойная раба, безуспешно тоскующая по погибшему мужу, решила, что только смерть может искупить мое преступление».

Линь Фань оторвал верхний край платка, на котором была написана первая строка, и сжег. Неполное послание, начинавшееся со слов «покрыв позором…», он вложил в рукав покойной. Затем вернулся в особняк Лянов, где застал старую чету Лян в горе по поводу убийства сына и пропажи денег. Случайный прохожий обнаружил труп Лян Ху на и сообщил о преступлении властям. Притворившись, что скорбит вместе с ними, Линь Фань завел разговор о вдове. Когда ему сообщили, что она пропала, Линь Фань, для виду поколебавшись, наконец сказал, что считает своим долгом рассказать им, что ему известно о любовнике госпожи Лян, с которым она тайно встречалась в заброшенном храме. Он предположил, что госпожа может находиться там и сейчас. Старый господин Лян поспешил в храм и нашел там свою дочь, висевшую в петле. Прочтя ее предсмертное письмо, он подумал, что она убила себя из-за угрызений совести, когда узнала, что ее муж убит. Подавленный обрушившимся на него горем, старый господин Лян отравился вечером того же дня.

Судья Ди сделал паузу и знаком попросил советника Хуна разлить еще чая. Сделав несколько глотков, судья снова заговорил:

— И вот тут-то на сцене появляется старая госпожа Лян, живущая теперь в Пуяне.

Она была умной и энергичной женщиной, всегда активно участвовала в семейных делах. Зная о добродетелях своей невестки, она заподозрила неладное. Она отдала необходимые распоряжения о свертывании деятельности торгового дома, чтобы возместить потери трем торговым партнерам. Одновременно она послала верного ей управляющего в заброшенный храм провести расследование. Так вот, когда младшая Лян писала письмо, она развернула свой платок на подушке, и кровь впиталась в наволочку. По этим еле заметным следам можно было восстановить первое предложение. Когда управляющий доложил об этом старой госпоже, она поняла, что Линь Фань не только изнасиловал жену Лян Хуна, но и подстроил убийство: ведь это он рассказал родителям о гибели Лян Хуна еще до того, как было найдено тело.

Госпожа Лян обратилась в Кантонский суд, где обвинила Линь Фаня в двойном преступлении. Но к тому времени он уже получил свою долю золота после убийства. Он дал взятку местному чиновнику и нанял лжесвидетелей, в частности бесстыжего юнца, объявившего себя любовником покойной госпожи Лян. И дело было закрыто.

Ма Жун порывался задать вопрос, но судья поднял руку и продолжил рассказ:

— Примерно в это же время пропала жена Линь Фаня, ее нигде не могли найти. Линь Фань изображал глубокую скорбь, но все сошлись в том, что он тайно убил ее, а труп припрятал. Он ведь ненавидел всю семью Лян, включая и собственную жену, за то, что она была бездетная.

Таковы факты, изложенные в первом документе госпожи Лян. Этому свитку уже двадцать лет.

Теперь я перехожу к дальнейшему развитию этой драмы. В семье Лян осталась лишь старая госпожа, два ее внука и одна внучка. Хотя их состояние после выплат торговым домам сократилось примерно в десять раз, доброе имя дома Лян не пострадало, продолжали расцветать различные филиалы. Под умелым руководством старой госпожи Лян удалось быстро возместить убытки, и семья вновь зажила в достатке.

Тем временем Линь Фань, стремясь увеличить свое неправедно нажитое состояние, организовал контрабандную сеть. У местных властей возникли подозрения относительно его деятельности. Линь Фань знал, что такое преступление, как контрабанда, рассматривают не на месте, а в провинциальном суде, куда его могли вызвать и где он не имел влияния. Тогда он придумал другой коварный план, рассчитанный на то, чтобы отвлечь внимание властей и одновременно разорить дом Лян.

Он подкупил портового инспектора и незаметно подбросил несколько ящиков с контрабандой на две джонки, перевозившие груз торгового дома Лян. Потом он нанял человека, который донес на госпожу Лян. Неопровержимые доказательства были тут же найдены, и все имущество дома Лян и его филиалов было конфисковано правительством. Госпожа Лян снова обвинила Линь Фаня, но иск был отклонен сначала местным, а затем и провинциальным судом.

Госпожа Лян поняла, что Линь Фань не успокоится, пока не уничтожит всю ее семью. Тогда она укрылась в загородном доме, принадлежавшем ее двоюродному брату. Дом стоял на месте полуразрушенной крепости. Одно из старых каменных строений еще сохранилось, теперь его используют как амбар. Госпожа Лян посчитала, что там можно будет надежно укрыться, если Линь Фань подошлет к ним убийц, и сделала приготовления на крайний случай.

Действительно, через несколько месяцев Линь Фань подослал банду негодяев, чтобы разнести дом и убить его обитателей. Госпожа Лян, два внука, внучка, старый управляющий и шестеро преданных слуг забаррикадировались в каменном амбаре, где были запасы еды и питья. Головорезы пытались протаранить ворота, но не смогли сломать железные двери. Тогда нападавшие собрали хворост, обложили постройку и стали забрасывать горящие головешки в зарешеченные окна амбара.

Судья замолчал. Ма Жун сидел, сжав кулаки, а советник Хун сердито подергивал усы.

— Укрывшиеся внутри начали задыхаться, — продолжал судья Ди, — и попытались выбраться наружу. Младшего внука и внучку госпожи Лян, старого управляющего и шестерых слуг уничтожили бандиты. Но в общей суматохе самой госпоже Лян и ее старшему внуку — Лян Кэ-фа — удалось ускользнуть.

Главарь банды сообщил Линь Фаню, что все убиты, и теперь Линь Фань решил, что весь дом Лян уничтожен. Убийство девяти человек возмутило весь Кантон, и некоторые купцы, которым было известно о вражде двух семейств, поняли, что в этом зверском преступлении опять повинен Линь Фань.

Но к тому времени Линь Фань уже стал одним из богатейших купцов в городе, и никто не осмеливался идти против него. Кроме того, он на словах скорбел о случившемся и назначил большую награду тому, кто сообщит о местонахождении убийц. Главарь банды, тайно сговорившись с Линь Фанем, выдал четырех своих людей, которых арестовали, осудили и обезглавили, представив это как торжество правосудия.

А госпожу Лян с внуком — Лян Кэ-фа — приютил в Кантоне их дальний родственник, у которого они и прятались, живя под чужим именем. Старой госпоже удалось собрать доказательства против Линь Фаня, и в один прекрасный день пять лет назад она покинула свое укрытие и обвинила Линь Фаня в убийстве девяти человек.

Об этом преступлении все только и говорили, и кантонский судья побоялся взять сторону Линь Фаня, опасаясь общественного мнения. Линь Фаню пришлось поистратиться, чтобы в конце концов замять это дело. Он счел за благо на несколько лет исчезнуть, тем более что на должность губернатора был незадолго до того назначен человек, известный своей неподкупностью. Итак, поручив дела преданному управляющему и погрузив на три большие джонки своих слуг и наложниц, он тайно покинул город.

На этом судья Ди приостановился и выпил еще чашку чая. Затем он продолжил:

— Мы подходим ко второй части этой истории. Она состоит в обвинении госпожи Лян, зарегистрированном нашим судом два года назад. В этом документе, — сказал он, постукивая пальцем по свитку, лежавшему перед ним, — госпожа Лян обвиняет Линь Фаня в похищении ее внука, Лян Кэ-фа. Она сообщает, что сразу по приезде Лян Кэ-фа начал наводить справки о деятельности Линь Фаня здесь, в Пуяне, и, по его словам, у него было достаточно доказательств для открытия уголовного дела.

К сожалению, он не стал тогда вдаваться в детали. Госпожа Лян утверждает, что Линь Фань схватил Лян Кэ-фа, когда тот следил за его особняком. Однако в подтверждение своих обвинений она лишь ссылается на старую вражду двух семейств. Она не может доказать, что Линь Фань каким-то образом причастен к исчезновению ее внука. Поэтому моего предшественника, судью Фэна, нельзя упрекнуть за то, что он отклонил иск.

А сейчас я изложу вам, что я собираюсь сделать. Долгие часы путешествий в У-и и Цзиньхуа провел я, размышляя над этим. Я понял, какой была преступная деятельность Линь Фаня в Пуяне, и мои выводы подтверждаются рядом фактов, изложенных Дао Ганем.

Прежде всего меня заинтересовало: почему Линь Фань избрал в качестве убежища наш маленький пуянский уезд. Люди с его положением и достатком обычно предпочитают большие города или даже столицу, где можно жить незамеченным и в то же время ни в чем себе не отказывая.

Помня о причастности Линь Фаня к контрабандной торговле и учитывая его необычайную жадность, я пришел к заключению, что причина в том, что расположение нашего городка очень удобно для контрабанды солью.

Глаза Дао Ганя заискрились. Он глубокомысленно закивал, а судья развил свою мысль:

— Со времен славной династии Хань монополия на торговлю солью принадлежала Императору. Пуян расположен на канале, недалеко от соляных копей. Поэтому я предположил, что Линь Фань обосновался здесь, чтобы еще больше увеличить свое состояние контрабандой. Предпочесть одинокое, но прибыльное проживание изгнанника беззаботной, но дорогостоящей жизни в столице — это в его характере скупердяя и стяжателя.

Отчет Дао Ганя подтвердил мои подозрения. Линь Фань выбрал этот удаленный особняк рядом со шлюзом, потому что он удобно расположен для тайных перевозок соли. Участок земли за городской стеной, приобретенный им, тоже играет свою роль. Идти до него пешком от особняка Линя довольно долго, так как приходится делать крюк, чтобы пройти через северные ворота. Но если взглянуть на карту города, видно, что путь по воде короче. Правда, тяжелая решетка шлюза мешает проходить судам, но небольшие тюки можно без труда передавать с одной лодки на другую. Канал позволяет Линь Фаню провозить соль на джонках куда угодно.

Очень некстати, что теперь Линь Фань, по-видимому, сворачивает свою деятельность и готовится к возвращению в родной город. Не знаю, удастся ли нам собрать против него улики. Он уничтожит все следы своей подпольной торговли.

Тут вмешался советник Хун:

— Очевидно, Ваша светлость, Лян Кэ-фа стало известно о контрабанде и он намеревался обвинить Линь Фаня именно в этом. Может, нам стоит попытаться отыскать Лян Кэ-фа? Возможно, Линь Фань держит его где-нибудь взаперти.

Судья Ди покачал головой.

— Боюсь, — печально сказал он, — Лян Кэ-фа уже нет в живых. Линь Фань принял Дао Ганя за агента госпожи Лян, и, если бы не счастливое стечение обстоятельств, его убили бы на месте. Нет, боюсь, что Линь Фань убил Лян Кэ-фа.

— В таком случае мало надежды, что удастся на чем-то поймать Линь Фаня, — сказал советник. — Навряд ли нам удастся собрать улики по делу об убийстве, которому уже два года.

— К сожалению, — ответил судья, — вы правы. Поэтому я избрал следующую тактику. Пока Линь Фань знал, что госпожа Лян — его единственный противник, он мог предвидеть ее действия и при этом ни разу не ошибся. Но я дам ему понять, что отныне ему придется считаться со мной. Мой план состоит в том, чтобы запутать его, подвергнуть давлению и неопределенностью подтолкнуть к тому, чтобы он решился на какой-нибудь отчаянный шаг и дал нам возможность выступить против него.

А теперь внимательно выслушайте меня. Во-первых, сегодня днем Хун отнесет мою визитную карточку господину Линю и уведомит о том, что завтра я нанесу ему неофициальный визит. И тогда уж я намекну ему, что подозреваю его в совершении преступления, а также недвусмысленно намекну, что он должен оставаться в городе.

Во-вторых, Дао Гань выяснит, кому принадлежит участок земли по соседству с особняком Линя. После этого Дао Гань сообщит владельцу, что по приказу суда эти развалины должны быть разобраны, так как они служат пристанищем для бродяг. Половину стоимости работ возьмут на себя местные власти. Ты, Дао Гань, наймешь работников и с завтрашнего утра будешь наблюдать за этими работами. В помощь тебе выделяю двух стражников.

В-третьих, советник Хун из особняка Линя прямиком направится в штаб гарнизона и вручит командующему мои письменные указания, предписывающие часовым у всех четырех городских ворот задерживать и допрашивать под любым предлогом всех кантонцев при входе и выходе из города. Далее, несколько солдат днем и ночью будут стоять на посту у шлюза. — Потирая руки, судья с довольным видом заключил: — Теперь у Линь Фаня будет о чем поразмыслить! Есть другие предложения?

Цзяо Тай с улыбкой сказал:

— Можно еще предпринять кое-что в отношении его земельного участка. Что, если мне расположиться завтра на другом берегу канала, напротив хозяйства Линь Фаня? Эти земли принадлежат государству. Я поставлю там палатку и денек-другой буду ловить рыбу в канале. Оттуда я буду наблюдать за хозяйством Линь Фаня и шлюзом и делать это так явно, что люди с противоположной стороны наверняка заметят это. Они, несомненно, донесут Линь Фаню обо мне, и беспокойство его усилится.

— Великолепно! — воскликнул судья.

Повернувшись к Дао Ганю, задумчиво пощипывавшему волоски на щеке, он спросил:

— Может, ты что-нибудь предложишь, Дао Гань?

— Линь Фань — человек опасный, — отвечал Дао Гань. — Когда он почувствует, что его загоняют в угол, он может решиться на убийство госпожи Лян. Если ее не будет в живых, обвинить его будет трудно. Предлагаю приставить к ней охрану. Осматривая ее дом, я заметил, что шелковая лавка напротив давно пустует. Ваша светлость может послать туда Ма Жуна, а с ним еще нескольких стражей обеспечить безопасность старой дамы.

Некоторое время судья обдумывал доводы Дао Ганя, после чего ответил:

— Пока что Линь Фань не пытался напасть на госпожу Лян здесь, в Пуяне. Но все же нам лучше не рисковать. Ма Жун, ты отправишься туда сегодня же.

И наконец, я оповещу все военные посты, расположенные вдоль канала к северу и к югу от города, и они будут задерживать и обыскивать по подозрению в контрабанде все джонки, идущие под маркой фирмы Линя.

Советник Хун, улыбнувшись, сказал:

— Пожалуй, через пару дней Линь Фань почувствует себя, как говорится, «муравьем на раскаленной сковородке».

Судья Ди кивнул:

— Когда Линь Фань узнает о наших шагах, он почует, что попал в ловушку. Он далеко от Кантона, где власть его была безгранична, к тому же почти всех своих головорезов он уже отослал. Более того, ему не известно, что у меня нет против него ни малейших доказательств. Линь Фаня заинтересует, не предоставила ли мне госпожа Лян новые факты, о которых он не подозревает, или, может, я нашел улики по контрабанде, а возможно, появились дополнительные сведения от моего коллеги из Кантона.

Надеюсь, что, терзаемый сомнениями, он станет действовать необдуманно и выдаст себя с головой. Признаться, наши шансы невелики. Но больше нам рассчитывать не на что!

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Судья наносит визит господину из Кантона.

Неожиданно в особняк судьи

приезжают две юные особы

На следующий день, после дневного заседания, судья Ди облачился в обычный синий халат и надел на голову небольшую черную шапочку. Затем он выехал в паланкине к особняку Линя в сопровождении всего лишь двух стражников.

Когда они подъезжали к большим воротам, судья Ди приподнял занавеску на окне и увидел, как десяток рабочих разбирают развалины с левой стороны. Дао Гань, сидя на куче кирпичей, руководил их работой. С того места хорошо просматривался дверной глазок, и вид у Дао Ганя был крайне довольный.

Стоило стражнику постучать, как двойные ворота распахнулись и паланкин судьи Ди был внесен в главный внутренний двор особняка Линя. Судья вышел из паланкина и увидел высокого, худого человека приятной наружности, ожидавшего его внизу у лестницы, ведущей в приемный зал. Кроме кряжистого, широкоплечего человека, в котором судья Ди угадал управляющего, не было видно никого из прислуги.

Высокорослый глубоко поклонился и заговорил бесцветным низким голосом:

— Перед вами купец Линь, по имени Фань. Не соизволит ли Ваше превосходительство пройти в мое убогое жилище?

Они поднялись по ступенькам и вошли в просторный зал, обставленный без излишеств, но со вкусом. Когда они сели в кресла из резной кости, управляющий подал чай с кантонскими засахаренными фруктами. Произошел обмен обычными любезностями. Линь Фань свободно говорил на северном диалекте, правда, с отчетливым южным акцентом. Пока они разговаривали, судья Ди незаметно разглядывал хозяина дома.

Линь Фаню, казалось, лет пятьдесят. У него было длинное лицо с жиденькими усами и серой козлиной бородкой. Особенно судью поразили его глаза — странные, застывшие, казалось, они двигались только вместе с головой. «Если бы не эти глаза, — размышлял судья, — кто бы поверил, что на совести этого вежливого, добропорядочного господина по меньшей мере десяток жестоких убийств?»

Линь Фань был одет в темный простой халат и черную куртку узорчатой ткани, какие любят кантонцы, на голове у него была домашняя шапочка из черной кисеи.

— Мой визит, — начал судья Ди, — совершенно неофициальный. Мне бы хотелось, отбросив условности, посоветоваться с вами об одном деле.

Линь Фань глубоко поклонился и сказал своим низким ровным голосом:

— Перед вами — ничтожный, безграмотный купец, но я полностью в вашем распоряжении и готов оказать посильную помощь.

— Несколько дней назад, — продолжал судья Ди, — старая дама из Кантона по фамилии Лян явилась в суд и повела долгий, сбивчивый рассказ о всяческих преступлениях, которые вы якобы совершили по отношению к ней. Позже один из моих помощников подсказал мне, что эта дама не в своем уме. Она оставила ворох документов, которые я пока еще не успел прочесть, — ведь в них лишь фантазии ее больного ума.

К сожалению, закон не позволяет мне закрыть дело, не проведя хотя бы одного официального слушания. Я решил нанести вам этот дружеский визит и в неофициальной обстановке обсудить, как разрешить это дело, чтобы мое решение как-то удовлетворило ее. Это избавило бы нас от бессмысленной траты времени. Вы понимаете, что я сейчас прибегаю к не совсем обычной процедуре, но невменяемость старой дамы столь очевидна, сколь и ваша безупречная репутация, так что я счел себя вправе прибегнуть к ней.

Линь Фань встал и низко склонился перед судьей в благодарном поклоне. Снова усевшись в кресло, он медленно покачал головой и сказал:

— Это очень, очень грустная история. Мой покойный отец был лучшим другом безвременно покинувшего нас мужа госпожи Лян. В течение многих лет я сам пытался постоянно поддерживать и укреплять узы дружбы, связавшие наши дома, хотя иногда эта обязанность казалась мучительной.

Должен сообщить Вашему превосходительству, что, пока мои дела шли в гору, дом Лян постоянно терпел убытки. Частично это объяснялось неудачами и срывами, которые нельзя было предотвратить, но отчасти и тем, что Лян Хуну — сыну старого господина — не хватало деловых качеств. Время от времени я протягивал ему руку помощи, но, очевидно, само Небо отвернулось от дома Лян. Лян Хуна убили разбойники, и управление фирмой перешло к старой госпоже. Но при ее больном рассудке она все время терпела жестокие неудачи. Затем, когда кредиторы ее прижали, она включилась в деятельность шайки контрабандистов. Но их разоблачили, и собственность семьи конфисковали.

Старая госпожа поселилась в деревне. Но ее загородный дом подожгли бандиты, которые убили ее внука и внучку, а также нескольких слуг. Хоть я и порвал отношения с семьей Лян после дела о контрабанде, подобного надругательства над близкими я вынести не мог. Я назначил солидное вознаграждение и имел счастье предоставить убийц правосудию.

Однако к этому времени в результате перенесенных потрясений рассудок госпожи Лян помутился. Она вбила себе в голову, что причиной всех несчастий являюсь я.

— С ног на голову! — вставил судья. — Вы ведь были ей преданнейшим другом!

Линь Фань согласно кивнул и вздохнул:

— Да! Ваше превосходительство понимает, как я был подавлен. Старая госпожа преследовала меня, бросала мне обвинения и настраивала людей против меня.

По секрету скажу Вашему превосходительству, что происки госпожи Лян, прежде всего, и вынудили меня уехать из Кантона на несколько лет. Ваше превосходительство поймет, в каком я оказался положении. С одной стороны, я не мог попросить суд оградить меня от ложных обвинений женщины, стоявшей во главе рода, к которому принадлежит моя жена. С другой стороны, если б я оставил обвинения безответными, это нанесло бы урон моей репутации в Кантоне. Я думал, что смогу найти покой здесь, в Пуяне, но старуха последовала за мной и обвинила меня в похищении ее внука. Его превосходительство Фэн объявил то дело закрытым. Полагаю, теперь госпожа Лян представила то же обвинение вам?

Судья Ди не сразу ответил на вопрос. Он сделал несколько глотков чая и попробовал сладости, принесенные управляющим, и лишь потом сказал:

— К превеликому сожалению, я не могу просто закрыть это досадное дело. И как мне ни тяжело беспокоить вас, мне придется со временем вызвать вас в суд для дачи показаний в свою защиту, хотя это, конечно, чистая формальность. Я уверен, что мне удастся закрыть дело.

Линь Фань кивнул. Его странные неподвижные глаза уставились на судью.

— Когда Ваше превосходительство предполагает заслушать дело?

Судья Ди погладил бакенбарды и сказал:

— Боюсь, не могу вам точно сказать. На рассмотрении уже находится ряд дел, к тому же после моего предшественника остались нерешенными кое-какие административные проблемы. Прибавьте к этому и то, что старший писец для соблюдения формы должен будет изучить документы госпожи Лян и предоставить мне отчет. Нет, я не могу поручиться, когда именно состоится заседание. Но можете быть уверены, что я постараюсь, чтобы это было как можно раньше.

— Ваш собеседник был бы вам в высшей степени признателен, — заметил Линь Фань, — потому что важные обстоятельства требуют моего присутствия в Кантоне. Я предполагал выехать завтра, поручив управляющему закрыть здесь дела. Именно приготовления к отъезду делают это скромное обиталище столь пустынным, и этим же объясняется, что я вас так скромно принимаю. Прошу меня извинить. Почти все мои слуги выехали неделю назад.

— Повторяю, — сказал судья Ди, — что я сделаю все, что в моих силах, дабы в ближайшее время уладить это дело. Хотя должен признать, что я испытываю сожаление из-за того, что вы намерены нас покинуть. Это честь для нашего уезда — принимать знатного гостя из славного южного купеческого города. Но здесь нет той роскоши и изящества, к которым вы привыкли в Кантоне. Я никак не возьму в толк, что заставило столь видного господина выбрать именно Пуян для временного уединения?

— Это легко объяснить, — ответил Линь Фань. — Мой отец был необычайно деятельным человеком. Он частенько объезжал на лодке канал, лично проверяя работу филиалов торгового дома. Когда он проезжал через Пуян, ему полюбились здешние места, и он решил построить здесь дом, после того как уйдет на покой. К несчастью, Небо призвало его, когда он был еще в расцвете лет, и он так и не сумел выполнить задуманное. Я посчитал сыновним долгом приобрести для дома Линь особняк в Пуяне.

— Проявление сыновней почтительности достойно высшей похвалы! — заметил судья Ди.

— Возможно, — продолжал Линь Фань, — позже я устроил бы в этом особняке поминальный зал в честь покойного отца. Дом уже старый, но прочный, и я, насколько позволяли скромные средства, кое-что в нем улучшил. Не окажет ли Ваше превосходительство мне честь осмотреть сие скромное обиталище?

Судья согласился, и хозяин провел гостя через второй внутренний дворик в зал для церемоний, который был еще больше, чем предыдущий.

Судья Ди увидел, что пол устлан мягким ковром, наверное специально вытканным для этого зала. Колонны и балки были украшены тонкой резьбой и инкрустированы перламутром. Мебель была из ароматного сандалового дерева, а окна вместо шелка и бумаги были закрыты тонкими перламутровыми пластинами, сквозь которые в комнату проникал рассеянный свет.

Убранство остальных комнат отличалось той же утонченной роскошью.

Когда они дошли до замыкающего внутреннего дворика, Линь Фань слегка улыбнулся и сказал:

— Поскольку все женщины уже выехали, я могу показать вам семейные помещения.

Судья Ди вежливо отказался, но Линь Фань настаивал, чтобы он осмотрел все комнаты. Судья понял, что Линь Фань хочет дать ему понять, что ему нечего скрывать.

Когда они вернулись в зал, судья Ди выпил еще чашку чая и завел разговор на общие темы.

Выяснилось, что дом Линь Фаня давал кредиты высокопоставленным лицам в столице и располагал филиалами в крупнейших городах Империи.

Наконец пришло время откланяться. Линь Фань почтительно проводил судью до паланкина. Поднявшись в паланкин, судья Ди вновь заверил Линь Фаня, что сделает все возможное для рассмотрения иска госпожи Лян в кратчайшие сроки.

Вернувшись в суд, судья Ди прошел в свой кабинет. Стоя у стола, он принялся отрешенно просматривать документы, которые в его отсутствие принес писец. Но мысленно он все время возвращался к посещению Линь Фаня. Судья понимал, что избрал противника чрезвычайно опасного, в руках которого сосредоточена сильная власть. Он засомневался, попадется ли Линь Фань в расставленные для него сети.

Пока судья раздумывал над этим, в комнату вошел управляющий. Судья Ди поднял глаза от документов.

— Что ты делаешь здесь, в служебном помещении? — поинтересовался он. — Надеюсь, дома все в порядке?

Управляющий был в замешательстве и явно не знал, как начать.

— Ну, любезнейший, — поторопил его судья, — говори же!

И лишь тогда управляющий сказал:

— Несколько минут назад в третий дворик внесли два закрытых паланкина. В первом ехала пожилая дама, сообщившая мне, что по приказу Вашей светлости она привезла двух молоденьких девушек. Она не удостоила меня дальнейших разъяснений. Но первая госпожа сейчас отдыхает, и я не посмел беспокоить ее. Я посоветовался со второй и третьей госпожой, но они ответили, что их ни о чем не предупреждали. Поэтому я взял на себя смелость явиться сюда и доложить Вашей светлости.

Эта новость порадовала судью, и он распорядился:

— Разместите девушек в четвертом дворике. Предоставьте в их распоряжение по служанке. Передайте женщине, сопровождавшей их, мою благодарность и отпустите ее. Поближе к вечеру я сам займусь остальным.

Управляющий вздохнул с облегчением. Отвесив глубокий поклон, он удалился.

После обеда судья вместе со старшим писцом и начальником архива разбирал запутанную гражданскую тяжбу о правах на наследство. Было уже довольно поздно, когда он вернулся в жилые комнаты.

Судья сразу направился в покои первой госпожи. Когда он вошел, она вместе с управляющим проверяла домашние расходы. Заметив судью, она поспешно встала. Отпустив управляющего, судья сел за квадратный столик и предложил жене сесть.

Судья расспросил ее, хорошо ли учатся дети, она вежливо отвечала, но при этом не поднимала глаз, и судья почувствовал, что она чем-то обеспокоена.

Немного погодя он спросил:

— Ты, наверное, слышала, что сегодня днем сюда прибыли две юные особы.

— Я посчитала своим долгом, — ровным голосом произнесла жена, — отправиться в четвертый дворик и убедиться в том, что их обеспечили всем необходимым. Я послала Астру и Хризантему прислуживать им. Моему господину известно, что последняя хорошо готовит. — Судья Ди одобрительно кивнул. После небольшой паузы первая жена продолжала: — Вернувшись оттуда, я подумала, что, если б мне было позволено дать совет моему господину, я попросила бы его в дальнейшем извещать меня о его желании принять кого-то в нашу семью и милостиво поручить выбор мне.

Судья Ди поднял брови.

— Я очень огорчен, — сказал он, — что ты не одобряешь моего выбора.

— Я бы никогда, — не уступала жена, — не осмелилась сомневаться в ваших решениях. Я забочусь лишь о гармонии в нашем доме. Трудно не заметить, что приехавшие сегодня несколько отличаются от остальных живущих здесь дам, и боюсь, что разница в воспитании и вкусе не будет способствовать сохранению в этом доме теплых отношений, царивших здесь годами.

Судья встал и отрывисто произнес:

— В таком случае ты знаешь, что делать. Попробуй в кратчайшее время устранить это различие, которое и мне видно. Наставляй двух девушек лично. Научи их вышивке и другим подобающим дамам искусствам, а по возможности — и письму. Повторяю, что я полностью с тобой согласен, и поэтому решил, что до поры до времени они будут общаться только с тобой. Я постараюсь быть в курсе их дел.

Когда судья собрался уходить, его жена тоже поднялась и сказала:

— Должна указать на то, что наших средств едва ли хватит на покрытие расходов нашей новой семьи.

Судья достал из рукава слиток серебра и положил его на стол.

— Это серебро, — сказал он, — пойдет на покупку платьев для них, а также на другие расходы, связанные с увеличением нашей семьи.

Жена судьи глубоко вздохнула, и он вышел из комнаты. По вздоху жены он понял, что трудности только начинаются.

Извилистыми коридорами судья прошел в четвертый дворик, где нашел Сливу и Бирюзу, которые были в восторге от новой обстановки. Они склонились на коленях перед ним и принялись благодарить его. Судья Ди поднял их с колен.

Слива почтительно, обеими руками подала ему запечатанный конверт. Судья распечатал его и увидел расписку из заведения, которому девушки раньше принадлежали, а также вежливое послание от управляющего судьи Ло. Письмо судья убрал в рукав, а расписку вернул Сливе, наказав беречь ее на случай, если прежний хозяин будет предъявлять на них права.

— Моя первая жена, — заключил судья, — сама будет следить за тем, чтобы у вас всего было вдоволь, она же посвятит вас во все мелочи нашей повседневной жизни. Она купит вам материал на новые платья. Пока одежды не будут готовы, вам придется пожить дней десять в этом дворе.

Выслушав слова благодарности, судья вернулся к себе в кабинет и велел слугам постелить ему там постель.

Но сон долго не шел. Судью терзали сомнения, он без конца спрашивал себя, не слишком ли далеко он зашел. Линь Фань — человек, чье богатство и влияние огромны, опасный, неразборчивый в средствах противник. Судья глубоко переживал отчуждение, возникшее между ним и первой женой. Какой далекой казалась безмятежная семейная жизнь — прибежище от треволнений службы и тяжелых раздумий над запутанными уголовными делами.

Мучимый нелегкими мыслями, судья уснул лишь после второй стражи.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Богатый купец пьет чай в зале для приемов.

Судья Ди переодевается гадателем

Следующие два дня не принесли ничего нового в дело Лян против Линя.

Помощники судьи Ди регулярно появлялись с докладами: Линь Фань ничего не предпринимал. Казалось, он проводит дни, уединившись в библиотеке.

Дао Гань велел рабочим, расчищавшим развалины, не трогать старую стену во втором внутреннем дворе. Они лишь выдолбили в ней ступени и разровняли верх. Теперь у Дао Ганя был удобный пункт наблюдения, где он загорал, поглядывая за особняком Линя, и корчил рожи управляющему, когда тот появлялся во дворе.

Цзяо Тай докладывал, что в загородном имении Линь Фаня заняты три человека, которые либо ухаживают за овощами, либо возятся с большой лодкой, все еще стоящей у пристани. Цзяо Тай поймал в канале двух великолепных карпов, которых подарил поварам судьи.

Ма Жун расположился на большом чердаке над шелковой лавкой, напротив дома госпожи Лян, и ради забавы учил кулачному бою и борьбе подающего надежды молодого стражника. Он сообщил, что госпожа Лян ни разу не вышла из дома и только старая карга время от времени ходила за овощами. Он не заметил, чтобы возле дома околачивались какие-нибудь сомнительные типы.

На третий день часовые у южных ворот арестовали приезжего кантонца по подозрению в причастности к грабежу, случившемуся неподалеку. При нем было большое письмо на имя Линь Фаня.

Судья Ди внимательно прочел его, но не обнаружил ничего подозрительного. Это был подробный отчет, составленный представителем торгового дома Линя в другом городе и касавшийся заключения очередной сделки. Судью поразили приведенные там суммы денег. Похоже, одна только эта сделка принесла хозяину несколько тысяч лянов серебра.

С письма сняли копию, и посланца отпустили. В тот же день Дао Гань доложил, что этот человек показался в особняке Линя.

На четвертый день, вечером, Цзяо Тай задержал управляющего Линь Фаня на берегу канала. Он, скорее всего, проплыл по течению реки и незаметно для часовых, нырнув, миновал решетку шлюза.

Цзяо Тай прикинулся разбойником. Он сбил управляющего с ног и отнял у него письмо, адресованное высокопоставленному лицу в столице. Судья Ди обнаружил, что в этом письме в завуалированной форме предлагалось немедленно перевести пуянского судью по службе в другую область. В подкрепление просьбы к письму прилагался вексель на 500 золотых слитков.

На следующее утро слуга Линя принес судье жалобу, в которой Линь Фань заявлял, что его управляющий подвергся разбойному нападению и был ограблен. Судья Ди распорядился вывесить объявление с обещанием награды в пятьдесят ля-нов серебра тому, кто сможет дать показания о дерзком нападении. Похищенное письмо он приложил к делу, чтобы воспользоваться им позднее.

Таковы были первые обнадеживающие новости, грозившие, однако, стать последними. Следующая неделя не принесла ровным счетом ничего.

Советник Хун заметил, что судья начинает беспокоиться. Не осталось и следа от его прежней невозмутимости, и часто он бывал раздражителен.

Судья погрузился в изучение военных дел и часами изучал циркуляры и сводки, полученные от наместников других провинций. Он пристально следил за ходом восстания на юго-западе провинции, где к мятежникам примкнули фанатики новой религиозной секты. Было крайне сомнительно, что беспорядки докатятся до Пуяна, и советник Хун не знал, чем объяснить такой интерес судьи к этому событию. Дошло до того, что судья завел дружбу с начальником пуянского гарнизона, человеком довольно нудным, смыслившим только в военном деле. Судья Ди вел с ним бесконечные разговоры о расстановке военных сил в провинции.

Советнику судья ничего не объяснял. Тот был расстроен, что судья ему не доверяет, но еще больше огорчал его семейный разлад, свидетелем которого он был.

Судья Ди иногда проводил ночь со второй или третьей женой, но чаще всего спал в своем кабинете.

Раз или два он с утра заходил в четвертый дворик к Сливе и Бирюзе на чашку чая. Поговорив с ними недолго, он возвращался в суд.

Через две недели после визита судьи к Линь Фаню управляющий последнего пришел в суд с визитной карточкой хозяина и осведомился, можно ли будет Линь Фаню увидеться с судьей после полудня. Советник Хун сказал, что судья почтет за честь принять его.

Днем Линь Фань прибыл в паланкине. Судья тепло принял его, усадил рядом с собой в большом приемном зале и уговорил отведать фруктов и пирожных.

Линь Фань монотонным голосом бормотал обычные любезности, но его каменное лицо оставалось, как всегда, непроницаемым.

Затем Линь Фань спросил, не найден ли след негодяя, напавшего на его управляющего.

— Мой управляющий, — пояснил Линь Фань, — направлялся к загородному дому с посланием. Он вышел через северные ворота, и, когда уже за шлюзом приблизился к реке, этот подлец сбил его с ног, ограбил и сбросил в воду. К счастью, мой человек дотянул до берега, а то бы утонул.

— Каков негодяй! — в гневе воскликнул судья. — Сначала избил человека, а потом пытался утопить его! Я увеличу награду до ста лянов серебра.

Линь Фань угрюмо поблагодарил судью. Глядя на него в упор своими неподвижными глазами, Линь Фань спросил:

— Не нашлось ли у Вашего превосходительства времени, чтобы приступить к слушанию моего дела?

Судья Ди печально покачал головой и ответил:

— Мой старший писец каждый день сидит над этими документами. Некоторые факты тем не менее необходимо уточнить вместе с госпожой Лян, а вам известно, что ее рассудок проясняется лишь на короткие мгновения. Однако я надеюсь, что скоро все уладится. Это дело находится под моим постоянным контролем.

Линь Фань глубоко поклонился.

— Две эти проблемы, — сказал он, — не так уж важны. Я бы никогда не рискнул занимать ваше драгоценное время, если б не столкнулся с трудностью, которую может устранить лишь Ваше превосходительство.

— Не бойтесь, говорите прямо, — одобрил его судья, — я полностью в вашем распоряжении.

Линь Фань грустно улыбнулся и, погладив бородку, сказал:

— Ваше превосходительство, постоянно общаясь с важными людьми нашей округи, вы, несомненно, осведомлены обо всем, что делается в Империи и за ее пределами. Вы, наверное, и не предполагаете, до чего же мы, купцы, несведущи в этих делах. В то время как эти данные зачастую могли бы принести нам тысячи слитков серебра. И вот я узнаю от своего представителя в Кантоне, что конкурирующий торговый дом заручился дружеской поддержкой чиновника, который соизволил быть их почетным советником. Мне кажется, что нашему дому стоит последовать их примеру. К сожалению, ваш собеседник — лишь бедный торговец, не имеющий связей с чиновным миром. Поэтому, если бы вы, Ваше превосходительство, назвали мне подходящего человека, я бы безмерно оценил эту услугу.

Судья Ди поклонился и скромно ответил:

— Я чрезвычайно польщен тем, что вы снизошли до моего ничтожного мнения, тем больше мое сожаление по поводу того, что я, обычный судья небольшого уезда, не могу припомнить ни одного друга или знакомого с опытом и знаниями, достаточными для того, чтобы занять место почетного советника при славном доме Линь.

Линь Фань попивал чай.

— Я понимаю, что те десять процентов дохода, что платят мои конкуренты почетному советнику, — тихо сказал он, — лишь слабый знак признательности за то участие, которое он принимает в их делах. Конечно, для такого высокопоставленного чиновника какие-то проценты погоды не делают, но, по моим подсчетам, пять тысяч лянов серебра ежемесячно могут существенно помочь в поддержании семьи.

Судья Ди погладил бороду и сказал:

— Надеюсь, вы понимаете, как меня огорчает то, что я не могу помочь вам в этом деле. Глу-бочайшее уважение к вам не позволяет мне порекомендовать вам кого-нибудь из моих коллег. По-моему, даже лучшие из них недостойны давать советы дому Линь!

Линь Фань поднялся.

— Прошу Ваше превосходительство простить мне бесцеремонность, с которой я излагал свое дело. Хочу только подчеркнуть, что сумма, которую я так неосмотрительно назвал, высчитана очень приблизительно, она может оказаться и вдвое больше. Что ж, может быть, в ходе дальнейших размышлений Ваше превосходительство припомнит подходящего человека.

Судья Ди поднялся вместе с гостем и отвечал:

— К великому сожалению, в узком кругу своих друзей я не вижу человека, обладающего достаточно обширными познаниями.

Линь Фань еще раз глубоко поклонился и ушел. Судья проводил его до паланкина.

Советник Хун заметил, что после этого визита настроение судьи несколько улучшилось. Рассказывая ему о разговоре с Линь Фанем, Ди обронил:

— Крыса попалась и начинает подгрызать мышеловку!

Однако на следующий день судья снова впал в уныние. Даже Дао Гань, с подъемом рассказавший о том, как он дразнил управляющего Линя, не заставил судью улыбнуться.

Прошла еще неделя….

Как-то после дневного заседания судья сидел один в своем кабинете, рассеянно просматривая служебные бумаги.

Из коридора донеслись еле слышные голоса. Это переговаривались между собой двое служащих суда. Вдруг до слуха судьи донеслось: «…восстание».

Он подскочил на месте. На цыпочках подойдя к бумажному окну, он услышал, как один из служащих говорит:

— …поэтому нечего бояться, что восстание распространится и дальше. Просто я слышал, что губернатор провинции из осторожности хочет сосредоточить большие военные силы близ Цзиньхуа, чтобы успокоить население.

Судья прильнул ухом к бумаге и услышал ответ другого служащего:

— Тогда все ясно! Мой знакомый из военных рассказал, что в связи с чрезвычайной ситуацией гарнизоны всех близлежащих уездов получили приказ этой ночью выступить в Цзиньхуа. Что ж, если это так, то официальное распоряжение вскоре придет в суд, и…

Дальше судья слушать не стал. Он отпер железный сундук, в котором хранились секретные документы, и вместе с какими-то бумагами вынул большой узел.

Когда в кабинет вошел советник Хун, он поразился перемене, произошедшей с судьей. Прежней вялости не было и в помине, бодрым голосом судья распорядился:

— Советник! Мне придется немедленно оставить суд в связи с важнейшим тайным расследованием. Внимательно слушайте мои указания. У меня не будет времени их повторять или уточнять. Исполните мои приказы в точности! Завтра вы поймете, в чем дело.

Судья вручил советнику четыре конверта.

— Здесь четыре мои визитные карточки, которые нужно вручить четырем именитым гражданам Пуяна; все они обладают безупречной репутацией и огромным уважением населения. Я выбрал именно этих господ после долгих размышлений, приняв также во внимание расположение их домов.

Их имена: Бао — отставной генерал Левого Фланга, Вань — провинциальный судья в отставке, Лин — мастер Гильдии ювелиров и Вэнь — мастер Гильдии плотников. Сегодня вечером вы посетите их от моего имени и сообщите, что завтра утром, за час до рассвета, они понадобятся мне как свидетели в деле огромной важности. Об этом они не должны говорить никому. В условленный час они должны находиться во внутренних дворах своих домов с паланкинами и свитой.

После этого тайно снимите с постов Ма Жуна, Цзяо Тая и Дао Ганя. Замените их стражниками. Прикажите моим помощникам за два часа до рассвета прибыть в главный внутренний двор суда. Ма Жун и Цзяо Тай должны быть на конях и в полном вооружении — с луками и мечами!

Вы вчетвером, не поднимая шума, разбудите всех без исключения служащих суда — писцов, стражей и посыльных. Мой парадный паланкин должен стоять в главном дворе. Служащие займут установленные места подле, стражники должны прихватить дубинки, цепи и кнуты. Все это надо сделать по возможности тихо. Фонари не зажигать. Вы проследите также и за тем, чтобы в паланкин были уложены мое официальное платье и шапка. Присутствие останутся охранять тюремщики.

А теперь мне надо идти, увидимся завтра утром, за два часа до рассвета!

Советник и рта раскрыть не успел, как судья, подхватив узел, покинул кабинет.

Судья Ди прямиком направился в жилые комнаты и в четвертом дворике нашел Сливу и Бирюзу, занятых вышиванием.

Примерно полчаса он вел с ними серьезную беседу. Затем он развернул узел. Помимо всего прочего в нем лежал наряд прорицателя, прилагавшаяся к нему высокая черная шапка и табличка, на которой иероглифами было написано:

Учитель Фэн, знаменитый на всю Империю.

Безошибочно предсказывает будущее

на основе тайного учения Желтого Императора.

Слива и Бирюза помогли судье переодеться. Убрав свернутое объявление в рукав, судья пристально посмотрел на девушек и сказал Сливе:

— Вся моя надежда — на тебя и твою сестру!

Девушки глубоко поклонились. А он вышел через маленькую запасную дверь. Судья Ди специально разместил Сливу и Бирюзу в четвертом дворике, потому что он, во-первых, находился поодаль от других помещений, а во-вторых, там была дверь, выходившая в парк за территорией суда, и через эту дверь можно было незаметно ускользнуть.

Оказавшись на центральной улице, судья Ди развернул объявление и смешался с толпой.

До вечера он бесцельно бродил по окраинам города, останавливаясь в харчевнях и кабачках, и выпивал одну чашку чая за другой. Если кто-то подходил к нему с просьбой погадать, судья извинялся и говорил, что спешит к очень важному клиенту.

Когда стемнело, он заказал скромный ужин в неприметном трактире неподалеку от северных ворот. Он думал о том, что впереди еще целый вечер. Когда он платил по счету, ему пришло в голову, что можно сходить взглянуть на храм Высшей Мудрости. Яркое описание Шэн Ба, данное Ма Жуном, а также рассказы о привидениях подогрели любопытство судьи. Слуга объяснил ему, что храм расположен поблизости.

Несколько раз спросив дорогу у прохожих, судья Ди в конце концов нашел переулок, ведущий к храму. Осторожно пробираясь в темноте, он шел на свет, маячивший впереди.

Войдя во двор храма, он увидел сцену, столь знакомую ему по рассказам Ма Жуна: Шэн Ба сидел на обычном месте у стены. Он был окружен подручными, следившими за мельканием костей. Они подозрительно посматривали на судью Ди, пока не разглядели объявление.

Шэн Ба плюнул с досадой и проворчал:

— Вали-ка отсюда, приятель, да поскорее! Воспоминания о прошлом наводят на меня тоску, не хватало еще заглядывать в будущее! Так что можешь войти в стену, как единорог, или взмыть в воздух, как дракон, но только исчезни. По моему скромному мнению, без тебя будет веселее!

— Нет ли здесь случайно, — вежливо осведомился судья, — человека по имени Шэн Ба?

Шэн Ба вскочил с удивительной прытью. Двое из его окружения стали угрожающе приближаться к судье. Шэн Ба прорычал:

— Никогда не слышал о таком. А что ты тут расспрашиваешь, ублюдок?

— Ну, — примирительно ответил судья, — зачем же так беспокоиться! Я случайно встретил своего коллегу, который, увидев, что я иду в этот район, передал мне две связки медяков. При этом он добавил, что его друг из Гильдии нищих поручил ему вручить их человеку по имени Шэн Ба, которого можно найти во дворе этого храма. Но раз уж его нет здесь, я полагаю, лучше забыть обо всем этом. — Судья повернулся, чтобы уйти.

— Хитрый пес! — в злобе крикнул Шэн Ба. — Знай же, что я и есть Шэн Ба. Не смей уносить деньги, по праву принадлежащие главе Гильдии нищих!

Судья Ди поспешно достал две связки монет, Шэн Ба выхватил их из его рук и сразу начал пересчитывать медяки.

Обнаружив, что все монеты в связке на месте, он сказал:

— Прости, брат, я был груб с тобою. Благодарю за то, что ты исполнил поручение. Но должен сказать тебе, что за последнее время у нас здесь побывали странные посетители. Один казался вполне добропорядочным грабителем, и я помогал ему, думая, что он влип. А теперь поговаривают, что он не только подлец, но и судейская ищейка. Куда катится страна, если уж и друзьям нельзя доверять? А с ним так хорошо было играть в кости!.. Н-да, ну раз ты оказал мне услугу, присаживайся, отдохни немного. Будущее тебе открыто, так что в кости с тобой играть — денег не хватит.

Судья Ди присел и включился в общий разговор. Он хорошо знал порядки преступного мира; свободно говоря на воровском жаргоне, он рассказал несколько историй, которые всем понравились.

Тогда судья повел жуткий рассказ о привидениях.

Шэн Ба поднял руку и решительно оборвал его:

— Попридержи язык, братец! Бесовское племя совсем рядом, и я не позволю, чтобы о нем плохо отзывались в моем присутствии!

Когда судья Ди выразил удивление по этому поводу, Шэн Ба поведал ему историю покинутого храма, но не добавил, впрочем, ничего нового к тому, что судья уже знал. Судья сказал:

— Ну я, к примеру, никогда не говорю о них неуважительно, ведь привидения и домовые — в какой-то мере мои сообщники. Как прорицателю мне часто приходится советоваться с ними, и они уже принесли мне немало денег. Я же, со своей стороны, всегда пытаюсь оказывать им небольшие любезности, например подкладывать масляные лепешки в темные углы, которые они посещают.

Хлопнув ладонью по колену, Шэн Ба воскликнул:

— Так вот куда делись пропавшие у меня вчера лепешки! Да, век живи — век учись.

Судья Ди подметил, что один из подручных Шэн Ба фыркнул, но сделал вид, будто ничего не произошло, и продолжал:

— Ты не будешь возражать, если я поближе взгляну на храм?

— Если знаешь, как обращаться с духами и домовыми, — ответил Шэн Ба, — то, конечно, иди! Можешь сказать им, что я и мои дружки — честные люди и не стоит тревожить наш заслуженный сон и ночной отдых бесовскими шутками.

Судья Ди взял факел и по высокой лестнице поднялся к центральным воротам храма.

Тяжелые деревянные двери были заперты на железный засов. Судья приблизил факел и заметил на висячем замке полоску бумаги. Надпись гласила: «Пуянский суд», а печать принадлежала его предшественнику, судье Фэну. Надпись была двухлетней давности.

Судья решил обойти весь храм и наткнулся на боковую дверь меньших размеров, огороженную решеткой и запертую. Однако верхняя панель двери представляла собой решетку.

Судья погасил факел о стену и, встав на цыпочки, вгляделся во тьму, наполнявшую храм. Он стоял не шевелясь, весь обратившись в слух.

Где-то в глубине храма, казалось, слышны были чьи-то шаркающие шаги, но, возможно, это был шорох крыльев летучих мышей. Вскоре все снова стихло. Судья уже не был вполне уверен, не послышался ли ему этот звук.

Он терпеливо ждал. Потом до его ушей донесся слабый стук, который тут же смолк. Судья еще долго прислушивался, но стояла мертвая тишина. Он покачал головой и решил, что храм обязательно надо обследовать. Шорох еще можно было как-то объяснить, но стук был крайне подозрительный.

Когда он спустился во двор, Шэн Ба пристал к нему с расспросами:

— Долго же ты там торчал. Видел что-нибудь?

— Сущие пустяки, — ответил судья Ди, — два синих черта играли в кости человеческими головами.

— Святые Небеса! — воскликнул Шэн Ба. — Ну и народец! К сожалению, соседей не выбирают.

Судья Ди откланялся и пошел в сторону главной улицы.

На одной из прилегающих улочек он набрел на скромный, но достаточно чистый постоялый двор под вывеской «Восемь бессмертных». Там он снял комнату на ночь, велев слуге, который принес ему чайник горячего чая, разбудить его рано утром, чтобы он смог выйти из города, как только откроются городские ворота.

Выпив две чашки чая, он закутался в халат и улегся на расшатанную кровать, чтобы вздремнуть несколько часов.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Необычные посетители отправляются

в храм на рассвете.

Заседание суда открывается

у входа в зал Будды

Когда отбили четвертую стражу, судья Ди встал, прополоскал рот холодным чаем, расправил одежду и покинул постоялый двор.

Быстро пройдя по пустынным улицам, судья оказался перед воротами суда, и сонный страж, изумленно уставившись на его странный наряд, пропустил его внутрь.

Ни слова не говоря, судья прямиком прошел в главный внутренний двор, где в темноте различил силуэты людей, расположившихся вокруг его паланкина.

Советник Хун зажег бумажный фонарь и помог судье подняться в паланкин. Там судья снял наряд прорицателя и облачился в парадное платье. Надев черную судейскую шапочку, он поднял занавеску и подозвал Ма Жуна и Цзяо Тая.

Два его помощника выглядели внушительно. На них были тяжелые железные кольчуги кавалеристов и остроконечные металлические шлемы. Каждый вооружился двумя длинными мечами и большим луком, колчаны были полны стрел.

Судья Ди тихо сказал им:

— Сначала отправимся в особняк отставного генерала, затем — к судье и под конец — к двум мастерам Гильдий. Вы, конные, возглавите процессию.

Ма Жун поклонился.

— Мы обвязали копыта коней соломой, — ответил он, — поэтому их стук не будет слышен.

Судья Ди довольно кивнул. По сигналу все двинулись в путь. Процессия бесшумно направилась на запад, обогнув стену суда, повернула на север и вскоре прибыла к дому генерала.

Советник Хун постучал. Обе створки двери сразу распахнулись.

Советник увидел походный паланкин генерала, стоявший наготове в главном дворе и окруженный примерно тридцатью слугами.

Паланкин судьи внесли во двор. Он сошел вниз и, подойдя к ступеням лестницы, ведущей в главный приемный зал, поприветствовал генерала.

Генерал по такому случаю был при параде и, хотя ему было уже за семьдесят, производил сильное впечатление. Поверх платья из вышитого золотом пурпурного шелка была надета золотая кольчуга. На поясе висел огромный, украшенный драгоценными камнями меч, а из высокого заостренного шлема во все стороны торчали флажки пяти подразделений, которыми он командовал во время победоносной среднеазиатской кампании.

Когда они обменялись поклонами, судья Ди сказал:

— Я весьма сожалею, что пришлось потревожить Ваше превосходительство в столь ранний час. Присутствие Вашего превосходительства крайне необходимо для разоблачения злодейского преступления. Прошу вас в точности соблюдать необходимые процедуры, чтобы потом вы могли дать показания в суде.

Генерал был польщен участием в ночном походе и ответил отрывисто, по-военному:

— Вы здешний наместник; я выполняю приказ. Скорее в путь!

То же самое судья повторил отставному судье и двум мастеровым.

Когда процессия, состоявшая уже из пяти паланкинов и более чем ста человек, приблизилась к северным воротам, судья подозвал Ма Жуна к своему паланкину. Решительным тоном он произнес:

— Когда мы минуем городские ворота, вы с Цзяо Таем передадите по цепочке приказ, запрещающий под страхом смерти отделяться от процессии. Вы будете объезжать процессию по флангам. Вложите стрелы в луки. Первого попытавшегося выйти из колонны застрелите на месте. А теперь поезжай и прикажи часовым открыть ворота!

Вскоре тяжелые, обитые железом двери северных ворот были открыты, и процессия вышла из города.

Они повернули на восток, к храму Великой Благодати.

Когда добрались до центральных ворот храма, советник Хун постучал в дверь. В зарешеченном окне показалось заспанное лицо монаха. Советник Хун рявкнул:

— Мы стражники суда, преследуем вора, который укрылся в ваших стенах. Открывай дверь!

Засов открылся, ворота заскрипели. Ма Жун и Цзяо Тай, привязав коней у входа, распахнули створки дверей. Двух испуганных монахов заперли в домике привратника, пообещав снести им головы, если вздумают шуметь. Процессия вошла во внутренний двор. Судья Ди вышел из паланкина, так же поступили и остальные.

Судья приглушенным голосом попросил четырех свидетелей следовать за ним в центральный двор, другим было велено оставаться на местах. Дао Гань шел впереди, Цзяо Тай и Ма Жун замыкали шествие; стараясь не поднимать шума, они дошли до главного зала.

Просторный внутренний двор был слабо освещен бронзовыми светильниками, горевшими всю ночь перед статуей богини Гуаньинь.

Судья поднял руку. Все замерли. Через несколько секунд из темноты выскользнула легкая фигурка в одеянии буддийской монахини, скрывавшая лицо под капюшоном. Она низко поклонилась судье и прошептала ему что-то на ухо.

Судья повернулся к Дао Ганю и сказал:

— Веди нас в келью настоятеля!

Дао Гань вбежал по лестнице на террасу и вывел прибывших в коридор, уходящий вправо от зала. Он указал на закрытую дверь в конце коридора.

Судья кивнул Ма Жуну. Тот ударом плеча выбил дверь и посторонился, давая другим пройти.

Перед ним предстала роскошная комната, освещенная двумя огромными свечами. Воздух был тяжелый от курений и благовоний. Настоятель храпел на кровати из резной кости, укрытый вышитым стеганым одеялом из шелка.

— В цепи его! — приказал судья. — Руки связать за спиной.

Ма Жун и Цзяо Тай стащили настоятеля с кровати и бросили на пол. Он еще не успел проснуться, а руки его уже были связаны за спиной тонкой цепью.

Ма Жун поставил его на ноги и прорычал:

— Кланяйся судье!

Настоятель был мертвенно-бледен. Ему, наверное, казалось, что он попал в ад, а двое в доспехах — подручные Владыки Подземного царства.

Судья Ди обратился к свидетелям:

— Прошу вас внимательно вглядеться в этого человека, обратив особое внимание на его бритую башку.

После этого он приказал Хуну:

— Бегите как можно скорее к стражникам в переднем дворе и прикажите им заковать в цепи всех монахов, которых удастся обнаружить. Теперь можно зажечь фонари. Дао Гань проведет вас в монашеские кельи.

В мгновение ока двор заполнился горящими фонарями, на которых большими иероглифами было написано «Пуянский суд». Выкрикивались приказы, трещали двери. Слышалось позвякивание цепей. Воздух оглашался криками ужаса: стражники пустили в ход дубинки и кнуты против тех, кто пытался сопротивляться. В конце концов в центр двора согнали около шестидесяти монахов.

Судья Ди, взиравший на происходящее с верха лестницы, выкрикнул:

— Поставьте их на колени в шесть рядов, лицом к террасе!

Когда этот приказ был выполнен, судья сказал:

— Все прибывшие с нами, располагайтесь равномерно по трем сторонам двора.

Потом он подозвал Дао Ганя и велел показать, где находится уединенный сад. Обернувшись к девушке в монашеском одеянии, стоявшей у входа в главный зал, судья произнес:

— А ты, Бирюза, укажешь нам павильон Сливы.

Дао Гань открыл калитку, ведущую в сад, и они вступили на извилистую тропу. В мерцающем свете фонарей, которые несли Дао Гань и Бирюза, прекрасный сад казался райским сном.

Бирюза остановилась у изящного павильона, стоявшего в миниатюрной бамбуковой роще.

Судья Ди попросил свидетелей подойти поближе и показал им неповрежденную печать на запертой двери. Затем он кивнул Бирюзе. Та сорвала печать и открыла замок своим ключом.

Судья Ди постучал в дверь и позвал:

— Судья ждет тебя.

Тут он отступил в сторону.

Краснолаковая дверь приоткрылась, и перед ними предстала Слива в ночной рубашке из тонкого шелка, с подсвечником в руке. Заметив незнакомых людей с генералом и судьей Ванем во главе, она поспешно отступила и закуталась в плащ с капюшоном. Когда все вошли в павильон, то увидели чудесную икону с изображением богини, большую кровать с парчовыми покрывалами и прочие роскошества.

Судья почтительно поклонился Сливе, остальные автоматически сделали то же самое, при этом флажки на шлеме генерала заплясали в воздухе.

Судья Ди сказал:

— А теперь покажи нам тайный ход.

Слива подошла к двери и нажала на одно из медных украшений, которыми была усеяна лакированная поверхность. В середине двери открылась узкая панель.

Дао Гань хлопнул себя ладонью по лбу.

— Это ж надо, даже меня одурачили! — недоумевал он. — Все осмотрел, а самое очевидное упустил.

Судья Ди обратился с вопросом к Сливе:

— Остальные пять павильонов тоже заняты?

Когда она кивнула, судья продолжал:

— Сходи-ка с Бирюзой в залы для гостей в первом дворе и попроси мужей находящихся здесь дам подойти сюда, открыть двери и вывести своих жен. После этого они уже без жен явятся в центральный двор, мне необходимо их присутствие при проведении предварительного слушания дела.

Слива и Бирюза покинули павильон. Судья Ди внимательно осмотрел комнату. Указывая на небольшой столик у кровати, он сказал четырем свидетелям:

— Господа, хочу привлечь ваше внимание к стоящей на этом столике баночке с помадой; пожалуйста, запомните, где находится эта баночка из слоновой кости. Генерал сейчас ее опечатает. Со временем она будет фигурировать как вещественное доказательство.

Пока все ждали возвращения Сливы, Дао Гань изучал потайную панель в двери. Он обнаружил, что ее можно бесшумно отодвигать с обеих сторон, поворачивая одно из медных украшений.

Затем вернулась Слива и сообщила, что женщины, проведшие ночь в пяти других павильонах, препровождены в первый дворик. Их мужья собрались перед главным залом.

Судья Ди со своими спутниками осмотрел и все остальные павильоны. В каждом из них Дао Гань без труда нашел в двери выдвижную секцию.

Судья Ди приглушенным голосом обратился к свидетелям:

— Господа! Прошу прощения за подлог, совершенный во имя милосердия. Я предлагаю объяснить на слушании, что было обнаружено два павильона, местоположение которых мы не будем уточнять, в которых не было потайного входа. Вы не возражаете, господа?

— Это очень правильный шаг, — заметил отставной судья, — доказывающий вашу заботу о народе. Я согласен при условии, что истинное положение дел будет изложено в особом приложении, доступном лишь судебным властям.

Когда все согласились, судья Ди сказал:

— Прошу, господа, пройти на террасу перед главным залом. Там я проведу предварительное слушание дела.

Когда они появились на террасе, начало светать, и красные отблески упали на бритые головы коленопреклоненных шестидесяти монахов.

Судья велел начальнику стражи принести из трапезной большой стол и стулья. Когда место для заседания было обустроено, Ма Жун бросил настоятеля на колени перед судьей.

Настоятель, дрожавший от утреннего холодка, увидев судью, захрипел:

— A-а, чиновная крыса, ты же принял мою взятку.

— Ты ошибаешься, — безразличным тоном произнес судья, — не взял, а одолжил! Все, что ты послал мне, до последнего медяка ушло на то, чтобы сокрушить тебя.

Судья Ди попросил генерала и отставного судью сесть за скамью по правую руку, а двух мастеровых — по левую. Слива и Бирюза присели на табуреты, которые советник Хун поставил у скамьи, сам он встал позади.

Старший писец и его помощники заняли свои места за боковым столом. Ма Жун и Цзяо Тай стояли наготове по углам террасы.

Когда все расселись, судья окинул взглядом причудливую сцену, развернувшуюся перед ним.

Толпа хранила молчание. Раздался голос судьи:

— Я, вершитель правосудия, открываю предварительное слушание дела против настоятеля и неустановленного числа монахов храма Великой Благодати. Четыре обвинения таковы: прелюбодеяние с замужними женщинами, изнасилование замужних женщин, осквернение общепризнанных святынь и вымогательство.

Судья, взглянув на начальника стражи, сказал:

— Приведите сюда истицу!

Перед судьей предстала Слива, она преклонила колени.

Судья Ди распорядился:

— Это заседание суда не совсем обычное. Я позволяю вам встать с колен.

Слива поднялась и откинула капюшон.

Суровое лицо судьи смягчилось при виде девушки в длинном плаще, стоявшей перед ним с потупленным взором. Он мягко произнес:

— Пусть истица назовет свое имя и предъявит обвинение.

Слива, запинаясь, ответила:

— Фамилия ничтожной — Ян, имя — Слива, родом из провинции Хунань.

Старший писец приступил к записи. Судья откинулся на спинку стула.

— Продолжай, — приказал он.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Прекрасная девушка дает

ошеломляющие показания.

Судья Ди разъясняет помощникам

тонкости дела

Поначалу Слива говорила довольно робко, но потом обрела уверенность, ее голос зазвенел над безмолвной толпой.

— Вчера вечером, — начала она, — я в сопровождении младшей сестры, Бирюзы, пришла в этот храм. Я добилась приема у настоятеля и умоляла его позволить мне вознести молитвы у чудесной статуи нашей покровительницы Гуаньинь. Настоятель ответил, что мои молитвы будут услышаны только в том случае, если я проведу ночь в храме, размышляя о бесконечной благодати, ниспосылаемой нашей защитницей. Он сказал, что, ограждая мою репутацию от возможных измышлений клеветников, моя сестра сама запрет дверь в мои покои. Так она и поступила, поставив печать на полоску бумаги, наклеенную сверху. Настоятель велел оставить ключ у себя.

— Оставшись одна в запертом павильоне, — продолжала Слива, — я сначала долго молилась перед образом богини, висевшим на стене. Почувствовав усталость, я легла в кровать, оставив зажженную свечу на туалетном столике.

Где-то после второй стражи я проснулась и увидела, что у моей постели стоит настоятель. Он сказал, что лично позаботится об исполнении моего желания. Потом он задул свечу и полез ко мне с объятиями. Случилось так, что я оставила баночку с помадой открытой на столе, возле подушки. Незаметно для него я помазала ему макушку красной помадой. Обесчестив меня, настоятель сказал: «Со временем, когда твое желание исполнится, не забудь послать подобающий подарок в наш бедный храм. Если я не получу его, твой достойнейший супруг может кое-что узнать!» И в следующий миг он исчез из павильона.

В толпе слушающих началось движение и гомон. Слива продолжала:

— Я лежала в темноте, горько плача. Вдруг в моей комнате оказался монах. Он сказал: «Не плачь! Здесь твой возлюбленный!» Несмотря на мои протесты и мольбы, он тоже овладел мною. Как ни велики были мои страдания, я все же сумела пометить и его так же, как настоятеля.

Решив собрать побольше доказательств, чтобы при первой возможности отмстить за злодеяния, я притворилась, что увлечена этим монахом, с виду довольно глупым. Я зажгла свечу от уголька из плитки для чая. То дразня, то ублажая его, я заставила монаха раскрыть секрет выдвижной панели в двери.

Когда он ушел, появился и третий монах, но я притворилась больной. Отталкивая его, я, впрочем, тоже пометила его губной помадой.

Час назад в дверь постучала сестрица и сообщила мне, что уездный судья прибыл сюда на расследование. Я попросила ее немедленно передать ему, что хочу выдвинуть обвинение.

Судья сурово произнес:

— Предлагаю свидетелям удостовериться в том, что на голове первого обвиняемого есть отметина!

Генерал и его спутники встали.

В лучах раннего солнца ясно виднелся красный мазок на бритой макушке настоятеля.

Судья Ди приказал начальнику стражи пройти по рядам коленопреклоненных монахов и привести к нему тех, на чьих головах есть подобные метки.

Вскоре двое стражников втащили на террасу двух монахов и бросили их на колени рядом с настоятелем. Красные отметины на их головах были видны всем.

Судья Ди объявил:

— Вина трех преступников доказана полностью! Истица может быть свободна.

Я проведу еще одно слушание по этому делу на дневном заседании суда в городе. На нем я сведу воедино полученные доказательства. Других монахов этого храма я допрошу под пыткой, чтобы выявить остальных виновных.

В этот момент старый-старый монах, склонившийся в первом ряду, поднял голову и срывающимся голосом выкрикнул:

— Прошу Вашу светлость выслушать меня!

По знаку судьи стражник подвел монаха к нему.

— Ваша светлость, — заикаясь проговорил он, — невежественный монах нижайше сообщает, что имя его — Достигший Просветления и что он и является подлинным настоятелем храма Великой Благодати. А тот, кто ныне называет себя настоятелем, — всего лишь самозванец, не прошедший даже посвящения в монахи. Несколько лет назад он появился в этом храме и угрозами заставил меня уступить это место ему. Позже, когда я в присутствии паломниц возмутился его гнусным поведением, он запер меня в келье на заднем дворе. Меня держали там в заключении до того самого момента, как стражи Вашего превосходительства взломали дверь.

Судья поднял руку и приказал начальнику стражи:

— Доложите, как это было!

— Этого старого монаха, — разъяснил он, — мы действительно нашли в маленькой келье, зарешеченной и запертой снаружи. В двери был решетчатый глазок, и мы услышали, как кто-то слабым голосом зовет нас изнутри. Я приказал ломать дверь. Сопротивления монах не оказал и лишь просил, чтобы мы привели его к Вашему превосходительству.

Судья медленно кивнул и сказал старому монаху:

— Продолжайте!

— Один из моих учеников, — повиновался монах, — тот, что с самого начала жил со мной в храме, был отравлен по приказу лженастоятеля за то, что пригрозил доложить обо всем первосвященнику. Второй, тоже находящийся сейчас перед судом Вашей светлости, делал вид, что отказался от меня. Он следил за настоятелем и его подручными, тайно передавая мне все, что ему удавалось обнаружить. К сожалению, он не сумел найти каких-либо улик. Настоятель хранил свои подлые делишки в тайне от всех, кроме группы особо приближенных. Тогда я приказал своему ученику затаиться на время и не сообщать ничего властям, потому что это заставило бы настоятеля убрать нас и исчезла бы последняя возможность разоблачить постыдное оскорбление святой обители. Но теперь он сможет назвать Вашей светлости отступников, которые примкнули к настоятелю в развратных деяниях.

Среди остальных монахов есть истинно верующие, а есть и бездельники, прельстившиеся беззаботной и роскошной жизнью при храме. Прошу Вашу светлость позволить мне просить за благочестивых.

По знаку судьи стражники сняли цепи со старого настоятеля, и он подвел их к одному из пожилых монахов. Тот вместе с начальником стражи прошел по рядам монахов и выбрал семнадцать молодых бритоголовых; их немедленно доставили на террасу.

Брошенные на колени, они принялись кричать и ругаться; некоторые вопили, что Возвышенный Духом заставлял их бесчестить женщин. Другие молились о прощении, третьи громко каялись.

— Тихо1 — гаркнул судья Ди.

Кнуты и дубинки стражников заплясали по головам и плечам монахов, и их крики сменились сдавленными стонами.

Когда порядок был восстановлен, судья сказал:

— Всех остальных монахов можно освободить от цепей. Они могут без промедления приступать к своим обычным занятиям, наставляемые Его преподобием Достигшим Просветления.

Когда двор опустел, толпа зрителей, к которой примкнули жители северных окраин, привлеченные суматохой в храме, хлынула к лестнице на террасу. Слышались приглушенные проклятия в адрес монахов.

— Отойдите подальше и слушайте своего судью! — крикнул судья Ди.

Подлые преступники, собравшись здесь, как крысы, подгрызали корни нашего общественного спокойствия, а посему виновны в преступлении против государства. Разве не говорил наш совершенномудрый учитель Конфуций, что семья — опора государства? Они позорили честных замужних женщин, которые в порыве благочестия приходили сюда молиться богине. Эти женщины были беззащитны, потому что боялись запятнать честь семьи и поставить под сомнение законнорожденность детей.

К счастью, эти негодяи не посмели проделать секретные ходы во всех шести павильонах; два оказались без таковых. Я не отношу себя к нечестивцам и глубоко верую в безграничность прощения и благодати, исходящих от высших сил, и хочу, чтобы вы ясно поняли следующее: тот факт, что женщина провела ночь в этом храме, вовсе не должен означать, что ребенок, родившийся у нее впоследствии, незаконнорожденный.

Что же до этих преступников, то я допрошу их на дневном заседании, где у них будет возможность оправдаться или признать свои преступления.

Обернувшись к начальнику стражи, судья Ди добавил:

— Поскольку наша тюрьма слишком мала, чтобы вместить столько мерзавцев, пусть они пока побудут за стенами частокола, у восточной ограды суда. Немедленно препроводи их туда.

Когда «Возвышенного Духом» уводили, он крикнул судье:

— Безмозглый болван, знай же, что скоро ты склонишься передо мной в цепях и судить тебя буду я!

Судья Ди холодно улыбнулся.

Стражники выстроили двадцать подсудимых в две шеренги, сковали их крепко тяжелой цепью и двинулись в путь, подгоняя закованных дубинками.

Судья велел советнику Хуну проводить Сливу и Бирюзу в передний дворик и отправить их в суд в его собственном паланкине.

Затем он вызвал к себе Цзяо Тая.

— Когда слухи о происшедшем распространятся по городу, — заметил судья, — боюсь, что разъяренная толпа может напасть на этих монахов. Отправляйся верхом в штаб гарнизона и передай командующему, чтоб выслал немедленно к частоколу отряд конников с копьями и луками. Они образуют двойную цепь вокруг территории. Их штаб недалеко от здания суда, так что воины должны поспеть раньше узников.

Цзяо Тай поспешил исполнить приказ, а генерал проговорил:

— Очень правильный шаг, судья!

— Господа, — обратился судья к генералу и трем другим свидетелям, — мне очень жаль, но я вынужден отнять еще немного вашего драгоценного времени. Этот храм — сокровищница, полная золота и серебра. Нельзя уходить отсюда, пока все не будет описано и опечатано в вашем присутствии. Я предвижу, что высшие инстанции могут приказать конфисковать все имущество храма и суд должен будет приложить к официальному отчету о деле полный список ценностей.

Я полагаю, что у храмового казначея есть соответствующий реестр, но все пункты потребуют подтверждения, а этим можно заниматься часами. Поэтому я предлагаю сначала отправиться в трапезную и позавтракать.

Судья послал на кухню стражника с необходимыми указаниями. Все спустились с террасы и направились в большую трапезную, стоявшую во втором дворе. Толпа зрителей потекла в передний дворик, злобно кляня монахов.

Судья Ди извинился перед генералом и другими спутниками за то, что не может взять на себя роль хозяина застолья. Чтобы сэкономить время, он хотел во время еды дать дальнейшие указания своим помощникам.

Пока генерал, отставной судья и двое мастеровых вежливо уступали друг другу почетное место за столом, судья Ди выбрал столик поменьше, стоявший поодаль, и сел за него вместе с советником Хуном, Ма Жуном и Цзяо Таем.

Двое послушников поставили перед ними чашки с рисом и маринованными овощами. Они вчетвером ели молча, дожидаясь, пока послушники не удалятся.

И тогда только судья, криво усмехнувшись, сказал:

— Боюсь, что в последние дни все вы, а особенно советник Хун, не понимали, что со мной творится. Теперь наконец вы услышите мои объяснения.

Покончив с рисом, судья отложил палочки и начал рассказ:

— Вам, советник, наверное, больно было видеть, как я принимаю взятку от этого негодяя настоятеля. Три слитка золота и три — серебра! Дело в том, что, хотя в то время у меня еще не было плана действий, я знал: рано или поздно мне понадобятся средства. Вам известно, что других доходов, помимо жалованья, у меня нет, и я не осмелился бы взять деньги из судейской казны, боясь, что шпионы настоятеля заподозрят, что я собираюсь что-то предпринять.

Оказалось, что этой взятки хватило как раз на то, чтобы расставить ему ловушку. Два золотых слитка ушли на выкуп девушек из дома, которому они принадлежали. Третий я передал Сливе, чтобы подкрепить ее просьбу настоятелю оставить ее на ночь в храме. Один слиток серебра я отдал управляющему почтенного коллеги Ло, судьи из Цзиньхуа, в качестве вознаграждения за посредничество в сделке, часть средств пошла на доставку двух девушек в Пуян. Второй слиток серебра я отдал своей супруге, чтобы купить девушкам новые платья. На остальное были куплены плащи и наняты роскошные паланкины, в которых девушки прибыли в храм вчера вечером. Поэтому можете успокоиться, советник.

На лицах помощников судьи отразилось облегчение. Судья снисходительно улыбнулся и продолжил:

— Этих двух девушек я выбрал в Цзиньхуа, потому что распознал в них те добродетели, которые делают наших крестьян основой процветания Империи, добродетели, которых не поколебали превратности злосчастной профессии. Я был уверен, что если они помогут мне осуществить мой план, то все пройдет успешно.

И сами девушки, и моя семья думали, что я приобрел их себе в наложницы. Я не рискнул доверить кому-либо мою тайну, даже первой жене. Как я уже упоминал ранее, у настоятеля могут быть шпионы среди слуг нашего особняка, а я не мог позволить, чтобы хоть какие-то сведения просочились. Я вынужден был ждать, пока девушки привыкнут к новому образу жизни, чтобы в дальнейшем они могли сыграть роли знатной дамы и служанки, и лишь потом я мог приступить к выполнению своего плана.

Благодаря неустанной заботе моей первой жены, Слива необычайно быстро вошла в роль, и вчера я решил действовать.

Судья взял палочками немного солений.

— Вчера, расставшись с вами, советник, — продолжал он, — я сразу отправился в четвертый дворик и рассказал девушкам о моих подозрениях касательно храма Великой Благодати. Я спросил Сливу, согласна ли она сыграть уготованную ей роль, добавив, что она вправе отказаться, ибо у меня есть другой план, не предусматривающий их участия. Она же, негодуя, ответила, что никогда бы не простила себе отказа участвовать в спасении женщин от посягательств бессовестных монахов.

Тогда я велел им надеть лучшие платья из тех, что купила им моя жена, и, не выставляя их напоказ, облачиться в плащи с капюшонами, как у буддийских монашек. Они должны были тайком покинуть суд через заднюю дверь и нанять на рыночной площади два лучших паланкина. По прибытии в храм Слива рассказала настоятелю, что она якобы наложница крупного столичного деятеля, настолько крупного, что имени его раскрывать нельзя; его первая жена очень ревнива, а теперь еще — о ужас! — и господин к ней, кажется, охладевает. Боясь, что ее выгонят из дома, Слива кинулась в храм Великой Благодати: это ее последняя надежда. Детей у ее господина нет, и, если бы она родила ему сына, ей нечего было бы бояться.

Судья Ди замолчал. Его помощники и не притронулись к еде.

— Что ж, история Сливы была вполне правдоподобной, — продолжал судья, — но, зная, что настоятель очень хитер, я все же боялся, что он откажет ей в просьбе, потому что Слива не называет своего настоящего имени и избегает подробностей личной жизни. Поэтому я посоветовал Сливе разжечь в нем жадность и низкое влечение. Она должна была преподнести ему слиток золота и очаровать его, в то же время намекая ему так, как это умеют женщины, что и он ей приятен.

И, наконец, я научил Сливу, что делать во время ночных бдений. Я не исключал, что все дело тут в чудотворной силе, исходящей от статуи богини; на мои мысли повлияло и то, что Дао Гань не сумел отыскать потайной вход в павильон.

Дао Гань смутился и уткнулся в свою чашку с рисом. Судья Ди снисходительно улыбнулся и повел рассказ дальше:

— Тогда-то я и сказал Сливе, что, если ей действительно явится парящий в воздухе святой, она должна, распростершись перед ним, смиренно рассказать всю правду, заявив, что именно я, судья, послал ее туда под чужим именем. Однако, если в ее комнату войдет простой смертный, она попытается выяснить, как он туда попал, а затем действовать по обстоятельствам. Я также вручил ей баночку с помадой, подсказав пометить того, кто будет обнимать ее.

Перед самой пятой стражей Бирюза должна была незаметно выскользнуть из гостевых помещений и дважды постучать в дверь павильона Сливы. Если в ответ раздадутся четыре удара, значит, мои подозрения безосновательны, если же три — значит, тут дело нечисто.

Остальное вы знаете.

Ма Жун и Дао Гань захлопали от восхищения, и лишь советник Хун был чем-то обеспокоен. После некоторых колебаний он произнес:

— На днях, когда вы, Ваша светлость, изложили мне, как я думал, окончательные выводы по делу о храме Великой Благодати, вы сделали одно отступление, которое до сих пор волнует меня. А именно: что, если даже против монахов будут собраны неопровержимые доказательства и получены признания их виновности, вмешается буддийская церковь, которая защитит их и добьется их освобождения задолго до окончания дела. Как быть с этим?

Судья Ди нахмурил густые брови и начал задумчиво подергивать бородку.

В этот момент во дворе раздалось цоканье копыт. В трапезную вбежал Цзяо Тай. Он быстро осмотрелся и, заметив судью и его помощников, кинулся, весь взмокший, к их столу.

— Ваша светлость, — запыхавшись, проговорил он, — в штабе гарнизона было лишь четверо пеших воинов! Гарнизон в полном составе отбыл вчера в Цзиньхуа по чрезвычайному приказу Его превосходительства губернатора провинции Цзянсу. Когда на обратном пути я шел мимо частокола, то видел разъяренную толпу в несколько сотен человек, ломавшую забор. Все стражники скрылись в здании суда!

— Как неудачно все совпало! — воскликнул судья. — Поспешим в город.

Он наспех объяснил ситуацию генералу и оставил его в храме вместе с мастером Гильдии ювелиров, а отставного судью и плотника попросил следовать за ним.

Судья Ди с советником Хуном занял паланкин генерала. Старый судья и мастеровой поднялись в свои, Ма Жун и Цзяо Тай вскочили на коней. Все поспешили в город, носильщики выбивались из сил.

Центральная улица была запружена возбужденной толпой, которая, увидев судью в открытом паланкине, взорвалась одобрительными возгласами. Отовсюду доносилось: «Да здравствует наш судья!» — или: «Его превосходительству судье Ди — десять тысяч лет жизни!»

По мере приближения к судебному присутствию людей, однако, становилось меньше, и, когда подъехавшие обогнули территорию суда с северо-востока, опустевшие улицы встретили их недоброй тишиной.

Частокол был проломлен в нескольких местах. Внутри были изуродованные останки двадцати преступников, побитых каменьями и разорванных обезумевшей толпой.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Судья Ди выносит строгое предупреждение

всем гражданам Пуяна.

Он посещает храм Высшей Мудрости

Судья Ди не стал выходить из паланкина. С первого взгляда было ясно, что ничего уже не поделаешь. Раздавленные тела, оторванные конечности — все это вперемешку с кровью и грязью выглядело ужасно. Судья Ди приказал носильщикам идти к главным воротам суда.

Стражи открыли створки ворот, и паланкины судьи и его спутников въехали во внутренний двор.

Показались восемь стражей. Упав на колени рядом с паланкином судьи, они принялись биться головами о каменные плиты. Один из них начал бормотать заученные оправдания, но судья прервал его.

— Вам не в чем виниться, — сказал он, — восьми стражам не под силу сдержать толпу. Этим должны были заняться всадники, которых я вызвал и которые не явились.

Судья Ди, советник, отставной судья Вань и ювелир Лин вышли из паланкинов и прошли в кабинет судьи Ди. На столе лежала стопка документов, доставленных во время отсутствия судьи.

Судья Ди взял в руки большой конверт с печатью губернатора провинции Цзяньсу.

— Это, — обратился он к судье Ваню, — официальное уведомление об отзыве нашего гарнизона. Прошу вас подтвердить это.

Судья Вань сломал печать и, проглядев письмо, кивнул и вернул его судье Ди.

— Это письмо, — заметил судья Ди, — скорее всего прибыло вчера вечером, после того как я отправился на тайное расследование, очень срочное. Ночь я провел на постоялом дворе «Восемь бессмертных» в северных кварталах города. Я вернулся в суд задолго до рассвета, но вынужден был сразу же отправиться в храм Великой Благодати. Времени хватило лишь на то, чтобы переодеться, я даже не зашел в кабинет.

Был бы вам очень признателен, если бы вы с мастером Лином переговорили с моими слугами, хозяином постоялого двора «Восемь бессмертных», а также с солдатом, принесшим письмо губернатора. Я собираюсь включить ваши свидетельства в отчет по делу, чтобы потом никто не посмел утверждать, что смерть жалких преступников произошла в результате моей небрежности.

Судья Вань кивнул и ответил:

— Недавно я получил письмо от своего друга в столице, из которого явствует, что буддийская церковь приобрела влияние в правительственных кругах. Уверен, что высокие церковные иерархи будут изучать отчет о храме Великой Благодати так тщательно, словно это их любимая сутра. Если им удастся найти в нем какие-то огрехи, они с радостью ухватятся за них и попытаются скомпрометировать вас в глазах правительства.

— Разоблачение подлых монахов, — сказал ювелир, — принесло всем здесь, в Пуяне, радость и облегчение, и могу заверить Вашу светлость, что люди преисполнены благодарности. Тем больше мое сожаление из-за того, что разъяренная толпа учинила самосуд. Нижайше прошу прощения за моих сограждан!

Судья Ди поблагодарил их. Двое свидетелей отправились проверять справедливость утверждений судьи.

Судья Ди без промедлений взялся за кисть и написал суровое предупреждение жителям Пуяна. Он в резкой форме осудил жестокое убийство монахов, подчеркнув, что наказание преступников — исключительное право и прерогатива государства. Он добавил, что в дальнейшем акты насилия будут караться смертью на месте.

Поскольку все писцы и служащие еще не вернулись из храма, судья поручил Дао Ганю переписать этот указ в пяти экземплярах большими иероглифами. Еще пять он написал сам своим волевым почерком. Поставив на объявлениях большую красную печать суда, судья велел советнику вывесить их на воротах суда и на других центральных зданиях города. Советнику предстояло распорядиться, чтобы останки монахов собрали в короба для дальнейшей кремации.

Когда советник ушел выполнять поручения, судья Ди обратился к Ма Жуну и Цзяо Таю:

— Насилие часто порождает насилие. Если не принять срочные меры, могут вспыхнуть новые беспорядки. Уголовные элементы начнут громить лавки, и, если они распоясаются, без гарнизона нам трудно будет управиться. Я снова выеду в генеральском паланкине, покажусь на главных улицах, чтобы предотвратить беспорядки. Вы двое будете сопровождать меня с луками, чтобы пристреливать на месте всякого, кто начнет сеять смуту.

Сначала они отправились в храм Бога — Покровителя города. Вся процессия состояла из судьи Ди, восседавшего в паланкине, Ма Жуна и Цзяо Тая, ехавших рядом, и двух стражников спереди и сзади. Судья, одетый в официальное платье, виден был всем, так как ехал в открытом паланкине. Толпа почтительно расступалась перед ним. Не было слышно славословий. Похоже, жителей одолевал стыд за пролитую кровь.

Судья Ди воскурил благовония в храме и в искренней молитве испросил прощения у божества, умоляя не гневаться за осквернение Пуяна. Известно, что бог-покровитель не терпит, когда на землях, подвластных ему, льется кровь. Именно поэтому место казни всегда находится за городскими воротами.

Оттуда судья проследовал на запад, в храм Конфуция, где также возжег курения перед табличками Совершенно мудрого и его знаменитых учеников. Оттуда он направился на север, прошел через парк за северной оградой суда и вознес молитвы в храме Бога войны.

Люди на улицах вели себя смирно. Они уже прочли объявления, и признаков волнений не было. Ярость толпы исчерпала себя в растерзании монахов.

Убедившись, что угрозы беспорядков нет, успокоенный судья Ди вернулся в суд.

Вскоре из храма Великой Благодати вернулся генерал, а с ним и все служащие суда.

Генерал вручил судье реестр. Он доложил, что все ценности и средства, включая золотые жертвенные сосуды, помещены в сокровищницу храма, двери которой опечатаны. Проявив инициативу, он послал домой за хранившимися там пиками и мечами, которые раздал своим слугам и стражникам. Он оставил двадцать своих людей и десять стражей охранять храм. Старый генерал был в приподнятом настроении, ему нравилась такая перемена в унылой, однообразной жизни не у дел.

Пришли судья Вань и ювелир Лин, убедившиеся в том, что судья Ди не мог знать о письме, сообщавшем о выводе гарнизона.

Затем все прошли в большой приемный зал, где подавали закуски. Когда стражи внесли недостающие столы и стулья, все приступили к работе. Под руководством судьи Ди был составлен отчет о событиях дня.

При необходимости писцы отдельно записывали показания свидетелей. Из дома судьи вызвали Сливу и Бирюзу для оформления окончательного заявления, которое девушки скрепили отпечатками больших пальцев. Судья Ди внес в отчет специальное указание, гласившее, что установить истинных виновников убийства монахов в толпе из нескольких сотен человек невозможно. Поскольку повод для взрыва недовольства был действительно основательный, а дальнейших беспорядков не последовало, он почтительно просил не принимать карательных мер по отношению к жителям Пуяна.

Было уже темно, когда отчет с многочисленными приложениями был наконец в общих чертах закончен. Судья Ди пригласил старого генерала, отставного судью и двух мастеровых вместе поужинать. Неутомимый генерал, казалось, готов был согласиться, но судья Вань и другие попросили их извинить, потому что были вымотаны после напряженного дня. Генералу тоже пришлось отказаться, и все разошлись.

Судья Ди сам проводил их до паланкинов и еще раз поблагодарил за неоценимую услугу. Потом он переоделся в домашний халат и прошел в жилые комнаты.

В главном зале он увидел свою первую жену, сидевшую во главе стола за праздничным блюдом. Подле восседали вторая и третья госпожи, а также Слива и Бирюза.

Все женщины поднялись и поприветствовали судью. Он занял почетное место за столом и, вкушая дымящиеся яства, наслаждался атмосферой согласия, которой ему так не хватало в последние недели. Когда блюда унесли и управляющий подал чай, судья Ди сказал Сливе и Бирюзе:

— Сегодня вечером, завершая отчет о случившемся, я порекомендовал высшим властям изъять из конфискованных средств храма Великой Благодати четыре слитка золота и преподнести их вам в качестве скромного вознаграждения за помощь в решении этого дела. Пока это предложение будет утверждаться, я пошлю с курьером официальное письмо судье вашего родного уезда с просьбой навести справки о вашей семье. Возможно, Небо было милостиво к вашим родителям и они еще живы. Если же их нет в живых, будут найдены другие члены семьи, готовые приютить вас. Я доставлю вас туда, как только в Хунань отправится военный транспорт. — Судья Ди мягко улыбнулся девушкам и продолжал: — У вас будет рекомендательное письмо к местным властям, предписывающее им позаботиться о вас.

На вознаграждение от правительства вы сможете приобрести участок земли или открыть лавку. Не сомневаюсь, что со временем ваша семья подберет вам достойных женихов.

Слива и Бирюза упали на колени и в знак благодарности несколько раз коснулись головами земли.

На этом судья Ди откланялся.

Возвращаясь в суд, он прошел по аллее, которая вела через сад к центральным воротам дома. Вдруг он услышал легкие шаги за спиной. Обернувшись, он увидел Сливу, одиноко стоявшую с опущенными глазами. Она низко поклонилась, но ничего не сказала.

— Ну же, Слива, — ободряюще сказал судья, — если я могу еще чем-то помочь, не бойся, говори!

— Господин, — нежным голосом произнесла она, — правду говорят, что сердце человека тоскует по родным местам. Но коль скоро благосклонная судьба привела нас под защиту Вашей светлости, нам не хочется покидать этот дом, который стал нам так дорог. А поскольку первая госпожа Вашей светлости милостиво сказала, что она с удовольствием…

Судья Ди поднял руку и с улыбкой перебил девушку:

— Таков уж этот мир, что встречи в нем кончаются расставаниями. Ты скоро поймешь, что быть первой женой честного крестьянина из родной деревни — большее счастье, чем быть четвертой или пятой госпожой уездного судьи. Вплоть до окончания этого дела вы с сестрой будете почетными гостями в моем доме.

Сказав это, судья поклонился и попытался убедить себя в том, что влажный блеск в глазах Сливы — это лишь отражение лунного света.

Войдя в главный двор, судья Ди заметил, что все помещения канцелярии ярко освещены. Писцы и чиновники трудились — переписывали отчет, написанный вечером.

В своем кабинете судья застал четырех помощников. Они слушали отчет начальника стражи, который по приказу советника обошел посты вокруг особняка Линь Фаня. Оказалось, впрочем, что за время их отсутствия ничего не произошло. Судья отпустил начальника стражи и, усевшись за стол, просмотрел официальную корреспонденцию. Отложив три письма, он сказал советнику:

— Здесь доклады с трех военных постов вдоль канала. Они остановили и досмотрели несколько судов с маркой торгового дома Линь Фаня, но незаконных грузов не обнаружили. Похоже, мы опоздали с поисками доказательств контрабанды.

После этого судья занялся остальными бумагами, делая красной тушью указания для писца на полях каждого документа. Затем он выпил чашку чая и откинулся на спинку кресла.

— Прошлой ночью, — обратился он к Ма Жуну, — я, переодевшись, ходил к храму Высшей Мудрости и нанес визит твоему приятелю Шэн Ба. Особенно же я присматривался к покинутому храму. Мне кажется, там творится что-то подозрительное. Слышатся какие-то странные звуки.

Ма Жун в нерешительности взглянул на советника Хуна. Цзяо Таю стало не по себе. Дао Гань подергивал три волоска на щеке. Все молчали.

Такое явное отсутствие энтузиазма не смутило судью.

— Этот храм, — продолжал он, — возбудил мое любопытство. Сегодня утром мы многое повидали в буддийском храме. Почему бы для полноты картины не попытать счастья и в даосской святыне?

Ма Жун вяло улыбнулся. Потирая ручищами колени, он начал:

— Осмелюсь сказать, Ваша светлость, что в схватке один на один мне не страшен никто в Поднебесной. Но связываться с потусторонними существами…

— Я не считаю себя, — прервал его судья, — человеком неверующим и никогда бы не стал отрицать, что временами явления мира иного вторгаются в жизни простых смертных. С другой стороны, я твердо убежден, что тому, чья совесть чиста, нечего бояться ни привидений, ни духов. Справедливость правит в обоих мирах — и в видимом, и в невидимом. Далее, мои верные друзья, не скрою от вас и того, что события сегодняшнего дня и ожидание, предшествовавшее им, дались мне нелегко. Надеюсь, что изыскания в даосском храме позволят мне расслабиться.

Советник Хун задумчиво пощипывал бороду. Он заметил:

— Если мы пойдем туда, Ваша светлость, то как быть с Шэн Ба и его бандой? Полагаю, наше посещение должно будет остаться в тайне.

— Я подумал об этом, — ответил судья Ди. — Ты, Дао Гань, отправишься к тамошнему квартальному. Прикажешь ему подойти к храму Высшей Мудрости и сообщить Шэн Ба, что тот должен немедленно убраться. Эти ребята боятся властей, они исчезнут в мгновение ока. Но все же в любом случае прикажи начальнику стражи выступить с десятью стражниками туда на случай, если квартальному понадобится помощь.

После того как Дао Гань вернется, мы переоденемся в простые халаты и в обычном паланкине отправимся к храму. С собой я возьму лишь вас четверых. Но не забудьте прихватить четыре бумажных фонаря и побольше свечей!

Дао Гань направился в помещения стражи и велел начальнику поднимать десять своих людей.

Подтянув пояс, начальник стражи, широко улыбнувшись, заметил своим подчиненным:

— Занятно, право, как быстро исправляется судья, когда у него есть такой опытный стражник, как я! Помните, когда Его превосходительство приехал сюда, он сразу с головой ушел в это бездарное дело об убийстве на улице Полумесяца, из которого нельзя было выудить и медяка. Вскоре, однако, он заинтересовался буддийским храмом, который кажется обителью самого Бога Благополучия! Я предвкушаю, сколько работы у нас прибавится, когда появится решение высших властей.

— Думаю, — съязвил один стражник, — сегодняшний обход постов вокруг особняка Линь Фаня тоже не оставил тебя внакладе.

— Это, — резко оборвал его начальник, — был просто обмен любезностями между двумя почтенными людьми. Управляющий Линь Фаня хотел выразить восхищение моей учтивостью.

— У этого управляющего, — заметил другой страж, — был такой замечательный серебристый голос.

Вздохнув, начальник стражи достал из-за пояса серебряный слиток и швырнул его подчиненным, которые проворно поймали его.

— Я не какой-нибудь скряга, — сказал он, — можете поделить его между собой. Раз уж вы, мерзавцы, следите за каждым моим шагом, то слушайте всю эту историю. Управляющий подарил мне несколько слитков серебра, спросив, не передам ли я письмо его другу. Я ответил, что, конечно, смогу, если буду там завтра. Поскольку завтра меня там не будет, я не смогу взять у него письмо. Таким образом, я не ослушался приказа Его превосходительства и не обидел господина, отвергнув его дар, а также не нарушил принципа неподкупной честности, которому привержен.

Стражники согласились, что это в высшей степени мудрое решение, и вышли на улицу, чтобы присоединиться к Дао Ганю.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Заброшенный даосский храм

ставит множество трудных загадок.

Заброшенный внутренний двор

открывает свою мрачную тайну

Когда пробила вторая стража, Дао Гань вернулся. Судья выпил чашку чая, переоделся в простой синий халат и водрузил на голову черную шапочку. В сопровождении четырех помощников он покинул территорию суда через маленькую боковую дверь.

Наняв легкие носилки, они доехали до перекрестка близ храма Высшей Мудрости. Там они расплатились с носильщиками и пошли дальше пешком.

Во дворе перед храмом была кромешная тьма, стояла тишина. Очевидно, квартальный и стражники хорошо справились с работой: Шэн Ба убрался вместе со своими бродягами.

Судья Ди вполголоса сказал Дао Ганю:

— Взломай замок на боковой двери, слева от главного входа. Постарайся не шуметь!

Дао Гань присел и обмотал фонарь платком. Когда он щелкнул огнивом и зажег светильник, был виден лишь тонкий лучик, в свете которого он и пошел вверх по широким ступеням.

Найдя боковую дверь, запертую на замок, он, посвечивая фонарем, внимательно осмотрел ее. Неудача с выдвижной панелью в храме Великой Благодати задела его самолюбие, и теперь ему не терпелось выполнить задание быстро и со знанием дела. Он достал из рукава набор тонких железных отмычек и занялся замком. Вскоре ему удалось снять засов. Слегка толкнув дверь, Дао Гань открыл ее. Он поспешил вниз сообщить судье Ди, что вход в храм свободен.

Все поднялись по ступенькам.

Некоторое время судья постоял у двери, прислушиваясь к чему-то. Внутри стояла гробовая тишина. Тогда они поднялись в храм вслед за судьей.

Судья Ди шепотом велел советнику Хуну зажечь фонарь. Когда тот высоко поднял его, все поняли, что находятся в большом переднем зале храма. Справа виднелась трехстворчатая дверь центрального входа, закрытая на тяжелые засовы. Боковая дверь, в которую они только что вошли, была, несомненно, единственным входом, иначе пришлось бы ломать тяжелые главные ворота.

Слева стоял алтарь почти трех метров в высоту, с тремя огромными позолоченными статуями даосских святых. Были видны их молитвенно поднятые руки; плечи и головы окутывала тьма.

Судья Ди наклонился и стал внимательно рассматривать пол. Деревянные доски были покрыты толстым слоем пыли, виднелись лишь крошечные следы крысиных лапок.

Он кивнул своим спутникам и, обойдя алтарь, прошел в темный коридор. Когда советник Хун поднял фонарь, Ма Жун вскрикнул. Свет упал на оторванную женскую голову с искаженными чертами, из которой струилась кровь. В волосы ей вцепилась какая-то клешня.

Дао Гань и Цзяо Тай стояли потрясенные, не в силах вымолвить ни слова. Судья спокойно заметил:

— Не волнуйтесь! Как и во всех даосских храмах, стены этого коридора покрыты изображениями Десяти кругов ада со всеми их ужасами. Бояться же нам надо живых.

Несмотря на успокаивающие слова судьи, его помощники были поражены жуткими фигурами, которые древний мастер вырезал из дерева по обеим сторонам коридора. Исполненные в натуральную величину, ярко раскрашенные фигуры изображали пытки, ожидающие души грешников в даосском загробном мире. Синие и красные бесы разрывали людей на куски, сажали их на мечи или вилами выпускали им кишки. Несчастных толпами скидывали в котлы с кипящим маслом, глаза грешников выклевывали хищные адские птицы.

Пройдя через коридор ужасов, судья медленно приоткрыл двойную дверь. Они заглянули в первый внутренний двор. Вышла луна, ее свет озарил запущенный сад. В центре, возле лотосового пруда причудливой формы, стояла колокольня. Она представляла собой плиту площадью примерно в шесть метров, поднятую на двухметровую высоту. Четыре толстые краснолаковые колонны поддерживали изящную, устремленную вверх крышу, покрытую зеленой глазурованной черепицей. Большой бронзовый колокол, обычно крепящийся на двух скрещенных балках под крышей, теперь был опущен на плиту — так всегда делают, когда покидают храм. Трехметровой высоты колокол был украшен тонким орнаментом.

Судья Ди молча окинул взглядом эту безмятежную картину. Потом повел своих спутников вдоль галереи, огибавшей двор.

Маленькие комнаты, расходившиеся от нее, были совершенно пусты, на полу толстым слоем лежала пыль. Когда храм еще действовал, в этих комнатах размещали гостей и читали святые книги.

Дверь в конце галереи вела во второй двор, где размещались кельи монахов. В самом конце его была большая открытая кухня.

Таков был храм Высшей Мудрости.

Рядом с кухней судья Ди заметил низкую дверь.

— Полагаю, — сказал он, — что это запасной выход в храмовой ограде. Можно открыть его и взглянуть, на какую улицу выходит это здание.

Он подал знак Дао Ганю, и тот быстро открыл висячий замок, на котором держался тяжелый железный засов. К своему удивлению, они обнаружили, что за дверью есть третий двор, вдвое больше, чем предыдущие. Он был вымощен полированными плитами, а по бокам стояли высокие, двухэтажные дома. Все помещения также казались нежилыми, стояла гробовая тишина. Однако было заметно, что совсем недавно здесь кто-то жил; плиты не проросли сорняками, да и здания были в хорошем состоянии.

— Как странно! — воскликнул советник Хун. — Этот третий двор кажется совершенно лишним. Зачем бы он мог понадобиться монахам?

Пока они обсуждали этот вопрос, луна скрылась за облако и все погрузилось во тьму. Советник Хун и Дао Гань поспешили вновь зажечь фонари. Неожиданно тишину нарушил звук захлопнувшейся двери из дальнего угла двора.

Судья быстро схватил фонарь советника и побежал туда. Он обнаружил тяжелую деревянную дверь, которая бесшумно открылась на хорошо смазанных петлях. Подняв фонарь повыше, судья увидел узкий коридор. Оттуда слышались быстро удалявшиеся шаги, а затем опять грохот закрывшейся двери.

Судья Ди бросился туда, но наткнулся еще на одну дверь, на сей раз высокую, железную. Он быстро осмотрел ее, при этом Дао Гань заглядывал ему через плечо. Выпрямившись, судья сказал:

— Дверь совсем новая, но я не вижу замка, к тому же нет ручки, чтоб открывать ее с этой стороны. Посмотри-ка на нее, Дао Гань!

Дао Гань тщательно, сантиметр за сантиметром осмотрел полированную поверхность двери, затем принялся изучать дверной косяк.

Но найти потайное устройство так и не удалось.

— Ваша светлость, если мы прямо сейчас не взломаем дверь, — взволнованно сказал Ма Жун, — мы так и не узнаем, что за подонок следил за нами! Мы его не поймаем — он уйдет!

Судья медленно покачал головой. Постучав костяшками пальцев по железной поверхности, он заметил:

— Такую внушительную дверь пробить можно разве что тяжелым тараном. Давайте осмотрим те помещения.

Они вышли из коридора и обследовали темные дома, окружавшие двор. Судья Ди выбрал наугад дверь и толкнул ее. Она оказалась незапертой. Все вошли в небольшую комнату, в которой не было ничего, кроме циновок на полу. Быстро осмотревшись, судья прошел к лестнице, стоявшей у дальней стены. Он поднялся по ней и поднял люк в потолке. Миновав его, судья оказался на втором этаже.

Когда четверо помощников судьи забрались туда, они начали изумленно озираться. Они оказались в большом зале, потолок которого поддерживали толстые деревянные колонны.

Судья Ди удивленно спросил:

— Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное в буддийском или даосском храме?

Советник Хун задумчиво погладил жидкую бородку.

— Может быть, — заметил он, — раньше при храме была обширная библиотека. Тогда здесь могли хранить книги.

— В таком случае, — возразил Дао Гань, — на стенах остались бы следы от книжных полок. А все это больше напоминает товарный склад.

Ма Жун покачал головой и спросил:

— Зачем даосскому храму склад? Посмотрите на мягкие циновки, устилающие пол. Думаю, Цзяо Тай согласится со мной, что это оружейная комната, где проводились тренировочные поединки на мечах и пиках.

Цзяо Тай осматривал стены. Услышав это, он кивнул:

— Посмотрите на эти два железных крюка! Сюда, наверное, клали длинные пики. Я полагаю, Ваша светлость, что здесь был штаб какого-нибудь тайного общества. Члены общества совершенствовались здесь в военном искусстве, а снаружи никто и предположить не мог, что тут творится. Эти шельмы монахи тоже были в заговоре, они служили прикрытием.

— Вы недалеки от истины, — задумчиво проговорил судья. — Очевидно, заговорщики остались и после ухода монахов, а убрались лишь несколько дней назад. Вы видите, что этот этаж был чисто вымыт совсем недавно — на циновках совсем нет пыли. — Он покрутил усы и сердито добавил: — Наверняка они оставили одного-двух человек, в частности того подлеца, что так интересовался нами. Жаль, что я заблаговременно не сверился с картой города. Одному Небу известно, куда ведет та железная дверь внизу.

— Можно попробовать забраться на крышу, — предложил Ма Жун, — посмотреть, что находится позади храма.

Вместе с Цзяо Таем они открыли тяжелые ставни большого окна и выглянули наружу. Вытянув шеи, они увидели ряд шипов, торчавших вниз с навеса крыши над ними. Из-за высокой храмовой ограды не были видны постройки, что позади храма, поверху ее торчали такие же шипы.

Отступив от окна, Цзяо Тай уныло заметил:

— Бесполезно! Чтобы залезть туда, нужна лестница.

Судья с досадой пожал плечами:

— В таком случае нам здесь больше делать нечего. По крайней мере теперь нам известно, что дальняя часть территории храма служила для каких-то тайных целей. Если снова поднимает голову секта Белого лотоса — нам покоя не будет, как тогда в Ханьюани! Вернемся сюда завтра при свете дня, захватив необходимые инструменты. Кажется, потребуется тщательное расследование.

Он спустился по лестнице, его спутники — за ним.

Прежде чем уйти из этого двора, судья шепнул Дао Ганю:

— Наклей-ка на запертую дверь полоску бумаги. Когда мы завтра вернемся, будет хотя бы ясно, открывали ее или нет после нашего ухода.

Дао Гань согласно кивнул. Он достал из рукава две узкие клейкие полоски тонкой бумаги. Лизнув, он приклеил их, одну — наверху, а вторую — у самого пола, соединив дверь и косяк.

Они вернулись в первый двор.

У двери в коридор ужасов судья Ди замедлил шаг. Обернувшись, он окинул взглядом заброшенный сад. Лунный свет освещал купол бронзового колокола, высвечивая причудливый орнамент на его поверхности. Вдруг судью охватило предчувствие опасности. Он почувствовал, что в этой внешне безмятежной картине незримо присутствует зло. Медленно поглаживая бороду, судья пытался как-то определить, что же его так встревожило. Заметив вопросительный взгляд советника, он с тревогой произнес:

— Мне доводилось слышать немало жутких историй о том, что такие тяжелые храмовые колокола часто служат для сокрытия страшных преступлений. Раз уж мы здесь, не мешало бы заглянуть под колокол и убедиться, что там ничего не спрятано.

Они возвратились, и Ма Жун сказал:

— Стенки этих бронзовых колоколов бывают более полуметра в толщину. При подъеме без рычага не обойтись.

— Если вы с Цзяо Таем пойдете в передний зал, — откликнулся судья, — то обязательно найдете там тяжелые пики и трезубцы, которыми даосские монахи отгоняют духов. Их можно использовать как рычаги.

Пока Ма Жун и Цзяо Тай занимались поиском пик, судья Ди и двое его помощников пробрались сквозь густую траву и в конце концов нашли лестницу, ведущую на колокольню. Когда они вышли на узкое пространство между краем плиты и основанием колокола, Дао Гань, показав на крышу, заметил:

— Уходя, бритоголовые сняли все подъемные блоки. Но, возможно, удастся приподнять его с помощью тех пик, о которых вы, Ваша светлость, говорили.

Судья рассеянно кивнул. Ему все больше становилось не по себе.

Ма Жун и Цзяо Тай. взобрались на плиту. У каждого в руках было по длинной железной пике. Они скинули верхнюю одежду, а затем просунули острия пик под обод колокола. Уперевшись плечами в древко, им удалось чуточку приподнять его.

— Подложи камень! — прошипел Ма Жун Дао Ганю.

Когда тот подложил под обод два камешка, Ма Жуну и Цзяо Таю удалось протолкнуть пики еще глубже под колокол. Они снова налегли на рычаги, на этот раз помогали уже судья и Дао Гань. Когда обод оторвался от плиты примерно на метр, судья сказал советнику Хуну:

— Кати сюда вон ту каменную тумбу!

Советник быстро опрокинул каменное сиденье, стоявшее на углу платформы, и подкатил его к колоколу. Не хватало еще нескольких сантиметров. Судья отошел и скинул верхнее платье. Затем он снова налег плечом на древко.

Они сделали последнее усилие. Жилы на шее у Цзяо Тая и Ма Жуна вздулись. Наконец советник затолкал каменную подпорку под поднятый край колокола.

Все бросили пики и утерли пот с лица. Луна вновь скрылась за облаками. Советник Хун тут же достал из рукава свечу и зажег ее. Заглянув под колокол, он ахнул.

Судья Ди быстро пригнулся и посмотрел туда. Под колоколом в самом центре среди пыли и грязи лежал человеческий скелет.

Судья поспешно взял у Цзяо Тая фонарь и заполз под колокол. Ма Жун, Цзяо Тай и советник последовали его примеру. Когда Дао Гань тоже собирался влезть, судья Ди прикрикнул:

— Всем нам тут не поместиться! Оставайся снаружи и будь настороже!

Вчетвером они присели на корточки вокруг скелета. Черви и термиты оставили одни голые кости. Руки и ноги когда-то были закованы в тяжелые цепи, превратившиеся теперь в груду ржавчины.

Судья осмотрел кости, особенно внимательно изучил череп. Но никаких следов насилия не было видно. Он заметил лишь, что левая плечевая кисть когда-то была сломана и плохо срослась.

Глядя на своих помощников, судья Ди с горечью произнес:

— Этот несчастный, очевидно, был живьем заключен сюда. Его оставили умирать мучительной голодной смертью.

Советник смахнул толстый слой пыли с шейных позвонков. Неожиданно он вскрикнул, показывая на круглый блестящий предмет.

— Смотрите! Похоже на золотой медальон!

Судья Ди аккуратно взял его в руки. Медальон был круглый. Протерев его рукавом, судья поднес медальон к фонарю. На обратной стороне был выгравирован иероглиф «Линь».

— Так, значит, это подонок Линь Фань оставил беднягу умирать здесь! — воскликнул Ма Жун. — Наверное, обронил медальон, пока заталкивал свою жертву под колокол!

— В таком случае перед нами — Лян Кэ-фа, — медленно проронил советник.

Услышав эту поразительную новость, Дао Гань тоже залез под колокол. Они стояли впятером, сгрудившись под бронзовым сводом, глядя на скелет, лежавший у их ног.

— Да, — бесстрастно сказал судья, — это гнусное убийство совершил Линь Фань. Несомненно, храм находится неподалеку от особняка Линь Фаня. Ясно как день, что у них общая задняя ограда, через которую ведет тяжелая железная дверь.

— В третьем дворе, — выпалил Дао Гань, — Линь Фань наверняка хранил контрабандную соль! А тайное общество, скорее всего, ушло оттуда гораздо раньше — вместе с монахами.

Судья Ди кивнул.

— Мы раздобыли ценные доказательства, — заключил он. — Завтра я открываю дело против Линь Фаня.

Вдруг кто-то вышиб из-под обода каменную подпорку. С глухим звоном колокол накрыл всех пятерых.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Судья и четверо помощников попадают в западню.

Опасный преступник арестован в собственном особняке

Раздались отчаянные крики. Ма Жун и Цзяо Тай, неистово ругаясь, с бешеной энергией шарили пальцами по гладким стенам бронзового купола. Дао Гань громогласно сокрушался, кляня себя за глупую ошибку.

— Тихо! — рявкнул судья Ди. — Времени мало. Слушайте внимательно! Нам никогда не удастся поднять этот проклятый колокол изнутри. Надо попробовать сдвинуть, подтолкнуть его как-то на полметра. Тогда он частично свесится над плитой, и образуется щель, через которую мы сможем выбраться.

— А угловые колонны нам не помешают? — хриплым голосом спросил Ма Жун.

— Не знаю, — отрывисто ответил судья. — Но даже небольшое отверстие не даст нам хотя бы задохнуться. Погасите светильники! Дым съедает воздух, а у нас его и так немного. Не разговаривать. Раздевайтесь и за работу!

Судья швырнул наземь свою шапочку и разделся догола. Нащупав правой ногой опору в трещине между камнями плиты, он уперся спиной в стену и поднажал на колокол. Другие последовали его примеру.

Дышать становилось все труднее. Наконец колокол слегка подвинулся. Он сместился лишь на несколько сантиметров, но теперь они знали точно, что заняты не пустым делом, и удвоили усилия.

Никто из них уже не помнил, как долго они бьются в своей бронзовой темнице. Пот стекал с них ручьями. Они судорожно глотали отвратительный воздух, разъедавший легкие.

Советник Хун первый свалился без сил. Он рухнул на пол в тот самый миг, когда колокол отчаянным рывком всех пятерых выдвинулся за край плиты. У основания колокола образовался небольшой просвет в форме полумесяца, и в темницу ворвалась струя свежего воздуха. Судья Ди подтащил советника к щели, чтобы тому было легче дышать. Затем все собрались с силами, чтобы сделать еще одну попытку.

Колокол еще больше свесился над краем плиты. Но в образовавшийся просвет не пролез бы даже ребенок. Они толкали еще и еще на пределе иссякающих сил, но все напрасно. Очевидно, колокол уперся в одну из колонн.

Неожиданно Дао Гань присел и свесил ноги в проем. Он явно решился пролезть. Острый камень исцарапал ему всю спину, но он не сдавался. Наконец ему удалось просунуть плечи и спрыгнуть вниз, на траву.

Вскоре в проеме показалась пика. Теперь Ма Жун и Цзяо Тай слегка развернули колокол, и просвет оказался достаточно большим, чтобы спустить Хуна, за которым последовали судья и двое помощников.

Совершенно обессилевшие, они прилегли в кустах.

Но судья Ди довольно скоро поднялся и подошел к лежавшему советнику. Послушав его пульс, он сказал Ма Жуну и Цзяо Таю:

— Давайте отнесем его к лотосовому пруду и смочим ему лоб и грудь. Не позволяйте ему вставать, пока он совсем не придет в себя!

Обернувшись, судья увидел, что позади склонился Дао Гань и бьется головой о землю.

— Вставай, дружище! — сказал судья. — Пусть это послужит тебе уроком. Теперь ты убедился, что случается, если не выполнять мои приказания, которые, как правило, хорошо продуманы. Ладно, пошли посмотрим, как нашему потенциальному убийце удалось выбить из-под колокола каменную подпорку.

В одной набедренной повязке судья Ди взобрался на плиту, за ним смиренно последовал Дао Гань. Они сразу поняли, как это было проделано. Покушавшийся взял одну из пик, которыми они поднимали колокол, и засунул ее за подпорку. Острие пики он завел за ближайшую колонну. Используя пику как рычаг, он сумел вытолкнуть каменную тумбу из-под обода.

Объяснив для себя случившееся, судья и Дао Гань взяли светильники и прошли в третий двор.

Они осмотрели железную дверь и заметили, что полоски бумаги, наклеенные Дао Ганем, порваны.

— Это, — подытожил судья Ди, — ясное доказательство того, что преступник — Линь Фань. Он открыл дверь изнутри и незаметно пошел за нами по пятам в первый двор. Он следил за нами, пока мы поднимали колокол, и, когда заметил, что все мы залезли внутрь, решил, что это удобный случай навсегда покончить с нами! — Судья осмотрелся по сторонам. — А теперь вернемся, — сказал он, — посмотрим, как там советник Хун.

Когда они подошли, советник уже пришел в сознание. Увидев судью, он хотел было встать, но судья велел ему лежать. Он пощупал его пульс и мягко произнес:

— Не двигайтесь, советник. Лежите, отдыхайте и ждите стражников. — Судья повернулся к Дао Ганю: — Беги к квартальному, скажи, чтоб шел сюда со своими людьми. Пусть пошлет одного, конного, в суд и вызовет двадцать моих стражников. Они должны незамедлительно прибыть сюда с парой носилок. Когда передашь мои распоряжения, Дао Гань, беги со всех ног в ближайшую аптеку. Ты весь в крови.

Дао Гань умчался. Тем временем Ма Жун достал из-под колокола шапочку и одежду судьи. Он стряхнул с них пыль и протянул судье, чтобы тот оделся.

Судья Ди покачал головой.

К удивлению Ма Жуна, он надел лишь нижнюю одежду и закатал рукава, обнажив мускулистые предплечья, повязал пояс. Растрепав длинную бороду, он разделил ее на две пряди, перекинул за плечи и связал сзади на шее.

Ма Жун, критическим взглядом рассмотрев судью, решил, что хотя у него и есть лишний вес, но в поединке это был бы нелегкий соперник.

Когда судья завершил свои приготовления, связав волосы платком на затылке, он сказал Ма Жуну:

— Надеюсь, меня нельзя счесть мстительным. Но этот Линь Фань хотел обречь нас на жестокую смерть. Если б мы не сдвинули колокол за край плиты, в анналах Пуяна числилось бы еще одно загадочное исчезновение. Не могу отказать себе в удовольствии собственноручно арестовать Линь Фаня. Надеюсь, он окажет сопротивление! — Обернувшись к Цзяо Таю, судья добавил: — Ты останешься здесь с советником. Когда явятся стражи, пусть сдвинут колокол на прежнее место. Кости соберите и уложите в короб. Затем аккуратно просейте всю землю с плиты под колоколом для обнаружения новых улик.

Вместе с Ма Жуном он вышел из храма через боковую дверь.

Пройдя лабиринтом узких улочек, Ма Жун нашел центральные ворота особняка Линь Фаня. Рядом на посту стояло четверо конных стражей. Судья Ди остался позади, а Ма Жун вышел вперед и прошептал на ухо старшему стражнику свои указания. Тот кивнул и постучал в ворота. Когда открылся глазок, стражник зарычал привратнику:

— Открывай дверь, да поскорее! К вам забрался грабитель. Бездельник, что бы твои хозяева делали без нас, бдительных стражей? Открывай же, пока вор не сбежал со всей добычей!

Когда привратник открыл двойную дверь, Ма Жун проскочил внутрь и схватил его за горло. Он зажал ему рот ладонью и держал его, пока стражи не скрутили привратника и не заткнули ему рот кляпом. Затем судья Ди и Ма Жун ворвались на территорию особняка.

В двух внутренних дворах было безлюдно. Казалось, никто не собирался им препятствовать. В третьем дворе из тени неожиданно выступил управляющий Линь Фаня. Судья Ди рявкнул:

— По приказу суда ты арестован!

Управляющий схватился за пояс, в лунном свете блеснуло длинное лезвие ножа. Ма Жун приготовился наскочить на него, но оказался недостаточно проворным. Судья уже нанес управляющему стремительный удар кулаком в грудь, и тот со сдавленным хрипом отшатнулся. После еще одного удара судьи, нанесенного снизу в подбородок, голова управляющего с размаху ударилась о плиты. Он так и остался лежать без движения.

Пока Ма Жун искал упавший нож, судья побежал в последний двор. Только одно обтянутое бумагой окно светилось желтоватым светом. Ма Жун подоспел, когда судья уже вышибал дверь.

Они оказались в маленькой, но изящной спальне, освещенной шелковым фонарем на резной подставке черного дерева. Справа стояла кровать, а слева — украшенный тонкой резьбой туалетный столик с двумя зажженными свечами.

Линь Фань в халате из тонкого белого шелка сидел за столом спиной к двери. Судья Ди резко развернул его.

Линь Фань смотрел на него в немом ужасе. Он и не пытался сопротивляться. Его бледное лицо было искажено, на лбу виднелась глубокая царапина. Когда ворвался судья, он как раз накладывал мазь. На левом, не закрытом халатом плече темнели огромные синяки. Разочарованный тем, что его противник оказался в таком плачевном состоянии, судья угрюмо произнес:

— Ты арестован, Линь Фань! Вставай, тебя немедленно доставят в суд.

Линь Фань молчал. Он медленно встал со стула. Ма Жун, стоявший в центре комнаты, снял с пояса тонкую цепь, чтобы связать ею Линь Фаня.

Внезапно Линь Фань схватился правой рукой за шелковый шнур, свисавший слева от столика. Судья Ди на выпаде с силой ударил его в подбородок, и Линь Фань отлетел к стене. При этом он не выпустил шнура и, уже без сознания оседая на пол, продолжал тянуть его на себя.

Тут судья услышал возглас за спиной — он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Ма Жун проваливается вниз. Под ним раскрылся тайный люк. Судья схватил его за шиворот, не дав ему упасть в разверзавшуюся черную пропасть, и вытащил наверх. Потайной люк с откидывающейся на петлях крышкой, был метра полтора шириной. Он открывал взору крутую каменную лестницу, уходившую во тьму.

— Тебе повезло, Ма Жун, — заметил судья Ди. — Стоял бы ты в самом центре этой штуковины, наверняка бы ноги переломал о каменные ступени!

Осмотрев туалетный столик, судья обнаружил справа еще один шелковый шнур. Он потянул за него, и потайной люк стал медленно закрываться. Раздался щелчок, и пол снова выровнялся.

— Не люблю бить раненых, — сказал судья, показывая на растянувшегося Линь Фаня, — но если б я не сбил его с ног, кто знает, какие бы сюрпризы он нам еще приподнес!

— Это был безупречный удар, Ваша светлость, — с жаром подхватил Ма Жун. — Интересно, однако, откуда у него синяки на плече и эта рана на лбу. Похоже, сегодня он уже был в переделке!

— Со временем мы и это выясним, — сказал судья Ди. — А сейчас покрепче свяжи Линь Фаня и его управляющего. Позови стражников, стоящих у ворот, и обыщи особняк. Всех слуг, которые вам попадутся, арестуйте, а потом доставьте в суд. Я же обследую этот потайной ход.

Ма Жун склонился над Линь Фанем.

Судья Ди, потянув за шнур, снова открыл люк и, взяв со стола горящую свечу, спустился по лестнице.

Пройдя десяток крутых ступеней, судья оказался в узком коридоре. Подняв свечу, он заметил слева каменную плиту. Черная вода подступала к двум широким ступеням под низкой каменной аркой в стене. Справа коридор упирался в большую железную дверь со сложным замком.

Он поднялся по лестнице и, высунувшись из люка, крикнул Ма Жуну:

— Там внизу — запертая дверь, должно быть, та самая, которую мы пытались открыть несколько часов тому назад. Тюки с солью со склада в третьем дворе отправляли по подземному водному каналу, который, должно быть, выходит к реке до или после шлюза. Пошарь-ка в рукавах платья Линь Фаня, там должны быть ключи от той двери!

Ма Жун обыскал вышитый халат, висевший на спинке кровати. Оттуда он достал два ключа красивой формы и передал их судье.

Судья опять спустился вниз и попробовал открыть замок. Тяжелая железная дверь распахнулась, и за ней показался залитый лунным светом третий двор храма Высшей Мудрости. Попрощавшись с Ма Жуном, судья вышел на стылый ночной воздух. Издалека доносились голоса стражников.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Начальник архива повествует о былых делах.

Размышления судьи Ди о трех возможных обвинениях

Судья Ди неторопливо прошел в первый двор храма. Там было совсем светло от десятков больших бумажных фонарей с надписью «Пуянский суд». Под руководством Хуна и Цзяо Тая стражи закрепляли блоки на балках колокольни. Увидев судью, советник Хун поспешил подойти к нему и узнать о том, что было дальше.

Судья Ди порадовался, что тот выглядит так же, как и до происшествия с колоколом. Он рассказал про арест Линь Фаня и про скрытый коридор, соединяющий особняк с храмом.

Пока советник помогал судье надевать верхнее платье, тот отдавал распоряжения Цзяо Таю:

— Пойдешь на загородный участок Линь Фаня с пятью стражниками. Там разыщешь четырех стражей, которые сменили вас на посту. Арестуйте всех, кто там проживает. Не забудьте людей на джонке, пришвартованной к пристани. Это будет нелегкая ночь, Цзяо Тай, но я хочу, чтобы все приспешники Линь Фаня оказались под замком!

Цзяо Тай бодро ответил, что он не против беспокойной ночи, и тут же начал отбирать из стражей пятерых покрепче.

Судья подошел к колокольне. Блоки уже были поставлены. Тяжелый колокол медленно подняли на крепких тросах на прежнюю высоту — в метре от плиты.

Судья Ди посмотрел на утрамбованную площадку под колоколом. После безумного получаса, когда они пытались вырваться из бронзовой темницы, кости оказались разбросанными.

— Цзяо Тай передал вам мои указания? — обратился он к начальнику стражи. — Повторяю, когда кости будут собраны, тщательно просейте пыль и разберите мусор. Возможно, удастся найти другие важные улики. После этого поможете обыскать особняк Линь Фаня. Четверых стражей поставьте на охрану. Доложите мне завтра утром!

На этом советник Хун и судья Ди покинули храм Высшей Мудрости. Во дворе их ждали носильщики, которые и отвезли их в суд.

Следующее утро предвещало прекрасный осенний день. Судья велел архивариусу отыскать в поземельной книге документы по храму Высшей Мудрости и особняку Линь Фаня. Потом, уже с некоторым опозданием, позавтракал в саду за кабинетом, а советник прислуживал ему.

Когда судья снова уселся в кабинете за столом с чашкой чая, вошли Ма Жун и Цзяо Тай. Судья приказал писцу принести и им по чашке чая и поинтересовался у Ма Жуна:

— Трудностей при аресте людей Линь Фаня не возникало?

— Все прошло гладко, — улыбнулся Ма Жун. — Управляющего я нашел лежащим без сознания там, где Ваша светлость его уложила. Его и Линь Фаня я передал стражникам. Потом мы обыскали весь особняк в поисках остальных, но нашли только одного здоровяка, этот негодяй сразу начал грубить. После недолгих уговоров он все же позволил себя связать. Итак, у нас четверо задержанных: Линь Фань, управляющий, один его подручный и старый привратник.

— Я доставил сюда еще одного задержанного, — добавил Цзяо Тай. — Оказалось, что в загородном доме живут трое. Все они — простые крестьяне из Кантона. На джонке мы обнаружили пятерых, четверо матросов и капитан. Матросы — просто безмозглые парни, а вот их капитан — по всем приметам закоренелый преступник. Крестьян и матросов я оставил под присмотром квартального в его доме, но капитана заключил в тюрьму.

Судья Ди кивнул.

— Вызови начальника стражи! — приказал он писцу. — Потом зайдешь к госпоже Лян и скажешь ей, что я хочу ее видеть как можно скорее.

Начальник стражи почтительно поприветствовал судью и встал перед столом. У него был усталый, но явно довольный вид.

— В соответствии с указаниями Вашей светлости, — напыщенно начал он, — мы собрали останки Лян Кэ-фа и поместили их в короб, находящийся ныне в суде. Мы тщательно просеяли пыль под колоколом, но ничего не обнаружили. Затем под моим личным наблюдением был произведен обыск в особняке Линь Фаня, и все комнаты опечатаны. Наконец я взял на себя обследование водного пути, скрытого под тайным люком. Под аркой была привязана маленькая лодка. Я взял факел и, отталкиваясь шестом, проплыл до конца подземного канала. Он выходит к реке, прямо за шлюзом. Там, на берегу, я нашел еще один каменный грот, скрытый в кустах. Он так мал, что на лодке туда не проплыть, но если спрыгнуть в воду, то можно поднырнуть.

Поглаживая усы, судья Ди сурово посмотрел на него.

— Ты, дружище, — заметил он, — вчера ночью проявил завидное усердие. Мне очень жаль, что осмотр подземного канала не увенчался находкой спрятанных сокровищ. Полагаю, однако, что в особняке Линь Фаня нашлось немало лежавших не на месте вещиц, которые перекочевали в твой широкий рукав. Образумься же, приятель, иначе тебе несдобровать. Можешь идти!

Начальник стражи поспешил удалиться.

— Этот вороватый негодяй, — сказал судья Ди своим помощникам, — по крайней мере объяснил нам, как управляющий сумел тогда покинуть город, не попав в поле зрения часовых у шлюза. Он наверняка проплыл подземным каналом и, поднырнув под аркой, оказался в реке.

Пока он говорил, вошел начальник архива. Он поклонился и положил перед судьей стопку документов, пояснив:

— По приказу Вашей светлости я с самого утра искал папки с актами о земле. И вот нашел документы о владениях Линь Фаня. Первый из них, — степенно продолжал он, — пятилетней давности, в нем говорится о покупке Линь Фанем особняка, храма и загородного участка. Все три объекта когда-то принадлежали господину Ма, землевладельцу, который живет теперь за восточными воротами города. Храм был оплотом тайной секты, запрещенной властями. Мать господина Ма верила в даосскую магию. Она пригласила в храм шестерых монахов, которые должны были отслужить поминальные молебны по ее покойному мужу. Глубокой ночью монахи устраивали для нее сеансы магии и вызывали души умерших, с которыми она разговаривала через поминальные таблички. Между двумя зданиями был сооружен коридор, чтобы она могла посещать храм когда заблагорассудится. Шесть лет назад старая госпожа умерла. Господин Ма покинул особняк, но разрешил монахам остаться в храме, условившись, что они будут поддерживать там порядок. Монахи могли заработать себе на жизнь службами и продажей амулетов.

Начальник архива сделал паузу и откашлялся, после чего продолжал:

— Пять лет назад Линь Фань начал наводить справки об участке в северо-западных кварталах города. Вскоре он купил особняк, храм и загородный дом, выложив за них хорошие деньги. Вот купчая. В приложении Ваша светлость может найти подробный план наземных строений.

Судья просмотрел купчую и развернул карту. Подозвав своих помощников, он сказал:

— Нетрудно понять, почему Линь Фань был готов дать хорошую цену! Такое приобретение прекрасно соответствовало его контрабандным планам. — Длинный палец судьи продвинулся по карте. — Как видно из карты, — показывал он, — во время покупки храм и особняк соединялись открытой лестницей; железная дверь и скрытый люк-ловушка были пристроены уже Линь Фа-нем. Я не вижу, чтобы здесь был обозначен подземный водный тоннель. Придется поискать его на более древних картах.

— Второй документ, — продолжал глава архивов, — двухлетней давности. Это официальное послание в суд, подписанное Линь Фанем. По его словам, он обнаружил, что монахи не соблюдают обетов, ведут беспутную жизнь, предаваясь пьянству и азартным играм. Поэтому он велел им покинуть храм и просит власти опечатать ворота ограды.

— Это, — вставил судья, — должно быть, случилось, когда Линь Фань обнаружил слежку со стороны госпожи Лян. Думается, он хорошо вознаградил монахов, когда просил их уйти. За этими бродячими монахами не уследишь, так что мы никогда не узнаем, каким было их участие в тайных делишках Линь Фаня, а также знали они о тайне колокола или нет. — Обращаясь к начальнику архива, он добавил: — Эти документы я буду держать здесь для справки. А теперь мне потребуется старая карта города, отражающая данную местность примерно сто лет назад.

Когда начальник архива ушел, один из служащих принес запечатанное письмо и, почтительно вручив его судье, сообщил, что его доставил капитан из штаба гарнизона.

Судья Ди сломал печать и просмотрел содержание послания. Затем он передал его советнику Хуну со словами:

— Здесь официальное уведомление о том, что сегодня утром гарнизон вернулся в город и приступил к своим обязанностям. — Он облокотился на спинку кресла и велел принести чайник свеже-заваренного чая. — И пусть Дао Гань тоже зайдет, — прибавил судья. — Я хочу вместе со всеми обсудить, как начать дело против Линь Фаня.

Когда пришел Дао Гань, все принялись за чай, но, как только судья Ди отложил шапочку, вошел начальник стражи и объявил о прибытии госпожи Лян. Судья переглянулся со своими помощниками.

— Разговор будет не из легких! — пробормотал он.

Госпожа Лян выглядела гораздо лучше, чем во время первого визита. Волосы ее были аккуратно уложены, и в глазах сквозила какая-то живость.

Когда советник усадил ее в удобное кресло напротив стола, судья Ди с печалью в голосе произнес:

— Госпожа, я нашел наконец достаточно улик для ареста Линь Фаня. В то же время я раскрыл еще одно убийство, совершенное им здесь, в Пуяне.

— Вы нашли тело Лян Кэ-фа? — воскликнула старая дама.

— Я не могу утверждать, что это был ваш внук, госпожа, — ответил судья. — Остался только скелет, и опознать его невозможно.

— Это он, он! — запричитала госпожа Лян. — Линь Фань задумал убить его, как только узнал, что юноша выследил его в Пуяне! Так вот, когда мы убегали из горевшей постройки, падавшая балка сломала левую руку Лян Кэ-фа. Когда только мы оказались в безопасности, руку ему вправили, но кость неправильно срослась.

Судья задумчиво посмотрел на нее, медленно поглаживая бакенбарды. Наконец он сказал:

— Мне очень жаль, но на левой плечевой кости скелета действительно был заметен плохо сросшийся перелом.

— Я знаю, что Линь Фань убил моего внука! — простонала госпожа Лян. Она вся затряслась, по впалым щекам потекли слезы.

Советник Хун быстро поднес ей чашку горячего чая. Судья подождал, пока она возьмет себя в руки и сказал:

— Можете не сомневаться, госпожа, что это убийство будет отомщено. Мне бы не хотелось расстраивать вас еще более, но все же я должен задать вам несколько вопросов. Из записей, которые вы мне передали, следует, что после бегства из горящего дома вы с Лян Кэ-фа укрылись у своего дальнего родственника. Могли бы вы поподробнее рассказать, как вам удалось ускользнуть от нападавших бандитов и как вы добрались до того человека.

Госпожа Лян отсутствующим взглядом посмотрела на судью. Вдруг она начала судорожно всхлипывать.

— Это… это было так страшно! — сквозь слезы произнесла она. — Я не… не хочу вспоминать… я… — Ее голос оборвался.

Судья Ди подал знак советнику. Тот обнял госпожу Лян за плечи и увел ее.

— Бесполезно! — махнул рукой судья.

Дао Гань пощипал волоски на левой щеке и поинтересовался:

— Ваша светлость, к чему вам подробности бегства из подожженного дома?

— Некоторые детали этого дела, — ответил судья Ди, — ставят меня в тупик. Но это мы можем обсудить позже. Сначала давайте посмотрим, какие действия нам следует предпринять против Линь Фаня. Этот негодяй чрезвычайно хитер, надо будет сформулировать обвинения с величайшей осторожностью.

— Мне кажется, Ваша светлость, — сказал советник, — за основу следует взять убийство Лян Кэ-фа. Это самое серьезное обвинение. Если бы нам удалось осудить его за это, можно было бы не возиться с делами о контрабанде и о нападении на нас.

Трое других помощников одобрительно кивнули, но судья никак не отреагировал. Казалось, он напряженно размышляет. Наконец он нарушил молчание:

— У Линь Фаня была масса времени, чтобы замести следы соляной контрабанды. Не думаю, что удастся собрать достаточно улик, чтобы осудить его по этому обвинению. Кроме того, даже если бы я смог заставить его сознаться, он бы ускользнул от нас. Ведь случаи нарушения государственной монополии не входят в мою юрисдикцию, их может рассматривать только провинциальный суд. Но тогда у Линь Фаня появится время и возможность оповестить своих родственников и друзей, которые подкупят всех, кого можно.

Далее, его попытка запереть нас в бронзовом куполе есть не что иное, как покушение на убийство. К тому же речь идет об убийстве слуги Империи! Надо заглянуть в кодекс, если мне не изменяет память, такое покушение расценивается как преступление против государства. Пожалуй, это наш шанс. — Он задумчиво покрутил усы.

— Но разве убийство Лян Кэ-фа недостаточно сильный аргумент? — спросил Дао Гань.

Судья Ди медленно покачал головой.

— Но не с теми же уликами, которые у нас есть! — ответил судья. — Мы не знаем, когда и как было совершено убийство. Согласно записям, Линь Фань прикрыл храм из-за беспутства монахов. Он может преспокойно объяснить убийство, сказав, к примеру, что Лян Кэ-фа, шпионя за ним, завел знакомство с монахами и что, скорее всего, они и убили его после ссоры, вспыхнувшей во время азартной игры, а труп спрятали под колоколом.

Ма Жун был расстроен.

— Раз мы знаем, — не вытерпел он, — что Линь Фань совершил столько преступлений, сколько одному Небу известно, зачем возиться с судебными тонкостями? Подвергнем его пыткам, и пусть попробует отпираться!

— Ты забываешь, — сказал судья, — что Линь Фань уже немолод. Если мы подвергнем его суровой пытке, он может просто скончаться на месте, и тогда бед не оберешься. Нет, мы можем рассчитывать лишь на какие-то дополнительные доказательства. На дневном заседании суда я собираюсь заслушать управляющего Линь Фаня и капитана лодки. Они ребята здоровые, и, если необходимо, мы допросим их с той жестокостью, которую допускает закон… Так вот, пусть Ма Жун с советником Дао Ганем отправятся в особняк Линя и устроят там тщательный обыск для обнаружения изобличающих документов и других улик. Также…

Неожиданно дверь распахнулась, и в кабинет влетел тюремщик. Он был очень встревожен. Упав на колени перед столом судьи, он несколько раз ударил головой об пол.

— Говори же, — сердито крикнул судья, — что случилось?

— Недостойный заслуживает смерти! — сокрушался тюремщик. — Сегодня рано утром управляющий Линь Фаня завел разговор с одним из моих безмозглых стражей, и этот дубина возьми да и расскажи ему, что Линь Фань арестован и будет судим за убийство. А сейчас, когда я обходил тюрьму, то обнаружил, что управляющий мертв.

Судья Ди ударил кулаком по столу.

— Собачья башка! — напустился он на тюремщика. — Ты что, не отобрал у него ремень или у него был припрятан яд, который ты не нашел?

— Все обычные меры предосторожности были приняты, Ваше превосходительство! — оправдывался тот. — Узник прокусил язык и истек кровью.

Судья глубоко вздохнул. Затем уже более спокойным голосом сказал:

— Что ж, здесь нет твоей вины. Этот негодяй отличался необычайной смелостью, а если уж такой человек решает покончить с собой, его трудно остановить. Возвращайся в тюрьму и скажи, чтобы капитана джонки приковали за руки и за ноги к стене, а между зубов всуньте ему деревянную палку. Я не могу позволить себе потерять еще одного свидетеля!

Когда тюремщик удалился, вернулся начальник архива. Он развернул длинный, пожелтевший от времени свиток. Это была иллюстрированная карта Пуяна, составленная сто пятьдесят лет назад.

Указывая на северо-западные кварталы города, судья Ди удовлетворенно заметил:

— А вот здесь водный коридор четко помечен. В те времена это был открытый канал, по которому поступала вода в искусственный пруд, располагавшийся на месте теперешнего даосского храма. Затем его перекрыли сверху, над ним был выстроен особняк Линь Фаня. Должно быть, Линь Фань обнаружил подземный канал случайно и заключил, что этот дом еще более подходит для контрабандных дел, чем он предполагал.

Судья свернул карту. Взглянув на своих помощников, он озабоченно сказал:

— Вам лучше отправиться прямо сейчас. Я надеюсь, что вы найдете еще какие-нибудь улики в особняке Линь Фаня, нам их очень не хватает.

Советник Хун, Ма Жун и Дао Гань поспешили откланяться, но Цзяо Тай, казалось, и не собирался уходить. Он не участвовал в обсуждении, но внимательно прислушивался к каждому слову. Задумчиво поглаживая аккуратные усики, он сказал наконец:

— Если мне будет позволено говорить откровенно, Ваша светлость, то у меня сложилось впечатление, будто вы избегаете обсуждать убийство Лян Кэ-фа.

Судья Ди вскинул голову.

— Ты не ошибся, Цзяо Тай, — спокойно ответил он, — я считаю, что говорить об этом убийстве еще рановато. У меня есть на этот счет предположения, но они настолько фантастичны, что мне и самому не верится. Когда-нибудь я все объясню тебе и другим. Но сейчас еще не время.

Он взял со стола документ и углубился в чтение. Цзяо Тай встал и вышел.

Оставшись один, судья швырнул бумагу на стол. Из ящика стола он достал тяжелый сверток документов по делу Лян против Линя. Когда судья развернул его, его лоб прочертила глубокая морщина.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

Тщательный обыск в библиотеке.

Важные улики найдены в «Павильоне зимородка»

Прибыв в особняк Линя, советник Хун и двое его спутников сразу направились в библиотеку во втором дворе. Это была уютная комната, выходившая широкими окнами в изящный искусственный сад.

Дао Гань без долгих раздумий пошел к огромному резному столу черного дерева, стоявшему справа у окна. Он осмотрел набор дорогих письменных принадлежностей, отражавшихся в полированной крышке стола. Ма Жун попытался выдвинуть средний ящик. Но ящик не поддавался, хотя замка не было видно.

— Погоди-ка, дружище! — сказал Дао Гань. — Я бывал в Кантоне и знаю хитрости тамошних столяров.

Чувствительными кончиками пальцев он пробежал по резным украшениям на передней стенке ящика и вскоре обнаружил скрытую пружину. Когда Дао Гань выдвинул ящик, все увидели, что он забит кипами документов. Дао Гань выложил их стопками на столе.

— Это по вашей части, советник! — весело крикнул он.

Хун уселся в мягкое кресло у стола, а Дао Гань попросил Ма Жуна помочь ему отодвинуть от дальней стены тяжелую кровать. Он придирчиво осмотрел каждый сантиметр стены. Затем они поснимали с высоких полок книги и стали перелистывать их. Долгое время тишину нарушали лишь шелест бумаг и приглушенные проклятия Ма Жуна. Наконец советник откинулся на спинку кресла.

— Ничего, кроме чисто деловой переписки! — с отвращением сказал он. — Надо будет отнести всю эту груду в суд для дальнейшего изучения, может быть, в некоторых письмах скрыты намеки на контрабанду. А как у вас дела?

Дао Гань покачал головой.

— Все без толку! — проворчал он. — Пойдем осмотрим спальню этого мерзавца.

Они прошли на задний двор и оказались в комнате с потайным люком.

Вскоре Дао Гань обнаружил в стене за кроватью Линь Фаня выдвижную панель. Но за ней оказалась лишь железная дверь сейфа с очень сложным замком. Дао Гань долго потел над ним, но безуспешно.

— Надо выудить из Линь Фаня секрет замка, — развел он руками. — Давайте еще раз взглянем на коридор и третий двор храма. Там этот подлец складывал мешки с солью; может быть, где-то рассыпано их содержимое.

При свете дня они лишний раз убедились, что помещения вымыты очень чисто. Циновки были тщательно подметены, по каменным плитам коридора прошлись метлой, в щелях между ними не было ни пылинки, ни говоря уж о кристалликах соли. Трое друзей, заметно приуныв, вернулись в особняк. Они обыскали и другие комнаты, но все безуспешно. Там ничего не было: мебель вывезли, когда отправляли женщин и слуг на юг.

Приближался полдень, помощники судьи устали и проголодались.

— На той неделе, — сказал Дао Гань, — когда я дежурил здесь, один стражник рассказал мне, что у рыбного рынка есть трактир, где подают крабов. В панцирь кладут измельченное мясо крабов, смешанное со свининой, добавляют лук и готовят на пару. Это местное блюдо, и говорят, оно превосходно!

— Слюнки текут! — воскликнул Ма Жун. — Скорей туда!

Трактир помещался в небольшом двухэтажном здании и назывался весьма изысканно: «Павильон зимородка». К карнизу была прикреплена длинная лента красной ткани, на которой большими иероглифами сообщалось, что здесь можно заказать знаменитые вина севера и юга.

Отодвинув раздвижную дверь, они увидели маленькую кухню. В воздухе витал соблазнительный аромат жареного мяса и лука. За огромным железным котлом стоял по пояс голый толстяк, с длинным бамбуковым черпаком в руках. Котел был накрыт бамбуковой решеткой, на которой были сложены крабьи панцири, подходившие на пару. Рядом стоял поваренок помоложе и рубил мясо на большой колоде.

Толстяк широко улыбнулся и крикнул:

— Прошу наверх, господа хорошие! Сей момент вас обслужим.

Советник Хун заказал три десятка фаршированных крабов и три больших кувшина вина. По расшатанной лестнице трое приятелей начали взбираться наверх. Еще на полпути Ма Жун услышал наверху шум. Обернувшись к советнику, следовавшему за ним, он сказал:

— Похоже, что наверху какая-то пирушка!

Но в зале не было никого, кроме одного здоровяка, который сидел у окна спиной к ним. Склонившись над столом, он яростно впился в крабий панцирь и с диким чавканьем высасывал содержимое. На его широкие плечи была накинута черная куртка из узорчатой ткани.

Ма Жун дал знак остальным не вмешиваться. Он подошел к столу и, положив руку на плечо толстяку, рявкнул:

— Давно не виделись, дружище!

Сидевший за столом вскинул голову. У него было большое круглое лицо, наполовину скрытое густой немытой бородой. Он мрачно взглянул на Ма Жуна и вновь приступил к еде. В замешательстве поковыряв пальцем в пустых панцирях, лежавших на столе, он со вздохом произнес:

— Из-за таких, как ты, братец, перестаешь доверять друзьям. Еще совсем недавно мы хорошо ладили. А теперь поговаривают, что ты судейский ищейка. Думается мне, что это по твоему приказу нас выселили из уютных лачуг при храме. Подумай о своих поступках, друг мой, и да будет тебе укором человечность!

— Ну-ну, ладно, — сказал Ма Жун, — не дуйся! В этом мире каждому суждено делать свое дело, мне же выпало рыскать по городу, выполняя задания Его превосходительства судьи.

— Значит, это не просто слухи! — скорбно сказал толстяк. — Нет, брат, я потерял к тебе всякое уважение. Оставь в покое честного горожанина, размышляющего о скудных порциях, которые подает жадный хозяин.

— Что касается скромных порций, — дружелюбно подхватил Ма Жун, — то, если ты не против еще десятка крабов, мои друзья с удовольствием разделят с тобой трапезу.

Шэн Ба медленно вытер пальцы о бороду. Немного погодя он сказал:

— Да не скажут про меня, что я поминаю старое. Почту за честь познакомиться с твоими друзьями.

Он поднялся, и Ма Жун церемонно представил его советнику Хуну и Дао Ганю. Ма Жун выбрал квадратный столик и настоял, чтобы Шэн Ба занял почетное место у стены. Советник и Дао Гань сели по обеим сторонам от него, а Ма Жун напротив.

Он крикнул поварам внизу, чтобы подали еще еды и вина.

Когда слуга спустился за добавкой, а чарка обошла первый круг, Ма Жун заметил:

— Рад видеть, братец, что ты наконец подыскал себе добрую куртку. Она, наверное, обошлась тебе в кругленькую сумму, люди нелегко расстаются с вещами такого качества! Ты, должно быть, разбогател!

Шэн Ба замялся. Он начал было лепетать что-то о приближающейся зиме, а потом уткнулся в чашу с вином.

Тут Ма Жун вскочил и выбил чашу у него из рук. Прижав Шэн Ба столом к стене, он рявкнул:

— Говори правду! Где взял куртку?

Шэн Ба быстро огляделся. Он был приперт к стене — край стола врезался в его необъятное брюхо, — а по бокам сидели советник Хун и Дао Гань. Бежать было некуда. Он испустил глубокий вздох и начал медленно расстегивать пуговицы на куртке.

— Пора бы мне знать, — проворчал он, — что с судейскими псами спокойно не поешь. Держите вашу разнесчастную тряпку. И пусть старый человек умрет от холода этой зимой, вам на это наплевать!

Видя, что Шэн Ба смирился, Ма Жун снова сел и налил еще одну чарку вина. Он подвинул ее толстяку и сказал:

— Мне бы никогда не пришло в голову причинять тебе зло. Но мне нужно знать, где ты взял эту черную куртку.

Шэн Ба явно был в нерешительности. В задумчивости он почесывал волосатую грудь. Советник Хун вступил в разговор.

— Ты человек бывалый, — дружелюбно начал он, — у тебя богатый жизненный опыт. И ты, несомненно, знаешь, что людям твоего положения лучше находиться в хороших отношениях с судебными властями. Что же мешает тебе? Приятель, как предводитель Гильдии нищих, ты принадлежишь, так сказать, к городской администрации! Да, да, я вижу в тебе своего коллегу.

Шэн Ба осушил чашу, Дао Гань немедленно наполнил ее. Шэн Ба грустно ответил:

— Когда в ход идут угрозы вперемешку с лестью, что остается беззащитному старику, кроме как выложить всю правду?!

Он залпом выпил вино и продолжал:

— Приходит вчера квартальный и приказывает нам немедленно убираться со двора храма. Чем он это объясняет? А ничем! Но, как послушные граждане, мы уходим. Все же примерно через час я возвращаюсь туда, ибо в углу двора зарыты на крайний случай несколько связок медяков, которые, как мне казалось, не стоило оставлять там. Этот двор я знаю как свои пять пальцев и могу обойтись без света. И вот, когда я запихиваю связки за пояс, то вижу, как из боковой двери храма выходит человек. Думаю, что был какой-нибудь негодяй, — честные граждане не шатаются где попади посреди ночи.

Шэн Ба выжидающе поглядел на собеседников. Одобрительных замечаний не последовало, и он безропотно продолжил:

— Я ставлю ему подножку, когда он спускается по лестнице. О Небо, что за гнусный тип! Он вскакивает и замахивается на меня ножом. Защищаясь, я сбиваю его с ног. И что же, я раздеваю его догола или обворовываю дочиста? Нет! У меня тоже есть принципы. Я забираю только куртку, намереваясь сегодня днем отнести ее квартальному вместе с сообщением о ночном покушении. После этого я ухожу, веря и надеясь, что власти найдут время заняться этим подлецом. Вот и вся история без прикрас!

Советник Хун кивнул и сказал:

— Друг мой, ты вел себя как честный гражданин! Не будем упоминать о той сумме, которую ты нашел в этой куртке: о таких мелочах уважающие себя люди и не говорят. Но вот какие личные вещи были в рукавах?

Шэн Ба с готовностью протянул ему куртку.

— Все, что найдешь, — твое! — расщедрился Шэн Ба.

Хун пошарил в рукавах. Они были совершенно пусты. Но когда он пробежал пальцами по шву, то нащупал какой-то мелкий предмет. Он залез рукой внутрь и вытащил маленькую квадратную печатку из яшмы. Советник продемонстрировал ее двум помощникам: на ней виднелись четыре выгравированных иероглифа, гласивших: «Подлинная печать Линь Фаня».

Советник убрал ее в свой рукав, а куртку вернул Шэн Ба.

— Держи, — сказал он. — Как ты совершенно верно заметил, этот человек — подлый преступник. Тебе придется вместе с нами отправиться в суд, но, уверяю тебя, бояться тебе нечего. А теперь займемся крабами, пока они совсем не остыли.

Все с аппетитом набросились на еду, и тотчас на столе выросла гора пустых панцирей.

Когда обед был закончен, советник заплатил по счету. Шэн Ба уговорил хозяина на десятипроцентную скидку. Владельцы харчевни всегда сбавляют цены для высокопоставленных представителей Гильдии нищих; в противном случае у дверей их заведений соберутся толпы отвратительных бродяг и будут отпугивать посетителей.

Вернувшись в суд, трое друзей сразу отвели Шэн Ба в кабинет судьи. Увидев судью Ди за столом, Шэн Ба от удивления вскинул руки.

— Небо, помилуй Пуян! — в ужасе воскликнул он. — Гадателя назначили нашим судьей!

Советник Хун быстро объяснил ему истинное положение дел. Шэн Ба суетливо склонил колени.

Когда советник достал печать Линь Фаня и рассказал, что случилось, судья Ди очень обрадовался. Он шепнул Дао Ганю:

— Теперь мы знаем, откуда у Линь Фаня эти синяки! Он сам подвергся нападению толстого громилы сразу после того, как запер нас под колоколом. Обернувшись к Шэн Ба, он сказал:

— Ты оказал нам большую услугу, приятель! А теперь слушай внимательно. Ты будешь присутствовать на дневном заседании суда. Вперед выведут одного человека, и я устрою вам очную ставку. Если это тот человек, с которым ты дрался прошлой ночью, ты так и скажешь. А пока иди отдохни в караулке.

Когда Шэн Ба вышел, судья Ди сказал своим помощникам:

— Теперь, когда у меня есть дополнительные свидетельства, думаю, мне удастся расставить ловушку Линь Фаню. Поскольку он опасный противник, мы должны поставить его в крайне невыгодное положение. Он не привык, чтобы с ним обращались как с обыкновенным преступником, так он побывает в этой шкуре! Если он потеряет самообладание, я уверен, что он попадется в мои сети.

Хун явно колебался.

— Может быть, лучше взломать сейф в его спальне, Ваша светлость? — спросил он. — Думаю также, что стоит сначала заслушать капитана.

Судья покачал головой.

— Я знаю, что делаю, — ответил он. — На этом заседании мне понадобится лишь пяток циновок со склада за храмом. Прикажите начальнику стражи доставить их сюда.

Трое помощников глядели друг на друга в немом изумлении. Но судья не удостоил их объяснений. После неловкой паузы Дао Гань спросил:

— А как же обвинение в убийстве, Ваша светлость? Мы можем предъявить Линь Фаню его золотой медальон, найденный на месте преступления!

Судья Ди изменился в лице. Сдвинув густые брови, он некоторое время пребывал в глубокой задумчивости. Затем медленно произнес:

— По правде говоря, я не знаю, что делать с этим медальоном. Давайте сначала посмотрим, что скажет нам Линь Фань.

Судья Ди развернул свиток и углубился в чтение. Советник Хун дал знак Ма Жуну и Дао Ганю, и они тихо вышли из кабинета.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Коварный преступник попадается

на хитрость судьи.

Четверо государственных мужей

ведут полуденную беседу

После полудня в зале суда собралась большая толпа любопытных. Новость о событиях в храме Высшей Мудрости и аресте богатого купца из Кантона уже облетела город, и гражданам Пуяна не терпелось узнать, в чем же дело.

Судья Ди взошел на помост и провел перекличку. Затем он выписал распоряжение тюремщику. Вскоре двое стражников ввели в зал Линь Фаня. Рана на лбу у него была залеплена масленым пластырем.

Он не преклонил колен. Мрачно глядя на судью, он хотел было что-то сказать, но тут начальник стражи ударил его дубинкой по голове, а двое стражников поставили его на колени.

— Назови свое имя и род занятий! — приказал судья Ди.

— Я требую разъяснений… — начал Линь Фань.

Начальник стражи кнутом ударил его по лицу.

— Говори почтительно и отвечай на вопросы Его превосходительства, собачья морда! — прикрикнул он.

Пластырь отклеился, из раны на лбу потекла кровь. Задыхаясь от ярости, он выдавил:

— Имя недостойного — Линь Фань, купец из Кантона. Я требую объяснить, почему меня арестовали!

Начальник стражи замахнулся кнутом, но судья покачал головой и бесстрастно объявил:

— Мы еще вернемся к этому. А сначала скажи мне, видел ли ты раньше вот эту штуку?

С этими словами он бросил с помоста золотой медальон, найденный под колоколом.

Линь Фань равнодушно взглянул на побрякушку, затем внезапно схватил ее с пола, внимательно осмотрел и прижал к груди.

— Это принадлежит… — выпалил он и осекся. — Это принадлежит мне! — уже твердым голосом сказал он. — А откуда он у вас?

— Задавать вопросы — это привилегия суда, — ответил судья.

По его знаку начальник стражи вырвал медальон из рук Линь Фаня и положил на скамью.

Линь Фань вскочил, весь побагровевший от злости, и закричал:

— Верните его мне!

— На колени, Линь Фань! — рявкнул судья. — Сейчас я отвечу на твой первый вопрос. — Линь Фань медленно опустился на колени, и судья продолжил: — Ты спрашивал, почему тебя арестовали. Я, вершитель правосудия, заявляю тебе, что ты виновен в нарушении государственной монополии. Ты занимался контрабандой соли!

К Линь Фаню вернулось хладнокровие.

— Ложь! — спокойно сказал он.

— Этот оборванец неуважительно относится к суду! — взревел судья. — Дайте ему десять ударов тяжелым хлыстом!

Стражники сорвали с Линь Фаня одежду и уложили ничком. В воздухе засвистел кнут.

Линь Фань не привык к телесным наказаниям, и, когда кнут врезался в тело, он издавал дикие вопли. Начальник стражи поднял наказуемого; лицо его посерело, он судорожно глотал воздух.

Но вот стоны обвиняемого прекратились, и судья сказал:

— У меня есть надежный свидетель, Линь Фань, он подтвердит факт контрабанды. Выудить из него улики будет делом непростым, но несколько ударов тяжелым хлыстом, несомненно, заставят его говорить!

Налитыми кровью глазами Линь Фань посмотрел на судью и впал в какое-то оцепенение. Советник Хун вопросительно взглянул на Ма Жуна и Цзяо Тая. Они лишь покачали головами, потому что понятия не имели, о чем говорил судья. Дао Гань был ошарашен.

Судья Ди дал знак начальнику стражи, и тот с двумя стражниками удалился. Воцарилась полная тишина. Все взгляды были прикованы к боковой двери, за которой скрылась стража.

Дверь открылась — в зал вернулся начальник стражи с рулоном вощеной бумаги. За ним шли, покачиваясь от тяжести, двое стражников с тяжелыми циновками на спинах. Толпа удивленно зашумела.

Начальник стражи расстелил бумагу на полу перед скамьей. Сверху стражники положили циновки. Судья кивнул, трое достали кнуты и начали изо всех сил хлестать по циновкам. Судья спокойно наблюдал за ними, медленно поглаживая длинную бороду. Наконец он поднял руку. Стражи остановились и утерли пот со лба.

— Эти циновки, — провозгласил судья Ди, — были доставлены сюда из тайного склада за особняком Линь Фаня. Посмотрим, какие показания они представят суду!

Начальник стражи скатал циновки, затем взялся за один край бумажного листа, а стражникам указал браться за другой. Они встряхнули бумагу пару раз, и в самом центре ее собралась горстка серого порошка. Начальник стражи поддел немного на острие меча и преподнес судье.

Судья, лизнув палец, коснулся им порошка и, попробовав на вкус, с довольным видом кивнул.

— Линь Фань, — сказал он, — ты думал, что уничтожил все следы контрабанды. Но ты не учел, что, как тщательно ни выметай циновки, немного соли останется между волокон. Конечно, совсем немного, но достаточно, чтобы доказать твою вину!

Из зала послышались одобрительные возгласы.

— Тихо! — воскликнул судья. Обратившись к Линь Фаню, он продолжал: — Более того, против тебя выдвигается еще одно обвинение! Прошлой ночью ты покушался на меня и моих помощников, когда мы проводили расследование в храме Высшей Мудрости. Признайся!

— Прошлой ночью, — насупился Линь Фань, — я сидел у себя в комнате, залечивая рану, которую получил, бродя впотьмах во внутреннем дворе. Понятия не имею, о чем говорит Ваша светлость.

— Приведите сюда свидетеля Шэн Ба! — крикнул судья начальнику стражи.

Шэн Ба неохотно подошел к помосту, подталкиваемый в спину стражниками. Когда Линь Фань увидел Шэн Ба, одетого в черную узорчатую куртку, он быстро отвернулся.

— Ты знаешь этого человека? — спросил судья у Шэн Ба.

Толстяк неторопливо оглядел Линь Фаня с головы до ног, поглаживая засаленную бороду. Потом провозгласил:

— Это, Ваша светлость, действительно тот самый сукин сын, что напал на меня прошлой ночью у храма.

— Врешь! — взъярился Линь Фань. — Это ты, подлец, налетел на меня!

— Этот свидетель, — спокойно сказал судья, — прятался в первом внутреннем дворе храма. Он видел, как ты следил за мной и моими помощниками. И когда мы стояли под бронзовым колоколом, он заметил, как ты при помощи железной пики выбил подпорку.

Судья Ди дал знак стражникам увести Шэн Ба. Затем откинулся на спинку стула и примиряющим тоном продолжал:

— Вот видишь, Линь Фань, ты не можешь отрицать, что покушался на меня. Когда я накажу тебя за это преступление, ты предстанешь перед провинциальным судом по обвинению в нарушении государственной монополии.

Глаза Линь Фаня засветились злым блеском. Некоторое время он молчал, облизывая кровоточащие губы. Потом глубоко вздохнул и начал приглушенным голосом:

— Ваша светлость, теперь я осознаю, что отрицать свою вину бесполезно. Нападение на Вашу светлость было, конечно, глупой и злой выходкой, за которую я приношу свои извинения. Дело в том, что в последнее время меня сильно раздражали судебные преследования. Когда прошлой ночью я услышал голоса, доносившиеся с территории храма, то пошел посмотреть, в чем дело. Увидев, что Ваша светлость стоит со своими помощниками под колоколом, я поддался искушению проучить вас и вышиб каменную подпорку. Потом я кинулся в особняк, чтобы послать своего управляющего и слуг выручить вас. Я еще тогда решил извиниться перед вами и сказать, что принял вас за грабителей. Но, добежав до железной двери, соединяющей храм с домом, я с ужасом обнаружил, что она захлопнута. Боясь, как бы вы не задохнулись под колоколом, я рванулся к главным воротам храма, чтобы вернуться в особняк через улицу. Но на наружной лестнице меня сбил с ног этот головорез. Придя в себя, я со всех ног побежал домой. Там я приказал управляющему немедленно вызволить Вашу светлость. Сам же я на минуту задержался, чтобы положить мазь на рану на голове. Когда же в моей спальне появились вы в… несколько непривычном виде, я принял вас за очередного бандита, пытающегося угрожать мне. Вот и вся правда… Повторяю, что глубоко сожалею о той мальчишеской выходке, которая могла бы кончиться страшной трагедией. Я с радостью приму наказание, которое предписывает закон.

— Что ж, — безразличным тоном заключил судья, — я рад, что ты наконец признался.

Старший писец начал читать вслух признание Линь Фаня. Судья Ди, казалось, утратил всякий интерес к происходящему. Он откинулся на спинку стула и лениво поглаживал бакенбарды. Когда писец закончил чтение, судья для проформы задал вопрос:

— Ты подтверждаешь, что твое признание изложено верно?

— Подтверждаю! — без колебаний ответил Линь Фань. Начальник стражи передал ему свиток, и он поставил на нем отпечаток пальца.

Вдруг судья резко подался вперед.

— Линь Фань, Линь Фань! — страшным голосом проговорил он. — Много лет ты скрывался от закона, но теперь закон настиг тебя, и ты умрешь! Только что ты подписал себе смертный приговор.

Да, ты знал, что покушение наказывается восемьюдесятью ударами бамбуковых палок, и надеялся подкупить стражей, чтобы эти удары были полегче. А потом, в провинциальном суде, за тебя постояли бы влиятельные друзья, и ты бы отделался большим штрафом.

Так вот, я, вершитель правосудия, заявляю, что ты никогда не предстанешь перед провинциальным судом! Твоя голова, Линь Фань, упадет на месте казни за южными воротами Пуяна!

Линь Фань поднял голову и в недоумении уставился на судью.

— Закон гласит, — продолжал тот, — что государственная измена, убийство родителей и преступления против государства караются высшей мерой наказания в одной из наиболее суровых форм. «Преступления против государства» — запомни эти слова, Линь Фань! Ибо в специальном разделе кодекса говорится, что покушение на должностное лицо при исполнении им служебных обязанностей равносильно преступлению против государства. Я готов без колебаний признать, что остаются сомнения на тот счет, увязывал ли составитель законов эти два пункта в одно целое. Но в данном особом случае я, вершитель правосудия, предпочитаю следовать букве закона. Нет более серьезного обвинения, чем обвинение в государственном преступлении, и доклад о нем с курьером направляют непосредственно в столичный суд. Никто не сможет вступиться за тебя. Никто не встанет на пути правосудия, тебя же ожидает позорная казнь. — Судья Ди стукнул молотком по скамье. — Поскольку ты, Линь Фань, добровольно признался в покушении на своего судью, я признаю тебя виновным в государственном преступлении и выношу на рассмотрение властей смертный приговор!

Линь Фань, покачиваясь, встал. Начальник стражи накинул ему на плечи халат, прикрыв его израненную спину. С приговоренным к смерти принято обращаться вежливо.

Вдруг рядом с помостом раздался тихий, но отчетливый голос:

— Линь Фань, взгляни на меня!

Судья Ди наклонился вперед. Там неподвижно стояла госпожа Лян. Казалось, она сбросила бремя лет и на мгновение помолодела.

Линь Фань затрясся, как в ознобе. Он утер кровь с лица. Его погасшие зрачки расширились, губы затряслись, но ни один звук не сорвался с них.

Госпожа Лян медленно подняла руку и обвиняющим жестом показала на Линь Фаня.

— Ты убил, — начала она. — Ты убил своего… — неожиданно ее голос оборвался. Она склонила голову и, стиснув руки, неровным голосом повторила: — Ты убил своего…

Госпожа Лян покачала головой и, обратив заплаканное лицо к Линь Фаню, долго смотрела на него. Вдруг она покачнулась.

Линь Фань подскочил к ней, но стражник опередил его. Он схватил Линь Фаня и скрутил ему руки за спиной. Пока двое стражей оттаскивали его, госпожа Лян лишилась чувств.

Судья Ди опустил молоток на скамью и закрыл заседание.

Через десять дней после этого заседания пуянского суда первый министр Империи беседовал со своими гостями за дружеским обедом в главном зале столичного дворца.

Поздняя осень сменилась зимой. Трехстворчатые двери просторного зала были открыты, чтобы гости могли насладиться видом дворцового сада, где в лунном свете поблескивал лотосовый пруд. У стола стояли бронзовые жаровни, полные раскаленных углей.

Всем обедавшим было за шестьдесят, всех убелила сединами служба. Они сидели за резным столом черного дерева, заставленным редкими яствами в прекрасных фарфоровых блюдах. Прислуживали им двенадцать слуг, всем заправлял дворецкий, следивший, чтобы не пустели тяжелые золотые кубки.

На почетное место министр усадил главу императорского суда — грузного человека приятной наружности с большими седыми бакенбардами. С другой стороны от министра сидел глава Ведомства церемоний — худощавый человек, слегка сутулившийся, сказывалось ежедневное пребывание в Высочайшем Присутствии. Напротив него восседал седобородый великан с проницательным взглядом. Это был императорский цензор Гуан, которого боялись во всей Империи, зная его неподкупность и обостренное чувство справедливости.

Обед приближался к концу, гости не спеша допивали последнюю чашу вина. Деловые вопросы, которые министр собирался обсудить с друзьями, были оставлены, и теперь говорили на самые разные темы.

Перебирая тонкими пальцами серебристую бороду, министр обратился к императорскому судье:

— Скандал с буддийским храмом в Пуяне глубоко потряс Его Императорское Величество. Четыре дня подряд Его Святейшество молил перед троном за свою церковь, но все напрасно. Могу по строжайшему секрету сказать вам, что завтра при дворе будет объявлено об освобождении столичного настоятеля от обязанностей члена Императорского Совета. Одновременно будет указано, что всем буддийским организациям отныне подлежит уплачивать налоги. А это, друзья мои, означает, что буддийская клика перестанет вмешиваться в дела нашей страны!

Императорский судья кивнул:

— Иногда счастливый случай помогает мелкому чиновнику оказать, не ведая того, огромную услугу государству. Уездный судья, некто Ди, поступил, надо сказать, довольно неосмотрительно, избрав мишенью этот большой и богатый монастырь. В ситуации, существовавшей до недавнего времени, буддийская клика сразу встала бы на дыбы, и с этим судьей было бы покончено еще до завершения дела. Но случилось так, что в этот самый день гарнизона в городе не было и разъяренная толпа растерзала монахов. Этот Ди и не подозревает, что счастливое стечение обстоятельств спасло ему карьеру, а может, и жизнь!

— Очень хорошо, судья, — вступил в разговор цензор, — что вы упомянули наместника Ди, это имя мне кое о чем напомнило. На моем столе лежат отчеты о двух других делах, раскрытых этим человеком. Одно — об убийстве с изнасилованием, совершенном бродячим негодяем; дело это простое и в комментариях не нуждается. Второе касается богатого купца из Кантона. Здесь я полностью не согласен с его приговором, который основан на превратном толковании закона. Однако, поскольку отчет подписан вами и вашими коллегами в суде, я полагаю, что тут были особые обстоятельства. Я почел бы за честь, если б вы согласились просветить меня.

Главный судья отставил чашу с вином и сказал с улыбкой:

— Это долгая история, мой друг! Много лет назад я занимал должность младшего судьи в гуандунском провинциальном суде. А председательствовал тогда тот самый презренный Фан, которого обезглавили здесь, в столице, за растрату государственных средств. Я видел, как кантонский купец, дав большую взятку, избежал справедливого наказания за зловещее преступление. Впоследствии он совершил и другие злодеяния, включая убийство девяти человек. Пуянский судья знал, что это дело надо решать поскорее, потому что хорошо представлял себе влияние, которым пользуются богатые кантонские купцы в правительственных кругах. А посему он не пытался выдвинуть против преступника главное обвинение, а заставил злодея сознаться во второстепенном преступлении, которое может быть истолковано как государственное. Нам показалось очень знаменательным, что человек, в течение двадцати лет обманывавший закон, попался на судебную тонкость; и мы единогласно решили поддержать приговор уездного судьи.

— Да, — откликнулся цензор. — Теперь я понимаю. Первым же делом завтра утром подпишу отчет.

Главный церемониймейстер с интересом следил за разговором. Наконец он добавил:

— Я не специалист по судебным делам, но понял, что этот судья Ди разрешил два дела государственной важности. Одно положило конец всевластию буддийской клики, другое ужесточило позицию правительства в отношении кичливых кантонских купцов. Не продвинуть ли его по службе, чтобы его таланты раскрылись на более высоком уровне?

Министр медленно покачал головой.

— Этому судье, — сказал он, — наверное, не больше сорока, впереди у него долгая служба. Он не раз еще сможет доказать свою способность и усердие. Если продвижение по службе приходит слишком поздно, оно вызывает досаду, а если слишком рано, то рождает непомерные амбиции. В интересах государственной службы обеих крайностей следует избегать.

— Полностью согласен, — добавил императорский судья. — Но с другой стороны, этот наместник может быть пожалован каким-нибудь знаком отличия со стороны официальных властей, скажем, для поощрения. Может, главный церемониймейстер подскажет нам, в какой форме это сделать?

Глава Ведомства церемоний отвечал:

— Поскольку Его Императорское Величество лично снизошел до внимания к делу с буддийским храмом, я почту за честь направить завтра прошение Трону о даровании наместнику Пуяна Ди императорской таблички. Надпись, конечно, будет сделана не Августейшей рукой, это будет копия соответствующей фразы, выгравированная на резной дощечке.

— Вот как раз то, — восхищенно воскликнул министр, — что нам нужно! Как тонки ваши суждения в подобных делах!

Главный церемониймейстер позволил себе не скрыть улыбки.

— Обряды и ритуалы, — заметил он, — удерживают в равновесии нашу сложную государственную машину. В течение многих лет я уравновешивал хвалу и хулу, признание и порицание с тем же тщанием, с каким ювелир взвешивает золото. Малейшее отклонение — и чаши весов разошлись бы!

На этом все встали и вышли из-за стола.

Первый министр провел гостей по широкой лестнице к лотосовому пруду.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Двух преступников казнят

за городскими воротами.

Судья Ди склоняет колени

перед императорской табличкой

Две недели провели помощники судьи в тоске и неуверенности, пока наконец из столицы не поступил окончательный вердикт по трем делам.

С того памятного заседания, когда был осужден Линь Фань, судья пребывал в мрачном настроении, молча раздумывая над чем-то, о чем его помощники могли только догадываться. Вместо того чтобы неспешно обсудить с ними дело, как он обычно и поступал, получив признание преступника, судья Ди лишь поблагодарил их за верную службу и сразу же с головой ушел в административные дела.

Особый курьер из столицы прибыл после полудня. Дао Гань, проверявший счета суда присутствия, расписался в уведомлении о получении объемистого конверта и понес его в кабинет судьи.

Там в ожидании судьи Ди сидел советник Хун с какими-то документами на подпись, а также Ма Жун с Цзяо Таем.

Дао Гань показал им конверт с большой печатью императорского суда, потом бросил его на стол, добавив радостно:

— Это окончательное решение по трем нашим делам! Теперь, друзья, судья воспрянет духом!

— Не думаю, — сказал советник, — что нашего судью волнует, утвердят ли высшие инстанции его приговоры по этим делам. Он со мной и словом не обмолвился о том, что гнетет его, но я думаю, здесь что-то личное, он что-то пытается решить для себя.

— Ну, — вставил Ма Жун, — уж я-то знаю одного человека, который сразу воспрянет духом, как только судья огласит окончательный приговор. Это старушка Лян! Конечно, финансовое ведомство отхватит немалую долю владений Линь Фаня, но и то, что отпишут госпоже Лян, сделает ее богатейшей женщиной в округе!

— Она этого заслуживает! — заметил Цзяо Тай. — Мне больно было видеть, как она упала в обморок в самый миг своего торжества! Очевидно, слишком велико было волнение; наверное, последние недели она и с постели-то не вставала.

В этот момент вошел судья Ди, и все поспешно встали. Он отрывисто поздоровался со своими помощниками и вскрыл конверт, который подал ему Хун. Просмотрев содержимое, он объявил:

— Высшие инстанции одобрили мои приговоры по трем основным делам, разбиравшимся здесь. Линь Фаня ждет страшная казнь. По-моему, в его случае можно было бы обойтись и обезглавливанием. Но мы обязаны выполнить решения высших властей.

Затем судья прочел приложение, скрепленное печатью Ведомства Церемоний, Передав документы советнику, судья Ди почтительно поклонился в направлении столицы.

— Высокой чести удостоился наш суд, — сказал он, — Его Величество Император милостиво преподносит нам в дар табличку с гравировкой, воспроизводящей надпись, сделанную им красной кистью. Как только сюда доставят императорский подарок, вы, советник, проследите за тем, чтобы ее поместили на почетное место над помостом в зале суда! — Прервав поток поздравлений, судья продолжал: — Окончательные приговоры я оглашу, как обычно, на особом заседании за два часа до рассвета. Дайте необходимые указания служащим суда, советник, и уведомите начальника гарнизона, что в назначенное время мне понадобится военный конвой, чтобы доставить преступников к месту казни.

Судья задумался и погладил бороду. Потом он вздохнул и открыл книгу финансов, которую ему подал на подпись советник Хун.

Дао Гань дернул советника за рукав. Ма Жун и Цзяо Тай ободряюще кивнули. Советник откашлялся и обратился к судье:

— Нас всех, Ваша светлость, очень интересует дело об убийстве Лян Кэ-фа, совершенном Линь Фанем. Дело официально закрывается завтра утром, быть может, Ваша светлость удостоит нас разъяснений?

Судья Ди оторвался от книги.

— Завтра, сразу после казни преступников, — отрезал он и вновь погрузился в чтение.

На следующее утро, задолго до назначенного часа, к пуянскому суду с темных улиц начал стекаться народ. Плотная толпа терпеливо ждала у ворот.

Наконец стражники распахнули двери, и толпа влилась в зал суда, освещенный десятками огромных свечей, стоявших вдоль стен. В толпе слышались приглушенные разговоры. Многие с опаской поглядывали на великана, неподвижно стоявшего позади начальника стражи. На его широких плечах лежал длинный двуручный меч.

Жители собрались, чтобы услышать окончательные приговоры по трем делам, которые разбирались у них на глазах. Люди постарше пришли с тяжелым сердцем. Они знали, как сурово правительство относится к мятежам, а именно так можно было расценить расправу над монахами. Они боялись, как бы центральные власти не приняли карательных мер в отношении их уезда.

Здание суда наполнилось глубоким звоном большого бронзового гонга. Ширма позади помоста отодвинулась, и появился судья Ди в сопровождении четырех помощников. На плечах у него развевалась багровая мантия, что означало вынесение смертного приговора.

Судья Ди сел и провел перекличку. Затем к помосту подвели Хуан Саня.

Пока он ждал в тюрьме приговора, его раны зарубцевались. Напоследок ему дали поесть жареного мяса, и он, похоже, примирился с судьбой. Когда он упал на колени перед скамьей, судья Ди развернул свиток и громко прочел:

— Преступник Хуан Сань будет обезглавлен на месте казни. Его тело изрубят на куски и отдадут собакам. Голова его будет три дня висеть на городских воротах в назидание другим.

Руки Хуан Саня были связаны за спиной. Стражи повесили ему на грудь белую табличку, на которой большими иероглифами были начертаны его имя, преступление и приговор. Потом его увели.

Главный писец передал судье еще один свиток. Развернув его, судья приказал начальнику стражи:

— Приведи ко мне Его преподобие Достигшего Просветления и сестер Ян.

Начальник стражи вывел вперед старого настоятеля. Тот был в пурпурных одеждах с желтыми швами, указывавшими на его духовный сан. Положив изогнутый краснолаковый посох на пол, он медленно преклонил колени.

Сливу и Бирюзу вывел вперед управляющий судьи Ди. На них были зеленые халаты с длинными развевающимися рукавами, а волосы были завязаны вышитыми шелковыми лентами, как и подобает незамужним женщинам. Толпа с восхищением взирала на красавиц сестер.

Судья Ди провозгласил:

— Объявляю приговор по делу о храме Великой Благодати. Правительство вынесло решение конфисковать всю собственность указанного храма. Все храмовые постройки, за исключением главного и одного из боковых залов, должны быть снесены в течение семи дней со дня оглашения приговора. Его Преподобию Достигшему Просветления разрешается продолжать служение богине вместе с четырьмя монахами. Поскольку в ходе судебного расследования выявлено, что два из шести павильонов указанного храма не были оснащены потайным входом, настоящим объявляется: если женщина понесла во время пребывания в храме, то это произошло лишь благодаря бесконечной милости богини Гуаньинь, и никаких сомнений в законнорожденности ребенка возникать не может.

Четыре слитка золота изъять из сокровищницы храма и передать в качестве вознаграждения девице Ян по имени Слива и ее сестре. Судье их родного уезда приказано в графе книги переписи сделать пометку: «Семья Ян имеет заслуги перед государством». Официальным постановлением указанная семья Ян будет в течение пятидесяти лет освобождена от уплаты всех налогов.

Здесь судья замолчал. Поглаживая бороду, он осмотрел собравшихся. Затем, подчеркивая каждое слово, продолжал:

— Правительство Империи с особым возмущением отмечает, что граждане Пуяна посмели посягнуть на прерогативу государства, дерзко напали на двадцать монахов и, зверски убив их, воспрепятствовали осуществлению правосудия. За это вопиющее беззаконие в ответе весь город. Правительство поначалу намеревалось принять серьезные карательные меры. Однако, приняв во внимание особые обстоятельства этого дела и просьбу пуянского наместника проявить сдержанность, правительство постановило, что в данном случае в качестве исключения милосердие возобладает над справедливостью. Правительство ограничивается суровым предостережением.

Толпа принялась робко благодарить, раздались славословия в адрес судьи.

— Тихо! — громовым голосом оборвал их судья и медленно свернул свиток.

Старый настоятель и сестры Ян несколько раз ударились головой в пол в знак благодарности. Затем их увели.

Судья Ди подал знак начальнику стражи. Двое стражников подвели к помосту Линь Фаня. За время пребывания в тюрьме он заметно постарел, осунулся, его маленькие глазки еще сильнее запали. Увидев багровую мантию на плечах судьи Ди, а также грозного палача, он затрясся так сильно, что стражникам пришлось помочь ему опуститься на колени.

Запахнув рукава, судья Ди распрямил спину и медленно прочел:

— Преступник Линь Фань признан виновным в совершении государственного преступления, за что закон предусматривает исключительную меру наказания в одной из наиболее суровых форм. Посему указанный преступник Линь будет казнен путем четвертования.

Линь Фань издал хриплый крик и грохнулся на пол. Пока начальник стражи приводил его в сознание уксусом, судья продолжал:

— Все движимое и недвижимое имущество указанного преступника Линя, ценные бумаги и вклады конфискуются государством. Когда передача будет завершена, половина означенной собственности отойдет к госпоже Лян, в девичестве Оуян, в качестве компенсации за те беды, которые ее семья испытала по вине преступника Линь Фаня.

Судья Ди прервал чтение и вгляделся в зал. Госпожи Лян не было видно в толпе собравшихся.

— Таков, — заключил он, — окончательный приговор по государственному делу против Линь Фаня. Поскольку преступник умрет, а дому Лян будут выплачены деньги за кровь, то это будет и развязкой дела Лян против Линя.

Он стукнул молотком по скамье и закрыл заседание.

Когда судья пошел с помоста, направляясь в свой кабинет, зал взорвался славословиями, после чего все поспешили выбраться наружу, чтобы сопровождать повозку с осужденными по улицам до места казни.

Открытая тележка, окруженная конными воинами из штаба гарнизона, стояла наготове у главных ворот. Восемь стражей вывели Хуан Саня и Линь Фаня и поставили их рядом на повозку.

— Дорогу, дорогу! — выкрикивали стражи.

Вынесли паланкин судьи Ди, перед которым вышагивали стражники в шеренгах по четыре. Такая же группа шла позади. За ними ехала повозка с приговоренными, окруженная солдатами. Процессия двинулась в путь к северным городским воротам.

По прибытии на место казни судья сошел с паланкина, и начальник гарнизона, сияя начищенными доспехами, провел его к временному помосту, сооруженному за ночь. Судья Ди сел на скамью, а его помощники заняли места по бокам.

Двое подручных палача подвели Хуан Саня и Линь Фаня. Солдаты спешились и образовали вокруг них кольцо; в красном рассветном зареве поблескивали алебарды. Кольцо воинов обступила огромная толпа. Все с трепетом смотрели на четырех мощных полевых быков, стоявших в круге и спокойно жевавших свежескошенную траву, которую подбрасывал животным крестьянин.

По знаку судьи двое подручных палача бросили Хуан Саня на колени. Они сняли с его плеч табличку и ослабили воротник. Палач поднял тяжелый меч и посмотрел на судью. Судья Ди кивнул, и меч обрушился на шею Хуан Саня.

От сильного удара его отбросило в сторону, он зарылся лицом в землю, но голова не полностью отделилась от тела. То ли кость была на редкость крепкая, то ли палач промахнулся. Толпа загудела. Ма Жун шепнул советнику Хуну:

— Бедняга оказался прав! До самого последнего мгновения ему, шельме, не везет!

Двое подручных приподняли Хуан Саня, и на этот раз палач нанес такой свирепый удар, что голова, пролетев в воздухе, бешено завертелась в нескольких метрах от окровавленного тела. Палач подобрал голову и отнес ее к помосту, чтобы судья Ди пометил лоб казненного красной кистью. Затем голову бросили в корзину, чтобы впоследствии прикрепить ее за волосы к городским воротам.

Потом в центр вывели Линь Фаня. Веревки, связывавшие его руки, были перерезаны. Когда Линь Фань заметил четырех быков, он издал пронзительный вопль и вцепился в помощников палача. Но палач схватил его за шиворот и бросил наземь. Подручные привязали к ступням и запястьям приговоренного толстые веревки.

Палач кивнул старому крестьянину. Тот подвел четырех быков к центру. Судья Ди наклонился и шепнул что-то командующему гарнизоном. Командующий рявкнул приказ, и солдаты образовали цепь, чтобы толпе не была видна страшная сцена, которая должна была произойти. Все смотрели на судью, восседавшего на возвышении. На месте казни воцарилась глубокая тишина. Было слышно, как где-то вдалеке прокукарекал петух. Судья кивнул.

Вдруг тишину прорезали дикие крики Линь Фаня, сменившиеся глубокими стонами. Послышался слабый свист, которым крестьяне обычно погоняют быков. Этот звук, всегда вызывающий в памяти безмятежные картины рисовых полей, теперь заставил зрителей содрогнуться от ужаса. Воздух опять огласился воплями Линь Фаня, перемежающимися безумным хохотом. Потом что-то сухо затрещало, будто дерево разламывалось на куски.

Солдаты вернулись на свои места. Собравшиеся увидели, как палач отрубает голову Линь Фаня от изуродованного тела. Он поднес ее судье, который пометил лоб жертвы своей кистью. Позже и эту голову повесили на городских воротах рядом с головой Хуан Саня.

Палач, как и полагается, предложил крестьянину слиток серебра. Но тот лишь плюнул и отказался принять злосчастные деньги, хотя крестьянину редко выпадает такое богатство.

Ударили в гонги; солдаты взяли на караул, и судья покинул помост. Его помощники заметили, что он мертвенно-бледен и на лбу его, несмотря на холодное утро, выступил пот.

Судья Ди взошел на паланкин и отправился в храм Покровителя города, где воскурил благовония и вознес молитвы. Потом он вернулся в присутствие.

Войдя в кабинет, судья застал там четырех помощников, ожидавших его. По знаку судьи советник налил ему чашку горячего чая. Судья не торопясь сделал несколько глотков, и тут дверь распахнулась, и вошел начальник стражи.

— Ваша светлость! — взволнованно сказал он. — Госпожа Лян покончила с собой, приняв яд!

Помощники судьи ахнули, но сам судья, казалось, не удивился. Он велел начальнику, стражи отправиться туда с судебным врачом, чтобы оформить свидетельство о смерти, констатирующее, что госпожа Лян совершила самоубийство, находясь в состоянии помешательства. Затем судья откинулся на спинку стула и бесстрастно произнес:

— Вот так завершилось дело Лян против Линя. Последний потомок рода Линь погиб на месте казни, а единственная уцелевшая женщина из рода Лян убила себя. Почти тридцать лет тянулась семейная вражда — жуткая цепь убийств, насилий, поджогов и гнусного обмана. И вот — конец. Все погибли.

Судья смотрел прямо перед собой. Четверо помощников не сводили с него глаз. Никто не осмеливался заговорить.

Тогда судья продолжил свою речь. Он запахнул рукава и безразличным тоном заговорил:

— Когда я изучал это дело, меня поразило любопытное несоответствие. Мне было известно, что Линь Фань не знает жалости и что госпожа Лян — его главный противник. Я располагал сведениями, что Линь Фань делал все, что мог, чтобы уничтожить ее, но лишь до ее приезда в Пуян. Меня удивило: а почему он не убил ее здесь? До недавнего времени все его головорезы были под боком, он мог запросто убить ее и представить ее смерть как несчастный случай. Он без колебаний убил здесь Лян Кэ-фа, ни секунды не колебался, когда представилась возможность убрать меня и всех вас. Но он и пальцем не тронул госпожу Лян, как только она перебралась в Пуян. Это ставило меня в тупик. Затем нашлась улика — золотой медальон под колоколом.

Поскольку на медальоне было выгравировано «Линь», вы сразу предположили, что его потерял Линь Фань. Но такие медальоны носят под одеждой. Если оборвать шнур, медальон соскользнет за пазуху. Линь Фань не мог потерять его. Раз уж медальон найден на шее скелета, я решил, что он принадлежит убитому. Линь Фань не заметил медальона, потому что он был скрыт под одеждой и обнаружился лишь тогда, когда термиты съели ткань одежды и шнур, на котором он висел. У меня возникло подозрение, что скелет принадлежит не Лян Кэ-фа, а человеку, носящему ту же фамилию, что и убийца. — Судья Ди сделал паузу и быстро допил чай. — Я перечитал свои пометки по делу, — продолжал он, — и нашел еще одно подтверждение тому, что убитый — не Лян Кэ-фа. Внуку госпожи Лян должно было быть около тридцати, когда он приехал в Пуян. Человек, зарегистрированный госпожой Лян под этим именем, действительно был записан как тридцати летний, но стражник сообщил Дао Ганю, что это был юнец, скорее всего лет двадцати.

Тогда я начал подозревать госпожу Лян. Я подумал, что, возможно, это другая женщина, внешне напоминающая старую госпожу и знающая все об этой вражде, женщина, так же сильно ненавидящая Линь Фаня, как и сама госпожа Лян, но которую преступник не хочет или не смеет тронуть. Я вновь изучил записи, что были мне переданы, и попытался отыскать женщину и юношу, способных играть роль госпожи Лян и ее внука. Так я пришел к версии, которая вначале показалась мне совершенно немыслимой, но впоследствии была подтверждена новыми фактами.

Вспомните, в записях говорится, что, после того как Линь Фань изнасиловал госпожу Лян Хуан, его собственная жена исчезла. Все решили, что ее убил Линь Фань. Но улик никаких не было, да и тело так и не нашли. Теперь же я понял, что Линь Фань не убивал ее. Она бросила его. Но при этом она ведь глубоко любила мужа, так глубоко, что смогла простить ему убийство брата и смерть отца. Ибо жена следует за мужем и подчиняется ему. Но когда муж воспылал страстью к невестке, любовь сменилась ненавистью, страшной ненавистью женщины, которой пренебрегли.

Она решилась бросить мужа и мстить ему, и вполне естественно, что она опять сблизилась с матерью, старой госпожой Лян, предложив ей помощь в изобличении Линь Фаня. Оставив мужа, госпожа Лян уже нанесла ему жестокий удар. Потому что, друзья мои, как это ни странно звучит, Линь Фань нежно любил свою жену. И его страсть к госпоже Лян Хун была лишь злой прихотью, не отразившейся на чувствах к жене, которые хоть как-то смягчали его жестокую, бесчеловечную натуру.

Потеряв жену, Линь Фань оказался полностью подчинен самым темным сторонам своей натуры; преследования семьи Лян стали еще более жестокими. В конце концов он настиг их всех в старой крепости. Там они и погибли, включая старую госпожу Лян и ее внука Лян Кэ-фа.

Дао Гань сказал что-то, но судья поднял руку и повел рассказ дальше:

— Госпожа Линь продолжала дело своей матери. Ей было нетрудно выдавать себя за старую госпожу, ведь у той не было от нее секретов, да и все разговоры-то были только о семье Лян. Предполагаю, что было еще и внешнее сходство: дочери нужно было только казаться старше своих лет. Более того, ожидая новых нападений со стороны Линь Фаня, мать, перед тем как отправиться в убежище, передала ей на хранение все документы, касавшиеся семейной вражды.

Скорее всего, госпожа Линь через некоторое время сообщила Линь Фаню, кем она является на самом деле. Этот удар был для него сильнее первого: его жена не погибла — она бросила его и объявила своим заклятым врагом! Он был не в состоянии разоблачить ее: может ли человек, в котором еще сохранились остатки гордости, признать, что его собственная жена выдвигает против него обвинения. Кроме того, он любил ее. Ему оставалось лишь скрываться от нее. Так он бежал сюда, в Пуян, а когда преследование продолжилось и здесь, решил перебраться куда-нибудь еще.

— Госпожа Линь раскрыла ему правду о себе, но солгала о юноше, бывшем с ней. Она сказала Линь Фаню, что это Лян Кэ-фа. Здесь эта беспросветная история принимает невероятный по своей жестокости оборот. Ложь госпожи Линь становится частью страшного замысла, холодного и безжалостного, а потому еще более отвратительного, чем все злодейства Линь Фаня. Ведь этот юноша был сыном ее от Линь Фаня!

Все помощники сразу заголосили, но судья поднял руку, и они умолкли.

— Когда Линь Фань изнасиловал госпожу Лян Хун, он не знал, что его жена, в свою очередь, после стольких лет бесплодия беременна. Не стану утверждать, друзья мои, что мне известны глубины женской души. Но все же мне кажется, что уход Линь Фаня к другой женщине в тот миг, который госпожа Линь считала вершиной своего брака, породил эту безумную, страшную ненависть. Я говорю «безумную», потому что женщина жертвовала сыном ради того, чтобы, изобличив Линь Фаня, нанести ему последний, сокрушительный удар. Тогда бы она открыла ему, что он убил своего сына.

Вне всякого сомнения, госпожа Линь, выдавая себя за старую госпожу Лян, убедила своего сына, что он Лян Кэ-фа, сказав ему, например, что их детьми подменили, — она хотела уберечь его от отцовских притязаний Линь Фаня. Но она надела ему на шею медальон, который ее муж Линь Фань подарил ей в день свадьбы.

Я рассказываю вам эту мрачную историю в том виде, в каком она мне представилась во время допроса Линь Фаня. До этого были лишь зыбкие предположения. Первым подтверждением была реакция Линь Фаня на медальон; преступник чуть было не признался, что безделушка принадлежит его жене. Вторым и окончательным подтверждением стала патетическая сцена, длившаяся несколько мгновений, когда муж и жена стояли друг против друга перед помостом. Это был миг торжества госпожи Линь; цель, к которой она стремилась всеми силами, была достигнута: ее муж был сокрушен, его ждала казнь. Пришло время нанести ему удар, от которого он бы уже не оправился. Обвиняющим жестом она указала на Линь Фаня и начала: «Ты убил своего сына». Когда она увидела Линь Фаня, окровавленного, униженного, вся ее ненависть к нему пропала: перед ней стоял муж, которого она когда-то любила. От наплыва чувств она пошатнулась, Линь Фань бросился к ней. Не для того, чтобы напасть, как показалось стражнику и всем остальным. Я видел выражение его глаз, я уверен, что он хотел поддержать ее, не дать упасть на каменный пол.

Вот и все. Теперь вы понимаете, в каком положении я оказался еще до слушания Линь Фаня. Я арестовал его и должен был осудить очень быстро, не используя обвинения в убийстве сына. Потребовались бы месяцы, чтобы доказать, что под именем Лян скрывалась госпожа Линь. Поэтому пришлось расставить Линь Фаню ловушку и заставить его сознаться в покушении на нас.

Но его признание не разрешило всех моих затруднений. Центральные власти наверняка отписали бы большую часть конфискованной собственности Линь Фаня предполагаемой госпоже Лян. Я не мог позволить самозваной госпоже присвоить богатства, по праву принадлежащие государству. Я ждал, что она предпримет, ведь она должна была подозревать, что правда мне известна, особенно после того, как я начал выспрашивать подробности бегства из подожженного укрытия. Но она все не являлась, и я уже подумал, что должен действовать против нее в судебном порядке. И потом все разрешилось само собой. Госпожа Линь покончила с собой. Но она не сделала этого сразу, потому что хотела умереть в один день и час со своим мужем. Теперь же пусть ее судит Небо.

В комнате воцарилась глубокая тишина. Судья Ди содрогнулся. Закутавшись поплотнее в халат, он заметил:

— Зима идет: похолодало, чувствуете? Когда пойдете к себе, советник, скажите слугам, чтобы поставили сюда жаровню…

Помощники вышли, судья поднялся. Он подошел к столику с зеркалом и снял шапочку с отглаженными крыльями. В зеркале отразилось худое, изможденное лицо.

Судья машинально сложил шапочку и убрал ее в выдвижной ящик под зеркалом. Он надел домашний головной убор и, заложив руки за спину, принялся ходить взад-вперед по комнате. Он мучительно пытался собраться с мыслями. Но стоило ему отвлечься от ужасов только что рассказанной истории, как перед глазами вставали изувеченные тела двадцати монахов, в ушах звенел безумный хохот раздираемого на части Линь Фаня. В смятении судья спрашивал себя, как могут быть Святым Небесам угодны такие невыносимые страдания и потоки крови. Терзаемый сомнениями, он неподвижно стоял у стола, закрыв лицо руками.

Когда он опустил руки, взгляд его упал на письмо из Ведомства церемоний. Судья печально вздохнул: он вспомнил, что должен еще проверить, установлена ли на должное место табличка.

Он отодвинул ширму, разделявшую кабинет и зал заседаний. Пройдя через помост, судья спустился в зал и обернулся.

Он увидел скамью, покрытую алой материей, и свое пустое кресло. За ним стояла ширма, на которой был вышит большой единорог — символ проницательности. Когда же он взглянул выше, то увидел на стене, поверх балдахина над помостом, висящую горизонтально табличку с Высочайшими Словами. Слова эти глубоко тронули судью. Он опустился на каменные плиты и еще долго стоял на коленях один, в холодном пустом зале, повторяя простую искреннюю молитву.

А высоко над ним в лучах утреннего солнца, пробивавшихся через окна, сияли четыре позолоченных иероглифа, гравированная копия безупречного императорского почерка:

«ПРАВОСУДИЕ

ПРЕВЫШЕ

ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ

ЖИЗНИ».