Солнценосец

***

- Скажи нам свое имя, девочка, - попросил Клавдий.

Скорчившееся на стуле создание шумно высморкалось и показало всем язык.

- Имя! - прикрикнул Галлард и ухнул по столу кулаком. Квази вздрогнула от неожиданности. Пойманная преступница насупилась и повернулась к допрашивающим боком.

Худая, с выпирающими сквозь тонкую одежку ребрами, чумазая после путешествия по пыльным вентиляционным трубам, с порезами на ладонях и приличным оттеком под левой щекой, девочка оказалась крепким орешком.

Ее нашли возле цепи, соединяющей Стальную Сотню с колокольней. Воришка прикармливала голубей пшеном. Птицы мельтешили, создавая животный барьер, за которым пряталась девчушка. Рыцари вернулись в скверном настроении, измазанные пометом, с торчащими из сочленений перьями. Воришке заехали по лицу, но даже тогда верткая девчонка не оставила попыток вырваться. Будучи оглушенной, она умудрилась заклинить подвижные части доспеха обидчику и украсть кошель у Галларда.

Охранники жаждали пролить кровь. Новоиспеченный епископ не спешил идти у них на поводу.

- Тебя зовут Юлиана, так? - участливо спросил Клавдий, - склонив голову на бок. - Можешь смело говорить, я не дам тебя в обиду этим людям.

Молчание.

- Юлиана приказала тебе похитить мощи?

Епископ коснулся свернутой в узел ткани с костьми и черепом святого.

- Зачем вообще им сдались черепки? - спросил Лотт

- Святые мощи открывают Места Силы, - объяснила Квази. Им разрешили присутствовать при допросе, чем Лотт не преминул воспользоваться. - Колодцы магии не вечны. Рано или поздно люди вычерпают энергию до дна. Церковь использует многие реликвии, чтобы подпитывать дары богов. Например, алмазный жезл Урбатория, малахитовое цвет-сердце Даниила-Каменщика.

- Так кости Миротворца своего рода ключ, который отпирает врата?

- Можно сказать и так.

- Так почему бы им не попробовать открыть Место Силы?

- Нельзя открыть сломанный замок, Лотт. То, что ты сделал. Это похоже на закрытие червоточин. Не осталось и следа божьего благословения.

Лотт хмыкнул. Иногда Квази выражалась совсем как имперка.

- Зачем кому-либо воровать кости Климента, пусть и подпитывающие Места Силы?

- Как зачем? - удивилась Квази. - Возможно, один из крупных землевладельцев решил добиться у Церкви милости. Он мог узнать о старом Месте Силы и подпитать его реликвией. Маленькое чудо может принести много пользы для знающих как им воспользоваться. Мощи Священной Империи известны в обоих халифатах. Я точно знаю, Хазиб Работорговец предлагал столько драгоценных камней архигэллиоту, сколько весят все его наложницы в обмен на маленькую толику мощей.

Лотт поджал губы. Внезапно мощи оказались самым ценным товаром в империи. Таким ценным, что ради него не грех рискнуть жизнью. Это значило, что стоит ждать новых краж.

После нескольких часов не давшего результатов допроса Клавдий сдался.

- Заприте ее в самой мрачной келье собора, - просипел епископ. Утирая пот со лба. - Я еще раз поговорю с тобой дитя. Завтра. И если не получу ответы, отдам инквизиции. Ты знаешь, что они делают с безбожниками, ворующими реликвии?

Девочка показала язык и скорчила умилительную рожицу.

Дети, подумал Лотт, они не знают страха смерти. Они боятся только чудовищ под кроватью, хотя эти твари ничто по сравнению с людьми.

- Как знаешь, - изрек Клавдий.

Он коротко помолился, глядя, как хранители содержимого раки бережно несут мощи на привычное место. Закончив, подозвал подзащитных.

- Ты молодец, Лотт, - похвалил Клавдий. - Оказался поумнее всех стражей разом взятых. Я знал, боги привели меня к тебе не зря.

- Рад услужить, ваше преосвященство.

Клавдий сопроводил их в капеллу Мельхиоровой Сотни. Стража почетного караула чопорно поклонилась им и пропустила внутрь.

Просто удивительно, как быстро способны меняться люди. Еще недавно один из рыцарей с усмешкой и плохо скрытым азартом наблюдал, как Галлард готовится намять бока Лотту. Сейчас этот человек, давно поседевший, с зачерствевшим от прожитых лет и накопленного опыта лицом, говорит ему спасибо и осеняет гало.

- Я слышал, вы хотели узреть доспехи Миротворца, - произнес епископ. - Что ж, это меньшее, чего вы заслуживаете.

Миротворец не был гигантом, каким его изображали на фресках. Вне сомнений - крепким малым, сильным, нечеловечески сильным, но не мифическим полубогом. Лотт встал возле одоспешенного манекена. Они с Климентом примерно одинакового роста, возможно, архигэллиот чуть шире в плечах, но ведь латы всегда можно подогнать под конкретного человека если тот не карлик, конечно.

- Великолепно смотришься, - усмехнулась Квази. - Меч, щит, конь с упряжью и хоть на турнир.

Доспехи покрыли золотом. Было что-то напускное в этом, скрывающее историю. Жидкое золото скрыло царапины и следы выправленных молотом вмятин. Затмило возраст ложным лоском.

Он отстранился от витрины. Не потому что дрогнул от величия. Изображение бывшего оруженосца лорда Кэнсли выглядело таким же ложным, как и позолота. Лотт походил на брата, каким он запомнился перед смертью - повелевающим, безжалостным, высокомерным.

- Будут еще кражи, ваше преосвященство, - предупредил Лотт.

- Вы так думаете?

- Я уверен. Эта малютка не могла быть единственной, кто хочет нажиться.

- Что же, на этот раз мы примем меры.

- Не поможет, - покачал головой Лотт. - Мощи и до этого охранялись лучшими людьми. Воры знают слабые места гораздо лучше тех, кто их имеет. Они на шаг впереди. Будет еще одна попытка.

- Говори, сын мой, - радушно попросил епископ. - Я знаю, ты начал беседу не просто так.

- Мы можем стать полезными, ваше преосвященство. Я разгадал замысел одного вора. Разгадаю следующего. Квази единственная, кто может колдовать. Вместе мы сможем им помешать.

- Ты так говоришь, словно Галлард и его товарищи наивные дураки.

- Они мастера своего дела. Но мыслят слишком поверхностно. Найти, обезвредить, обезглавить. Галлард и подумать не мог, что существуют иные выходы из катакомб.

- Значит, ты хочешь помочь?

- Да. Всем сердцем. И я знаю, что вы поможете мне в ответ.

- Отпустить вас? - догадался первосвященник. Он несколько минут обдумывал его слова, затем вздохнул и махнул рукой, отпуская их. - Я сделаю все, что в моих силах, сын мой.

- Будь готова рвать когти, - сообщил Лотт чародейке.

Они сидели на скамье близ базилики, посвященной Святой Элайзе. Питались монахи в дни торжеств довольно сытно. Лотт приговорил копченную свиную ножку, макая хлеб в тертый хрен и обильно смазывая все это сливками. Со дня свадьбы у Бельвекенов он не ел так много. Жаль, что Кэт не может с ним этого разделить.

- Почему? - сурьмленные брови восточной красавицы изогнулись дугой.

- Епископ не станет нас вешать. Но и вытаскивать из петли не будет. Клавдий отдаст нас Псам Господним при первом удобном случае, чтобы те устроили показательный суд с проверками на нашу одержимость. А это значит опрыскивание освященной водой и привязывание к колесу с последующим утоплением. Первое освежает, а вот от второго хочется наложить в штаны. А я не люблю, когда в штанах есть что-то еще кроме моей задницы.

- Но зачем ты просил дать полномочия...

- Нам нужна свобода. За нами наблюдают. Пусть и не так усиленно, как за мощами. Я видел взгляды служек и монахов. Они боятся нас. Поэтому стерегут усердно. Сейчас, с этой заварушкой самый подходящий момент. Сегодня ночью будь готова.

- Нет, - внезапно заявила неверная. - Так нельзя.

- Еще как можно. Вскоре увидишь.

- Мы должны помочь им. Ты обещал.

- Я врал. Я много вру. Ты отвратительно выглядишь, Твои груди маленькие. Я на них никогда не пялюсь.

Она не рассмеялась. Возможно, в халифате совсем туго с юмором, возможно, Лотт чего-то не понял.

- Ты обещал ей стать другим.

Лотт почувствовал, как незримая петля стягивает шею, душит и не пускает в те места, где он обитал прежде. Раздолье без обязанностей, ни мешка с виной, ни котомки ответственности. Путь исправления, будь он не ладен.

- Они справятся и без нас.

- Ты сам сказал, что наверняка - нет.

Кэт, что ты на это скажешь? Он почти ощутил, как желтоглазая замахивается для пинка.

- Ладно. Хорошо. Отлично. Просто замечательно. Мы проторчим здесь до тех пор, пока идиоты-стражи не соберут свое приданое и не уберутся обратно в Солнцеград. А теперь принеси мне коврижек. Только они смогут поднять настроение в плохой день.

Квази отвесила шутливый поклон и отправилась на поиски сладостей.

Лотт раздраженно постучал пальцами по спинке лавочки. Взглянул на статую святой.

Все четыре ипостаси покровительницы юродивых и умалишенных корчились от боли, принимая муки своих протеже. Кажется, скоро Лотт тоже к ним присоединится. Оставаться здесь дольше дня - безумие. Лотт это знал. Должна понимать и Квази. Ее не спасут никакие грамоты. Инквизиции наплевать на политику, если враг обнаружен внутри страны. И все-таки неверная взялась играть роль совести. Возможно, опасалась, что его душа не выдержит еще одного грешка и сорвется с насиженного места. Как бы то ни было, планы менялись не в лучшую сторону. Что ж, придется импровизировать.

Весь оставшийся день он посвятил только себе. С удовольствием уплел принесенные коврижки в меду, соскоблил жесткую щетину с подбородка и щек острым гребнем. Монашек-цирюльник постриг отросшие космы, почти придав Лотту нормальный облик.

Напряжение в Соборе Тысячи Мечей росло с каждым часом. Чернецы шептались по углам, нервно поглядывая в сторону крипт. Редкие горожане выглядывали из-за закрытых ворот в надежде узнать утаиваемую новость и разнести сплетню по округе. Плотники тихо сквернословили, вставляя новые стекла в капеллы. Галлард отсылал людей узнать у священников любую информацию о готовящейся краже. Лотт насчитал троих рыцарей. Увальни громыхали железом по каменным плитам с важными минами. Они опросили первосвященников в Золотой и Серебряной Сотне. Затем переключились на давших обеты в капелле Оловянной Сотни. К полднику порядком уставшие стражи беседовали с провинившимися иноками, запертыми в подземных дормиториях Бронзовой Сотни.

Лотт долго думал, чем может провиниться монах, постящийся, молящийся, отдавший жизнь на услужение Гэллосу в четырех стенах, но кроме очевидного рукоблудства ничего в голову не пришло.

Латунную Сотню, с пустыми покоями инквизиторов рыцари проигнорировали.

Стражи долго допрашивали монашка в Свинцовой Сотне. Черепа воинов Столетней Войны пялились на происходящее пустыми буркалами. Время сточило края, известка обелила кость, выступающую из стен. Монашек, принадлежавший к ордену Угодных Богам, ютился в огромной зале в полном одиночестве. Видимо, самопожертвование не входило в число самых популярных поступков в Церкви.

Под вечер рыцари добрались до агапитов, занявших северную часть собора, называемую Электрумной Сотней. Медники качали головами и разводили руками. Лотт предположил, что они отсылают рыцарей к Зароку. Хотя вариант "ничего полезного не можем сообщить" тоже казался приемлемым.

Лотт обратил внимание на мнущуюся у ворот дородную кумушку, обернувшую голову в черный плат. Такие очень профессионально выполняют роль плакальщиц на похоронах, отрабатывая поддельными слезами каждый пфенниг.

Женщина стояла как неприкаянная и монотонно подзывала к себе монахов, не обращавших на нее никакого внимания. Наконец, она заметила самого Лотта. Заломила руки и, опустившись на колени, заголосила самым печальным голосом из своего арсенала.

Лотт скривился. Усилием воли не дал рукам зажать уши. Плакальщица не унималась и он сдался. Пересилив естество, подошел к разошедшейся не на шутку бабенке.

- На что нас покинулиии...

- Заткнись.

Тетка опешила от такой наглости. Застыла с открытым от удивления ртом и моргала как корова на дойке. В ее мозгу боролись две мысли - начать глупую свару с обидчиком или попытаться извлечь выгоду хоть от кого-то. Последнее победило. Плакальщица произнесла:

- Впусти, добрый человек. Впусти ради Климента Миротворца. Алланой заклинаю...

- С чего мне это делать?

- Я должна быть там, - женщина протянула руки сквозь решетки, указывая на вход в крипты. - Должна провести в последний путь Меллу, Кассю и Поллука.

- Ты их знала?

- Конечно знала, - подбоченилась плакальщица. - Как саму себя. Почти родня.

- Врешь, злыдня! - закричала бабка в дальнем конце толпы.

- А вот и нет, - обиделась плакальщица.

- Имена переврала, - упорствовала бабка. - Меллиной девку-то звали. Двое ребятишек у той было. Кассий и Полька. Впусти меня, сынок. Я их в детстве грудью подкармливала. Денег она хочет за отпевание, вот и все. Всем известно, что за мучеников церковь платит золотом.

- Ах ты, зараза, - женщина плюнула, но слюна до бабки не долетела, осев на ком-то из мещан.

Толпа загомонила. Люди недоумевали, почему их не пускают в церковь припасть губами к хрустальной раке. Почему праздник, которого ждали целый год, не продолжается? Почему в них плюют? Кто из сварливых баб прав? Задние ряды поддерживали старуху, передние дерзкую плакальщицу. У большинства просто чесались кулаки. Монахи хмуро наблюдали за назревающей потасовкой, но вмешиваться не торопились.

- Впусти, парниша, - напирающий люд прижал плакальщицу к решетке. - Я отмолю, отгорюю. Все как полагается. Не впервой.

В нем росло беспокойство. Факты не складывались в единое целое. Лотт что-то упустил из поля зрения. Очень важное.

Плакальщица схватила его руку, в надежде удержать:

- Я отплачу, - задорно провела языком по губам. - Не пожалеешь.

- Как, говоришь, у Меллы деток зовут? - Лотт не обратил внимания на зажатое в решетке рябое лицо отчаянно подмигивающей бабы, неумело пытающейся соблазнить его.

- Кассий и Полька, - выпалила плакальщица. Разнимать толпу уже спешили монахи. - Эмм, нет. Кассий и Поллук. Да! Так их зовут.

Лотт рванул в сторону кладбища.

- Стой, - крикнула вслед плакальщица, идя на последнюю уступку. - Поделим деньги пополам. Стой! Ладно, я возьму лишь треть!

Лотт перепрыгнул через аккуратно подстриженный можжевеловый куст. Сбежал по ступенькам на первый уровень крипт. Два женоподобных ангела, "одетых" в пошедшую трещинами белую краску скорбно приветствовали всех, кто желал воочию убедиться, что все люди смертны.

Галлард сидел в небольшой комнатушке среди трав и окаменевшей травы для курений. Завидев Лотта, скривился. Видимо понял - хороших новостей не будет.

- Ну-с-с, - протянул.

- Бальзамировщик.

Лотт пробежал мимо Родриго и Вильяма, решающих отсалютовать ему или насадить на пику.

Прошло довольно много времени. Он мог опоздать. Он мог ошибаться, в конце концов. Галлард подумает, что епископ держит при себе полного идиота. Хотя и сейчас он для стражей реликвария еще та заноза в заднице. Риск стоил свеч. Лотт выиграет день, а значит - целую вечность для планирования побега.

Покойницкая смердела гниющими внутренностями. Ладан и лаванда не разгоняли вонь, а нагнетали ее тяжелым запахом благовоний. Меллу успели заштопать. Бальзамирование придавало коже янтарный оттенок. Лотт отвел взгляд от обнаженного, словно обмакнутого в карамели тела. Один из мальчиков был вскрыт. Внутренности не успели вынести. Именно ведро с ними наполняло комнату удушающими миазмами. Место желудка, печени, почек, легких и сердца заняла сухая солома, чебрец и полынь, вытягивающие влагу из усопшего. Из горла мальчика тянулось что-то синее и очень длинное, но Лотт не горел желанием подойти поближе и удостовериться наверняка.

Четвертый стол был занят горбуном. Старичка положили на бок. Казалось, что его мышцы сведены жуткой судорогой продолжительностью в жизнь. Старик всхрапнул и почесал нос.

Женщина, до этого занимавшая его место, пропала.

Лотт выразительно посмотрел на Галларда. Тот выразительно посмотрел на своих подчиненных. Те с ненавистью на пускающего пузыри горбуна. Праздник Святого Климента в этом году запомнится им надолго.

Покойницкая имела еще один выход. Приготовленные к последнему пути тела спускали по наклонной поверхности на специальный стол в нижних криптах. В обход стражи и жилых помещений. Но оставался еще один вопрос - как, падальщик ее пожри, тать собиралась отсюда выйти?!

В свете факелов крипты, заполненные мертвецами, выглядели еще мрачнее. Полутени ложились на посмертные маски, и монахи превращались в демонов. Лишенные мускулов и кожаной обертки черепа скалились безумными улыбками, а треск горящего древка факела напоминал зажигательный танец костяшек.

Вдалеке заскрежетал отодвигаемый засов. Они бросились на звук.

Меж двух мумий, прикованных цепями к опорным колоннам, подобно распятым язычниками мученикам на заре становления веры в Гэллоса и Аллану, находилась решетка, ведущая к сливным водам. Женщина в саване почти протиснулась внутрь. Завидев стражу, попыталась сплавить мощи по канализационным желобам.

Джеймс Галлард проявил сноровку и недюжинную ловкость. Он перехватил руку, держащую мешковину и заломил ее за спину вора. Женщина ойкнула и выронила добычу. Второй страж, голубоглазый блондин с коротким ежом волос, поймал мощи на лету. Развернул, пересчитывая количество ребер и позвонков на столбе. Проверил целостность лопаток и наличие зубов в обеих челюстях. Удовлетворительно кивнул командору.

- Пойдешь с нами, милочка, - любезно сообщил Галлард. - Любишь притворяться мертвой? Скоро узнаешь, каково это на самом деле.

Схема допроса ничем не отличалась от предыдущего. Разве что вопросы задавал Галлард. Женщина разменяла третий десяток. В некоторых прядях уже проскальзывала седина, хотя морщин еще не было. Она честно отвечала на вопросы. Возможно, потому что она не была маленькой девочкой и боялась этих людей. Возможно, предпочитала разговоры пыточным инструментам. Лотт склонялся к третьему варианту. Тать попросту не знала ничего ценного.

- Ваше имя?

- Сибилла.

- Вас послала некая Юлиана?

- Да.

- Что вы о ней знаете?

- Она царица воров.

Лотт зевнул. Время далеко за полночь и представление перестало вызывать интерес после первых минут беседы. Квази давила в себе сонливость, пытаясь вслушиваться в слова Сибиллы, но по неверной было заметно, что она не прочь сменить стул на койку.

- Имена подельников? Где их найти?

- Работаю в одиночку.

- Кто принес заказ?

- Листок оставили под дверью в комнате.

- Что предлагали взамен?

Сибилла назвала сумму. Лотт присвистнул. За такие деньги он мог купить два с половиной княжества Таусширских и епископство на сдачу.

- Ваше имя?

Допрос в очередной раз пошел по кругу. Лотт покинул комнату, тихо притворив за собой дверь. Он пришел к притвору в капелле Мельхиоровой Сотни, где ему выделили местечко и замертво упал на жесткую кровать. Спать хотелось ужасно, но смутное предчувствие не давало покоя. Будоражило так же, как воющие псы накануне чьей-то смерти. Он ворочался, пытаясь заглушить чувство тревоги. Не помогало. С каждой минутой Лотт понимал - кража неминуема.

Он должен брать в охапку Квази и бежать, пока есть такая возможность. Галлард снял всех часовых. Теперь все двадцать стражей находились в криптах. В пяти шагах от реликвария. Смешно сказать, воины церкви опасались воров, двое из которых уже смогли их обхитрить. И одна из них - маленькая девочка.

Последняя попытка, пообещал себе Марш, я скажу то, что думаю, и на этом добрые дела в Бенедиктии заканчиваются.

С такими мыслями он направился к епископу. Клавдий удивил его. Епископ не спал. Он даже и не помышлял о сне. Одиноко сидел в холодной библиотечной зале, изменяя теплому ложу с камином. Смотрел на одоспешенный манекен, словно советуясь с Миротворцем.

Кажется, Лотт недооценил этого человека.

- Не спится? - спросил епископ.

- Да, ваше преосвященство.

- Беспокоишься о мощах?

- Да. Нет. Не совсем.

Лотт глубоко вздохнул, подбирая нужные слова. Епископ участливо ждал. Клавдий достал из кармана пару черных свечей, вставил их в серебряный подсвечник. Поднес к горящему канделябру и подал Лотту. В его углу стало светлее. Будто солнце одарило маленьким нимбом. Марш повертел в руках подсвечник.

Запах воска и лежалой дыни действовал успокаивающе.

- Мне кажется, нас водят за нос, - сказал Лотт. - Один раз, в те времена, когда еще водились деньги, я играл в кости с одним шельмой в Гэстхолле. Он давал мне выигрывать мелкие ставки и когда я уверился в том, что сегодня удача на моей стороне, он оставил меня без гроша.

Голова отяжелела. Лотт поставил светильник на крышку манекена. Протер глаза. Не помогло. Он устал больше, чем казалось с первого взгляда.

- Нам дали знать о месте кражи. О вещи, что должны украсть. Разве что время не указали. Выглядело слишком вызывающе. Слишком очевидно. Понимаете меня?

- Не совсем. Вам плохо? Может, присядете?

Лотт плюхнулся на стул. Клавдий превратился в титаническую фигуру, чьи плечи подпирали своды. Голос звучал словно издалека. Во рту словно поселились сахарные мухи. Лотт продолжил, сглатывая слюну через слово.

- Когда шулер хочет подложить лишнюю карту в свой расклад, он чихает, начинает свару или же, простите, щиплет распутных девок. И делает это так, что игроки обращают внимание на что угодно, кроме его карт. Кто-то отвлекает нас от истинной цели. И мне кажется...

Он никогда бы не подумал, что библиотечный стол будет настолько мягок. Перед глазами возник Клавдий. Епископ зажал нос платком, открывая стекло.

- Просто кивайте, идет? Вам кажется, что сегодня воры совершат настоящую кражу?

Кивок.

Клавдий снял кирасу и шлем. Бережно сложил в корзинку, привязанную веревкой к крюку. Дернул. Корзинка исчезла.

- И предмет кражи - не мощи? Что же? Может, доспехи?

Кивок.

Ножны и меч отправились в долгое путешествие за пределы Собора Тысячи Мечей.

- Вы были отличным подельником, Лотт. Лучшим чем ожидалось. Галлард и в подметки вам не годится. Только благодаря вам мы опередили сроки. И даже не пришлось подсказывать стражам ответы.

- Я... не... понимаю...

Последние части рыцарского доспеха исчезли в ночи. Клавдий встал на уступ и проверил, крепка ли веревка.

- Очень жаль, что не могу взять вас в долю. И вдвойне обидно, что вам придется расплачиваться за мои проделки. Что тут скажешь? Жизнь - игра.

Клавдий пожал плечами и улыбнулся. А затем растворился словно призрак.

Лотт сделал неимоверное усилие и встал. Он сделал целых два шага вперед, перед тем как потерять сознание.

***

- М-м-м, - что-то холодное коснулось его губы.

Лотт разлепил веки. Солнце уже взошло. В библиотеке не было фресок на потолке. Только паутина и восьмилапые ткачи. Скучно и однообразно. Он решил сосредоточиться на чем-то другом.

- Скажите, почему во всех мало-мальски заметных событиях вы принимаете живое участие? - спросил некто таким безразличным тоном, что усмешку в нем заподозрил бы только недалекий человек.

Лотт сосредоточился на том, что сейчас было важнее всего. На языке. Губа опухла, в рот будто напихали железа. Он сплюнул красной вязкой жижей смутно напоминающей слюну.

- Падальффик поври мою дуффу, - прошепелявил. - Ффто фо мной проивоффло?

- Прикусили язык. А до этого надышались дурман-травы от этих свечей.

Лотт запоздало осознал, что до сих пор смотрит в потолок, и повернул голову в сторону звуков. С ним говорил опрятный мужчина средних лет, одетый во все белое. Молочный дублет, опоясал кожаный пояс мелового оттенка, выгодно подчеркивающий снежного окраса брюки и алебастровые остроносые сапоги. Незнакомец изредка бросал в рот засахаренные апельсиновые дольки, перед этим выбирая самые сочные из шкатулки, инкрустированной мелкими топазами, тусклыми бериллами и старым жемчугом.

- Доспехи?

- Исчезли. Забавная история. Некий гробовщик вывез повозку с тремя гробами по приказу самого епископа.

- Это не...

- Настоящий епископ. Мы знаем. - Еще одна долька отправилась в рот. Губы незнакомца, уродливо узкие, покрылись мелкими бесцветными кристалликами. - Настоящий Клавдий нашелся лишь сегодня. Его держали связанным в одном из брошенных дровосеками домов вместе со свитой. Говорят, схожесть феноменальна.

- А воры? - кажется, язык начал его слушаться.

- Их выпустил из келий Лжеклавдий.

Почему он ведет себя так, словно ничего не случилось?

- Не понимаю, ведь в надписи говорилось о Юлиане.

- Вы верите вору на слово? - человек позволил интонации стать вопросительной, хотя всем видом давал понять, как мало его заботит вся ситуация около мощей и как много - шкатулка со сладостями.

- Их найдут?

Подвижность медленно возвращалась в тело. Теперь Лотт точно знал, что к его губе приложен лед. И то, что он лежит на чьих-то коленях.

- Может да, может нет. Еще из города выезжали повозки с матерью и дочкой. Старым пьяницей и турнепсом. С немым крысоловом и его дохлым заработком. Из разных ворот. Сир Галлард выслал погоню, но все дороги пусты. Если бы пропали мощи, люди рвали и метали. Подозревали каждого встречного. Их бы нашли быстро. И других, на них похожих. Всех, вызывающих подозрение. И растерзали на месте. А так - украдены старые доспехи. Вот и все.

- Зачем?

- Знает только заказчик. Пропавшие доспехи, конечно, прискорбная новость. Но она меркнет по сравнению с неким Лоттаром Маршем, разрывающим тварей преисподней с такой легкостью, будто сам является оным.

- Кто вы?

Человек улыбнулся. Вышла жабья ухмылка.

- Я думаю, вы догадались.

Лотт отодвинул лед от губы. Повернул голову. Квази не шел новый наряд. Суконный платок спрятал роскошные кудри, сутана скрыла заманчивые формы. Скарабей исчез под слоями монашеского одеяния. Его место занял другой символ.

- Не бойся, Лотт, - сказала чародейка. - Все будет хорошо.

Он бы с ней поспорил насчет этого.

На белом сукне сутаны ярко-красным бельмом застыл остроухий зверь. Псы Господни. Белые. Инквизиторы. Интересно, как долго его станут пытать перед казнью?

Интерлюдия

Цена

Следы, тянущиеся за колеей, ясно давали понять - люди проигрывают гонку со смертью. Три твари. Самая крупная чуть отставала, но всадник был уверен, что в стороне не останется. След от колеса еще не застыл в дорожной жиже. Погоня отставала часа на три, может быть и на все четыре.

Он вытянул из кожаной сумки письмо с печатью архигэллиота. Еще раз перечитал. Нужно спешить. Крайне важно присутствовать при этом. Не только для него. Речь о тысячах жизней.

Сгнившая веревка стянула шею. Сломанное у древка аурийское копье уткнулось в живот, холодя кожу.

Они выбрали свою судьбу. Он не обязан этого делать. Еще можно повернуть назад и следовать плану.

Закованный в латы путник двинул шпорами в бока лошади, задавая быстрый темп.

Трава местами выгорела. Осень превратила дерн в хрусткую соломку телесного цвета. Юго-восточный ветер трепал отросшую за время службы вороную гриву коня, словно хотел уберечь от таящейся впереди опасности и заставить повернуть назад.

Он бросил взгляд на далекий океан. Казалось, Крылья раздвигают Пенную Бухту и вот-вот из тверди вырвется серафим в ореоле божественного света. Отвесные, словно кто-то сделал гладкий сруб невидимым топором, скалы были испещрены незамысловатым рисунком. Само по себе непримечательное зрелище. Если не оценивать масштаб.

Каждое перо размером превышало крепостные стены Солнцеграда. Чтобы высечь такой узор вдоль всего залива по обоим берегам ушли бы века. Не говоря уж о сотнях сорвавшихся вниз каменщиков. Достояние Мертвого Царства, реликт Эры Забытых.

Он смотрел, как волны бьются о Крылья, орошая их мокрой солью, омывая и подтачивая. Ему нравилось представлять себя таким же узником плоти, рвущимся к долгожданной свободе.

Заброшенная дорога часто виляла между окруженными сухостоем острыми валунами. Приходилось осторожничать, чтобы лошадь не ранила ногу, подвернись на пути такое добро.

Солнце грело знатно. Казалось, нагрудник накален добела. Он откупорил бурдюк с теплой водой, смешанной с уксусом, и смочил горло. Редкостная дрянь. Он пожалел, что не взял с собой вина.

Колея завиляла из стороны в сторону. Плохой знак. Он до конца верил, что им повезет.

Конь заржал от удара пятками и бросился вскачь.

... Фургон наскочил на камень и одна из осей надломилась. Хозяин дико махал стулом, пытаясь отогнать тварей от себя и родных. Женщина сидела внутри повозки и кричала. Мальчик лет восьми, чинивший колесо, громко плакал.

Семилап и гнилозуб. Плохо дело.

Всадник выскочил вперед, перекрывая дорогу падальщикам. Вытянул шестопер из петли в седле. Семилап получил по голове и распластался на земле. Гнилозубу повезло больше. Тварь выбила его из седла. Когти противно заскребли по металлу. Шлем, секунду назад спасший жизнь, теперь мешал обзору.

Гнилозуб грыз левую ногу, пытаясь подобраться к любимому лакомству. Он ударил падальщика кулаком. Оттолкнул визжащее тело свободной ногой. Попытался подняться на четвереньки. Слишком тяжело. Чертовы железки.

Внезапно перед ним вырос семилап во всей красе. Раздвоенный, словно разрубленный пополам, череп с глазами-лепестками по краям почти вплотную приблизился к лицу.

Тварь нагнула голову как пес, принюхиваясь к жертве. Фыркнула и попятилась.

Она знала, что воин ей не по зубам.

Рыцарь вслепую нащупал шестопер. С уханьем бросил в ворчащих падальщиков. Удивительно, но сработало. Твари обратились в бегство, рыча и хватая друг друга зубами от бессильной ярости.

Проклятая лямка больно впилась в кадык. Он достал кинжал из ножен и срезал ремень. Снял шлем и повел головой, прислушиваясь к ощущениям. Ничего не сломано. Возможно, в этот раз обойдется синяком на затылке.

- Спасибо вам!

Он повернул голову и увидел трясущегося мужчину, так и не отложившего стул. Мальчик все еще плакал. Женщина все еще кричала.

- Вас не ранили?

- Нет, - мужчина помог ему подняться. Подал шестопер. Нагнулся за кинжалом. - Вино есть?

- Конечно. Мальрик, принеси.

Мальчик не тронулся с места. Мужчина прикрикнул:

- Мальрик! Живо вина господину!

Мальчик повиновался. Из фургона раздались тихие голоса и лязг посуды.

- Меня зовут Дейвин, сир, - мужчина неумело согнулся в поклоне. Почесал макушку. Увидел забытый в пылу боя щит, решил подать и его.

Нагнулся и ойкнул, увидев девственно чистое дерево, окрашенное черной краской без отличий и геральдических крестов с полосами, свойственных высокородным.

- Вы один из безликих?

- Был им.

Дейвин подал ему щит. Подошел к повозке и вновь почесал макушку, глядя на защемленное в каменной ложбинке колесо.

- Мы переезжаем, - мужчина теребил в руках кинжал, словно пытался подсчитать его стоимость на ощупь. - Решили пожить вдали от... - он указал направление, в котором скрылись падальщики. - ... всего этого. Хватит, натерпелись.

Безликий понимал. Жизнь вблизи Приграничья бедна и опасна.

Женщина громко застонала, и Дейвин обеспокоенно заглянул внутрь. Успокаивающе прошептал нежности, которые мужья говорят любимым женам.

Рыцарь оглядел повозку. Неплохая. Для долгого пути. Вместительная. Мул ухожен и накормлен.

- Знаю, глупо было выбирать старую дорогу, - Дейвин вернулся к нему с кувшином вина. - Мертвые Земли близко. Но поймите, моя жена... Мы ждем ребенка. Начались роды, и я хотел сделать как лучше. Чтобы дитя пришло в мир под крышей. Я решился на такой риск только ради нее!

Безликий осушил кувшин. Вино оказалось молодым и кислым, но утоляло жажду лучше дрянной воды.

Как сказать тяжелые слова и не ранить? Он знал, что мужчина рискнул всем, чтобы принести счастье своей семье, но цена за это может оказаться слишком высокой. Нет таких слов, чтобы его утешить. Только правда, пусть и горькая.

Дейвин и Мальрик сняли колесо и пытались заменить ось. Отец прикрикивал на сына, отчего дело шло очень медленно.

Безликий заглянул в повозку. Жена Дейвина закусила палочку и тужилась. У ее ног лежали простыни. Очередные схватки заставили ее закричать так громко, что, казалось, само солнце дрогнуло и начало скатываться к окоему.

- Они вернутся вечером, - сказал он. - Я видел три цепочки следов. С ними есть хрящевик, я уверен в этом. Вам нужно уходить. Немедленно.

- Да. Я понимаю. Как только починим колесо...

- Нет. Не понимаешь. Их слишком много и они голодны.

- Осталось совсем чуть-чуть.

Этот человек не хотел слышать. Безликий отвел его в сторону. Заставил смотреть в глаза.

- Я не смогу спасти вас от них. Падальщики сильнее. Они убьют тебя, твою жену, твоих детей. Брось повозку. Седлай лошадей и увози сына.

- Но вещи... в них вся наша жизнь.

- Не теряй времени.

- Моя жена скоро разродится. Мы успеем.

- Твоя жена обречена. Она не сможет держаться в седле. Милосерднее будет ее убить. Уезжайте с сыном сейчас же.

Дейвис отшатнулся от него как от чумного.

- Я ее не брошу!

- Ты умрешь.

- Должен быть выход. Мы справимся.

Безликий перестал обращать на него внимание. Он потратил столько времени на безголового дурня не просто так. Он сделает то, что должно, пока еще можно что-то исправить.

Безликий подошел к мулу и начал выпрягать из телеги.

- Что ты делаешь?!

- Я посажу мальчика на мула и вывезу отсюда с тобой или без тебя.

Вдали тоскливо завыл гнилозуб. Он мог поклясться, что слышит отвратительное трение хрящей друг о друга.

Сбруя отнимала драгоценные минуты. Он потянулся к ножнам, чтобы обрезать упряжь, но они оказались пустыми. Безликий запоздало понял, что совершил ошибку.

Резкая боль пронзила правую подмышку. Он вскрикнул, попытался ударить локтем, но кинжал провернули в ране и в глазах потемнело. Храмовник повернул голову.

Дейвис повторил удар, загнав на этот раз лезвие почти по рукоять. Безликий охнул и осел под ноги мулу.

Затуманенным взором посмотрел на своего убийцу.

Рядом с Дейвисом стоял перепуганный сын и тянул его в повозку к матери.

- Мы выберемся, - извиняющимся тоном сообщил Дейвис. - Я впрягу вашу лошадь, и мы сумеем оторваться.

Он открыл рот, чтобы возразить, но чуть не подавился кровью. Дейвис пробил ему легкое. Сплюнул. Красная слюна прилипла к подбородку, медленно сползая вдоль шеи.

- Добей, - прошипел.

Дейвис поспешно снимал с боевого скакуна железо и старался успокоить волнующуюся жену.

- Извините меня, - сказал Дейвис. Он оглянулся, ища признаки падальщиков. - Я не могу позволить вам умереть. Падальщики. Вы же знаете, что они делают с людьми. Они отвлекутся на живого человека, и мы сможем покинуть проклятую дорогу и выбраться к Имперскому Тракту. Простите меня, если сможете.

Дейвис не сказал больше ни слова. Безликий подполз к камню, похожему на наконечник виллийской стрелы, выбрав его в качества изголовья. Он не хотел глупо пялиться в сторону уезжающей телеги.

Пенная Бухта волновалась. Близился шторм, который поднимет холодные воды со дна. Небеса медленно темнели, набухая влагой.

Падальщики приблизились не слышно. Они хотели есть, хотели дать выйти в мир новым тварям. Хрящевик вытянул вперед тонкое жало и скользнул им по горлу храмовника. Скоро они поймут, что их надули. И тогда обратят гнев на других.

Совсем рядом ударила молния. Каменное крошево Крыльев бисером полетело в море.

- Давай серафим, - прохрипел безликий. - Может быть, сегодня нам повезет.

***

Он нашел их на следующий день, ближе к вечеру. Стоял глубокий туман и мокрый воздух нес в себе дух простуды. Доспехи пришлось бросить у обрыва. Без лошади ему придется и так туго. Жаль, они стоили своих денег.

Телегу перевернули на бок. Поклажа лежала на земле. Подойдя, он понял, что вещи в крови.

Дейвину обглодали лицо. Он лежал в груде из трех ковров, гобелена и медной посуды, в руках зажимая бесполезный ларец с золотом. Его жену оттащили в сторону.

Отвратительным комом к горлу подкатила желчь. Даже сейчас, после долгой службы в ордене, безликий не мог остаться спокойным. К такому невозможно привыкнуть.

Он оттащил тело к телеге. Тварь в чреве трупа чавкала, поедая не рожденное дитя. Он раздавил ее сапогом. Живот лопнул, в стороны брызнула вонючая слизь.

Сколько их еще в ней? Двое, трое? А в Дейвосе?

Глупый человек не захотел платить цену в две жизни. Вместо этого он отдал все четыре.

Мальчика падальщики забрали с собой. Увели, как Дикая Флейта уводит за собой очарованных ее песней на край пропасти.

Нужно перестраховаться.

Безликий бросил факел в телегу. Сырое, вымокшее после дождя дерево не спешило загораться. Шипело и фыркало, недовольное ужином.

Не нужно было отвлекаться на них. Его ждет Обитель. Этот парень. Он может спасти всех. Может освободить его.

Телега заполыхала яро, переваривая дерево, превращая тела в пепел.

Ему нужна лошадь. Имперский Тракт еще не близко. Он потерял два дня. Может потерять гораздо больше.

Гнилая веревка сдавила шею. Аурийское копье сковырнуло внутренности. Кинжал неприятно защекотал подмышку.

Мальчик. Он будет страдать. Никто не заслуживает стать колыбелью для падальщика.

Твари не могли уйти далеко. Им нужно высидеть потомство.

Безликий подарит ему быструю смерть. Чего нельзя сказать о падальщиках.

Безликий умрет еще раз. Он прекрасно знал об этом. Но храмовник мог себе позволить маленькую глупость - быть добрым к другим.

Глава 7

Обитель

В дверь постучали, перед тем как войти. Лотт фыркнул. Какая забота об уединении пленника. Интересно, ему дадут развлечься со шлюхой, если попросит?

- Лотт, - Квази сложила руки лодочкой. Чародейка сморщила носик, стараясь не вдыхать кислый запах каюты. Она вошла внутрь. Длиннополое одеяние подмело грязный пол. - Нам так и не представился случай поговорить.

- Это верно, - простодушно ответил он.

- Ты хочешь есть?

- Нет-нет-нет, - Лотт взмахнул руками, всем своим видом протестуя над бесчеловечным предложением. Звякнуло железо. - Пожалуй, откажусь.

Комната качнулась влево. Затем вправо. Таз с желчью зазвякал, катаясь по полу. Лотт с ненавистью следил за путешествием посудины и боролся с очередным приступом морской болезни. Если после смерти он попадет в ад, его запрут на лодке посреди океана.

Путешествие Лотт переносил плохо. Желудок не мог удержать и десятой доли съеденного. Марш не блевал разве что мочеными яблоками, которых на триреме было не так уж и много. За неделю он провонял кислым потом и чем-то настолько мерзостным, что крысы предпочли покинуть борт еще до того как корабль разнесет в щепки, а Лотт не сомневался, что так и будет.

- Я могу снять оковы, если хочешь.

Лотт хотел.

Было очень глупо с его стороны попытаться сбежать от конвоя на корабле. Сейчас он это понимал. Лотт улучил момент, когда стражи отвлеклись, и сиганул за борт, как легендарный герой Ричард Солнцевласый. Этот рыцарь всегда спасался. Разрезал путы припрятанным ножом, уговаривал красивую подругу главаря банды перейти на свою сторону, или же, сказав что-то вроде: "Вы не уйдете от правосудия моего меча!", мог выскочить из последнего окна высокой башни, приземлившись в седло боевого скакуна.

Лотт удрал, как только корабль отчалил от берега. Марш погрузился в воду с головой и заработал руками и ногами, взяв курс к суше. Видимо, тело поняло его приказ буквально. Продержавшись на плаву ровно столько, чтобы сделать пару вдохов, Лотт пошел ко дну.

Матросы спасли ему жизнь, бросив спасительную веревку. Под улюлюканье и задорные шуточки, мокрый, пристыженный и злой то ли на реку, то ли на себя, он второй раз посетил посудину церкви.

Инквизитор, которого Квази представила как Шэддоу, решил преподать урок послушания, посадив беглеца на цепь. Лотт понял, что удрать ему больше не дадут и смирился. Пленник обустроился в просторной каюте, превратив ее в келью. Теперь он видел проплывающие достопримечательности лишь из маленького окошка. Здесь не было лоска, только аскетичная обстановка. Массивный письменный стол из темного дерева, стул и кровать были привинчены к доскам. Небольшая люстра с толстыми свечами из желтого воска, похожими на кривые пальцы ведьм, постоянно качалась, капая на половицы горячими жирными каплями. На Лотта смотрели портреты прошлых архигэллиотов. Ему казалось, святоши кривятся всякий раз, когда он тянется к тазику. Больше в каюте ничего не было. В редкие моменты, когда Лотт не размышлял над тем, какие пытки применит к нему Святой Официум, он думал про владельца этого корабля. За ним послали не самых последних людей империи, дали превосходный и быстрый корабль, один из лучших в Межречье. Так какого падальщика здесь нет драгоценностей?! В банкротство Церкви Крови он не верил. Но еще меньше во внезапную набожность. Его специально поместили сюда, чтобы что-то показать. Лотт не спешил с выводами.

Квази сняла с пояса кольцо с единственным ключом. Он протянул к ней руки так, как тянут их верующие к деревянным фигуркам Гэллоса и Алланы. Щелкнул замок и Лотт почувствовал себя почти свободным. Он потер кисти, потянулся и влепил Квази пощечину.

Халифатка отшатнулась, схватившись ладошкой за уязвленное место. В глазах застыло непонимание и слезы. Хорошо. Лотт боялся, что чародейка скрутит его морским узлом за такое.

- За то, что врала мне! - Пришлось кричать, чтобы не облевать все вокруг.

- Я говорила только правду, Лотт.

Он порылся в памяти. Квази и правда ни разу не утверждала, что не принадлежит к Церкви Крови. Это он по глупости судил о цвете ее кожи и месте рождения. Да и с чего бы думать иначе? Лотт никогда не видел выходцев из обоих халифатов, принявших веру солнцеликих богов.

Но с другой стороны - он ведь и не особо размышлял на эту тему. Квази была подозрительной с самого начала. Одна, в глубинке Священной Империи, исповедующей другую веру. Ее сопровождал покойный священник Роланд. Чародейку не трогали, потому что при ней имелись документы, дающие ей некую свободу перемещения. Зачем Церкви Крови такие сложности? Пустить иноверку в святая святых? Дать проводника? Лотт ощущал себя круглым дураком.

На крик сбежались тюремщики. Джэймс Галлард из стража реликвария превратился в мальчика на побегушках у Шэддоу. Теперь он выполнял любой его приказ, забыв про останки Миротворца и став тенью инквизитора. Парни стерегли Лотта как псы, которых натаскивают хозяева, чтобы лисицы не воровали из клетей кур. По мнению Лотта, лаяли они очень похоже.

- Вы в порядке, сестра Квази? - спросил Галлард, сверля глазами Марша.

- Да. Ничего не случилось. Ваша помощь не нужна.

- Мы будем за дверью, - на прощание сказал страж, словно от этих слов Лотт должен был раскаяться во всех грехах.

- Я знаю, что должна была открыться перед вами, - продолжила Квази. - Но поняла, что вы не примете меня, когда узнаете кто я.

Лотт промолчал. Конечно, он смылся бы при первом удобном случае от такого попутчика. Кэт ей не доверяла с самого начала. Ему нужно было прислушиваться к ней почаще. Лотт почувствовал себя старой бабкой из сказки, оставшейся у разбитого корыта. Он потерял Кэт и спас ту, которая поведет его на эшафот.

Замечательный выбор, Лотт.

- Ты должен понять, Лотт. Ничего не изменилось. Я все еще твой друг. Возможно, единственный. Я защищу тебя.

Квази наклонилась к нему так близко, что Лотт чувствовал кожей ее дыхание. Сурьмленные брови обезоруживали. В томных, словно рожденных в самую темную ночь в году, глазах плескалась чародейская уверенность. Его маленький дружок зашевелился в штанах, но Марш усилием воли прервал позыв плоти.

Раньше он отдал бы последнюю рубаху, чтобы получить такой обнадеживающий взгляд от красотки. Сейчас Марш хотел одного - схватить ее за источающие мерзкий мятный запах волосы и приложить об столешницу.

- Защитишь, чтобы самолично разжечь костерок поярче?

- Никто не собирается причинять тебе боль. Только поговорить. Есть люди...

- С меня хватит. Выметайся!

- Лотт...

- Я сказал - выметайся!

Квази подчинилась. Она накинула на голову белый капюшон, став неотличимой от других инквизиторов. Одна из тех, кто задает неудобные вопросы. Одна из тех, кто превращает беседу в допрос. Одна из тех, кто клещами вырвет у него признание в поедании младенцев или совокуплении с падальщиками в полнолуние.

- Лотт, я знаю, кто ты, - сказала на прощание Квази. - Я расскажу все, что знаю, чтобы они поверили тебе. Ты встретишься с моим наставником. Благодаря нему я нашла надежду, за которой приехала в эти земли. Я хочу помочь тебе. Хочу уберечь людей, погибающих в песках и не знающих об этом. Ты еще не готов принять Дар. Ты предпочитаешь идти с ним порознь и не замечать, как много он может сделать для других. Но скоро это изменится.

"Ты знаешь обо мне все и думаешь, что этого достаточно для доверия. Но у монеты две стороны, Квази".

Он не мог ей доверять. Квази-путешественница. Квази-чародейка. Квази-соблазнительница. Квази-друг. Квази-проситель. Квази-инквизитор. Слишком много Квази. Слишом мало Лоттов. Вполне возможно, зверек с таким именем совсем вымрет.

Три следующих дня он провел в обнимку с тазиком. Марш почти сдружился с медным товарищем, натирая края потными руками. Помещение провоняло вплоть до обивки. Открытые окна не прогоняли кислый запах плохо переваренных яиц и рыбы. Наоборот, становившийся с каждым днем все прохладнее ветер загонял затхлость обратно в ящик с проклятым человечишкой, захлопывал окна, грозя молниями и косым дождем всякий раз, когда Лотт пытался что-то изменить к лучшему.

Марш составлял планы побега от скуки. Уже после первой дюжины лет, прожитых под боком с преуспевающим братцем, он перестал сравнивать себя с романтизированным Ричардом, "чьи волосы светились, словно солнце в погожий день". И Квази, и Шэддоу четко дали понять, насколько важен он для церковников. С усмешкой Лотт признал, что выкрасть его будет намного сложнее, чем мощи Климента.

Так, Лотт даже не рассчитывал обезоружить стража. Но он мог заговорить тому зубы и запереть в комнатах. Далее он проявил бы чудеса маскировки и прокрался между спящими по всем углам суденышка моряками. Конечно, ни один из членов экипажа не заподозрил бы в Лотте, блюющем направо и налево кормежкой, беглеца. Далее он кричал жуткую похабщину о том, где место Квази, куда может заткнуть свое чванство Галлард, и что он воспользовался запасами цитрусовых Шэддоу не совсем по назначению и точно - не ртом. Затем Лотт доставал саблю из бочки с оружием, одной из многих, которые очень любили расставлять враги доблестных рыцарей на кораблях, чтобы те никогда не уходили от них с пустыми руками, и располовинивал канат, держащий лодку на привязи.

Мрачный Жнец застал Лотта именно в тот момент, когда он пытался оправдать бездействующих инквизиторов. Марш настырно отмахивался от идеи внезапно обуявшего магов кровавого поноса, но ничего кроме забавной смерти с голой задницей в голову не приходило.

Шэддоу шла эта кличка как никому другому. Первое его появление навязало Лотту непростую компанию. Второе появление - оковы. Для Марша Шэддоу стал ангелом, приносящим только плохие новости. Квази сказала, что он занимает должность главы инквизиционного корпуса. Это внушало бы опасения, не будь Лотт напуган и до этого. Он боялся мага и ненавидел его за это. Лотт знал, насколько тот силен, знал, что не сможет с ним справиться. Марш ненавидел этого типа с глазами такими же теплыми и ободряющими как у утопленника. Когда Шэддоу удостаивал его взглядом, Лотту хотелось выть. Он тоже проделывал такую штуку, когда выезжал в дозор с братом и лордом Кэнсвудским. Интересно было в первые часы. Но потом свежие чувства притуплялись, а глаза скользили по березкам, дубкам и работающим в поле крестьянам как по пустому месту. Будто он ходил вокруг путевого камня бесконечное число дней.

Лотт для Шэддоу был этим камнем. Этот человек вел себя с узником так, словно прочел того как открытую книгу и не нашел Лотта стоящим внимания. Инквизитор прошелся по Лотту косой, сняв вершки, и теперь безучастно наблюдал, как доживает оставшиеся дни то, что от него осталось.

Внимание Шэддоу всецело поглотил мандарин. Он разделял кожуру от мякоти так же тщательно, как горных дел мастер добывает неграненый смарагд из недр Костей Земли.

- Квази просила дать тебе больше свободы, - сказал он. - Я с ней не согласен. Скажу больше - за то, что ты посмел ударить инквизитора, я бы вживую содрал с тебя кожу.

Этому Лотт верил. Шэддоу вел себя как хозяин жизни. Он и был им, падальщик его дери.

- Но если я так поступлю, - продолжил инквизитор, смакуя первую дольку мандарина, - следующим, на ком опробуют забавное занятие свежевания, стану я. Я немного поразмышлял и пришел к двум вариантам. В первом я приковываю тебя к кровати и до конца плавания Лоттар Марш, бывший оруженосец Томаса Кэнсли, справляет нужду под себя.

Он соизволил посмотреть на Лотта. Шэддоу не улыбался. Даже в глазах не было насмешки. Мрачный Жнец пришел к нему и хочет пожать последнее, что Лотт мог делать самостоятельно на проклятой триреме. Марш понял - этот человек никогда не шутит. Он может рассказывать услышанную в хмельной пятничной таверне байку и резать человека на части, не разделяя одно от другого. Для него это будет казаться уместным действием для коротания времени.

- Или же, - Шэддоу отвернул полу накрахмаленной рясы и отцепил с пояса нечто увесистое. - Я могу дать тебе это, и ты перестанешь доставлять мне хлопоты.

Лотт сжал кулаки. Стиснул челюсти. Если бы он мог убивать взглядом, от Шэддоу остались только дымящиеся сапоги.

Зло в этот мир приносит не былинный Зарок. Не демоны и не падальщики. По настоящему на гнусность способны только люди. Иногда чьи-то матери, иногда сыновья и дочери. Или те, кто богами призваны защищать людей от коварных бесов, выигрывающих спор за души живых.

- Думаю, мы поняли друг друга, - Шэддоу принял молчание за удовлетворительный ответ. - Ты можешь подняться наверх, если сможешь. Чудный день, один из последних в уходящем году.

- Ненавижу, - слова вырывались не из рта - из открывшейся раны. Лотт будто резал еще одну улыбку на глотке. - Всех вас. Вы сдохните. Сдохните в тринадцатом пекле. Вы будете просить спасти вас, но я плюну и пройду мимо.

Квази говорила правду. Она знала о нем очень много. И не таила чужие секреты от церковных братьев-во-крови.

Лотт смотрел на мешочек - один в один такой же, какой был некогда у Чумы. Он знал, что внутри. Знал и желал смерти двоим инквизиторам так горячо, как никогда в жизни.

- Святая задница, носящая исподнее из преисподней, - рассмеялся Лотт. - Вот я кто. И ни на волосок меньше.

Он щедро сыпанул в ладонь "блажи грешника".

***

Их корабль носил название Белокурая Дева. Борта судна покрасили белой водостойкой эмалью. Мачты покрыли черным цветом, алые паруса могли принадлежать только кораблям Церкви. Встречавшиеся в пути биремы Торгового Союза трубили в горны, приветствуя Белокурую Деву. Флаг, закрепленный на флагштоке, с изображением мужчины и женщины, заключившими солнечный блин в тесные объятия, давал триреме невиданную свободу. Корабли лавировали, пропуская их вперед, не смея и на минуту замедлить путь.

К концу второй недели путешествия Лотт пообвык к обстановке и старался побольше бывать на открытом воздухе, избегая своей каюты, очень напоминавшей тюремную камеру. Деревянная фигура грудастой блондинки, закрепленная под тараном, тащила их вперед, словно одна из валькирий нордов. Матросы звали ее Гальюнной Леди, и Лотт очень быстро понял почему. Экипаж корабля справлял нужду сидя на сетке, прикрепленной прямо под носом триремы. Женоподобную ростру чистили ежедневно, что не мешало ей покрываться коркой дурно пахнущего налета на следующий день.

- Это приносит удачу, - сказал ему рулевой со ртом, полным сколотых в портовых потасовках зубов.

Вторая причина, по которой Лотт избегал находиться на носу корабля, заключалась в том, что он боялся воды, так же сильно, как и ведьмы пустынных земель Кальменголда. Лотту казалось, что корабль движется слишком быстро. Дерево резало волны, поглощая за день такое расстояние, какое конь не покроет и за три дня.

Ветер благоприятствовал Белокурой Деве. После частых дождей воздух стал холоднее. Солнце светило тускло, из летнего пожара превратившись в осеннюю лучину. Лотт кутался в теплую куртку, подбитую соболиным мехом, но все равно заработал насморк. Команда корабля в первые дни относилась к нему с недоверием, но после того, как Шэддоу разрешил ему выйти на верхнюю палубу, Лотт стал для них чем-то вроде помощника Гальюнной Леди и служил громоотводом от частых в это время года штормов.

Не нужно быть гением, чтобы понять - трирема плыла в Солнцеград. Белокурая Дева покинула извилистый Кассий, чей исток брал начало близ Климентины. Лотт не особо следил за маршрутом. Они следовали на север, вот все, что он знал. Мимо мелькали дремучие боры с вековыми кедрами и соснами, молодые рощицы и стремительно лысеющие лиственницы. Иногда их сменяли голые пашни, раздираемые бороздами. Совсем редко - рыбацкие деревушки, чьи берега заслонили баррикады из сетей и вязанками сушащейся рыбы. Вода под кораблем была то прозрачной до такой степени, что можно было разглядеть плескавшихся там карасей, то мутной от тины. Одна из рек, кажется, ее называли Святой Марьей, до сих пор цвела. Ярко зеленая, махровая от всплывших водорослей вода обволакивала борта триремы. Матросы спускались по такелажным снастям, чтобы скребками счистить треклятый бентос, грозящий сковать подвижность корабля.

Вскоре Белокурая Дева остановилась в Мышеграде, чтобы пополнить запасы. Матросы вырвались из судна, будто их жалили осы. Команда корабля исчезла с поля зрения молниеносно, осев в здешних кабаках, опорожняя бочки с пойлом в обмен на интересные истории, развлекающие обывателей. Экипаж мог быть и грозой среди пиратов Лихого моря - люди на борту ничем не отличались. Какой матрос не любит маленьких радостей жизни?

Он тоже не отказался бы проветрить мозги, но Галлард с постной физиономией испортил бы все веселье. Лотт ограничился тем, что изучил город с борта корабля. Мышеград построили около трех сотен лет назад. Города в Священной Империи возникали по трем причинам. Крепость, имевшая важное стратегическое значение, потребляла так много ресурсов, что дешевле было основать близ нее поселение, а не таскать фураж, тратя дни и силы, чтобы кормить ораву защитников отчизны. Места Силы привлекали Церковь. Каменщики закладывали первый камень будущего костела, бравшего в осаду святыню. А далее подтягивались богомольцы, решившие связать судьбу с этим местом. В случае с Мышеградом был третий вариант. Здесь пульсировала транспортная артерия, связывающая товарооборот Делии и Святых Земель. Кожевники волокли тюки с кожей водного дракона. Представители ордена агапитов, носящие на шее медные монеты вместо святых символов, заключали контракты на доставку синелиста, чтобы затем перепродать его втридорога тем, кому по карману такое лечение. В Делию отправлялись заморские пряности, засахаренные фрукты из Сеннайи, золотое вино Аурии и кровавое из епископств, расположенных по другую сторону Многодетной. А так же золото, серебро и диковины южных народов - все, что не оседало на пути через Дыхание Алланы.

Делийцы и сейчас ощущали горечь от того, что не смогли проломиться через Кости Земли, как это сделал гений Фиосетто. Ученики учеников мастера грызли гранит долгие двадцать лет и продвинулись едва ли на четверть. Им мешали снегопады, спускавшиеся из каменных отдушин гули, охочие до человечины, и сам рок. Легенда гласила, что души не погребенных до сих пор вьются вдоль Перевала Проклятых, как стервятники над падалью.

Но с другой стороны, Марш не мог не признать, что невозможность напрямую торговать с другими странами, оживляла здешний рынок. Он видел горящие глаза дельцов, покупающих целые трюмы всякой всячины еще до того как ее выгрузят на пристань. Торговцы покупали гигантские раковины моллюсков и редкую радужную сталь Южного халифата, глиняные таблицы, заполненные мудростью древних, излитой в виде письменной вязи и однострунные мандолины далеких народов. В ход шли рога оленей, медвежьи шкуры, когти падальщиков и соловьиные язычки, отпускаемые по сотне за раз. Все это легко найдет покупателя, если знаешь торговое ремесло как свои пять пальцев.

Мышеград не имел крепостных стен, хотя высокие дома, доходящие иной раз до пяти этажей, легко могли сойти за оборонные сооружения при случае. Он был свободным городом - это условие Делии поставил архигэллиот Пий Второй и она его приняла. Потерпевшая фиаско в войне против Церкви Крови, лишившаяся династии Фениксов, страна пошла бы и не на такое.

Лотт узнал об этом от вернувшегося из кабака приятеля с зубами, похожими на стеклянную розочку в руках бандита. Мэддок был рулевым и дело свое знал. Плавал под парусом Белокурой Девы второй десяток лет. Это он рассказал о том, как город победил чуму. Когда Мышеград закрыли, чтобы зараза не распространилась по округе, градоправитель стал платить хлебом за каждую пойманную крысу и мышь в городе. Жители за месяц переловили всех грызунов в городе и болезнь ушла.

- Самые сметливые разводили крыс, - подмигивая, сказал Мэддок. - Они кормили их до отвала. И приносили жирных зверьков градоправителю еще долгие годы после эпидемии.

Конечно, прибыльное дельце потом прикрыли, да и серошкурые доедалы отходов постепенно вновь наполнили улицы Мышеграда, но слава былых дней осталась и дала приречному городку имя.

Дни шли чередой, сливаясь в единый и бесконечный час ожидания. Лотт изводил себя догадками о том, какой будет его дальнейшая судьба. Что им нужно?

Галлард считал, что Лотта придадут показательной казни перед всеми жителями Солнцеграда. Квази считала, что с ним просто хотят поговорить в инквизиции. Шэддоу многозначительно молчал. К концу третьей недели путешествия, Лотт готов был сам взойти на плаху, только бы ситуация прояснилась. Он и не думал, что неведение может стать пыткой.

В один из идущих чередой серых дней Лотт вышел на палубу, чтобы облегчиться и не увидел берегов. Тучи затмили солнце сплошным дымчатым ковром и бежали подобно лучшим скакунам аргестийского ипподрома. Ветер, подражая им, гнал волны. Буруны вставали гребнем, а затем обрушивались обратно в пучины. Всюду, куда ни глянь - одна вода. Она начиналась на западе и скрывалась на востоке.

У Лотта перехватило дыхание, и закружилась голова. Чтобы не упасть, он ухватился за леер, прикрепленный один концом к фок-мачте, а другим к правому борту.

- Захватывает, правда? - Мэддок сложил руки на гурди. - Столько лет плаваю и все равно не могу привыкнуть.

- Мы в море? - не веря себе, спросил Лотт.

Мэддок показал оскал обломков, служащих ему зубами:

- Нет, парень. Это Река Великого Договора.

- Ух, ты.

Это все, что он мог сказать сейчас. Самой большой рекой, которую Лотт когда-либо видел до сегодняшнего дня, была Добрая Дочь. Тихая, с мельтешащей в мелководье рыбой, замерзающая зимой и не смывающая деревни в период паводков река брала начало из Многодетной, как и остальные ее братья и сестры.

Она разделила Таусшир и Беррислэнд, спускаясь дальше на юг, отколола Кэнсвуд и терялась среди дремучих иссиня-черных дубов Леса Дурных Снов. Говорили, именно ее притоки наводнили Гиблые Топи, приведя в эти земли малярию и образовав обманчиво спокойные ряски да болота.

Лотт множество раз видел Добрую Дочь из окна родового замка лорда Кэнсли. В десять лет ему казалось, что река тянется бесконечно. Когда ему исполнилось двадцать, и сир Томас впервые взял братьев Маршей на Совет Круглого Стола, Лотт в этом еще раз убедился. Они плыли на ладье Вольницы. Корабль двигался против течения медленно, но с упрямством жителей Тринадцати Земель. Лотт помнил, какими далекими казались берега. Темная вода была маслом, просящим огнива, чтобы зажечь огонь до небес.

Сейчас, глядя, как Белокурая Дева движется по величественному, покрытому складками полотну Лотт осознал, насколько ошибался. Ее называли по-разному. Старое, доставшееся от покоривших-ветер имя "Амплус" означало свободу. Церковь Крови нарекла реку Многодетной. Считалось, что Амплус дала начало всем рекам Священной Империи. Самые известные из них назывались Братьями и Сестрами.

Лотт точно знал, что три из четырех сестер размежевали спорные земли княжеств. Отважный Сын выступал границей Священных Земель и Борейи. Если бы они плыли на восток, то непременно бы добрались до Дыхания Алланы - рукотворного прохода через Кости Земли. Фиосетто начал его в юности и к старости была пройдена едва ли четверть пути. Грандиозное строительство длилось около века и когда все работы подошли к концу, по легендам, сами боги спустились, чтобы полюбоваться на это. Сейчас вереницы торговых суден и множество барок, груженных мрамором и бревнами, снуют по Блудному Сыну, оторвавшемуся от семьи и исчезающему в степях Приграничья.

Поверни их трирема на юго-восток, непременно пробила бы дно, напоровшись на каменный осколок у отмелей Мертвого Сына, осушенного после землетрясения у ПеревалаПроклятых.

Злой Сын, щерившийся опасными порогами, выходящий из берегов, кишащий рыбами, питающимися мясом, наводил ужас на Кальс и Эльс и исчезал, орошая Крылья, в Пенной Бухте.

Амплус породила восемь детей, выступивших в роли судей, которые дали нерушимые границы верующим в Гэллоса и Аллану. За это люди назвали ее Рекой Великого Договора. Лотт, сын сельского старосты, с позором выгнанный Томасом Кэнсли, сейчас находился на борту корабля, бравшего приступом водное чудовище.

Лотт смотрел на темное зеркало Амплус и старался не думать, сколько судов затопила река.

- Насколько она глубока? - спросил он Мэддока.

- Глубже глотки портовой шлюхи, - многозначительно произнес матрос.

Он достал свинцовый грузик и бросил за борт. Раздался плеск и леска, крепящаяся одним концом к деревянной оси, а другим к свинцовому окатышу, начала ритмично разматывать катушку. Лотт смотрел на это с возрастающим беспокойством. Затем со страхом, так как нитка кончилась, а дна грузило явно не достигло.

Лотт отступил от края борта чрезвычайно осторожно, словно одно неверное движение могло перевернуть Белокурую Деву.

- Один раз я изловил огромнейшую рыбину, - похвастал Мэддок. Он руками пытался показать реальные размеры добычи. - Глаз у нее не было. А на лбу, клянусь Гэллосом, висел мигающий фонарик! Он мигал как маяк и зазывал мальков в пасть, полную самых острых зубов в мире.

Желудок требовал поцелуя с медным тазом как никогда до того дня. Лотт почти с радостью спустился в свою каюту. Пульсирующий фонарик, зазывающий в жуткий зев чешуйчатой твари, снился ему еще неделю.

В один из осенних дней, когда непонятно - стоишь ли ты на палубе или висишь вниз головой, потому что вместо твердой земли стелется жидкий атлас, а небеса низвергают каскады хляби, их накрыла тень. Сперва Лотт испугался, так как думал, что начался шторм и чудовищная волна хочет поглотить экипаж. Но секунду спустя перед окошком пронеслись каменные ворота. Лотт не поверил глазам. Марш высунул голову из окна. Трирема прошла через один из Божьих Лучей.

Каменная стрела, чей низ покрывала сизая цвель, а верхние портики рыбацкие сети, соединяла Солнцеград и далекий берег. Массивные плиты эстакад покоились на ввинченных в илистое дно основаниях. На стыках, соединяющих части моста, покоилась фигура, зажатая в круге. Луч Гнева, чьим покровителем был Святой Дункан, принявший мученическую смерть, понял Лотт.

Путешествие к святому городу теперь казалось не таким уж и затянутым. Лотт смотрел на деревянного святого, и понимал, что это конец его жизненного пути. Возможно, его тоже постигнет эта участь. Язычники привязали Дункана к колесу и спустили по наклонной в пропасть. Легенда гласила, что колесо вознеслось на небеса, потому что Дункан молился богам усерднее, чем кто либо.

Прозвучала команда сушить весла. Белокурая Дева пошла под одним парусом. Рулевой правил вдоль Луча Гнева, взяв мост за ориентир. Лотт слышал стук бесчисленных копыт по мостовой. Движение здесь не прекращалось даже ночью. Солнцеград проступал сквозь туманное утреннее полотнище частями подобно тому, как неторопливый художник толстыми мазками завершает абрис чернового варианта. Лотт видел зубцы стен, заканчивающихся над обрывом. Каменщики работали денно и нощно, восстанавливая город, надстраивая новые жилища поверх старых. От большой четырехугольной башни, чьи каменные бортики напоминали вороний клюв, словно жуткий кожный нарост тянулась рвавшаяся из недр золотая жила. Похожий на можжевеловую поросль металлический кристалл говорил всем судам: "Здесь не место грешникам. Вы плывете в обитель Церкви-на-Крови".

Не смотря на гомон прохожих, Лотт услышал жалобный стон. Он поднял голову и замер, прикованный к месту.

- Воды-ы-ы, - просил смертник, прикованный к колесу. - Пожалуйста, дайте воды.

Их было много. Десять, может больше. Лотт слышал о показательных казнях. Инквизиция находила ересь по всей империи. Богохульников, клятвопреступников, лжепророков, сектантов и схизматиков, извращающих святое писание в свою пользу, жрецов древних богов и культистов новых. Лотт знал, за что наказали этих бедолаг. Они отреклись от Гэллоса и Алланы. И были достаточно глупы, чтобы сделать это при свидетелях.

Трирема, ведомая Гальюнной Леди, двигалась в лоно инквизиции под замогильный стон и мольбы о милосердии, обращенные неизвестно к кому. Лотт взглянул исподлобья на Псов Господа. Квази говорила с Шэддоу. Разговор не доставлял удовольствия никому из них. Чародейка спрашивала, глава ордена инквизиционного корпуса отвечал односложно, что явно не устраивало халифатку. Мрачный Жнец сложил руки за спиной и покачивался с пятки на носок. Лотт мог бы душу заложить на то, что ему нравятся стенания оставленных на медленную смерть людей. Он получал удовольствие, причащался от чужих мук, словно только так и должно получать божью благодать в этом мире.

Невидимая кисть сделала еще один мазок и появилась береговая линия. Солнцеград некогда был простым куском камня, брошенным великаном в Многодетную, да так там и оставшимся. Сложно сказать, что послужило причиной строительства города - выгодное для торговли место, часто случавшиеся до восхождения солнечного шара к небесам чудеса или то, что здесь погиб Гэллос. Как бы то ни было, Солнцеград рос, вытягивал к небу длинные иглы башен и шпили епископских особняков, похожих на замки. Люди текли сюда непрестанным потоком. Лотт прибыл в муравейник, растревоженный, готовый рвать тех, на кого укажет перст архигэллиота. Здесь были собраны все чудеса света. В разных местах города множились как грибы после дождя диковины - Собор Святой Элайзы, восьмиугольные башни Пальцев Святого Джерома, мелькавшие в низинах триумфальные арки "Наставников Королей", расписные купола круглых как монеты святого Агапита Медника храмов. Лотт не знал и половины красот Солнцеграда. Лорд Кэнсли обещал взять их с собой на День Покаяния. Лотт помнил, с каким нетерпением они с братом ждали, когда очередной мученик отдаст жизнь, окропив алтарь перед Обителью Веры.

Даже сейчас он с неохотой признал, что хочет увидеть Солнцеград изнутри.

Туман таял как лед по весне. Проступили и другие лучи, связывающие город с западом, востоком, югом и севером. Солнцеград воссиял золотом и раскаленным песком, как и подобает столице Священной Империи.

Белокурая Дева бросила якорь в малом порту города. Было непривычно снова коснуться твердого камня. Казалось, что под ногами до сих пор шатающаяся палуба. Лотт сделал неуверенный шаг в направлении водоворота улиц и плетеных диким виноградом атриумов. Галлард тут же взял его под локоть и одернул.

- Куда-то собрался? - шикнул на ухо рыцарь.

Родриго, еще один хранитель реликвария, заключил в замок вторую руку. Они силком потащили его к ждущему у пристани паланкину. Когда Лотт оказался внутри, носильщики подхватили деревянные жерди и быстрым шагом понесли ценного пленника через город. Внутренности носилок были отделаны красным как бьющая из рассеченной артерии кровь шелком, подушки набиты нежнейшим лебединым пухом, от которого задница любого здравомыслящего человека испытает самый мощный экстаз за всю жизнь. Если бы тюремщики не зажали его по бокам, Лотт мог бы подумать, что стал благородным и едет на званый обед. Галлард опустил занавеси. От Родриго разило чесноком так сильно, что Лотт старался дышать только ртом.

Они ехали в полном молчании. Галлард выглядел довольным собой. Лотт не мог не признать, что хранителю реликвария очень повезло. Позволив Лжеклавдию улизнуть с доспехами Миротворца, рыцарь мог ставить крест на карьере и готовиться к жизни безликого, отмаливающего грешки в Приграничье до конца дней. И тут на сцену выходит наивный дурачок Лотт, решивший поиграть в благородство. Он на блюде принес блондинчику церковное помилование.

Сквозь щели между занавесками мелькали силуэты роскошных зданий. Солнцеград покоился на каменном куске с вкраплениями золотой руды. Для домов и кладки дорог использовали безумно дорогой желтый мрамор, добываемый в делийских копях и лазоревый гранит, вывозимый Торговым Союзом из сердца Волчьей Пасти ощетинившимися копьями кораблями. Солнцеград не мог расти вширь, поэтому брал приступом высоту. К домам подводились витые и каскадные лестницы. Некоторые этажи были похожи на пещеры. В зданиях зияли гигантские дыры. Их соединяли откидные мосты. Лотт видел, как узелки стягивают город, не дают ему распасться на отдельные составляющие. Люди рождались, росли, заводили семьи и умирали в этих сосульках. Они ходили на мессы сквозь триумфальные арки, торговались на рыночной площади прямо с балкона, нависающего над чьей-то лавкой, выливали помои в канализационные стоки, позволяя ручьям образовывать замысловатые водовороты в лабиринте тесных улиц помнящего юность богов города.

Лотт знал, что Солнцеград состоял из трех зон - внешнего кольца, среднего, и внутреннего. И чем ближе к центру города они приближались, тем набожнее становились его обитатели. Мирская суета осталась позади. Здесь повелевали речитативы молитв и благодатный колокольный перезвон. Внутреннее кольцо Солнцеграда занимали соборы и базилики святых. Рядом с проезжающим паланкином били ключом многоярусные фонтаны и покоились в гротескных позах статуи архигэлиотов, а стены лоснились от расписных барельефов, передающих мифы Книги Таинств.

Носильщики торопились - паланкин слегка потряхивало. Они вошли под сень чего-то огромного. Утро сменилось сумерками.

- Мяты?

Лотт предложил пару сушеных листьев из сумы Кэт. Инквизиторы перелопатили внутренности потрепанной вещицы на предмет припрятанных ножей и других режуще-колющих предметов. Они очень старались, но так и не нашли предлога отобрать ее у Лотта.

- Не поймите неправильно, вы мало что не мироточите, ребята. Особенно ты, - он обратился к воняющему чесноком Родриго. - Но мы вроде бы как в столице. Не последние люди здесь живут, да? Не мешает освежить дыхание.

Галлард не удостоил его ответом. Родриго отдавил каблуком пальцы левой ноги. Немного подумав, тюремщик запустил загребущие руки в суму и взял всю мяту, что в ней оставалась.

- Да. Бери, не стесняйся, - приободрил его Лотт. - Дарю от чистого сердца.

Паланкин остановился. Конвоиры вывели его наружу. Строение не походило на инквизиционный корпус. Псоглавую башню ни с чем не перепутаешь. Нет, его привели к чему-то более огромному. Лотт догадывался перед чем стоит, хоть и находился не у парадного входа.

- Мы ведь друзья, парни?

Галлард постучал в дверь. Самую обычную, без золотой отделки и росписи.

- Замолвите за меня словечко? Галлард, я же помогал тебе с мощами в Климентине. Родриго. Свежее дыхание на вес золота. Парни?

Дверь бесшумно отворилась. Конвоиры мало что не впихнули его внутрь. Лотт приготовился к худшему.

***

Может, он?

Облаченный в багряную сутану человек громогласно читал молебен у иконы Святой Мистры. Сутулый от старости, он твердил заученные из талмудов слова во всеуслышание. Слишком пафосно для того, кто отмаливает свои и тем более чужие грехи. Этот человек походил больше на торговца, пытающегося всучить из-под полы костяшки пальцев святых, отрытые из чумного могильника. Продавец чудес.

Пошла бы ему архигэллиотская сатурния? Падальщик пожри его душу, если Лотт знал ответ.

Монахиня с выражением лица человека, находящегося на первой неделе поста, провела его под своды сердцевины Церкви Крови. Словно новорожденный, впервые вытащенный из лона матери, он вышел на свет после продолжительного плутания по просторным, но темным анфиладам.

Оставив его скучать, глядя с балкона на зал приемов, женщина удалилась.

Золотой, кажущийся неподъемным трон Наставника Королей пустовал. Оставался вакантным и скромный деревянный престол архиалланесы. Священнослужители старательно делали вид, что его не существует. Лотт изо всех сил помогал им в этом начинании. Сидел себе на лавке, положив ладони на колени как ученик, внимающий своему первому уроку.

Он посмотрел в сторону тканого полотнища. Гэллос и Аллана в ореоле неземного света обнимали пульсирующую сферу. Начинавшаяся под куполом, поддерживающимся десятью колонами, тянущаяся во весь рост Обители Веры и ласкавшая язычками-кисточками отполированные панели ткань неплохо оттеняла человека, стоявшего перед ней. Со стороны казалось, что он невелик и неплохо сложен. Но как только Лотт пригляделся, понял, что смотрит на толстяка, уплетающего что-то напоминающее ватрушку.

Это мог быть архигэллиот. Скопцы склонны к полноте.

Лотт продолжил осмотр. Трое церковников вели размеренную беседу у опорной колонны, сделанной в виде архангела. Посланник богов держал на плечах своды, но на лице его скульптор высек вечную улыбку. Он страдал и радовался этому. Мука превратилась для него в развлечение.

Марш хмыкнул. Он и сам ощущал нечто подобное. Кажется, Лотт чувствовал легкое возбуждение от передряг, выпавших ему дорогой. И все бы ничего, но погибли люди. Погибла Кэт. Желтоглазая не смогла удержаться на веревке. Лотт все еще балансировал. Он смог выжить. Это было несправедливо. Он чувствовал себя ублюдком. Он радовался тому, что жив. Где-то в глубине души он знал, что еще побарахтается перед смертью. Но с другой стороны, сколько человек способны принять смерть как данность? Сказать себе, вот и конец, ты умираешь. Люди хватаются за жизнь. Они могут сделать последний вдох и не смогут надышаться. И будут сильно удивлены, когда легкие изменят им.

"Слишком молоды для архигэллиота", подумал Лотт, отводя взгляд.

Юркий священник с вздернутой кверху бородкой на южный манер ковылял к амвону. Он опирался на клюку и подволакивал ногу. Собравшиеся вежливо приветствовали его поклонами. Алланесы приседали в глубоком реверансе.

Лотт вздохнул.

Бесполезно. Все могут быть архигэллиотом. Старики похожи друг на друга. Дряхлые. С распухшими от подагры конечностями, маразмом и подводящим по ночам мочевым пузырем.

- Я бы не ставил на него.

Лотт мало что не подпрыгнул. Рядом с ним расположился церковник. Лотт не считал себя великим воином, но каким же нужно быть растяпой, чтобы к тебе подсели, а ты даже этого не заметил?

- Простите?

- Ты ищешь Иноккия, разве не понятно? Того, по чьему приказу тебя доставили в Обитель Веры.

- Вы знаете обо мне?

Лотт оценил монашка. Грубо тканая ряса говорила об аскетичном образе жизни. На шее у незнакомца болталась желтая монетка. Значит, с ним говорил медник. Монах был стар, но по нему трудно было сказать, сколько десятилетий осталось за плечами. Шесть, семь? Восемь? Он не был упитанным, но и голодающим этого человека сложно назвать. Монах напоминал Лотту старого капеллана Кабаньей Норы. Обычный человек, чья зрелость плавно перешла в старость, да так там и осталась. Казалось, медник только всю жизнь и дожидался того, чтобы поседеть, нажить морщины с пигментными пятнами и начать поучать молодых как следует жить.

- Все знают о тебе, - благодушно сказал агапит. - Почему, как думаешь, они сегодня здесь? Почему ведут себя как болванчики, намалеванные в Книге Таинств?

Монах с хитрым видом достал из-за спины плетеную бутыль с подозрительно темной жидкостью, плещущейся внутри. Поразительно здоровыми и крепкими зубами откупорил горлышко и сплюнул пробку прямо на пол. Не обращая внимания на потерявшего дар речи Лотта, он выпил изрядную часть содержимого.

- Будешь?

- Они знают...

Мысли завертелись с бешеной скоростью. Эти люди устроили представление ради него. Лотт все еще не понимал происходящего. Зато он догадался, почему старец с острой бородкой не подходит на роль архигэллиота. Облаченный в красную хламиду священнослужитель был чересчур любезен с молодыми монахинями, поющими в хоре. Марш видел, что тот смотрит на них не как пастух на отару, но как хищник, подбирающийся к добыче. У него наверняка кое-что болтается между ног.

Священник понял, что Лотт не станет его собутыльником и отставил вино в сторону.

- Конечно. И стараются показать себя во всей красе.

- Мне? Но почему?

- Кто сказал, что речь идет о тебе, Лоттар Марш? - Медник спрятал ладони в широких рукавах рясы, словно ему стало холодно и неприятно. - Они стараются отличиться перед Церковью.

Лотт еще минуту переваривал сказанное.

- Под церковью вы понимаете архигэллиота?

Медник молча смотрел на него и это было даже лучше утвердительного ответа.

- Иноккий использовал меня, чтобы выяснить, кто из них верен престолу?

Молчание затягивалось.

- Чужая душа полна тайн, - наконец ответил агапит. - Может быть, дело только в тебе, а все остальное шутки ради. Одно могу сказать точно - ты не хочешь быть пешкой в чужой игре. Да и кто хочет? Уж точно не я.

Медник решительно поднялся со скамьи. Подал руку.

- Прогуляемся.

- Не думаю, что мне позволят выйти, - недоверчиво ответил Лотт.

- А ты видишь здесь кого-то, кто запретит?

И верно. Шэддоу исчез сразу же после того, как доставил его словно тюк со скоропортящимся товаром. А Галлард сотоварищи дали под зад у самого порога церкви и предоставили Марша самому себе. Или сделали вид.

В любом случае, Лотту нравилась идея хмельного агапита. По крайней мере, он выяснит насколько ослабили поводок.

От мысли, что его не станут пытать, рвать ногти на пальцах, закручивать винт в височную кость и прочие малоприятные радости инквизиционного допроса с груди упал тяжеленный камень.

Им разрешили многое. Медник и Лотт покинули Обитель так же быстро, как покидает бордель не заплативший клиент. К центральной площади примыкал гигантский собор Святого Агапита, чей фасад облепили тусклые кругляши. Гигантская голова пса с острыми башенками-ушами представляла Святой Официум. Позади полумесяцем нависала Обитель Веры. У Лотта глаза заболели от обилия желтизны. Редкий мрамор Костей Земли для постройки завозили флотилиями. Золотые скульптуры теснили одна другую, словно соревнуясь в тщеславии.

Посреди площади красным бельмом застыл невзрачный алтарь. Именно туда и вел его медник. Редкие прохожие оглядывались на них, и Лотт нехотя признал, что и сам чувствовал себя святотатцем, рушащим устоявшийся порядок вещей.

- Подойди, - велел агапит. Монах застыл в шаге от алтаря. Он волновался, хоть и старался не подавать виду.

Лотт медлил. Он знал, как чтут люди империи каменный клык. Сколько здесь умерло людей? А сколько лет насчитывала империя? Одна тысяча двести тридцать девять жертв окропили бездушную штуковину кровью. Ей пропитались белые плиты вокруг. Сам алтарь словно светился извне. Именно здесь Зарок смертельно ранил Гэллоса. Именно здесь его жена Аллана вознеслась на небеса, навсегда забрав с собой солнце.

- Что ты видишь? - спросил медник.

Алтарь кровоточил, словно кто-то всадил лезвие в его нутро. Прозрачные жгуты адского огня, слабые и клонимые ветром, трепетали подобно свече под чужим дыханием. Лотт протянул к ним руку, и тут же отдернул. Язычки лизнули руку и превратились в щупальца. Каждое из них схватило по пальцу, и потянуло к себе. Камень заходил ходуном. Из навершия, напоминающего звериный коготь, потекла тягучая смазка. Она несла в себе знакомые эссенции.

Запах женщины. Смрад трупа. Аромат ладана. Вонь испражнений всех людей мира.

Алтарь сбрасывал шелуху. Он раздвигал неподатливые лепестки подобно невесте, раздвигающей ноги в брачную ночь. Он приглашал заглянуть внутрь, как это делает мухоловка, зазывающая жуков отведать заманчиво пахнущий нектар.

Он видел совокупляющихся ангелов. Его заставляли смотреть на поедающих друг руга детей. Демоны оторвали веки, обнажив глаза.

Вкус праха, меда, крови и сажи заставлял глотать обильную слюну.

Лотт слышал пение и трубный глас. Его вел хруст костей и лопающихся как скорлупа орехов панцирей многоножек. Шестое пекло влекло к себе, и Марш чувствовал, как поддается этому зову.

Ему как никогда хотелось умереть. Перегрызть вены, вырвать язык, чтобы устоять перед искушением и не сорвать одежду, бросившись в разверзшуюся бездну.

Он повернулся к жертвеннику спиной. С удивлением заметил, что по лицу бежит не пот, а слезы. Лотт посмотрел на свои руки. Он сжимал кулаки изо всех сил. Ногти впились в ладони, прочертив на плоти борозды.

Медник подал ему бутылку вина и на этот раз Лотт приложился к ней без колебаний.

- Ты видел.

Он не спрашивал. Утверждал.

- А не должен был?

- Никто не видит. Люди ходят здесь каждый день. Молятся, беседуют. В День Покаяния открываются врата, и мы приносим жертву, чтобы червоточина утолила глад. Только тогда приоткрывается вуаль. Оно не показывает лицо. Только оскал. Он ужасен, но это ничто по сравнению с истинным обликом. Но не сейчас. Никто не знает, что червоточина всегда голодна. Всегда готова прийти в мир. Оно ждет своего часа. Маленького шанса.

Монах говорил, не отводя взгляда от алтаря.

- Лик ада дано узреть немногим. Я один из них.

Он смотрел не мигая. Лотт проникся искренним уважением к нему. Невысокому и сгорбленному. Но более сильному духом, чем он сам.

Медник достал оттопыривающий хламиду предмет. Покатал в руке будто безделицу.

Лотт затаил дыхание. Даже в самых тайных мечтах он не надеялся в такой близи увидеть Яблоко Империи. В детских сказках яблоки бывают отравленными и красными как опавший кленовый лист. Либо золотыми и дарующими вечную молодость. Держава была меньше, чем в манускриптах, что давал ему почитать капеллан. Она спокойно умещалась в руке и отнюдь не сверкала божественным светом. Тонкий как сеннайский шелк хрусталь заключил в темницу кусочек легенды. Солнечная чешуйка парила в воздухе. Казалось, она всеми силами пытается воссоединиться с небесным светилом, разорвать путы и лишить людей последней надежды.

- Теперь и ты тоже, - добавил Иноккий.

Архигэиллиот подал ему руку. Безымянный палец опоясывал перстень с печатью, открывающей любые двери, даже те, что находятся в небе. Лотт коснулся губами холодного металла. Он ожидал судебного разбирательства. В крайнем случае разговора по душам в псоглавой башне.

Лотт не знал, что ответить главе церкви. Он смотрел на него снизу вверх, и теперь казалось, что именно так должен выглядеть архигэллиот. Иноккий жестом велел ему подняться.

- Неисповедимы пути богов, - изрек Иноккий, беря его под руку и ведя к журчащему фонтану. - Мог ли молодой я надеяться, что возглавлю орден агапитов когда-нибудь? Мог бы зрелый я в помыслить, что встану в один ряд с такими, как Климент Миротворец, Франческо Просветитель, Пий Хранитель?

Они сели на портик фонтана. Извергающие из уст пышные водные потоки рыбы барахтались в сетях, расставленных голым по пояс человеком. Фиосетто изобразил Мильтиада простым рыбаком, а из людей слепил карасей, щук и окуней. Архигэллиот привел к солнцу первых верующих стоя в воде. Амплус забрала язычников, а отдала солнцепоклонников.

- А ты, Лотт? Надеялся когда-нибудь стать чем-то большим, чем оруженосец при лорде?

Лотт ответил честно. Он хотел, да и кто не хочет? Он старался стать таким человеком. Но иногда будущее зависит не только от тебя.

- Почему не стал им?

И снова он ответил честно. Лотт обжегся один раз. Сильно и больно. И больше повторять ошибки не хотел. Он взял за привычку не доверять людям. Искать только своей корысти и считал других лишь досадными препятствиями. Куда это его привело? На дно пекла, туда, где горит задница Зарока. И самым страшным было осознавать, что ему нравилось там.

- Тебе выпала редкая честь стать божьим перстом, Лотт. Спасать людей, используя Дар, щадить драгоценные звезды душ. Но ты предпочел скрываться. Бежать от судьбы с покорившей-ветер и халифаткой Квази, вместо того, чтобы пойти к нам. Почему, Лотт?

Язык прилип к небу. Последний из Маршей провел потными ладонями по штанинам. Один из карманов что-то хранил. Пальцы нащупали бугорок. Лотт сжал его словно святой знак.

- Потому что я не достоин, - сказал он. - Боги ошиблись.

- Не спеши считать себя прозорливее Гэллоса, - тихо ответил ему Иноккий. - Ты таков, какой есть и никто, даже боги, не сделает из тебя спасителя душ человеческих, если сам того не захочешь. Но не спеши говорить то, чего не ведаешь.

Фонтан привлекал стаи птиц. Юркие крылатые вились вокруг, стрекоча и посвистывая. Редкие капли задевали затылок, но Лотт сидел смирно, не смея сдвинуться даже на длину ногтя.

- Что ты знаешь об апокрифах, Лотт? - спросил Наставник Королей.

- Это книги лжецов.

Так говорил капеллан Кабаньей Норы им с братом. Лотт помнил только те легенды, в которых говорилось о смелых воинах. Имена святых дев, старозаконников и буквоедов, писавших заповеди и притчи Книги Таинств со слов привидевшейся им Алланы, он пропускал мимо ушей. Когда доходило до таких тонкостей они с братом предпочитали измываться над длинным носом обучающего их чернеца, который, казалось, хочет проткнуть святое писание насквозь - капеллан был подслеповат.

- Блаженны не ведающие, ибо им предстоит познать истину - изрек Иноккий. - После Восхождения Солнца писались тысячи книг. Много людей хотели оставить память о страшных временах. Да, они не всегда писали правду, одного обеляя, а иного осуждая. В Книге Таинств записаны пять откровений. Но я читал пять сотен. Первый Вселенский Собор, созванный здесь, в Солнцеграде, длился месяц. После долгих часов обсуждений решено было принять за истину только те письмена, которые не вступали в противоречие друг с другом. Имена других предали забвению. Но книги пишутся для того, чтобы их читали. Я знаю каноническое учение от первого слова и до последнего. Они мой храм. Мой дом. Но невозможно полюбить дом, не познав то, что лежит за его пределами.

- Откровение от Маркуса рассказывает о множестве чудачеств, - продолжил Иноккий. Священнослужитель сидел сгорбившись. Вначале беседы он достал письмо со сломанной печатью. Иноккий размалывал сургуч в мелкую труху, падавшую на камни площади. Под его ногами гуськом ходили голуби, в тайне веря, что именно в этот момент с небес упадет хлебная крошка. - Например, о том, что не вино, а вода - кровь солнцеликих небожителей. Сей муж на протяжении семи десятков страниц доказывает, что хлеб, а не земля их плоть. Но самая важная часть писания касается Потерянного Семени. Как тебе известно, у Гэллоса и Алланы было восемь детей - поровну девочек и мальчиков. Так же, как и притоков Многодетной. Последний из них, апостол Мильтиад, заложил основы Церкви-на-Крови, став первым архигэллиотом. Он умер от оспы.

- Разве он не пролил кровь на алтаре? - Лотт слышал эту историю, но заканчивалась она по-другому.

- Так гласит Книга Таинств, - покачал головой архигэллиот. - Но апокриф Маркуса отрицает наши догмы. Видишь ли, Лотт, там говорится, как Мильтиад словом запечатывал червоточины, не проливая ни одной капли крови наземь. И если верить писанию, он намеревался запечатать врата в Солнцеграде, но болезнь забрала его от нас раньше. Маркус пишет, что Мильтиад был обручен с юной Теофилой. Перед гибелью она понесла от него.

Лотт поежился. Он чувствовал себя голым, как новорожденный.

- Должно произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы церковь решилась переписать Книгу Таинств. Мы называем это чудом. Я думаю, Лотт, ты и есть это чудо. Лоттар Марш, Потерянное Семя Мильтиада. Потомок Гэллоса и Алланы.

Брызги превратились в стальные иглы, долбящие затылок как дятлы древесный ствол. Там, за его спиной, по пояс в воде стоял первый архигэллиот и призывал к ответу. Лотт не устоял и посмотрел на мраморное изваяние. Атлетически сложенная фигура сжимала необъятную сеть. Мускулы бугрились в руках, курчавые волосы разметались и застили глаза.

"Были ли его глаза такого же цвета как у меня?"

- Позволь.

Архигэллиот взял его руку в свою. Лотт отметил, что хватка у архигэллиота не обмякла с годами. Иноккий провел подушечками пальцев по изрезанной ущельями и каньонами ладони.

- Моя мать изучала хиромантию - сказал Иноккий. - И верила, что по узорам рук можно предопределить судьбу человека. Эта линия означает любовь.

Первосвященник указал на черту, ведущую к указательному пальцу.

- Смотри, она прерывается здесь. Ты потерял кого-то близкого недавно?

- Да, Ваше Святейшество.

- А вот это линия жизни, - Иноккий провел пальцем вдоль дуги, заканчивающейся у большого пальца. - И она у тебя неотрывно связана с судьбой.

Архигэллиот вонзил ноготь в черту, рассекающую ладонь надвое.

- Тебе предназначено стать великим, юноша. Так скажет любая гадалка на улице. Но я не они. Я знаю о руках все.

Он улыбнулся. Иноккий засунул руку внутрь куртки Лотта и выудил кожаный мешочек.

- Ты говоришь, что не достоин такой чести. Но много ли людей устоят перед искушением?

Он развязал несложный узел и высыпал содержимое на каменную скамью.

- Мешочек полон. Странно для того, кто зависим от атуры.

- Я не принимал блажь, - ответил Лотт. - Не мог. Я дал...

- Обещание, - подхватил Иноккий. - Еще одна странность для того, кто нарушил клятву быть верным своему сюзерену и выполнять приказы. Ты считаешь себя недостойным быть кем-то великим. Но что, если ты никогда не переставал им быть? Я думаю, ты запутался, Лоттар Марш. И выйти из лабиринта можешь только по своим следам.

Иноккий до боли сжал его руки.

- Крепкие и работящие, я вижу старые порезы от меча, - пробормотал он. - Я видел такие раньше. Ты часто тренировался, но в последнее время мозоли рассосались. Твой меч заржавел?

"Я его продал за порцию наркотического порошка".

- Ты, несомненно, воин. Телом и душой. Но вот чей?

- Что вы имеете в виду?

- Готов ли ты стать воином церкви? Нести знамя, прославляя имена богов. Сеять мир и добро в наших домах. Избавлять людей от зла, творимого Зароком?

- Я не знаю, Ваше Преосвященство, - Лотт держался за комок в своем кармане, ища ответ, который мог удовлетворить их обоих, но не находил нужных слов. - Я видел ужасные вещи. Священник прихода в Гэстхолле убивал маленьких детей.

- Ты видел обычного человека, лишенного другого выбора. Квази рассказывала о том, как ты защищал другого слугу божьего. Преподобный Роланд костьми лег, не давая вратам открыться в деревне Бельвекен. Церковь не полнится убийцами. Мы огрубели в борьбе с исчадьями ада, но все еще храним печать света.

- Меня привели сюда силком. В путах, как преступника. И после этого вы просите меня стать слугой церкви?

Иноккий наконец отпустил его руки. Лотту казалось, он хочет забрать их с собой как еще одно доказательство существования богов. Бывший медник кряхтя поднялся. Он был одновременно и сильным и дряхлым. Лотт хотел его сопроводить, но Иноккий отмахнулся.

- Когда я приказываю, мне повинуются. Иногда слишком ретиво, - молвил он. - Извини старика. Я всего лишь хотел посмотреть на того, кто может спасти нас. И попробовать убедить тебя поступить правильно. Ты волен идти куда пожелаешь, Лоттар Марш. Но я бы хотел, чтобы ты прочитал это письмо. Считай это моей просьбой.

Он вручил ему мятое письмо с размазанной по внешнему краю печатью и ушел.

От чувства нереальности происходящего кружилась голова. Всего за несколько минут он прикоснулся к алтарю, на котором умер Гэллос, встретился лицом к лицу с самым могущественным человеком Священной Империи и стал прямым потомком солнцеликих богов. Мир перевернулся с ног на голову. Лотт хотел ущипнуть себя, чтобы удостовериться в том, что не спит, но знал, что это не поможет.

Он мог покинуть Солнцеград целым и невредимым. Мог исчезнуть с глаз всевидящего инквизиционного корпуса. И никто не скажет ни слова. Но куда ему идти? Вернуться в Тринадцатиземье? Его там никто не ждет. Квази предала его. Лотт не стал бы за ней следовать, даже если в конце пути ему пообещали горы золота и обнаженных дев. Иноккий прав. Он действительно забыл путь назад и плутал по кругу.

Лотт понял, что вновь бессознательно теребит карман. Он вывернул ткань наизнанку. На плиты глухо упал лазоревый камешек размером со сливу. Он подобрал его в Радужной, когда искали Мэри, младшую из Фиалок старого Бельвекена. Безликая крашенка была с ним все это время. Лотт хранил ее не как трофей, напоминающий о боевых заслугах. Марш спас девочку, убив тварь из листьев и виноградных лоз. Но мог бросить умирать. Ее, Кэт, халифатскую чаровницу и всех людей там живущих. Он мог убежать и забыть обо всем, но ноги сами понесли навстречу опасности. Он стал героем впервые за свою жизнь.

Но так ли это? Как же костел Святого Джерома и безумец Майлз Торсэн? Он закрыл червоточину, поговорив с ребенком, и уберег Гэстхолл от проклятия.

Он всегда был таким, даже когда отчаяние и атура делали из мозгов кисель. Цветастый камешек напоминал ему, за что следует бороться независимо от того, какой будет цена.

Лотт развернул лист. На плотной бумаге темными как беззвездная ночь чернилами был написан доклад, предназначенный главе Церкви Крови. Люди боялись. В больших городах шептались о судном дне. Призрачную фигуру Зарока в погребальном саване, тянущую за собой ветхий гроб, видели в полночь на Имперском Тракте. Дальноводье заколачивало створки, запирало дома на засовы, но это не помогало. Гиблые Топи исторгли из больной глотки нечто, от чего не было спасения. Десятки селений обезлюдели. Дома стояли брошенными, печи еще пахли недавно испеченной сдобой, на улице выли некормленые собаки. Люди исчезали. Словно их стерли с лица земли. Пятнадцать деревень, шесть рудников с осужденными каторжниками. И один город. Город с высокими стенами, стражей и тысячами жизней. Кто-то пожал их души, оставив взамен страшную надпись: "Он идет". Каждая изба, каждый каменный дом были измалеваны желтой краской. Слова ничего не значили и это пугало пуще уверений в скорой гибели всего живого.

Письмо пришло неделю назад, и писарь божился, что Зарок пришел за ними. Он писал, что церковь потеряла веру, гэллиоты заперлись в храмах, а из инквизиторов, посланных узнать судьбу пропавших, вернулся только один. Бедолага выковырял себе глаза и держал их во рту, сося словно леденцы.

Дальноводье не просило. Оно взывало о помощи, стоя на коленях. Лотт не поверил бы и сотой доле написанного, если бы и сам не столкнулся с подобным. В недрах болот зрела, набухала гноем и ядовитой заразой червоточина. Врата между их миром и преисподней разверзлись. И дела шли напрочь паршиво, если инквизиция не могла придушить распространение адской порчи в зародыше. Люди боялись. А где страх, там паника. Богатые попробуют отсидеться. Дороги, ведущие прочь из проклятого места, перекроют, оставив остальных на произвол судьбы. Будут пожары. Будут кражи. Женщин ждет поругание, а слабых смерть.

А желтоглазых? Покорившие-ветер всегда были изгоями, но теперь их жизни станут дешевле мусора. Он не мог этого допустить. Теперь не мог. Жизнь способна на шутку в самый неподходящий момент. Кэт ненавидела церковь и желала им смерти, за то, как инквизиция обошлась с ее родными. Но именно архигэллиот просил Лотта стать во главе святого похода во имя защиты Дальноводья и живущих там нелюдей.

Лотт поднялся и почтительно осенил святым символом статую Мильтиада. Рыбак не обратил внимания на смертного. Первый архигэллиот продолжал ловить рыбу. Кажется, в его сети угодила еще одна юркая рыбешка.

Лотт принял решение. Прозревший не может закрывать глаза вечно. Лотт слишком долго ходил с повязкой на глазах. Пришло время увидеть мир в новом свете.

***

Новость разлетелась подобно чуме - быстро и безжалостно. Город бурлил. За три дня улицы вычистили до блеска. Цветные флаги развевались на карнизах домов, пестрые ленты оплели медные флюгеры. Поговаривали, архиалланеса Стэфания прервала свой визит в Кальс и плывет в столицу.

Все хотели узреть чудо. Увидеть, коснуться и услышать живого потомка богов.

Лотт придирчиво осмотрел свое изображение в зеркале. Брадобреи обскоблили щетину. Щеки горели и были гладкими как попка девственницы. Его облачили в молочного цвета дублет, расшитый нитями жемчуга. Узкие шоссы того же оттенка были жутко неудобными и сдавливали мужское естество. Он взвесил в руке золотую цепь. Лотт мог выручить за нее неплохие деньги. Но она была полезнее на шее. В ней Лотт из беглеца преображался в святого воина, несущего хоругвь во главе всех верующих в Гэллоса. Каплевидный рубин в оправе из золотых сплетенных рук весело подмигнул ему. Лотт ответил взаимностью.

Марш заново учился вести себя в цивилизованном обществе. Он кланялся монсеньорам гэллиотам и отвечал на вопросы алланес. Танцевал бранль и гальярду при дворе. В Солнцеград приплывали корабли с важными гостями. Лотт сопровождал Иноккия на многочисленных приемах. Он стоял по правую руку от восседающего на золотом троне Наставника Королей. Лотт посетил все залы Обители Веры. Он видел Зал Мудрости, где читали лекции будущим королям, побывал в церковном хранилище, где касался ценнейших реликвий и добытых в войнах за веру трофеев. Гэллиот Тринадцатиземья отслужил мессу в его честь, а виллийский принц, вчера позвавший его в свои покои, обнажил парадный клинок и приказал преклонить колено. Лотта посвятили в рыцари среди шелков и пьяных вельмож. Было что-то неправильное в этом. Лотт слишком многое перенял от лорда Кэнсвудского. Рыцарские шпоры давались за заслуги, заслуживались в боях перед сюзереном, добывались кровью, потом и бесстрашием. Виллийский принц похлопал его по плечу и намекнул, что Марш может взять одну из сопровождавших его дам в качестве любовницы. Лотт отказался. Поначалу.

Наступал новый этап в его жизни. Глядя на довольное лицо, на огромный рубин, подаренный самим архигэллиотом, Лотт не мог не признать, что начало ему нравится.

Сегодня его официально признает Церковь. Лотт Знаменосец. Под таким именем Марша будут чтить столетия спустя. Все, что для этого нужно - спуститься на пару лестничных пролетов ниже и показаться перед ликующей толпой.

Лотт страшился такого внимания. После стольких лет, когда он всеми правдами и неправдами старался встать на одну ступеньку с популярным братом, получить мировое признание оказалось до смеха легко.

Он пригладил подстриженные на здешний манер волосы, и вышел из комнаты. Придворные кланялись, лебезя ободряющие слова. Лотт отвечал им самой приятной улыбкой из своего арсенала.

- Приятно наконец-то увидеть вас воплоти, - произнес высокий мужчина в черном костюме, подводя к нему стесняющегося мальчика.

Он был коротко стрижен. Над губами пролегала тонкая полоса рыжих усов. Он стянул перчатки.

- Ричард Второй, король Делийкого королевства.

Лотт на секунду замешкался. У короля отсутствовал большой палец на правой руке.

- Волк оказался матерым, - благодушно пояснил монарх, заметив, куда пялится новоявленный солнценосец. - Цапнул раньше, чем я насадил его на пику. С тех пор жена не позволяет мне охотиться.

Он грустно усмехнулся.

- Да и о какой охоте может идти речь, ведь я толком даже меч не могу держать. Да-да, вы пожимаете руку венценосному неудачнику.

- В таком случае вы познакомились с самым везучим человеком в мире, ведь кто еще способен удостоиться аудиенции у Ричарда Храброго, - ответил на любезность Лотт.

Мальчик выпростал вперед ручонку. Лотт бережно пожал ее.

- Я тоже Ричард, - пробубнил под нос он.

- Это мой сын, Дик, - довольно сказал Ричард. - Уж он окажется расторопней со своими волками, когда придет время. Верно малыш?

- Да, па, - ответил мальчик и посмотрел на Лотта большими детскими глазами. - А вы правда святой?

- Все уверены что да, - честно ответил Лотт. - Кто я такой, чтобы доказывать обратное?

- Если позволите, - вы не совсем похожи на того, кто спасет нас от надвигающегося конца света, - сказал Ричард Храбрый. - И знаете - мне вы настоящий больше нравитесь. Герои с налетом бравады гибнут первыми не успев довести дело до конца.

- Что есть, то есть. Я из тех, кто предпочитает отсидеться в резервах, предоставляя стяжать славу другим. А я, Ваше Величество, никогда не ожидал увидеть короля, который сошел с трона, чтобы пожать руку простолюдину.

- Вы уже рыцарь, - Ричард хитро подмигнул ему. - А значит, я не совсем оконфузился.

- А ты умеешь призывать архангелов? - допытывался мальчик.

- Если бы они услышали мои приказы - померли бы со смеху, - рассмеялся Лотт. - Увы, нет, Дик.

- А где меч, которым разгоняешь демонов?

- Пока не заслужил.

- А можешь показать, как закрываешь врата ада прямо здесь?

- Дик, - Ричард Храбрый наклонился к сыну и погладил по голове. - У воина святого престола сегодня много дел. Не утомляй его расспросами. Вот, держи.

Король дал ему инкрустированный синими опалами кинжал.

- Это подарок от мамы.

- А она не приехала? - сказал опечаленный мальчик.

- У нее дела. Но она обязательно приедет.

- Обещаешь?

- Честное королевское. А теперь иди, погуляй с друзьями. Нам с Лоттом нужно поговорить.

Мальчик сбежал по лестнице, изображая из себя всадника.

- Дети, - извиняющимся тоном сказал Ричард. - Они хотят знать все.

- Я тоже.

- Значит ли это, что вы не понимаете природу своего Дара?

- Ваше Величество, я также далек от этого как ваши надежды скрестить с кем-то мечи.

- Люблю честных людей, - сказал правитель Делии. - Так мало их осталось среди лизоблюдов.

- Им отрезают языки.

- Вы определенно мне нравитесь, юноша. Я рад, что Иноккий заставил вас передумать.

Ричард провел Лотта к балкону. Люди скандировали его имя. Высший клир махал им руками. Каждому гэллиоту отвели отдельный балкон. Их кровавые рясы колебались под слабым ветром. С крыш служки сыпали лепестки роз. Розовые, белые и красные хлопья сыпались подобно манне небесной.

- Он не заставлял. Это мой выбор.

- Вы уверены?

Что он имел в виду? Лотт согласился вступить в ряды церкви по своей воле. Никто его не насиловал.

Ричард обнял его, словно давний друг, и прошептал:

- Архигэллиот знает тысячи дорог к чужим желаниям. Он говорит одно, но подразумевает иное. Будьте осторожны. Помните, что бывает с честными людьми. Покинув Многодетную, не забудьте посетить Острие. Моя жена, Игнис, будет рада такому гостю.

Ричард мягко толкнул его вперед. Иноккий ждал его. Наставник Королей был счастлив, словно обрел пропавшего сына. Он молитвенно сложил ладони вместе. Лотт последовал его примеру.

Иноккий произнес молитву Николаса Чудотворца. Слова складывались в строфы, строфы образовывали рифму. Иноккий пел чистым, лишенным дребезжания и хрипоты, голосом. Так должно быть пели ангелы под аккомпанемент лир.

Архигэллиот творил чистое вдохновение. Он посыпал им как сахарной пудрой верующих. И те бились в восторге. Люди спекались в топке подобно кексам. Вызревали, наполняясь уверенностью, что солнце готово спуститься с небес. Чудо произойдет вот-вот. И случится это благодаря ему, Лотту.

Он посмотрел на свои руки. Обычные руки, чуть трясущиеся от мандража. Линия жизни вклинилась в линию веры. Его судьба здесь. Стать солнценосцем. Так сказал архигэллиот.

Лотт поднял руки вверх и все стихло. Люди смотрели на него. Тысячи глаз, жадно ловящих любое движение живого воплощения богов. Ремесленники. Путаны. Бездомные. Богачи. Священники.

Архигэллиот тоже смотрел. Он ждал со спокойствием познавшего вечность. И напутствовал его теплой отеческой улыбкой. Станет ли он для него новым наставником? Таким, каким должен был стать отец. Каким никогда не был сир Томас.

Лотт сотворил святой символ. Пальцы сомкнулись в замок, ладони выгнулись дугой, творя круг. Солнце пробило прореху в темном саване мчащихся по небосводу облаков. Это было неожиданно и очень красиво. В этот момент Лотт действительно поверил, что боги следят за ним.

Ликующий люд завопил в экстазе. Женщины плакали, дети пытались забраться на плечи родителям. Краем глаза Лотт увидел, как молятся гэллиоты.

Это был славный день. Лотт принимал поздравления. Он восседал на троне архиалланесы рядом с Иноккием. Люди приносили дары. Бедные отдавали краюхи черствого хлеба, и он вкусил большинство из них. Кузнечный цех принес посеребренный доспех. Виллийцы подарили рыцарское копье, аргестийцы одноручный меч с золотым солнцем, пленившим самоцвет в навершии. Сеннайцы подвезли в паланкинах сундуки с дорогими одеждами тонкой отделки. Ювелиры Тринадцатиземья положили в ноги десять шкатулок, забитых перстнями, в оправе которых находились камни размером с ноготь. Представляющие Дальноводье агапиты подарили сапоги, перчатки и пояс с большими и малыми ножнами из редкой и необычайно прочной кожи водного дракона. Мальчик Дик преподнес настоящий сюрприз. Он отдал амулет матери. Лотт увидел странный символ, напоминающий букву "Х", только с загнутыми под углом концами. Он видел подобный на коже Кэт. Новоиспеченный мессия отказался принять этот дар. Но пообещал хранить его у себя, пока не встретится с королевой Игнис.

Дальше было веселье. Люди танцевали на площадях и улицах. Влюбленные пары кружились на широких балконах стремившихся к небу домов. Вино текло рекой. Вечер расцвел яркими взрывами. Радужные вспышки украсили небосвод невероятными оттенками. Над монастырями сияли тягучие смолы патоки и пары клубничного джема. Ящерицы цвета молодой листвы обрушивались на черепицы, скатываясь по дорожкам золотой мальвазии. Лотт узнал у местных, что в праздники делийцы привозят в город под строгим присмотром дьяконов бочки конфискованной атуры, смешанной с красильными веществами. В емкости вставляли фитили от свечей и отбегали на безопасное расстояние. Яд, обрекавший на медленную смерть, на краткое время превращался во взрывную радость.

Лотт понял, что счастлив.

Пусть впереди ждала долгая дорога, он знал, что двигается к цели, указанной самим Гэллосом. Стоящее дело, за которое его уже наградили больше, чем можно представить.

Путешествие представлялось ему плевым делом. Иноккий обещал выделить тридцать кораблей. Лучших инквизиторов из псоглавой башни. Проклятье, даже сопровождение в виде служек, обслуживающих приемника богов! Лотт улыбался, представляя, как поедает сладкую хурму с рук миловидной монашки.

К походу уже велись приготовления. Недели через три они покинут Солнцеград. Если повезет, успеют прибыть в Делию, опередив первый лед. Лотт сделает свое дело, щелкнув пальцем со стриженым ногтем, и вернется в уютное гнездышко. Все просто. Никаких проблем.

Он добрался до своей комнаты далеко за полночь. Битье поклонов поначалу льстило, но к концу дня от этого устаешь также как и от повторяющейся из года в год шутки.

Голова гудела от пережитого и выпитого вина, произведенного сердобольными монахами на побережье Лихого моря. Лотт стянул с себя туфли, до сих пор не потерявшие навощенного блеска, и бросил тесные шоссы на спинку кресла. Он рухнул как убитый и погряз в перинах кровати, такой же широкой, как дельта Амплус.

Ему снились холодные горы Волчьей Пасти. Он тонул в рыхлом снеге и глотал ледышки, обжигавшие гортань.

Лотт вскочил. Сел на край кровати, пытаясь прийти в себя. Волосы вымокли. В него плеснули водой!

Узкая полоса света разрезала слепую темноту. Шэддоу поднес свечу почти к самому лицу.

- Какого падальщика ты здесь забыл?!

- Собирайся, - сказал Мрачный Жнец без намека на сочувствие. - Планы изменились.

- Что? Какие планы?

Инквизитор подал ему сверток с одеждой.

- Мы уезжаем из города. Таков приказ архигэллиота.

- Но почему?

Лотт наскоро вытер голову одеялом. Спросонья натянул сапог не на ту ногу. Чертыхнулся и повторил попытку с тем же результатом. На четвертый раз ему удалось вспомнить правильную последовательность. Лотт промычал что-то похожее на победный клич нордов.

- Дело усложнилось. Люди подожгли торфяники в надежде прекратить террор. Глупцы, они сделали только хуже. Дальноводье в огне. Страна чадит, а демоны озверели пуще прежнего. Еще один город перестал существовать. Но это не главное.

Лотт натянул охотничью куртку, более удобную, чем расшитый вензелями и побрякушками дублет. Инквизитор позаботился о нем будто любящая жена. Сума Кэт и все мелочи, таскаемые в карманах, оказались при нем.

- Мог бы извиниться за грубое пробуждение.

- Прошу прощения.

- Не очень верится.

- Потому что я не искренен.

Они вышли в холл Обители. Шэддоу отвел гардину, символизирующую мужское и женское начало церкви. За ней оказался проход.

- Не похоже на парадный выход, - проворчал Лотт.

- Ты поразительно смышлен. Это казематы.

У Лотта похолодели внутренности. Живо представились многочисленные крючья, на которых развесят органы святого для последующего изучения.

- И что же главнее судеб пропавших бедолаг? - спросил он, чтобы отвлечься.

Крутая лестница не спешила заканчиваться. Обитель тянулась не только к небесам. Они одолели шесть ярусов, прежде чем наткнулись на дверь. Мокрое дерево держалось на ржавых петлях. За ней слышался плеск.

- Краеугольные камни церкви рушатся, - сказал ему Мрачный Жнец, возясь с замком. - Не все это видят. Червоточины привычная угроза, Лоттар Марш. Мы знаем, чего от них ждать. Люди куда опаснее.

- Что за люди?

- О, это самое интересное. Мы догадываемся кто это. Знаем имена почти со стопроцентной гарантией, но этого мало. Нужен толчок.

Он двинул скрепленные полоской железа доски ногой. Подсвеченная факелом, их ждала лодка. Родриго, жевавший чеснок по-приятельски уступил место.

Лотт застонал. Кроме него, хуже всех себя в этой компании чувствовал Джеймс Галлард. Блондинчик цедил улыбку изо всех сил. Это было похоже на попытку справить нужду сидя на огромном еже. Огромный детина с квадратным подбородком помог ему забраться внутрь и присоединиться к тесной компашке. Полуогр-полудемон, по недоразумению высших сил принадлежавший к роду человеческому, оттолкнулся от причала веслом и задал быстрый ритм без особых усилий.

Лотт поискал глазами Квази. Халифатка не удостоилась чести быть разбуженной среди ночи. Странно. Он думал, что чародейка захочет следовать за ним и дальше.

- Они называют это союзом перчаток, - сказал Шэддоу, пригибаясь под проплывающими кирпичными арками подземелья. - Мы знаем о девяти. Они хотят заполучить тебя.