Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

Повозка остановилась на горбатой улочке недалеко от ярко освещенной и шумной в ночное время Дерибасовской. Сонька сунула извозчику пару ассигнаций и заспешила к притону, о котором говорила Манька.

Притон Пузатой Галы представлял собой небольшой двухэтажный домик, на дверях которого высвечивалась фонариками надпись:

При входе в домишко толкались несколько мужчин. Они посторонились, пропуская спешащую дамочку, при этом один из них заметил:

— С этой кралей я бы точно ступил на край света.

— Край света будет, когда ты утром вернешься к жене! — засмеялся его приятель.

У дверей, ведущих в залу, Соньке перегородил дорогу здоровенный мужик, поинтересовался:

— Вы не ошиблись, дамочка? Здесь делается главный мужской интерес.

Из залы, вход в которую был занавешен бархатом, доносилась музыка, визги дам и хохот мужчин.

— Я к Гале Пузатой, — отвела его руку Сонька.

— Как прикажете доложить?

— От Маньки Портовой.

Мужик ушел в боковую дверь, и вскоре из нее вышла невероятных размеров женщина, та самая Гала Пузатая.

— Чего тебе?

— Есть разговор.

— Манька еще кости не кинула?

— Поздоровее тебя будет.

— Проходи.

Кабинет Галы был затянут красной тканью, на стенах висели нарочито помпезные канделябры, создавая интимное освещение. Бандерша тяжело плюхнулась в просиженное бархатное кресло, игриво посмотрела на незваную «клиентку».

— Ну и чего желает эта перезрелая дамочка?

— Перезрелая дамочка желает крыши. — Сонька села напротив.

Гала рассмеялась.

— Старая кочерга прислала тебя именно по этому делу? Какую крышу, женщина? От кого?

— От полиции.

Бандерша сразу стала серьезной:

— Ты, тетка, хоть кумекаешь, гуда явилась? Здесь притон, бардак. Какая крыша? Сами полиции боимся!

Воровка перегнулась к ней через стол, свистящим от ярости голосом произнесла:

— Ты сначала поинтересуйся, корова, кто перед тобой, а потом будешь разводить понт!

Гала съела «корову» и спросила:

— Ну и что за цаца передо мной?

— Сонька!

Та с деланным испугом откинулась на спинку кресла.

— Ой, боже! А я прямо сразу взмокла вся! Неужто сама Сонька?

— Сама Сонька.

— Вот так неожиданность, — с издевкой произнесла Гала и вдруг тоже перетянулась через стол. — Да у нас таких Сонек, крыса, пол-Одессы! Куда ни плюнь — Сонька!

Воровка помолчала, не решаясь выложить главный козырь, все-таки сказала:

— Я — Сонька Золотая Ручка.

До Галы дошло не сразу, затем от неожиданности она замерла, после чего тоже почему-то шепотом вымолвила:

— Та самая? Брешешь… Чем докажешь?

Девушка сняла с пальца дорогой перстень, положила перед бандершей. Та взяла его, долго и внимательно изучала и положила в ящик стола.

— Теперь убедила. Так, говоришь, полиция пятки греет?

— Потому к тебе и прибежала.

— И чего ждешь?

— Крыши, на одну ночь. А как проснусь, чтоб в комнате лежала пара дорогих платьев.

— Прямо-таки дорогих?

— Наилучших! Чтоб никто не увидел во мне воровку.

— Это, Сонька, ты чего-то загнула, — усмехнулась Гала и вынула из ящика стола перстень. — Разве за одну такую цацку купишь пару дорогих платьев, да еще наилучших?!

Воровка сняла с пальца еще один крупный перстень, передала бандерше.

— Хватит?

Гала пожала плечами:

— Постараемся уложиться в такие деньги. — И поинтересовалась: — В залу не сходишь?

— Клиент есть?

— Смотря какой. Ты ж в койку, принцесса, не пойдешь?

— Мне интереснее поговорить по душам.

— Есть один такой, — улыбнулась Гала. — Который месяц ходит сюда и ни одной девкой не попользовался. Все тянет его на беседу.

— Может, студент?

— Не, для студента уже немолодой. Да и жуть, какой богатый. Был большим пароходчиком, пока жинка не бросила и не убежала с цыганом. Теперь вот, бедного, на разговоры тянет.

— Нужен паспорт.

— Это большие деньги.

— Заплачу.

— На какую фамилию?

Сонька задумалась.

— Софья Сан-Донато… Монако.

Зал, как и кабинет Галы, был выкрашен в красный цвет, плафоны по углам горели чадно и тускло, от курева висел густой тягучий дым до потолка. Играла забивная музыка, все столы были заняты. За каждым столом — мужики, девки вперемешку с вином, шампанским, водкой.

Сонька вошла в зал, неторопливо огляделась. Заприметила маленький стол в самом уголочке, направилась туда.

К ней тут же подлетел половой, расшаркался:

— Чего изволите, мадам?

— Бокал шампанского.

Парень испарился, воровка медленно огляделась, и в ее поле зрения тут же попался худощавый господин в пенсне, одиноко коротающий время, тот самый бывший пароходчик. Он был достаточно пьян, тем не менее заприметил симпатичную женщину за отдельным столиком и заинтересованно повернул к ней тяжелую голову.

Половой протолкался через хмельную толпу, подняв над головой поднос с полным фужером, с шиком поставил его перед мадам и на всякий случай представился:

— Василий. Если что, кликните, мадам!

Сонька взяла бокал, пригубила. Пароходчик продолжал смотреть в ее сторону.

От другого стола поднялся толстый потный человек и направился к одиноко сидящей даме.

— Пардон, мадам… Могу ли я…

— Не можете, — оборвала его Сонька. — Будет надо, сама подойду.

— Мисс!.. Буду ожидать с нетерпением, — пообещал мужчина и вернулся к своему столу.

Пароходчик выждал какое-то время, нетвердо поднялся и двинулся к воровке.

— Прошу меня простить, госпожа… — Он дотянулся до руки Соньки, поцеловал. — Генрих Пугач. Рискую получить отказ, тем не менее позвольте занять на несколько минут ваше внимание.

Сонька милостиво кивнула, господин присел на краешек стула, внимательно посмотрел на девушку.

— Мне бесконечно знакомо ваше лицо.

Она пожала плечами и произнесла с легким акцентом:

— Может быть…

Бросив взгляд на его пальцы, воровка увидела крупные и, судя по качеству бриллиантов, очень дорогие перстни. Пароходчик не сводил умоляющего взгляда с воровки:

— Подскажите, напомните, иначе я потеряю покой на долгое, очень долгое время.

— Вам будет нелегко вспомнить, — лукаво улыбнулась она. — У вас была слишком бурная жизнь.

— Да, это правда… И все же?

Сонька помолчала, наконец, опустив в некоторой неловкости очи, произнесла:

— Помните Неаполь, Генрих?

— Неаполь? Конечно помню. А что там было?

— Значит, не помните. Лучше я замолчу.

— Говорите. Умоляю, говорите! — пароходчик махнул половому, приказал: — Василий, бутылку лучшего шампанского для дамы!

— Слушаюсь, господин Пугач.

Генрих перевел взгляд на Соньку:

— Что же было в Неаполе?

— В Неаполе у нас была любовь, — тихо ответила девушка.

— С вами?!

Лицо девушки стало жестким, она приказала:

— Оставьте меня!

— Нет-нет! Простите меня! Я последние годы много пью, у меня все смешалось в голове… Как вас зовут, мадемуазель?

— Лючия. Лючия Пироттели. Вы приезжали в наш город по контрактным делам.

Пароходчик уставился на нее пристальным, влажным взглядом, потом совсем тихо произнес:

— Боже… Боже мой… Это вы, Лючия? — взял ее руки, стал целовать часто и страстно. — Как же я мог забыть? Как я мог?

Сонька убрала руки, вытерла платочком повлажневшие глаза.

— Я знаю, что у вас проблема, вас оставила жена. Поэтому я сочла возможным прибыть на несколько дней в Одессу, увидеть вас и сразу же забыть.

— Почему, забыть?

— Все просто, Генрих. Вы забыли девушку, она забыла вас.

— Нет! Не надо. Не делайте этого. — Он снова начал целовать ее руки.

— У вас растет сын, господин Пугач, — сообщила спокойно Сонька, глядя ему прямо в глаза.

— Что?

— Я родила сына.

— У меня… сын?

— Да. Ему уже пять лет.

Потрясенный пьяный пароходчик некоторое время переваривал свалившуюся на него новость, затем взял бутылку шампанского, налил себе полный фужер.

— Я хочу выпить. За вас, Лючия. И за моего сына.

Когда он выпил, Сонька позвала полового и приказала:

— Рассчитайте меня.

— Вы хотите уйти? — схватил ее за руки Генрих. — Не делайте этого, Лючия!

— Нет, — печально усмехнулась она. — Я увидела вас, отца своего ребенка. Я удовлетворена. — Открыла сумочку, тихо ахнула: — Боже! Я забыла в отеле деньги.

— Это судьба! — воскликнул пароходчик. — Вы не уйдете. — И он приказал половому: — Пошел вон, Василий! Счет — на мое имя!

— Слушаюсь, господин Пугач.

Сонька опустилась на стул, стала отрешенно и грустно смотреть в сторону. К их столику снова подвалил тот самый полный господин, что уже пытался ухаживать за Сонькой.

— Мадам, — довольно агрессивно промычал он, — это неправильно. Одному отказываете, а с другим шашни крутите.

Пугач поднял на него глаза:

— Что желаете?

— Мадам желаю!

— А бутылкой по черепу не желаете? — Пароходчик решительно поднялся, взял со стола бутылку.

— Босяк, черепа здесь два! — Толстяк схватил пароходчика за сорочку и рванул на себя. — Размозжу паскуду!

Завязалась потасовка, к дерущимся бросились здоровенные мужики из охраны и половые. Они с трудом растащили их и повели упирающегося толстяка на выход.

Генрих, тяжело дыша, опустился на стул, поправил одежду, снова налил вина.

— Дрянь. Негодяй.

— Вы много пьете, дорогой, — заметила с усмешкой девушка.

Пугач помолчал, стараясь успокоиться, затем быстро и коротко выпил.

— Да, я много пью. — Согласился он. — Потому что гибну. И я хочу погибнуть!

— Из-за жены, которая вас бросила?

— Не только. Из-за всего. Даже из-за вас. Я вас любил, Лючия, и забыл. Разве можно после этого жить?

— А наш сын? Думаю, ему необходим отец. Не погибший, а живой и любящий.

— Лючия, я люблю вас. Что я могу для вас сделать? Для вас и для моего сына… Как его зовут?

— Карло.

— Для моего сына Карло.

— Уехать со мной.

— Когда? Говорите когда, и я уеду. Завтра же! Я ненавижу все это! Этот сброд, эти морды… Купим каюту первого класса и морем доберемся до вашего города. У нас будет свадебное путешествие, Сюзанна!

— Лючия!

— Да, Лючия. Простите! Утром я заказываю билеты. В каком отеле вы остановились?

— Это не имеет значения. Я с вами, и этого достаточно.

— А как вам удалось разыскать меня?

— Любовь способна на все, — горько усмехнулась Сонька.

— Да, это правда, это так. — Генрих опять наполнил фужер. — За любовь, которая способна творить чудеса.

Он опорожнил фужер до дна и какое-то время приходил в себя.

— Знаешь, почему я забыл тебя? — заговорил он снова, с трудом ворочая языком. — Все просто. Я бесконечно любил свою жену. Нет, не бесконечно… Безумно! Каждый раз, возвращаясь из плавания домой, я ждал встреч только с ней. Но выяснилось, она не ждала этих встреч. У нее был другой. Черноволосый, молодой, наглый, дикий. Дикий цыган! С ним она и сбежала. И я никого, кроме нее, больше не любил. И вас в том числе, — пароходчик поднял на Соньку тяжелые пьяные глаза. — Но теперь я обрел счастье. Я полюбил вас… простите, забыл имя.

— Лючия.

— Да, Лючия. Теперь, Лючия, мы будем вместе. Всегда. Перестану пить, вновь займусь бизнесом, у нас родятся дети…

— У нас уже есть сын, Карло!

— Сын? У нас сын? Простите, запамятовал. Карло тоже будет с нами. Сегодня пью последний раз, мадемуазель!

Генрих вновь выпил и теперь был уже по-настоящему пьян.

Сонька поднялась:

— Проводите меня.

— Нет, — покрутил головой Пугач, — или вы остаетесь, или уходите навсегда!

Она взяла его за руку попросила:

— Проводи же меня, Генрих. Даме иногда необходимо выходить из присутственного места.

Пароходчик тяжело поднялся, вместе они стали проталкиваться мимо столиков, сквозь месиво многочисленных клиентов в сторону выхода в нумера.

Черная деревянная лестница, ведущая на второй этаж, откуда неслись шаловливые возгласы и смех, была узкая, почти не освещенная. Сонька карабкалась впереди, цепко держа за руку Генриха, — он падал, валился на сторону упирался.

Наконец опустился на ступеньки и невнятно заявил:

— Не могу… Дальше не пойду.

Воровка присела рядом.

— Что, милый, плохо? — она погладила его по голове, по плечам. — Совсем плохо?

Тот что-то промычат, стал ловить пальцы дамы, желая их поцеловать. Она рассмеялась:

— Не надо. Не стоит, любимый. Лучше я поцелую тебя, твои руки, твои пальцы.

Сонька принялась гладить руки пароходчика, прикладывать их к своим щекам, касаться губами.

— Бедный мой, несчастный… Никто тебя не любит. Никто не пожалеет.

Генрих расслабленно мычал, отдавшись полностью во власть женщины, а она ловко снимала с его пальцев кольца и перстни, изящно роняя их в свои карманы.

Пароходчик уснул, уронив голову на грудь. Сонька спустилась вниз, из приоткрытой двери поманила здоровенного вышибалу:

— Забери тут Генриха. Опять перебрал.

Погода была яркая, солнечная, располагающая к прогулкам. Сонька не спеша, шагала по оживленной улице, любовалась яркими одесситами, останавливалась возле витрин ювелирных лавок, внимательно изучала выставленные драгоценности.

Сама она была одета в изысканное кружевное платье, над головой держала изящный зонт, в руке — не менее изящную сумочку. По пути воровка заметила вход в небольшой ресторанчик «Фанкони», направилась к нему. Статный швейцар любезно открыл перед ней дверь, улыбнулся:

— Добро пожаловать, красавица.

Ресторанчик был невероятно уютным, даже интимным. За роялем сидел немолодой музыкант, играл что-то медленное и расслабляющее. Столики здесь располагались таким образом, что каждый из посетителей чувствовал себя обособленно.

Официант проводил посетительницу к местечку возле окна, положил перед ней пухлое меню и с поклоном удалился. Воровка лениво полистала меню, открыла сумочку, достала зеркальце, изучила собственное лицо и, оставшись довольной, принялась с помощью того же зеркальца рассматривать зал. Посетители здесь сидели в основном парами, все они были заняты разговорами, и лишь за одним столиком, также у окна, расположился одинокий пухленький господинчик с пухлыми щечками, не желающий скрывать своего одиночества и скуки. Он читал газету, затем смотрел в окно на протекающую на Дерибасовской жизнь, бросал взгляд на зал и вот теперь, наконец, был полностью поглощен неожиданно возникшей здесь изящной дамочкой.

Официант подошел к Соньке и поинтересовался:

— Мадам готовы к заказу?

— Да, — улыбнулась она, пряча зеркальце в сумку. — Бокал вина и фрукты.

— Вино и фрукты заморские, мадам?

— Конечно.

Парень исчез, девушка с печальной и мечтательной улыбкой начала рассматривать прохожих на улице.

К столу снова подошел официант, протянул ей на небольшом подносе визитку:

— Простите, мадам, вам передана именная карта.

Она заглянула в визитку, прочитала: «АЛЕКСАНДР ДОГМАРОВ. БАНКИР». Оглянулась на сидящего у окна розовощекого господина, и он тут же ответил ей улыбкой и легким поклоном.

Второй официант принес вино и фрукты, но, кроме того, поставил на стол бутылку дорогого французского вина.

— От господина Догмарова.

Сонька вполоборота снова посмотрела на банкира, едва заметно улыбнулась.

— А кто он?

Официант сделал круглые глаза:

— Мадам, если вы не знаете, кто такой господин Догмаров, то вы ничего не знаете про Одессу. Миллионер, владелец банка и антикварных магазинов. Сегодня уезжает в Москву.

— О-о…

Воровка снова оглянулась в сторону банкира: этого было достаточно. Догмаров поднялся из-за своего стола, подошел к даме.

— Вы позволите опуститься к вам на пару минут? — с явным одесским произношением обратился он.

Сонька засмеялась:

— На пару минут? Опускайтесь.

— Гран-мерси. — Банкир уселся, с улыбкой посмотрел на нее. — Вам уже сказали, кто я?

— В общих чертах, — снова рассмеялась Сонька.

— Да, — солидно кивнул молодой господин, — я банкир. Меня знает вся Одесса.

— Почему?

— Почему? Потому что я Александр Догмаров. У меня здесь самый крупный в городе банк.

Сонька протянула руку, украшенную многочисленными кольцами и перстнями, и представилась:

— Софья Сан-Донато.

— Вы не отсюда?

— Нет, я не отсюда. Я из-за границы.

— Мадам, — воскликнул Догмаров, — я так сразу и понял! У вас такие манеры, что это сразу бьет по глазам.

Сонька веселилась:

— Не сильно ударило?

— Ну… Сказать, что смертельно, так не совсем. Но вы почти сразили меня, мадам!

Александр позвал официанта, распорядился:

— Открой вино, Йоська.

Тот выполнил указание, налил в фужеры и удалился.

— Вы всех здесь знаете? — откровенно польстила Догмарову воровка.

— Мадам! — развел руками тот. — Первое: мой дед и папка всю жизнь были здесь банкирами. Братья — тоже банкиры. Их у меня трое. И я банкир. А банкиров в городе знают. Почему?

— Почему?

— А потому как где банк, там и деньги. Вам дошло?

— Дошло.

— А второе, этой мой любимый ресторан. Тут вкусно.

Сонька взяла фужер:

— Я хочу выпить за вас.

— Почему?

— Вы милый, веселый, добрый.

— Как вы догадались?

— Видно. У меня хороший глаз. Они чокнулись и выпили.

— А вы откуда к нам? — спросил Догмаров.

— Из Монако.

— Это где? Франция?

Сонька улыбнулась.

— Почти.

— А повторить можете, как зовут мадам?

— Софья Сан-Донато.

— Теперь запомнил. И как надолго в Одессу?

— Завтра уезжаю.

Банкир даже вскочил.

— Куда?

— В Москву.

— Так я тоже в Москву! Вечером?

— Да, вечером.

— Я могу вас сопровождать?

— Буду рада.

Догмаров был вне себя от счастья. Он поднялся и сурово велел официанту:

— Счет мадам переведи на меня. И ни копейки не приписывай! Я проверю. — Он нагнулся к девушке и объяснил: — Воруют, босяки, ни стыда, ни совести! — И поцеловал ей руку. — К поезду нужно подбить кой-чего в банке, поэтому спешу. Мой вагон пятый. А ваш?

— Тоже пятый.

— Расскажи кому, не поверят, — закатил глаза банкир. — До вечера, мадам Софья Сан-Донато.

Дойдя почти до двери, он вернулся.

— Это я с виду простой, а на самом деле все помню, все знаю, все понимаю.

Сонька видела в окно, как банкир уселся в свою карету, свойски махнул ей и укатил. Пригубила вино, лениво осмотрела зал, снова вернулась взглядом к окну и неожиданно увидела штабс-капитана. Он стоял перед окном и смотрел на нее. Был небрит, оборван и довольно нетрезв. Воровка едва заметным движением пальцев показала ему, чтобы он исчез, Горелов постоял какой-то момент, не сводя с нее глаз, затем ушел.

Сонька шагала по Дерибасовской по-прежнему не спеша, отслеживая тем не менее прохожих, их взгляды, их реакцию на нее. Оглянулась и снова увидела штабс-капитана. Он следовал за нею на приличном расстоянии. Воровка свернула с Дерибасовской в проулочек, заспешила по булыжнику вниз, к морю. Горелов не отставал. Последовал еще один поворот в узкую улочку, и за углом Сонька остановилась. Штабс-капитан подошел к ней на расстояние метра, замер в вопросительном ожидании.

— Что нужно? — спросила девушка.

— Здравствуй, доченька.

— Что тебе нужно? Денег?

— Нет. Тебя увидеть.

— Увидел? Пошел вон!

— Хочу, чтоб простила.

Сонька молчала.

— Прости меня, доченька.

— Хорошо, простила. Все?

— Нет. — Покрутил штабс-капитан головой. — Ты злая на меня. За что?

— Тебе лучше знать.

— Знаю, — на глазах Горелова появились слезы. — Знаю. Но не моя в том вина, доченька. Володя виноват. Он мне залил в глотку водки. Я ж не пил. Соня.

Сонька шагнула к нему.

— Чего ты бродишь за мной? Ты знаешь, что меня ловит полиция? Что за мной хвост!

— Знаю. Надо бежать отсюда. Я готов с тобой исчезнуть, дочь. — Он вдруг задышал ей в самое лицо. — Правда, беги! Володя сдал тебя полиции. Все говорят, вся Одесса! Беги, Соня!

— Слушай, ты, пьянь, исчезни отсюда! Сейчас же! Немедленно! Чтоб я тебя больше не видела. Ты понял меня? Пошел!

Она толкнула штабс-капитана, тот не устоял на ногах и упал.

— Пошел!

— Доченька.

— Не ходи за мной! Не смей!

Воровка зашагала прочь. Горелов поднялся, долго смотрел ей вслед и неожиданно закричал на всю улицу:

— Ну и зачем мне после этого жить? Зачем, Соня? Ну, ответь хотя бы!

Она не оглянулась и исчезла в следующем переулке. Штабс-капитан побрел обратно.

Поезд, покачиваясь, бежал в Первопрестольную. Сонька и Догмаров сидели в купе банкира, — на столике стояла нераскупоренная бутылка вина, бокалы и большая коробка шоколадных конфет. Им было весело и беззаботно.

— Вы уважаете шоколад, Софья? — спросил банкир с некоторым кокетством.

— Да, это моя слабость с детства. А вы, Александр?

— Из ваших ручек могу съесть всю коробку, — шутливо раскрыл пухлые губы Александр.

Сонька рассмеялась.

— Всю не надо. Оставьте мне хотя бы пару штук.

— Это как просить будете!

Оба рассмеялись.

— Простите, я забыла спросить, — неожиданно нахмурилась девушка. — Вы женаты?

Банкир откинулся на спинку дивана.

— Я похож на идиота?

— Почему — на идиота?

— Потому что за мной бегает пол-Одессы! А в Одессе каждая мадам или шлюха, или воровка.

— Вам не стыдно?

— А чего мне стыдно, если так оно и есть, — возмутился банкир. — Вы наших женщин не знаете, а я знаю. — Взял руку Соньки, несильно сжал. — Может, я ищу такую, как вы.

— Я дорогая девушка.

— А я дорогой мальчик!

Они рассмеялись.

— Нет, правда, — снова взял руку девушки банкир, — в Москве я познакомлю вас со старшим братом, и, если вы ему понравитесь, я даже могу сделать вам предложение.

— Так сразу?

— А чего тянуть? Мне уже двадцать пять. А вам?

Воровка, шутя, шлепнула его по щеке:

— Дамам таких вопросов не задают.

— А я все одно узнаю! — веселился Догмаров. — Фамилия ваша известна — Софья Сан-Донато. Обращусь в полицию, там все как на простыне. Ох, и узнаю я про вас!

Сонька повертела в руках бутылку, покосилась на кавалера:

— Вино не желаете открыть?

— А чем?

— Обратитесь к служащему вагона.

— Момент.

Банкир взял бутылку и быстро покинул купе. Воровка открыла свой саквояж, извлекла из него миниатюрный шприц, заправила с его помощью несколько конфет какой-то жидкостью. Положила конфеты в коробку и стала ждать возвращения попутчика, наблюдая проносящийся за окном пейзаж.

Догмаров вернулся, с силой поставил бутылку на стол.

— Мадам, гуляем!

Он наполнил фужеры, они чокнулись и выпили. Сонька аккуратненько взяла длинными пальчиками одну из заправленных конфет, протянула банкиру:

— Ну-ка кто съест шоколадку из моих ручек?

— Я!

— Прошу полностью имя и фамилию.

— Александр Догмаров! Банкир!

Девушка сунула ему в пухлые губы конфету, и он с удовольствием принялся жевать ее.

— Это было за вас, Александр, — сказала Сонька и взяла еще одну конфету. — А теперь за меня… Ам?

— Ам! — ответил банкир и с удовольствием стал жевать вторую шоколадку. — А теперь выпить!

Налил вина, они снова чокнулись и выпили. Неожиданно Догмаров как-то странно посмотрел на девушку поплывшим взглядом и пробормотал:

— Чего это я? Спать… Хочется спать… Что со мной, мадам?

Она мягко улыбнулась, кивнула:

— Хочется спать — спи. Устал, маленький. Спи.

Банкир завалился на бок, Сонька положила его ноги на полку, заперла купе на ключ, открыла небольшой плоский саквояж и начала перебирать вещи. Наконец она нашла то, что искала, — плотно запакованный газетный сверток. Надорвала уголок, увидела в нем купюры, взглянула на спящего банкира и покинула купе.

Когда поезд остановился, Сонька осторожно спустилась со ступенек вагона и направилась к домику при станции.

— Смотрите, мадам, не опоздайте! — крикнул ей вслед проводник. — Стоим всего десять минут!

— Благодарю.

В такое позднее время на перроне было безлюдно, лишь городовой расхаживал по пустынной площади.

Воровка вошла в станционное помещение, дождалась, когда ее поезд тронется, и постучала в крохотное окошко.

— На Одессу когда будет?

Дремавший за окошком служащий проснулся, сонным голосом буркнул:

— Через два часа, сударыня.

Море манило удивительным спокойствием и лунными бликами. Штабс-капитан и пан Тобольский сидели на берегу недалеко от воды и выпивали. На каменистой земле перед ними стояла бутылка водки, на газете были разложены кусочки хлеба, колбасы, сала, нарезанный репчатый лук. Оба были достаточно хмельны.

— Вот видишь, пан, — Горелов налил по половине стакана, — и тебе уже понравилось выпивать.

— Это плохо, — вздохнул тот.

— Плохо, — согласился штабс-капитан. — Со стороны плохо. А тому, кто пьет, хорошо.

— Так мне вправду хорошо, — кивнул пан. — Выпьешь — и сердце болит не так отчаянно. Все отодвигается, все как будто уходит в густой туман.

— Хорошо сказал — в густой туман, — согласился штабс-капитан и задумчиво уставился в морскую темную бесконечность. — Вся жизнь в тумане. Никакого просвета.

Он не стал чокаться, выпил с ходу, одним рывком.

— Пан капитан хочет вернуться в Москву? — спросил Тобольский.

— Капитан не хочет. Что мне там делать? — пожал плечами Горелов. — Кто меня ждет?

— А здесь? Здесь кто-то ждет?

— Никто. Поэтому я думаю — зачем жить? Все равно как в тумане. Выпил, уснул. Проснулся, выпил и опять уснул… Зачем все это?

— Нет, — покрутил головой Тобольский, — я не хочу умирать. Я хочу жить. Пока Соня где-то находится, я не хочу уходить с этого света. Хотя чувствую, что скоро все равно умру.

— Не-е, ты не умрешь. Пока любишь, не умрешь. Тебя любовь держит.

— А тебя не держит?

— Нет, уже не держит. У меня все уже закончилось. Соня сегодня прогнала меня. Решительно прогнала. И даже ударила. Ударила так, что я упал.

— Обо мне не спрашивала?

Штабс-капитан тоненько и с удовольствием рассмеялся:

— Дурачок ты, хоть и пан. Совсем поглупел. — Он закусил луком, посмотрел на море. — Тянет, сволочь. Неудержимо тянет.

— Кто? — не понял Тобольский.

— Вода… Море.

Пан обнял его, похлопал по спине.

— Пан капитан, ты мне сегодня не нравишься. Пошли отсюда.

— Куда? Бродить по улицам? Не хочу, здесь лучше.

— Мне тоже здесь нравится. — Тобольский налил другу, они выпили. — Я здесь чужой. Совсем чужой.

— А где свой? — насмешливо посмотрел на него Горелов.

Тот засмеялся:

— Нигде. Так получилось.

— А на какие шиши шикуешь? — поинтересовался штабс-капитан.

— Не понял, — повернулся к нему пан.

— Деньги на выпивку откуда берешь?

— В банке. У меня много денег, пан капитан.

— Наворовал, что ли?

Тобольский еще больше развеселился:

— Я не умею воровать. Мой отец был очень большим промышленником, сделал деньги на угле. Я у него единственный сын. Когда он умер, акции перешли ко мне. На них покупаю водку и все остальное.

— Много еще осталось?

— Денег? Много. Лет на сто хватит.

— Это смотря как пить.

Штабс-капитан уставился на темную морскую гладь и после долгого молчания неожиданно тихо заголосил:

— Погано… Боже, как же мне погано. Не хочу жить! Сдохнуть хочу! Боже! Погано!..

Он скорчился в калач, стал кататься по земле, не переставая кричать и ныть:

— Боже, пошли мне смерть! Убей меня! Небо, куда ты смотришь?

Пан Тобольский бросился к нему, пытаясь успокоить штабс-капитана, поднять с земли.

— Пан капитан! Успокойся, пан капитан… Не надо. Еще не конец, капитан! Успокойся!

И он изо всех сил обнял Горелова, прижал к груди.

— Пожалуйста, не надо… Не оставляй меня одного. Прошу, капитан. — Он плакал, и слезы скатывались на голову штабс-капитана. — Мне ведь тоже плохо. Ты не представляешь, как плохо. Я ору, когда один. Я с ума схожу, капитан.

Постепенно оба успокоились, посидели еще какое-то время, не отпуская друг друга, затем Горелов дотянулся до бутылки, налил в оба стакана.

— Смешно, когда два мужика плачут, пан. Сначала смешно, потом вдруг не по себе. Жутко становится. Нельзя, чтоб мужики плакали. Особенно ночью, пан.

Они выпили, еще посидели молча. Штабс-капитан поднялся и направился к воде.

— Пан капитан, куда? — спросил Тобольский.

— Остужусь маленько. Голова горит.

— Не надо. Не ходи, капитан.

— Не дрейфь, пан, — засмеялся Горелов. — Как я тебя брошу? Не утону.

— Я боюсь.

— Потому что не воевал, — пробормотал штабс-капитан. — А я, пан, прошел весь Кавказ. Три ранения! И все мечтал побывать на море. Вот и побывал. Мечта сполнилась по полной.

Он снял штаны, сорочку и, оставшись в одном исподнем, начал медленно заходить в воду. Тобольский напряженно наблюдал за ним. Горелов заходил в воду все глубже и глубже. Неожиданно он оказался в длинной лунной дорожке и широкими саженными поплыл по ней. Пан поднялся, он не сводил с друга тревожного взгляда. На лунной дорожке была видна лишь голова штабс-капитана, — он все продолжал удаляться.

— Капитан! — не выдержал Тобольский. — Назад! Возвращайся, капитан!

Горелов повернулся, поднял руки и закричал:

— Прощай, пан! Мне тут хорошо! Прощай, друг!.. — И исчез под водой.

Над морем разнесся отчаянный крик Тобольского.

Ранним утром в полицейском участке дежурный мрачно заполнял какие-то бумаги. Александр Догмаров сидел на длинной деревянной лавке, не зная, куда деть потные руки.

— Значит, съели конфету и больше ничего не помните? — поднял голову полицейский.

— Две конфеты. Спал, пока не разбудил проводник.

— Еще раз повторите фамилию дамы?

— Софья Сан-Донато.

— Возраст.

— Трудно сказать, — пожал плечами банкир. — Кажется, не больше тридцати.

— Опишите внешний вид.

— Красивая, невысокая… аппетитная.

— Цвет волос?

— Волнистые.

— Я спросил цвет.

— Черные.

— С виду какой национальности дама?

Догмаров улыбнулся.

— Нашей.

Полицейский поднял глаза.

— Какой это… вашей?

— Иудейской. Типичная иудейка.

— Сумма похищенного?

— Много.

— Поточнее. Сколько было в саквояже денег?

Банкир смущенно смотрел на полицейского.

— Это обязательно?

— Обязательно, если хотите, чтобы деньги были возвращены.

— Господин полицейский! Поезжайте в Одессу и задайте любому прохожему интересный вопрос: сколько может быть денег у банкира Догмарова!

— Я спрашиваю, сколько денег было в саквояже! — Чин начал раздражаться. — Тысяча, пять, десять?

Догмаров помолчал, затем негромко произнес:

— Сорок три.

— Сколько? Сорок три тысячи?

— А зачем я буду врать? Эта галета увела у меня сорок три тысячи.

Полицейский открыл ящик стола, показал банкиру плохого качества фотографию.

— Гляньте, эта дама никого вам не напоминает?

— Она! Софья Сан-Донато!

Поезд Москва-Одесса медленно причалил к перрону, и из вагонов стала вываливаться приехавшая публика.

Сонька спустилась по ступенькам на перрон, дождалась, когда носильщик вынесет ее саквояж, и направилась в сторону привокзальной площади. За ней следом двинулся невысокий господин в легком холщовом костюме. Когда воровка уже завернула за угол вокзала, господин на шаг опередил ее и вынудил остановиться.

— Прошу прощения, гражданка, полиция. Ваши документы.

Девушка изумленно вскинула брови, жестом приказала носильщику подождать, достала из сумочки паспорт. Шпик внимательно изучил документ, показал в сторону вокзального выхода:

— Прошу, мадам Софья Сан-Донато, следовать за мной.

— А что случилось? Я иностранная гражданка.

— Я это уже понял. В комнате полиции я все объясню. — Полицейский махнул носильщику: — Сюда!

Носильщик с саквояжем послушно поплелся за ним. Сонька, сохраняя удивленную мину, первой устремилась к комнате полиции.

Носильщик остался за дверью, полицейский вошел в комнату, занял место за столом, жестом предложил задержанной сесть.

— Значит, вы — мадам Софья Сан-Донато? Откуда прибыли, мадам?

— Из княжества Монако, — с подчеркнутым акцентом ответила Сонька.

— Очень приятно. Одесса любит иностранных гостей. С какой целью мадам Софья Сан-Донато посещает наш город?

— Просто погостить. У меня здесь родственники.

— Очень даже прекрасно. В Одессе живут родственники со всего мира… — Он помолчал, внимательно глядя на воровку, и с усмешкой спросил: — Вы знакомы с известным одесским банкиром Александром Догмаровым?

Сонька пожала плечами:

— Нет, не слышала.

— А господин Догмаров очень даже о вас слышал.

— Правда?

— Так точно. Вы путешествовали с ним в одном вагоне.

— Когда? — удивилась Сонька.

— Прошлой ночью. Вы вместе направлялись в Москву.

— Но я в Одессе! Я ничего не понимаю.

Шпик приподнялся, произнес четко, внятно:

— Разъясняю: вы вместе с господином Догмаровым направлялись в Москву и находились в его купе до тех пор, пока он не уснул.

— Ах да! — всплеснула руками девушка. — Это был милый молодой человек. Очень смешной и непосредственный. Он известный банкир? Какая прелесть!

— Вы вытащили из его саквояжа сорок три тысячи рублей, госпожа Софья Сан-Донато, она же Сонька Золотая Ручка.

Сонька побелела.

— Как вы сказали?

— Сонька… Золотая… Ручка, — раздельно произнес филер, достал фотографию воровки, показал ей. — Узнаете?

— Это неправда, — покрутила головой она.

Полицейский торжествовал:

— Вот вы и попались, мадам Сонька.

— Это клевета, вранье. — На глаза девушки навернулись слезы. — Я не Сонька! Это просто совпадение.

— Хорошо, — потер руки полицейский, — сейчас я отвезу вас в городскую управу, и там все, как говорится, ляжет на свои клетки.

Сонька посидела молча с закрытыми глазами, вытерла скатившуюся слезу, неторопливо открыла сумочку и достала плотную пачку ассигнаций.

— Здесь десять тысяч.

Лицо полицейского побагровело:

— Не сметь! Полиция Одессы не продается!

Девушка извлекла еще одну пачку.

— Двадцать.

Шпик заворожено смотрел на деньги. Кто-то постучал в дверь, и он быстро сбросил пачки в ящик стола.

— Нельзя!.. Кто?

Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула очаровательная головка местной профурсетки.

— Я вам не нужна?

— Не нужна! Потом!

Шпик подошел к двери, запер ее на ключ и вернулся на место.

— Вообще-то, за это сразу в ссылку, на каторгу!

— За что? — невинно спросила девушка.

— За дачу взятки полицейскому.

— А я вам ничего не давала. Какая взятка? — Она наивно улыбалась.

Полицейский достал обе пачки, стал искать, куда бы их спрятать, и в итоге сунул за облезлый шкаф. Он посмотрел на задержанную:

— Ну, и куда вы желаете направиться?

— В дорогой отель.

— Нельзя. Там вас сразу закуют.

— А куда прикажете?

— Обратно в Москву.

Воровка рассмеялась:

— В Москве тоже закуют.

Шпик задумчиво заходил по кабинету.

— Имейте в виду, в Одессе на вас большой интерес. Если вы имеете какое-то отношение к Соньке Золотой Ручке, то лучше в серьезные места не соваться. Найдите незаметную хавиру на Молдаванке, пересидите там и потом линяйте в любую сторону, мадам Софья Сан-Донато.

Уже на выходе воровка спросила:

— Господин полицейский, вам известно имя Кочубчик?

— Володька? — вскинул удивленно брови шпик. — Кто ж его не знает? Самый дурной марвихер Одессы!

— Он в полиции?

— Вот этого, мадам, я сказать не могу. Знаю, но не скажу. Я таки порядочный одесский полицейский!

Карета с Сонькой остановилась возле ворот дома Моти Бессарабского. Извозчик помог воровке донести саквояж до калитки, получил полагающееся вознаграждение и укатил. Сонька подергала за веревку звонка, калитка тут же открылась, и перед девушкой возник тот же могучий бугай, что и в прошлый раз.

— Чего надо?

— Я к Моте.

Охранник изучил приехавшую дамочку, похоже, узнал и кивнул:

— Жди.

Воровка стояла перед калиткой посреди узкой жаркой улицы. Бегала голоштанная детвора, в соседних дворах жарили каштаны и переругивались женщины.

Детина снова открыл калитку, взял саквояж Соньки, впустил ее саму.

— Мотя ждет.

Сонька прошла в дом, охранник занес ее вещи и вышел. Не останавливаясь, Сонька направилась прямо в гостиную.

Мотя все так же сидел в своем кресле, на сей раз на нем была жилетка, надетая на голое тело. Он смотрел на гостью насмешливо и игриво.

— Садись.

Она послушно опустилась на стул напротив.

— Ну и чего? Сдал тебя твой марвихер?

— Сдал, — тихо ответила она.

— Знаешь почему? Воровка не имеет права дышать в сторону мужчины. А ты, Сонька, задышала.

— Я хочу его найти.

— Ты за этим приехала в Одессу?

— Я хочу взглянуть ему в глаза.

— И чего ты там увидишь?

— Он не мог меня сдать.

Мотя рассмеялся:

— Не мог, но таки сдал… — Он дотянулся до чайника, налил себе заварного кипятку. — Твои портреты, Сонька, висят во всех полицейских сортирах.

— Мне нужно его увидеть, — повторила воровка.

— Глупая ты баба, хоть и воровка. — Он подумал, потом недоуменно пожал плечами. — И чем я могу тебе помочь, овца?

— У меня мало денег.

— Зачем тебе много?

— Я выкуплю Кочубчика.

Вор досадливо вздохнул:

— Сонька, он невыкупляемый. Он пребывает в нежных полицейских ручках, а эти твари нужных клиентов не сдают… Сколько тебе надо лаве?

— Мне нужно три человека — даму и двух мужчин.

— Есть интерес бомбануть точку? — догадался Мотя.

— Есть такой интерес.

— Ладно, будет тебе три халоимщика.

В дорогом ювелирном, что характерно для магазинов такого уровня, народу было мало — две молодые пары да пожилая дама, безвкусно обвешанная кулонами и брошками. Хозяин лавки, худой угрюмый еврей с пейсами, выкладывал товар, внимательно следя за каждым движением покупателей.

Звякнули бубенчики над входной дверью: Сонька и ее подружка, одетые в легкие кружевные платья, весело впорхнули в магазин, и воровка с порога капризно заявила:

— Мирра, мне здесь не нравится! Здесь ничего стоящего!

— Что ты, Натали, — возразила Мирра, — это лучший магазин Одессы.

— А что ты предлагаешь посмотреть?

— У тебя нет украшений на платье. Ты что, хочешь пойти на благотворительный бал голая?!

Присутствующие оглянулись на эти слова, а Сонька прыснула в кулачок:

— Голая — это без бриллиантов?

— Конечно, — Мирра подыгрывала превосходно. — Муж тебя не поймет, а публика так просто будет смеяться.

— Хорошо, уговорила!

Они подошли к прилавку, и хозяин крикнул кому-то в подсобку:

— Мойша, обслужи дамочек!

Мойша, тоже худой и длинный, очень похожий на отца, увидел нарядных дамочек и смутился, сглотнув от неловкости.

— Что дамы желают?

Сонька с профессиональной хваткой осмотрела лежащие под стеклом украшения, указала на дорогое колье:

— Покажите.

Отец бросил косой взгляд, следя, как сын извлекает из ящика украшение. Потом не выдержал и сообщил:

— Женщины, осторожно, колье стоит пятнадцать тысяч!

Мирра возмущенно посмотрела на него:

— Вы предлагаете, чтобы мы ушли?

— Нет. Я просто довожу до вашего внимания цену и хрупкость этого изделия.

— Я же говорила тебе, что сюда лучше не заходить, — с обидой заявила Сонька.

— Не обращай внимания.

Мирра взяла колье, приложила к шее воровки:

— Мне нравится.

— Мне тоже. Но к нему не хватает броши.

— Покажите брошь, — ткнула Мирра в брошь, густо усыпанную бриллиантами.

Мойша извлек брошь, и Сонька немедленно принялась примерять ее, вертясь перед зеркалом.

— Нравится.

— Теперь еще колечко, Натали, — не унималась Мирра, — и получится редкий гарнитур. Все твои старые дамы брякнутся в обморок!

Сонька благодарно чмокнула ее в щеку, велела долговязому сыну продавца:

— Вот это колечко! Нет, лучше это!.. Чтобы сияло!

— Мойша, — снова не выдержал отец, — подь сюда, я сам займусь дамами.

Они поменялись местами, и хозяин достал из-под стекла великолепное кольцо, густо усыпанное бриллиантовой россыпью. Кольцо точно пришлось на палец Соньки. Девушка посмотрела сияющими от счастья глазами на мрачного продавца.

— Упакуйте. — И поинтересовалась: — У вас есть телефон? Я бы хотела переговорить с супругом. Надеюсь, он одобрит мой выбор.

— А кто ваш супруг? — спросил хозяин, упаковывая драгоценности.

Сонька переглянулась с Миррой и с гордостью ответила:

— Мой супруг — господин Рубинштейн, директор нового городского банка.

Хозяин пожал плечами.

— Не знаю такого. — И крикнул сыну: — Мойша, ты слышал про какого-то Рубинштейна, директора какого-то нового банка?!

— Папа, — раздраженно ответил тот, — мне перед вами стыдно! Кто ж не знает Соломона Рубинштейна?

Хозяин перевел взгляд на Соньку, виновато объяснил:

— Телефона у нас нет.

— Тогда подсчитайте стоимость.

Продавец снял со стены счеты, стал клацать костяшками, изучая бирки на украшениях.

— Тридцать одна тысяча.

Воровка задумалась, глянула на Мирру.

— Много… Что будем делать?

— Поезжай к мужу, покажи. А я пока посижу, — товарка хохотнула. — В качестве залога.

— Можно так? — просительно посмотрела на хозяина воровка. — Я только покажу и сразу же вернусь.

Тот пребывал в сомнении.

— У нас так не положено, мадам.

— Я — супруга начальника железнодорожной одесской станции, — объяснила Мирра хозяину. — Неужели вы мне не доверяете? Я буду сидеть здесь, перед вами.

— Не положено.

Сонька разочарованно вздохнула, отодвинула от себя подобранные украшения.

— Жаль. Жаль, что вы не верите уважаемым клиентам.

— Папа! — взорвался Мойша. — Имейте же наконец совесть! Я знаю эту дамочку! Ее муж — главный человек на станции!

— Ну и что я могу сказать? — тронул плечами хозяин. — Сколько вам надо времени, чтоб правильно вернуться?

— Карета стоит, — счастливо улыбнулась девушка. — Полчаса.

— Хорошо. Но дамочка останется здесь.

Сонька и Мирра расцеловались, и воровка выпорхнула из магазина.

— Подайте кофию, чтобы не так скучно было, — попросила заложница.

Сонька, прижимая к груди драгоценности, выскочила из магазина, бросилась к ожидающей ее карете, и в этот момент дорогу ей перегородил пан Тобольский. Он был элегантен — в белом костюме, бледный и решительный.

— Не пугайтесь, пани Соня, — попросил он. — Я ничего дурного вам не сделаю.

— Что нужно? — довольно агрессивно спросила девушка.

— Ровно ничего. Всего лишь сведения.

— Я спешу.

— Вижу… Сведения печальные.

— Говорите!

— Погиб ваш папа.

— Какой папа? — не поняла Сонька.

— Штабс-капитан.

Девушка от неожиданности охнула.

— Когда? Как это случилось?

— Утонул. В море.

— Почему?

— Почему? — печально переспросил пан. — Думаю, вам виднее. Тоска и абсолютная бессмысленность существования.

Она постояла в молчаливом недоумении, подняла глаза на пана:

— Простите, я должна ехать.

— Конечно. Но помните одно: я всегда рядом. Что бы с вами ни случилось, я не откажусь от вас.

Сонька кивнула и заспешила к карете.

В магазине было пусто.

Мирра стояла у окна, смотрела на улицу и терпеливо ждала подругу. Хозяин с тревогой поглядывал на часы.

— Мадам, ваша приятельница обещала полчаса. Прошел уже час.

— Сейчас будет, — ответила Мирра.

— Но у меня лопается терпение.

— У меня тоже.

Неожиданно дверь с треском распахнулась, и в магазин едва ли не ворвались два молодых человека в черных костюмах и котелках.

— Вы хозяин магазина? — спросил старший из них.

— Хозяин я. А что случилось, господа?

— Тайная полиция! — ответил тот и показал побелевшему еврею соответствующую бляху.

— А что мы такого натворили?

— Некая дама час назад сделала у вас покупки.

— Да, но дама уехала за советом. Она жена директора нового городского банка.

Мирра, напрягшись, продолжала стоять у окна. Второй господин спокойно разъяснил:

— Дама задержана и находится в полиции.

— Чего такого она наделала? — искренне удивился хозяин.

— Она известная воровка!

— Мойша! — закричал хозяин сыну. — Ты слышишь, подлец, что дама, жена директора банка, оказалась не женой вовсе, а воровкой?!

— Воровкой? — удивленно переспросил Мойша, выйдя из подсобки. — Этого не может быть.

— Может! И что будем делать, сукин ты сын Мойша?!

— Почем я могу знать, папа? Что вы меня все время достаете?!

— Кто воровка? — неожиданно возмутилась Мирра. — Брехня! Моя подруга — уважаемая жена уважаемого мужа!

— Кто это? — повернулся к хозяину старший агент.

— Это как раз подружка воровки. Удачно задержалась в залог.

Агенты решительно шагнули к девушке, она выставила руки.

— Не смейте! Я буду жаловаться!

— В полиции! В полиции будешь жаловаться, красотка! За компанию с подружкой!

Агенты заломили Мирре руки и повели к выходу.

— Господа полиция! — бросился следом за ними хозяин магазина. — А как же мои драгоценности? Где они?

— В полицейском участке! Беги к нам, папашка, все вернем! — весело ответил один из агентов, и все трое покинули магазин.

— Мойша, босяк! Надо срочно бежать в участок! Чего ты там копошкаешься? Бриллианты могут пропасть!

Крытая повозка неслась по узким ухабистым улочкам Одессы. Извозчик лихо гнал лошадей, грохот колес разносился по всем близлежащим дворам, а следом с лаем неслись собаки. Сонька, Мирра и два «агента полиции» плотно расположились на сиденье повозки, держась друг за друга при резких поворотах. Помощники Соньки улыбались, довольные проделанной операцией, и лишь она сидела в задумчивости и печали.

Судебный пристав Трынько проводил совещание с главными лицами участка. Расхаживая по кабинету, он мрачно излагал ситуацию.

— Сегодня был ограблен ювелирный магазин Абрама Циммермана. Почерк Соньки Золотой Ручки. Значит, она опять в нашем городе.

— Господин пристав, — подал голос один из полицейских чинов, — она точно в нашем городе. Агенты даже сообщили ее местонахождение — у Моти Бессарабского.

— К Моте просто так не попадешь, — сказал пристав. — А если и попадешь, она уйдет черным ходом.

Полицмейстер Соболев тяжело заворочался на стуле и предложил:

— А если мы направим к ней Кочубчика?

— Куда? — насмешливо посмотрел на него пристав. — К Моте? Мотя его сразу пришьет.

— Зачем к Моте? Пустим его в картежный дом. А люди Моти сразу донесут Соньке.

— Сонька в игорный дом не пойдет, — возразил кто-то из полицейских.

— Пойдет, — настаивал на своем полицмейстер. — Она из-за него вернулась в Одессу.

— Попробуем, — подвел итог пристав. — Дайте указ агентам, чтобы прошел слух, будто Кочубчика выпустили.

Сонька сидела в кабаке в окружении одесских воров. Она была пьяна. Пьяна, пожалуй, первый раз в жизни. Громко играла блатная музыка, воздух был насыщен дымом и шумом. За столом среди остальных были Мирра и два «агента полиции».

— Я хочу выпить, — потянулась Сонька фужером к сидящим. — Хочу выпить в память о моем отце.

— Умер, что ли, папашка? — спросил кто-то из воров.

— Погиб. А я только сегодня узнала.

— Убили?

— Убили, — кивнула она. — На человека не обратили внимания… вот и убили.

Не чокаясь выпили, опять кто-то заметил:

— Нашего брата много убивают. Такая воровская жизнь, Соня.

Воровка обвела взглядом присутствующих, хотела что-то ответить, но не нашла, кому можно было бы адресовать важные слова. Она обхватила голову руками, уронила ее на стол, захлебнулась слезами и зашептала:

— Прости, прости меня, генерал. Я предала тебя… Прости.

Кто-то коснулся ее плеча, — она увидела чье-то размытое лицо и спросила:

— Чего?

— Есть новость, — ответило лицо.

— Оставь ее! — вмешалась Мирра. — Пусть девка поспит. Устала!

— Говори, — пьяно велела лицу Сонька.

Оно наклонилось к ней, прошептало:

— Кочубчика выпустили.

— Откуда?

— Из полиции.

Сонька напряглась.

— Он здесь?

— Нет. В картежном доме. В карты режется.

Сонька помолчала, переваривая новость, затем тяжело кивнула хмельной головой.

— Хорошо, ступай. Передай ему, что найду его.

Лицо исчезло, Мирра обняла подругу.

— Кто это был?

— Не знаю. Сказал, что Кочубчика выпустили.

— Не верь. Это фуфло.

— Не знаю. Посмотрим.

Сонька посидела еще какое-то время в молчании, затем дотянулась до сумки, вынула плотную пачку ассигнаций, разорвала упаковку и стала разбрасывать деньги по ресторану.

— Берите, воры! Сонька гуляет! У нее праздник!.. Только что плакала, теперь смеется! Хватайте, воры, деньги!

В полдень к картежному дому подкатила дорогая карета, из нее вышла Мирра и направилась ко входу.

Соньке из окошка кареты хорошо было видно, как подруга скрылась в заведении. Ничего опасного возле дома Сонька не обнаружила, даже филеров здесь, похоже, не было — на входе ни души.

Наконец Мирра показалась в дверях, подошла к карете, заглянула внутрь:

— Он там.

— Играет? — От волнения у Соньки пересохло горло.

— А что ему остается?

— С кем?

— С мужчиной.

— Полиции нет?

— Вроде нет.

Воровка помедлила.

— Чего ты? — спросила Мирра.

— Тревожно что-то. Нехорошо.

— Значит, сматываем удочки.

— Нет, — покрутила головой воровка. — Хочу его увидеть.

— Иди, — развела руками Мирра. — Хотя если меня что-то останавливает, я немедля скачу обратно.

— Пойду.

Сонька вышла из кареты и неуверенной походкой двинулась ко входу в картежный дом. Мирра шла следом.

Публики в игорном зале почти не было, поэтому Сонька сразу увидела Кочубчика. Он сидел за дальним столом с каким-то лысым полноватым господином, лениво перебрасываясь картами.

Воровка тихонько подошла сзади, позвала:

— Володя.

От ее голоса он вздрогнул, напрягся, медленно оглянулся.

— Володя!

Она ринулась к нему, обхватила, повисла на парне, зацеловала жадными губами, захлебываясь от счастья.

— Володечка…

Мирра стояла позади, наблюдая за происходящим.

— Нашла, нашла тебя… Боже, какое счастье!

Он тоже целовал ее, но как-то вяло и неуверенно.

Бормотал:

— Ну, чего ты? Чего?

И в этот момент мужчина, сидевший за картежным столом с Кочубчиком, поднялся и коротко махнул кому-то. Из дверей напротив быстро выскочили несколько полицейских, ринулись к воровке.

— Сонька, беги! — заорала Мирра. — Полиция!

Сонька, не отпуская Кочубчика, удивленно оглянулась, увидела бегущих к ней полицейских, посмотрела в его лицо, спокойно и тихо произнесла:

— Что ж ты, Володя? Зачем?.. Эх ты.

Первый допрос Соньки проводил лично сам судебный пристав Трынько. Перед тем, как ввести в комнату воровку, он занял место за столом, после чего на стульях расселись полицмейстер Соболев, младший полицейский чин Грузман и два рядовых полицейских в качестве охраны. За отдельным столиком сидел писарь.

Открылась дверь из следственного изолятора, и к мужчинам вышла Сонька, ладно причесанная, ухоженная, с улыбкой.

— Здравствуйте, господа, — все с той же улыбкой произнесла она. — Какие вы все здесь приятные.

Младший полицейский чин гузман немедленно улыбнулся, но, получив осуждающий взгляд Трынько, улыбку убрал.

— Присаживайтесь, мадам, — кивнул пристав на стул посередине комнаты.

— Благодарю. — Воровка села, обвела вопрошающим взглядом собравшихся. — Слушаю вас, господа.

— Ваши фамилия и имя, — задал первый вопрос пристав.

— Софья Сан-Донато.

— Подданство?

— Королевство Монако.

— По каким делам прибыли в Одессу?

— Проведать родственников.

— Когда прибыли?

— Пять дней тому.

— До того не приходилось бывать в Одессе?

Сонька поняла, что готовится ловушка.

— Приходилось. Около месяца тому.

— Цель приезда?

— Родственники.

Пристав переглянулся с полицмейстером.

— Можете указать фамилии и адреса родственников, которых вы проведывали?

— Не могу. Это мое личное дело.

— С кем, кроме родственников, вы еще встречались?

— Не помню. Встреч было много.

— Приходилось ли вам бывать на светских мероприятиях?

— Что вы имеете в виду? — удивилась воровка.

— Например, посещали ли вы прием у губернатора?

— Бал? Да, я имела честь там присутствовать.

— Кто вас пригласил? — Пристав вел допрос жестко и вопросы задавал без пауз.

— Я обязана отвечать на данный вопрос?

— Желательно.

— Меня на бал к губернатору пригласил известный местный банкир.

— Имя банкира.

— Не могу сказать. Он женат.

Пристав взял паузу, полистал какие-то бумаги.

— По свидетельству очевидцев, вам на балу стало плохо.

— Да, это так.

— Вы часто падаете в обморок?

— Крайне редко. Я молодая и здоровая женщина. — Сонька одарила присутствующих яркой улыбкой.

Пристав помолчал, пожевал губами, перевел взгляд на полицмейстера. Тот подобрал живот, сел ровнее.

— Известно ли вам, мадам…

— Мадемуазель, — поправила его воровка.

— Пардон, мадемуазель. Известен ли вам, мадемуазель, господин по кличке Владимир Кочубчик?

— По кличке? — удивилась Сонька. — Он что, собака?

— Он человек, мадемуазель. А кличка у него воровская. По документам он Вольф Бромберг.

— Такого господина я не знаю, — сухо ответила воровка.

— Три дня тому вы с некоей подругой Миррой Грильштейн заходили в ювелирный магазин на Приморском бульваре.

— Не помню. Может быть.

— Вы не можете не помнить, — усмехнулся пристав. — Вы подобрали украшений на тридцать тысяч рублей.

Воровка задумалась, подняв глаза на потолок, кивнула.

— Да, припоминаю. Такой визит в магазин имел место.

— Вы расплатились за украшения?

— Не могу вспомнить. Дело в том, что я дама состоятельная и для меня тридцать тысяч рублей — не та сумма, которую я обязана держать в голове.

— Да, но вы увезли украшения, не заплатив ни копейки, и больше в магазин господина Циммермана не вернулись.

— Не может быть! — воскликнула Сонька. — Возможно, я просто забыла! Но я готова выписать чек на указанную сумму хоть сейчас. А возможно, все это клевета.

Пристав хитро посмотрел на воровку.

— Вы сказали — клевета?

— Да, скорее всего это именно клевета!

Трынько переглянулся с коллегами, потом приказал одному из полицейских:

— Пригласите пострадавшего.

Из двери напротив вышли в сопровождении полицейского хозяин ювелирного магазина и его сын Мойша. Отец слегка испуганно осмотрел присутствующих и остановил удивленный взгляд на Соньке.

— Вы узнаете эту даму? — спросил пристав.

— А кто вам сказал, что нет? Я могу узнать ее даже на том свете. — Хозяин посмотрел на сына: — Мойша, ты знаешь, кто это?

— Это, папа, супруга директора нового банка Одессы, — четко произнес сын.

— Да, банка, которого в Одессе просто нет.

— Вы узнаете данного господина? — спросил пристав воровку.

— Припоминаю, — повела та плечами.

— Как это — припоминаете? — взорвался ювелир. — Вы утащили из моего магазина украшения на сумасшедшую сумму. Вы, извините, мадам, чистая воровка!

— Меня оскорбляют, — повернулась к приставу Сонька. — Оградите меня.

— Я вас оскорбляю?! — продолжал возмущаться Циммерман. — Это вы меня оскорбляете. Вы оскорбили весь мой род! Надо мной все смеются и показывают пальцем! Мойша, скажи что-нибудь! Почему ты молчишь, как идиот?

— Что я могу, папа, сказать, когда вы сами все время говорите? — закричал тот.

— Уведите потерпевших, — приказал пристав.

— Воровка! — никак не мог успокоиться хозяин магазина. — Подлая воровка!

Упирающихся Циммерманов увели, в комнате какое-то время было тихо, правда, младший чин Гузман вдруг рассмеялся. Наконец пристав принял решение и громко произнес:

— Введите свидетеля.

Сонька, почувствовав что-то нехорошее, напряглась и уставилась на дверь. Дежурный полицейский приоткрыл ее, крикнул кому-то:

— Веди!

Полицейские чины тоже затихли в ожидании. Ввели Кочубчика. Руки его были схвачены наручниками, он вошел с низко опущенной головой, прошел на середину комнаты и только после этого посмотрел на присутствующих. Лицо Соньки побелело, покрылось потом. Володька скользнул по ней безразличным взглядом, глазами остановился на судебном приставе.

— Садитесь, — приказал тот.

Звякнули наручники, Кочубчик почему-то шумно выдохнул.

— Ваше имя по метрикам, — начал допрос Трынько.

— Вольф Бромберг.

— Другие имена есть?

— Кличка. Володька Кочубчик.

— Род занятий?

— Вор, марвихер.

— Как давно промышляете воровством?

— С детства.

— На что тратите ворованные средства?

— Играю в карты. Имею к этому болезненную страсть.

Пристав посмотрел на полицмейстера Соболева.

— Знаете ли вы эту даму?

Володька поднял глаза:

— Кто ж ее не знает?

— Кто она?

Кочубчик молчал, у него на миг перехватило горло.

— Кто эта дама? — громче повторил пристав Трынько.

Сонька сидела с прямой спиной и не сводила с марвихера глаз.

— Воровка.

— Имя?

— Не могу знать.

— Кличка?

— Сонька Золотая Ручка, — пересохшими губами выговорил Володька.

Сонька по-прежнему в упор смотрела на Кочубчика.

— Давно ли вы ее знаете?

— Давно. Как только она появилась в Одессе.

— Где вы с ней познакомились?

— В ресторане. Я у нее своровал, она поймала.

— Участвовали ли вы с этой дамой в ограблениях?

— Несколько раз. К примеру, на балу у губернатора. Но больше воровала сама Сонька. — Кочубчик ухмыльнулся. — Она любила меня и не желала, чтобы я рисковал.

— То есть она вас содержала?

— Получается, что так.

Возникла пауза, все молчали.

— Готовы ли вы подтвердить, госпожа Сонька, что все сказанное вором Кочубчиком правда? — спросил наконец полицмейстер.

Она помолчала, потом спокойно ответила:

— Нет.

— Вы знаете этого господина?

— Нет.

— Действительно ли у вас были амурные отношения?

— Нет.

— Ваша воровская кличка — Сонька Золотая Ручка?

— Нет. Я не живу под кличками.

— Господин Вольф Бромберг утверждает, что вы любили его.

— Вранье. Данного господина я вижу впервые.

— Вы подтверждаете, что были обворованы Кочубчиком?

— Если полиция верит словам вора-марвихера, грош цена такой полиции.

— С какой целью вы посещали сегодня карточный дом?

— С целью поиграть в карты. Надеюсь, в Одессе это пока не запрещено?

Кочубчик расширенными от удивления глазами смотрел на бывшую подругу.

— Ваше подлинное имя? — вмешался пристав.

— Софья Сан-Донато.

Трынько обвел медленным взглядом присутствующих и заключил:

— Задержанную в изолятор. Главное полицейское управление требует этапирования госпожи Суры Шейндли Блювштейн в Первопрестольную.