Спецотдел

С другой стороны. Часть 1

14 апреля

Проклятая вежливость!

Надо было захлопнуть перед ней дверь — и всё.

Кирилл тряхнул головой, отгоняя глупую мысль. Конечно, дело не только в вежливости. Когда в ту среду, двадцатого марта, он обнаружил, что в дверь звонит не соседка и не надоедливые рекламщики, а чокнутая Алина Серебрякова, ему стало интересно.

Что там говорит на этот счёт народная мудрость? От любопытства кошка сдохла.

Кирилл усмехнулся.

Он, к счастью, ещё не сдох, но не далее как вчера был удручающе близок к этому.

«Я не могу есть то, что едят они!» — мысленно констатировал Кирилл.

Голос в его голове хмыкнул:

«Да уж я вижу. Понял, когда ты едва не околел. Ну что за поколение, а? В моё время иные человеки и революцию прошли, и войну, а кто и две! — и ничего, от консервов не дохли».

Кирилл раздражённо дёрнул плечом, стараясь не слишком сильно шевелить остальным собой: после недавнего отравления навалилась слабость, голова кружилась от малейшего движения. Не то что двигаться — дышать было трудно. Да и «ароматы», витающие в его временном обиталище, были омерзительными.

«Вот и вали куда-нибудь в другое тело!»

«В какое? — сварливо поинтересовался тот, кто теперь жил в голове Кирилла. — Ты видишь хоть что-то, похожее на нормального человека?»

Он покосился на случайных соседей. Те, кажется, дремали после нехитрого перекуса. Грязная одежда, изношенная обувь. Одутловатые лица. У Старого нет передних зубов, Витёк щеголяет металлическими коронками, а вот у Тапыча зубы целы. Зато нет трёх пальцев, правого глаза и чувства меры.

Ещё пару недель назад Кирилл брезгливо игнорировал бомжей. Да, они часть городской экосистемы, но часть вонючая, мерзкая и неприятная во всех отношениях. Люди, добровольно выбравшие маргинальность, с точки зрения Кирилла, потеряли право называться людьми.

Теперь он — ирония, достойная Диккенса или даже Бернарда Шоу — живёт среди них. А вокруг покачиваются, искрятся и светятся полупрозрачные существа.

…Когда Кирилл впервые увидел светящихся созданий, он решил, что сошёл с ума. Хотя нет, об этом он подумал секундой раньше: когда услышал отчётливый голос в своей голове.

Голос сказал:

«Здравствуй, Кирилл. Теперь ты избранный!»

В первую секунду он испугался. Потом решил, что Алина шутит над ним. Хитрая бестия.

Он сам впустил Серебрякову. Ему стало интересно: на днях об этой девчонке спрашивали сотрудники специального отдела в связи с прошлогодним самоубийством — и вот она собственной персоной.

— Привет, Кирилл. А я к тебе на чай и поболтать, — Алина улыбнулась, но взгляд серых глаз оставался холодным и цепким.

Интересно, зачем она на самом деле пришла?

— Так и будешь держать девушку на пороге?

Надо было захлопнуть дверь.

Но он вежливо посторонился и сказал:

— Заходи.

Девушка проскользнула в квартиру, прижимая к себе объёмную сумку, висящую на плече. Прошла на кухню, уселась за стол и спросила:

— Можно мне чаю? Или даже кофе? Всю ночь не спала — так устала.

Кирилл поставил на стол кружку, банку растворимого кофе, ткнул ложкой в сторону сахарницы. Включил чайник и осведомился:

— Почему тебя ищут сотрудники органов?

— Сама не знаю, — Алина насыпала в кружку две ложки кофе и две ложки сахара. — То ли Ерохин им что-то наговорил, то ли ещё что.

— А что такого мог сказать Ерохин?

— Видимо, что во всём виновата я!

— А ты в чём-то виновата?

— Нет. Ну, во всяком случае не в юридическом смысле. Тебе кофе налить?

— Я буду чай.

Он вылил остатки заварки в раковину, налил новую и залил кипятком.

Собрался сесть на место, но Алина спросила:

— А молоко есть? Люблю, чтоб кофе был сладкий и молочный.

Кирилл открыл холодильник и вытащил открытую пачку молока.

— Вот. И всё-таки зачем ты пришла?

— Поболтать с умным человеком, — улыбнулась Серебрякова.

Вздохнула и добавила:

— Они думают, что у них что-то на меня есть. Что я сумасшедшая. А я не такая! Я нормальная!

Большие серые глаза стали печальными, но Кирилл не поверил.

— Да нормальная я, честное слово! Хотя, конечно, понятие нормы обусловлено контекстом и ситуацией. Впрочем ситуация — это тоже контекст.

Они немного поговорили о базовых принципах ползучей нормальности, обсудили критику концепции окна Овертона. Всё-таки приятно поговорить с начитанным человеком. Пусть даже, вероятно, чокнутым.

— Что ж, давай выпьем за психическое здоровье, — будто услышав его мысли, Алина подняла вторую кружку кофе и легонько стукнула ею о чайную кружку Кирилла.

— За психическое здоровье, — отозвался он и отсалютовал Серебряковой.

Чаёвничать больше не хотелось. Отчего-то клонило в сон.

Неужели?..

Алина усмехнулась и сказала:

— Ну что, мистер Умник? Чувствуешь, как понизилось давление? Как сердце работает медленнее? Как путаются мысли? Чувствуешь?

Кирилл, стараясь не паниковать, прислушался к ощущениям. Лёгкое головокружение. Нарастающая слабость. Да, определённо Алинка что-то сыпанула ему в чай.

Надо признать, он глупо попался. Как идиот. Вот что делает с человеком самонадеянность. Решил, что Серебрякова ему не соперница. Списал её со счетов ещё тогда, осенью, когда понял, что она чокнутая. А зря.

Он попытался встать, но Серебрякова покачала головой:

— Не пытайся. Упадёшь и расшибёшь голову. Думаешь, я буду тебе помогать? Нет, мой дорогой. У меня другие планы.

Алина рассмеялась и вытащила из сумки то, что Кирилл меньше всего ожидал увидеть: старый советский ночник «Вечер». Водрузила его на стол, потом хихикнула и сказала:

— Ну у тебя и рожа сейчас, Кирилл! «Что она задумала⁈» и «Как я мог попасться?» Хорошие вопросы, Кирюша. И немного взаимосвязанные. Так, — она поглядела на ночник, кивнула и будто прислушалась к чему-то.

Неужели… неужели Серебрякова говорит с лампой? И слышит ответы. То есть думает, что слышит. Реально сумасшедшая. Господи, надо же было так попасться. Надо же было…

— Я вижу, ты понял, что я кое-что слышу, — улыбка Алины стала по-настоящему жуткой. — Кое-что, недоступное тебе. Тебя это пугает, я понимаю. Знаешь, мне от тебя кое-что нужно.

Не спорить с сумасшедшей. Соглашаться со всем, что она скажет. Не провоцировать.

На самом деле ему не настолько плохо, чтобы лечь и помереть. Он всё ещё в сознании. Да, головокружение не прошло, но и не нарастает. Слабая тошнота. Головная боль. Клонит в сон. Но в принципе он сможет, скажем, выйти из кухни и запереть тут Алинку. Главное, подобрать нужный момент.

— Кирилл, не отвлекайся! — Алина встала из-за стола и помахала рукой у него перед носом.

Отошла к кухонному шкафу, вытащила из ящика столовый нож, потом хлебный и две вилки. Бросила всё добытое на стол.

— Вот мои аргументы, Кирилл. Не слишком блестящие, но весомые, — она провела пальцем по лезвию хлебного ножа.

— Что… тебе нужно? — выдавил Кирилл, стараясь говорить тише и невнятнее, чем мог.

Пусть думает, что у него совсем нет сил.

— О, всё просто! Ты должен согласиться.

— С чем? Или на что?

— А тебе не всё равно? С тем, что я слышу, а ты нет, что… — она замолчала на полуслове и снова прислушалась.

Нахмурилась, кивнула, глядя на ночник, потом сказала:

— В общем так, Кирилл: ты соглашаешься стать носителем, говоришь «да, я согласен». Или я постараюсь добраться до твоего мозга через глаз.

Она медленно сжала пальцы на рукоятке столового ножа с тупым лезвием и вполголоса добавила:

— Я же сумасшедшая, правда?

— А если я… соглашусь?

— Тогда я обрадуюсь и стану доброй и ласковой. Ну?

Сосредоточиться было трудно, но Кирилл очень постарался.

Итак, она хочет, чтобы он согласился с её галлюцинацией. А вдруг этот глюк подбивает Алину отрезать Кириллу голову? И по какой-то, одной Серебряковой понятной причине, это можно сделать только с его собственного согласия?

— Я не буду причинять тебе вред, если ты согласишься, — уточнила Алина, пристально глядя то на Кирилла, то на светильник. — Что? Ты уверен? Ладно…

Кирилл не сразу понял, что она говорит не с ним.

— Значит так, Кирюша, соглашайся стать носителем Неназываемого — и всё будет хорошо. Я от тебя отстану.

Что за бред?

Эта мысль наверняка отразилась на его лице, потому что Алина хихикнула и пояснила:

— Ну, ты же уверен, что тебе ничего не грозит, потому что ничего сверхъестественного не существует, верно?

Она права. Чем он рискует?

— Я согласен, — сказал Кирилл.

Алина удобнее перехватила нож, и на секунду он испугался, что сейчас она вонзит тупое лезвие ему в глаз, но девушка схватила другой рукой светильник и начала царапать его.

Через пару секунд яростного скрежета Серебрякова поставила светильник на стол, вынула из сумки булавку и аккуратно проколола кожу на запястье. Мазнула капелькой крови по поцарапанной поверхности светильника — и мир Кирилла изменился раз и навсегда.

Перед глазами вдруг возникли какие-то светящиеся ленты. Ладони и пораненное запястье Алины засветились, будто покрытые полупрозрачной люминесцентной слизью.

Голос внутри головы сказал, что он избранный.

«Безумие не заразно. Алина никак не могла меня заразить своими галлюцинациями. Всё в порядке», — успокаивал он сам себя.

Сердце истошно забилось, невзирая на гипотензивный препарат, явно попавший в организм.

Во рту пересохло. Усилилась тошнота. Разболелась голова. Спазмом перехватило левое плечо. Соматические признаки стресса.

Голос в голове хихикал. Светящиеся «ленты», свисающие с потолка родной квартиры, слабо шевелились, будто от ветра. По обеденному столу, мимо Кирилловой кружки, пробежала полупрозрачная не то мышь, не то пищуха.

Наверное, это наркотик. Алина Серебрякова чем-то одурманила его: дала ему не препарат для понижения давления, а психотомиметик. Это прекрасно объясняет глюки.

«Не пытайся найти привычное объяснение, — хмыкнул голос. — Ты не галлюцинируешь. Это — настоящее. Ты был слеп и прозрел!»

Кирилл с трудом перевёл взгляд на Алину и увидел, как внутри девушки переплетаются сосуды и мышцы, темнеют внутренние органы и белеют кости. Кирилл зажмурился. Потом посмотрел на Алину снова. Теперь она казалась обычной.

«А это моё видение, — усмехнулся голос. — Все люди в сущности — клубок кишок, мяса и костей. Чаще всего нездоровых. И лишь у некоторых есть то, что мне нужно. Способность и желание мыслить! У тебя есть. Ты мне подходишь. Ты избранный!»

— Что мы будем делать? — встревоженно спросила Алина.

Девушка смотрела на Кирилла, но явно ждала ответа не от него.

Как в жутком сне, Кирилл осознал, что не может управлять телом. Однако он открыл рот и сказал пугающе знакомым голосом.

— Надо спрятать ловушку, — рука приподнялась, и указательный палец ткнул в светильник. — Закопать в каком-нибудь малолюдном месте в черте города. Где ближайший старый парк или сквер?

Алина улыбнулась и ответила:

— В трёх остановках отсюда. Я съезжу. А что потом?

Её взгляд снова стал беспокойным.

— Потом мы постараемся уйти. Но они могут найти нас.

— Но…

— Ш-ш-ш, не бойся, моя жрица. Тебя и его, — рука оторвалась от стола и постучала по груди, — непременно хватятся. У них много ресурсов. Они не дураки, не недооценивай их, моя жрица. Но мы умнее.

Подселенец наклонил тело Кирилла ближе к Алине и зашептал:

— Мы перехитрим их. Обязательно. Их жалкие умишки уступают нашим. Но они хитры. Тебя уже ищут, моя жрица,так что тебе придётся встретиться с ними лицом к лицу. На тебя вся надежда.

Боже, какая примитивная манипуляция!

Возможно, Алина не только чокнутая, но и дура. Вестись на такой примитив? Это оскорбительно.

Нет, он ни за что не уступит тому, кто способен только на это.

«А почему ты думаешь, что это всё, что я могу? И почему ты так уверен, что она всегда была такой, а не стала из-за меня?»

«Ты сделал её глупее⁈»

«Так проще управлять человеком, не так ли?»

Кирилл ощутил, как мурашки пробежали вдоль хребта: что может быть хуже отупения, деградации?

— Моя жрица, — продолжал подселенец, — закопай ловушку и возвращайся. Мы будем ждать тебя. Но если тебя схватят, дай знать. Тогда всё будет зависеть от тебя. Тебе придётся поехать с ними и притворяться тем, кем они тебя считают: глупой фанатичкой. Оскорбляй их, стой на своём, клянись никогда не выдавать Неназываемого. Тяни время. Тебе придётся непросто, моя жрица. Они будут давить на тебя. Будут говорить гадости. Запугивать. Втираться в доверие. Но я знаю: ты справишься. Ты не дашь себя обмануть.

Он сделал паузу, пристально вглядываясь в красивые серые глаза с длинными, умело накрашенными ресницами.

Алина кивнула и повторила:

— Я не дам себя обмануть. Я справлюсь!

— Да, моя жрица. Тяни время так долго, как только сможешь. Мне нужно будет спрятать его, — ладонь гулко стукнула в грудь. — Как только встретишь того, кто покажется тебе действительно опасным, дай им то, чего они хотят. Притворись сломленной и напуганной. Плачь и дави на жалость. Пусть им кажется, что они победили. Пусть найдут пустую ловушку. Тебя отправят на лечение, не сопротивляйся. Они должны поверить, что ты — жертва. Что я запугал тебя и заставил запугать того парня, который оказался недостоин.

Алина брезгливо поморщилась. Видимо, они о самоубийце.

«Да, мы о нём», — подтвердил подселенец.

Кажется, он читает отчётливые, связные мысли.

«Какой догадливый!» — хмыкнуло существо.

Так, надо сосредоточиться на чём-то простом и отвлекающем. О, счёт не порядку. Идеально.

Восемь. Тридцать два. Четырнадцать. Двести девять. Один. Тринадцать. Сто сорок девять. Четыре. Восемнадцать. Двадцать два. Сорок один…

— Я поняла. Я всё сделаю. Но сколько мне придётся ждать тебя? Когда мы снова встретимся? — серые глаза печальны, на лице скорбь.

Такое впечатление, что Алина влюблена. И нет, не в «раба лампы». Скорее в себя в роли жрицы.

«С женщинами такое бывает», — заметил тот, кто вселился в Кирилла, а вслух сказал:

— Столько, сколько нужно, моя жрица. Я обязательно вернусь за тобой. Ты нужна мне.

Девушка счастливо улыбнулась, и до Кирилла дошло: наверное, это существо из светильника первым додумалось сказать ей эти простые слова. Принятие, сопричастность, одобрение. Банально — и безотказно.

«А то! С вами, людьми, всегда всё просто. Надо только знать, куда нажимать».

«А ты не человек?»

Говорит это существо, используя человеческую риторику, применяет известные психологические приёмы, строит предложения в соответствии с законами языка. Значит, у него человеческие когнитивные способности. Система ценностей, правда, может быть нечеловеческой, но…

«Нет. Я больше, чем человек. Сильнее, чем человек. И долговечнее. Имей в виду, избранный».

В мысленных интонациях Кириллу послышалась угроза, и он порадовался: пока всё по-прежнему по-человечески. Кем бы ни было существо по своей природе, думает оно как человек.

«Или делает вид, что так» — хмыкнул подселенец.

— Ступай, моя жрица. Спрячь ловушку и возвращайся.

Алина сунула ночник в сумку и ушла.

«Так если её поймают, что мы будем делать?» — спросил Кирилл, когда остался в квартире один. Почти один.

«В общем-то на неё мне плевать. Но в остальном будет досадно. Меня, конечно, снова запечатают. Но тебе, избранный, придётся куда хуже. Меня извлекут из твоей головы, и на прощание я кое-что уничтожу — так много памяти, способностей, навыков и знаний, как смогу. А я уже очень глубоко пророс в твоё сознание, дружок. Как рак. Твой мозг пронизан метастазами, и удалить их безопасно нельзя. Так что как личность ты умрёшь».

Не паниковать. Не поддаваться глупым, бесполезным эмоциям.

Лучше попытаться получить информацию, которая может пригодиться в будущем.

«Те, кто в итоге поймает и Алину, и тебя, они тоже не люди?»

«Люди. Со способностями. В тебе их чуть, но для меня это идеальный вариант».

Кириллу сразу вспомнилось, как в детстве он видел монстра в шкафу. Монстр был удивительно реалистичным, но не злым. Смотрел на человеческого детёныша круглыми жёлтыми глазищами, не пытаясь наброситься. Пятилетнему Кириллу стоило большого труда убедить себя в том, что никакого монстра нет, что это игра воображения, взбудораженного совами с канала о природе и увиденным накануне ужастиком. И вскоре существо исчезло.

«Был монстр, был, — почти добродушно заверил подселенец. — Этот-то безобидный, но, не сомневайся, есть и настоящие монстры».

Кирилл и не сомневался: если есть тот, кто вселился в него, способный говорить и мыслить, есть неразумная мелочь вроде мыши-пищухи, есть даже что-то вроде растений — так он обозначил для себя свисающие с потолка ленты. то похоже, что в сверхъестественном мире есть своя экосистема с населяющими её разумными и неразумными существами. А значит, возможны и хищники. Или другие человекоподобные существа, способные влиять на разум или вселяться в людей, как его подселенец.

Кирилл мысленно спросил:

«Шизофрения и прочие психические расстройства — тоже ваших рук дело?»

«Во-первых, что значит „ваших рук“ дело? — занудно уточнил собеседник. — Лично моих? Мне подобных? Паранормального вообще? Что конкретно ты имеешь в виду? Уточни!»

«Откуда мне знать? Я же в шоковом состоянии на фоне всего… этого!»

Кирилл махнул рукой в сторону светящихся подрагивающих лент над столом и мимолётно обрадовался тому, что может управлять телом.

«Во-вторых, — не слушая, продолжил подселенец, — с расстройствами бывает по-разному. Скажем так: есть безумие сверхъестественное, а есть обычное».

Мысли метались в голове, стремительно сменяя друг друга.

Он, Кирилл, всё-таки сошёл с ума?

Как много из того, что он считал домыслами, суевериями и мифами, на самом деле правда?

Если есть опасные монстры, то есть и те, кто их уничтожает. Иначе человечество не выжило бы.

Почему подселенец решил забраться именно в его голову?

Как он на самом деле выглядит?

Если подселенец выбрался из ловушки, значит, принципиально возможно загнать его в другую ловушку!

Последняя мысль «прозвучала» в голове отчётливо, и голос в голове тут же отозвался:

«Не думаешь же ты, что сможешь сам создать ловушку вроде той, что унесла жрица? Попробуй — как по мне, это будет уморительно смешно».

Да, он прав: наверняка те, кто охотятся за подселенцами и прочими опасными сверхъестественными существами, целенаправленно и организованно учатся этому.

Кстати, да, организация. У них должна быть организация.

Кирилла озарило: те двое, что допрашивали его в кафе возле универа, они оттуда, из государственной структуры, ведающей паранормальным.

«И что? Надеешься, что они тебя спасут? — ехидно поинтересовался подселенец. — А зря. Да, они могут вытащить меня из тебя. Но я уже сказал, во что это тебе обойдётся: ты умрёшь как личность».

«А какова альтернатива?»

«Ты не мешаешь мне осваиваться в своём теле и в вашем мире. А потом сделаешь блестящую карьеру! Мы с тобой изменим мир. Нет, не весь, конечно, но изменить даже малую часть лучше, чем не менять ничего. Ты согласен?»

Кирилл и правда полагал, что мир не совершенен и что многое в нём стоило бы изменить. Но, с другой стороны, он точно знал, что далеко не все изменения полезны.

«Что значит в „лучшую сторону“? Лучшую для кого? Мир, хороший для всех, никак не построить, — отмахнулся подселенец. — А вот мир, в котором будет ограничена глупость, мир, где в почёте будет ум, — разве это не прекрасно?»

Что ж, в книгах и сериалах для подростков и инфантильных взрослых избранные обычно спасают мир от какого-нибудь инфернального зла и разрушений. Забавно, что тот, кто избрал Кирилла, хочет другого. Деструктивное начало во всей красе.

Избранность. Сверхчеловеческая природа. Стремление изменить мир.

«Я буду называть тебя Фридрих».

«В честь философа или императора?» — усмехнулся подселенец.

«Как тебе больше нравится».

«Пытаешься очеловечить меня через имя, чтобы меньше бояться?»

В дверь позвонили, и Кирилл вздрогнул. Оказывается, нервы на пределе. А ведь только что ему казалось, что всё под контролем.

Вернулась Алина, сказала, что всё сделала: светильник зарыт в сквере под старой статуей.

Фридрих снова взял контроль над телом и сказал:

— Ты молодец! Клофелин выбросила?

— Да. Таблетки в общественный туалет, упаковку в урну.

— Хорошо. Собирайся, избранный.

Кирилл складывал в городской рюкзак смену одежды, деньги, немного еды, полезные мелочи вроде зажигалки, фонарика и перочинного ножа. Документы взять, телефон и карту оставить.

«Когда она успела меня накачать?»

«Пока ты доставал молоко. Измельчила таблетки заранее и сыпанула в твою кружку. Она молодец: умеет действовать по обстоятельствам».

«Откуда препарат?»

«Бабушкины запасы».

«А если бы я заметил?»

«Тогда пришлось бы бить тебя по голове, связывать и дальше по плану. Рискованный вариант. Она, конечно, смогла бы выгадать момент и ударить тебя — жрица относится к моим распоряжениям очень ответственно, но вдруг бы перестаралась? Так что хорошо, что всё получилось именно так!» — Фридрих усмехнулся.

Звонок в дверь раздался в двенадцать пятьдесят. Наверняка до этого звонили в домофон, но он обычно был отключен: у домашних свои ключи, а если кто забыл их дома, то есть телефоны.

В дверь постучали.

Подселенец переглянулся с Алиной глазами Кирилла и шепнул:

— Это они. Действуем по плану, моя жрица.

Почти тут же кто-то прижал палец к звонку и, кажется, решил не отпускать его до упора.

«Идём», — предупредил Фридрих.

Тело Кирилла поднялось с табурета и двинулось к двери, небрежно сунув рюкзак в шкаф в прихожей.

Посмотреть в глазок: так и есть — тот самый здоровяк, который вчера ждал возле универа.

Теперь Кирилл отчётливо видел странные значки на его браслете, охватывающем запястье правой руки, воздетой к звонку. Были значки и на наплечной сумке, казавшейся крошечной на фоне массивного тела.

Руки Кирилла открыли дверь, и его голос сказал:

— Прекратите, пожалуйста. По ушам бьёт, — затем:

— Вот так намного лучше.

Со здоровяком сегодня были мрачный блондин и симпатичная молодая женщина в очках. Они вытащили удостоверения, но Фридриха совершенно не волновали их имена и должности.

— Входите уже.

Когда сотрудники неведомого особого отдела проходили мимо Кирилла, он на пару вдохов увидел их сплетения сосудов, внутренние органы и кости. Здоровяк абсолютно здоров — тавтология, но факт. У блондина темнели трещины старых переломов: ребро, запястье, пальцы правой руки, бедренная кость. Красотка прятала воспаление дыхательных путей и подавленную какими-то препаратами температуру. Видимо, трудоголик: глушит развивающийся грипп — и на работу, на работу.

Знаки украшали шарф девушки, сумки всех троих, кажется, куртки и вроде бы даже обувь визитёров.

Блондин формально попросил разрешение осмотреться. Кирилл и подселенец были в курсе: войти без соответствующих документов сотрудники органов не могут, но если их впустили, то имеют право оглядеться.

Секундный обмен мысленными репликами:

«Есть что скрывать?»

«Нет».

Фридрих махнул рукой Кирилла, скроив досадливую мину.

Блондин отправил красотку на кухню, здоровяка в дальнюю, родительскую комнату. Сам заглянул в ванную.

Пусть смотрят. Там ничего.

«Они тебя не заметили?»

«Нет. Попытаются найти, но не смогут», — хихикнул подселенец.

Здоровяк вскоре вышел из родительской спальни и зашёл в комнату Кирилла.

«Идём на кухню!» — велел Фридрих.

На кухне белозубо скалилась Алина, глядя на блондина, судя по всему, главного в этой компании.

— Зашла навестить приятеля. Это что, преступление? — голос Серебряковой звучал презрительно, а её взгляд был полон снисходительной самоуверенности.

Ни тени недавнего волнения. Ни следа беспокойства, одолевавшего девушку пять минут назад. Интересно, она так уверена в своём «божестве»? Или так хорошо умеет изображать уверенность?

«О, моя жрица — прекрасная актриса! — насмешливо прокомментировал подселенец. — Не так умна и не так способна, чтобы стать моим вместилищем, но лгать и притворяться умеет великолепно!»

Слово «вместилище» неприятно царапнуло Кирилла. Оно отнюдь не напоминало о партнёрстве и сотрудничестве. Скорее — об объективизации и поглощении.

«Да, рано или поздно я останусь в твоей голове один. Человеку не тягаться со мной, но от тебя зависит, как долго ты будешь оставаться собой. Я предельно честен, мальчик: я дам тебе знания, власть и возможность диктовать свои правила людям. А потом я впитаю тебя. Или сопротивляйся — и я уничтожу тебя прямо сейчас. Что ты выбираешь?»

Блондин сказал что-то насчёт того, что хочет поговорить с Алиной, а Кирилла допросят в другой комнате.

Какая это ерунда в сравнении с тем, что сказал подселенец. Кирилл пытался осознать и переварить его слова. Но не мог. Как будто ему сообщили, что через пару лет он умрёт от неизлечимой болезни. Сказанные часом раньше слова о метастазах перестали быть метафорой. Он умрёт. Перестанет существовать. Потому, что чокнутая Алина подсадила в него какую-то тварь.

Надо что-то придумать.

Надо что-то предпринять.

А этот допрос — так, ерунда.

Кирилл пожал плечами и пошёл в свою комнату.

Фридрих усадил его в кресло и насмешливо уставился на здоровяка.

— Что вас сюда привело?

Ответила красотка:

— Проверка. Давно ли тут находится Серебрякова?

— Точно не знаю. С половины девятого.

Кирилл всё ещё пытался принять свой приговор. Фридрих пытался казаться Кириллом. Но в глазах здоровяка читалась настороженность. Он видел Ряскина вчера и, судя по всему, ощущал разницу. Не та микромимика. Не те жесты. Не те интонации.

«Ты всё испортишь! Верни мне тело. Видишь же, что они подозревают…»

Подселенец не стал спорить. Велел помнить, чем Кирилл рискует, — и затаился.

— Вы говорили, что не общаетесь с Алиной? — не отставала сотрудница.

— А вот она явно захотела со мной общаться.

Кирилл сел поудобнее и, перехватив взгляд здоровяка, сказал:

— Если я кажусь вам напряжённым, то это нормально.

Признаться, что напуган.

Сделать вид, что уступаешь эмоциям.

Объяснить, что к чему.

Поблагодарить.

Следить за дыханием. За положением рук. За тембром голоса.

Я напуган, но стараюсь держаться. Я рад, что вы меня спасли — ах, если бы! Я пытаюсь выглядеть увереннее, чем себя чувствую. И это, кстати, правда.

Подселенец может лгать, может говорить правду и о своих способностях, и о возможностях и намерениях сотрудников особых органов.

Если он говорит правду и о себе, и о них, то нельзя дать им знать, что Кирилл не один. Иначе Фридриха запечатают, а он, Кирилл, погибнет как личность.

Если подселенец говорит правду о себе и врёт о возможностях сотрудников, значит, они могут изгнать Фридриха, а то и убить его — или что они там делают с такими сущностями? Но Фридрих всё равно скорее всего успеет непоправимо навредить мозгам Кирилла. То есть нужно хранить свою одержимость в секрете.

Если Фридрих блефует и на самом деле не может навредить носителю, то Кирилл ничем не рискует, скрывая его, но может пострадать, раскрывшись.

Наконец, если подселенец врёт и о своих способностях, и о способностях сотрудников, то Кирилл ничего не теряет, скрываясь, и, возможно, ничего не приобретает, раскрыв Фридриха.

Все варианты промелькнули в голове Кирилла стремительно и ярко, оставив только один возможный: скрываться, пока не будет больше информации.

Может, Фридрих и планирует его уничтожить. Но мы ещё посмотрим, кто кого переиграет.

«Твоё упорство глупо, но забавно», — заметил подселенец.

У красотки зазвонил телефон, она быстро переговорила с блондином и вышла из комнаты. Их главный подошёл к двери и несколько секунд топтался там, занятый чем-то непонятным.

Фридрих пояснил:

«Пытается выяснить, не одержим ли ты. Но меня не найти обычной проверкой».

Вскоре сотрудники ушли, забрав Алину. Та презрительно называла их идиотами, но не сопротивлялась.

Фридрих выждал полчаса и велел носителю собираться.

«Так куда мы идём?»

«Пока не знаю».

«Надолго?»

«Возможно, навсегда!»

Кирилл подхватил рюкзак, черкнул родителям записку и вышел из дома навстречу новой жизни.

Говорят, она будет недолгой, но впечатляющей.

Что ж, посмотрим.