Сплошной обман

Глава восьмая

Шантаж! Я ожесточенно раскачивалась в своей спальне на детских качелях, чувствуя, как силы с каждой минутой покидают меня (за ужином я не смогла проглотить ни кусочка). Шантаж! Это слово набатом отдавалось в моем мозгу. Все время, пока мы с Примулой копались в старых нарядах, я твердила про себя, что Гарри никогда не стал бы обсуждать меня и трюк с амнезией со случайной знакомой, оказавшейся у него в постели. Встретились, небось, в каком–нибудь кафе. Но ему и не нужно было ничего ей говорить. Эта женщина — экстрасенс. Ферджи тоже умела видеть меня насквозь. Зачастую она знала, что я собираюсь делать, еще до того, как я сама успевала все продумать. Но проницательность Шанталь была совсем иного свойства. Это была злая и опасная проницательность. Разумеется, она меня узнала, так же как и я ее. Почему же тогда цыганка не воскликнула: "Господи, мисс Трамвелл, ведь эта юная леди — подружка моего приятеля. Если она не помнит своего имени, то он–то уж точно помнит"?

Я закрыла глаза, и комната перестала качаться перед глазами. Наверное, Шанталь забавляется. Еще бы! Какая превосходная возможность для мести. Качели задрожали и остановились. Натертые о веревки руки отчаянно горели, я прижала их к лицу. Если быть — пусть и без особой охоты — справедливой, у Шанталь имелись все причины злиться на меня. Особенно если Гарри сказал ей, что… испытывает ко мне интерес.

Гарри! Может, именно из–за него Шанталь не стала разоблачать меня?! Должно быть, она считает, что чем дольше я буду прикидываться беспамятной дурочкой, тем больше у нее шансов захомутать Гарри?.. Я сползла с качелей и, чтобы не упасть, ухватилась за канат. Неужели… неужели она действительно без ума от него? Я почувствовала, как сквозь ночнушку–саван пробирается холодок. Гарри не просто был желанным мужчиной, он был…

Я повернулась к окну, которое оказалось приоткрытым. Неудивительно, что мне холодно. Руки еще крепче вцепились в канат. Я не могла без содрогания думать о Шанталь. Как ни глупо, но, даже будучи запертой в тайнике, я так не боялась.

Тайник… Похоже, Шанталь отчасти уже насладилась местью, заперев меня там. Ну и хорошо, потому что в дальнейшем у нее будет не так уж много возможностей. И Гарри она не получит… во всяком случае, не сегодня. До сих пор я и не вспоминала об обещании Гарри каждое утро в четыре часа ждать меня на развалинах, но…

Ноги мои сами шагнули к окну. Прямо под ним росла яблоня с отличными разлапистыми ветками. Быстро спуститься по ней и бегом пересечь лужайку — что может быть проще! В четыре часа все спят без задних ног. А собственно, сколько сейчас времени? Я инстинктивно потянулась к ночному столику, совершенно забыв, что так и не нашла часов. Так вот же они! Лежат как ни в чем не бывало, а рядом аккуратным колечком свернулась серебряная цепочка. Кто–то, наверное, отыскал их на полу, Страш или Шанталь, и положил на место. Мне вдруг почудилось, что от часов исходит какая–то магия. Белая магия, добрая… Я почувствовала себя более уверенной, сильной и привлекательной. Эх, был бы здесь Энгус Грант! Уж он–то знает, как одним мановением пальца побороть силы зла.

Увы, пока я ничего не могла предпринять, поскольку было едва за полночь. Ложиться я не стала — из опасения ненароком заснуть; придвинула к окну стул и, пристроив подбородок на подоконнике, уставилась в ночную темноту. Должно быть, я все же задремала. Во всяком случае, когда вновь приподняла висевшие на шее часы, они показывали без пяти три. Сон как рукой сняло, я повернула шпингалет, распахнула окно и тотчас услышала заливистый лай.

Увидела мелькнувшую по лужайке тень и поняла, что оказалась пленницей. Даже если Минерва через мгновение скроется в доме, нельзя быть уверенной, что никто не проснется и не заметит, как я крадучись спускаюсь по лестнице. Меня не покидало странное чувство, будто кто–то знает о моем плане. А может, дело не только в парапсихологии? Ведь когда я беседовала с "доктором Ступни", Шанталь была в доме. Гарри же сказал, что в доме кто–то поет. Что, если Шанталь узнала его, несмотря на дурацкие усы? Узнала и тайком подслушала наш разговор у дверей, когда мы уславливались о месте и времени встречи?

Я забралась в кровать и принялась лихорадочно размышлять. В сущности, у меня имелось лишь две возможности. Либо надо смириться с тем, что Шанталь знает обо мне больше, чем нужно, либо завтра утром ко мне внезапно вернется память и я вежливо со всеми попрощаюсь. Похоже на выбор между виселицей и гильотиной, как не преминула бы заметить Ферджи. Но, засыпая, я уже знала, что завтра никуда не поеду, если не считать, конечно, визита в Чейнвинд–холл.

Я медленно проваливалась в омут сна, а образ Шанталь все не отпускал меня. Гарри вряд ли мог забыть, если бы она рассказала, что работает горничной в "Кельях". Кем же Шанталь представилась? Манекенщицей? Актрисой? Оперной дивой?..

Чертова Минерва! Если бы мне удалось увидеться с Гарри, я бы выложила ему, кого встретила на чердаке, и все поняла по его глазам. Интересно… я сладко зевнула… а что делала Шанталь на чердаке, помимо того что таращилась на звезды? Примула же говорила, что на чердак никто не заглядывает. Наверное, нахальная цыганка решила позаимствовать наряд на уик–энд. Я стиснула зубы.

Завтра, все завтра… Утро вечера мудренее… Вранье!

* * *

Проснулась я поздно, чувствуя себя насквозь пропахшей плесенью и нафталином. Настроение было поганое. Быстро оделась и вихрем слетела вниз, чтобы успеть к завтраку, пока сестры не встали из–за стола. Ни Примула, ни Гиацинта ни словом не помянули мою амнезию, что меня не на шутку задело. Вместо этого Примула стала распинаться о Минерве, которая завела мерзкую привычку прогуливаться по ночам.

— Эта нахальная девчонка делает вид, будто ей надо сделать свои дела, но мы с Гиацинтой считаем, что у нее завелся дружок. Правда, Ги? Надеюсь, дорогая Тесса, Минерва тебя не потревожила. Очень неприятно, но Страшу или Шанталь каждую ночь приходится вставать и выводить несносную блудницу. Страш, разумеется, полуночник и любит бродить в самый неурочный час, но все–таки…

В глазах у меня потемнело, но восстановить силы второй чашкой чая не удалось. Примула погнала меня наверх в маленькую круглую комнатку, напоминавшую ту, где Спящая Красавица так неудачно укололась о веретено. Правда, мне предстояло иметь дело не с веретеном, а с древней швейной машинкой.

Я полюбила шить с тех пор, как Ферджи сказала, что мужчины женятся только на тех женщинах, которые умеют подшивать воротнички и манжеты. Сидя за машинкой, я ритмично нажимала на педаль, накладывая шов за швом. Прежде чем приступить к вечернему наряду, я перелицевала несколько повседневных платьев, найденных на чердаке.

За все утро я лишь однажды покинула швейную комнатку, когда почувствовала жажду и спустилась за стаканом воды. Судя по нестройному буханью, треньканью и звяканью многочисленных часов, было, наверное, одиннадцать. На последних ступенях я взглянула поверх перил и увидела, что Примула разговаривает в холле с мистером Дизли. В одной руке он держал книгу, а другой похлопывал, точнее, ласково поглаживал свою собеседницу по плечу.

— Согласна, что веду себя ужасно по–детски, — говорила Примула негромко. — Но когда у меня берут книгу, даже библиотечную, возникает чувство, будто мне ампутируют конечность, вы, конечно, понимаете, Клайд. Я знаю, что ваш друг будет уважительно относиться к "Эвелине", том первый, и не будет использовать сигару вместо закладки или…

Тут они разом посмотрели вверх, и мистер Дизли бросился ко мне, чтобы помочь сойти с лестницы.

— Ах, прекрасная трудолюбивая Тесса!

— Клайд зашел за книгой для больного друга. К сожалению, он не может задерживаться. — Примула чуть ли не бегом бросилась к входной двери и распахнула ее. — Желаю приятной обратной дороги! — Она буквально выставила мистера Дизли за порог, затем повернулась ко мне с безмятежным, почти отрешенным выражением на лице. — Тесса! — Старушка ухватила меня за руку и потащила по холлу. — Я была бы очень признательна, если бы ты не стала рассказывать Гиацинте о визите мистера Дизли. Она все утро не покладая рук трудится в саду и будет страшно недовольна, узнав, что я принимаю гостей в то время, когда должна купать Минерву.

Я торжественно пообещала сохранить эту ужасную тайну. Если Примула, охваченная девичьим смятением, желает тешить себя иллюзией, будто Гиацинта не заметит ее престарелого обожателя, то зачем ей мешать?!

За весь день мне удалось ни разу не столкнуться с Шанталь. В полдень Примула принесла сандвич, а еще через несколько часов — кусок бисквита и чай. Сопровождавшая ее Минерва разлеглась на груде тряпья, где и провалялась до темноты. Хрюкнув спросонья, собачонка приподняла нос как раз в тот момент, когда я оторвала последнюю нитку и встряхнула мягкую пышную ткань. Пора совершить омовение и насладиться новым нарядом. Сквозь ромбовидные окна я увидела, как на небе сгущаются тучи, а когда добралась до детской, послышалась судорожная дробь дождя. Чтобы согреться, хорошо бы побыстрее принять ванну, если, конечно, удастся разыскать, где она находится. Сестры говорили, что ванная в конце коридора… Если я буду тратить время на то, чтобы заглядывать в комнаты, обставленные одной лишь паутиной, то ванну придется принимать действительно быстро.

Позже, переодеваясь в детской, я с некоторой паникой посмотрела на часы и положила их на ночной столик рядом с браслетом. К моему воздушному наряду они совершенно не подходили. Примула, предварительно тяжело вздохнув, выдала мне шелковое нижнее белье и чулки из своего "нижнего ящика". На чердаке мы отыскали туфли цвета слоновой кости, которые прекрасно сочетались с платьем. (Я понятия не имела о возрасте наряда. Его простой стиль существовал во все времена, а длинные вечерние платья действительно периодически входят в моду.) Когда прохладный материал зашуршал над моей головой, я почувствовала, что переношусь в прежние, куда, более утонченные времена. На короткое мгновение меня вновь посетило безумное чувство, будто реальный мир является всего лишь порождением моего воображения; и тут часы принялись исполнять очередную симфонию. По такому торжественному случаю я второй раз за день подошла к зеркалу в форме херувима, висящему над умывальником (утром я, пробегая мимо, по привычке глянула в него), и решила, что прическа никуда не годится. Не имея под руками щетки, пришлось собрать еще влажные волосы в узел и закрепить в стратегических местах булавками ранней викторианской эпохи, которые обнаружились в вазочке под зеркалом. Поторопись, Тесса! Гиацинта с Примулой начнут нервничать, если ты немедленно не спустишься в гостиную.

— Превосходно! Как раз вовремя. Ты выглядишь восхитительно, милое дитя.

Гиацинта обежала меня со всех сторон, энергично размахивая немыслимых размеров клетчатой сумкой, куда она убрала свое вязание. Примула, высвободив шаль из цепкой хватки микроскопического ридикюля, восторженно присоединилась к славословию. Что мне оставалось делать, кроме как сказать, что сестры тоже выглядят превосходно? Наглая ложь, уж поверьте.

На Гиацинте, как и на мне, было длинное платье, но облегающее и вызывающе розового цвета. Ее и без того длинные мочки оттягивали огромные шарики горного хрусталя, а на отнюдь не вздымающейся груди во много рядов лежали искрящиеся ярко–красные камешки. Я попыталась убедить себя, что темно–синий школьный сарафанчик смотрится на Примуле совсем неплохо, но, по правде говоря, это было ужасно. Примула выглядела в нем на сто лет старше, а мини–юбка безжалостно подчеркивала ее тонкие, как спички, ножки. Зачем?! Ну зачем, скажите на милость, надевать сиреневые сетчатые чулки? Ну и дура же я! Разумеется, чтобы они сочетались по цвету с сетчатой же шалью!

— Мы так рады, что ты находишь нас очаровательными, милочка, — горделиво пропела Примула, благодарно заглядывая мне в глаза. На ее щеках пылали пятна, похожие на розовый цемент, а реснички словно опустили в гудрон. Я уж не говорю про помаду малинового цвета — складывалось полное впечатление, что старушка украдкой лакомилась вареньем, да забыла вытереть рот.

Дверь бесшумно отворилась, и неизменный Страш сообщил, что машина готова. Мне вдруг расхотелось ехать. Как я смогу сосредоточиться на том, чтобы добыть какие–то сведения, когда остальные гости будут потешаться над бедными сестрицами, пряча гнусные ухмылки за стаканами с хересом? Пожилые люди такие ранимые. Как, порой, и молодые.

Дорога до Чейнвинд–холла выявила всю зыбкость границы между жизнью и смертью, о чем я раньше никогда не задумывалась. Повез нас не Страш. Он всего лишь распахнул перед нами дверцы механизма, больше всего напоминавшего старинный катафалк. За руль села Гиацинта, а мы с Примулой разместились рядом.

— Всем удобно? Люди кривились, когда двадцать лет назад Артур Уилкинсон окончательно перешел на кремацию и мы приобрели его надежную старушку. Но мы знали, во что вкладываем деньги. На эту машину можно полагаться на все сто процентов. Кто бы позволил, чтобы автомобиль с покойником вдруг заглох в транспортной пробке? Тесса, если на обратном пути почувствуешь усталость, можешь прилечь на подстилку для Минни. Она иногда любит куда–нибудь прокатиться.

Гиацинта нажала на акселератор, и я вцепилась в дверцу. Катафалк пулей ринулся в вечернюю мглу, которая отнюдь не рассеивалась светом фар: Гиацинта наотрез отказалась их включить, так как у нее от бликов болели глаза.

— Мисс Трамвелл, а вы давно получали водительские права? — робко спросила я, подпрыгивая на сиденье.

— Водительские права? А что это такое? — Гиацинта расчистила на запотевшем стекле пятнышко размером с дверной глазок. — Нет, своих у меня никогда не было. Я пользуюсь правами нашей покойной мамы, из сентиментальных соображений. Вот мы и приехали! Чейнвинд–холл.

Катафалк скакал и сотрясался как безумный на всем пути по длинной извилистой подъездной дорожке, налетел на ничего не подозревавшее дерево, сделал крюк по клумбе и, взревев, наконец–то остановился. Я собрала свои бедные кости, которые последние сто метров покоились на коленях Примулы, и убедилась, что все еще жива. Правда, поджилки будут, наверное, трястись отныне вечно. Пригнувшись под порывами завывающего ветра, сопровождаемые яростными струями дождя, мы заправскими спринтерами преодолели расстояние до дома и взлетели по ступенькам. И все равно промокли до нитки. Влажные подолы путались в ногах, волосы змеями лезли в лицо, а мы сбились в кучу, чтобы ветер не унес нас неведомо куда. Безупречный дворецкий, открывший дверь, должно быть, решил, что хозяева зазвали на обед троицу беглых каторжников.

Интересно, дворецких специально учат вырабатывать высокомерно–презрительный взгляд? Представитель этой почтенной профессии принял наши пальто кончиками пальцев, словно газету, в которую заворачивали жареную рыбу с картошкой, и швырнул в руки ближайшего слуги. — Сюда, пожалуйста!

И мы побрели за негнущейся спиной по необозримому зеркальному паркету. Когда проходили мимо статуи обнаженного греческого бога, Примула стыдливо отвела взгляд. Мне же пришлось постараться подавить нервный смешок. Этот дом походил на музей гораздо больше, чем галерея Энгуса Гранта. Недоставало лишь плюшевых канатов, чтобы удерживать толпы любителей искусства, и платы за вход. Я едва успела принять скромную позу дебютантки, как створки высоких дверей бесшумно отворились и дворецкий торжественно провозгласил: — Семейство Трамвелл, сэр! Я вошла, преисполненная надежд. Почти счастливая. Дорога в Чейнвинд–холл оставила в моей душе глубокий след. Отныне я не сомневалась — жизнь прекрасна!

А кроме того, жизнь удивительно не вовремя умеет ударить пыльным мешком по голове. Но в первые секунды, оглядывая огромную гостиную, я не почувствовала или не увидела, что пыльный мешок уже начал свое падение. Сидящие и стоящие люди представлялись пока безликими карточными фигурами. Если холл выглядел по–графски, то гостиная — по–королевски. Гигантская люстра заливала серебристым сиянием мебель сплошь из красного дерева, мрамора, стекла и бархата. Высоченные окна были закрыты темно–синими бархатными портьерами. Полукруглый диван, обитый шелком цвета слоновой кости, стоял лицом к мраморному с позолотой камину, бледно–желтые парчовые стулья примостились у маленьких инкрустированных столиков. Зеркальный экран в углу комнаты отражал алмазный свет люстры и рубиновые искры огня. Каждое украшение, каждый лакированный шкафчик был достоин Королевского монетного двора. Застыв на месте и вытаращив от изумления глаза, я мешала пройти Гиацинте и Примуле, нетерпеливо переминавшимся за моей спиной. Кто–то из них слегка меня подтолкнул, и я двинулась вперед.

Вот тут–то на меня и обрушился пыльный мешок. Две карточные фигуры, стоявшие прямо по курсу, расступились, любезно пропуская нас. Одна из фигур, напоминавшая пародию на маленького лорда Фаунтлероя[8] — желтые глаза навыкате, кудряшки явно искусственного происхождения и розовая бархатная курточка, — горделиво распрямилась. Другая же фигура под моим испуганным взглядом превратилась в Энгуса Гранта, моего друга и владельца лондонской галереи "Наследие", где я честно трудилась целый год.

Комната покачнулась. Я слепо протянула руку и почувствовала, как кто–то коснулся ее. Должно быть, хозяин дома, сквайр Годфри Гранди. Через секунду я услышала свой бормочущий голос: "Мне здесь очень нравится, сэр". Потом раздались жужжащие наставления Гиацинты.

Энгус, к счастью замешкавшийся возле дородной седовласой дамы, теперь решительно прокладывал путь ко мне; паркет угрожающе скрипел под его массивным телом. Еще минута, и все будет кончено! Энгус ласково улыбался, его многочисленные подбородки приветственно колыхались.

— Боже, вы восхитительны, дитя! — ворковал Годфри. — Перед тем как ввалился весь этот сброд, я как раз говорил мамуле, что с этой комнатой невозможно ничего поделать. Она такая безжизненная, просто отвратительно. И вот появляетесь вы, и эти стены тут же оживают! Вы божественны, дитя! А это платье… какой изысканный наряд! Вы должны сказать мне, где…

Энгус навис над нами. Ничего уже не изменишь… я проиграла, и проиграла самым бездарным образом… Отобрав у Годфри свою дрожащую ладонь, я сунула ее бывшему работодателю.

— Какая приятная неожиданность! Я и рассчитывать не мог, когда ехал сегодня сюда, что…

Энгус простер толстые руки, чтобы заключить меня в дружеские объятия, и перевел взгляд на сестер, распространяя и на них свою радость.

В ушах зазвучал мой собственный голос, холодный, четкий и невероятно чопорный:

— Приятно познакомиться с вами, мистер…

Энгус растерянно стиснул мою ладонь. Я сжала в ответ его руку и заставила себя посмотреть ему в глаза. Во взгляде Энгуса недоумение мешалось с дружеским участием. Пульс мой немного успокоился, зато сердце заныло еще пуще. Годфри гарцевал вокруг нас, представляя меня гостям и объясняя, что я осчастливила своим визитом сестер Трамвелл. Не будет ли мистер Грант столь любезен проводить пожилых дам к напиткам, тогда как он познакомит меня с остальными гостями?

— Пожилых дам? — сдавленно пробормотал Энгус, озираясь. — По–моему, здесь таковых нет, но я буду счастлив пропустить стаканчик вот с этими милыми девчушками. — Подхватив под локоть сестриц, которые дружно опустили ресницы и с девичьей скромностью принялись отнекиваться, Энгус в упор посмотрел на меня. — Как я сказал, приятная неожиданность… познакомиться с вами.

— Мне тоже. Может… нам удастся еще поговорить.

Усилием воли я заставила себя не оглядываться, пока Годфри тащил меня к краснолицему толстяку, который гораздо больше походил на сквайра, чем хозяин дома.

— А, милейший мистер Уитби—Браун, это Тесса… — Хотя не сразу, но я сообразила: Годфри считает: моя фамилия Трамвелл. — Дальняя родственница наших эксцентричных старушек.

— Очень приятно.

Мою руку еще раз до боли стиснули, в лицо пахнуло сигарным духом. Сможет ли Энгус Грант, при всей его безмерной доброте, простить мне этот обман? Однажды его обозвали добряком на глиняных ногах — мол, Энгус не поступится честностью даже ради своих друзей.

Мысли в его голове стучали так громко, что я это почти слышала. Прости меня, милый Энгус! Рядом со мной возникла та самая дородная пожилая дама с седыми локонами.

— Годди рассказывал, что вы родственница сестер Трамвелл? Вы очень милы, дитя мое.

Я тупо кивнула, уголком глаза поглядывая на Гиацинту и Примулу, оживленно чирикающих с Энгусом. О чем они говорят? Одарив даму застывшей улыбкой, я напрягла слух.

— Скажите, вы случайно не дочь Фиалки? Правда, Годди, она на нее удивительно похожа? — Толстуха подмигнула хозяину поверх моей головы. — А ведь тебе, сыночек, всегда нравилась Фиалка.

— Ничего подобного! — возмутился Годфри. — Она подарила мне на день рождения дохлую лягушку. Я ничуть не удивился, что такую жуткую вещь…

Так я похожа на Фиалку?!

Энгус поймет, когда узнает правду! Я заставлю его понять.

Толстый мистер Уитби—Браун, украдкой бросив взгляд на мою грудь, извинился и поспешно ретировался в дальний конец комнаты, где в облаке сигарного дыма скрывались два джентльмена.

— Ну, дорогой, нельзя же считать, что Фиалка вышла замуж не за ровню только из–за какой–то там мертвой лягушки, — пожурила сына миссис Гранди.

Она была в строгом платье из черного шелка, к кружевному воротничку приколота камея. Мне показалось, что я уже встречалась с этой величавой женщиной. Или же просто где–то мельком видела ее. Любезная, простая, обожает поболтать с молодежью…

Годфри подхватил пепельницу и отправился вслед за мистером Уитби—Брауном, я встрепенулась и сказала, что вовсе не являюсь дочерью Фиалки и даже, к великому моему сожалению, почти ничего не знаю о сестре Гиацинты и Примулы.

— Тогда я не очень расстроена глупыми словами Годфри. — Миссис Гранди успокаивающе похлопала меня по руке. — Он единственный ребенок, и его всю жизнь слишком оберегали. Годди испытал ужасное потрясение, когда Фиалка после замужества обратилась в католичество. Ох, милое дитя, я не устаю повторять ему, что католики — это в точности такие же люди, как и мы. Но, между нами говоря, мой сын считает католичество колдовством и шаманством — все эти идолы и благовония… Так какое, милочка, вы имеете отношение к роду Трамвеллов?

— Отдаленное, — прошептала я. — И в "Кельях" оказалась впервые.

— Не такое уж отдаленное, — многозначительно усмехнулась миссис Гранди. — Иначе вас не звали бы Тессой. Это ведь не может быть совпадением, правда? Вы еще не сталкивались с презрением деревенских жителей? Местные олухи до сих пор считают те давние события пятном на истории нашей деревушки. Слава богу, у рода Гранди тоже есть чем гордиться — старинный скандал, случившийся здесь, в Чейнвинд–холле. Это одно из самых знаменитых нераскрытых убийств. Годди сказал мне, что один из сегодняшних гостей, священник — вон тот, что стоит к нам спиной, — пишет книгу о таинственных преступлениях.

— Как интересно!

Я безмятежно улыбалась, пока дворецкий вручал нам стаканы с хересом. Как бы изловчиться и поговорить с Энгусом?! Надо попытаться все объяснить…

— Не далее как сегодня я говорила Годди, что во Флаксби—Мид то и дело происходят странные вещи. Вспомнить хотя бы нашу медсестру Мод Крампет — ума не приложу, зачем она взяла на воспитание этого мальчишку, да еще нашла его бог знает где.

— Вы хотите сказать, что о его происхождении ничего не известно?

Херес был очень сухим, но даже если бы вино было напичкано сахаром, оно все равно показалось бы мне хуже горькой редьки. Я не отрывала взгляда от Гиацинты и Примулы, которые на другом конце комнаты увлеченно болтали с Энгусом, и вдруг поймала себя на том, что мне ужасно нравятся их нелепые наряды. Даже чудовищная сумка Гиацинты, расшитая бисером, и сетчатые фиолетовые чулки Примулы казались теперь милыми и трогательными. Гораздо лучше, чем чопорное черное платье и элегантная брошь с камеей!

— Как ни печально, но у всех подобных детей одно происхождение — трущобы. Берти! Даже имя какое–то простонародное.

— Не могу с вами не согласиться. Именно эта мысль пришла мне на ум, когда я узнала, что как раз так близкие родственники звали Георга VI.

Моя жеманная улыбка была верхом совершенства.

— Всякое, конечно, бывает. Но я все–таки предупредила миссис Грегори, когда на прошлой неделе случайно встретилась с ней в кафе "Паутина", что она сильно рискует, разрешая своему Рикки — какое глупое имя, правда? — общаться с ребенком, у которого определенно проблемы с психикой. Знаете, мой покойный муж был ученым, и он твердо верил, что…

— У Берти проблемы с психикой?

— Вы не знали? До чего ж я неосторожна. Но я не раз говорила Годди, что если бы он хоть раз в жизни стал разговаривать с несуществующими людьми — например, с мальчишкой Фредди, — то я немедленно отвела бы его к психиатру.

Фредди… Так приятель Берти существует лишь в воображении?!

— Это все трущобное воспитание, вы согласны, милочка? Годди никогда не доставлял мне волнений, если не считать привычки время от времени одеваться в мои платья. А вот и мой мальчик, он будет сопровождать меня к столу. Это привилегия матери, милочка, хотя я уверена, Годди с радостью бы оказал эту честь вам. — Толстое лицо миссис Гранди расплылось в сладкой улыбке. — Честно говоря, меня вовсе не нужно сопровождать.

Еще как нужно! Если я подсуечусь и перехвачу Энгуса, то по дороге к столу смогу шепнуть ему, что все объясню позже.

Годди, надув и без того пухлые губки, подставил мамуле локоток. И родительница с отпрыском величественно удалились в альков, дверь из которого вела в столовую.

Я оглянулась. Боже, опоздала! Счастливая Гиацинта пересекала комнату под руку с Энгусом Грантом, а в углу переминались с ноги на ногу мистер Уитби—Браун и еще два джентльмена: один с круглой головой, обритой до едва заметного ежика, а другой — тот самый священник, что интересуется убийствами. Я восприняла это как знак, что джентльмены готовы двинуться с места. Тем временем ко мне подскочила Примула и схватила за руку.

— Ох, милая, этот учтивый мистер Грант хотел проводить меня в столовую, но Гиацинта жутко обиделась, и он тут же предложил, чтобы я позволила вон тому молодому человеку с моноклем…

Смущенная тем, что ее оживленный дискант разносится по всей гостиной, я сказала, что мы бы могли сопровождать друг друга. Но тут мужчины ленивой походкой двинулись в нашу сторону, и мне пришлось снова судорожно втягивать в себя воздух, который уже раз за вечер. Нет, так не бывает! Словно мало того, что я чуть не свихнулась, когда увидела Энгуса Гранта. Видения продолжают преследовать меня на каждом углу…

Священником оказался не кто иной, как преподобный Эгринон Хам. Самое время впасть в депрессию! Прошлое со всех сторон окружало меня, так и норовя задушить. Ферджи говорила, что неприятные совпадения — это на самом деле происки дьявола, который неожиданно выскакивает из темного угла с радостным воплем "Ага, поймал!". Но дважды за один вечер… Неужели я действительно так порочна?!

Герр Фриц Вортер, щелкнув каблуками, оттопырил локоть. Я просунула руку с видом осужденной на казнь, которой предложили самой донести до плахи топор. На прощальную молитву времени нет… но, как ни странно, я осталась жива. Преподобный Хам ни намеком не показал, что узнал во мне одну из тех туристок, что осматривали развалины. Какая же я трусиха! Нас же тогда была целая толпа, а Эгринон Хам, как и полагается настоящему фанатику, был увлечен своим рассказом. К тому же у меня нет таких отличительных черт, как, например, удивительный нос преподобного. Этот длинный, хрящеватый орган омерзительно подрагивал, когда священник сыпал обычными любезностями, но в ту минуту я бы не смутилась, даже если мистер Хам вывесил бы сушиться на нос свои носки.

— Два кавалера для меня одной?! Надо будет постараться, чтобы у меня не закружилась голова от успеха.

Розовый цемент на щечках Примулы слегка треснул от удовольствия, когда мистер Уитби—Браун и преподобный Хам выстроились по обе стороны от старушки. В таком порядке мы и продефилировали в столовую.

После всех этих сюрпризов мне было совершенно наплевать, что станут подавать к столу. Да хоть пингвинов! А уж какие–то там голуби и вовсе не волновали. Но когда мы прошли через задрапированный бархатом проем и расселись за столом, щедро заставленным хрусталем и оранжерейными цветами, я обнаружила, что птица в меню отсутствует. Правда, происхождение супа осталось для меня загадкой, но на вкус он был отменный, как и мусс из омаров, жареный ягненок и пудинг. Но, увы, обеденные впечатления не обошлись без неприятностей. Первая заключалась во вставных зубах миссис Гранди. Когда подали ягненка, она их вынула! Саму процедуру миссис Гранди проделала незаметно, скромно прикрывшись салфеткой, но после этого она опустила зубы в чашу для ополаскивания пальцев, сказав, что долька лимона пойдет милым зубкам на пользу. Я сидела рядом и всю оставшуюся трапезу украдкой поглядывала на протез, бултыхавшийся в прозрачной жидкости. Избавившись от зубов, миссис Гранди величаво тряхнула седой головой и стиснула мою руку.

— Вы уж простите меня, милочка, но этими зубками совершенно невозможно жевать! А в мои–то годы из удовольствий и остались лишь мой сынок Годди да еда.

— Только в другом порядке, — пожаловался ее драгоценный сынок.

— Ах ты, шутник! — Миссис Гранди погрозила ему толстым пальчиком и принялась резать мясо. Нож с вилкой почти утонули в ее огромных руках. Мне почудилось, что в голосе хозяйки дома появились стальные нотки. — Даже в детстве Годди был заводилой в любой компании. Мой муж, как и большинство ученых, вел довольно уединенную жизнь, да и я не гожусь для бурных светских развлечений. Понимаете, не то уже здоровье.

— Прошу прощения. Больное сердце?

Тут суровый дворецкий вновь наполнил мой бокал, а герр Вортер, сидевший по другую руку от миссис Гранди, отвлек ее внимание, так что я могла спокойно прислушиваться к разговорам. Энгус обсуждал картину, недавно приобретенную "Наследием", предположительно кисти Ван Гога. Я с трудом удержалась, чтобы не захлопать от радости в ладоши. С облегчением и грустью я отметила, что милый Энгус ни разу не взглянул в мою сторону.

— Грант — признанный гений по части распознавания подделок, — пробормотал Годфри. — Так что если среди нас есть обманщики, — он прищурился, — советую им поостеречься.

Все, кроме герра Вортера, который возился со своим моноклем, громко рассмеялись, тогда как у меня внутри все так и сжалось. Энгус, оторвавшись от Ван Гога, скромно отозвался на комплимент Годфри:

— Никакой я не гений, я тоже не раз ошибался. Искусство — это страстная, требовательная и великолепная любовница. Когда общаешься с ней, порой трудно сохранять голову трезвой.

Разговоры возобновились. Миссис Гранди, подав знак снующему вокруг слуге, велела принести кофейник. С видом матери, которая лучше всех знает, что надо делать, она налила чашку преподобному Хаму, добродушно пожурив его: дескать, ему следовало бы, как и всем остальным, пить вино, затем оделила кофе и Годфри. Запустив руку в карман черного платья, она извлекла кружевной платок и небольшой пакетик.

— Глюкоза, — сообщила миссис Гранди, поймав мой взгляд. — Преподобный, я поделюсь с вами. И тебе тоже не помешало бы, Годди. Намного полезнее, чем сахар.

Годфри скорчил бунтарскую гримасу, тогда как преподобный Хам недоуменно пялился на пакетик в руках хозяйки. Остальные увлеченно внимали рассказу Гиацинты о канализации.

— Плохие трубы всегда были бичом нашей страны. По моему убеждению, именно канализация не позволяет нам встать вровень с американцами и русскими.

Кто фыркнет первым? Я обвела взглядом лица сотрапезников. Вряд ли мистер Уитби—Браун. Подавшись вперед, он стукнул кулаком по столу.

— Не могу с вами не согласиться, особенно в тех случаях, когда в водосток засовывают мертвое тело! Верно, Гранди?

Вот тут–то стены гостиной и сотряс дружный хохот. Особенно заливисто хихикал Годфри.

— Так, значит, вы слышали о веселеньком убийстве 1803 года?

— Просто преподобный упомянул сегодня о… — Мистер Уитби—Браун щелкнул пальцами.

— Да, да, было такое. — Преподобный Хам поставил чашку, задев за край блюдца и чуть не устроив кофейный потоп. — Как красиво было обставлено то злодеяние! К сожалению, в нынешних убийствах начисто отсутствует изящество. Будучи священником, я, конечно, не могу одобрять нарушение одной из Божьих заповедей, но…

Что–то слишком часто он поминает о своем сане.

— Мы вас понимать, сэр. — Герр Вортер пожирал глазами вовсе не преподобного Хама, а Примулу. — Либо ваши враги пусть сами ходить навстречу гибели, или покончить с ними раз и навсегда.

Я с удивлением заметила, как по лицу Примулы скользнула легкая улыбка, которую она быстро смахнула рукой. И тут же скорее услышала, чем увидела, как поднимается со стула преподобный Хам. Когда я все–таки перевела на него взгляд, тот стоял, судорожно вцепившись в пряжку ремня. Нос его покраснел еще сильнее, но остальная часть лица приобрела какой–то неприятный зеленоватый оттенок.

— Прошу прощения, мне очень неловко… Крепко сжав ноги, он короткими шажками засеменил к дверям, приведя гостей в полное изумление.

— Надо же, — хохотнул мистер Уитби—Браун. — Я видел много людей, которые не могут удержать в себе выпитое и съеденное, но чтобы до такой степени…

Вспышка молнии прорезала освещенную лишь свечами гостиную, заострив удивленные лица сидящих за столом. Все гости были искренне поражены столь стремительным исчезновением священника, но помалкивали — судя по всему, вопрос, куда отправился преподобный Хам, был не из самых приличных. Молчание нарушила Гиацинта Трамвелл:

— Не сочтите это за неуважение к Этерельде и Годфри, но в том убийстве не было ничего выдающегося. За исключением, конечно, этого вычурного штриха — канализационной трубы. Старший сын грозится жениться на какой–то совершенно немыслимой девице, и семейство, коротая вечер за бокалом рейнвейна, решает претворить в жизнь фамильный девиз "Бей мечом, пока горячо". Да–да, дорогой Годфри, — она наклонила голову, — я хочу сказать, что ваше маленькое убийство не настолько жуткое, как… в некоторых других английских семействах.

Годфри надулся и открыл было рот, но тут к нему подплыл дворецкий и заунывным голосом сообщил новость: преподобный Хам внезапно вспомнил, что сегодня праздник святого Витта, и приносит всем извинения за свой скоропалительный уход. Жаль, что рядом нет папы! Я встретилась взглядом с Энгусом, и мне захотелось спросить его, о чем он думает. Если преподобный внезапно почувствовал себя плохо, почему он постеснялся сказать об этом прямо?

— А-а, невелика потеря! — Годфри с шумом вздохнул и жеманно поджал губы. — Признаться, я не хотел приглашать этого зануду, но он буквально на коленях умолил меня.

— На коленях? Наверное, в силу привычки! — презрительно фыркнул мистер Уитби—Браун. — Наши церковники привыкли выпрашивать свое жалованье[9].

Настроение компании быстро изменилось, веселье нарастало. Казалось, во всеобщем оживлении не участвовали только миссис Гранди и я. Поднявшись с места, хозяйка дома сказала:

— Дорогой Годди, я знаю, когда старая мамочка становится лишней. Тебе нет необходимости просить медсестру Крампет провести со мной остаток вечера, я сама ее навещу.

Заскрипели стулья, гости вскочили, наперебой желая миссис Гранди спокойной ночи. Энгус потирал руки, как он часто делал, когда у заднего входа в "Наследие" его поджидала ценная посылка. Может, когда Энгус упоминал про свой загадочный порок, он имел в виду карты, а вовсе не коллекционирование часов? Миссис Гранди наклонилась, чтобы отдельно попрощаться со мной.

— Помните, милочка, не надо вести себя как чужая на этом празднике жизни. Некоторые испорченные люди называют меня слишком ревностной матерью, но я хочу всего лишь, чтобы мой малыш Годди был счастлив… а вы такая хорошенькая!

И она заковыляла прочь. Энгус опередил ее и распахнул двери гостиной.

— Уж теперь–то повеселимся! — Годфри восторженно взмахнул руками, словно крыльями, и велел дворецкому принести еще бренди. Стол в дальнем конце комнаты был подготовлен для игры в карты. — Начнем-с? И помните, никакого нытья!

— Простите, но я должна объяснить…

Мое признание, что я не играю ни в вист, ни в бридж, оказалось обращенным поспешно удаляющимся спинам. Гиацинта, покопавшись в клетчатой сумище, достала из ее глубин какую–то тряпку, смахивавшую на пятнисто–коричневый флаг. Рисунок на "флаге" был такой запутанный, что ни один его участок не был похож на другой.

— Я совершенно не могу играть без вязания, — сообщила она деловито. — Но вы не волнуйтесь, это совсем не помешает. Я прекрасно умею вязать, зажав спицы под мышками.

— Как вам будет угодно, мадам, — раздался голос Фрица Вортера, — но не забывать, кое–кто считать игру в карты очень серьезной.

— Милейший, — раздраженно отозвалась Примула, в свою очередь порывшись в ридикюле и достав оттуда (к несказанному моему ужасу) зеленый защитный козырек, — мы тоже так считаем!

Я вздохнула. Ну что с ними поделать! Милые старушенции неисправимы. Разве смогу я праздно сидеть рядом, наблюдая, как ощипывают моих бедных голубок?