Спортсмены

Л. Атрашенко
ОСОБОЕ ИЗМЕРЕНИЕ (Владимир Мягков)

Зима 1939 года выдалась на редкость бесснежная. И открытие XVI первенства страны по лыжам, запланированное на январь в Свердловске, из-за бесконечных оттепелей пришлось отложить… Считали, что хоть к концу зимы природа возьмет свое — выпадет долгожданный и столь необходимый для лыжных соревнований снег. Да все напрасно. Захороводит вроде ночью метель, прикроет к утру голую землю пушистым белым ковром, а днем оттепель сожрет все до снежинки. Вконец устали от собственного бессилия организаторы соревнований, и с каждым днем, как и этот ночной непрочный снег, таяли их надежды. Со страхом думалось о возможном приходе ранней весны…

Но вот во второй половине февраля погода как будто установилась: начались морозы, временами доходившие до двадцати градусов. Но снег выпадал скупо. Можно было и подождать еще, но не знаешь, чего дождешься… Решено было к началу соревнований подвезти к трамплину и на лыжню снег на санях. Правда, эффект от этого получился незначительный, потому что по необъяснимому закону подлости на смену оттепелям пришла затяжная февральская поземка, она подчистую слизывала, словно отторгала нечто инородное, привезенный с Уктусских гор снег. Люди доставляли его снова, старательно утрамбовывали на лыжне, а поземка с еще большим остервенением принималась за свое дело. Так и остались на земле незалатанные места — мерзлая шероховатая земля. Она, как наждак, впивалась в лыжи, не только стесывая мазь, но и оставляя глубокие рваные царапины на их гладкой поверхности.

Да, условия для соревнований оказались прямо-таки неожиданными, и, безусловно, многие из участников, встретившись с дополнительными трудностями, так и не сумели их преодолеть или преодолели с уроном для собственного спортивного престижа. Не случайно уже с первых дней борьбы начались сюрпризы.

На финише стало оживленней: к толпе судей, тренеров, в общем ко всем тем, кто сегодня обслуживает гонку на двадцать тысяч метров, теперь присоединилась большая группа болельщиков, громогласных в силу своей возбужденности и все более возбуждаемых собственной громогласностью. А километрах в двух от финиша маячили силуэты нескольких человек, и это были, видимо, не просто болельщики, а друзья и близкие соревнующихся, от нетерпения двинувшиеся им навстречу.

Люди стояли на твердом насте, зябко притопывали ногами и выжидательно поглядывали на лыжню, убегающую по ровному полю к лесу. Чувствовалось, что стоят они здесь уже давно, успели порядочно замерзнуть, а некоторые заодно — познакомиться в споре.

— Вот, ей-ей же, Орлов первым придет, — бубнил, будто ни к кому не обращаясь, парнишка лет пятнадцати с явным намерением завести выигрышный для него спор. Орлов был победителем труднейшего четырехдневного пробега Москва — Ярославль, и ему абсолютно всеми пророчилась победа в двадцатикилометровой гонке. Об этом из присутствующих здесь знал не только говорливый парнишка.

— Да замолчи ты! — осадил его наконец пожилой мужчина в рыжей лисьей шапке. — Зачем коллегам нервы взбивать?!

— А чтобы подготовились эти коллеги. Не так муторно потом будет, — не унимался задиристый юный болельщик.

— Ну и гад же ты! — не удержался рядом стоявший парень. Одет он был легко — в лыжные ботинки и телогрейку поверх спортивного костюма. Нос и губы его посинели, то ли от холода то ли от долго сдерживаемого волнения.

Тут вдали между деревьями замельтешили две фигуры, и болельщики словно по команде «замри», застыли в том положении, в каком застало их сказанное кем-то «идут».

— Орло-о-ов! — что есть мочи заорал парнишка. Обладатель рыжей шапки от все души отвесил ему подзатыльник, смачно сплюнул и подчеркнуто невозмутимо стал вглядываться в приближающихся лыжников.

— Кто же это первым-то? — не вытерепев, забурчал он. — Гляди, Пашка Орлов вторым ковыряется. Да кто же это?..

— Володя. Володенька-а-а! — Девушка в белой пуховой шапочке и нездешнем пальто побежала навстречу лыжникам.

Болельщики еще больше заволновались. «Кто такой? Кто такой?» — спрашивали они друг друга.

— Ну что, сморчок? Накрылся твой Орлов, — весело выдохнул парень в телогрейке. — Знай наших! — И он вдруг начал яростно отплясывать, охлопывать себя руками, словно только сейчас почувствовал, что промерз основательно.

А болельщики, пережив первые минуты разочарования, осаждали вопросами парня в телогрейке. Тот торопливо надевал лыжи, поглядывая в сторону приближающихся гонщиков и с усилием раздвигая стылые губы, охотно объяснял:

— Да это наш Володька Мягков! Ленинградец. Мировой парень!..

Здесь, в чистом поле, лыжня оледенела. Местами на ней проглядывали плешины земли, на них лыжи, хрипло взвывая, затормаживали бег. А лыжники, стиснув зубы, пытались не замедлять его ни на секунду.

Владимир Мягков — высокий, атлетического сложения, выделялся среди ленинградских лыжников особой манерой ходьбы. Из-за этого у него с тренером поначалу то и дело возникали споры.

— Корпус, корпус ниже, Володя! Еще ниже, — кричал ему на занятиях тренер. — При махе ногу в колене больше сгибай. Ну что ты, как столб, бежишь!

Владимир пробовал ходить, как ему советовали. Однако уставал гораздо быстрее и все же пытался освоить рекомендуемый ему стиль, убеждая себя, что, когда привыкнет, все пойдет как по маслу.

Но перестроиться он так и не смог. Привык — на лыжах с самого детства — уже ходить по-своему. А тренеру, когда тот в очередной раз принялся упрекать его («техники у тебя нет и не будет, потому что не слушаешь, упрямишься, все по-своему делаешь»), Мягков заявил:

— Ладно, Федор Иванович, не будем больше спорить по этому поводу. Как я ходил, так и буду ходить. А техника… Что ж, она, может, завтра другая будет.

И действительно, через несколько лет техника хождения на лыжах изменилась, и сегодня, видимо, Владимир Мягков не выделялся бы среди лыжников своеобразной манерой ходьбы, его технику не то чтобы переняли, к ней пришли. А тогда не обходилось и без обидных для спортсмена замечаний вроде: «Ну и техничка…», «Интересно, кто его тренировал?» и так далее.

Мягков был сам себе первым тренером. Он самостоятельно тренировался до зимы 1935/36 года, когда в соревнованиях на первенство Ленинграда по лыжам занял призовое место, и это была победа не только Володи Мягкова-спортсмена, но и победа Владимира Мягкова-тренера. На этих соревнованиях его впервые и заметили. Городской комитет по физической культуре и спорту направил молодого способного лыжника учиться в школу тренеров при Государственном институте физической культуры имени Лесгафта.

Владимира включили в сборную команду города, и тут впервые появился человек, который стал руководить его тренировками и который с первых же дней столкнулся не только с самобытной техникой своего подопечного, но и с еще более самобытным характером.

Тренировки эти не приносили Мягкову удовлетворения. Они как бы выбивали его из привычного спортивного ритма, и не потому, что были для него малы по нагрузкам, а потому, как казалось ему, что были несовершенны в своей основе. Они рассчитывались на всех и ни на кого в отдельности. Все подгонялось под какую-то единую, общую схему. Невзлюбил Владимир эти «тренировки под руководством», стал часто их пропускать, отвоевывая прежнее право быть самому себе тренером. И здесь уж он старался.

Каждый вечер в одно и то же время его можно было увидеть в Шуваловском парке поселка Парголово. Там Володя разминался, делал несколько легких пробежек и стартовал на свою, им самим приблизительно отмеренную дистанцию — двадцать километров. Она пролегала через крутые склоны парголовских гор, по лесным дорогам Юкков и Каменки.

— Но ведь чемпион Ленинграда не он? — уловил последний вопрос парень в телогрейке.

— Да ты не понимаешь, я говорю, он мировой… — И казалось, что, если бы губы его сейчас окончательно отогрелись, он бы говорил, говорил, какой славный человек Володька Мягков. Но вот парень наконец застегнул непослушными пальцами крепления, взял палки и покатил вдоль лыжни, то и дело оглядываясь назад. За ним затрусили и остальные болельщики. Одни бежали боком, другие просто шли спиной вперед, навстречу резким холодным порывам ветра. И только девушка в белой шапке оставалась на месте. В глазах у нее застыли слезы, а на лице ее блуждала счастливая улыбка. Потом девушка, пробежав несколько метров, остановилась и так стояла, подавшись вперед и чуть привстав на цыпочках. Лицо ее раскраснелось, локоны волос выбились из-под шапочки, она сняла варежку, стала поправлять их, не отрывая взгляда от бегущего навстречу лыжника. Варежка упала, девушка как-то машинально дернулась за ней, но не нагнулась и тут же, видимо, забыла про нее.

— Володя, я знала, я так и знала… — закричала она рвущемуся по лыжне Владимиру Мягкову.

Он, увидев ее на миг и не осознав, как, почему появилась она, Муся, здесь, на уральской земле, будто чего-то вдруг испугался. Все это Муся прочитала на его лице, когда он пробегал мимо, но, еще не сообразив, что к чему, крикнула ему в спину:

— Я сейчас прибегу.

Но не побежала, а медленно пошла следом, часто оступаясь в неглубокие вмятины в снегу. Нет, не так она представляла себе встречу с Владимиром, думала, обрадуется… Она даже не взглянула, когда мимо, тяжело дыша, проскользил главный соперник Мягкова, тот, с кем Владимир вел основную борьбу на дистанции, и ей только слышались крики болельщиков: «Орлов! Пашка! Поднажми малость!»

Но «поднажимать» было уже поздно. XVI первенство страны по лыжам на дистанции в двадцать тысяч метров уверенно выиграл неизвестный в большом спорте ленинградский лыжник Владимир Андреевич Мягков.

Так в наш спорт вошел Владимир Мягков. Вошел неожиданно и с поразительным для того времени результатом… Уже в 1941 году в Ленинграде провели в честь первого лыжника — Героя Советского Союза Владимира Мягкова мемориал.

В последующие годы войны этот приз не разыгрывался.

В 1952–1954 годах на гонке сильнейших лыжников Советского Союза разыгрывались призы в честь Владимира Мягкова и чемпионки страны Любови Кулаковой.

В настоящее время приз имени Мягкова в Ленинграде разыгрывается ежегодно на дистанции восемь километров у женщин и двадцать — у мужчин. Победителей в командном и личном зачете награждают дипломами, а участников гонки на двадцать километров, показавших результат не хуже 1 часа 17 минут 13 секунд, — памятными значками.

Именем Мягкова названы: в Ленинграде Дом физкультуры ДСО «Буревестник» на улице Софьи Перовской, а в Москве — стадион на Ярославской улице. Но многие не знают о Мягкове ничего, кроме того, что в 1939 году он стал чемпионом страны…

Сверстников Мягкова осталось очень мало. Большинство погибло во время Великой Отечественной войны. В 1940 году в очередном первенстве страны он уже не участвовал — воевал с белофиннами. Сильнейшим на дистанции в двадцать километров тогда оказался москвич Алексей Иванов.

Владимир Мягков родился в 1915 году в Петрограде. Вскоре после революции родители уехали в Крым на поиски лучшей жизни. Но везде она, жизнь, в то время была одинакова. Помыкались они со своими узлами да котомками и вернулись в родные места. А спустя два года, в 1923-м, умерла мать — Евдокия Елисеевна. Остались на руках у Андрея Аксеновича восьмилетний сын Володя и двухлетняя дочь Тоня. А тут пришло известие из Сибири — сестра Евдокии Елисеевны, Ирина, похоронила мужа.

Собрал Андрей Аксенович свое семейство «на совет».

— Что будем делать, Владимир? Может, заберем тетку со всем ее выводком к себе? Оно хоть и тяжело, а все спокойнее, опять же вы присмотрены будете.

Так и решили.

Через месяц тетка Ирина с маленькой девчушкой на руках и остальными троими мальчишками, старшему из них, как и Володе, было восемь, переступила порог небольшой комнатушки Мягковых. А вскоре все семейство переехало в деревню Михайловку — тогда пригород Ленинграда, купив небольшой старый дом. Ирина очень ловко навела в нем чистоту и уют.

Работал один Андрей Аксенович. С раннего утра и до позднего вечера не бывал дома. Ирине Елисеевне тоже доставалось с такой оравой ребятни — всех накормить, обшить, в школу отправить — дня не хватало.

И когда вечером убегавшиеся за день ребятишки сладко посапывали на полатях, а взрослые за вечерней трапезой как бы подводили итог прожитому дню, Ирина вдруг забудет о делах своих насущных, начнет рассказывать о ребячьих проказах, оживится вся, повеселеет.

Слушая ее, Андрей Аксенович подмечал, что никогда она ни в чем не выделит своих, ко всем относится ровно, одинаково заботливо. Передавалось ему Иринино настроение, в такие минуты уходила из него глухая усталость, и думалось: «Еще один день прожили, так не заметим, как дети подрастут». А вслух, бывало, скажет:

— Настанет лето, по грибы да по ягоды пойдем все вместе. Пол-леса оберем. — И тихо засмеется.

Ирина тоже с нетерпением ждала лета, оно избавит ее от многих забот и расходов. Не надо будет думать, во что одеть, обуть ребятишек. А там грибы, ягоды, огород — легче прокормиться. От этих мыслей еще больше веселеет Ирина, а Андрей Аксенович, глядя на нее, не в первый раз уже скажет:

— Ты, Ирина, больно похожа на Дусю, и лицом, и характером.

— Ну будет уж. Ты послушай, что ребята-то наши надумали. Лыжи себе мастерят. Володька на бумаге вначале все рассчитал, потом тесины для лыж подобрал. А сегодня из школы пришли — сразу за уроки. Я говорю: «Ступайте гулять — отдохните маленько». Они и в ус не дуют. Молчком уроки-то сделали и скорей за свои тесины принялись. До поздней ночи бы простругали, кабы я их не турнула. Тесины-то общипанные в сенях в угол составили. Хочешь — взгляни пойди.

Лыжи ребята себе все-таки смастерили. И крепления гвоздями приладили — все честь честью. От огорода проложили дистанцию и устроили соревнования. Первые дни бегали вчетвером. А в воскресенье к мягковскому огороду подвалила вся деревенская ребятня. Начались споры. Каждому казалось, что он эту дистанцию пройдет лучше. Четыре пары самодельных лыж переходили из рук в руки. Руководил забегами Володя, он же выступал в роли тренера. Судейство осуществлялось сообща.

Выявить победителя оказалось непросто, никто не хотел уступать первенства, и соревновались уже не на быстроту, а на выносливость. Бегали до тех пор, пока ноги переставали слушаться. Самым выносливым оказался Володя.

Не одни самодельные лыжи износил Владимир. У братьев охота к лыжным забавам вскоре прошла. Только Владимир все чаще стал уходить на своих самоделках в лес, катался с гор. Часто возвращался домой с разбитым носом и сломанной лыжей. Все свои невзгоды переживал молча, так же молча мастерил новую лыжину.

А уж когда отец принес настоящие, Володя вообще перестал бывать дома. Из школы — на лыжи, и дотемна. Ирина Елисеевна, бывало, шумнет на него: «Уроки, паршивец, когда будешь делать»?

— Счас! — И сидит до поздней ночи.

Летом Владимир тоже не мог обходиться без дела. Все что-нибудь мастерил. Однажды, на зависть и удивление всей деревне, «изобрел» деревянный трехколесный велосипед. Ездил полдня на нем, потом передал во владение братьям. И кочевал этот велосипед из двора во двор, пока его совсем не доломали.

В восемнадцать лет Владимир остался без отца. Андрей Дксенович погиб в автомобильной катастрофе. Погиб единственный кормилец большого слаженного семейства. И всем четверым братьям пришлось его заменить. Они поступили учиться в ФЗУ и, окончив его, пошли работать.

Владимиру нравилась его новая специальность слесаря-лекальщика на заводе радиоаппаратуры, но все же он продолжал тосковать, не давала ему покоя давняя мечта — видел он себя в форме военно-морского врача. И спустя год поступил на подготовительные курсы 1-го Ленинградского медицинского института. И вот тут ему вроде бы перестало хватать суток: работа, учеба, тренировки, систематические, упорные.

Зимой, когда Владимир стал призером городских соревнований и ему предложили пойти учиться в школу тренеров, он ушел с работы. Но облегчения особого это не принесло. Чтобы помогать семье, он стал тренировать группу юношей.

Летом 1937 года Владимир вдруг исчез. Никто, кроме близких, не знал, что он все дни напролет просиживал над учебниками. Друзьям, которые разыскивали его, отвечали, что он уехал из Ленинграда в Сибирь. И только в конце лета Владимир появился в институте Лесгафта, бледный, худой, но счастливый.

— Поздравляйте меня, — говорил он немного застенчиво знакомым, — я студент Первого медицинского.

Друзья прямо обалдели от этого сообщения.

— Ты же никогда не говорил, — удивленно таращились они на него.

— Да вот так уж получилось. Просто не ожидал, что поступлю, — оправдывался Владимир.

О своих занятиях на подготовительных курсах он поведал только близким людям. Среди них была Муся — тоненькая, милая девушка с завода радиоаппаратуры. Ее Владимир посвящал во все свои дела. И в то лето, когда он готовился к экзаменам в институт, Муся часто приходила в его уединенную деревенскую резиденцию — это был просторный шалаш в самом дальнем конце огромного огорода. Их постоянно видели вместе, даже когда Владимир ушел с завода. Муся чаще стала бывать в кругу его друзей и знакомых, теперь уже из спортивного мира.

Начались занятия в институте. Свободного времени становилось все меньше. Даже с Мусей порой он не встречался по неделе и больше. И девушка начала жаловаться, что ей одиноко и скучно сидеть по вечерам дома и ждать, когда «ученый рыцарь» соблаговолит посетить ее.

Позже начали поговаривать, что Муся встречается с Алексеем Чибиным, известным в то время легкоатлетом. Владимир поначалу не придавал значения этим толкам, но когда однажды на Невском столкнулся с Мусей и Алексеем лицом к лицу, заметил, как растерялась и побледнела она. И сколько потом ни старалась Муся наладить отношения, он как отрезал. Стал еще ожесточеннее бегать на лыжах, сторониться девчонок на курсе, словно и они были в чем-то виноваты, ушел весь в себя.

Однажды Володя, выйдя в свой обычный путь, засек время. На финише посмотрел на часы и огорчился. Результат его явно не удовлетворял. С тех пор он стал тренироваться с секундомером, рассчитывая, где можно увеличить темп бега, где замедлить, и обязательно каждый раз сокращал время на несколько секунд.

На одной из тренировок уже при выходе из парка Володя увидел трех парней. Один из них тащил куда-то за руку девушку, та сопротивлялась, что-то кричала… Володя свернул с «дистанции», побежал к ним. Пришлось снять лыжи и восстановить справедливость на кулаках.

Девушка убежала, парни копошились в снегу, а Володя торопливо надевал лыжи. Он знал, что выбился из графика и надо было во что бы то ни стало наверстать упущенное время. Когда Володя побежал к своей лыжне, ребята, решив, что он испугался, осмелели, с угрозами и руганью бросились за ним. Но тут один из них догадался:

— Да это же Володька Мягков! — И, успокоившись, они пошли восвояси.

«Ну слава богу, — подумал Володя, — руки-ноги целы, головы соображают». И уже со спокойной душой бежал дальше.

Время свое впервые за последние два месяца он не улучшил. «Результат вчерашний», — отметил про себя. Те две-три минуты — он не знал, сколько потерял при столкновении в парке — не вычел из общего результата.

Был еще в эту зиму один случай, когда Мягков пришел к своему финишу со «вчерашним временем».

Крепления на лыжах устанавливались тогда мягкие, и ремешок каким-то образом соскользнул с задника ботинка вверх и врезался в ногу. Останавливаться и поправлять его Володя не стал. Не потому, что время не хотелось терять, а подумал — выдержу, на соревнованиях и не такое порой случается. Выдержать он выдержал, но ногу стер до крови.

В это время Мягков уже тренировал команду юношей. Работать с ними начал очень своеобразно. Пока изучалась теория, тренировки проходили элементарно. Когда же полностью перешли к практике, он объявил своим подопечным:

— Сейчас постарайтесь тщательно изучить себя. Выявить в работе все особенности своего организма. Я буду помогать вам в этом. — И он индивидуально с каждым пробежал не одну дистанцию, подмечая и указывая промахи и недочеты, помогая найти правильное положение тела при ходьбе.

Результаты таких тренировок сказались в первых же городских соревнованиях. Приз выиграли мягковцы.

При встрече с Мягковым стали раскланиваться даже опытные, заслуженные тренеры. За его спиной, но так, чтобы он слышал, говорили: «В этом юноше что-то есть. Он определенно талантлив». Володя на такие реплики снисходительно улыбался. Он-то знал, как «добывается» талант в спорте. Знали об этом и друзья Володи, которые иногда вместе с ним тренировались по его системе, бывали в комнате, которую он снимал г. Парголове, — обставлена она была в основном спортинвентарем; штанга, гири, гантели, боксерская груша и еще куча всяких спортивных предметов.

— Володя, тебе сюда еще перекладину, у окна — брусья, — начинал кто-то, а другой его поддерживал:

— Но тогда козел не поместится, а без козла не выбиться тебе в чемпионы.

Ребята смеялись, но Владимир не обижался на их шутки. А при случае, если заходил разговор о талантливых и бесталанных спортсменах, с горячностью доказывал, что никаких талантов в спорте он не признает.

— Обо мне стали говорить: он талантливый лыжник. Неверно говорят. Надо говорить: он по-настоящему любит лыжи. Потому что только любовь к лыжам помогла мне достичь того, чего я достиг.

— Ну не скажи, — возражали ему, — тут надо в основном силу воли иметь.

— Ошибаешься! — сразу же перебивал Володя собеседника. — Сила воли приходит на помощь человеку когда? — спрашивал он и сам себе отвечал: — Когда в чем-то преодолеть себя надо, когда делаешь что-то против своего желания. Вот, скажем, прыгнуть ласточкой с пятиметровой вышки. Один поднимется, подойдет к краю трамплина, глянет вниз — и проторчит там час, а прыгнуть так и не решится. Другой зажмурится от страха, была не была — и вниз головой, — у него, конечно, сила воли сработала. А вот ты говорил, что самые сладкие, кажется, для тебя минуты, когда ты отрываешься от трамплина. Конечно, прыжки прыжкам рознь. Или прыгать просто забавы ради, или, скажем, поставить перед собой цель — лучше всех прыгнуть. Тут уж собранность, самодисциплина нужны и, если хотите, сила воли. Но они все-таки побочны, основное — любовь. С помощью силы воли ты можешь в любом виде спорта преуспеть, а по-настоящему, по большому счету, только в любимом.

Обычно спор на этом обрывался, потому что ребята знали еще об одном Володином увлечении. Летом все свое свободное время он проводил на озере — плавал, прыгал с вышки, причем с самой высокой. Но сколько его ни уговаривали выступить в соревнованиях — отказывался, потому что на первом месте для него были лыжи.

Из Свердловска Владимир возвращался радостно-возбужденным. Он знал, что на вокзале его ждет орава друзей, придут, конечно, и его подопечные — вся команда, которую он тренировал. Братья, сестры тоже, наверное, будут — он послал домой телеграмму. Кто же еще? Муся, конечно, не придет. Обиделась. Владимир уже не однажды ругал себя за то, что так и не увиделся с ней в Свердловске.

На вокзале творилась невообразимая суматоха. Казалось, команду лыжников встречал весь город. Владимир только появился на подножке вагона, как его схватили и начали подбрасывать вверх. Потом мелькали какие-то лица — знакомые и незнакомые. Все жали руку, обнимали. Он уже был не рад, что приехал.

Пробиваясь в окружении целой толпы в город, Владимир вдруг заметил Мусю. Кто-то из шедших рядом тут же заслонил ее, но спустя мгновение она снова попала ему на глаза. И он безотчетно зашагал в ее сторону.

Муся стояла у газетного киоска, внимательно рассматривая пассажиров, выходивших из вокзала. Увидев Владимира, она покраснела, виновато потупилась и стала что-то торопливо искать в своей сумочке.

Когда Владимир подошел к ней вплотную, она закрыла сумочку и подняла на него глаза.

— Ну, здравствуй! Меня встречаешь? — голос у него дрожал от волнения.

— Да, — кивнула Муся и прижалась лицом к его широкой груди.

Потом они немного смущенные, но счастливые шли по Невскому, а рядом шагали Володины друзья и поклонники. Группа эта заметно поредела, когда дошли до площади Толстого. Там Володя с Мусей расстались.

Они помирились. Алешка получил отставку. «Да там и не было ничего серьезного, — уверяла Муся, — встречалась-то я с ним от злости на тебя».

В полукилометре от станции Кавголово на песчаном пологом косогоре стоит и по сей день большой двухэтажный деревянный дом — спортивная база Ленинградского института физической культуры имени Лесгафта. Со всех сторон обступили ее могучие сосны, огромное озеро раскинулось сразу же, метрах в пятидесяти. А немного в стороне начинается Кавголовский парк, постепенно переходящий в лес. Местность здесь гористая, зимой ли, летом красота неописуемая. На этой базе провел свое последнее лето Владимир Мягков. Это было самое безмятежное, спокойное и радостное время в его жизни.

По воскресным дням к нему приезжала Муся. Приезжала рано утром. Владимир встречал ее у электрички, и они, наскоро позавтракав в столовой базы, бежали на озеро. Там у них был свой пляж — с одной стороны русло летом пересыхавшего ручья, с другой — крутой косогор, покрытый мягкой зеленой травой. А между ручьем и косогором небольшая песчаная коса. Вход в озеро в этом месте был очень пологий, метров тридцать надо пройти, чтобы потерять под ногами дно. Недалеко от берега, где воды было примерно по колено, лежал большой черный камень. На нем любила сидеть Муся. Обхватив ноги руками и уткнувшись подбородком в колени, она подолгу смотрела куда-то поверх Володи, загоравшего на песке. Потом ее глаза останавливались на нем, и Владимир угадывал в них нежность и смятение.

Здесь у черного камня они впервые сказали друг другу самые главные слова.

Пришла осень, и снова в Володиной комнате стали собираться друзья. И каждый из них не без грусти отметил, что комната стала приобретать более житейский вид. Но ребята, зная замкнутость и застенчивость Володи, не спрашивали ни о чем, хотя догадывались — дело идет к свадьбе. Каждый раз ждали: вот Владимир заговорит об этом сам, но тот молчал, видимо, думали ребята, еще вынашивает в себе решение.

На самом деле у Владимира с Мусей уже все было определено, даже время свадьбы назначено — сразу после возвращения со всесоюзных соревнований.

Владимир к ним стал готовиться еще с лета. И чуть только побольше подвалило снежку, а зима в том году была ранняя и обильная, Мягков встал на лыжи.

К новой битве на лыжне он готовился не то чтобы с еще большим упорством, а с каким-то необыкновенным азартом. Владимир был уже в прекрасной форме, и время, за которое он проходил на тренировках 20 километров, вполне устраивало, его.

До начала соревнований оставались недели… в Ленинград пришла беда.

29 ноября 1939 года в городе, вероятно, в каждом доме, в каждой квартире был включен репродуктор, и все от мала до велика слушали выступление по радио Председателя Совета Народных Комиссаров СССР товарища В. М. Молотова:

— В последние дни на советско-финляндской границе начались возмутительные провокации финляндской военщины, вплоть до артиллерийского обстрела наших воинских частей под Ленинградом, приведшего к тяжелым жертвам в красноармейских частях…

Правительство дало вместе с тем распоряжение Главному Командованию Красной Армии и Военно-Морского Флота — быть готовым ко всяким неожиданностям и немедленно пресекать возможные новые вылазки со стороны финляндской военщины.

Слушая радио, люди понимали, что это начало войны.

В ночь на 30 ноября Каллио, президент Финляндии, объявил состояние войны с Советским Союзом. Ленинградцы об этом еще не знали.

Наступила полночь, но город не ложился спать. Все ожидали передачи «Последних известий» по радио. И диктор тревожным, но уверенным голосом оповещал людей о событиях этой ночи:

«По приказу Главного Командования Красной Армии, ввиду новых вооруженных провокаций со стороны финской военщины войска Ленинградского военного округа в 8 часов утра 30 ноября перешли границу Финляндии на Карельском перешейке и в ряде других районов».

Так началась война. В тот день Мягкову надо было выезжать на сборы, а он вместо этого пошел в военкомат. Пошел сам, без вызова и попросил, чтобы его включили в особый лыжный отряд 9-й армии, который был сформирован из студентов Института физической культуры имени Лесгафта. Отряд этот должен был действовать в глубоком тылу противника, уничтожать финские штабы, разрушать коммуникации, взрывать мосты, склады с боеприпасами, нападать на войсковые колонны, двигающиеся к линии фронта.

После первых же операций Мягкова назначают командиром отделения, и он сразу проявляет себя как способный командир. Однажды отделение получило задание найти вражескую зенитную батарею и уничтожить ее. Несколько дней отряд бесцельно кружил в заданном районе и никаких признаков батареи обнаружить не мог. А батарея была — об этом сообщали летчики, которые всегда попадали под обстрел именно здесь, в этом районе. Не могла же она сквозь землю провалиться. В тот день Мягков вышел на лыжах один. Шел медленно, внимательно оглядываясь по сторонам. Подошел к лощине, остановился, и вдруг… что за чудо! Лощина заканчивается невысокой горушкой. Горушка как горушка — белым-бела — снег кругом. И неожиданно в горушке что-то заскрежетало, словно пасть разинулась — растворились огромные ворота. «Так вот она, батарея», — понял Мягков. Он, не мешкая, обошел лощину и пробрался к горушке с другой стороны, подошел к воротам и наткнулся на белофиннского офицера. Пришлось вступить в бой. Офицера убил и, отстреливаясь из автомата, отступил. Услыхав стрельбу, к нему на помощь пришли товарищи, им удалось разгромить батарею и без потерь уйти от преследования. Но в тот же день группа попала в окружение, причем белофиннов было раза в три больше. Мягков умело организовал оборону, сам лично проявил исключительную храбрость, уничтожив десять белофинских лыжников. Затем, определив маршрут своим бойцам, вместе с М. Немчиновым и И. Богдановым залег в снег и, прикрывая отход группы, вел огонь до тех пор, пока финны не отступили. Много было на счету Владимира Мят нова подобных операций. И всегда ему везло: из любой ситуации выводил своих бойцов невредимыми. За успешные боевые операции Мягкова снова повысили — стал он командиром особого взвода.

Беда пришла неожиданно.

В конце февраля отряд лыжников человек в семьдесят отправился в тыл врага с заданием взорвать мосты, через которые шли к границе эшелоны с солдатами и оружием.

2 марта из Москвы была передана радиограмма, что отряд окружен, отбивается четвертые сутки, просит о помощи. В тот же день особый взвод в двадцать человек под командованием Владимира Мягкова вышел на выручку товарищей.

Шли двадцать три часа без сна, без отдыха. Усталость смежала глаза, пеленала тело. Лыжники засыпали на ходу. Но никто не сказал, что пора сделать привал. Каждый знал, что где-то рядом сражались и погибали товарищи.

Кругом стояла немая тишина. Белый бесконечный простор перемежался болотами, озерами, редким лесом, небольшими речками да пустыми, покинутыми людьми хуторами.

После небольшого отдыха отряд снова отправился на поиски. И опять шли, пока не онемели ноги, не помутила сознание усталость. На третьи сутки набрели на пустой хутор. Видели, как в сторону от него бросилась служебная собака, поняли, что часа через четыре приведет она сюда врагов, но идти куда-то еще уже не было сил, да и не ушли бы они, уставшие, измотанные, далеко от преследования. Решили, поставив дозор, расположиться на отдых. Если же появится неприятель — дать бой.

Через несколько часов отряд, запутав следы, благополучно покинул хутор. Еще двое суток искали подрывников, заходя далеко в тыл врага. И все безрезультатно. Даже следов боя не обнаружили. Тогда решили возвращаться. Наткнулись на свою старую лыжню и впервые за все время своих вылазок пошли не по целине, а по ней. Лыжня привела их в хутор, где они останавливались на отдых. Там уже побывали финны.

На хуторе наши лыжники переночевали, а утром на пятые сутки двинулись дальше. Впереди — разведчики: Фролов, Жураковский, Потапов и Рудак. В полукилометре от них остальные. Мягков шел последним.

Лыжники вышли на опушку леса и остановились. Дальше, примерно на полкилометра, тянулось болото, и там, на той стороне его, стыл темный лес.

Шестнадцать лыжников взволнованно следили, как их товарищи пересекают болото.

Автоматная очередь хлестнула по устоявшейся тишине…

В Центральном музее Вооруженных Сил СССР хранится «Наградной лист на командира взвода особого лыжного отряда 9 армии Мягкова Владимира Андреевича.

1. Год рождения — 1915.

2. Национальность — русский.

3. Соцположение — учащийся.

4. Партийность — беспартийный.

5. G какого времени в РККА — с 17.1.40 г.

6. Участие в гражданской войне — не участвовал.

7. Ранения и контузии — убит 6.3.40. г. в тылу противника в бою…

За выдающиеся заслуги и беспримерную храбрость, проявленные в борьбе с белофиннами в их глубоком тылу, вполне достоин присвоения звания Героя Советского Союза…

19. 3. 40 г.

Заключение Военного Совета округа.

Присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая звезда».