Средневековый Восток

Глава 9 Китайская конфуцианская империя в период расцвета (VI–XIII века)

Процессы китаизации севера и энергичного развития юга создали предпосылки для нового объединения страны.

В 581 году полководец царства Северное Чжоу Ян Цзянь, проведший незадолго до того ряд успешных войн и, в частности, разгромивший северокитайское царство Ци, объединил под своей властью весь Северный Китай и провозгласил новую династию Суй (581–618). Затем Ян Цзянь, принявший суй-ское имя Вэнь-ди, одолел южнокитайское государство Чэнь и оказался во главе объединенного Китая.

Вскоре был проведен ряд реформ, направленных на укрепление централизованного государства. Были унифицированы меры и выпущены новые стандартные монеты, упорядочены налоги и отменены все чрезвычайные поборы. Центральной частью реформ стала, как это всегда бывало в аналогичной ситуации, попытка решить проблемы землевладения и землепользования. Отталкиваясь от принципов северокитайской надельной системы (реформы Сыма Яня в 280 году и Тоба Хуна в 485 году), Вэнь-ди сделал все, что мог, дабы выбить почву из-под ног сильных домов. Каждый пахарь должен был иметь свое поле и платить налог государству — примерно таким был девиз Вэнь-ди. В основе обновленной им аграрной надельной системы лежал принцип права каждого мужчины, каждой женщины и вообще каждого взрослого, вплоть до раба (раб в Нань-бэй чао привычно воспринимался в качестве младшего члена семьи), на земельный надел: 80 му — мужской, 40 — женский. С семейного среднего надела (120 му) взимался небольшой налог в три даня (дань — примерно центнер) зерна. Кроме того, существовала промысловая подать (женщина сдавала в казну шелк или пряжу) и трудовая повинность (20 дней в году для мужчин). Был произведен тщательный учет населения и выявлено свыше 1,5 миллиона крестьян, не входивших ранее в списки податных. Сравнительно щедрое наделение землей побудило суйские власти нарезать целинные и залежные земли, что привело к невиданному прежде росту клина возделываемых полей — с 19,4 до 55,8 миллиона му за менее чем тридцать лет правления династии Суй.

В 604 году Вэнь-ди умер, и императором стал его сын Ян-ди, заслуженно снискавший себе репутацию деспота. Действуя весьма жесткими силовыми методами, хотя и ориентируясь при этом на конфуцианство как идейную основу, Ян-ди стремился создать мощную империю. В отстроенную столицу Лоян он переселил 10 тысяч богатых семей из разных районов страны, оторвав их от родных мест и поставив под свой контроль. В районе Лояна были выстроены роскошные дворцы, а также огромные зернохранилища, причем для транспортировки налогового зерна с юга, который уже стал основной житницей страны, был вырыт Великий канал, связавший Янцзы с Хуанхэ. На обслуживании этого сооружения со всеми его шлюзами и иными устройствами было занято, по некоторым данным, до 80 тысяч человек.

Ян-ди предпринял также работы по реконструкции Великой стены, которая за тысячелетие пришла в упадок. Едва ли это сооружение могло сыграть серьезную роль в деле защиты от вторжений кочевников — а именно для этого стена была в свое время построена. Практика показала, что вторжениям она не мешала, разве только несколько осложняла их. Но как символ того, что в дальнейшем империя вторжений с севера не потерпит, ремонт стены был вполне уместным.

Словом, Ян-ди вел одновременно несколько колоссальных строек, каждая из которых требовала миллионов рабочих рук и огромных средств, не говоря уже о том, что оказывалась могилой для десятков, а то и сотен тысяч людей. Если прибавить к этому, что параллельно Ян-ди пытался вести активную внешнюю политику и постоянно воевал — с Тюркским каганатом, во Вьетнаме, в Корее, — то вряд ли вызовет удивление тот факт, что страна не выдержала тяжести возложенного на нее бремени.

В 614 году, после нескольких безрезультатных и очень дорого обошедшихся империи походов в Корею, в Китае одно за другим вспыхнули восстания. К выступлениям крестьян вскоре присоединились заговоры недовольной правлением Ян-ди знати. Император бежал из столицы, но спастись все равно не сумел: он был убит, а правителем новой династии Тан провозгласил себя один из его военачальников и родственников по женской линии Ли Юань.

Ли Юань и особенно его сын Ли Ши-минь (Тай-цзун, 626–649) заложилифундамент процветания китайской империи. Было покончено с крестьянскими восстаниями, прекращены траты на дорогостоящие престижные стройки, более умело стала вестись внешняя политика, что не замедлило дать результаты: в 630 году тюрки были разгромлены, их султан Селим попал в плен, а значительная часть каганата вошла в состав Китая. Но главное, что способствовало стабилизации тайского Китая, — это хорошо продуманная внутренняя политика первых правителей династии.

По декрету 624 года была подтверждена в чуть измененном виде надельная система: женщины (если в семье был мужчина) земли не получали, мужчины получали по 80 му, женщины-вдовы — по 30 му (при этом они освобождались от налогов). Зерновой налог с мужского надела равнялся двум даням, причем некоторые категории семей имели налоговые льготы. Как и прежде, все наделы считались временными, то есть давались от имени государства на период трудоспособности и, соответственно, регулярно перераспределялись, для чего всюду велись строгие реестры тяглых и свободных от тягла, владевших наделами разных категорий, а также беглых, пришлых и иных жителей. Пришлые обычно получали для обработки наделы беглых на правах своеобразной аренды от имени деревни — ведь вместе с надельной системой восстанавливался и принцип круговой поруки, так что пятидворка, да и деревня в целом отвечали за выплату налога каждым, включая и беглых. К слову, беглых никто и никогда не преследовал. Любой мог по разным причинам покинуть дом и надел, причем за ним долго еще сохранялось право вернуться и занять свой дом и участок — в этом случае получивший то и другое пришлый должен был безропотно отступить. Но это была только правовая норма; реальная практика обычно сводилась к тому, что пришлые — те же беглые из других мест — приживались на новых местах, хотя и имели при этом несколько менее выгодный в правовом плане статус.

В тех районах, где земли не хватало («тесные» районы), наделы соответственно уменьшались. Там, где земли было вдоволь, ею наделяли щедро, нередко с расчетом на трехпольный севооборот. Определенную долю обычного надела могли дать на нетрудоспособных и престарелых. Что касается казенных полей, то часть их давали титулованной знати в наследственное пользование, правда, не в вечное, ибо, согласно китайским правовым нормам, степень знатности понижалась с каждым поколением на ступень, а после пятой ступени исчезала вовсе. Другая часть казенных земель, как обычно, предоставлялась чиновникам на срок службы. В том и другом случае имелось в виду не столько владение казенными землями, сколько право на ренту-налог с указанных земель.

Земельная реформа и реализация налоговой системы в рамках надельного землепользования обеспечили казну регулярным притоком дохода, а государство — необходимой рабочей силой (трудовые повинности). То и другое способствовало укреплению инфраструктуры империи — строились дороги, каналы, дамбы, дворцы, храмы, целые города. Расцветали ремесло и торговля, включая казенное ремесло, где обычно сосредоточивались лучшие мастера высокой квалификации, работавшие в порядке трудовой повинности либо сверх этого по найму. Ремесло и торговля находились под строгим контролем государства, специальных чиновников, которые через посредство глав туаней и ханов (цехов и цехо-гильдий) строго регулировали каждый шаг городских жителей.

Вообще говоря, рост городов, ремесла и всей городской культуры начались в Китае в Чжоу и достигли немалого уровня в Хань. Этот процесс активно продолжался и в эпоху Нань-бэй чао, несмотря на смуты и неурядицы, особенно на юге страны, где до того городов было немного. При династии Тан развитие городов получило дополнительный импульс. Значительно увеличились их размер и численность. Изменилась, прежде всего за счет буддийских храмов, их архитектура. Более строго линейной, ориентированной по странам света, стала планировка кварталов, в частности в танской столице Чанани (совр. Сиань). В городах жили не только торговцы и ремесленники, хотя численно они и преобладали, по крайней мере вне столицы. Большое место среди городского населения крупных городов занимали чиновники, представители богатых кланов, аристократы, монахи, армия слуг и обслуживавшего персонала, а также такие специфические группы как врачеватели, актеры, гадатели и предсказатели, проститутки, нищие и пр. Как и везде на Востоке, окна в жилищах были обращены внутрь дворов, кроме тех случаев, когда дом был одновременно мастерской и лавкой. За порядком в городах следили специальные служители и подчиненная им городская стража. Они же отвечали за водоснабжение и соблюдение чистоты на улицах. В зажиточных домах были бани и бассейны.

Существовали и городские платные бани. Многие городские улицы были вымощены камнем.

Конечно, всем этим город разительно отличался от деревни, даже если в деревне были дома богачей. Но в одном, причем в самом главном, город был абсолютно одинаков с ней — в статусе и правах. В этом смысле город был всего лишь податной и административной единицей — у него не было ни особых прав, ни привилегий, ни гарантий. Напротив, в городе были жестче порядки, хотя бы потому, что следившие за этим органы находились здесь же, в городе. Ведь города обычно бывали центрами провинций, областей, уездов.

В танское время империя была разделена на 10 провинций (дао), которые, в свою очередь, подразделялись на области (чжоу) и уезды (сянь). Области (или округа) и уезды различались по размерам, населению, сумме налогов и соответственно делились на категории, что сказывалось на статусе и количестве (штатном расписании) управлявших ими чиновников. Но при этом все чиновники, вплоть до уездных, всегда назначались из центра и им контролировались.

Система государственно-административного управления страной была сложной, но достаточно стройной. При императоре существовал Государственный совет из наиболее видных сановников, включая подчас близких родственников правителя. Исполнительную власть представляли в нем обычно два канцлера (цзайсаны или чжичэны) — левый (он обычно считался старшим) и правый, каждый из которых ведал тремя из шести ведомств палаты Шаншушэн, своего рода Совета министров. К первой группе ведомств относились управления чинов (подбор кадров и назначения по всей империи), обрядов (контроль за соблюдением норм поведения, охрана общественного порядка) и налогов (учет податных, распределение наделов, сбор налогов, земельный кадастр и т. п.). Ко второй — управления военными делами (содержание войск, охрана рубежей, военные поселения на границах и соответствующие назначения), наказаний (суды, кроме уездного, где этим ведал сам уездный начальник; тюрьмы, содержание преступников) и общественных работ (реализация трудовых повинностей, строительство, включая ирригационное). Работу исполнительных органов и всей государственной системы строго контролировали цензоры-прокуроры специальной палаты Юйшитай, которые имели большие полномочия, включая право подачи докладов на высочайшее имя. Кроме того, при дворе существовали еще две влиятельные палаты, ведавшие подготовкой императорских указов и церемониалом.

На уровне провинций были свои чиновные управы во главе с наместником-губернатором; то же, но в меньшем объеме имелось на уровне областей и округов различных категорий. Уезд обычно был представлен лишь начальником, который сам комплектовал свой штат помощников из числа местных влиятельных лиц, обычно готовых работать на общественных началах, что, однако, никак не было равнозначно бескорыстной работе, и наемных служащих низшего ранга, то есть писцов, служек, стражников и т. п. Власть уездного начальника ограничивалась как сроком (не более трех лет на одном месте с последующим перемещением на другое), так и местом службы (ни в коем случае не там, откуда чиновник родом).

Чтобы административная система и бюрократический аппарат действовали максимально эффективно, в империи уделялось особое внимание подготовке чиновничьих кадров. Этим много занимались в свое время и конфуцианцы, начиная с самого Конфуция, и легисты. В Китае издревле существовало немало методов отбора чиновников, как общих для всего Востока и даже для всего мира (назначение близких родственников, приближенных, сподвижников правителя по его воле и выбору; предоставление должности по праву знатности либо родственной близости; назначение по рекомендации и протекции влиятельных лиц и т. п.), так и специфически китайских. К числу последних относятся классический конфуцианский принцип выдвижения «мудрых и способных» и беспристрастный конкурс претендентов на должность. В танском Китае на первое место понемногу, но со все большим успехом стал выходить конкурс, нашедший свое отражение в уже хорошо отлаженной системе экзаменов — в принципе той самой, что теперь благодаря китайцам хорошо известна и активно работает во всем мире: каждый в предельно объективных и равных для всех условиях демонстрирует свои знания и способности, отвечая в устной или письменной форме на заранее не известные ему вопросы.

Экзамены проходили в уездных, провинциальных и столичном центрах, обязательно в закрытых помещениях, под строгим надзором специальных комиссий, члены которых не должны были быть знакомы с экзаменующимися, а те сдавали работы в письменной форме не под своими именами, а под девизами. Для успешной сдачи экзамена следовало хорошо знать сочинения древних, прежде всего классические конфуцианские каноны, а также уметь творчески интерпретировать сюжеты из истории, отвлеченно рассуждать на темы философских трактатов, обладать литературным вкусом и уметь сочинять стихи. Лучше других справившиеся с заданием (3–5 процентов из числа кандидатов) удостаивались первой ученой степени и получали право сдавать экзамен на вторую степень, а обладатели двух степеней — на третью.

В танском Китае трехступенчатая структура была принята еще не везде, но со временем она устоялась и получила всеобщее признание. Сдавшие экзамен трижды, на все три степени, получали высшую ученую степень цзиныпи. Они считались самыми подготовленными, трижды проверенными конфуцианцами, из их числа назначались чиновники на наиболее ответственные должности, низшей из которых была должность уездного начальника (в стране было около 1,5 тысячи уездов). И хотя успешная сдача тройных экзаменов не была единственным путем к должности, этот путь казался наиболее подходящим: кто как не хорошо знающий суть и принципы конфуцианства и доказавший свои знания в честном соперничестве с другими может наилучшим образом справиться с нелегким делом управления страной? При этом для системы как таковой было не важно, откуда, из какого социального слоя появился способный знаток официальной доктрины. Гораздо важнее было то, что это хорошо образованный человек, который с немалым трудом пробился наверх, и потому будет ценить свое место и по убеждению, не за страх, а за совесть, отстаивать заповеди, положенные в основу империи.

Что же касается вопроса о том, из каких все-таки социальных слоев выходили наверх «мудрые и способные», то здесь важно быть предельно четким. Да, в большинстве случаев это были потомки знати и чиновников, зажиточных земледельцев, для которых хорошее воспитание в конфуцианском духе было делом семейной чести (примерно так же, как и знание французского для русских дворян в начале XIX века). Но в то же время хорошо известно, что с ростом престижа экзаменов среди всех слоев империи сильно развился стимул к учебе, к получению знаний. А так как формально каждый налогоплательщик имел право попробовать свои силы и испытать свой шанс, а в случае удачи сделать блестящую карьеру (ограничения были лишь для немногочисленной категории не плативших налоги неполноправных — цзянь-минь), ясно, что появление способного мальчика в деревне всегда обращало на себя внимание односельчан и родни. Обычно находился богатый покровитель (из родни, клана, иной корпорации) либо коллектив, которые готовы были взять на себя расходы, связанные с обучением такого мальчика, ибо это сулило в случае удачи и престиж, и немалые материальные выгоды. Удача, разумеется, приходила далеко не всегда. Но в том случае, когда шанс бывал успешно реализован и выходец из низов выдвигался наверх, это оказывалось выгодным для всех родных и близких сделавшего карьеру, причем выгода была многообразная и постоянная, и не только материальная, хотя она играла не последнюю роль.

Дело в том, что положение штатного, то есть сдавшего экзамены, получившего степени и назначенного на подобающую должность чиновника было в китайской империи необычайно престижным и предоставляло немалую реальную власть. Влияние и возможности такого чиновника были весьма велики — стоит вспомнить о гоголевском городничем, да еще принять во внимание, что, в отличие от этого городничего, китайский чиновник имел под своим началом не только уездный город, но и весь уезд, то есть был в уезде и судьей, и ответственным за налоги, и любой другой властью.

Формально в танское время чиновничество делилось на девять рангов, да еще каждый из них имел две степени — основную и приравненную. Уложения, касавшиеся статуса и системы организации чиновников, землевладельцев и вообще всех подданных империи, их немногих прав и всеобъемлющих обязательств перед властью, а также вся система соответствующих регламентов были сведены воедино в танском своде законов из 500 статей в 12 разделах — уникальном в своем роде, особенно для Востока, сборнике указаний и запретов, разграничений и пояснений. Похожего типа сборник существовал, видимо, и в Хань, но от него дошло до нас очень немногое.

Танский законник интересен как документ, свидетельствующий о взаимоотношениях в государстве и обществе, а также между государством и обществом. Из него, в частности, хорошо понятно, кто управлял империей, кто был в ней если не господствующим классом в полном смысле слова, то, во всяком случае, в положении господствующего класса, кто выполнял функции этого класса. В законнике, помимо прочего, содержались статьи о праве «тени»: «тень» высокопоставленных чиновников после их смерти падала на их ближайших потомков, детей и внуков, давая им определенные преимущества, в том числе и при определении на должность. Но стоит заметить в этой связи, что речь шла об очень немногих, чей статус был приравнен к статусу родовой знати (которой тоже было немного, и статус каждого ее представителя с очередным поколением, как упоминалось, снижался). Во всех же остальных случаях статус чиновника практически не отражался на его детях — им следовало начинать все сначала.

Успехи первых танских императоров, включая и внешнеполитические, в том числе открытие вновь Великого шелкового пути, завоевание некоторых территорий на севере, укрепление власти в других окраинных районах империи, позволили восстановить мощь Китая как великой азиатской державы. Кульминацией этих достижений можно считать годы правления танского Сюань-цзуна (713–755), совпавшие с периодом расцвета танской культуры, особенно поэзии (Ли Во, Ду Фу) и вообще изящных искусств. Последние годы этого царствования, оставившего в памяти страны немало воспоминаний (стоит напомнить, в частности, о знаменитой фаворитке Ян Гуй-фэй, считавшейся красивейшей женщиной в истории страны, — ее красоту воспевали лучшие поэты Китая), был ознаменован началом упадка.

Во-первых, в стране получили большую власть военные наместники в окраинных районах — цзедуши (институт цзедуши был создан в 711 году как раз в связи с необходимостью укрепить окраинные районы империи), причем один из них, Ань Лу-шань, в 755 году поднял восстание и заставил императора бежать из столицы. И хотя восстание в конечном счете было подавлено, царствование Сюань-цзуна на этом окончилось (бежавшего из столицы императора офицеры из его окружения заставили выдать им Ян Гуй-фэй, в которой они видели корень зла; после ее смерти император вскоре ушел из жизни). Преемники Сюань-цзуна сумели побороть всевластие цзеду-ши и восстановить пошатнувшуюся было централизованную администрацию, но это им обошлось недешево. Империя вновь оказалась в состоянии, близком к критическому.

Во-вторых, кризис империи объяснялся не только внутриполитическими раздорами. Хуже было то, что — в полном соответствии с закономерностями династийного цикла — стало резко ухудшаться положение в сфере аграрных отношений. Время, когда земли было много и власти заботились лишь о том, чтобы справедливо распределить ее, обложив каждого надельного крестьянина небольшим налогом, ушло в прошлое. Выявившееся в годы мятежа ослабление централизованной администрации сказалось и на формах землевладения. Если прежде — изредка, в виде исключения (скажем, за неимением денег на достойные похороны — дело первой важности в системе социально-семейных конфуцианских норм) — разрешалось продать часть надела, то теперь практика купли-продажи наделов стала общераспространенной, причем в качестве приобретателей выступали богатые и власть имущие. В первую очередь это были имевшие власть и деньги чиновники, а также крупные городские торговцы, ростовщики и т. п. В императорских эдиктах Сюань-цзуна можно обнаружить немало требований запретить чиновникам скупать крестьянские наделы и установить наказания за скупку земель. Но ситуация явно выходила из-под контроля.

Наделы крестьян уменьшались, а налог оставался прежним, отчего тяжесть его резко возрастала. В то же время проданная часть надела как бы ускользала от налогов. Нередко продавались неполные наделы — земли неустроенных и нетрудоспособных, вдов, которые имели официальные налоговые льготы или вовсе были освобождены от налогов. Все это вело к уменьшению доходов казны, так как оставшиеся в своих наделах крестьяне были просто не в состоянии платить прежние налоги. В то же время оставшиеся без земли крестьяне бедствовали, брали в аренду у богатых свои прежние наделы или работали на них в качестве батраков. Это приводило к быстрому увеличению доходов немногочисленных частных лиц и росту напряженности в деревне.

В 780 году, по предложению канцлера Ян Яня, государство отменило систему наделов и окончательно отказалось от контроля за перераспределением земли. Все дворы в строгой зависимости от их имущественного положения были поделены на категории. Их обязали платить налог в соответствии с реальным количеством земли, причем дважды в год, летом и поздней осенью (система двух налогов ляншуй). В зависимости от качества земли налог изменялся, но размер его был одинаков для всех категорий землевладельцев, хотя самые бедные в трудные годы получали льготы либо даже освобождение от налога.

Не вполне ясен вопрос об арендаторах. Там, где пришлые (кэху) обрабатывали выморочную землю, они отныне были признаны ее владельцами и обложены общим для всех налогом. Там, где арендаторы обрабатывали чужую землю, особенно в хозяйствах богачей, они, видимо, налогоплательщиками не считались, хотя по статусу все-таки принадлежали к лян-жэнь (то есть к платившим налоги, в отличие от цзянь-жэнь — неполноправных).

Некоторые специалисты подчас склонны преувеличивать значение реформы 780 года в том смысле, что видят в ней грань, после которой надельные земли в Китае превратились в частные, чуть ли не свободно отчуждаемые. На деле это не так. И прежде наряду с мелкими крестьянскими наделами в Китае были крупные землевладения сильных домов. И прежде существовала негласная практика отчуждения крестьянских земель, что и вело спорадически к кризисам. Принципиально в этом смысле ничего не изменилось: землевладельцы, являвшие собой для казны недифференцированную массу налогоплательщиков, всегда были совокупностью множества мелких и средних и небольшого количества крупных сельских хозяев. Изменилось лишь то, что теперь крестьянские земли с большей легкостью, нежели прежде, то есть практически почти официально, могли переходить из рук в руки, становились объектом купли-продажи. Впрочем, это никак нельзя считать принципиально иным отношением к земле, превращением ее, скажем, в легко отчуждаемую частную собственность. Владение землей по-прежнему находилось под строгим контролем властей, для которых не было безразлично, кто владеет полем. Государство по-прежнему было заинтересовано в том, чтобы каждый пахарь имел свое поле, чтобы низшие категории землевладельцев не разорялись и не лишались земли, чтобы крестьяне-хозяева не переходили в категорию безземельных арендаторов. Это было важно как с социальной и политической точки зрения (неимущий и разоренный крестьянин часто пополнял ряды мятежников), так и с экономической, поскольку вело к сокращению налоговой базы.

Система ляншуй не слишком много дала тайскому Китаю. Но она все-таки на время сняла остроту кризиса и тем самым продлила династийный цикл, так что в целом ее введение следует признать вполне удавшейся реформой. Но уже в первой половине IX века положение в стране вновь стало ухудшаться. В 845 году танские императоры были вынуждены прибегнуть к конфискации земель буддийских монастырей, которые казались слишком уж богатыми и процветающими на фоне оскудевавшей казны. Но и это помогло ненадолго.

В конце IX века в стране разразилось мощное восстание крестьян под руководством Хуан Чао, который в 881 году занял столицу и провозгласил себя императором. Восстание было подавлено, но танские императоры так и не смогли вернуть себе прежнюю власть. Наступил период разброда и междоусобных войн («пяти династий и десяти царств», как именуют его в китайских источниках), продолжавшийся более полувека (907–960), после чего появилась новая династия.

Сунский период в истории Китая тоже считается временем расцвета — во всяком случае, в сфере экономики, культуры, управления. Несколько иначе обстояло дело с внешней политикой и сохранением суверенитета. В известном смысле можно сказать, что все три столетия Сун прошли под знаком успешного натиска северных кочевых племен и малоуспешных попыток сунской империи отразить этот натиск. Порой приходилось даже от него откупаться.

В начале X века стала быстрыми темпами развиваться и консолидироваться протомонгольская этническая общность киданей, обитавшая на северо-восточных рубежах китайского государства и многое впитавшая в себя в результате достаточно длительных контактов с китайской культурой. В годы, когда китайская империя была в состоянии политического разброда, вождь Абаодзи из рода Елюй захватил верховную власть в племени и в 916 году провозгласил себя императором. С этого момента и отсчитывается история государства киданей, которое просуществовало до 1125 года. Войны с разрозненным Китаем принесли молодому государству успех: в 946 году кидани даже ненадолго захватили столицу одного из китайских царств Кайфын. Активно укрепляясь на севере Китая, они добились того, что часть захваченных ими китайских земель вошла в состав их государства, которое с 947 года получило китайское наименование Ляо.

Китайцы и корейцы помогли наладить в Ляо основы управления; на китайской иероглифической базе из китайских элементов письма была создана своя письменность (пока не расшифрованная); развивались города, ремесла, торговля, также преимущественно за счет китайцев и корейцев. Империя Сун, едва возникнув, попыталась было отбить у Ляо северокитайские земли, но не преуспела в этом. Больше того, по унизительному для Китая мирному договору, заключенному в 1004 году, когда кидани вновь были у стен Кайфына, теперь уже столицы Сун, империя вынуждена была согласиться платить Ляо дань — 200 тысяч штук шелка и 100 тысяч лянов серебра ежегодно. Договор 1042 года еще более увеличил размеры дани — до 300 тысяч штук шелка и 200 тысяч лянов серебра. Однако и это не помогло: в 1075 году сунский Китай был вынужден уступить киданям еще несколько северокитайских округов.

Но кидани были не единственным серьезным врагом сунского Китая. На северо-западных его окраинах, к западу от киданей, на рубеже X и XI веков сложилось крупное государство тангутов — Западное Ся. Вначале тангутские вожди, потомки одной из ветвей древнего народа цянов, признавали вассальную зависимость от империи Сун и многое, как и кидани, заимствовали от китайской культуры. Но затем они усилились и перешли к военным экспедициям против сунских правителей, отторгнув от Китая часть провинций Шэньси и Ганьсу. Приняв в 1038 году императорской титул, тангутские предводители еще умножили натиск на сунский Китай и по мирному договору 1047 года заставили его, следуя примеру киданьского Ляо, платить ежегодную дань (100 тысяч штук шелка и 30 тысяч цзиней чая).

Нельзя сказать, чтобы сунские императоры вовсе не стремились к организации отпора северным соседям. Напротив, они заботились об этом, в частности, уделяли много внимания своей армии, достигавшей в середине XI века полутора миллионов. Однако, будучи напуганы военными мятежами танских цзедуши, сунские императоры сознательно ослабили роль военачальников, что не могло не сказаться на боеспособности армии. В целом стоит заметить, что ставка на умеренные уступки противнику, пусть даже унизительные для престижа Поднебесной империи, ради сохранения внутриполитической стабильности вполне себя оправдала.

Экономика сунского Китая развивалась. Росло количество городов, причем они становились все больше, богаче, многолюднее. Китайские ремесленники освоили новые виды ремесел: они научились делать те изысканные вещи, которые и поныне являют собой национальную гордость страны, будь то знаменитый сунский фарфор, изысканные тонкие шелка, изделия из лака, дерева, слоновой кости и т. п. Именно в сунское время были изобретены порох и компас, стало широко распространяться книгопечатание в форме знакомой частично еще и танскому Китаю ксилографии (с резной доски, на которой зеркально вырезаны ряды иероглифов, делалось до 1000–1500 оттисков — вполне приличный тираж даже и для нашего времени). Немалых успехов достигло сельское хозяйство: появились новые агротехнические приемы, искусственно выведенные урожайные сорта зерна, культивацию индийского хлопка и многое другое.

Аграрная политика сунских императоров в целом сводилась к тому же, что и всегда: крестьяне должны быть обеспечены землей и платить в казну налоги. Однако отказ в 780 году от надельной системы значительно усложнил дело. По статусу все владельцы земель категории минь-тянь, которые составляли основу земельного фонда империи, были в одинаковом положении: каждый из них был обязан платить казне в среднем доу (10 литров) зерна с му, что равнялось примерно 1,5 центнера с гектара. Но это в среднем. Реально же в наиболее выгодном положении оказывались те, у кого земли было больше (и часть ее соответственно можно было сдать в аренду) и у кого она была лучше, то есть давала большие урожаи.

Рост числа крупных землевладельцев, как о том уже не раз говорилось, был невыгоден для государства, ибо объективно сокращал доходы казны и способствовал разорению крестьян. Именно этим объяснялись различные налоговые льготы для бедных и неполномерных крестьянских дворов. Но, несмотря на льготы, количество крестьян-землевладельцев снижалось, а число арендаторов, особенно из числа кэху, росло (после реформы 780 года они лишились прежних возможностей получать бесхозные наделы; теперь они были обречены на положение неполноправных и в большинстве не имеющих собственной земли арендаторов). Поземельные отношения такого типа вели к появлению в китайской деревне немалого слоя малоземельных и безземельных, угнетенных и недовольных, что стало основой для крестьянских движений в XI–XII веках; одно из них впоследствии было в художественной форме запечатлено в знаменитом китайском романе «Речные заводи» (XIV век).

В этих условиях считавшая себя ответственной за состояние страны конфуцианская элита стала предлагать правительству новые реформы. С проектом, призывавшим принять ряд мер с целью «обогащения государства, усиления армии и успокоения народа», как это было удачно выражено в заголовке соответствующего трактата, выступил философ Ли Гоу. Его идеи нашли отражения в нововведениях Ван Ань-ши, ставшего канцлером в 1068 году.

Смысл реформ Ван Ань-ши заключался, как то обычно бывало в китайской истории, в мерах, направленных на укрепление централизованной администрации, увеличение доходов казны и ограничение интересов и возможностей частного собственника. Был произведен обмер полей с целью упорядочить налогообложение, приняты меры для улучшения ирригационного хозяйства, что способствовало росту урожайности, введена практика государственного страхования под невысокий процент. Ван Ань-ши нанес удар по спекулянтам зерном, создав учреждение, ведавшее централизованными закупками зерна с тем, чтобы выбрасывать его на рынок в случае неурожая и роста цен. Важной реформой было создание ополчения на рекрутской основе и учреждение централизованных арсеналов.

Следует заметить, что деятельность Ван Ань-ши вызвала большое недовольство и он вынужден был выйти в отставку; поэтому далеко не все, что было им задумано, удалось довести до конца. Однако и то, что было сделано, сняло напряжение в обществе. В немалой мере благодаря реформам Ван Ань-ши сунская династия сумела не только выжить в неблагоприятных для нее обстоятельствах, но и просуществовать еще около двух веков. Но эти века прошли под знаком почти непрерывной борьбы за выживание.

Чжурчжэньские племена, обитавшие на территории Южной Маньчжурии, издревле были связаны с Китаем, торговали с ним, а затем вошли в сферу влияния киданьской империи Ляо. Ускоренные темпы развития — что следует в немалой степени отнести за счет постоянных контактов с более развитыми культурами и народами — привели на рубеже XI и XII веков к возникновению у них протогосударственных образований и к появлению влиятельных вождей. В 1113 году правитель чжурчжэней Агуда выступил против киданей, захватил часть их земель и основал там собственное государство Цзинь (1115–1234), позже провозглашенное империей.

Вначале сунские правители увидели в Цзинь союзника в борьбе с киданями. Однако вскоре ситуация прояснилась. В 1125 году киданьское Ляо было уничтожено чжурчжэнями, и часть киданей ушла на запад, где в районе рек Талас и Чу сложилось небольшое государство кара-китаев Западное Ляо (1124–1211), откуда и пришел затем к русским этноним «китайцы», а новая империя Цзинь вторглась на территорию сунского Китая и стала постепенно поглощать ее. В 1127 году был захвачен Кайфын и сам император с семьей оказался в плену у чжурчжэней. Один из сыновей плененного императора бежал на юг, в Ханчжоу, который и стал затем столицей новой южносунской империи (1127–1280).

Победоносная армия чжурчжэней успешно продвигалась на юг, и только полноводная Янцзы задержала ее продвижение. Со временем граница между Цзинь и южносунской империей установилась по междуречью Хуанхэ и Янцзы, в результате чего Северный Китай вновь, как и почти тысячелетие назад, оказался на длительное время в составе государства, в котором господствовали иноземцы. Правда, как то было и ранее, в этом государстве основную часть населения составляли китайцы, а сама чжурчжэньская родовая знать начала быстро китаизироваться, чему способствовало установление типично китайских норм, стандартов и стереотипов в различных сферах жизни империи Цзинь, от политической администрации до образа жизни населения. Тем не менее между Цзинь и южносунским Китаем сохранялись сложные, чаще всего откровенно враждебные отношения.

Вначале вторжение чжурчжэней и вынужденное отступление за Янцзы вызвало в китайском обществе патриотический порыв. Случившееся было воспринято как национальная катастрофа. Крестьянские ополчения, созданные в свое время Ван Ань-ши, оказывали яростное сопротивление захватчикам. Укреплялась и регулярная правительственная армия, причем в числе ее военачальников были талантливые и решительные полководцы, такие как знаменитый Юэ Фэй (1103–1141), который в середине 30-х годов одержал несколько побед над чжурчжэнями и был, видимо, близок к тому, чтобы добиться большего. Однако южносунский двор, относившийся с явно выраженным недоверием и даже подозрением к удачливым полководцам, испугался успехов Юэ Фэя. Противостоявшая военачальнику группировка при дворе во главе с канцлером Цинь Гуем вызвала в 1141 году Юэ Фэя в Ханчжоу и заточила в тюрьму, где он вскоре был казнен. После этого, в 1142 году, империя Сун заключила с чжурчжэнями очередной для нее унизительный мир, согласно условиям которого она ежегодно отправляла им 250 тысяч штук шелка и 250 тысяч лянов серебра.

Хотя мир был унизительным, а выплаты — весьма весомыми, для изнеженного, богатого и явно не готового к решительным военным действиям с храбрыми кочевниками сунского Китая это был по-своему логичный выход. Приняв такое решение и надолго обезопасив себя от вторжений с севера, южносунская династия просуществовала еще около полутора веков. При этом Южный Китай в XII–XIII веках являл собой богатое и очень развитое в экономическом и социально-культурном плане государство, где в изобилии произрастали зерно и хлопок, чай и сахарный тростник, выделывались лучшие в мире шелка и уникальные изделия из фарфора, лака, керамики, серебра, бамбука и т. п. Великолепие Ханчжоу, произведшего в свое время неизгладимое впечатление на Марко Поло, до того не видевшего, по его собственным словам, ничего подобного (хотя Марко был едва ли не больше всех повидавшим на своем веку европейским путешественником), говорит само за себя.

Южносунский Китай был не только развитым экономически государством, но и центром высокоразвитой духовной культуры, средоточием китайской философской мысли в ее едва ли не наивысшем для императорского Китая проявлении. Именно здесь расцвел феномен неоконфуцианства — учения, поставившего своей целью не просто реформировать и обогатить древнюю почитаемую доктрину за счет новых идей, но и как бы вдохнуть в нее новую жизнь, заставить ее засверкать новыми гранями. Благодаря усилиям знаменитых мыслителей, наиболее выдающимся среди которых был Чжу Си (1130–1200), феномен неоконфуцианства в его чжусианской форме стал вершиной китайской философии. Вслед за этим неоконфуцианство стало распространяться в соседних с Китаем странах и особенно активно — в Японии.

В сунское время невиданного расцвета достигла и китайская живопись. В это время жили и работали лучшие в истории Китая художники, объединенные вокруг специальной Академии живописи. Написанные ими свитки в наши дни украшают многие музеи мира. В числе мастеров тонкого пейзажа, любителей изображать цветы и птиц были и некоторые из сунских императоров, работавшие под псевдонимами. Были среди сунских художников и признанные теоретики живописи, авторы почитаемых трактатов.

Для китайцев не прошел бесследно факт разделения страны на север и юг. Во-первых, господство на севере иноплеменников внесло дополнительные акценты в те пусть небольшие, но заметные этнические различия, которые на протяжении веков складывались и закреплялись отдельно на севере и на юге, — различия в языке, культуре, даже в пище и одежде. Конечно, эти различия не следует преувеличивать. Они в конечном счете не повлияли на то, что китайцы и на севере, и на юге оставались китайцами, — для этого были достаточно сильны связывавшие всех их воедино выработанные еще в древности основы духовной культуры, принципы жизни, нормы привычного бытия, отношений в семье, обществе и т. п. Но все же отличия были. По оценке современников, они проявлялись в некоторой изнеженности южан, которая противопоставлялась твердости и решительности северян, как то было сформулировано, в частности, одним из сунских реформаторов Ли Гоу.

Во-вторых, существенное воздействие на китайцев оказали их взаимоотношения с северными соседями — тангутами, киданями, чжурчжэнями. Китайцы издревле привыкли мыслить себя и свое государство в терминах «Поднебесная» и «Срединная империя», и государство это было окружено отсталыми ничтожными варварами. И вот эти «варвары» оказались чуть ли не в господствующем положении, и Китай платит им дань. Трудно было смириться с реальностью — но приходилось. Не то чтобы китайцы отказались от привычных стереотипов: они по-прежнему жили в Поднебесной империи, а император был сыном Неба. Но им пришлось признаться самим себе, что одно дело — завещанные традицией и потому как бы незыблемые представления о величии и всемогуществе, а совсем другое — реальная жизнь. Будучи по натуре прагматиками, они не переживали это слишком болезненно.