Стальной век: Социальная история советского общества

Вместо заключения

После роспуска Советского Союза прошло уже более 20 лет. В обществе многое изменилось. Любой, кто сравнит хотя бы внешний облик крупных российских городов с тем, какой можно было наблюдать в конце 1980-х годов, скажет, что перемены произошли глубокие и разительные. Маленькие города и сельская местность изменились куда меньше, и не зря в современной России говорят, что за пределами кольцевой автодороги (границ Москвы) начинается совсем другая страна — «ближайшее зарубежье». Но нас сейчас интересует не городской пейзаж и не ассортимент товаров в магазинах. Нас занимают другие вопросы: что произошло за эти годы с властью и обществом, какой социальный строй утвердился на просторах бывшего Союза и насколько эти перемены оказались подготовлены прежней, советской действительностью?

Прежде всего, приходится сделать вывод о том, что «наверху» изменилось куда меньше, чем можно было бы ожидать на первый взгляд. Те общественные слои, которые стояли у власти в Советском Союзе, никуда не исчезли, но существенно видоизменились, сменили облик и методы своего правления, усвоили новые социально-политические воззрения и ценности. В ходе «Перестройки» и последующих событий они могли совершать просчеты — не все и не всегда происходило в соответствии с их планами, расчетами и намерениями, — но никогда не теряли рычаги политической власти. Когда горизонт стал несколько проясняться после хаоса 1989–1991 гг., оказалось (на конец 1993 г.), что президентами или премьерами, как минимум, в 15 из 20 признанных и непризнанных государствах, образовавшихся при распаде Союза⁴⁹⁹, являлись представители бывшей партийной, министерской, хозяйственной или военной бюрократии (в том числе 10 раннее занимали пост партийных первых секретарей). Один из организаторов приватизации в России ультралиберал Е.Т.Гайдар (сам бывший член КПСС и редактор центрального партийного журнала «Коммунист») предлагал «откупиться» от номенклатуры, дать ей возможность поменять «власть на собственность», превратившись в частных капиталистов, но уступив руль политического руководства «новым» людям⁵⁰⁰. В действительности же бюрократия не собиралась отказываться от власти и поделила между собой собственность «корпорации СССР». Конечно, в среде бывших партийных чиновников произошли крупные перестановки, немалое число из них было выброшено на обочину или «на покой», но те, кто перекрасились в «демократов» по-прежнему оставались на коне. Правда, им пришлось потесниться и разделить как власть, так и собственность с хозяйственными элитами (министерскими чиновниками, директорами предприятий, ставшими их хозяевами)⁵⁰¹, верхушкой силовых структур⁵⁰², с комсомольскими деятелями, занявшимися предпринимательством в конце 1980-х гг., спекулянтами (в советские времена их называли «фарцовщиками»), дельцами «теневой экономики» и даже откровенными представителями криминального мира⁵⁰³. Понятно, что для того, чтобы принять участие в приватизации государственной собственности, желающему были необходимы первоначальный капитал и «связи» в верхах. Иными словами, привилегированные и богатые слои советского общества (государственные капиталисты-бюрократы и криминал) изначально имели предпочтительные шансы и возможности для того, чтобы сосредоточить собственность в своих руках и превратиться в новый господствующий класс частных капиталистов. Только так и можно объяснить появление на пространстве бывшего Союза такого количества многомиллиардных состояний в кратчайший срок, да еще в условиях затяжного, временами катастрофического экономического спада 1990-х годов. Это обстоятельство неизбежно придало режимам стран, возникших на развалинах Советского Союза, и их экономике отчетливо олигархический характер. То борющиеся, то сотрудничающие между собой группировки олигархии не только контролируют подавляющее большинство собственности, но и государство, по существу, «приватизировав» его и сращиваясь с ним.

Разумеется, экономическим и политическим элитам постсоветских стран пришлось, по существу, отказаться от прежних надежд на мировую гегемонию. Переход от раннего и догоняющего государственного капитализма к более «развитому», частно-рыночному, сопровождался снятием значительной части протекционистских ограничений и полным «открытием» хозяйства мировой конкуренции. За этим последовал широкомасштабный крах производства, с изменением пропорций или даже всей хозяйственной структуры. Так нашел свое логическое завершение конечный крах советского модернизационного проекта: почти все государства бывшего Союза так и не попали в разряд современных «индустриально-развитых» стран. В мировой системе разделения труда они остаются в положении «пороговых» стран или даже периферии («третьего мира») — экспортеров сырья и зоны, куда инвесторы вкладывают капиталы, в первую очередь, по причине крайней дешевизны рабочей силы. Лишь немногие крупные концерны и компании достаточно конкурентоспособны для того, чтобы осуществлять внешнеэкономическую экспансию.

А удалось ли «новым старым» властителям реализовать на практике тот проект, ради которого они затевали поворот второй половины 1980-х годов? К сожалению, приходится признать, что да, удалось. Переход к рынку и дальнейшие реформы полностью уничтожили «социальный компромисс» позднесоветского периода. Уровень зарплаты трудящихся остался на крайне низком уровне, при этом большинство элементов «социального государства» практически повсюду было разрушено. Либерализация почти покончила с практикой государственных субсидий, которые поддерживали сравнительно низкие цены на продукты питания. Уровень интенсивности труда в частных фирмах во много раз превышает тот, который существовал в советских предприятиях и учреждениях. В большинстве стран бывшего Союза проведено изменение трудового законодательства, которое значительно расширило возможности предпринимателей увольнять работников, продлевать рабочее время и вводить выгодные администрации условия труда. Бесплатные здравоохранение и образование все еще не отменены официально, но фактически идет непрерывный процесс сокращения общедоступных социальных услуг при одновременном расширении «платного» сектора и элитаризации. Жилищно-коммунальные реформы нацелены на введение оплаты соответствующих услуг по рыночной стоимости. Новое жилье приходится покупать за деньги, во много сотен раз превышающие средние заработки трудящихся…

Почему население бывшего Союза, которое сопротивлялось против антисоциальных эффектов советской индустриальной модернизации, не дало адекватного отпора этой политике? Подробное рассмотрение этого увело бы нас далеко за пределы книги. В самых общих чертах, можно сказать, что к атомизации, которая сопровождала преобразования 1930-1960-х гг. (с разрушением традиционных социальных структур и стремлением заменить их вертикальными общественными связями «тоталитарного» типа), прибавились фрустрация обманутых надежд на обновление и самоуправление в конце 1980-х гг. и экспансия рыночной ценностной ориентации в 1990-х гг., что вызвало новую волну атомизации⁵⁰⁴. К этим феноменам добавлялись широко распространившиеся ощущения изоляции, эгоизма («каждый сам за себя»), страха и безнадежности. Давали о себе знать и прежние, сохранившиеся с советских времен иллюзии «социального партнерства», надежды на «хорошего» хозяина или директора, который не даст уничтожить рабочие места, спасет производство и т. д. В результате большинство забастовок и иных актов сопротивления носило преимущественно оборонительный характер, и в целом сопротивление «снизу» не смогло предотвратить массированного наступления на права и возможности трудящихся. Тем не менее, тот факт, что разрушение остатков советского «социального государства» растянулось на десятилетия, сам по себе заставляет предполагать, что правящие круги все же помнят о силе противоборства в период Советского Союза и предпочитают действовать более осторожно, чем им бы хотелось.

Но не станем останавливаться на пессимистических выводах. Как бы то ни было, не играя в пророков, можно заключить, что последнее слово в противостоянии между «верхами» и «низами» в бывшем Союзе еще не сказано. Пока существуют противоречия и проблемы, которые с каждым годом все больше углубляются, сохраняется почва для новых конфликтов, и в ходе повседневной борьбы за свои права люди не только в состоянии защитить свои интересы и свое достоинство, но и накопить опыт, необходимый для выхода их действий на совершенно новый уровень — самоорганизации и самоуправления.