ГЛАВА 9

— Чиун знает его?

— Я думаю, да, — ответил Ремо.

Он говорил со Смитом из дома пекаря. Жена пекаря была в новом платье от Гаррода. Она готовила вечерний обед и поэтому встретила Ремо довольно— таки непочтительным жестом и презрительной улыбкой. Должно быть, она считала его простофилей.

Ремо проигнорировал её. Нигде в мире он не встречал такого неуважения к себе, как в Синанджу. Особенно от семьи Пу. Он мог бы изменить такое положение дел, но для этого необходимо было удовлетворить притязания Пу.

Чем больше он думал обо всех этих вещах, чем больше он думал о прекрасной Пу, тем больше он не хотел заниматься любовью с этой женщиной. Ни одного раза. Никогда.

И не потому, что Пу была толстой. Вес в хорошенькой женщине может быть даже привлекательным. Пу была по своей сути очень неприятным человеком. Она была похожа на болото, которое засасывает каждого, кто к нему приближается.

За три минуты в отеле «Давид» она приобрела замашки важной дамы, матроны.

Она вернулась из Лондона подобной худшим представителям британской королевской семьи, которые относились ко всем окружающим только с одной меркой: можно ли его удостоить своей милости, или проигнорировать.

И она собиралась стать его партнёром в бизнесе.

Она использовала свою мать как кнут. Ремо чувствовал, что он может стать похожим на пекаря — доброго, но внутренне опустошённого человека. Он стал походить на раба.

Ремо никогда не слышал от Чиуна ни одного слова о его жене или о том, как он ухитрился прожить с ней. Но Мастера синанджу в жизни всегда имели что-то ещё. Они были синанджу. Это было больше чем жена или любовница: это было важнее всех родственных связей.

Это было близко Ремо, родившемуся в Нью-Йорке, в Америке, и впитавшему тысячелетнюю историю Мастеров синанджу. Несмотря на то, что они с Чиуном по многим вопросам занимали диаметрально противоположные позиции, по своей сути они были одинаковы. Более одинаковы, чем близнецы. Он не смог бы объяснить этого Смиту.

— Он узнал Арисона. С самого начала. Ещё в индейском лагере.

— Кто он?

— Он не хочет этого мне рассказать, — ответил Ремо.

— Почему? Не знаю, понимаешь ли ты, что мы снова с ним встретимся. Но когда это случится, ты можешь не справиться с ним.

— Я остановлю его.

— Ты не сможешь, Ремо, — сказал Смит.

Они обсудили в подробностях все три инцидента, и Смит задавал ему обычные вопросы. Они обсуждали это снова и снова. Время шло, и Смит всё сильнее начинал беспокоиться.

— Чем больше мы это обсуждаем, Ремо, и чем больше я анализирую эту ситуацию, тем всё более убеждаюсь, что этот человек, или система, или что-то там ещё, не может быть остановлен. Он может остановиться по собственной воле, а не потому, что ты с ним что-то сделаешь.

— Возможно, что я не справлюсь с ним физически, но ответ может быть в свитках синанджу.

— Я не уверен, что ты найдёшь ответ. Ты знаешь о том, что этим делом искренне обеспокоен наш президент, да и я тоже?

Ремо выбрался из дома пекаря и вышел на улицу. Был полдень, и солнце припекало холодные свинцовые воды Западно-Корейского залива. Чайки с криками кружились над рыбачьими лодками, нагло атакуя грязную маленькую деревушку.

— На первый взгляд, кажется, что в том, что он делает, нет рационального мотива. Это было похоже на ракеты, каждая из которых летит своим пугем. Это был человек, действия которого невозможно предсказать. Сначала он помог индейцам в войне, потом он превратил жителей Идры в солдат, атакующих авианосец США. Потом он появился среди боевиков Ирландской Республиканской Армии и чуть было не втянул их в военные действия в Европе. А теперь он исчез и неизвестно, где снова появится. Что это за человек или явление?

— У него, кажется, старая вражда с Домом синанджу. К тому же Чиун узнал его.

— Хорошо. Ты знаешь синанджу, Ремо. Много ли у синанджу врагов?

— Мы не знаем. Это именно так. Должно быть, где-то в свитках есть сведения о том, где находятся наши враги. Но даже если мы не найдём этого, не беспокойся.

— Почему?

— Чиун сказал мне, что покажет, как справиться с ним.

— Я надеюсь, что он прав, Ремо. Этим утром кто-то похитил папу римского. Итальянская полиция, которая не имеет права входить в Ватикан, сообщила, что впервые за столетия швейцарская гвардия была готова начать военные действия.

— Отлично. Это вполне похоже на мистера Арисона. Что ж, теперь у нас есть возможность дать Чиуну продемонстрировать свои способности.

Ради Ремо Чиун нарядился в чёрное кимоно с серебряной вышивкой, преподнесённое Дому синанджу итальянской фамилией несколько столетий назад.

В его складках находился цветистый пергамент, который гласил: «Дому, знания которого мы ценим, — ваши добрые и преданные друзья Борджиа».

— Мы не пользовались этим кимоно с тех пор, как работали в Италии, — сказал Чиун, когда они сели на маленький катер, который должен был доставить их на авианосец, на котором их ждал итальянский военный самолёт. — Хорошая династия Борджиа. Но у них был один серьёзный недостаток. В большинстве случаев они любили действовать в одиночку. Взять, например, Лукрецию Борджиа. Она любила прибегать к яду, чтобы устранить своих противников, вместо того чтобы воспользоваться услугами наёмников. Если бы они чаще прибегали к нашим услугам, их дела шли бы гораздо успешнее.

— А что ты думаешь делать с Арисоном? — спросил Ремо.

— Ты увидишь, — ответил Чиун.

— Я буду себя чувствовать намного лучше, если буду знать.

— Я тоже буду чувствовать себя гораздо лучше, если ты будешь знать, но ещё не время.

Прежде чем они пошли в Ватикан, Чиун совершил прогулку по улицам Рима. Некоторые из сохранившихся мраморных памятников частично были похожи на мраморные скелеты, увядающие от соседства современных улиц. Они осмотрели старый дом весталок, языческих жриц, которых католическая церковь взяла за образец при создании женских монастырей. А затем, конечно, стала жестоко преследовать старых богов и старые храмы.

До возникновения христианства во всём так называемом цивилизованном мире правили только эти боги. Для каждого признака — любви, выпивки, войны, моря — существовал специальный бог. Венера и Нептун определяли порядок каждодневной жизни людей и принимали их жертвы.

Но и с приходом христианства, с обещанием вечной жизни, с появлением Бога, который умер ради своего народа, невидимого Бога евреев, великие храмы были разрушены, а последние жрецы доживали свой век в одиночестве, без последователей, без пожертвований, присматривая за статуями своих культов.

Стоя перед местом, где был расположен великий храм Юпитера, куда в праздник приходили тысячные толпы людей, Ремо видел только истёртую временем простую каменную плиту в римской грязи с бронзовой инкрустацией, говорящей о том, что на этом месте был огромный храм.

— У них были хорошие культы, — сказал Чиун. — Всё было ясно. Ты приносишь богу что-то в жертву, и он что-то даёт тебе в ответ. И нет никаких переживаний и жертв во имя любви. Мы никогда не думали, что христианство может так укрепиться.

— Я был воспитан монахами в сиротском приюте. И я замечательно чувствую себя в Ватикане.

— Не думаю. Вспомни, Борджиа тоже были папами, и мы работали для них. Ах, Ремо, кто бы мог подумать, что ты можешь стать последним из нас, — сказал Чиун, протягивая руки к городу Тиберия, единолично правившего миром, который теперь был только помехой движению и превратился в живописные мраморные останки. И конечно же, Ватикан, великий Ватикан, постоянно бывший ареной борьбы.

Итальянская полиция и солдаты опечатали вход со стороны больших колонн. У собора Святого Петра собрались маленькие группки людей. Большинство было одето в полосатые панталоны и вельветовые шляпы. Это были швейцарские гвардейцы, которые охраняли Ватикан. Когда-то они составляли маленькую независимую армию, а сейчас были только частью церемониала.

Как узнал у них Ремо, когда они, побросав свои знамёна и посты, обсуждали происшедшее, они вступили в сражение с группой турок, возглавляемых незнакомцем с мускулистой шеей и глазами, блестевшими как звёзды.

Это же подтвердил и карабинер, который сказал, что Ремо и Чиун не могут войти.

— Ужасно, ужасно, что это произошло именно в этом святом городе, — сказал карабинер. — Но вы не можете войти.

— Почему? — спросил Ремо.

— Ватикан — это другое государство. Кто-то должен пригласить вас. Мы не можем войти без приглашения. И никто не сможет войти до тех пор, пока папа не будет освобождён.

— Разве он пленник?

— Мы так думаем, — сказал карабинер.

Он рассказал, что через двор Святого Петра летели головы, отрезанные турецкими ятаганами.

— Ужасно, — сказал Чиун.

Карабинер закатил глаза.

— Ужасно, — повторил он.

— Да, есть много любителей вызывать беспорядок. Хорошо, мы можем подождать, когда его освободят. Пойдём, Ремо. Этим путём мы не войдём в Ватикан. Ты можешь только догадываться, что это дело рук мистера Арисона.

Другой вход в Ватикан находился там, где раньше Август Цезарь входил на арену. Этими туннелями он мог пользоваться и во время бунтов. Позднее они стали частью римских катакомб.

Катакомбы, которые были нужны Ремо и Чиуну, находились под рестораном. Чиун рассчитал, где должен находиться вход, пользуясь своими прежними знаниями, при этом он вёл себя как ребёнок, совершенно игнорируя Ремо. Наконец он ткнул пальцем в старую штукатурку. Благодаря вибрации молекул он разрушил стену, за которой находился вход, игнорируя крики хозяина ресторана, державшего в этом помещении запасы маринованных оливок, чеснока и помидоров. Сейчас все эти запасы погибли.

— Мы прибыли сюда, чтобы помочь папе. Пошлите свой отчёт в Ватикан.

Открывшийся вход в подземелье был больше современных дверей. Вход обрамляли фрески с изображением богов и богинь, которые занимались любовью, играли и танцевали. Ремо отметил, что одежды на богах были достаточно скудными.

Чиун отправился в путь, рассказывая про артиста, выполнившего эти фрески. Недалеко от дворца Августа Цезаря нашли убитых людей. Кое-кто думал, что в этом была замешана жена Августа Ливия, которая увлекалась весьма распространённым в Италии занятием — ядами. На самом деле в этом был замешан наёмник, которого нанял артист под видом ремонта водопровода на кухне.

Наёмник знал, что артист может хорошо заплатить за свою свободу и что он влюблён в другого раба, чью свободу он тоже хотел купить. Так он использовал артиста, чтобы попасть во дворец. Но Дом синанджу, нанятый Августом, раскрыл заговор, убрав конкурента и выдав артиста Августу.

Август, мудрый правитель, понимая, что артист был только рабом, подарил ему жизнь. В то время как повар был свободным человеком, и он приказал распять его, потому что тот не мог оправдать своего преступления стремлением получить свободу.

— Это прекрасная маленькая история, — сказал Чиун в заключение.

— Что же прекрасного в том, что человека распяли? — спросил Ремо.

Туннели странно светились. И это заставило Ремо вздрогнуть всей кожей.

Ремо заметил фрески в старом стиле с замечательной цветовой гаммой, но с грубыми линиями. Это напомнило ему одну из комнат в сокровищнице синанджу. Он увидел эту комнату во время своего первого посещения Синанджу. Там были статуи, драгоценные камни и золото, а пол в этой комнате был сделан из красного дерева. Он попытался вспомнить, что это ему напоминает. Но не смог. Кроме того, когда сокровища накапливаются в течение четырёх тысяч лет, никто не обращает внимания на обстановку. Кроме того, никогда не видев столько сокровищ, он не заботился о них.

Они прошли три мили под Ватиканом, Чиун повернулся к выходу с каменной лестницей, ведущей круто вверх. Они услышали над собой смех, крики, плач и скрещивание шпаг.

— Безобразие! — воскликнул Чиун. — Но мы могли ожидать этого.

Они прошли через обитую железом дверь на верхушке лестницы и вошли в огромную комнату, на стенах которой висели гобелены. Над ними стены на несколько футов были покрыты орнаментом. На полу в центре комнаты была прекрасная розовая мозаика, а остальной пол был из золотистого мрамора.

Швейцарские гвардейцы фехтовали алебардами с группой турок с их ятаганами. В то время как длинные и мощные алебарды хорошо служили при нападении, более лёгкие и манёвренные ятаганы позволяли своим хозяевам эффективно защищаться.

В середине этой борьбы стоял мистер Арисон, потирал руки и широко улыбался.

— Мне нравится это, мне нравится, — говорил он. А увидев Ремо и Чиуна, воскликнул: — Добро пожаловать, бастарды из Синанджу. Вы рады видеть своих соотечественников? Я ненавижу вас и всегда ненавидел.

— О' кей, разделаемся с ним, — сказал Ремо.

— Не сейчас. Мы должны освободить папу, — сказал Чиун.

— Вы хотите сказать, что вы католики?

— У нас есть священные обязательства по отношению к Святому Петру, — сказал Чиун. — Мы дали слово Борджиа.

— Хороший народ эти Борджиа, — сказал мистер Арисон.

— Кое-кто, — ответил Чиун. — И совсем не те, которые нравятся вам.

Отвернувшись от Арисона, Чиун сказал Ремо:

— Это убийца. Теперь ты знаешь разницу между убийцей и подлинным наёмником.

Ремо уже собирался угостить мистера Арисона хорошим ударом в живот, но Чиун оттащил его назад.

— Он что, принадлежит к другому дому наёмников, Маленький Отец?

— Он? К другому дому? Он вообще не имеет отношения к наёмникам.

— Может быть, ты всё же расскажешь мне, кто он, вместо того чтобы ходить вокруг да около?

— Нет. Ты не заслужил узнать это.

— Хорошо, меня не слишком интересует, кто он. Покажи мне только, как с ним справиться, когда придёт время.

Его святейшество охраняла группа темнолицых молодых людей в фресках. Они называли себя новыми янычарами Турции.

Папу окружало двадцать человек, демонстрировавших свою силу.

— Мы — новые янычары, и мы пришли сюда, чтобы направить наше оружие на благую цель. Мы здесь, чтобы отомстить за Мохаммеда Али, который заботится о нас и о нашей чести. Другими словами, папа, мы не собираемся даром терять время.

Эти слова были сказаны лидером группы, в то время как Ремо и Чиун входили в маленькую комнату для аудиенций, где папа сидел на маленьком чёрном деревянном троне.

— Мы никогда не боролись против старых янычаров, — сказал Чиун. — Ваше святейшество, мы здесь. Слава Борджиа, слава их папству, Дом синанджу здесь, чтобы с честью выполнить свои обещания.

И папа, который уже в течение долгого времени находился в заточении и видел, как его обычно послушные и спокойные гвардейцы превратились в безумных маньяков во время сражения с турками, теперь мог видеть, как пожилой азиат в чёрном кимоно с серебряной вышивкой и сопровождающий его белый в чёрной рубашке с т-образным вырезом и серых брюках, затеяли своеобразную игру с турками.

Формально это было похоже на танец. Турки размахивали ятаганами и втыкали их в стены, когда пожилой азиат с трудом увёртывался от них. Белый насадил трёх человек на их собственные мечи и сложил их в углу.

Это даже не было похоже на серьёзное сражение, так быстро эти двое «горничных» очистили комнату, поражая тела и укладывая их на пол. Молодой выполнил большую часть работы, и по нему было заметно, что он привык в одиночку справляться с подобной грязной работой. А старый, казалось, размахивал своим кимоно ради удовольствия папы.

Под конец пожилой разорвал стальные наручники, которыми был скован папа, как будто бы эго были простые полоски. Молодой глядел на это, вытаращив глаза.

В низком и почтительном поклоне Чиун, Мастер синанджу, поцеловал перстень папы.

Ремо, воспитанник католического сиротского приюта, стоял с открытым ртом.

— Ваше святейшество, мы здесь, — сказал Чиун.

— Кто вы? — спросил папа по-английски.

— Мы пришли сюда по соглашению с троном Святого Петра.

— Вы говорите мне о каком-то соглашении? Сегодня был очень тяжёлый день.

Белый всё ещё стоял с открытым ртом, глядя па папский перстень.

Ремо, экс-католик, никогда раньше ничего не слышал о христианстве от Чиуна, и поэтому этот жест уважения показался ему чрезвычайно странным. Он не мог поверить этому. Но он видел это собственными глазами. Это было лучше, чем когда-то в Санта-Моника, в Ньюарке. Монахини не могли сравниться с Чиуном, Мастером синанджу, приветствующим его святейшество. Было немыслимо поверить в то, что Чиун поцеловал папский перстень. Ремо даже подумал, что Чиун собирается примкнуть к духовенству.

— Ваше святейшество, соглашение между Ватиканом и Домом синанджу было заключено во время замечательного правления папы Борджиа.

Папа наклонил своё строгое и доброжелательное лицо.

— Сэр, — сказал он. — Католическая церковь никогда не вспоминает то время, когда папой был Борджиа. Мы пережили из-за него упадок и убийства. Мы думаем, что он был послан нам за наши грехи.

— Мы просто любим память о папе Борджиа.

— Я не понял, кто вы?

— Мы принадлежим к Дому синанджу, мы самые лучшие в мире наёмники.

Папа покачал головой.

— Я не хочу иметь дела с наёмниками, — сказал он и попросил показать ему этот документ. Чтобы прочитать дату, он позвал своего помощника, этот помощник позвал другого помощника, а тот позвал монаха, который отвечал за рукописи, хранящиеся при папском престоле.

Папа читал документ широко открытыми глазами. Борджиа, этот позор католической церкви, купил услуги этого азиатского наёмника навеки; получив плату, Дом синанджу отказывается от всякой помощи врагам папства.

— Нет, — сказал его святейшество. — Мы не подтверждаем этого. Вы полностью свободны от всяческих обязательств.

— Святой отец, мы придерживаемся некоторых христианских обычаев из уважения к вашей святости, — сказал Чиун. — Например, брак. Мы, Мастера, не верим в развод. Мы считаем, что брак заключается на всю жизнь и не может быть расторгнут. Ремо, мой сын, хотя и был воспитан в католической вере, кажется, не понимает этого.

Папа посмотрел на второго незнакомца, который молча стоял у стены. Папа подумал, что эти двое в самом деле спасли его. Он спросил у белого, что тот думает о выполнении брачных обетов.

— Это вполне существенно, — ответил Ремо.

Он не стал кланяться и целовать перстень и больше думал о том, что скажет в ответ на цветистый вздор Гарольда В. Смита.

— Вы знаете, что у каждого человека есть обязанности перед собственной законной супругой?

— Я знаю. Но я не собирался жениться на ней. Я сделал это потому, что иначе мой отец, Чиун, отказывался помочь мне справиться с этим маньяком Арисоном.

— Вы хотите сказать, что вступили в этот союз против воли, сын мой?

— Да, святой отец, — ответил Ремо.

— И обычаи синанджу считают этот брак таким же законным, как если бы он был освящён святой римской католической церковью?

— Да, святой отец, — сказал Ремо.

— Тогда этот брак не имеет силы. Брак действителен только тогда, когда обе стороны добровольно приходят к нему и выполняют свои брачные обязательства.

— Боюсь, что я не выполню их, — сказал Ремо.

— Тогда ваш брак не имеет силы по двум причинам.

Ремо даже подскочил от радости и, опустившись на колени, со всей возможной почтительностью поцеловал папский перстень, несмотря на то, что давно уже не верил. Теперь он был свободен от Прекрасной Пу. Брак не имел силы.

— Я свободен, Маленький Отец, разве это не прекрасно? — спросил Ремо.

Чиун, снова поцеловав перстень, пробормотал по— корейски что-то о вероломстве Рима.

Арисон всё ещё находился в комнате с гобеленами, дожидаясь Ремо и Чиуна.

— Я слышал, что вы спасли вашего клиента, Чиун, — сказал Арисон.

— Я пришёл сюда, чтобы убить вас, Арисон, — сказал Чиун, скрещивая руки и делая шаг вперёд.

— Уверен, Чиун. Но что такое смерть? — спросил Арисон, садясь на стул и равнодушно наблюдая, как умирает последний турок.

— Мы покинем Западную Европу, если вы собираетесь отправиться в Азию, — сказал Чиун.

— Я не собираюсь пропустить Китай или Японию. Я собираюсь получить в этих местах огромное удовольствие, — сказал Арисон,

— Япония сейчас ничего не стоит. Что вам нужно в Японии?

— Это только в последние пятнадцать лет. Вы думаете, что они могли изменить тоталитаризму в последние пятнадцать лет?

— Я не позволю вам отправиться в Японию, Разве здесь мало хороших мест? — спросил Чиун. — Америка. Сейчас это самая подходящая для вас страна. Южная Америка. Вся Европа и Средний Восток. Хотите вы умереть или нет?

— Вам нечего мне предложить и нечем торговаться. Вы не можете дать мне того, что мне нужно или чего я заслуживаю. Вы можете предложить мне маленькую дань и здесь, а ваш парень Ремо — это только отвлекающий манёвр. Я жду тебя в Японии.

— И Индокитай.

— Нет. Это слишком много.

— У тебя есть весь Китай. У тебя есть Россия. Мы будем торговаться, или ты будешь диктовать свои условия? — спросил Чиун.

— Дело, — сказал Арисон. Он протянул руку, которую Чиун отказался пожать.

— Дело, — ответил Чиун.

— Нет, — воскликнул Ремо. — Не торгуйтесь. А ты, Маленький Отец, обещал мне показать, как справиться с мистером Арисоном.

— Это лучшее, что я могу сделать, пока ты не вернёшь сокровища синанджу.

— Они всё ещё не найдены, не так ли? — поинтересовался Арисон.

— Что вы знаете об этом? — спросил Ремо.

— Я знаю только, что вы собираетесь выпустить мне внутренности. Позвольте, я расскажу вам об этом городе. Он снова может стать хорошим домом. Я ненавижу Ирландию и вашу новую страну, Ремо.

— Что, чёрт возьми, вы собираетесь делать? — спросил Ремо.

— То же, что и раньше. Я уже сказал вам, что вы не можете мне дать того, что я заслуживаю.

— И что это значит? — поинтересовался Ремо.

— Чиун расскажет тебе. Не беспокойся, только мёртвый может увидеть мой конец.

— Хорошо, ты тоже не увидишь моей кончины, — сказал Ремо.

— Большому мальчику хочется сражаться? — улыбнулся Арисон.

В этот момент Ремо заметил что-то странное. Он попытался ударить Арисона, не используя приёмы синанджу, а действуя скорее как профессиональный боксёр. Он нанёс отличный удар, но вместо мистера Арисона его кулак встретил красное дерево стула, на котором тот сидел.

Комната была полна умирающими и умершими. Но в ней не было мистера Арисона.

— Я верю, что этот странный и неприятный тип обладает какой-то неизвестной силой. Но я не верю, Маленький Отец, что мы сможем победить его только тогда, когда найдём сокровища синанджу. Ты просто хочешь вернуться назад.

— До тех пор, пока мы не вернём сокровища синанджу, Ремо, мы не сможем успешно бороться с мистером Арисоном. Мне очень жаль, что ты не веришь мне. Но ты должен поверить. А пока мы не вернули сокровища, я советую тебе исполнить супружеский долг по отношению к Пу.

— Но ты слышал, что сказал папа. Я не женат. Я никогда не был женат.

— Только с точки зрения римского католичества, Ремо. Но ты — синанджу.

— Но ты сказал, что следуешь христианским законам.

— Ты бы поверил, если бы я сказал, что я — император? — сказал Чиун.

Они покидали Ватикан так же, как и пришли. Выйдя на улицу перед рестораном, Чиун сказал:

— Мы упустили прекрасное время синанджу, Ремо. Подари нам сына, чтобы он мог увидеть лучшие времена, когда люди не затевают бессмысленные гражданские войны, а доверяют решать свои проблемы профессионалам.

— Я счастлив, что живу именно сейчас, — сказал Ремо.

— Ты несчастлив, — сказал Чиун.

— В отличие от тебя, — ответил Ремо.

— Нет. Я всегда говорил, что я несчастлив, но я получал от этого удовольствие. Ты всегда говоришь, что счастлив, но никогда не получаешь удовольствие.

— Я не вернусь в Синанджу, Маленький Отец.

— А я не покину Синанджу до, тех пор, пока ты не вернёшь сокровища.

— Тогда до свидания, Маленький Отец, — сказал Ремо.

— До свидания, — ответил Чиун, отказываясь смотреть на него.

Больше Чиун не сказал ни слова и отправился гулять по своему любимому городу, в то время как Ремо поймал такси и отправился в аэропорт.

Приехав в Америку, Смит сделал широкий жест, позволив Ремо вернуться на родину.

Смит был более чем серьёзен, когда привёл Ремо в специальную комнату с картами на стенах. Они были в комнате одни, и Ремо увидел, что Смит достал изображения мистера Арисона.

— До сих пор мистер Арисон был непредсказуем, подобно мячику в колесе рулетки. Теперь он определил район, где нужно ожидать конфликта.

Ремо кивнул в знак согласия.

— Я думаю, что следует ожидать войны с Советской Россией, а ты единственный человек, который может предотвратить этот конфликт, — сказал Смит.

— Остановить это? — спросил Ремо. — Я даже не могу представить, что нужно делать.

Но даже сейчас он с особенным чувством думал о России, а вместе с ней и об Анне.

Загрузка...