Старомодная война

ГЛАВА 10

Анна Чутесова впала в панику. Паника всегда приходила вместе с маршальским плетением на погонах и традиционной офицерской фуражкой.

Паника проявлялась на обычно спокойных и каменно-невозмутимых лицах, привыкших к борьбе с оппортунизмом и постоянному риску. Это спокойствие превращалось в кипение при следующих словах: «Национальная безопасность».

В России эти слова были более святы, чем Иисус для христиан. Во время различных кризисов и других неординарных событий их всегда произносили как заклинание.

— Товарищ Чутесова, вы не можете пригласить американцев. Вы можете повредить национальной безопасности, — сказал маршал, который сохранился как пережиток второй мировой войны и вся грудь которого была в блестящих медалях, пожалованных самим Сталиным. Кроме того, за то что он был неумолимо спокоен перед лицом опасности, маршалу присвоили звание Героя Советского Союза.

Всё высокое начальство собралось в маленьком чистеньком лесу к югу от Москвы. Там было пятнадцать генералов и членов Политбюро. Кроме того, там собралось много их помощников, несколько полковников и несколько майоров, несущих охрану с автоматами наготове. Некоторые из них переминались и топали ногами, замёрзшими от стояния на холодной по-осеннему земле. Некоторые согревались чашкой горячего чая.

Анна игнорировала холод. Она всегда носила тёплое нижнее бельё западного производства, надевая его уже в сентябре и расставаясь с ним только в середине апреля.

На её голове была меховая шапка. И её прекрасные, с высокими скулами черты лица обрамлялись меховой лентой. Если честно, этот советник Генсека по стратегии был больше похож на прелестную куклу. Она говорила низким шёпотом, что заставляло её более рослого собеседника склоняться, чтобы расслышать её.

— И вы думаете, это грозит национальной безопасности? Разве вам не кажется, что все эти представители верховного военного командования похожи на кроликов, загнанных в ловушку?

— Но является ли приглашение американцев своевременным, и не ослабит ли это наши командные структуры? Возможно, они приедут для того, чтобы изнутри напасть на Россию. Это государственная измена.

Так сформулировал вопрос руководитель КГБ, маршал, одетый в зелёную форму.

— Скажите мне, маршал, что вы предлагаете взамен? Конечно, у вас есть мировая сеть безопасности. Но в действительности, товарищ маршал, вы беспомощны.

— Если Генсек…

— Генсека здесь нет. Большинства ваших младших офицеров тоже здесь нет. Мы не знаем, какие воинские части КГБ поддерживают правительство, а какие нет. Мы не знаем, какие из частей великой Красной Армии сейчас с нами, а какие нет. Мы не знаем, какие части авиации и военно-морского флота с нами, а какие нет. Мы знаем только одно: большинство подразделений нашей оборонной структуры внезапно взбунтовалось. Мы не можем контролировать их, и руководство страны опасается, что мы можем быть втянуты в ужасную войну с Америкой.

— Хорошо, это наша проблема, — сказал руководитель КГБ по фамилии Невский. Лицом он был похож на гончую. Он казался добряком. Но это было не так.

— Это наша проблема, — сказала Анна. — И никто из присутствующих здесь не может её решить. Мы собрались здесь, в этом лесу, вместо того, чтобы оставаться в Кремле, потому что никто из нас не уверен в собственных подчинённых. Каждый из нас боится, что повторит путь нашего Генсека. Мы здесь, потому что мы не знаем решения этой проблемы.

— Но это же наши войска, — сказал маршал армии. — Они русские. Они, подобно многим из нас, выступали за прекращение этой длинной холодной войны, организованной КГБ и направленной на уничтожение Запада. Солдаты бравой Красной Армии гораздо лучше сторожевых собак на наших границах. Они — воины.

— Я вижу, что вы тоже заразились этой внезапной неизвестной болезнью, которой поражены наши вооружённые силы.

— Честь и смелость — не болезнь, — сказал маршал армии. Его звали Россоков. Когда он говорил, его медали возмущённо позвякивали.

— Когда армия решила объявить войну Америке и похитила Генсека, я должна сказать, что этим она нанесла травму телу оборонительной системы. Руки и ноги не могут существовать без головы, — сказала Анна. — А голова стоит в этом лесу, оглядываясь по сторонам и не зная, как вернуть тело обратно.

— Армия может одержать победу, — сказал маршал Россоков.

Маршал КГБ Невский кивнул, соглашаясь. Некоторые члены Политбюро тоже кивнули. Даже если это был мятеж, он всё ещё проходил под руководством русских коммунистов.

После этих слов Анна вышла на маленькую круглую поляну в лесу. Она вдохнула холодный воздух русской осени и сказала более спокойно, чем говорила раньше. Спокойно, но несколько истерично:

— Чем всё закончится?

После этого повернулась и посмотрела каждому из присутствующих в глаза.

Наконец маршал Россоков резко сказал:

— Война.

— И чем эта война закончится для нас? — спросила она.

— Победой, — ответил Россоков.

— Чего мы достигнем этой победой, в результате которой, между прочим, могут быть уничтожены миллионы, а планета может стать необитаемой, как и раньше?

— Мы разрушим центр капитализма. Мы победим всех наших врагов.

— Вы не ответили на вопрос, — сказала Анна.

Россоков похлопал женщину по хорошенькому личику. Женщинам никогда не нравилось увлечение мужчин войной, даже блестящей Анне Чутесовой.

— Разрушение капитализма не может служить целью войны.

— Конечно, в основном эго так. Но это триумф коммунизма. И это конец классовой борьбы.

— Простите меня, но нужно взглянуть в лицо реальности. Мы недавно закончили войну с. Китаем, коммунистической страной. Мы не сможем довести войну до победного конца, как и не сможем добиться триумфа коммунизма.

— Неужели триумф коммунизма невозможен? — спросил маршал Россоков.

Анна заметила, что этот аргумент вызвал сочувствие на лицах окружающих её людей, поддерживающих патриотизм и социалистический пыл, в котором они воспитывались всю жизнь.

Это не мужчины, подумала она. Это идиоты.

Она снова принялась доказывать им, что разрушить капитализм невозможно, что у них ещё слишком много врагов и что, если они будут сражаться со всеми этими врагами, планета может стать необитаемой.

— Разве вы не видите, что у этой идеи нет будущего и что мы не можем ничего предпринять до тех пор, пока небольшая часть русских вооружённых сил заражена этим вирусом. Я должна рекомендовать вам обратиться за помощью извне.

Ни одного слова поддержки. Они молчали, поддавшись панике. Но, как мужчины, они скрывали свои чувства за внешней невозмутимостью. Невозмутимостью людей, привыкших управлять. Основной причиной их сопротивления было то, что эти доводы исходили от женщины. По их представлениям женщина должна обязательно верить, что мужчина сможет защитить её и обеспечить стабильность. И теперь они прятались за доводами национальной безопасности.

— В Америке этот человек славится как специалист, он способен внушать страх. Я убедилась в этом, когда работала с ним. Он принадлежит к их секретной организации и используется только в экстремальных ситуациях. И я уверена, что мы можем воспользоваться его услугами, потому что в Америке тоже не заинтересованы в войне с нами.

— Этот человек, которого вы хотите пригласить, — начал маршал КГБ Невский, — черноволосый и черноглазый, с высокими скулами, и его зовут Ремо?

— Это он.

— И это тот самый Ремо, с которым вы встречались в различных ситуациях, один раз во время его проникновения в Россию и дважды в Америке, куда вы были посланы с заданием?

— Это он.

— И этот иностранец из Америки соблазнил вас, товарищ Чутесова?

— Нет, — сказала Анна. — Это я соблазнила его. — Она не собиралась обсуждать с этими людьми своё романтическое приключение. — Нет. Я не влюблена в него, хотя секс был прекрасен, но я готова на что угодно, чтобы спасти планету от ядерного кошмара.

И тогда маршал КГБ Невский сказал, проявив типично мужскую глупость:

— Как мы узнаем его?

Она увидела пять кивающих голов.

Она должна соврать. Если она хочет, чтобы ей поверили, ни в коем случае нельзя говорить этим людям правду.

— Если я буду нуждаться в сексе, кто, кроме русского мужчины, сможет мне помочь? — сказала она.

Это была подходящая ложь, и теперь все эти лидеры, которым было шестьдесят и семьдесят, поверили, что Анна сможет спасти их от возможной ядер— ной опасности.

— Делайте то, что считаете нужным, товарищ Анна, — сказал Невский.

— Благодарю вас, — сказала она. Ей даже удалось сохранить невозмутимое лицо.

Она уже связалась с начальником Ремо, мистером Гарольдом В. Смитом, который был крайне рациональным человеком. Он объяснил, что этот феноменальный тип стремится развязать войну в России.

— Я должен сказать вам, мисс Чутесова, что Ремо поклялся положить жизнь, чтобы остановить этого человека. Его зовут Арисон. Это имя что-нибудь говорит вам?

— Нет, — ответила Анна. — Для нас это имя ничего не значит.

— Когда-нибудь узнаете, — сказал Смит. — Но я не уверен, сможет ли Ремо помочь вам.

— Мне искренне жаль слышать, что Ремо встретился с этим человеком и оказался не в состоянии справиться с ним. Однако Ремо может делать такие вещи, которые не под силу больше никому. И он обязательно справится с любым. Если я правильно поняла то, что вы рассказали мне, Ремо единственный человек, который не попал под влияние мистера Арисона.

— Это правда, — сказал Смит.

— По моим сведениям, Ремо обладает экстраординарной силой. Я думаю, что у него есть все шансы, чтобы вернуть русские армии.

— Возможно, вы и правы.

— Может быть, мы уговорим этого азиата, его приёмного отца, помочь ему?

— Нет, он не согласится.

Это заинтересовало Анну, и она решила подождать приезда Ремо. Он уже вылетел из США, когда началась эта встреча в подмосковном лесу, и Анна ждала только приземления самолёта, чтобы встретить его.

Ремо своей лёгкой походкой спускался по трапу. Она увидела его улыбку, когда он заметил её. КГБ, несомненно, охраняло её во время пути. Это было у них в обычае. Но она сейчас не заботилась об этом. Ремо здесь, а остальное не имело значения.

— Хелло, дорогой, — сказала она.

— Хелло, дорогая, — откликнулся он, заключил её в объятья и поцеловал.

— Мне нравится это времяпрепровождение, но мы, вероятно, будем сфотографированы КГБ.

— Отлично, я преподам им урок.

— Остановись, — предупредила она, отводя его руки от одной из точек на своём теле, с помощью которых он дарил ей наслаждение. — Ты мне нужен, но сейчас твои пальцы играют на клавиатуре моей нервной системы.

— Я могу жить этим, — сказал Ремо.

— Я могу жить ради этого, — ответила Анна.

— Это просто отлично, что мы встретились с тобой, — воскликнул Ремо. Он ни единым словом не обмолвился о Пу.

— Вся эта страна может ополчиться против нас. Это какой-то кошмар. Мы не знаем, какие воинские части поддерживают нас, а какие выступают против. Дела идут всё хуже. Военные похитили Генсека, чтобы заставить его объявить войну Америке. Они хотят войны. Они хотят дать Америке время собрать свои лучшие войска. Они даже хотят определить место сражения.

— Поедем в отель, — сказал Ремо.

Он ощущал очарование Анны и нуждался в нём. В её спокойной улыбке. В её прекрасных голубых глазах. В её теле, с которым у него было связано много прекрасных воспоминаний, и, конечно же, в её уме.

— Ты приехал сюда, чтобы помочь своей стране и предотвратить войну, или ты здесь, потому что любишь?

— Я приехал сюда завинчивать гайки, — сказал Ремо с несчастным видом.

— Да, хорошо, тогда нам необходимо заняться делами, — сказала Анна.

— Ты — женщина, которая всё время занята делами.

Похожие случаи были в Ватикане, Бате, на авианосце «Полк» и в индейском лагере.

Мистер Арисон превращается из обыкновенного человека в воина, который может одним манёвром послать людей в сражение. Глядя на него, казалось, что он черпает свои силы в войне.

— Мы передали контроль над нашими армиями обратно в руки Коммунистической партии, — сказала Анна, предъявляя свой пропуск охране аэропорта. Её «Зил» стоял наготове, чтобы отвезти её обратно в Москву.

— Подожди минутку. Я не хочу связываться с армией, находящейся в руках коммунистов, — сказал Ремо, моряк в прошлом.

— Хорошо, чего ты хочешь? — спросила Анна.

Ремо был дорогим, Ремо был великолепным, но

Ремо, как заметила Анна, мыслил как обыкновенный мужчина.

— Может быть, встретиться с некоторыми демократами в руководстве.

— Ты хочешь изменить всё за один день, дорогой?

— Нужно позволить людям выбирать того, кого они хотят.

— Они и выбирают. Коммунистов.

— Эти выборы несправедливы.

— Нет, дорогой. В нашей стране нет другой партии, которая может противостоять им. Коммунисты — единственные люди в нашей стране, которые могут участвовать в выборах и создавать свои организации. Это у нас единственная действующая структура. У нас либо Коммунистическая партия, либо война.

— Коммунисты — это самая большая беда для всего мира. Я не знаю, нравятся тебе эти слова или нет, но это именно так.

— Ты говоришь о стране, у которой нет больше сил. В России, так же как и в любой другой стране, а может, и гораздо сильнее, политическая машина сильно коррумпирована. Последние революционеры были расстреляны Сталиным. Политбюро — единственно надёжная группа, потому что они не хотят потерять то, что уже имеют.

— Всё равно, мне не нравится это, — сказал Ремо.

Анна дружески взяла Ремо за запястье, заставляя его замолчать.

В специальных апартаментах Анны, пожалуй, лучших в Москве, но, на взгляд американца, достойных только среднего класса, Ремо рассказал Анне всё, что он знал о мистере Арисоне.

Она захотела узнать, почему мистер Арисон так враждебно настроен по отношению к синанджу.

— Я не знаю, но Чиун, кажется, знает. Он заключил с Арисоном сделку.

Анна кивнула, и Ремо продолжал. Она налила себе бренди в хрустальный бокал и села на кушетку, привезённую из Франции, напротив Ремо. Ночные огни Москвы отражались в её окнах. В комнате был даже камин, но так плохо сконструированный, что, когда им пользовались, ей всё время приходилось опасаться пожара.

И только в России загорается бетон.

Она знала свою страну гораздо лучше, чем любой старик и старуха. И никто сильнее её не любил свою страну. Она любила её даже больше, чем этого удивительного мужчину, Ремо.

Ремо не знал, какая вражда существовала между синанджу и Арисоном. Но она продолжалась уже довольно долго.

— Как долго? Десять лет? Двадцать? Семьдесят? Я коммунист, Ремо, и я думаю, что это достаточно большой период времени, — сказала Анна.

— Три или четыре тысячи лет, я точно не знаю.

Анна уронила стакан бренди на ковёр. Ковёр был изготовлен в России, и стакан разбился.

— Я не понимаю. Как вражда может продолжаться тысячи лет?

— Дом синанджу возник гораздо раньше любой современной страны, за исключением Египта. И я верю, что это действительно так, но я не знаю реальной даты. Чиун знает это: или знает Арисон, или что-то о нём. Он говорил мне, что я не смогу справиться с ним.

— Ты справишься, но для этого не хватает чего-то ещё.

— Я не смог победить его.

— Нет, но не переживай. Однако ты не сможешь вступить ни в одну армию.

Ремо пожал плечами. Как он мог вступить в армию, зная то, что он узнал, будучи синанджу? Если он вступит в какую-нибудь армию, синанджу не будут помогать ему. Когда-то он был моряком. Он понимал моряков. Но никогда больше ему не стать моряком.

Анна, казалось, заинтересовалась всем этим. Он рассказал ей о дани синанджу, о свитках и о комнате с полом из красного дерева, в которой хранились сокровища Дома синанджу.

Он рассказал ей о фресках перед входом в старый туннель, идущий под Римом и выходящий в одну из комнат дворца. Он рассказал ей, как они ходили по Риму вместе с Чиуном и заглядывали в старые храмы.

Анна прервала его в этом месте.

— Новые боги или старые, это только пустая трата времени. Что произошло между синанджу и мистером Арисоном?

— Я не знаю, — ответил Ремо. — Чиун не захотел рассказать мне. Его волнует только потеря сокровищ, и он говорит, что я узнаю всё о мистере Арисоне и смогу победить его только тогда, когда верну сокровища назад.

— Я немного знаю твоего приёмного отца. Он довольно ловкий человек, но он ничего не может сделать сам, чтобы вернуть сокровища. Он хочет вернуть их любым способом. Я уверена, что для такого ходячего анахронизма только это и имеет значение, и ради этого он пойдёт на что угодно, даже на ложь.

— Если это анахронизм, почему мы можем делать вещи, которые никому больше не под силу? Если это анахронизм, почему я не беру пример со всех этих идиотов и не ввязываюсь в войну? Если это анахронизм…

— Прошу прощенья, Ремо, если я обидела тебя.

— Ты не обидела меня. Ты только повторяешь то, в чём нас всегда упрекали коммунисты. Наш образ жизни всё ещё имеет силу, потому что он проверен временем.

— Ты должен определить для себя, в какой части могут находиться сокровища.

— Да, хорошо. Что-нибудь ещё? — спросил Ремо.

— Кое-что, — произнесла Анна многозначительно. — Я говорю о твоей семье.

— Давай заниматься делом. Где эти специальные линии?

— Мы в них не уверены.

— Это не страшно. Если ты смогла обратиться к Смитти, то я могу обратиться к синанджу. У нас есть специальная секретная линия, — сказал Ремо.

Он не стал говорить Анне о существовании американской системы связи с Россией через Кубу. Ремо ничего не понимал в теории электроники, у него были только отрывочные знания по этому вопросу.

В конце концов, дело заключалось в том, что кто-то должен воткнуть красный штепсель в красное гнездо.

— Все наши линии прослушиваются КГБ, имей это в виду.

— Почему ты предупреждаешь меня?

— Потому что, несмотря на ваше представление о Советской России, КГБ, армия и специальные секретные помощники Генсека не составляют единого монолитного блока, а похожи на ваши превосходные маленькие жареные булочки, дорогой, — сказала Анна.

— У вас острый язык, леди, — сказал Ремо.

Ремо снял телефонную трубку с рычага. Это был телефон, выполненный в старом стиле из пластика и всё ещё пахнущий фабрикой.

Смит взял трубку и тут же перевёл разговор в Синанджу, следя за тем, чтобы сигнал был достаточно устойчивым.

Так как телефон находился в доме пекаря, ответила мать Пу.

— Позвольте мне поговорить с Чиуном, пожалуйста.

— Пу рядом со мной, — ответила мамаша.

— Я хочу поговорить с Чиуном. Это по делу.

— Твоя законная жена находится здесь и каждую минуту надеется услышать голос своего мужа. Она проплакала все глаза.

— Да, хорошо, позвольте мне поговорить с Чиуном, — сказал Ремо. Он улыбался Анне. Анна в ответ улыбнулась ему.

— Я даю тебе Пу.

— Пу, позволь мне поговорить с Чиуном, — сказал Ремо.

— С тобой в комнате находится другая женщина, — угадала Пу.

— Это служебный телефон, и я хочу поговорить с Чиуном.

— Ты даже не довёл до конца наш брак, а уже обманываешь, — воскликнула она.

Анна не понимала азиатский язык Ремо, которым он пользовался при разговоре с синанджу. Но некоторые вещи она понимала хорошо.

Когда Ремо наконец получил передышку, пока звали Чиуна, она спросила:

— Ремо, у тебя есть подружка в Синанджу?

— Нет, — честно ответил Ремо.

— Тогда что за женщина, с которой ты говорил по телефону?

— Почему ты думаешь, что это была женщина?

— Ремо, я знаю, как мужчина говорит с женщиной. Кто она?

— Это вовсе не моя подружка. В этом нет ничего романтичного.

— Кто это, Ремо?

— Моя жена, — ответил он. Он вернулся к телефону. Чиун был на проводе.

— Арисон в России. Он может развязать третью мировую войну. Где я могу найти его?

— Третья мировая война — это его дело. Не наше. С тех пор как он оставил нас в покое в Юго-Восточной Азии, я перестал следить за ним.

— Меня это интересует. Где он?

— Ты всё ещё не вернул сокровища, брат мой?

— Где он?

— Так не говорят со своим отцом.

— Маленький Отец, пожалуйста, скажи мне, где он. Я в России, и я не могу тратить время на его поиски.

— Хорошо, если он находится в этой современной стране, которая зовётся Россией, он должен быть в Сибири. Где-то в татарском лагере между Владивостоком и Кубском. Я думаю, что он, вероятно, там. Очевидно, он надеется возместить все полученные ранее убытки.

— Спасибо, Маленький Отец, — сказал Ремо.

— Пу хочет что-то сказать тебе.

— Я поговорю с ней, — сказал Ремо по-корейски, — но только потому, что я в долгу у тебя.

— Ты в долгу у меня, Ремо? Ты в долгу у меня за многое. Но ты можешь заплатить долг, сделав одну маленькую вещь. Она здесь. Здесь, дорогая, не плачь. Ремо не собирается обесчестить тебя и своего собственного отца и будет вести себя как мужчина. Говори свободно, Пу.

— Ремо, я скучаю по тебе. Скорее возвращайся домой.

— Спасибо тебе, — сказал Ремо и, повернувшись к Анне, рассказал ей о татарском лагере между Владивостоком и Кубском.

Она разложила карту на своём импортном стеклянном кофейном столике и начала циркулем считать тысячи миль.

— Мы называем это место племенной землёй.

Странно, что Чиун слышал о ней. При царе каждое правительство ссылало туда людей, которые выступали против режима. Мы не беспокоим их, и они не беспокоят нас. Каждый год правительство посылает им зерно и корм для лошадей. Даже если мы голодаем, мы всё равно посылаем им зерно.

— Почему? — спросил Ремо.

— Потому что мы не хотим, чтобы они снова вернулись.

— Но если они используют лошадей, то почему вы боитесь их?

— Потому что они потомки орды Чингисхана, Ремо.

Ремо поднял голову. Синанджу знали Чингисхана.

Ещё один военный лидер. Ещё один покрытый кровью, разрушавший города и культуры до основания кровавый палач.

— Ты как-то изменился, услышав про Чингисхана? — спросила Анна.

— Не слишком. Просто это ещё одна проблема, и проблема, которой нужно остерегаться.

Они снова углубились в изучение карты. Через некоторое время Анна сказала:

— Ты можешь не знать этого, но Чингисхан никогда не побеждал в сражении. Орда распространялась на запад, захватив весь мусульманский восток, и уже наступала на Европу, когда они просто повернули назад.

— Да, — сказал Ремо, продолжая рассматривать крупномасштабную карту России. — Я знаю. Он дошёл до Багдада, когда в синанджу были предупреждены о нём, и мы начали наблюдать за ним.

— Чингисхан умер от разрыва сердца, — сказала Анна.

— Позднее я скажу тебе, что я думаю по этому поводу.

Пилот уже ожидал их, стоя на земле рядом с самолётом. Он хорошо знал этот район России и знал, что из такого полёта не все возвращались живыми.

Ремо предупредил пилота, что, если тот будет понапрасну психовать, это сильно отразится на его здоровье, и что существуют вещи пострашнее смерти.

Пилот посадил самолёт с сильным ударом о землю. Когда Анна и Ремо выбрались наружу, выпрыгнув на замёрзшую землю тундры, он немедленно взлетел, стараясь сделать это как можно быстрее. Внезапно появились сотни всадников в меховых шапках.

Анна схватила Ремо за руку.

— Я покажу тебе, от какой болезни умер Чингисхан, — сказал Ремо.

Когда всадники приблизились, оказалось, что они не слишком уверенно управляются с лошадьми.

Первый всадник протянул руку, дотронувшись до головы Ремо. Это была монгольская игра, в которой боролись за голову жертвы. Этот спорт позднее попал в Индию, где англичане изучили его и назвали поло.

Ремо схватил всадника и одним молниеносным движением сбросил того с лошади.

Потом он правой рукой нанёс ему удар прямо в грудь, сломав грудную кость, чувствуя остановку его сердца. Его рука прошла через грудную клетку, блокируя последние удары сердца. Глаза человека вылезли из орбит. Его губы открылись в отчаянии. Он испустил глубокий стон и упал на спину. Его губы сделались лилово-голубыми.

— Разрыв сердца, — сказал Ремо, обращаясь к Анне. Он разделался ещё с двумя, потому что они стояли на пути.

Он дотронулся до незаметной царапины на лице и тоскливо вздохнул.

— Пфф, — вздохнул он ещё раз.

Другому он сжимал артерию на шее до тех пор, пока воин не потерял сознание.

— Удар, — сказал он.

Он поймал следующего и почти неуловимым круговым движением, которое Анна еле заметила, перебил грудную клетку в месте соединения её со скелетом.

— Ревматоидный артрит, — сказал Ремо любезно. — Хорошо. Но это ещё не высший класс. Вот Чиун — это само совершенство. Мы можем сделать ещё много других болезней, но нам нужно время, чтобы не запутаться.

Но времени у них не было. Непобедимая орда снова окружила их со всех сторон, и Анна уже не могла видеть, как Ремо демонстрирует своё искусство.