Старые друзья

Ч е р н ы ш е в с к и й Н и к о л а й Г а в р и л о в и ч.

О л ь г а С о к р а т о в н а — его жена.

К о с т о м а р о в Н и к о л а й И в а н о в и ч — историк.

Л и с и ц ы н М и х а и л Н и к и ф о р о в и ч.

Д а ш е н ь к а.

М и х а й л о в М и х а и л И л л а р и о н о в и ч — поэт.

К о с т о м а р о в В с е в о л о д Д м и т р и е в и ч.

С т р у г о в И в а н М и х а й л о в и ч — метранпаж типографии «Современника».

К о р я г и н — генерал-майор.

К о л е с н и к о в С т е п а н И в а н о в и ч — крестьянин.

Г о л и ц ы н — председатель Особой следственной комиссии.

Р а к е е в — полковник.

Ш м е л е в — штабс-капитан.

Ж а н д а р м.

С т е п а н и д а.

У л ь я н о в В л а д и м и р И л ь и ч.

Г л а ш а — горничная.

Д е ж у р н ы е о ф и ц е р ы.

К о н в о и р.

Часть первая — 1853—1862 годы.

Часть вторая — 1863—1889 годы.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Кабинет директора Васильева. Входят О л ь г а С о к р а т о в н а и Н и к о л а й И в а н о в и ч К о с т о м а р о в.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Проходите, Николай Иванович, располагайтесь! Вы меня извините, но я должна вас покинуть.

Н и к. К о с т о м а р о в. Идите, идите. Хозяйка бала — должность эффектная, но беспокойная.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Вам недолго придется томиться в одиночестве. Николай Гаврилович должен быть с минуты на минуту. С ним вы никогда не скучаете. Папу вызвали к больному, и никто не помешает вашему пиру умов.

Н и к. К о с т о м а р о в. Последний пир! Скоро начнется великий пост. Скоро мы с вами пойдем провожать Николая Гавриловича.

О л ь г а С о к р а т о в н а (задумчиво). Не знаю — буду ли я его провожать?

Н и к. К о с т о м а р о в. Вы поссорились?

О л ь г а С о к р а т о в н а. Боже упаси! (Подумав.) Николай Иванович! Можно вам доверить великую тайну?

Н и к. К о с т о м а р о в. Конечно! Это вполне безопасно — и рад бы разболтать, да некому!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Не шутите, я с вами говорю серьезно. Вчера Николай Гаврилович сделал мне предложение. Я сегодня всю ночь не сомкнула глаз, все думала, думала, думала…

Н и к. К о с т о м а р о в (удивленно). Думали?! Конечно, это серьезный шаг в жизни, но не понимаю — о чем тут думать! Вы окружены поклонниками. Но полагаю, во всем Саратове не сыщешь равных по уму Чернышевскому.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Голова разваливается от думы…

Голос из-за двери: «Оленька, иди принимать гостей!»

(В ответ). Иду! (Ник. Костомарову.) Никому ни слова!

Н и к. К о с т о м а р о в. Могила!

Ольга Сократовна уходит. Ник. Костомаров роется в книгах. В дверях показываются Л и с и ц ы н и Д а ш е н ь к а — им лет по 15.

Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович еще не приходил?

За спиной Лисицына и Дашеньки показывается Ч е р н ы ш е в с к и й.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Пришел! Кому он потребовался?!

Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович! Говорят, вы уезжаете в Петербург?

Ч е р н ы ш е в с к и й (Костомарову). Знакомьтесь — мой ученик Миша Лисицын. Николай Иванович Костомаров.

Костомаров кланяется.

Л и с и ц ы н (недовольно). Я вас знаю. (Чернышевскому.) Это верно, что вы уезжаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы бы лучше познакомили нас со своей дамой.

Л и с и ц ы н (сердито). Это не дама, это мой друг. Вы не отвиливайте, вы отвечайте прямо — уезжаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й (Костомарову). Миша Лисицын не самый воспитанный из моих учеников.

Л и с и ц ы н. Уезжаете! И боитесь признаться.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Завтра я приду прощаться с вами! Я бы с удовольствием забрал с собой весь класс. Кроме нескольких оболтусов, разумеется. Но с вами, Миша, уверен, мы расстанемся ненадолго. Окончите гимназию, приедете в Петербург, поступать в университет. (Костомарову.) Миша очень увлекается историей.

Л и с и ц ы н. И лаптой.

Ч е р н ы ш е в с к и й. С лаптой у вас получается хуже, чем с историей.

Л и с и ц ы н. А какие свечки даю! Мячика не увидишь. У вас таких не получается!

Ч е р н ы ш е в с к и й (Костомарову). Юноша способный. Но хвастун и грубиян. Будем надеяться, Миша, вас облагородит ваша подруга. Все-таки — как же вас величать?

Л и с и ц ы н (по-прежнему сердито). Дашенька! Она стесняется.

Заиграла музыка. Дашенька выходит из-за портьеры, берет Мишу за руку.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Идите танцевать! Надеюсь, что в зале Дашенька перестанет смущаться. (Дашеньке.) Жаль, что я так и не услышал ваш голос.

Лисицын и Дашенька уходят.

Умный юноша! Николай Иванович! Написали бы для них учебник истории. Какой мякиной забивают им голову!

Н и к. К о с т о м а р о в. Я смолоду мечтал написать историю России. Не историю правителей — этим уже занималось немало ученых льстецов и подхалимов. А историю народа. Но я отсидел год в Петропавловской крепости. И всегда вспоминаю об этом, когда берусь за перо.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А может, пора уже забыть?

Н и к. К о с т о м а р о в. Я бы давно забыл. Они помнят. Я должен быть осторожным в каждом слове — цензура читает меня особенно внимательно. А творчество, наука — начинается со свободы. (Пауза.) Завидую я вам. Завидую не прогулкам по Невскому проспекту — красивейшей улице мира. Вы будете сидеть в библиотеке за книжными фолиантами. Завидую литературным и ученым спорам, без них не может развиваться мысль. А я буду сидеть, прикованный к Саратову, без книг, без семьи, без друзей. Буду заниматься собиранием песен Саратовской губернии. Тоска! Простите мне мое мрачное настроение — я теряю единственного друга, остаюсь одиноким как перст. За вас я радуюсь, потому что люблю вас и уверен, что вас ждет большое будущее. Но я знаю направление вашего ума и прошу, умоляю вас об осторожности. Не повторите мои ошибки!

Ч е р н ы ш е в с к и й (весело). Неужели мы с вами не перехитрим цензоров? Умел же Белинский и в своих подцензурных статьях говорить правду России.

Н и к. К о с т о м а р о в. Белинского сгноили бы в крепости. Его спасла смерть!

В дверях показывается О л ь г а С о к р а т о в н а.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Вы, надеюсь, говорите обо мне?

Ч е р н ы ш е в с к и й (простодушно). Нет, не о вас!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Не буду мешать ученой беседе. (Собирается уходить.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ольга Сократовна, не уходите!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Распоряжусь подать гостям угощение и приду! (Уходит.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Нравится вам Ольга Сократовна?

Н и к. К о с т о м а р о в. Очень! (Пауза.) Невеста у меня была молоденькая, моя ученица, между прочим. Будущее мне представлялось светлым — счастливая любовь, кафедра в университете, занятие любимой историей. Меня арестовали накануне свадьбы. Невеста ждала меня в фате, а я уже облачался в арестантский халат.

Пауза.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы никогда не рассказывали об этом.

Н и к. К о с т о м а р о в. Не хотелось трогать незажившую рану.

Пауза.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Она не захотела ждать, когда вас выпустят на свободу?

Н и к. К о с т о м а р о в. Она, наверное, только увлеклась мною. Не полюбила, а увлеклась! (Пауза.) Скучно, конечно, коротать жизнь бобылем, но полюбить мне больше никогда не удалось. Впрочем, я ее ни в чем не виню. Она была молодая, следовательно, легкомысленная. Я был не так уж молод, но тоже легкомысленный. Когда я вступил в тайное общество, я обязан был подумать, что меня ждет любая судьба. (Пауза.) О чем вы думаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. О том же самом.

Н и к. К о с т о м а р о в. Но вы же не вступили в тайное общество?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Пока еще не вступил.

Н и к. К о с т о м а р о в. У вас еще есть время подумать!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я думал об этом сегодня всю ночь!

Входит О л ь г а С о к р а т о в н а.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Гости довольны и танцами и антрактами. (Заметив, что Костомаров поднимается.) Вам интересно беседовать только с Николаем Гавриловичем.

Н и к. К о с т о м а р о в. Извините, Ольга Сократовна, у меня разыгрался приступ черной меланхолии. Не хочется портить ваш праздник. Я уйду незаметно, по-английски. (Раскланивается и уходит.)

О л ь г а С о к р а т о в н а. Деликатный человек. (Пауза.) Николай Гаврилович! До знакомства с вами я жила не задумываясь. Как птица поет, как трава растет… Поклонники! И вот появились вы, не похожий ни на одного из моих поклонников!

Ч е р н ы ш е в с к и й (глухо). Я не танцую, не пью вина, не умею ухаживать. Вам со мной скучно.

О л ь г а С о к р а т о в н а. С ними стало скучно. (Задумавшись.) В глуши забытого Саратова я б никогда не знала вас! (Пауза.) С вами никогда не скучно. Но всегда боязно. Каждой нашей встрече я и радуюсь и боюсь. У меня мало ума, я живу сердцем. А с вами чувствую себя еще глупее, чем есть на самом деле. Мне с вами скучно? Я боюсь другого — вам со мной будет скучно! Когда вы вчера объяснились мне в любви, я растерялась…

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Растерялись?!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Я понимаю богатство вашего ума. Но мне и в голову не приходило, что у вас такое горячее сердце. Я всю ночь думала о щедрости и бескорыстии вашей любви. Думала, способна ли я, женщина, на такое сильное чувство? Мне казалось, такая цельная любовь сохранилась разве только в романах. Оказывается, она еще живет! Вы предложили мне подумать до осени. Незачем мне думать так долго!

Ч е р н ы ш е в с к и й (перебивает). Благодарю за изящную форму отказа.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Не перебивайте — это на вас не похоже. Вы едете в Петербург, вас ждет там большая и серьезная работа. Могу ли я мучить вас неопределенностью? Вот что я надумала. Мне никогда не достигнуть вашего ума, даже и пытаться не стоит. Но бог с ним, с умом, — к чему он женщине?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не говорите глупости!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Говорю, что думаю. Ума у вас хватит на двоих. А может, от общения с вами и я поумнею. Я кажусь себе рядом с вами маленькой. Если вас не пугает моя малость, я отдаю вам руку и сердце. (Пауза.) Почему вы молчите?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ольга Сократовна! Я люблю вас, только вас, и буду любить вас всю жизнь. Но, объяснившись вчера вам в любви, я поступил необдуманно. Я думал только о себе. Я не подумал о вашем счастье, мною руководил эгоизм. Я желаю, чтобы вы были счастливы, и вы должны быть счастливы, но как раз я-то не могу доставить вам счастья. С моей стороны было бы легкомыслием, нет, низостью, даже подлостью связывать свою жизнь с чьей-нибудь. Вряд ли я долго буду пользоваться свободой.

О л ь г а С о к р а т о в н а. За вами следят? Откуда вы это знаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я знаю свой образ мыслей.

О л ь г а С о к р а т о в н а (задумчиво). Мне передавали, вы говорите ученикам такие вещи, которые пахнут каторгой.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Видите, вдобавок я неосторожен. Но осторожности я научусь. Но я не могу отказаться от своего образа мыслей!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Даже ради меня? Даже ради моего и своего счастья?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Можно ли быть счастливым, покуда кругом несчастные. Скоро будет бунт, и я непременно буду участвовать в нем.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Откуда у вас сведения о бунте?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Это мои предположения. Недовольство народа царем и помещиками растет из года в год. Растет и число образованных людей, недовольных существующим строем. Нужна только искра, чтобы поджечь все это. Рассудите сами — могу ли я связывать вашу жизнь с моею?!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Я не хочу думать так мрачно о вашем будущем. Я человек беспечный. Я жду от жизни только хорошее. Когда еще будет этот бунт!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Скоро.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Откуда вам известно?! (Пауза.) Может, вы победите в этом бунте?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, победим! Иначе какой смысл его начинать!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Вот видите — вы тоже ждете впереди хорошее. Хоть в чем-то мы с вами сходимся! Если вам выпало на долю полюбить, зачем же вы будете убивать большое чувство. И зачем мне отказываться от вашей великой любви — кому еще выпадет на долю такое счастье!

Заиграла музыка.

Хватит философствовать! Дайте мне вашу руку, пойдемте к гостям и объявим им, что мы жених и невеста! Согласны?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Какая вы умница, Ольга Сократовна! Мы с вами проживем счастливую жизнь!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Конечно. Вы будете учить меня уму, а я вас — легкомыслию.

Музыка заиграла громче, они уходят, взявшись за руки.

1861 год. Петербург.

Кабинет Чернышевского. Горничная Г л а ш а убирает стол, достает из ящика письменного стола бумаги, читает. Раздастся звонок. Глаша поспешно прячет бумаги в стол и выходит. Она возвращается с М и х а й л о в ы м и В с. К о с т о м а р о в ы м.

М и х а й л о в. Из редакции Николай Гаврилович уже давно уехал. Не понимаю — где же он может быть?

Г л а ш а. Ольга Сократовна нервничает — они собирались ехать в театр. Доложить?

Михайлов кивает. Глаша выходит.

М и х а й л о в. Не повезло нам!

В с. К о с т о м а р о в. Побывать в доме Чернышевского — разве это не повезло? Ребята умрут от зависти!

М и х а й л о в. Любят студенты Чернышевского.

В с. К о с т о м а р о в. Когда приходит новая книжка «Современника» — в московских кофейных не протолкаться. Его статьи читают вслух. А потом такой шум начинается — спорят за полночь, пока хозяин на улицу не выгонит. Он нам пригрозил — не будете вести себя по-благородному, перестану выписывать «Современник». А мы пригрозили ему бойкотом!

М и х а й л о в. Кто же победил?

В с. К о с т о м а р о в. Сдался!

М и х а й л о в. Простите за нескромность — как относится молодежь к моим стихам?

В с. К о с т о м а р о в. О вас говорят с уважением.

М и х а й л о в (улыбнувшись). Но без восхищения?!

В с. К о с т о м а р о в. Восхищаются Некрасовым! Тяжело вам тягаться с такой махиной!

Входит О л ь г а С о к р а т о в н а.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Извините, Михаил Илларионович, я одевалась. Но, кажется, пустые хлопоты. В кои-то веки собрались с Николаем Гавриловичем в театр, а он пропал.

М и х а й л о в. Познакомьтесь — Всеволод Дмитриевич Костомаров.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Очень приятно. Вы не родственник нашему приятелю Николаю Ивановичу Костомарову?

В с. К о с т о м а р о в (улыбаясь). Я — московский Костомаров. Мне польстило бы, конечно, родство с профессором Петербургского университета! Увы, я только однофамилец!

О л ь г а С о к р а т о в н а (улыбнувшись). И вы не историк?

В с. К о с т о м а р о в. Я пока еще никто. Студент.

Пауза.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Понравился вам Петербург?

В с. К о с т о м а р о в. Меня интересует только одна петербургская, достопримечательность — Чернышевский.

М и х а й л о в. Всеволод Дмитриевич специально приехал познакомиться с Николаем Гавриловичем.

О л ь г а С о к р а т о в н а. А удалось познакомиться только с его супругой. Полное разочарование! Вы были в редакции?

М и х а й л о в. Были, но никого не застали.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Где же Николай Гаврилович?

М и х а й л о в. Уехал, а куда — никто не знает. Да вы не беспокойтесь…

О л ь г а С о к р а т о в н а (взволнованно). Я не могу не беспокоиться. Вы сами знаете — он нигде не бывает, только дома и в редакции. Где же он может быть? (Пауза.) Как обнародовали этот злосчастный манифест об отмене крепостного права, я не знаю ни одного спокойного дня. В доме появляются незнакомые люди… простите, Всеволод Дмитриевич… какая-то таинственность в разговорах, вечно что-то недоговаривают.

Бой часов.

Как я могу не беспокоиться! Николай Гаврилович не сдает статьи вовремя. А занят с утра до глубокой ночи, даже поесть некогда. Меня он просто не замечает…

М и х а й л о в. Не гневите бога! Вам все петербургские дамы завидуют — он вас так любит…

О л ь г а С о к р а т о в н а. Любит до той поры, пока не подвернется какая-нибудь рукопись!

М и х а й л о в. Тяжелый крест быть женой крупного литератора!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Откуда знать это вам — старому холостяку?..

М и х а й л о в (улыбаясь). И мелкому литератору! Я холост, и это уже навсегда, поскольку вы замужем. Посудите сами — все требуют, чтобы жена стояла вровень со своим мужем! А много ли найдется людей, равных по таланту и уму Чернышевскому?! Трудно, Ольга Сократовна, признайтесь!

О л ь г а С о к р а т о в н а. А я и не пытаюсь интересоваться его учеными занятиями! Не пойму, кого вы любите больше — меня или Николая Гавриловича?

М и х а й л о в. То-то и беда, что не знаю, кого люблю больше? Чернышевского я полюбил смолоду, с университета.

О л ь г а С о к р а т о в н а. С ним вам всегда интереснее, чем со мной. Обещали научить меня верховой езде. Съездили два раза в манеж и восвояси, я вам наскучила. Зачем я шила себе амазонку?

М и х а й л о в. Сейчас, признаться, не до верховой езды.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Вы заняты высшими проблемами. Но надо хоть изредка вспоминать и о несчастных женщинах. Всеволоду Дмитриевичу скучно. Хоть бы почитали стихи.

М и х а й л о в (улыбаясь). Прежде чем что-нибудь читать, надо написать.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Чуть ли не полгода слонялись по башкирским степям и ничего не написали! Лодырь!

М и х а й л о в. Я хотел вернуться с кошелкой лирических стихов. Но увидел голод, трахому и сифилис и понял: описывать красивые степные закаты — безнравственно. И вообще — кто из порядочных людей пишет сейчас стихи?!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Странная пошла жизнь, беспокойная. Смутное время! Никто ничего не пишет, только спорят, обсуждают, произносят речи. И раньше спорили, даже ссорились, но мирились и снова встречались. А теперь расходятся в разные стороны люди, дружившие много лет. Отменили крепостное право — я понимаю, шум в деревнях… Но в Петербурге?!

Входит Ч е р н ы ш е в с к и й. Он целует Ольгу Сократовну, здоровается с Михайловым и Вс. Костомаровым.

В с. К о с т о м а р о в. Костомаров.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михаил Илларионович мне говорил о вас.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Где ты пропадаешь? Я так волнуюсь…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Извини, Оленька, дела. Какая ты сегодня нарядная! Ждешь гостей?

О л ь г а С о к р а т о в н а. Мы же сегодня утром условились поехать в театр. Я послала Глашу за ложей. Ты уже забыл?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Извини, Оленька. Сегодня был такой трудный день! Да и сейчас мне, признаться, не до театра! Какой я легкомысленный человек, как я мог тебе обещать. (Подумав.) Всеволод Дмитриевич! Вы человек молодой, и вам, наверное, хочется поразвлечься. Почему бы вам не познакомиться с петербургской оперой?!..

В с. К о с т о м а р о в. Я, признаться, мечтал поговорить с вами. Для меня встреча с вами — это такое событие. Я готовился к ней как к празднику.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я никуда не денусь, еще попразднуем. А пропустить оперу, да еще в обществе такой дамы, было бы непростительной глупостью.

В с. К о с т о м а р о в. Если Ольга Сократовна согласится быть моей дамой, я буду счастлив…

О л ь г а С о к р а т о в н а (не без иронии). Все будут счастливы — и вы и я. А больше всего Николай Гаврилович!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Оленька!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Я шучу. Прикажу подать вам чай и закуску, и мы поедем! (Уходит.)

М и х а й л о в. Всеволод Дмитриевич, как и мы, грешные, бредит литературой.

В с. К о с т о м а р о в. Мне очень хочется напечататься в «Современнике»! Я понимаю, это слишком смело с моей стороны.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Что вы можете предложить?

М и х а й л о в. У Костомарова есть революционное стихотворение.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Этот жанр нам не подойдет. Не пропустит цензура!

М и х а й л о в. Оно уже напечатано.

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Где? В каком журнале?

В с. К о с т о м а р о в. Отдельным оттиском. Тайная печать!

М и х а й л о в. Всеволод Дмитриевич напечатал революционное стихотворение за полной подписью — Костомаров.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я уважаю вас за смелость! Но не рискованно ли подписывать такие вещи?! Печатали в Лондоне, у Герцена?

В с. К о с т о м а р о в (гордо). В Москве! Мы — московские студенты — организовали первую вольную русскую типографию.

М и х а й л о в. Здорово!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Здорово! (Костомарову.) Что печатаете?

В с. К о с т о м а р о в. Герцена и Огарева. Многое и переводим. Ждем ваш заказ, Николай Гаврилович! Сделаем быстро — наша типография поставлена солидно, привлечены десятки студентов.

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Десятки?!

В с. К о с т о м а р о в (с гордостью). Мы придаем делу широкий размах!

Входит О л ь г а С о к р а т о в н а.

О л ь г а С о к р а т о в н а (Вс. Костомарову). Нам пора!

В с. К о с т о м а р о в (Чернышевскому). Готовьте материалы, я повезу их с собой. Первая вольная…

Ч е р н ы ш е в с к и й (перебивает). Мы об этом поговорим не на ходу. Вы поосторожнее рекламируйте ваше предприятие.

Ольга Сократовна и Вс. Костомаров уходят.

М и х а й л о в. Понравился вам Костомаров?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Про девицу можно сказать, понравилась или не понравилась. Мужчин мы, слава богу, не судим по внешности.

М и х а й л о в. На меня он произвел прекрасное впечатление!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Если бы мы могли полагаться на впечатления! (Раскрывает портфель.) Прибыл «Колокол».

М и х а й л о в. Есть что-нибудь о манифесте?

Ч е р н ы ш е в с к и й (достает газету). Есть. Статья Огарева. Знаете, как она озаглавлена?

Входит Г л а ш а с подносом. Чернышевский поспешно прячет газету в портфель.

Глаша! Сколько вас учить — не входите без стука!

Г л а ш а. Забываю. (Уходит.)

Чернышевский подходит, приоткрывает дверь, смотрит в коридор.

М и х а й л о в. Вы ее подозреваете? Такая милая девушка!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Милая-то милая, но уж очень любопытная.

М и х а й л о в. Кто из женщин лишен этой слабости?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Боюсь, что это не слабость. Просто она выполняет свои прямые обязанности. И добросовестнее, чем убирает квартиру!

М и х а й л о в. Почему же вы не уволите ее?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем? С нею я осторожен. А они пусть думают, что я ни о чем не догадываюсь!

М и х а й л о в (улыбнувшись). Вы не заболели мнительностью? Сознайтесь, вы не случайно оборвали Костомарова, когда вошла Ольга Сократовна?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем Ольге Сократовне знать о тайной типографии? Трудно удержать при себе интересную новость.

М и х а й л о в. Как же называется статья Огарева?

Ч е р н ы ш е в с к и й. «Разбор нового крепостного права». (Дает Михайлову газету.) Молодцы! Не дадут нам сказать свое слово в «Современнике»! Но ничего, мы найдем обходные дороги и расскажем народу правду об этом обмане. Вы написали прокламацию?

Входит Г л а ш а.

Глаша! Опять вы без стука!

Г л а ш а. Пустая голова — забываю! Типографщик! (Уходит.)

Входит С т р у г о в.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Что случилось, Иван Михайлович?

С т р у г о в. Журнал принесли из цензуры. Наломали дров — весь номер переделывать придется.

Ч е р н ы ш е в с к и й (перелистывает верстку). Разбойники!

С т р у г о в. Хорошо бы вашу статью дать в эту книжку. Пишете вы быстро, а мы наберем быстро. Почерк, правда, у вас неразборчивый, но ради такого дела согласились бы, сверх срока отработали. Манифест вышел, и хотелось бы знать ваше мнение.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ну, а какое ваше мнение?

С т р у г о в. Мое мнение значения не имеет. Вчера из деревни земляк приехал.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Из какой губернии?

С т р у г о в. Казанский. Говорит — большая булга среди мужиков идет.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Булга?

С т р у г о в. То есть брожение. Так в народе говорят. Мужики сохи не чинят, все время о воле толкуют. Каждый понимает по-своему, но в общем большое разочарование. Земли вроде прибавили, а участки дают такие, что ни пахать, ни сеять, бросовая земля. И за нее надо деньги платить, а где их взять. Непонятная какая-то воля! Одно несчастье с ней!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я думаю об этой воле примерно то же самое. И поэтому незачем мне писать статью. Не пропустит ее цензура!

С т р у г о в. Ну, а если так как-нибудь, намеком, не впрямую. У вас это получается. Пишете вроде как про Гоголя, а читается про народ.

Ч е р н ы ш е в с к и й (показывает на верстку). Я написал намеками, а что толку — цензоры раскусили! И не такое, видно, сейчас время, чтобы ходить вокруг да около! (Перелистывает верстку.) Точно Мамай прошел! Я ночью покумекаю, а вы завтра утром приходите. Хотелось бы повидать вашего земляка. Только его вы утром не приводите, лучше вечером, попозже.

С т р у г о в. Приведу. (Уходит.)

М и х а й л о в. Несчастье с этой волей! Верно! До этого злосчастного манифеста жизнь была содержательной, интересной и спокойной. Я переводил своего любимого Гейне и писал стихи. Я много ездил по России и писал про виденное. У меня не большой талант, но я старался восполнить малость его трудом. Я делал все, что мог, и ни разу не солгал в искусстве. У меня такие друзья, что мне может позавидовать каждый, — вы, Некрасов, Добролюбов. И Герцен — он далеко от России, но я вижусь с ним каждый год. И все это может кончиться в один день…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мне не нравится этот разговор, Михайлов! Разве может русский литератор уйти в сторону в такой момент, когда решаются судьбы народа. (С горечью.) Вы не написали прокламацию?!

М и х а й л о в. Не сердитесь за это лирическое отступление! (Достает из кармана бумагу, дает ее Чернышевскому.) Вот вам моя рука, я пойду за вами!

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Не за мной, а со мной! Мы пойдем вместе. Я верю, что революционное дело будет для вас не долгом, а естественным и необходимым, Как дыхание. (Читает прокламацию.)

Михайлов ходит по комнате.

Прекрасно — это писал поэт и гражданин. Это именно то, что нужно сейчас нашей молодежи. Убежден — ваши горячие слова упадут на благодатную почву. Это лучшее ваше произведение!

М и х а й л о в (улыбнувшись). Жаль, что останется анонимным и я не пожну славу.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбнувшись). Будем молить бога, чтобы автор этого произведения остался неизвестным! Вы, надеюсь, его никому не показывали?

М и х а й л о в. Никому… Только Костомарову!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Зачем?

М и х а й л о в. Неужели вы его подозреваете? Он — чудный парень, поэт. Поэт не может быть скверным человеком.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Добрый вы дядя…

М и х а й л о в. Доброта раньше не считалась недостатком.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, доброта — это добродетель, а порок — подозрительность. Уродливо и противоестественно таиться ото всех, даже от любимой женщины. Но мы, увы, живем при уродливом строе! Стыдно подозревать Костомарова; наверно, он милый и порядочный человек. Но, пожалуй, не стоило показывать ему прокламацию.

М и х а й л о в. Таиться от Костомарова бессмысленно. Ведь он же повезет прокламацию в Москву в тайную типографию.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы это твердо решили? А может, лучше связаться с Герценом и напечатать в его типографии? Это фирма надежная.

М и х а й л о в. Но она в Лондоне! Сколько мы потеряем времени!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы правы — дорого яичко ко Христову дню!

М и х а й л о в. Они сделают быстро. В типографии работают десятки студентов.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вот это смущает меня больше всего! Предположим — среди них не окажется ни одного негодяя. Но болтун может найтись! А один болтун может погубить все!

М и х а й л о в. А как можно в нашем деле без риска?! Рискнем! Ваша прокламация готова?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Готова.

М и х а й л о в. Я передам ее Костомарову и завтра же отправлю его в Москву. Давайте, давайте. Я оптимист и верю: наше опасное предприятие завершится успешно.

Чернышевский отпирает секретер, достает бумагу и передает ее Михайлову.

(Читает, разбирая с трудом.) Барским крестьянам от их… ну и почерк у вас… дальше ничего не разберу…

Ч е р н ы ш е в с к и й. От их доброжелателей…

М и х а й л о в. Вашу прокламацию нельзя посылать ни в Лондон, ни в Москву, никто ничего не разберет. Ее надо переписать. Диктуйте, я буду переписывать.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Дудки! Это пахнет самопожертвованием. Я не согласен прятаться за вашей спиной.

М и х а й л о в. Все равно вам не обойтись без переписчика. Более надежного, чем я, вам не найти.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы — благородный человек!

М и х а й л о в. Я просто здраво рассуждаю. Предположим — наше дело провалится. Не все ли равно — отвечать мне за одну прокламацию или за обе?! Диктуйте!

Ч е р н ы ш е в с к и й (диктует). «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Хорошее слово «булга» надо вставить.

1861 год. Казань.

Комната полицейского управления. За столом — генерал-майор К о р я г и н, д е ж у р н ы й о ф и ц е р. Перед столом — крестьянин К о л е с н и к о в.

К о р я г и н. Фамилия?

К о л е с н и к о в. Нет у меня фамилии.

К о р я г и н. Как это нет фамилии?

К о л е с н и к о в. Зовут Степаном, по отцу Иваном, кличут Колесом. Зачем мужику фамилия?

К о р я г и н. Какой волости?

К о л е с н и к о в. Мы не из волости, а из деревни. Волость — это власть.

К о р я г и н. А ты власть не признаешь?

К о л е с н и к о в. Мужику земля нужна. Зачем мужику власть?

К о р я г и н. Признаешь, когда выпорют.

К о л е с н и к о в. Пороли, да отступились. Сколько об меня розог наломано — целую рощу извели. И ты меня не запугаешь!

К о р я г и н. Дурак! Как ты смеешь мне «ты» говорить?

К о л е с н и к о в. Да ведь ты один со мной говоришь, он все пишет. И тоже мне «ты» говоришь.

К о р я г и н. Ты пьян, что ли?

К о л е с н и к о в. А ты мне подносил? И не пью я водочку, зачем самому себя дураком делать.

К о р я г и н. Ты забываешь, скотина, я начальник, а ты подчиненный.

К о л е с н и к о в. У меня нет ни начальников, ни подчиненных. (Сжимает кулаки.) Вот мои рабы.

Входит генерал-лейтенант Г о л и ц ы н. Корягин встает и собирается рапортовать.

Г о л и ц ы н (останавливает его). Продолжайте.

К о р я г и н. Не пойму — дурак или притворяется? Кто тебе волю дал так разговаривать?

К о л е с н и к о в. Мне-то волю царь-батюшка дал, только ее мимо нас провезли.

К о р я г и н. Я тебе покажу волю!

К о л е с н и к о в. Покажи! А то нам на нее и посмотреть не пришлось!

К о р я г и н. Вон!

Офицер уводит Колесникова.

Извольте таких дубин образумить! Что в Петербурге?

Г о л и ц ы н. У нас новостей нет. Вашими живем! Казань ликует. Все помещики съехались, веселые, нарядные. Говорят, устраивают вам обед.

К о р я г и н (не понимая иронии). Я исполнил свой долг перед государем!

Г о л и ц ы н. Вы провели блестящую операцию! Каковы итоги?

К о р я г и н. Ранен офицер и трое нижних чинов.

Г о л и ц ы н. А среди крестьян?

К о р я г и н. Убитых пятьдесят один.

Г о л и ц ы н. Эти цифры я знал еще в Петербурге. А точнее?

К о р я г и н. За это время прибавилось несколько умерших от ран. (Пауза.) Раненым оказывается помощь и дается нужная пища… Многие со слезами на глазах благодарят за заботу о них.

Г о л и ц ы н. Трогательно! Надо доложить государю. Может произвести сильное впечатление на императорскую семью. А сколько ранено? Тоже не установлено?

К о р я г и н. Семьдесят пять.

Г о л и ц ы н. Это было в вашем донесении. Я люблю точность. Вы знаете, что многие раненые разбежались по деревням, боясь наказания?

К о р я г и н. Не знаю.

Г о л и ц ы н. А я знаю. А вам это надлежит знать раньше и точнее. И доложить мне.

К о р я г и н (встает). Слушаюсь!

Г о л и ц ы н. Нечего вытягиваться! Службу надо исполнять точно и разумно. А вы научились только чинопочитанию.

К о р я г и н. Я полагал, что…

Г о л и ц ы н. Вы заслуживаете награды? Расскажите, как было в самом деле?

К о р я г и н. В селе Бездна собралось несколько тысяч крестьян. Как я уже сообщал в донесении государю…

Г о л и ц ы н. Я прошу рассказать, как было на самом деле.

К о р я г и н. Я принимал присягу и говорю государю только правду!

Г о л и ц ы н. Вы пробовали увещевать?

К о р я г и н. Целый день увещевал. Я думал, образумятся, когда дали первый залп. А они стоят и кричат: «Все умрем, а не покоримся!» Темный народ!

Г о л и ц ы н. Сколько было залпов?

К о р я г и н. Три. Удалось отрезать бунтовщиков от толпы. Будучи разбита на части, толпа потеряла способность к сопротивлению.

Г о л и ц ы н. Тщательно подготовленная операция! Вы, генерал, сейчас самый популярный человек в Петербурге. Но там вас не собираются чествовать! Надо понимать, мы живем не в николаевское время. Народ развивается и заслуживает иного обращения.

К о р я г и н. Я не привык деликатно обращаться с мятежниками. Я солдат, и меня учили действовать решительно.

Г о л и ц ы н. И солдату вредит поспешность.

К о р я г и н. Не мог же я проводить операцию в дни святой пасхи.

Г о л и ц ы н. Генерал Дубельт, направленный в Ярославскую губернию, поступил умнее. Он поставил войска на постой во взбунтовавшейся деревне. Мужики покормили солдат и лошадей с неделю и покорились.

К о р я г и н. Здесь не Ярославская губерния. Здесь проходит сибирский тракт, по нему гонят арестантов. Здесь университет, самый беспокойный в России. И здесь до сих пор помнят о Пугачеве.

Г о л и ц ы н. Начальствующие лица очень обеспокоены этим происшествием. Да и государь весьма смущен. Войдите в его положение — он дает волю крестьянам…

К о р я г и н. Он-то дает, да они не берут.

Г о л и ц ы н. А вы вручаете ее с ружейным огнем! Представляете, какое впечатление это произведет на либералов! А либералов теперь много. Я сам либерал, и меня эта история расстроила. А Чернышевский, Добролюбов — какой богатый материал вы им дали.

К о р я г и н. Я получил полномочия вершить суд строгий и правый. Надеюсь, досадное происшествие скоро забудется.

Г о л и ц ы н. Не думаю! Вчера в казанской кладбищенской церкви была устроена панихида по убитым. На ней присутствовало около четырехсот студентов и профессор Щапов произнес речь. С амвона! Вы знаете об этом?

К о р я г и н. Мне донесли. Нескольких студентов удалось задержать.

Г о л и ц ы н. А Щапов успел уехать. Вы знаете содержание его речи?

К о р я г и н. Это мне еще не известно.

Г о л и ц ы н. А мне известно! Он сказал: жертва, принесенная в Бездне, воззовет народ к восстанию и свободе. Это всё вы должны мне докладывать, а не я вам. Я здесь всего три часа. Но все же успел распорядиться: Щапов будет арестован сегодня в Нижнем. Зачем вы расстреляли Антона Петрова?

К о р я г и н. Я полагал, главарь шайки бунтовщиков не заслуживает иной участи.

Г о л и ц ы н. Зачем вы поторопились? Нужно было выяснить все. Говорят, он молодой.

К о р я г и н. Двадцать пять лет.

Г о л и ц ы н. Вот видите! Обычно коноводами были люди на возрасте. А здесь — молодой.

К о р я г и н. Он грамотный!

Г о л и ц ы н. А почему он грамотный? Это ведь тоже непонятно — мужик и грамотный! Он читал им манифест?

К о р я г и н. Не столько читал, сколько объяснял.

Г о л и ц ы н. А больше он им ничего не читал? В третье отделение поступила прокламация «К барским крестьянам». (Показывает прокламацию.) Это самый откровенный призыв к восстанию. Сюда она не попала?

К о р я г и н (смотрит прокламацию). Не замечалось.

Г о л и ц ы н. У вас сведения не самые полные. Да и какие у вас могут быть сведения?! Как вы ведете допрос? К чему угрозы и крики? Этим вы ничего не добьетесь. Ведите сюда этого вашего мужика.

Корягин звонит. Входит о ф и ц е р.

К о р я г и н. Этого… как его… забыл!

Офицер уходит.

Г о л и ц ы н (у окна). Весна начинается. Поехать бы на воды. А тут теперь скитайся по губерниям. И сколько еще — неизвестно?!

Вводят К о л е с н и к о в а.

Подойди ближе. Как тебя зовут?

К о л е с н и к о в. Степаном, ваше…

Г о л и ц ы н. Можешь без чинов. Только изволь говорить мне «вы».

К о л е с н и к о в. Вам можно.

Г о л и ц ы н. Ты с какого же чина начинаешь на «вы» говорить?

К о л е с н и к о в. Вы из Петербурга приехали, от государя?!

Г о л и ц ы н. Откуда тебе это известно?

К о л е с н и к о в. Народ все знает. Разве вы не государем посланы?

Г о л и ц ы н. Государем.

К о л е с н и к о в. Значит, не зря крестьянская кровь пролита. Христос в страстную неделю за народ муки терпел. И наши мужики в страстную неделю за общее дело кровь пролили. То дело всегда прочное, что на крови замешено. Узнал государь про Бездну.

Г о л и ц ы н. А знаешь, Степан, государь вами очень недоволен. Он вам волю дал, а вы от нее отказываетесь?

К о л е с н и к о в. Настоящую-то волю мимо нас провезли.

Г о л и ц ы н. Кто тебе такую ересь говорил?

К о л е с н и к о в. В народе говорят. На пяти тройках мимо Казани провезли — на Уфу и Пермь. И там по воле живут. А наши помещики ямщиков подпоили — они мимо и проехали. А господа подложную волю отпечатали.

Г о л и ц ы н. Что же за настоящая воля? Кто ее видел?

К о л е с н и к о в. Люди видели. Государь прислал бумагу, писанную своей рукой, с пятью золотыми печатями и георгиевским крестом. Дал крестьянам землю и запретил ходить на барщину.

Г о л и ц ы н. Ну, братец, ты человек рассудительный — разве мог государь такой приказ дать?

К о л е с н и к о в. Он не сразу решился, девять дней постился, три дня лежал в гробе…

Г о л и ц ы н. Ну посуди сам: как можно раздавать землю даром? Она же денег стоит.

К о л е с н и к о в. Зачем даром? Разве мы за наши луга и пашни не отработали? Мы за них, поди, сто лет работаем. Землю нужно раздать тем, кто пашет. Захочет помещик пахать — можно и его загон выделить. Государь на нас сильно гневается?

Г о л и ц ы н. Очень.

К о л е с н и к о в. Мы его последний приказ не выполнили. Он приказал барщину не отбывать и выбираться от господ на волю. И продержаться до пасхи. А мы не устояли.

К о р я г и н (кричит). Ты сам-то слышал царский манифест?

К о л е с н и к о в. Слушал. И в церкви читали, и Антон Петров читал.

К о р я г и н. И как ты его понял?

К о л е с н и к о в. А чего ее понимать, раз она подложная?

Г о л и ц ы н. Антон Петров вам больше ничего не читал?

К о л е с н и к о в. Запрещенные книги читал.

Г о л и ц ы н (показывает прокламацию). А это не читал? Хотя ты, наверное, неграмотный?

К о л е с н и к о в. Неграмотный.

Г о л и ц ы н. Слушай внимательно. (Читает.) «Барским крестьянам от их доброжелателей поклон». Не читал?

К о л е с н и к о в. Не упомню.

Г о л и ц ы н. Слушай. (Читает.) «Что толку-то, ежели в одном селе булгу поднять, когда в других деревнях еще готовности нет? Это значит только дело портить да себя губить. А когда все готовы будут, ну, тогда и дело начинай. А мы все люди русские и промеж вас находимся, но до поры до времени не открываемся». Вы этого не слышали?

К о л е с н и к о в. Нет.

Г о л и ц ы н. Твердо помнишь?

К о л е с н и к о в. Это я бы запомнил. То-то и горе, что не слышали. Если бы слышали, разве бы мы так поступили… Видать, умный человек писал. Почитайте еще!

Г о л и ц ы н. Я тебе почитаю! Ты, я вижу, дурак-дурак, а умный. Всё у тебя люди видели да народ говорил. Надоел ты мне!

К о л е с н и к о в. Нам самим эта канитель надоела. Надо землю пахать. Говорят, сам государь сюда едет.

Г о л и ц ы н. Едет. Только тебя уже не застанет. В Сибирь пойдешь!

К о р я г и н (кричит). В Сибирь! (Звонит.)

Входит о ф и ц е р. Колесников и офицер уходят.

Я вам говорил — темный народ!

Г о л и ц ы н. Понемногу просвещают!..

К о р я г и н. Со студентами побеседуете?

Г о л и ц ы н. Некогда, надо ехать в Пензу.

К о р я г и н. Там тоже бунт?

Г о л и ц ы н. К сожалению. Двух-трех пошлите в Сибирь, чтобы другим неповадно было. А остальных исключить из университета. Народ молодой, погорячились и остынут. Мы ведь в молодости тоже… Хотя вы — солдат, служака! (Смотрит на часы.) Впрочем, давайте одного — ради любопытства.

Корягин звонит, входит о ф и ц е р.

К о р я г и н. Кого-нибудь из студентов.

Офицер уходит.

Г о л и ц ы н. Разлив в этом году большой ожидается?

К о р я г и н. Не могу знать.

Г о л и ц ы н. Вам, наверное, нужно отдохнуть.

К о р я г и н. Я полагал, мое присутствие будет полезным…

Г о л и ц ы н. Не сердитесь, генерал! Люди наедине становятся откровеннее.

Корягин уходит. О ф и ц е р вводит Л и с и ц ы н а. Голицын отпускает офицера.

Ваша фамилия?

Л и с и ц ы н. Лисицын Михаил Никифорович.

Г о л и ц ы н. На каком факультете обучаетесь?

Л и с и ц ы н. На историко-филологическом.

Г о л и ц ы н. Решили посвятить свою жизнь литературе?

Л и с и ц ы н. Истории. Истории России.

Г о л и ц ы н. Зачем же вы отвлекаетесь от этой благородной цели?

Л и с и ц ы н. Разве я отвлекаюсь?

Г о л и ц ы н. Я имею в виду события в Бездне.

Л и с и ц ы н. Как знать, может, они тоже войдут в историю России?

Г о л и ц ы н. Так. Вы были на панихиде?

Л и с и ц ы н. Был.

Г о л и ц ы н. Среди убитых были ваши родственники?

Л и с и ц ы н. По христианской религии все люди братья.

Г о л и ц ы н. Вы слышали, что профессор Щапов закончил речь требованием демократической конституции?

Л и с и ц ы н (подумав). Нет, не слышал.

Г о л и ц ы н. Он это говорил. Это нам точно известно.

Л и с и ц ы н. Я же не утверждаю, что он не говорил. Но я не слышал. Я стоял позади всех.

Г о л и ц ы н. Сколько студентов было на панихиде?

Л и с и ц ы н. Трудно сказать!

Г о л и ц ы н. Но вы стояли позади всех. (Пауза.) Профессор Щапов читает у вас курс «Истории русского народа»?

Л и с и ц ы н. Да.

Г о л и ц ы н. А университетский курс должен называться «История империи Государства Российского». Это ведь не одно и то же.

Л и с и ц ы н. Вы правы. «История русского народа» будет точнее.

Г о л и ц ы н. Понятно. Как вы относитесь к Чернышевскому? Вас не удивляет этот вопрос?

Л и с и ц ы н. Нет. Отношусь так, как можно относиться к любимому учителю.

Г о л и ц ы н. Вы считаете Чернышевского своим учителем?

Л и с и ц ы н. Он был моим учителем в Саратовской гимназии, преподавал нам русскую словесность.

Г о л и ц ы н. Значит, сейчас вы уже не считаете его своим учителем?

Л и с и ц ы н. Конечно, считаю. Это уже на всю жизнь!

Г о л и ц ы н. Вы с ним не переписываетесь случайно?

Л и с и ц ы н. Нет. Я хотел ему писать, но… это сложно объяснить.

Г о л и ц ы н. Попробуйте. Я постараюсь понять.

Л и с и ц ы н. Жалко тратить его время на переписку со мной. Такой человек должен писать не для одного, а для тысяч.

Г о л и ц ы н. Понятно. «Современник» читаете?

Л и с и ц ы н. Читаю.

Г о л и ц ы н. А подпольную литературу не приходилось читать?

Л и с и ц ы н. Какая тут подпольная литература? Казань!

Г о л и ц ы н. Вот здесь, в Казани, обнаружено такое сочинение. (Показывает прокламацию.) Оно вам не знакомо?

Л и с и ц ы н. У нас в Казани — прокламация? (Читает.)

Г о л и ц ы н. Вас, видимо, обижает то, что не вы прочитали ее первым? (Ходит по комнате.) Хватит притворяться! Вы же знаете эту прокламацию.

Л и с и ц ы н. Я вижу ее впервые.

Г о л и ц ы н. Мне нравится ваша манера отвечать. В молодости я тоже был дерзок. Будьте откровенны, и я обещаю смягчить вашу участь.

Л и с и ц ы н. Даю вам слово, я вижу эту прокламацию впервые. Но я с ней целиком согласен.

Г о л и ц ы н. Какая наглость!

Л и с и ц ы н. У нас с вами официальный разговор. Я протестую против того, что вы называете чистосердечный ответ наглостью. Если вы будете разговаривать в таком духе, я вообще перестану отвечать.

Г о л и ц ы н. Значит, вы разделяете эти убеждения?

Л и с и ц ы н. Конечно!

Г о л и ц ы н. А вы понимаете, что вам грозит за ваши преступные убеждения?

Л и с и ц ы н. А разве можно судить за убеждения? Судят не за мысли, а за поступки.

Г о л и ц ы н. И это у вас твердые убеждения?

Л и с и ц ы н. Они могут измениться. Это будет зависеть уже не от меня, а от правительства, если оно сумеет отказаться от своей губительной политики.

Г о л и ц ы н. Я доложу правительству. Надеюсь, оно пойдет вам навстречу. У меня к вам еще один вопрос — вы один такой размышляющий, или у вас есть единомышленники?

Л и с и ц ы н. Конечно, есть единомышленники.

Г о л и ц ы н (кричит). Кто они? Фамилии!

Л и с и ц ы н (спокойно). Ответить на этот вопрос было бы несогласием с моей совестью!

Голицын звонит в колокольчик. Входит о ф и ц е р.

Г о л и ц ы н. Увести!

Лисицына уводят. Входит К о р я г и н.

К о р я г и н. Этого тоже в Сибирь?

Г о л и ц ы н. Нет, этого я возьму в Петербург. А вы что сияете?

К о р я г и н. Получил телеграмму от государя! (Читает торжественно.) «Христос воскрес! Благодарю за дельные распоряжения. Александр».

1862 год. Петербург.

Кабинет Н. Г. Чернышевского. Ч е р н ы ш е в с к и й разбирает бумаги. Входит Г л а ш а.

Г л а ш а. Типографщик.

Входит С т р у г о в.

С т р у г о в. Здравствуйте, Николай Гаврилович!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Готова корректура?

С т р у г о в. Готова.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Глаша! Вы можете идти.

Глаша уходит.

С т р у г о в. Зашел в редакцию — тихо, как на кладбище. Надолго закрыли наш «Современник»?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Кто знает? (Подходит к двери, приоткрывает, потом подходит к Стругову и спрашивает тихо.) Готово?

С т р у г о в (кивает). Почерк у вас — не приведи господь. Попотели, но разобрали — все аккуратно сделали!

Чернышевский открывает секретер, делает знак Стругову, а сам встает на страже у двери. Стругов быстро перекладывает пачки в секретер, запирает и отдает ключи Чернышевскому.

Вы скоро уезжаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Сдам квартиру и уеду! Ольга Сократовна каждый день пишет — скучает!

С т р у г о в. Беспокоится! Уезжайте поскорее! От Михаила Илларионовича никаких вестей нет?

Ч е р н ы ш е в с к и й (задумчиво). Сибирь — страна далекая. А может, и пришли письма, да до нас не дошли.

Входит Г л а ш а.

Г л а ш а. К вам Николай Иванович Костомаров.

Входит Н и к. К о с т о м а р о в.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы еще повидаемся до отъезда, Иван Михайлович!

Глаша и Стругов уходят.

Николай Иванович! Я как раз к вам собирался. Не поехать ли нам вместе в Саратов? Отдохнем там, вспомним молодость! И потом, у меня к вам есть дело. Оно несколько деликатное. (Подходит к двери, заглядывает в щелку.) Вы единственный из моих друзей постоянно общаетесь со студентами.

Н и к. К о с т о м а р о в. Общался. До сегодняшнего дня.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас уволили из университета?! Негодяи!

Н и к. К о с т о м а р о в. Сегодня утром я получил по почте сочинение. Оно настолько взволновало меня, что я сразу же побежал к вам. Вот, позвольте, я прочитаю вам одно место. (Читает.) «Сегодня забитая, засеченная, народная партия завтра встанет за всеобщее равенство и республику русскую. Она пойдет против всей императорской партии, начнет резать помещиков за их притеснения». И дальше в таком же духе. (Дает прокламацию Чернышевскому.)

Ч е р н ы ш е в с к и й (читает прокламацию, искоса посматривая на Ник. Костомарова). Написано резко. Но это законная реакция на политику правительства.

Н и к. К о с т о м а р о в. Вы одобряете призыв к резне?

Ч е р н ы ш е в с к и й. К борьбе! Правительство не стесняется в средствах борьбы. Оно бросило триста студентов в Петропавловскую крепость. Оно послало на каторгу Михайлова. Оно и до вас доберется, зная вашу популярность у молодежи!

Н и к. К о с т о м а р о в. С молодежью, призывающей к насилию, мне не по пути.

Ч е р н ы ш е в с к и й. В борьбе нежность неуместна. Цель-то у молодежи — благородная: борьба с деспотизмом.

Н и к. К о с т о м а р о в. И для доброй цели нельзя пользоваться дурными средствами. Надо, в конце концов, понять правительство!

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Понять?

Н и к. К о с т о м а р о в. Правительство защищается. Посудите сами — отменено крепостное право. Россия не знала более прогрессивной реформы! А на манифест ответили крестьянскими бунтами, студенческими беспорядками, прокламациями. Поймите — я тревожусь не о правительстве, а о молодежи! Образумьте их! Отговорите от преступной деятельности. Жалко молодежь, попавшую в крепость. До боли жалко Михайлова! Вы должны предупредить новые жертвы. Подумайте, наконец, о себе. Ведь вас тоже могут не сегодня-завтра заточить в крепость.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Нельзя же из-за страха перед крепостью менять убеждения?! А за себя вы теперь не опасаетесь? Вам уже не угрожает ни крепость, ни даже ссылка в Саратов.

Н и к. К о с т о м а р о в. Я шел к вам, как к другу, как к товарищу: видимо, я ошибся.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Когда-то вы считали себя революционером. И я вас считал революционером. Видимо, мы оба ошибались.

Входят Г л а ш а, Л и с и ц ы н и Д а ш е н ь к а.

Г л а ш а. Николай Гаврилович! К вам пришли…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы, наверное, по поводу найма квартиры? Осматривайте.

Л и с и ц ы н. Вы меня не узнаете?!

Ч е р н ы ш е в с к и й (думая о другом). Простите… у меня очень плохая зрительная память.

Л и с и ц ы н (Костомарову). И вы не узнаете? (Чернышевскому.) Вспомните Саратов, вы уезжали в Петербург, и к вам приходил прощаться гимназист. Нехорошо забывать своих учеников.

Ч е р н ы ш е в с к и й (радостно). Вспомнил! Миша! Миша Лисицын!

Лисицын крепко жмет руки Ник. Костомарову и Чернышевскому.

Л и с и ц ы н. Прошло столько лет, и как будто ничего не изменилось. Опять вы вместе. И все так же дружите? (Пауза.) Мы, кажется, пришли не вовремя…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы уже переговорили.

Н и к. К о с т о м а р о в. Мы увидимся до вашего отъезда?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я не очень понимаю — зачем?!

Н и к. К о с т о м а р о в (пожав плечами). До свидания.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Прощайте!

Ник. Костомаров уходит. Пауза.

Л и с и ц ы н. Я понимаю — в Саратове он…

Ч е р н ы ш е в с к и й. Помню, помню… Нельзя строить отношения на воспоминаниях. Либералы недовольны правительством до той поры, пока не возникает угроза социализма! (Дашеньке.) Простите, все это вам, наверное, неинтересно. Нас даже не познакомили…

Л и с и ц ы н. Вы давно знакомы! Тоже забыли!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вспомнил… Вспомнил, Машенька!

Л и с и ц ы н. Дашенька!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Простите, Дашенька! Вы с тех пор изменились, и, конечно, в лучшую сторону. Но по-прежнему такая же молчаливая? И вы по-прежнему дружите?!

Л и с и ц ы н. Мы решили пожениться.

Д а ш е н ь к а. Миша!

Л и с и ц ы н. От Николая Гавриловича у меня никаких тайн нет.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы пришли пригласить меня на свадьбу?! Если скоро — приду с радостью. А не скоро — не обессудьте, уезжаю. Когда свадьба?

Л и с и ц ы н. Если бы мы знали!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Родители не соглашаются? Ваши? (Дашеньке.) Или ваши? Неужели вы не могли их убедить?

Л и с и ц ы н. Есть препятствия посильнее родителей. Николай Гаврилович! Я принес вам замечательную вещь — прокламацию «Молодая Россия». (Достает из кармана прокламацию.)

Ч е р н ы ш е в с к и й (протягивает ему прокламацию, оставленную Ник. Костомаровым). Эта?

Л и с и ц ы н. Она самая. Кто меня опередил?

Входит Г л а ш а с подносом.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Глаша! Я вас не звал. Всегда вы являетесь не вовремя!

Г л а ш а. Время обедать, а вы еще не завтракали. А Ольга Сократовна приказала заботиться о вас. И гости, видно, из дальних краев. (Начинает расставлять чашки и тарелки, внимательно осматривая Дашеньку и Лисицына.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы сами справимся. Идите и никого к нам не пускайте!

Г л а ш а. А ежели придут смотреть квартиру?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Этих можно пустить. Для всех остальных меня нет дома!

Глаша уходит.

Дашенька, какой вы пьете чай, слабый или крепкий?

Д а ш е н ь к а. Какой нальют — такой и пью! Позвольте — я за вами поухаживаю. (Разливает чай.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Кто писал прокламацию «Молодая Россия»? Она подписана Центральным революционным комитетом — это, конечно, мистификация?

Л и с и ц ы н. Чтобы запугать всех реакционных чертей. Писали в Петропавловской крепости. В общей камере. Сочиняли целой артелью. И ваш покорный слуга приложил свою руку.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Удалось испугать даже либералов! Вас арестовали в Петербурге? Почему же вы не пришли ко мне, пока были на свободе? Красиво!

Л и с и ц ы н. В Петербурге мне удалось побывать только в Петропавловской крепости. Меня привезли из Казани под конвоем.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Прокламация родилась в тюремной камере, — это великолепно! Петропавловская крепость — хорошая революционная школа! Вы — молодцы, от вашей прокламации веет настоящим революционным духом. Молодая Россия! И главное — вы сумели передать прокламацию на волю!

Л и с и ц ы н. А знаете, через кого передали? (Показывает на Дашеньку.) Через нее!

Ч е р н ы ш е в с к и й. А Дашенька молча разливает чай и делает вид, что наши разговоры ей скучны и неинтересны.

Л и с и ц ы н. Дашеньке разрешили проститься со мной перед отправкой в Сибирь.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как невесте?!

Л и с и ц ы н. Конечно, иначе разве бы позволили. Поскольку она была моей невестой, я обнял ее и передал прокламацию.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Откуда вы сейчас?

Л и с и ц ы н. Из Тобольска!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Помиловали?

Л и с и ц ы н. Бежал. Я вам привез привет от Михайлова. Мы с ним познакомились в пересылочной тюрьме.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михайлов держался на допросах мужественно, все взял на себя. Погубил его Всеволод Костомаров. Михайлов стал жертвой своей доверчивости. Я прощался с ним в Петропавловской крепости. Он держался молодцом, шутил, что ему удалось наконец прославиться — о нем заговорил весь Петербург. Как Михаил Илларионович чувствует себя в Тобольске?

Л и с и ц ы н. Он уже не в Тобольске. Его везут далеко на восток, в Забайкалье, в рудники. (Пауза.) В остроге он сохранил юмор. Он говорил, что ему посчастливилось попасть в историю литературы — арестовал его жандарм Ракеев, тот самый, что вез мертвого Пушкина в Михайловское. Михайлов прислал со мной не только привет вам. Но и послание молодежи. В стихах!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Оно у вас с собой?

Л и с и ц ы н. С собой!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Покажите!

Л и с и ц ы н. Показать, к сожалению, невозможно. Михайлов сочинял стихи без бумаги, она в нашем остроге — под строжайшем запретом. И мне пришлось держать его стихи в уме. Слушайте!

Эти стихи знал наизусть весь тобольский острог. Теперь узнают и на воле! Вообще в тюрьме я познакомился с замечательными людьми.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Не хотелось убегать?

Л и с и ц ы н. Не убежал бы, ежели бы не нужно было увидеть вас. И Дашеньку. Все хорошо. Одно плохо — нельзя нам с Дашенькой пожениться.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Беглецов, конечно, не венчают. Была бы любовь, а все остальное — это только форма. А как по-вашему, Дашенька?!

Д а ш е н ь к а (виновато). Родители не соглашаются без венчания. А огорчать их не хочется.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Что же вы собираетесь делать?!

Д а ш е н ь к а. Не знаю. Ничего не знаю — как у нас будет с Мишей? Что с ним будет? Беглец!

Л и с и ц ы н. Меня-то не найдут и не поймают! Вот только под венец нельзя идти под чужой фамилией.

Д а ш е н ь к а. Он все шутит…

Ч е р н ы ш е в с к и й. В нашем положении без шуток пропадешь.

Д а ш е н ь к а. У меня тяжело на душе. Не понимаю — что мне делать?! Мне хочется стать врачом, а потом поехать в деревню, лечить крестьян. Но у нас в России женщину не принимают за человека. Ее удел — ухаживать за образованным мужем, сама она учиться не может. Поехать учиться за границу? Как я могу уехать, когда Миша останется здесь, да еще в таком опасном положении…

Л и с и ц ы н. Крестьян сейчас надо не лечить, а подымать на восстание. У молодежи сейчас один путь — в революцию.

Д а ш е н ь к а. Но девушек не пускают даже в революцию.

Ч е р н ы ш е в с к и й. В революцию, Дашенька, не приглашают. Революционерами становятся сами. Между прочим, вы уже причастны к революции. Вы же, не кто иной, передали на волю прокламацию «Молодая Россия». С вашей легкой руки она пошла гулять по России.

Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович прав — ты, Дашенька, настоящая революционерка.

Д а ш е н ь к а. Перестань!

Л и с и ц ы н. Николай Гаврилович! Нас, революционеров, сейчас много, но мы разобщены. Знаете, какая у меня идея? Установить единую форму для революционеров, всем ходить в одинаковом платье. Вот студент Заичневский произносил революционную речь перед крестьянами в красной рубахе! Здорово! Верно? Красный цвет — это символ пожара, революции. Вам нравится?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не нравится!

Л и с и ц ы н. Не нравится красный цвет — можно выбрать другой. Но одинаковая форма нужна, чтобы мы, революционеры, узнавали своих сразу.

Ч е р н ы ш е в с к и й. И чтобы жандармам было удобнее нас хватать! Красный цвет в этом случае просто незаменим — его видно издалека! Вам, Миша, надо учиться конспирации. Убежал из тюрьмы и сразу явился ко мне, да еще с прокламацией в кармане. Вы не подумали, что за мной могут следить. Зачем нам с вами проваливаться?!

Л и с и ц ы н. О вас я не подумал. А мне жизнь не дорога — она принадлежит революции.

Ч е р н ы ш е в с к и й. У вас какая цель: пожертвовать жизнью, и возможно скорее? Или прожить ее с пользой? Вы пришли удивительно вовремя. Мне надо немедленно уехать из Петербурга. Я еду в Саратов. А вас попрошу доставить туда мой багаж — мне везти его рискованно.

Л и с и ц ы н. Понятно. Динамит?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Хуже. (Открывает секретер и передает пачки Лисицыну.) В Саратове сначала придете без пакета. И спросите не меня, а Ольгу Сократовну.

Л и с и ц ы н. Понимаю. Будет доставлено по назначению.

Д а ш е н ь к а. Груз не очень тяжелый, и лучше поручить его мне.

Л и с и ц ы н. Это дело не женское!

Д а ш е н ь к а. Когда наконец перестанут унижать женщину?! Неужели бог создал нас лишь для вышивания гладью? (Чернышевскому.) Вы говорите об осторожности. Кому этот груз везти безопаснее — Мише, которого разыскивают, или мне, которую никто не станет подозревать?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, с вами послать багаж безопаснее. Но вы сами-то будете подвергаться опасности. Дашенька! Вы пробьетесь в революционерки! (Передает ей пакеты.) Берите, я пожелаю вам счастливого пути! Я смотрю на вас, Дашенька и Миша, и думаю, сколько в русской литературе изображено лишних людей, усталых, разочарованных в жизни, — Онегин, Печорин, Рудин и несть им числа! Почему никто не опишет таких людей, как вы, с радостью жизни, с желанием изменить ее. Нужен роман о новых людях, нужен, как прокламация! Так бы и назвать его «Новые люди». Или еще лучше — «Что делать?».

Л и с и ц ы н. Как прокламацию?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Именно!

Д а ш е н ь к а. А почему такой роман не написать вам?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Руки чешутся! Но время ли писать романы. Сейчас, когда молодая Россия поднимается на борьбу?! Царская Россия хочет запереть молодую Россию в тюрьму — она лишь готовит себе могильщиков! (Задумчиво.) Вы правы, Миша, организация нам нужна. И теория. Нужна новая наука, указывающая пути человечеству.

Входит Г л а ш а.

Потом уберете, Глаша.

Г л а ш а. Вас спрашивают.

Входит Р а к е е в.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы хотите посмотреть квартиру?! Глаша, покажите комнаты.

Р а к е е в. Полковник Ракеев.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Чернышевский. Ракеев? (Сухо.) Что вам от меня нужно?

Р а к е е в. Я прибыл к вам с весьма неприятным поручением — произвести у вас обыск и арестовать вас.

Л и с и ц ы н (Чернышевскому). Теперь вам уже не до моих стихов! (Берет со стола прокламации. Дашеньке.) Пошли!

Дашенька и Лисицын уходят.

Р а к е е в (закуривает). Ничего не поделаешь — приходится исполнять свои обязанности. Разрешите ключ от вашего секретера!

Ч е р н ы ш е в с к и й (дает ключ). Пожалуйста. Только вряд ли вы найдете там что-нибудь интересное!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1863 год. Петербург.

Зал заседаний Особой следственной комиссии. За столом Г о л и ц ы н и К о р я г и н. Продолжается допрос В с е в о л о д а К о с т о м а р о в а.

Г о л и ц ы н. Скажите, Костомаров, вы сами слышали, как Чернышевский читал прокламацию «К барским крестьянам»?

В с. К о с т о м а р о в. Слышал.

Г о л и ц ы н. Кто еще был при этом?

В с. К о с т о м а р о в. Поэт Михайлов.

К о р я г и н. Не поэт, а революционер.

В с. К о с т о м а р о в. Михайлов передал ее мне для напечатания.

Г о л и ц ы н. Михайлов показал на допросе, что прокламация «К барским крестьянам» написана им.

В с. К о с т о м а р о в. Этому нельзя верить. Михайлов — друг Чернышевского.

Г о л и ц ы н. Но ведь Михайлов и ваш друг?

В с. К о с т о м а р о в. Я и теперь горячо люблю его, несмотря на то что мы пошли в разные стороны. Но сейчас мне трудно назвать его своим другом.

Г о л и ц ы н. Что верно, то верно.

В с. К о с т о м а р о в. Общество забудет, вероятно, а может, и не узнает, сколько я выстрадал за это время.

Г о л и ц ы н (удивленно). Выстрадали?

В с. К о с т о м а р о в. Самое горькое — страдать за идею, которой не служишь. Меня арестовали за убеждения, от которых я давно отказался. Я оказался в самом тяжелом положении. Михайлову сочувствуют даже люди противоположного образа мыслей. А меня отвергнут все. И может быть, назовут предателем друзей своих.

Г о л и ц ы н. Что вы еще можете сообщить о Чернышевском?

В с. К о с т о м а р о в. Я составил записку о сути его статей в «Современнике». Это проповедь материализма и социализма!

Г о л и ц ы н (взвешивает рукопись на руке). Я прочитал ваше сочинение. Здесь мало фактов, слишком много рассуждений… Все?

В с. К о с т о м а р о в. Пока все.

Г о л и ц ы н. Что значит — пока? У вас еще припрятано что-нибудь?

В с. К о с т о м а р о в (посмотрел на Корягина). Я обмолвился.

Г о л и ц ы н. Увести! Чернышевского!

Костомарова уводят.

Вы говорили, Костомаров окажет вам важную услугу.

К о р я г и н. Он представил нам много материалов.

Г о л и ц ы н. Гимназические сочинения! Какие-то письма к несуществующим адресатам! Подозрительные записки! Грубые подделки. Это не студент первого курса, а Чернышевский! Надо уважать противника. Два года мы держали у Чернышевского бестолковую Глашу!

К о р я г и н. Она наш опытный сотрудник. До Чернышевского она служила горничной у…

Г о л и ц ы н (перебивает). Мне не интересно, у кого она служила. О Чернышевском она ничего не знает. Ничего!

К о р я г и н. У нее много подозрений.

Г о л и ц ы н. И ни одного доказательства! Вероятно, она отличная горничная, и я готов взять ее в свой дом. Но как сотрудник третьего отделения она бездарна! Если бы нам удалось доказать, что Чернышевский написал прокламацию «К барским крестьянам», можно было уже давно начинать суд. А мы восемь месяцев топчемся на месте. Государь спрашивает о Чернышевском каждый день. И во взгляде у него такое неудовольствие, что я готов провалиться сквозь землю. Нам остается надеяться только на самого Чернышевского, что он сознается.

О ф и ц е р вводит Ч е р н ы ш е в с к о г о.

Я очень уважаю ваш талант, господин Чернышевский, и очень сожалею, что приходится знакомиться с вами в таких обстоятельствах.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А в каких иных обстоятельствах мы могли бы познакомиться?

Г о л и ц ы н. Расскажите, с кем вы были знакомы в Петербурге и в других городах и в каких находились отношениях?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я занимался несколько лет редакцией большого журнала. И по роду своей работы был знаком с сотнями, если не с тысячами людей. Рассказывать о них было бы слишком долго.

Г о л и ц ы н (улыбаясь). А у вас разве нет времени?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно. Мне надо работать.

Г о л и ц ы н. Что вы пишете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Роман.

Г о л и ц ы н. Ну хорошо, обо всех ваших знакомых не будем разговаривать. С Герценом вы знакомы?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как литератора я его знаю очень хорошо.

Г о л и ц ы н. «Колокол» читаете регулярно?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Да. И вы, вероятно…

Г о л и ц ы н. А лично не знакомы?

Ч е р н ы ш е в с к и й (подумав). Нет.

Г о л и ц ы н. Жаль. Очень интересный человек. Я с ним беседовал.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Наверное, в таких же обстоятельствах?

Г о л и ц ы н. Вы чем-то раздражены? У вас есть претензии к тюремной администрации?

Ч е р н ы ш е в с к и й. К людям, которые арестовали меня безо всяких улик. За восемь месяцев меня один раз вызвали на допрос. Я понимаю, почему меня не обвиняют: нет никаких материалов. Мне не дают свиданий с женой.

К о р я г и н. У вас было свидание.

Ч е р н ы ш е в с к и й. После того, как десять дней я отказывался от пищи. Я не могу каждый раз добиваться свидания таким образом — мне надо работать.

К о р я г и н. Про вашу голодовку известно. Вы и здесь, в крепости, хотите установить новый порядок! Свой порядок!

Г о л и ц ы н. Вы много занимались крестьянским вопросом?

Ч е р н ы ш е в с к и й. То, что я писал о крестьянстве, печаталось в «Современнике».

Г о л и ц ы н. Все?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не все, разумеется. Многое не разрешалось цензурой.

Г о л и ц ы н. Я имею в виду другое. Ваши сочинения не выходили отдельными изданиями? Прокламация «К барским крестьянам» — разве это не ваше сочинение?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Нет.

Г о л и ц ы н. Всеволод Костомаров уверяет, что вы читали ему эту прокламацию. Не могли же вы читать ему чужую рукопись?!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я не читал Костомарову никаких прокламаций.

Г о л и ц ы н. Вы, вероятно, забыли?! Подумайте.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас ввели в заблуждение. Я не читал Костомарову никаких прокламаций. Вообще у вас скверная агентура. Было известно, что за мной следили, и хвастались, что следили хорошо. И я был спокоен: я знал свой образ жизни. А следить назначили людей плохих, недобросовестных, и вот поставили вас в трудное положение. А может быть, даже скомпрометировали правительство.

К о р я г и н. Вы осмотрительнее выбирайте выражения в отношении правительства.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я о нем ничего дурного не говорю. Я даже сочувствую ему в данных обстоятельствах. Арестовали человека, а никаких доказательств нет. А я все-таки литератор.

Г о л и ц ы н. Значит, вы твердо помните, что не читали прокламацию Костомарову?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я вообще никогда не читаю что-либо написанное мною. Я, как литератор, чрезвычайно горд. И из-за этой гордости чужд авторского тщеславия.

К о р я г и н. Психология!

Г о л и ц ы н. Костомарова!

Офицер уходит и возвращается с К о с т о м а р о в ы м.

Костомаров, расскажите, при каких обстоятельствах Чернышевский читал вам прокламацию «К барским крестьянам»?

В с. К о с т о м а р о в. Я пришел к Чернышевскому с Михайловым. Сначала его не было, мы разговаривали с Ольгой Сократовной. Потом пришел Чернышевский. Ольга Сократовна уехала в театр, а Чернышевский стал читать. Тогда мне очень понравилась прокламация. Позже я изменил свои взгляды.

Г о л и ц ы н (Чернышевскому). Теперь вы вспомнили?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Господин Костомаров страдает галлюцинациями или имеет намерение оговорить меня. Сначала все было, как рассказывается, а потом он с Ольгой Сократовной уехал в театр. Это может подтвердить Ольга Сократовна.

Г о л и ц ы н. Показания вашей жены, к сожалению, не могут быть приняты во внимание.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Можно ли верить человеку, который меняет свои убеждения в зависимости от обстоятельств и местопребывания? Человеку, который не может подтвердить свои слова никакими доказательствами? И потом — я видел Костомарова впервые. Правдоподобно ли, что я стал выдавать себя за государственного преступника человеку, которого я вижу в первый раз? Логично ли это?

К о р я г и н. Слишком много логики и психологии!

Г о л и ц ы н (Костомарову). Что вы еще можете добавить?

В с. К о с т о м а р о в. Я полагаю, дело не только в этой прокламации. Чернышевский систематически проповедует теорию социализма, доведенного до крайних результатов, то есть до коммунизма.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Это где же я проповедую?

В с. К о с т о м а р о в. В «Современнике».

Ч е р н ы ш е в с к и й. Каждый номер «Современника» просматривался цензурой. Если я заключен в Петропавловскую крепость за преступные статьи в «Современнике», то рядом со мной должен быть помещен и цензор.

Г о л и ц ы н (показывая на Костомарова). Увести!

Костомарова уводят.

Вы правы — цензоры наделали много преступных ошибок. Но надо вам отдать справедливость — вы искусный литератор. Вас надо читать между строк. Сегодня вы меня очень порадовали…

Ч е р н ы ш е в с к и й (удивленно). Чем же я вас мог порадовать?

Г о л и ц ы н. Тем, что вы пишете роман. Роман! Это новое в вашей литературной деятельности! Будем надеяться, ваш замечательный талант окончательно перейдет в русло чистого искусства. И поверьте, мне очень досадно, что я вынужден мешать этой работе. Я должен вызывать вас на эти тягостные допросы. Вы думаете, мне они не тяжелы? К чему все это?! Я ведь лишь для проформы спрашиваю, являетесь ли вы автором прокламации «К барским крестьянам»?! Я знаю, эту прокламацию написали вы. Неужели же мы, два неглупых и уважающих друг друга человека, не можем прийти к соглашению? Есть два пути. Путь первый — вы сознаетесь и суд смягчит наказание. Думаю, оно будет не тяжелым, государь у нас милостивый. И вы скоро вернетесь к вашей деятельности. И сколько романов напишете вы в своей жизни! И есть путь второй — мы будем мучить друг друга этими допросами. Вам в конце концов придется сознаться, но сколько времени и сил будет убито на эти бессмысленные и тягостные процедуры.

Ч е р н ы ш е в с к и й. У вас нет никаких доказательств.

Г о л и ц ы н (резко). Поищем — найдем. А не найдем — вы все равно сознаетесь!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я поседею, умру… но не признаюсь!

Г о л и ц ы н. Довольно. У вас есть какие-либо просьбы?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Есть. Две. Я прошу освободить меня от содержания под арестом. Вторая — я прошу применить статьи к лицам, виновным в моем арестовании и содержании в крепости!

Г о л и ц ы н. Увести!

Чернышевского уводят.

Но у нас же действительно нет никаких доказательств.

К о р я г и н. Неужели вы сомневаетесь в том, что он коновод революционеров?

Г о л и ц ы н. Я убежден в этом. Но за всю историю третьего отделения еще не было такого конспиратора. Помучает он нас, генерал!

Кадуя. Изба. О л ь г а С о к р а т о в н а ходит из угла в угол, смотрит в окно.

Жандармский штабс-капитан Ш м е л е в вводит Ч е р н ы ш е в с к о г о.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Оленька! Любовь моя!

Они обнимаются.

Шмелев садится в угол и закуривает.

Как ты доехала? Пуститься в такой долгий и опасный путь — женское ли это дело?! Я так волновался за тебя!

О л ь г а С о к р а т о в н а. До Иркутска я доехала хорошо. А последние одиннадцать дней были ужасными.

Ч е р н ы ш е в с к и й. В наших краях скверные дороги.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Дороги в России везде одинаковы. До Иркутска я ехала без телохранителей. А от Иркутска до Кадуи меня сопровождал жандармский офицер.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Но с ним же ехать безопаснее.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Всю дорогу приставал с любезностями.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как сыновья? Здоровы?

О л ь г а С о к р а т о в н а. Саша уже совсем взрослый. А Миша… (Шмелеву.) Вы боитесь, что я похищу Чернышевского?!

Ш м е л е в. Я обязан присутствовать при свидании с государственным преступником. Во избежание передач.

Ч е р н ы ш е в с к и й. У государственного преступника нет при себе никаких бумаг. Можете убедиться!

Ш м е л е в. Передачи могут быть и словесными.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Не беспокойтесь и за словесные передачи. Они никуда отсюда не уйдут. Вы думаете — я приехала в Кадую повидаться с Николаем Гавриловичем? Я остаюсь здесь жить.

Ш м е л е в. Что же вы сразу не сказали?! (Уходит.)

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ловко ты его выпроводила! Умница! А вообще к конвойным легко привыкнуть. Как к дурной погоде.

О л ь г а С о к р а т о в н а (усмехнулась). И к острогу можно привыкнуть?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Трудно. Но можно привыкнуть и к острогу. Надо только посмотреть на все, как на исторические надобности. И не стоит ни дивиться, ни особенно огорчаться, что вышла на несколько времени перемена в нашей с тобой жизни.

О л ь г а С о к р а т о в н а. На несколько времени?! На семь лет! В любом положении ты находишь лучшую сторону.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, тяжело просидеть семь лет в тюрьме. Самая отвратительная вещь на свете — тюрьма, ибо главная потребность человека — свобода. Но если вдуматься, они правы. Они ничего не могли доказать, но они понимают — я их враг. Поверь — помилование огорчило бы меня больше. Тебя я жалею — сколько пришлось тебе пережить! А я бы не согласился вычеркнуть из моей жизни этот поворот. И потом — мне так повезло! Надо же оказаться на одном руднике с Михайловым!

О л ь г а С о к р а т о в н а (усмехнувшись). Руднике!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, лучше бы оказаться на одном курорте. Но все же мы вместе!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Вы с ним часто видитесь?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Сейчас редко. Он — в тюремном лазарете.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Он серьезно болен?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Чахотка. К счастью, он о ней не подозревает. Работа в рудниках оказалась губительной для его здоровья!

О л ь г а С о к р а т о в н а. А есть такие люди, которым рудники были бы полезны? Тебе они на пользу?! (Озабоченно.) Как ты себя чувствуешь?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Превосходно. Климат здесь, в сущности, неплохой, только надо к нему привыкнуть.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Я остаюсь здесь жить.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Когда ты сказала это твоему конвоиру — это было кстати. Но мне не надо говорить такие вещи даже в шутку.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Это мое твердое решение. В Иркутске мне разрешили прожить в Кадуе пять дней. А если задержусь долее, то обязана остаться здесь на жительство.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, тяжело сразу же снова пускаться тебе в долгую и опасную дорогу. Но иного выхода нет. Здесь ты не можешь остаться. Климат погубит тебя.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Ты только что уверял — климат здесь здоровый.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Для меня. Но не для тебя — слабой женщины! Здесь нет докторов! Грубая пища! Оставь эти мысли!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Я не могу больше жить одна!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я очень виноват перед тобой. Не сумел составить тебе обеспечение. Я полагал — меня могут взять под стражу, но не думал, что это получится так скоро. Я оставил тебя с детьми в самом тяжелом положении, обрек на одинокую жизнь, на лишения. Я люблю тебя по-прежнему, нет, не по-прежнему, еще сильнее, но больше тебе невозможно продолжать эту тяжелую жизнь. Тебе необходимо развестись со мной. Сделай это безотлагательно! Развод будет легким, поскольку я осужден!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Опомнись, что ты говоришь!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Это у меня серьезное решение. Я много думал об этом. Перемены в моей жизни имеют свой резон и свою логику. Они со мной расплачиваются, сейчас они сильнее. Но ты-то чем провинилась, почему ты должна коверкать свою жизнь? Ты — молодая женщина, зачем тебе переживать тяготы одинокой жизни. Ты должна выйти за человека благородного и порядочного. Он позаботится о тебе, поможет тебе поставить на ноги детей.

О л ь г а С о к р а т о в н а. У тебя помутился рассудок!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Уверяю тебя — это решение обдуманное. Я очень прошу тебя, Оленька, последовать моему совету. Иного выхода нет. Я уже давно собирался тебе написать об этом. Но письма мои читаются людьми посторонними и, как правило, грубыми. А сейчас, когда мы наконец встретились…

Вбегает М и х а й л о в в больничном халате.

Михаил Илларионович, мы только что вас вспоминали! От кого вы узнали об Ольге Сократовне?

М и х а й л о в. Каторжане — страшные сплетники. Вся Кадуя шумит — приехала красивая женщина. Годы ничего не сделали с вами!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Как это вас отпустили из лазарета?

М и х а й л о в. Красивая женщина и тюремщика превращает в рыцаря. А если говорить начистоту — убежал!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михаил Илларионович! Вы понимаете, что вам грозит…

М и х а й л о в. Не будем говорить о пустяках — семь бед один ответ! (Ольге Сократовне.) Мне только неловко, явился перед вашими очами в таком непрезентабельном виде. Мой портной опять подвел меня, не сшил фрак к вашему приезду. В Кадуе портные такие же шаромыжники, как у вас в Петербурге, — пьяницы и обманщики!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Как вы себя чувствуете?

М и х а й л о в. Живу согласно воле поэта:

(Пауза.) Рассказывайте, как в Петербурге?

О л ь г а С о к р а т о в н а. Шумно. Роман «Что делать?» взбудоражил все общество. (Чернышевскому.) Твои герои стали примером для молодежи. Они, как и в романе, устраивают коммуны, артельные мастерские… Лисицын с Дашенькой тоже организовали коммуну и переплетную мастерскую.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Молодцы! Они, надеюсь, не все силы отдают переплетению книг?!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Не очень много шили там, и не в шитье была сила! Они приходили провожать меня целой артелью. Мы выпили посошок на дорогу — шампанское.

М и х а й л о в. Шампанское! Вспоминаю, существовал на свете такой божественный напиток!

О л ь г а С о к р а т о в н а. И знаешь, какой был провозглашен тост?

Они часто ходили ко мне и посвящали меня во все планы. Я вес время удивлялась — разговаривают со мной о серьезных вещах, словно я Чернышевский.

М и х а й л о в. Но вы же Чернышевская. А вообще, кто вы такая, если вдуматься? Декабристка!

О л ь г а С о к р а т о в н а. А вас ничто не меняет — ни годы, ни Сибирь, ни арестантский халат. Такой же комплиментщик.

М и х а й л о в. Какой же это комплимент? Только декабристкам был по плечу этот тяжелый путь. Гляжу на вас — и восхищаюсь! Эх, если бы мой друг не был вашим мужем…

О л ь г а С о к р а т о в н а. Не забыли старые шутки.

М и х а й л о в (серьезно). Это не шутки.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Вас тоже помнят. Ваше стихотворение «Смело, друзья, не теряйте…» стало любимой песней молодежи!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Живет молодая Россия!

М и х а й л о в. Вы надолго к нам?

Ч е р н ы ш е в с к и й (поспешно). На пять дней.

М и х а й л о в. Поживите подольше.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Больше нельзя. Не разрешат!

М и х а й л о в. Проделать такой путь всего из-за пяти дней? Возмутительно!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Николай Гаврилович пугает вас — я буду жить здесь до конца срока.

М и х а й л о в (улыбаясь). Моего или Николая Гавриловича? У нас же с ним разные сроки.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Ольга Сократовна шутит.

М и х а й л о в. Я понял.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Я не шучу. Вы, конечно, тоже станете мне доказывать, что здешний климат пригоден только для мужчин. Но жили здесь декабристки. Вы поставили меня рядом с ними, и я должна вести себя соответственно высокому званию.

М и х а й л о в. Климат здесь хуже, но обществу можно позавидовать! Вряд ли есть в России такое место, где было бы собрано вместе столько умных и благородных личностей.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Я тоже думаю — здесь мне скучать не придется.

М и х а й л о в. И все же вам придется возвращаться в Россию! Это уже серьезно. (Приближается к Ольге Сократовне и говорит тихо.) Мы собираемся бежать. У нас уже все подготовлено.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не слушай его, Оленька, я вовсе не собираюсь бежать.

М и х а й л о в. Николай Гаврилович боится стать нам помехой.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно, я погублю все дело. Я не умею ездить верхом, а пешком далеко не убежишь!

М и х а й л о в. Сколько раз в Петербурге мы с Ольгой Сократовной уговаривали вас ходить с нами на уроки верховой езды. Я положу вас поперек седла, как вьюк. Мы убежим!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Это очень опасно?

М и х а й л о в. Конечно, рискованно! Но поймите, Ольга Сократовна, больше нет сил жить в неволе. (Читает стихи.)

Он не успел дочитать, в это время врывается в избу конвоир, штабс-капитан Ш м е л е в.

Ш м е л е в (Михайлову). А вам кто разрешил свидание?! Кто позволил отлучаться из тюремного лазарета?

М и х а й л о в. Я ушел ненадолго.

Ш м е л е в (Ольге Сократовне). Вы приехали сюда повидаться с мужем? Или собирать государственных преступников?! (Конвоиру.) Обоих отведи в острог. Михайлова тоже поместить в одиночную камеру.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы обязаны доставить больного в лазарет.

Ш м е л е в. Больные не убегают! Если убегает, значит, здоровый. В острог!

Конвойный подходит к Чернышевскому и Михайлову и знаком приказывает им идти.

М и х а й л о в (Ольге Сократовне). Жалко, дочитать не дали! Но мы еще увидимся!

Ш м е л е в. Не надейтесь! (Ольге Сократовне.) Вам предписано собираться в обратную дорогу!

1871 год. Почтовая станция в Восточной Сибири.

За столом сидят Ч е р н ы ш е в с к и й и ж а н д а р м. Жандарм пьет водку. Чернышевский — чай. Около них суетится, прислушиваясь к разговору, С т е п а н и д а.

Ж а н д а р м (наливает из штофа). Ты, видать, человек серьезный. Только водку не пьешь. (Чокается.) По последней!

Ч е р н ы ш е в с к и й (наливает из самовара). Я пить буду, покуда самовар не осушу. Даже кости промерзли.

Ж а н д а р м. А ты, верно, русский?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Русский.

Ж а н д а р м. Ежели русский — должон водку пить. (Пьет.) Ты, видать, перед государством крепко провинился. Сколько лет отсидел?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Семь. Да в Петербурге два.

Ж а н д а р м. Эва срок какой — девять лет! Ты по какой части служил?

Ч е р н ы ш е в с к и й. По писарской.

Ж а н д а р м. За девять лет ты бы как в должности продвинулся! Захотел с царем тягаться! У него войско. А у тебя кто — студенты?!

С т е п а н и д а. Мужиков тоже много к нам гонют.

Ж а н д а р м. Солдаты и мужиков одолеют.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Солдаты тоже из мужиков.

Ж а н д а р м. Но-но… Я понимаю, куда ты гнешь. (Степаниде.) Как тебя там?

С т е п а н и д а. Степанида.

Ж а н д а р м. Так вот, Степанида. Я за штофом пойду, а ты готовь закуску.

С т е п а н и д а. Хватит тебе! Ты на службе!

Ж а н д а р м. Куда он денется? Отсюда бежать некуда! В нашей службе каторжной одна радость — бутылка! (Чернышевскому.) А ты ложись спать. Завтра большой перегон. Отдыхай!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Благодарю вас.

Жандарм уходит.

С т е п а н и д а. Вы тоже за волю пострадали?

Ч е р н ы ш е в с к и й. За волю. И вы?

С т е п а н и д а (кивает). Вы из каких мест?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Из Петербурга. По рождению-то я саратовский.

С т е п а н и д а (радостно). Наш, волжанин! А мы — самарские! У вас Волга, говорят, похуже нашей.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Не скажите, у нас есть замечательные места.

С т е п а н и д а. Наши Жигули, говорят, место самое красивое на всю Россию. Но все равно — Волга, она Волга. (Пауза.) Все несчастья от воли пошли. Прочитали нам волю — не понравилось мужичкам, не настоящая. Другую им подавай! Но мы-то люди темные. А вы должны понимать, какая от господ воля? Захотели от каменного попа железной просвиры.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вас за бунт сюда прислали?

С т е п а н и д а. За бунт. Началось в Казанской, и будто Антон Петров дал приказ всей Волге подниматься против господ. Но пока до нас приказ дошел, войско в Казанской всех победило и к нам пришло. И показали нам волю. Только из нашей деревни шесть мужиков да нас, баб, четверо в Сибирь погнали. Захватили мы по горсти нашей самарской земли — я и сейчас за иконой держу — и пошли. (Достает из-за иконы землю в платочке, показывает.) А шли мы сюда, батюшка, полтора года. И дорожка наша слезами полита — потому и трава тут такая серая растет. Говорят, эти места черт три года искал, трое лаптей истаскал, так и не нашел. А мы дошли!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Трудно здесь живется?

С т е п а н и д а. Нашему брату мужику где легко? Мы здесь пестрый столб караулим, да серый камень, да темный лес. А еще тоска такая возьмет — ложись да помирай. Здесь все не как в России. И дрова не такие, и печка по-другому сложена, и хлеб не по-нашему пекут. И веники здесь плохие — больше насоришь, чем выметешь.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Но люди-то не хуже?

С т е п а н и д а. Люди разные. Я когда дома жила, думала, все честные люди по домам живут, а в тюрьмах только воры и разбойники. А потом насмотрелась и вижу: самых хороших людей в тюрьмах держат. (Пауза.) Я Волгу часто во сне вижу. Будто я молодая и на Волгу с девчатами купаться иду. Босиком по траве, а трава-то мягкая, шелковая! И березки! Идем мы и песни поем. И веники будто вяжем и в Волгу бросаем. И несет их вниз по матушке по Волге.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А наши саратовские ребята их ловят…

С т е п а н и д а. Ваши саратовские — народ отчаянный. Вы не поете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Голосом бог обидел.

С т е п а н и д а. Жалко. Спели бы в два голоса. (Пауза.) Скорее бы от этой жизни отмаяться! Нам приказ вышел — поселиться здесь навсегда. А что это за жизнь? Самой мучаться и на вас, страдальцев, смотреть, сколько вас гонют. Слез не хватает оплакивать. Лучше смерть, чем такая жизнь. Не может быть, чтобы на том свете хуже было.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Веришь?

С т е п а н и д а. А как же без веры? Неужто человек только на муку рождается. (Пауза.) И жить нам в Сибири и умирать на чужой стороне…

Ч е р н ы ш е в с к и й. И в Сибири можно хорошо жить.

С т е п а н и д а. Можно, батюшка, можно. Вот, говорят, в нашей же Саратовской губернии из одного села все мужики и бабы в Сибирь ушли. Они эту волю прочитали, взбунтовались, а как узнали, что на них войско идет, погрузились на телеги и уехали. И выбрали они большую поляну в тайге, стали избы рубить. И землю стали пахать все вместе, миром, — такая деревня дружная оказалась, ну и в беде-то все друг за друга держатся. И живут, говорят, припеваючи. Никого не знают — ни царя, ни господ. Пашут вместе, хлеб убирают вместе. И всего у них вдосталь — и хлеба и скотины. И ничего им не надо, сами себе одежу и обувку шьют, только с солью маются. За солью в город приезжают, там их наши ямщики видели. Только место свое не показывают, и дорогу к ним ни один ямщик не знает. Наш народ ежели миром возьмется, ему и тайга посторонится. Вот бы в это место царя привезти! И то ему небось про народ только плохое говорят: дескать, работать мужики не любят, бунтовать любят.

Ч е р н ы ш е в с к и й. А сам-то царь хороший человек?

С т е п а н и д а. Говорят, хуже самого лютого помещика. Сказывают, был при нем важный генерал и сенатор Чернышевский. И сказал он однажды царю: «Сколько на нас золота, серебра навешано, а много ли мы работаем? Меньше всех! А которые больше всех работают, те вовсе, почитай, без рубах. И все так идет навыворот. И надо бы нам поменьше маленько богатства, а работы бы прибавить, а прочему народу убавить тягостей». И царь будто осердился — правда-то глаза колет — и за эти слова отправил Чернышевского в каторгу. Вы про это не слышали?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Про Чернышевского слышал.

С т е п а н и д а. Ямщики говорили. И будто царь про этого Чернышевского каждое утро спрашивает, нет ли ему какого послабления? На всю жизнь осердился.

Входит ж е н щ и н а, закутанная в платок, и молча кланяется.

Вы в Россию или на восток?

Ж е н щ и н а. На восток.

С т е п а н и д а. Мы на краю света живем, под небо сугорбившись ходим. Про наших баб говорят, они белье полощут — вальки на небо кладут. Куда же еще дальше гонят? Пойти самоварчик подогреть! (Уходит.)

Ж е н щ и н а (всматриваясь). Позвольте, вы же Николай Гаврилович! Вот так встреча!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы с вами знакомы? Простите — не узнаю.

Ж е н щ и н а. Я — Дашенька! Жена Миши Лисицына. Не узнаете?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Попробуй узнай — мы встречаемся раз в десять лет.

Д а ш е н ь к а (снимает платок). Меня сейчас и родная мама не узнала бы.

Ч е р н ы ш е в с к и й (озабоченно). Какими ветрами занесло вас в такую даль? Где Миша? Дарья… простите, не имею чести знать ваше отчество.

Д а ш е н ь к а. Какое там отчество. Для вас я на всю жизнь Дашенька! И от Дашеньки становишься моложе! Еду к Мише!

Ч е р н ы ш е в с к и й (хмуро). Как все это повторяется! Сколько ему дали?

Д а ш е н ь к а. Шесть лет. Ему везло — сколько раз попадал в переделки и всегда выходил сухим из воды. А на этот раз попался в капкан! (Пауза.) Но из всей группы только он один провалился. Как ни старались жандармы: и угрозой, и подкупом, — ничего не добились.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Молодчина!

Д а ш е н ь к а. Брал пример с учителя! Я думала — вы здесь где-нибудь встретитесь. Не судьба! (Пауза.) Но ничего, я его обрадую — вы возвращаетесь в Россию! Вы возвращаетесь в самое время. В Петербурге опять студенческие волнения. И крестьяне не успокоились — начались бунты в Тульской губернии. Еще новость — большая стачка в Петербурге, на бумагопрядильной фабрике. Бастовало восемьсот рабочих. Россия не знала таких стачек. Ольга Сократовна давно уже ждет вас со дня на день. Она меня провожала! И Мишу она провожала!

Ч е р н ы ш е в с к и й. У нее все печальные проводы.

Д а ш е н ь к а. Горести и печали уже позади. Впереди у вас радостная встреча!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Вы думаете, меня везут в Россию? Я еду на север. Меня отправляют в новую тюрьму, в Вилюйск.

Д а ш е н ь к а. Какая тюрьма? Ваш срок давно кончился.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Дали новый срок.

Пауза.

Д а ш е н ь к а. Без суда?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Конечно.

Д а ш е н ь к а (горячо). Это же произвол, полнейшее беззаконие!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Михайлов говорил — они сами устанавливают законы, они вправе и нарушать их.

Д а ш е н ь к а. Мы с Мишей радовались, что судьба свела вас с Михайловым.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Мы пробыли с ним год на одном руднике. Это был лучший год, если, конечно, на каторге могут быть лучшие годы. Он все порывался убежать. И меня увезти! (Пауза.) Он умер у меня на руках. (Пауза.) Сколько погибло здесь, в Сибири, честных, смелых и благородных людей! Сколько обречено на бессмысленную работу. Сколько бы вышло из них ученых, литераторов, учителей, инженеров, врачей. Какое преступление перед народом, перед Россией! Вы едете в ссылку, я еду в новую тюрьму. (Пауза. Закуривает.) Но надо обрести спокойствие и посмотреть на настоящее как на историческую эпоху. История делает человека оптимистом, ибо она движет человечество вперед, к высшим формам общества. Настанет время, и Сибирь, эта земля отверженных, зацветет садами и станет богатейшей землей.

Д а ш е н ь к а.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбаясь). Некрасов нашему делу великий помощник, и нехорошо так обращаться с его словами. Я отвечу на ваш пессимизм строками Михайлова:

Даже в неравном бою мы не должны терять бодрости. А уж когда станем посильнее — тогда царизму несдобровать!

Входит С т е п а н и д а с самоваром.

Степанида, знакомьтесь — землячка!

С т е п а н и д а. Самарская?

Ч е р н ы ш е в с к и й. К сожалению, саратовская. Но наша, волжанка.

С т е п а н и д а (Дашеньке). Вы не поете?

Д а ш е н ь к а. Сейчас как-то не до песен.

С т е п а н и д а. Жалко! Скучно без песен.

Ч е р н ы ш е в с к и й (Дашеньке). Спели бы!

Д а ш е н ь к а (запевает).

Начинает подпевать ей и Степанида.

Ч е р н ы ш е в с к и й. И вы эту песню знаете?!

С т е п а н и д а. Много разного народу проезжает — чего не наслушаешься!

Д а ш е н ь к а и С т е п а н и д а (поют).

Входит ж а н д а р м.

Ж а н д а р м. Весело вам! Распелись!

Д а ш е н ь к а и С т е п а н и д а (продолжают петь).

Ж а н д а р м. Молчать! Прекратить безобразие!

Но они спели песню до конца.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Чудесный у вас голос, Дашенька.

Ж а н д а р м. Вы что, знакомы?

Ч е р н ы ш е в с к и й. Еще хуже — друзья!

Ж а н д а р м. Одевайся! Едем!

С т е п а н и д а. Ты что, ошалел — на ночь глядя в дорогу! Садись — я закуску поставлю. (Чернышевскому.) А вам соломы постелю — ложитесь!

Ж а н д а р м. Едем! Ежели бы простой арестант был. Чернышевский!

С т е п а н и д а. Вы — Чернышевский? Тот самый?! А я с вами попросту, словно вы из нашей деревни.

Ж а н д а р м. А ты откуда о нем знаешь?! Я вижу, тут у вас собралась теплая компания! (Кричит.) Кому сказано — одевайся!

С т е п а н и д а. Допился — ум потерял! Ночь на дворе, мороз — деревья трещат. Такого человека на погибель повезешь!

Ж а н д а р м. Какой человек? Где человек? Арестант, а не человек! Каторжник! Все вы нелюди. Я здесь один человек! (Чернышевскому.) Ну, что ты на меня уставился?!

Ч е р н ы ш е в с к и й (надевает тулуп). Родился ты человеком, и мать тебе пела в колыбели, и дружки с тобой в игры играли. И вот до чего довела тебя твоя каторжная судьба — человечье обличье потерял. Жалко мне тебя, братец!

Ж а н д а р м. Какой я тебе братец? Ты себя жалей! (Кричит.) Выходи!

Чернышевский идет к двери, за ним идет Дашенька.

А вы куда?

Д а ш е н ь к а. Проводить.

Ж а н д а р м. Назад!

Жандарм уводит Чернышевского, подталкивая его в спину.

Дашенька подходит к окну, смотрит, Степанида тоже подходит к окну.

Д а ш е н ь к а. Темно, ничего не видно.

С т е п а н и д а. Помашем, он-то увидит.

Они машут в окно. Слышен звон колокольчика.

(Утирая слезы.) Пойти вам блинков испечь! (Уходит.)

1889 год. Самара.

Служебный кабинет. За столом сидит Л и с и ц ы н, щелкает костяшками на счетах. Стук в дверь.

Л и с и ц ы н. Прошу.

Входит У л ь я н о в.

С кем имею честь?

У л ь я н о в. Ульянов.

Л и с и ц ы н (внимательно смотрит на него). Чем могу служить? Как вас по имени-отчеству?

У л ь я н о в. Владимир Ильич.

Л и с и ц ы н. А меня Михаил Никифорович.

У л ь я н о в. Я знаю.

Л и с и ц ы н. Вы — сын Ильи Николаевича?

У л ь я н о в (кивает). Вы его знали?

Л и с и ц ы н. Я получал у него материалы о народных училищах. Чем могу быть полезен?

У л ь я н о в. Мне необходимы статистические данные о крестьянском хозяйстве Самарской губернии.

Л и с и ц ы н. Я полагал, такими скучными вещами интересуемся только мы — люди пожилые. А у молодежи есть более увлекательные занятия! Зачем вам понадобились сведения?

У л ь я н о в. Хочу составить экономический обзор.

Л и с и ц ы н. С какой целью?

У л ь я н о в. Попробую его напечатать.

Л и с и ц ы н. С выводами не пропустит цензура. А цифры без выводов вряд ли заинтересуют читателя.

У л ь я н о в. Серьезный читатель сам сделает выводы.

Л и с и ц ы н (еще раз посмотрел на Ульянова). Разумно! (Пишет записку.) Вам дадут все необходимые сведения.

У л ь я н о в (берет записку). Спасибо. (Собирается уходить.)

Л и с и ц ы н. Больше вам ничем не могу быть полезен?

У л ь я н о в (пожимает плечами). Пока ничем.

Л и с и ц ы н. Конечно, губернский статистик не возбуждает особого любопытства. Однако в прошлом у меня было кое-что интересное. Вам ничего про меня не рассказывали?

У л ь я н о в. Мне говорили, в прошлом вы — революционер.

Л и с и ц ы н. И это вас не заинтересовало?

У л ь я н о в. Но вы ведь отошли от революционной деятельности? У вас, мне сказали, произошла в жизни тяжелая драма — вы похоронили жену.

Л и с и ц ы н. Дашенька умерла за месяц до моего освобождения. Эта рана не затянулась до сей поры! (Пауза.) Человек преодолевает все, даже неутешное горе. Вы человек молодой, а вам уж пришлось пережить даже не драму, а трагедию — казнь брата. Но это не сломало вас! Надеюсь, вы занимаетесь не только экономическими обзорами?!

У л ь я н о в. Готовлюсь сдать экстерном за университетский курс. Еще даю уроки.

Л и с и ц ы н. А поступать в университет уже не собираетесь?!

У л ь я н о в. Меня исключили из Казанского университета. Теперь меня вряд ли куда-нибудь примут.

Л и с и ц ы н. Мы с вами связаны альма-матер. Я тоже учился в Казанском университете. И тоже не закончил — по не зависящим от меня обстоятельствам. (Пауза.) О таком занятии, как переводы Маркса, решили умолчать. Благоразумно!

У л ь я н о в (удивленно). Откуда это вам известно?

Л и с и ц ы н. Кое-что мне известно. Я понимаю вашу осторожность. Будущий революционер не товарищ бывшему революционеру. Бывший революционер вообще плохо звучит. Это все равно что бывший честный человек. Неужели вы думаете, что я решил закончить жизнь спокойной должностью губернского статистика? Плохого вы мнения об ученике Чернышевского!

У л ь я н о в. За вами не замечено ничего предосудительного.

Л и с и ц ы н. Прекрасно, что ничего не замечено. Значит, я не разучился конспирации. Этому тоже учил меня Чернышевский. Ваша осторожность похвальна. Но хватит нам с вами играть в прятки, Владимир Ильич!

У л ь я н о в (улыбаясь). Зовите меня лучше Володя.

Л и с и ц ы н. Нет, для губернской земской управы лучше Владимир Ильич. Не дай бог, обмолвишься при постороннем.

У л ь я н о в. Вы — ученик Чернышевского! Как я вам завидую! (Пауза.) Мне очень хочется, нет, это не то слово, мне необходимо повидаться с Чернышевским. Я решил махнуть в Саратов. Но вряд ли он рискнет принять незнакомого человека. Вы не могли бы дать мне рекомендательное письмо?

Л и с и ц ы н. Письмо-то я напишу охотно. Но встретиться вам с ним не так просто. И за ним следят в оба, и вы под надзором. А на пристанях приезжающих встречают не только родные и друзья.

У л ь я н о в. Я думал об этом. Пристань можно миновать!

Л и с и ц ы н. Каким образом?

У л ь я н о в. Приехать в Саратов не на пароходе, а на лодке!

Л и с и ц ы н. Батенька! От Самары до Саратова четыреста верст.

У л ь я н о в. Четыреста двадцать. У меня есть приятели, приличные гребцы, кругосветку ходили. По течению мы быстро доплывем.

Л и с и ц ы н. Я вижу — у вас все продумано! Конечно, вам надо встретиться! Только нужна величайшая осторожность. Ведь это только считается, что Чернышевский на свободе. Следят за каждым его шагом. Его просто перевели в более просторную тюрьму. Я с ним виделся тайком у родственников Ольги Сократовны — свидание наше продолжалось каких-нибудь полчаса.

У л ь я н о в. Как он себя чувствует?

Л и с и ц ы н. Сохраняет бодрость и юмор. Говорит, что живет словно на необитаемом острове. Робинзон, окруженный невежественными Пятницами.

У л ь я н о в. Двадцать лет заключения не сломили его дух?!

Л и с и ц ы н. Не двадцать лет, а двадцать один год три месяца. В тюрьме каждый день запоминается.

У л ь я н о в (улыбается). Верно. Я просидел в тюрьме один день, но запомнил его крепко.

Л и с и ц ы н. Вам надо списаться с ним и условиться о встрече в нейтральном месте, скажем, у тех же родственников. (Пишет записку.) Вот вам адрес, напишите на имя Ольги Сократовны. Ну, а теперь вам пора идти. Долгая беседа может вызвать подозрения. Рад был познакомиться с вами, очень рад! Домой не приглашаю — у меня бывают только лица благонадежные. А в земскую управу заходите. Это не вызовет подозрений. Поскольку вы интересуетесь статистикой, вам регулярно будут требоваться новые цифровые данные. А у бывшего и будущего революционеров могут оказаться общие интересы и помимо статистики.

У л ь я н о в (весело). А может, мы с вами настоящие революционеры? Или это звучит слишком громко?

Л и с и ц ы н (прикладывает палец к губам). Для земской управы несколько громко! Здесь во весь голос лучше говорить о статистике. Заходите!

1889 год. Саратов.

Ч е р н ы ш е в с к и й пишет, стоя у конторки. Входит О л ь г а С о к р а т о в н а с письмом в руках.

О л ь г а С о к р а т о в н а. Письмо адресовано мне, а оказывается, оно тебе. Извини, что я распечатала, — почерк незнакомый.

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбается). У меня от тебя никогда никаких тайн не было. Можешь мне прочитать — тебе, наверное, интересно. Сохранились еще какие-то личности, интересующиеся моей особой. А у меня глаза отдохнут. (Садится, закуривает.)

О л ь г а С о к р а т о в н а (читает). «Дорогой Николай Гаврилович! Простите, что незнакомый человек обращается к вам столь фамильярно. Мне не хочется употреблять, как принято — «милостивый государь», ибо считаю слово «государь» для вас неподходящим, даже оскорбительным! Ваше имя запрещено упоминать в печати, его не дозволяется произносить публично, но Чернышевский если не на устах, то в умах всей России. Мы недавно праздновали свадьбу моей сестры. Знаете, какой был первый тост, после здоровья молодых?

Прошло четверть века, как вышел ваш роман. Правительство загнало его в подполье, но он продолжает служить евангелием всем, кто не надеется на бога. Мне тут, в Самаре, посчастливилось познакомиться, а теперь уже и подружиться с вашим учеником, Михаилом Никифоровичем Лисицыным. Простите меня за самомнение, Николай Гаврилович, но мы все считаем себя учениками Чернышевского. Вашими сочинениями — этой могучей проповедью — и всей вашей благородной жизнью вы показали нам, что всякий думающий и порядочный человек должен, обязан быть революционером. Я не знаю, что из меня получится, но я постараюсь прожить жизнь с пользой, быть достойным вас, кого я считаю своим учителем. Простите мою бесцеремонность, но мне необходимо повидаться с вами. Если это возможно — не откажите в любезности сообщить через Ольгу Сократовну — как и где мы могли бы встретиться, чтобы это не осложнило вашу жизнь. Буду ждать с нетерпением того дня, когда смогу сказать вам — «здравствуйте, Николай Гаврилович». Владимир Ульянов».

Она передает письмо Чернышевскому.

Ч е р н ы ш е в с к и й (задумчиво). Здравствуй, племя, младое, незнакомое! (Он зажигает спичку и сжигает письмо. Долго смотрит на конверт и тоже сжигает.)

О л ь г а С о к р а т о в н а. Ты не будешь отвечать ему? Так спокойнее — и для него и для тебя.

Ч е р н ы ш е в с к и й. Я не буду отвечать, а ты ответишь — ведь письмо-то адресовано тебе. Только надо обдумать — где и когда мы можем встретиться!

О л ь г а С о к р а т о в н а. Но ты не сохранил адреса!

Ч е р н ы ш е в с к и й. Такие адреса я держу в уме! Зачем осложнять жизнь молодому человеку. Может, его ждет большое будущее?!

О л ь г а С о к р а т о в н а (с горечью). Большое будущее! Тюрьмы, допросы, ссылки. И это на всю жизнь!

Ч е р н ы ш е в с к и й (улыбнувшись). Почему на всю жизнь? Только до революции! (Про себя.) Ульянов Владимир Ильич, — запомнил!