Ставка на стюардессу

Глава 3

Но маму мне увидеть было не суждено, по крайней мере живой.

Я внезапно услышала, как где-то в квартире кричит бабушка. Я выскочила из комнаты принцессы и побежала искать бабушку. Заодно посмотрела квартиру. В ней было три комнаты, включая мою. Насколько я поняла, в одной жила мама (в ней я занималась английским), в другой бабушка, в третьей я. Кухня использовалась как общая столовая.

Бабушка лежала на кровати в своей комнате и сжимала в руке телефон. Рука с телефоном свесилась с дивана. Она же его уронит! У мамы (моей мамы!) был простой кнопочный телефон, но он часто не работал, потому что она забывала положить на счет деньги или денег просто не было. У нас с братом и сестрой телефонов не имелось, даже одного на всех. Городской в нашей квартире давным-давно отключили за неуплату. Из квартиры нас тоже несколько раз пытались выселить, то есть угрожали какой-то «социальной нормой». Но потом тетки, которые приходили нас выселять, посовещались между собой и решили, что «из-за выводка» нашу маму никуда не выселить.

Я взяла телефон из руки бабушки и положила на тумбочку. Я не знала, как управляться с таким телефоном. Я их по телевизору видела, но в руках не держала. Бабушка открыла глаза и посмотрела на меня затуманенным взором. Неужели напилась? Я такой взор у мамы неоднократно видела.

Я спросила у бабушки, где стоит водка. Маме в таком состоянии она обычно помогала. То есть маме водка в любом состоянии помогала.

– Зачем тебе водка? – спросила бабушка.

– Не мне, тебе, – ответила я.

Взгляд у бабушки стал осмысленным, и она как-то странно стала меня осматривать, потом встала, взяла меня за руку, отвела на кухню, там достала початую бутылку водки из холодильника. Правда, я таких бутылок никогда раньше не видела. Мама с гостями пила что попроще.

Бабушка налила себе водки в стакан, выпила, закусила сладкой булочкой. Мама никогда не закусывала сладким, о чем я и сообщила бабушке.

– А чем лучше? – спросила бабушка.

В этом деле у меня были большие познания, и я ими поделилась.

– Приготовь, – сказала бабушка, кивая на холодильник.

Сама бабушка уселась за стол, выпила еще водки, мне сказала, чтобы поела сама. Второго приглашения мне не потребовалось. Как я уже говорила, есть я хотела всегда. Бабушка не ела, только закусывала водку. У нас мама часто так делала.

Через какое-то время в дверь позвонили. Бабушка уже была «хорошенькая». Она, похоже, не привыкла пить.

Бабушка не смогла встать из-за стола и махнула рукой в сторону двери. Я пошла открывать. Я видела, что здесь дверь закрывается на задвижку, и легко с ней справилась. На пороге стояли двое мужчин, один в полицейской форме, другой – в гражданской одежде. Я поздоровалась. Я знала, что приход полиции домой не означает ничего хорошего. Это местный участковый? Пришел проводить работу с бабушкой?

– Взрослые дома есть? – спросил тот, который был в гражданском.

Я ответила, что есть бабушка, но она, наверное, не сможет поговорить с дядями. Дяди не стали уточнять почему, прошли в квартиру, обувь не снимали, но вытерли о половик. Верхнюю одежду повесили на вешалку. Я показала, где искать бабушку.

А бабушку уже развезло. Она не могла внятно отвечать на вопросы.

– Тебя как зовут? – спросил дядька в форме.

Я ответила.

– Ты бабушку часто такой видишь?

– В первый раз, – честно ответила я.

Они переглянулись.

– Ты соседей знаешь? – спросил тот же дядька.

– Здесь нет.

– А где знаешь?

Я назвала свой родной город.

– Ты там раньше жила?

Я кивнула.

– Адрес знаешь?

Я назвала. Мама нас в свое время заставила выучить адрес. Да и мы с братом и сестрой часто уходили далеко от дома, так что знали окрестности в большом радиусе.

Дядьки явно не понимали, о чем я говорю. Один вышел из квартиры и пошел сам звонить к соседям. Вскоре вернулся с женщиной, которую я видела впервые в жизни. Женщина стала меня как-то странно осматривать.

– Ты знаешь эту тетю? – спросил дядька в форме.

Я покачала головой.

– Вроде не похожа девочка… – задумчиво произнесла тетка. – Позовите Ангелину Михайловну из пятнадцатой квартиры.

Ангелина Михайловна уверенно объявила, что я «не та».

Бабушке вызвали «Скорую», приехали врачи и увезли ее.

Дядька в полицейской форме стал меня расспрашивать про мою жизнь, потом приехали две тетки, как я поняла – социальные работники. Они тоже стали меня расспрашивать. Дядька в полицейской форме куда-то звонил, потом пришел к нам на кухню и сообщил:

– Там был пожар. Позавчера. Ночью. Погибли женщина, две девочки примерно одного возраста и младенец. Старшего мальчика не нашли. Их еще не похоронили.

– Но как она оказалась здесь?! – воскликнула тетка из социальной службы, глядя на меня.

Меня еще раз попросили рассказать про приезд тети Люси с девочкой.

– Погибла Галина! – воскликнул дядька в гражданской одежде.

– Фотографии в этой квартире есть? – подала голос Ангелина Михайловна и спросила у меня, видела ли я сегодня маму.

Я ответила, что маму не видела. Видела бабушку, которую увезла «Скорая». Бабушку видела первый раз в жизни. Ангелина Михайловна тем временем нашла две фотографии в рамочках и протянула мне.

Я узнала тетю Люсю.

– Это Галина, – почти хором объявили Ангелина Михайловна и соседка, имени которой я не знала.

Взрослые стали как-то странно переглядываться. Потом дядька в гражданской одежде попросил Ангелину Михайловну и соседку, имени которой я не знала, рассказать, что они знают «про эту семью». Я сама превратилась в одно большое ухо.

Выяснилось, что Галина, которую я знала как тетю Люсю, приезжавшую к нам домой с больной девочкой, родила дочь от женатого мужика, который уехал работать в Америку.

– Он какой-то супергениальный компьютерщик, – сообщила Ангелина Михайловна. – То ли в «Гугл», то ли в «Майкрософт» его взяли. Он присылал деньги на девочку. Он ее признал. Она записана на его фамилию. Недавно она упала с новых качелей у нас во дворе. Их уже убрали. Там что-то не так закрепили. Это вам нужно у нашего управдома уточнять. После падения с качелей я девочку не видела. С ней не гуляли больше. Но это не она.

– Тебя как зовут? – снова посмотрела на меня тетка из социальной службы.

– Даша Салтыкова.

– Та была Доша. Авдотья. Фамилию я не знаю. Но она должна быть здесь прописана.

Взрослые опять стали переглядываться.

– Даша, у тебя есть родственники кроме мамы? – спросила тетка из социальной службы.

Я сказала про то ли двоюродную, то ли троюродную, то ли четвероюродную бабушку из деревни, названия которой я не знала.

– Может, знают соседи из ее родного города? – высказала предположение соседка. – И у ее матери должны были быть хоть какие-то подруги. Коллеги.

Подруг мамы я не знала. Я знала, что у мамы были только любовники, но говорить это вслух всем этим незнакомым взрослым не стала.

– Будем искать, – сказал полицейский.

Меня временно отправили в детский дом.

Кормили в детском доме, конечно, не так, как в тот единственный день, который я пожила жизнью Доши, но вполне приемлемо – после моей жизни с родной мамой, братьями и сестрой. Я быстро нашла подружек, у каждой из которых была своя история. Если у кого-то и имелись родители, то они сидели в тюрьме. Кто-то из детей родился в тюрьме и провел там первые месяцы жизни, отбывая наказание вместе с мамами, потом был передан в детский дом ожидать окончания маминого срока. Но никто не был уверен, что мама за ним приедет.

А я поняла, что мамы у меня больше нет. И сестры нет. И маленького брата. Я же не глухая.

Но старший брат выжил. Я предполагала, что он успел выскочить, а теперь прячется. Значит, мне нужно каким-то образом вернуться в родной город.

Я уже думала, как совершить побег из детского дома, и изучала карту Карелии. Воспитатели поддерживали мой интерес к географии, и мы все занимались английским языком. Вообще занимались с нами много. Мы не были предоставлены сами себе. Я училась с удовольствием. И нам каждый день внушали, что учеба необходима, если хотим выжить и как-то пробиться в жизни.

Потом приехал папа. Или не папа, а тот супергениальный компьютерщик, который живет в Америке.

Мы поехали вместе с ним из детского дома в какую-то лабораторию, красивая тетенька взяла у меня палочкой анализ изо рта, потом мы поехали к папиной маме. И там я снова рассказала все, что помню о своей жизни, перед компьютером. Как я поняла, папа записывал мой рассказ. Его мама только качала головой и подкладывала мне в тарелку вкусные вещи.

– Где я буду жить? – спросила я у папы (или не папы, он сказал, чтобы я называла его дядя Андрей).

– Пока не знаю, – ответил он.

Он еще раз забирал меня из детского дома, сводил в кафе и сказал, что уезжает назад в Америку.

Потом за мной приехала та самая то ли двоюродная, то ли троюродная, то ли четвероюродная бабушка, которая не видела меня никогда в жизни и даже не знала о моем существовании. Но ее нашла полиция, рассказала обо мне, и она согласилась меня взять. Потом я поняла, что ей просто нужна была помощница в дом. И моложе она не становилась. Родственников не было. А тут появлялся человек, который в старости подаст стакан воды.

Жизнь моя в доме бабы Тани оказалась тяжелой. Но кормили меня досыта. С одной стороны, я радовалась, что я у нее одна, с другой – мне не хватало общения с братом и сестрой или подружками из детского дома. Я ходила в школу в соседнюю деревню, баба Таня, как и воспитательницы в детском доме, убеждала меня в необходимости учиться, учиться и учиться. Она сама каждый вечер садилась со мной за наш единственный стол после того, как мы убирали тарелки (никакого письменного стола у меня не было), и училась вместе со мной.

Кроме учебы мы вкалывали на огороде, ходили за грибами и ягодами, я рыбачила (баба Таня очень радовалась, что я умею ловить рыбу), силки у меня ставить не получалось. В свое время я не успела этому научиться. Еще у нас была коза и, конечно, куры. Куры в деревне были у всех.

Раз в год к нам в гости приезжала мама программиста Андрея, привозила деньги и подарки. Благодаря ей (и Андрею) у меня появился ноутбук. До нашей деревни тоже дошел интернет, я, так сказать, вышла в мир, стала общаться с Андреем по скайпу.

В двенадцать лет мне рассказали о том, что со мной произошло в пять лет, и об истории появления на свет девочки Доши, – совместно баба Таня и мама Андрея в один из своих приездов. Они все (включая Андрея) решили, что я уже достаточно большая, чтобы все это понять.

До революции 1917 года

Анна стала крестной матерью Петеньки и по крайней мере раз в месяц приходила в гости с подарками. Она быстро восстановилась после родов, похудела, похорошела, болезненная бледность прошла, и вскоре Анна устроилась гувернанткой в семью вдовца Салтыкова. Аполлинария Антоновна не поняла, какого именно Салтыкова. Их же столько было в истории России! Дворяне, графы, князья… Вроде как этот вдовец был из княжеской линии Салтыковых, которая происходит от фельдмаршала и воспитателя великих князей Александра и Константина Павловичей, Николая Ивановича, которому было пожаловано вначале графское достоинство, а потом княжеское.

В дом, где жили Аполлинария Антоновна с мужем, братом и сыном, приходил шпик. По крайней мере, так выразился Василий Антонович, которого тот начал расспрашивать про Аполлинарию Антоновну, не зная, что она его сестра. Давно ли тут проживает? Чем занимается? С кем общается? Была ли она беременна? «Что вам нужно-то?» – закричал Василий Антонович и пригрозил позвать городового. При упоминании городового «шпик» ретировался.

– Что ты знаешь про эту Анну? – спросил вечером Фрол Петрович после того, как Василий Антонович рассказал про «шпика».

Фактически Аполлинария Антоновна ничего не знала, но предполагала, что дело в ребеночке и не зря Анна за него боялась. То есть, конечно, не в ребеночке, а в деньгах.

Она рассказала Анне про «шпика», когда та приехала в гости.

– Его явно наняла семья Разуваевых. Ишь ты, даже до тебя добрался.

– Тебе угрожает опасность?

– Думаю, уже нет.

А потом как-то, когда они гуляли вместе с Анной и Петенькой в садике неподалеку от дома, Аполлинария Антоновна решилась спросить про Разуваева.

– Я же тебе уже рассказывала: я работала в их доме гувернанткой, – легко ответила Анна. – Разуваев любил красивых женщин, любил покутить, веселый, щедрый, замечательный человек! Я не была первой, но оказалась последней его любовью. Ах, какой был мужчина… Но ты бы видела его жену! Сушеная тараканиха. От такой любой мужчина стал бы ходить налево.

По словам Анны, Разуваев снял для нее небольшую квартирку, она, конечно, ушла из гувернанток и жила там в свое удовольствие. Денег граф не жалел. Но после убийства Разуваева пришлось срочно уносить ноги. Хорошо, что она была давно знакома с доктором Богомазовым. Он и спрятал ее в склепе, где ей пришлось жить на последних месяцах беременности.

Аполлинария Антоновна не стала спрашивать про жену Разуваева и его венчание с Анной. Пусть все это остается на совести Анны. И ей очень не хотелось потерять подругу. Да и какое ей дело-то до отношений Анны с Разуваевым? Конечно, она не первая гувернантка, которая… с которой… Анна, как и сама Аполлинария Антоновна, была бесприданницей. Вынуждена была искать работу с проживанием. И куда она могла деться от приставаний хозяина? А когда он предложил снять ей квартиру…

Согласилась бы сама Аполлинария Антоновна на месте Анны? В смысле жить в квартире, снятой для нее богатым мужчиной, и… Аполлинарии Антоновне такого никогда не предлагали. Красотой она не блистала, не то что Анна. Странно, что Анне не удалось выйти замуж. Хотя теперь такие женихи пошли, что их в первую очередь интересует приданое, а только потом внешность невесты. Можно найти красивую любовницу – из прислуги, актрис, балерин. Если у мужчины есть деньги… А Разуваев‐то был еще и красавцем! На тараканихе женился из-за приданого или потому, что родители договорились.

Не Аполлинарии Антоновне судить Анну. Она ей была просто благодарна за то, что у нее есть Петенька! И теперь Анна никогда не докажет, что родила его она, а не Аполлинария Антоновна. Это ее ребенок. Навсегда ее. А Разуваев уже вообще на том свете.

Потом Анна сделала ей очередное предложение. И исходило оно не только от Анны.

У ее нового нанимателя, вдовца Салтыкова, имелся друг, банкир Синеглазов. И у этого Синеглазова на стороне родился ребенок. Девочка. Он хотел пристроить ее в приличную семью на воспитание. Был готов платить ежемесячное содержание.

– Хватит не только на его ребенка, но и вам всем, – сказала Анна Аполлинарии Антоновне.

– А где мать девочки?! – воскликнула Аполлинария Антоновна.

– Это какая-то балерина. Ей ребенок не нужен. Она дальше танцевать хочет. Сейчас ребенок у кормилицы. Синеглазов его, то есть ее, себе взять не может. Сама понимаешь. Ищет для дочери хорошую семью.

– Но как же я…

– Ты хочешь второго ребенка? Девочку хочешь? Тебе же доктор Богомазов сказал, что больше рожать нельзя. Ты хочешь жить лучше? Ты мне сама говорила, что собираешься снова бегать по чужим домам, уроки давать. Тебе не придется это делать. Будешь обучать Петеньку и дочь Синеглазова. Я могу сама поговорить с твоим мужем и братом. Берут же люди детей на воспитание. И вы возьмете. Что здесь такого? Благородное дело, и вам деньги не лишние будут. Можете все вместе встретиться с Синеглазовым.

Аполлинария Антоновна сама поговорила с мужем и братом – передала им предложение подруги Анны.

– У меня больше не может быть детей… – сказала она и заплакала. – А тут девочка…

Фрол Петрович и Василий Антонович бросились утешать жену и сестру.

– Квартира Гаврюшиных в следующем месяце освобождается, – вдруг сказал Василий Антонович. – Отец семейства переведен на новое место службы. Уезжают они. Мне жильцов искать надо.

Аполлинария Антоновна вопросительно посмотрела на брата. Она не понимала, что он хочет сказать. А Фрол Петрович сразу понял.

– Пусть снимет нам квартиру Гаврюшиных, – произнес он.

И сам поехал встречаться с банкиром Синеглазовым.

Так в семье Пастуховых появилась первая воспитанница.