Стерва на десерт

Несколько дней спустя Среда День рождения

Итак, прошло пять дней, почти неделя. Спокойная, размеренная неделя, такая, будто и не было тех кошмарных дней, когда мы ходили по институту с оглядкой. Теперь жил наш НИИ по-старому сонно. Мне даже показалось, что все, кроме, пожалуй, меня и вспоминать-то об убийствах перестали. Ну укокошили пару уборщиц и одну вахрушку, так ведь поймали, кровопийцу, и сидит он, сердешный, нынче за чугунной решеткой. Так что может «Нихлор» вернуться к своим насущным делам: сплетням, чаепитиям да легкому флирту.

Даже мои товарки угомонились, обмусолив за прошлую неделю все детали происшествия, посмаковав подробности поимки маньяка, приукрасив, конечно, для красного словца и сознания собственной значимости, к понедельнику они уже переметнулись к обсуждению более свежих новостей. А если у них и возникали всплески воспоминаний, то не рождали они ничего, кроме облегчения. Еще пуще был доволен Геркулесов, как же, засадил маньяка, прекратив тем самым кровавую вакханалию (столь изысканно он обозначил ту мочиловку, которую наш маньяк устроил).

Страдали по Васе только двое: Слоник да я. Слоник ясно почему — как никак Бодяго, хоть и вуайерист, но все ж друг, а вот я… Даже и не знаю, почему я не могла смириться, поверить, успокоиться в конце концов. Но что с меня, глупой бабы, взять?

… Квартиру я покинула, как обычно, полвосьмого. Вышла на улицу, вдохнула полную грудь свежего утреннего воздуха и подивилась погоде. Надо же! 31 октября, а на асфальте еще ни следа снега, ни грамма слякоти, даже листья шиповника продолжают сопротивляться порывистому ветру и проискам осени. О небе я ни говорю — оно ясное, как в июле, светлое, еще не подернутое предзимним туманом.

Водрузив на нос солнечные очки, я навострила свои стопы в сторону остановки, не забывая при этом любоваться красотами: живописно разбросанным вокруг урны мусором, перегнутыми качелями, собранными дворниками кучами листвы, оголенными стопами Коляна.

— Сосед, ты бы шел домой, а то, не ровен час, бронхит подхватишь, — предупредила я, оглядываясь на высовывающийся из-под лавки профиль Каляна.

— А-а-а? — профиль превратился в анфас, а на нем приоткрылся и начал посверкивать один глаз.

— Дуй, говорю, домой. Простудишься.

Колян сделал усилие — приподнялся на локте, но это и все, на что его хватило.

— Подбросишь? — поинтересовался он, в изнеможении опускаясь на покрытую инеем кочку.

— Сейчас не могу, на работу опаздываю, — извинилась я. — Но чтобы тебе не было так скучно, вот тебе, — я протянула Коляну конфетку.

— Эту отраву я не употребляю, — скривился он, отмахиваясь от гостинца. — Сахар — это белый яд.

— А водка?

— А водка — пиницея от всех болезней.

— Панацея, Колян, панацея.

— Один фик, — отмахнулся мой всезнающий сосед и почесал одну костлявую ногу об другую. — А еще водка хороший антибеп…деп… депирсант.

— Депрессант, — зачем-то поправила я.

— Ну а я что говорю! Просто отличный диперсант. Сам как жахну, диперсию как рукой…

— Ты где этого набрался?

— На лекции вчера был, — гордо ответил Колян и постарался лечь посолиднее, как и подобает ученому человеку.

— За каким бесом тебя туда понесло?

— Там доктор каждому, кто до конца лекции досидит по сто грамм наливал.

— Понятно, — хмыкнула я. Уж я-то знаю, как Колян любит продавать за водку свое внимание, свой голос (если грядут выборы), свой некачественный труд.

— Че те понятно? Я, можа, девушку туда водил. Свидание у меня было назначено, а водка она так, дело десятое.

— Вот я и говорю — понятно. Я ж тебя, шалуна, знаю, — подмигнула я Коляну, решив потешить его самолюбие, ведь как не крути, а он мужик, а мужик, как известно, до страсти любит, когда его обзывают бабником.

— Я такой, — горделиво изрек он. — У-хх!

Согласно закивав, я сделала несколько шагов задним ходом. Все ж, как не было приятно беседовать, а на работу идти надо. Колян еще что-то бормотал, когда я достигла милого сердцу «Запорожца», это означало, что до заветной арки оставалось совсем чуть-чуть.

— Леленчик, я ж тебе не сказал…

— Про то, что водка излечивает СПИД и рак?

— Че? А! Не. Про это не знаю, доктор про это ниче не говорил. Я вот че… к те мужик тут приходил.

— Какой еще мужик? — прокричала я, уже отойдя на порядочное расстояние от подъезда.

— Не знаю, какой. Обычный. Где ты живешь, спрашивал.

— А ты?

— Сказал. Квартира говорю такая-то, тока, горю, ща не ходи, там нету никого. Леленчик, горю, не пришла, а маманя ейная с бабкой в санаторий укатили на две недели.

— Выложил, значит, всю подноготную…

— Не-е. Не всю, — Вован позевнул, сверкнув клыком. — Он еще что-то хотел спросить, да я отрубился.

— Что ж ты так? Вдруг это мужчина мое мечты!

— Да не… вряд ли! Он знаешь какой? Ну…ну…

Времени на то, чтобы Колян сформулировал и выдал свою мысль, у меня не было — я услышала, как вдали загрохотал трамвай, поэтому я нетерпеливо махнула на него рукой и с криком: «вечером расскажешь» ломанулась к остановке.

Надо сказать, что я успела, правда, успела в последний момент. Стоило мне поставить обе ноги на подножку, как дверь захлопнулась.

Вот и веди после этого неспешные беседы с соседями.

Уже разместившись на узком кресле и придя немного в себя, я заинтересованно подумала, кто же это мог про меня спрашивать. Тем более любопытствовать, где я живу. Уж не Геркулесов ли? А, может, Зорин, решил таким образом вычислить, в какой квартире проживает Сонька, он, вроде бы, знал, что ее «покои» располагаются прямиком над моими.

Нет, все же приятнее думать, что это Геркулесов. Да, гораздо приятнее!

Когда я вошла в институтское фойе, меня ждал сюрприз. Только вы, бога ради, не пугайтесь! На этот раз не было никакого трупа, даже привычного омоновца не было, зато в проходной толпилась улыбчивая компашка моих коллег, с радостной Марусей на переднем фланге.

— Вы чего тут тусуетесь? — растерялась я, причем, даже испугаться не успела, хотя столь непривычно раннее их появление на рабочем месте могло сулить какие угодно беды.

— Тебя ждем, — сообщил Зорин, вынырнув из-за плеча Левы Блохина, умудрившегося как-то затесаться в компанию работников вычислительного центра.

Тут уж я испугалась. И было чему! Мало того, на работу приперлись ни свет ни заря, так еще и по кабинетам растекаться не хотят, променяв утренний чай на ожидание столь недостойной их внимания фигуры, как я.

— Убили что ли кого? — охнула я.

— Нет, — возопил Зорин. — Родили!

— Кто? И кого?

— Твоя мама, тебя!

— Когда? — продолжала тормозить я.

— Сегодня, когда же еще? Лель, ты че, забыла, когда у тебя день рождения? — вытаращилась на меня Маруся.

Тьфу ты! А ведь и впрямь забыла! С этими убийствами и не то забудешь.

— И сколько мне?

— 26, — совсем не по-джентльменски напомнил мне Зорин.

— Так много?

— Если хочешь, то 18, — сжалился надо мной Кузин.

— Да ладно, 26, так 26. Зачем при нашей красоте годы считать!

— Вот именно, — ввернул Блохин и как-то очень нежно на меня посмотрел. Уж не втрескался ли в свою спасительницу наш «трусливый лев»? Не дай бог, конечно — мне такие поклонники даром не нужны.

— И мы тебя поздравляем! — отрапортовала Маринка, просунув голову между локтями двух гигантов: Зорина и Блохина.

— И дарим… — Маруся еще шире растянула свой джулияробертсовсий рот и вытолкнула на передний план Княжну. — Вот!

— В пожизненное пользование или как?

— Чего?

— Неужели в рабство? С правом передачи по наследству? Вот спасибо. Я только не пойму, как потомственная дворянка, а некогда и английская королева, — я кивнула на Ленку, — на это согласилась?

— На что? — не поняла Княжна и устало привалила поднос (который я только что заметила) на вертушку проходной.

Тут-то до меня, наконец, дошло, что они решили мне подарить!

— Ленка, неужели ты испекла для меня свой чудо-торт?

— Ну, — подтвердила Княжна, после чего скинула с подноса полотенчико, дав тем самым мне и остальным возможность увидеть огромный овал торта, а потом и уловить аромат ванили и миндального ликера. — Вчера три часа пекла. А ты чего про наследование какое-то говорила?

— Да я это… Э… Надеялась, что ты мне рецепт дашь, — нашлась я, причем, не сильно погрешив против истины. Дело в том, что торт «Чудо», который свел с ума весь персонал нашего отдела, могла печь только Княжна, а делиться секретом его приготовления не соглашалась даже под пытками.

— Размечталась! — фыркнула Ленка. — Жуй, когда надо я испеку.

— Спасибо.

— А вот от меня, то есть от нас, мужчин. — На этот раз от толпы отделился Кузин и протянул мне пластиковую бутылку, наполненную какой-то оранжевой жидкостью.

— Что это? — ошалев от такой щедрости, поинтересовалась я.

— Спирт, — гордо сообщил Санин, а Манин пояснил. — Настоянный на апельсиновых корках.

— Вот это да! Спасибо, мужики, — растрогалась я.

— А я вот… тоже тебе… подарок, — это Лева Блохин, пунцовый от смущения, выдвинулся в первые ряды и протянул мне литровую банку, закрытую полиэтиленовой крышкой.

— Тоже спирт?

— Что ты! — еще больше покраснел он. — Это духи. Французские.

— В Париже кончились флаконы?

— Они в разлив продаются. На рынке. Мы решили взять побольше, чтобы тебе надолго хватило.

— Да, — высунулся Зорин. — Пусть, думаем, Леля хорошими духами вдоволь попользуется, а то я видел твой флакончик, он во-о-о-т такусенький. — И он продемонстрировал всем ноготь на своем мизинце.

— И название какое-то дурацкое то ли Кензо, то ли Мензо.

— Дешевые, наверное, — встрял Кузин.

— Как пить дать, китайские. А мы вот, то сеть он, — Зорин ткнул друга в бок. — Он тебе настоящие французские купил. «Шанель» называются, слышала, может?

— В разлив? — уточнила я.

— Ага. Из города Парижа в цистерне привезли.

— Ну-ну.

Все присутствующие дамы приглушенно прыснули. Я же залилась громким, псевдо счастливым смехом.

— Спасибо огромное. Теперь могу смело свои копеечные «Кензо» выкинуть на помойку.

Дамы прыснули еще громче.

— А вас всех приглашаю к 10 часам в нашу комнату, праздновать.

Все радостно загалдели и разошлись. А мы, я, подружки, торт и две спиртосодержащие бутыли, отправились в комнату, где в скором времени должен был состояться банкет.

— Давай понюхаем, — предложила Маринка, когда мы водрузили банку на стол.

— Может, не надо?

— Давай, открывай, — скомандовала Маруся, известная своим неравнодушием к пахучим химическим соединениям.

— Сами напросились, потом не жалуйтесь, — предупредила я и сорвала крышку.

Сначала мы ничего не почувствовали, но уже через секунду по комнате разнесся приторно-сладкий запах то ли сирени, то ли фиалки. Сразу вспомнилось детство, международный женский день 8 марта и сосед по парте, подаривший мне на этот праздник флакончик рублевых духов «Цветущий сад», которыми я ни разу не рискнула подушиться из-за боязни, что все окрестные пчелы слетятся на меня, как на этот самый сад.

— Кошмар! — резюмировала Княжна.

— Что, интересно, туда налили?

— Тебе же сказали, что «Шанель», — простодушно подсказала Эмма Петровна.

— Размечтались. В лучшем случае «Цветы России».

— А что? Нормально пахнет, — неуверенно протянула Маруся. Мы все уставились на нее, как на идиотку. — Нормально, говорю, цветочками.

— Тогда забирай, — я милостиво подвинула банку подруге.

— Можно?

— Нельзя! — закричала Княжна, вырвав сосуд из рук Маруси. — Она нас задушит, ты же знаешь, сколько она на себя духов выливает!

— Ладно, не дам.

К большому недовольству Маруси я закрыла банку, убрала ее в стол и под страхом смерти не позволила ей к ней прикасаться. Потом я включила кондиционер, плюхнулась в кресло, задумалась.

— Чем ты нас будешь поить? — поинтересовалась Княжна.

И, правда, чем? Не спиртом же дареным. Больше-то у меня ничего нет.

— А вот хотя бы шанелем этим. Там градусов 60. А тортом закусим.

— Ну, пра-а-а-вда? — заканючила Маруся.

— Вот алкоголики! Чем я их кормить буду, им не интересно, им водки подавай.

— Можно и джина.

— Будет вам водка, — пересчитав в уме содержимое кошелька, добавила, — и джин.

— Ура! — возопила радостная компания.

А я засела за телефон. К моему счастью, я сразу дозвонилась до фирмы «Вуаля!», которая специализировалась по доставке продуктов на дом.

— Девушка, — обратилась я к оператору. — Нам две бутылки джина, нет, пожалуй, одну, его все равно никто пить не будет, и «Швепса». Три водки «Пшеничной»…

— Четыре, — встряла непьющая Марья.

— Четыре.

— А мне портвейна, — пискнула Маринка.

— Бутылку белого массандровского портвейна. Колбасы, сыра, хлеба, горбуши копченой, так, что еще, — я вопросительно посмотрела на подруг.

— Шпротиков.

— Шпротов 3 банки, маринованных огурчиков, лимонов.

— И ананас, — ошалело гаркнула Маруся.

— И ананас, — смиренно заказала я и дала отбой.

— А горячего?

— Чего тебе?

— Жульена.

— Картошки из нашей столовки поешь, — отбрила я Марусю.

— Пустую картошку?

— Тушеную с мясом.

— Ну, тогда ладно.

Я треснула ее по загривку и начала составлять столы.

Через 20 минут столы были составлены в один большой, еще через 20 на нем появились бутылки и закуски, а спустя очередные 20 вокруг него уже сидели мои возбужденные коллеги и сверкали голодными глазами на угощение.

Я из вредности потомила их лишнюю четверть часа (как никак, вытрясли из меня весь аванс, а теперь клацают зубами от нетерпения, не волнуясь о том, что в кошельке у меня осталась только пятерка на проезд и пластиковая карта с заначкой), но к 10 —15 мы все же начали.

Не буду утруждать вас рассказами о застолье, все и без того знают, как гуляют у нас на Руси. Тост за именинницу, потом «между первой и второй перерывчик не большой», дальше стоя за прекрасных дам, потом «чтобы елось и пилось» (будто без тоста им не пьется и не есться), и так до бесконечности, вернее, до конечности, то есть до опорожнения последней бутылки.

… Было почти 12, когда в дверь постучали.

— Хто тама? — спросил у дверной ручки программист Сереженька.

— Это я почтальон Печкин… — захихикал Кузин и уронил в тарелку с картошкой свои очки.

— Это милиционер Геркулесов, — раздалось из-за двери. — Принес известия про вашего … кхм… мальчика.

— Коленька! — радостно запищала Маруся, рванувшись к двери.

Через секунду Геркулесов уже стоял в нашей комнате и робко извинялся.

— Простите, ради бога, я не знал, что у вас застолье.

— Да ладно, не берите в голову, лучше присоединяйтесь к нам, — заискрила Маруся и, вцепившись в его локоть, начала тянуть к столу.

— Нет, я пойду…

— Нет уж, садитесь. — Маруся все настойчивее пихала парня в гущу веселящихся.

— Да не удобно…

— Неудобно на потолке спать — одеяло падает, — ляпнула я. — Так что лучше сядьте, от нее все равно не возможно отделаться.

Геркулесов, еще помявшись для виду, сел. Маруся примостилась рядышком.

— Чего празднуем? — поинтересовался он, подозрительно принюхиваясь к джину, который благодаря заботливым рукам Маруси, оказался вместе со стаканом в его руке.

— У Лели День рождения, — сообщила Маринка.

— У вас? — он оторвался от созерцания янтарной жидкости и удивленно уставился на меня.

— И чего тут странного? — насупилась я. — Даже если вы считаете, что меня нашли в капусте, это еще не говорит о том, что у меня не может быть…

— Нет, вы не правильно поняли… Просто, — он робко улыбнулся, — у меня тоже сегодня День рождения.

— Вот это да! — шумно выдохнул Зорин и полез через стол обниматься.

Все остальные тоже повскакивали с мест, обступили именинника, загалдели. Геркулесов еще больше стушевался: покраснел, опустил очи, залепетал «спасибо, спасибо». Добила его Маруся — с воплем «Дорогой вы наш!» она, растолкав всех, бросилась к нему на грудь, прижалась нарумяненной щекой к его кожаной куртке, а, належавшись, подпрыгнула и запечатлела на пунцовой щеке Геркулесова смачный поцелуй. После такого поздравления именинник впал в ступор, из которого его смог вывести только джин.

— Какая гадость! — прохрипел он, когда неразбавленная тоником жидкость обожгла ему горло. — Как вы это пьете?

— Нормально, — заверил Зорин, хлопнув залпом полстакана. — Мы уже в той стадии, когда градусы не чувствуются, как и горечь, и противный вкус. Приходили бы раньше.

— К-хе, спасибо. Но, боюсь, я бы после такой дозы уже спал вон под тем розаном. — Геркулесов еще немного помолчал, потом встал, одернул куртку, снял с головы на сей раз кожаную бейсболку и, обращаясь ко мне, буркнул. — Поздравляю.

— Спасибо, вас так же.

— И вас. То есть спасибо. В общем, поздравляю и желаю… Желаю счастья! — выпалив это банальное пожелание, он схватил мою руку и затряс, потом опомнился и чмокнул.

Все заулюлюкали. Я глупо хихикнула. Геркулесов, вконец растерявшись, чмокнул еще раз.

Тут уж все дружно заржали, а мы с Геркулесовым присоединились. Этот хохот и разрядил обстановку. По этому последующая беседа велась уже непринужденно.

— Какие новости, Николай Николаич? — стараясь выглядеть серьезно и по возможности трезво, спросил Кузин.

— Вы о чем? А, о Бодяго! — Геркулесов помрачнел. — Собственно об этом я и пришел сказать гражданке Володарской.

— Леле, — поправил его Зорин.

— Нет, пусть будет гражданка, — одернул друга Лева Блохин, а потом для профилактики очередной бестактности еще и в бок ткнул. — Их объединяет общее дело, а не фигли-мигли… — Что подразумевал Лева под этими «фиглями», никто не понял, но больше на панибратстве ни один не настаивал.

— И что вы хотели мне рассказать?

— Что Бодяго уже предъявили обвинение.

— Значит, нож, который вы нашли, и есть орудие убийства! — ахнула я.

Геркулесов укоризненно на меня посмотрел, как бы говоря «Эх ты, а я тебе, трепушке, еще секреты доверял!». Мне сразу стало совестно, но ощутить всю глубину этого стыда мне не дали коллеги, они зашумели, загалдели, обсуждая услышанное, чем очень меня отвлекли от самобичевания.

— Так ты знала, что Коленька нож нашел, и ничего нам не сказала? — возмутилась Маруся, когда первая волна удивления спала.

— Знала. И не сказала! — Я с надеждой посмотрела на Геркулесова, авось это меня реабилитирует. Но его лицо было непроницаемо. Поэтому я снова сникла.

— И что еще ты скрыла от своих лучших друзей? — продолжала бушевать Маруся, но неожиданно была прервана Саниным:

— Он сознался?

— Или отпирается? — добавил Манин.

— Отпирается. Только теперь его признание нам не нужно. Улик достаточно.

— Вы сказали улик? Во множественном числе, я правильно поняла? — встрепенулась я.

— Именно во множественном. Дело в том, что я провел очную ставку. Свел его и вахтершу, что дежурила в тот день, когда было совершено второе убийство. И она вспомнила, что он выходил из проходной около 7.

— А Вася что на это отвечает?

— У него одна песня. «Я плохой» называется, — махнул рукой Геркулесов.

— Так все палец сосет? — поинтересовалась я.

— Сосет, иногда еще и в носу ковыряет. Я даже опасаюсь, что если адвокат потребует провести обследование на вменяемость, врачи признают его того, ш-ши, — и он вновь, свиснув, покрутил у виска.

— А, может, он косит под психа? — встрепенулась Маринка. — Я что-то раньше не замечала, что он такой уж ненормальный.

— Да, точно! — вскочила Княжна. — Он придуривается!

— Логично, — степенно пробасил Кузин, не замечая, что начал крениться на левый бок.

— И мне Вася всегда казался нормальным, — поддакнул Лева. — Таким же, как мы все.

Мы захрюкали, сдерживая смех. Это Лева-то нормальный! Надо же иметь такую манию величия.

— Я не знаю, правы вы или нет, но сели дело дойдет до суда, мы его под орех раздавим, — воинственно рыкнул Геркулесов.

Все посмотрели на Коленьку с уважением, а Маруся еще и придвинулась поближе, дабы удобнее было заглядывать ему в рот. Но их идиллию испортил ненасытный начальник.

— Ещ-щ-ще по одной? — предложил Кузин, уже почти из-под стола.

— Е-щ-ще, — согласился Серега.

— А нету, — потрясла перевернутой бутылкой Эмма Петровна. — Ни капли.

— А спирт? — громыхнул Зорин.

— Этого добра полно, но мы как-то не очень, — залепетала я, внутренне содрогаясь от предчувствия, что нам уже ничего не поможет избежать этой дегустации.

— Да вы че! Это же спи-и-ирт! Настоянный на апельсиновых корках, — Санин даже причмокнул.

— Он вонючий, — скривилась я.

И тут меня предали!

— Да ладно, наливай, — хихикнула Княжна.

— Ваше величество, вам предлагают не «Дом Периньон», а спиртягу, сучок по-нашему.

— А! — беспечно махнула рукой Ленка. — Авось не отравимся. Наливай.

Вот после этих слов Геркулесов от нас и сбежал. Зато все остальные остались и благополучно опорожнили литровку.

Когда последняя капля этого пойла осела в чьем-то луженом желудке, вечеринка закончилась.