Стерва на десерт

Вечер Подарки ко дню рождения

Мужики уже разбрелись домой, а мы все мыли посуду. Как нас угораздило загадить такое количество тарелок и ложек — не ясно. Ко всему прочему, какой-то свин перепачкал стену шпротами, и нам пришлось ее отмывать с мылом.

— Лель, — весело окликнула меня Маринка.

— Чего? — хмуро отозвалась я, вываливая из сахарницы очистки апельсина. Терпеть не могу убираться, а тем более расчищать «авгиевы конюшни»

— Левчик-то в тебя втрескался.

— Похоже на то.

— Рада? — хихикнула она.

— Безумно, — буркнула я и с ужасом уставилась на свои длиннющие ногти, под которые забился жир.

— А чего так безрадостно? — оторвалась от горы грязных ложек Маруся. — Разве плохо, когда тебя любят?

— Конечно, хорошо. Особенно, когда тебя любит вот такой, — я кивнула головой в сторону Джоржа Клуни, томно улыбающегося со стены.

— На всех не наберешься, — встряла Эмма Петровна. — Да и зачем тебе такой? Чтобы баб от него гонять поганой метлой?

— Да! — поддакнула Маруся. — Лева тоже неплохой. Вон какой щедрый. Духи тебе купил, — она мечтательно закрыла глаза, — французские.

— Лучше бы посуду за собой помыл! — в сердцах воскликнула я. — Или помог хотя бы.

— Не мужское это дело, — стряхнув с себя томность, ринулась на Левкину защиту Маруся. Она всегда становилась похожа на разозленного бультерьера, когда мы пытались ославить какого-нибудь, пусть и плохонького, представителя мужского пола.

— А ведра тяжелые таскать? Тоже не мужское? — рявкнула я, приподнимая пластиковое ведро до верху наполненное грязной водой.

— Но он же не знал…

— Не знал он. Не знал… — Забубнила я, выруливая из комнаты.

Так называемые помои (то есть остатки чая, супа, воду из-под грязной посуды) мы обычно выливаем на улицу, потому что вылей мы их в раковину, она тут же засорится, а слесарей мы не дождемся, бог знает сколько времени. По этому, выйдя из комнаты, я потащилась через фойе на задний двор, дабы полить жирной водицей растущую прямехонько около крылечка сосну.

— Еще работаете? — весело окликнул меня ОМОНовец, дежуривший у проходной.

— Ага, — кивнула я, пыхтя от натуги. Я, видите ли, ничего тяжелее сумки носить не привыкла.

— Помочь?

— Не-е-надо, — прокряхтела я в ответ, отказавшись от помощи из чистого бабьего упрямства.

До двери, ведущей на задний двор, я все-таки доковыляла. Распахнула ее ногой, вцепилась в ручку ведра двумя руками и почти вытолкнула его на крылечко. Ф-у!

Вот и сосна — пышная и высокая (не иначе наши ежедневные поливки оказывают на нее такое живительное действие). А вот ведро — тяжелое и грязное, из которого надо вылить под пышную, высокую ель. А вот два несчастных метра, которые надо преодолеть, чтобы вылить тяжелое и грязное ведро под пышную высокую ель.

И как их преодолеть, если руки уже отваливаются? Естественно, надо отдохнуть, набраться сил. А пока я отдыхаю, пусть другие домывают посуду.

Обрадованная этим мудрым решением, я вольготно привалилась спиной к стене и застыла, рассматривая пейзаж.

Погода стояла прекрасная. Не было ни ветра, ни дождя. Так что дышать воздухом можно было без всякой боязни простудиться. Я осмотрела внутренний двор института, с его складами, мощными тополями, асфальтовыми дорожками, грудами строительного мусора, бачками с мазутом. Окинула взглядом само здание, на удивление бестолковое — длинное, извилистое, с множеством коридоров, входов, дверей, пожарных лестниц, с галереей, соединяющей два корпуса, с бомбоубежищем, располагающимся под этой самой галереей. Раньше, видимо, в нашем «Нихлоре» народу трудилось раз в 5 больше, не зря же Советское государство отгрохало эдакую махину, теперь же больше половины окон заклеены газетами, многие двери заперты на висячие замки, самые дальние комнаты второго корпуса и вовсе захламлены и заброшены. Мы, конечно, в столь дикие места не забредаем, туда просто-напросто очень трудно забрести, так как ходы перекрыты, но если постараться…

К чему я все это? А к тому, что здание нашего НИИ с прилегающими к нему обширными владениями — идеальное поле деятельности для маньяка. Я удивляюсь, как это раньше он не завелся, за компанию с тараканами и крысами, которых у нас полно. Вот взять, например, подвал, там столько закутков, что в них сможет спрятаться не то что один несчастный маньяк, а целая рота душегубов. Не лучше и само здание, мало того истыканное комнатенками, так еще и плохо освещенное. Аккурат для маньяка подходящее. Знай себе хватай глупых бабенок да тащи в темный закоулок. И никакая бригада ОМОНа, которую нам прислали, не поможет.

Я отлипла от стены, зябко поежилась. Как ни хороша была погода, а без пальто все ж холодновато. Оторвав ведро от земли, я сделал три шага и выплеснула помои под толстый ствол сосны. После чего развернулась и почти ушла. Почти, потому что на полпути я остановилась, замерла и прислушалась. Мне показалось, что я услышала голоса. Я постояла, ловя каждый звук. Тишина. Видно, померещилось.

— Тебя предупреждали… — Услышала я отдаленный, почти замогильный, шепот.

Я вздрогнула. Мне показалось, что обращаются ко мне. Ведь именно меня, суку, предупреждали… Но тут в разговор вступил кто-то второй, и я облегченно выдохнула.

— Но я не понимаю, почему надо молчать… — ответил второй голос, тоже тихий и далекий, но более робкий.

Тут я поняла, почему мне этот шепот показался замогильным — люди разговаривали у входа в бомбоубежище, над которым был надстроен то ли ангар, то ли тоннель, то ли гараж без двери. А там такая акустика, что любой, даже детский голосок кажется зовом преисподни.

— Потому что…

Почему неизвестный с робким голом должен молчать, я разобрать не смогла. Я даже не поняла, какого пола были говорившие. По голосу среднего. А так, не знаю. Сгорая от любопытства, я сделала несколько крадущихся шагов в сторону бомбоубежища. Ну-ка посмотрю, кто там ссорится.

Не дойдя до цели каких-то трех шагов, я остановилась. Голосов больше слышно не было, зато до меня долетел другой звук, ни на что не похожий. И звучал он примерно так: «К-хы-ы-ы». Я удивленно моргнула. Что это может быть?

Звук повторился. На этот раз был он более протяжным. Да что же… Я подкралась еще ближе. Только собралась заглянуть за стену, как из-за нее выскользнула худая рука.

Я отпрянула. Я видела эту костлявую, в синих прожилках руку! Видела!

Только тут я заметила, что она охотится не за мной. Просто некто отвел свою правую руку назад, как для размаха, и… СОБИРАЕТСЯ ЗАРЕЗАТЬ второго неизвестного, потому что в его тонких бледных пальцах зажат длинный острый нож.

Я хватанула ртом воздух, чтобы закричать. Но не успела. Рука скрылась так же молниеносно, как и показалась. Тут же послышался всхлип. А из-за стены вылетело три капли густой алой крови.

Я зажала рот рукой, задушив рвущийся крик, и рванула к двери, забыв о ведре, оставшимся стоять у крыльца. Я ввалилась в здание, распахнула дверь, взметнулась по немногочисленным ступенькам, ворвалась в фойе, ошалело зашарила глазами по помещению, пытаясь высмотреть ОМОНовца. Но его не было. Не было и привычной вахтерши. Либо они вместе пошли пописать, либо их на пару укокошили.

Взвыв от безысходности, я рванула в коридор. Чуть не переломав ноги, продралась сквозь темноту, распахнула дверь, влетела и заголосила:

— Ба-а-бы, там человека уби-и-и-или!

Товарки недовольно нахмурились, обидевшись на нелестное «бабы». Но, увидев мое красное лицо с ошалевшими глазами, заволновались.

— Чего ты? — испуганно спросила Маруся.

— Там кого-то зарезали… сейчас только… я видела нож… и кровь…

— Кто? Кто зарезал-то?

— Не знаю, не видела. Пошлите, вдруг он еще живой… — Лепетала я, таща то одну, то другую к выходу.

Подружки, так ничего толком и не поняв, все же послушались и двинулись к двери.

Выйдя из темноты коридора, первое, на что они обратили внимание, так это на отсутствие охранников.

— Куда наша стража подевалась? — нахохлившись, спросила Эмма Петровна. — Они нас беречь должны, а самих носит не известно где…

— Их, наверное, тоже убили, — всхлипнула я.

— Да ты что!? Таких молодых? — залепетала она. — Оба ведь не старше 30.

— Вот именно. Молодых. — Поддакнула Маруся и показала глазами на комнату, в которой обычно отдыхала охрана. Дверь ее была закрыта, а из-за нее раздавались характерные охи и ахи.

— Понятно, — Буркнула я. — Вместо того чтобы нас охранять, они там, прости господи тра…

— Занимаются любовью, — порозовев, поправила Эмма Петровна.

— Какая, на фиг, разница?

Я сделала шаг к двери, из-за которой послышалось мужское похрюкиванье, дабы стащить этого поросенка с любовницы и надавать тумаков за разгильдяйство, но потом передумала, пусть себе тра… занимаются любовью, без них разберемся.

Я кивнула подружкам и первой шагнула на лестничную клетку.

На улицу мы высыпали тесной кучкой, перепуганные и растерявшие всю недавнюю решимость. Даже вечно взлохмаченный Марусин чуб безжизненно улегся вдоль черепа.

— Пошли. — Сказала я, клацая зубами, то ли от страха, то ли от холода.

— Пошли. — Согласились они, судорожно вдохнув.

Мы и пошли.

До стены домчались быстро. А заглянуть за нее не можем. Стоим, перемигиваемся, глаза закатываем, мнемся. Продрогли все, но так и не двинулись.

— Давай ты, — предложила мне Маруся.

— Почему я?

— Ты нашла, ты и подбирай.

— Я не нашла… Я просто увидела, как кто-то…

— Болтаешь много, — оборвала меня Маруся. — Действуй.

Я зажмурилась и шагнула за угол.

— Ну чего там? — донесся до меня нетерпеливый голос Маруси.

— Не знаю. Чернота одна.

— А ты глаза открыла?

— Кажется… нет.

— Ну так открой!

Я открыла, готовая тут же зажмуриться, если вид мертвого тела будет сильно меня пугать.

— Ну? — взвыла из-за угла любопытная подружка.

— Нет никого, — упавшим голосом, сообщила я.

— Как нет? — Маруся высунула свою глазастую мородочку из-за стены. — Уполз что ли?

— Не знаю. — Я совсем растерялась. Раз я видела руку с ножом и кровь, значит должен быть тот, в кого нож воткнули и из кого эта кровь вытекла. Даже если неизвестный чревовещатель сделал себе харакири, то труп все равно быть обязан. Но трупа нет. Как нет и следов преступления.

— Ну? Что скажешь? — грозно спросила Маруся, напирая на меня.

— А что сказать? 5 минут назад здесь кого-то укокошили. Точно вам говорю. Я сама лично видела кровь, и слышала, как кто-то кому-то угрожал.

— Так где же труп?

— Не знаю. — Я растерянно мигала. — Может, спрятали?

— А, может, тебе это привиделось? — сменив тон на сочувственный, предположила Маруся.

— Как это?

— А вот так. Спьяну.

— Не-е, — не слишком уверенно ответила я. — Мне спьяну никогда, ничего… Обычно…

— Ну так это обычно… — нашлась Маруся. — А сейчас что твориться. Маньяки рыщут, уборщиц режут. Тебя сукой обзывают. — Она приобняла меня. — Это у тебя нервное.

— Думаешь?

— Уверена.

Все закивали, соглашаясь. Я призадумалась. А, может, и впрямь привиделось? Спьяну и страху. Говорят, такое бывает. Сон наяву. Однако ж, как натурально, как натурально, товарищи… И кровь эта так брызнула, как, ну…

Я нагнулась к самой земле. Присмотрелась. Ничего нет. Я, конечно, допускаю, что за эти минуты она могла впитаться в землю, но это вряд ли. Скорее всего, ничего не было: ни крови, ни ножа, ни всхлипа, ни трупа. И как ни ужасно было то обстоятельство, что я, похоже, схожу с ума, мне стало весело и хорошо. Может, именно по этому и стало…

— Девочки, — подскочила я, мерзко, как и положено сумасшедшей, хихикая. — Дайте выпить!

— Зачем? Ты и так вон… глючишь… — промямлила Княжна.

— Дайте, — закапризничала я. — Хочу другой глюк. Хороший.

— Нету. Выпили все.

— Есть! — обрадовала Маруся. — Я припрятала на завтра. На опохмилку. Но тебе, Леля, как имениннице, так и быть дам.

— Спасибо, — облегченно выдохнула я и, обнимая запасливую подружку, заспешила в здание.

… Возвращалась я домой уже затемно. Шла не спеша, радуясь теплу, легкому отрезвляющему ветру. Я подставляла лицо его порывам, запрокидывала голову к загорающимся звездам, перелетал через лужи, как легкая горная козочка. Одним словом, я была довольна жизнью и изрядно пьяна.

Дворик наш был пуст. Даже Коляна под лавкой не было видно, что меня немного огорчило — так хотелось с ним поболтать, обсудить лечебные функции водки. Я даже заглянула под скамейку и пошарила рукой, вдруг, думаю, сослепу не заметила, но нет, ни каких следов пребывания моего драгоценного соседа не обнаружила, наверняка, он отправился к своей новой даме сердца. Не было видно и Вована, хотя обычно он в это время дремал в беседке. Даже малолетние хулиганы в этот вечер не тусовались рядом с качелями. Двор будто вымер.

Горестно вздохнув, я открыла подъездную дверь и вошла в скудно освещенное помещение. Лифт, как назло, не работал — опять, наверное, алкаши сперли какую-то деталь. Я вздохнула еще горше и побрела пешком.

Добредя до своей двери насилу перевела дух. Вроде и не курю, а дыхалка ни к черту — вон как запыхалась. Постояв немного, дабы унять сердцебиение и головокружение (это уже не от натуги, а от алкогольного дурмана), я достала ключ, сунула его в замочную скважину и…

… не поворачивая, открыла.

Боже! Я забыла запереть дверь?!

Нет. На меня это не похоже. При всей своей безалаберности и оторванности от бренного мира, я очень внимательно отношусь к замкам и газовым конфоркам, потому что не запри я дверь, меня ограбят, а без своих шмоток я не проживу и дня. О газе я не говорю. С моим везением, и на воздух взлететь можно.

Я толкнула дверь. Она без скрипа (вы заметили, во всех детективах двери почему-то открываются неизменно со скрипом) распахнулась. Перед моими глазами предстала картина разгромленной прихожей. Сваленные в кучу пальто и куртки, раскиданные шапки, рассыпавшиеся по всему полу книги, сброшенные с полочки над телефоном.

Я пошарила глазами по помещению, но ожидаемого «Берегись, сука!» не обнаружила. И на том спасибо.

С бухающим сердцем, я сделала шажочек. Еще один. Входить в квартиру я побоялась, решила только посмотреть мельком, что твориться в комнатах, благо двери в них в нашем доме никогда не закрывались. Так. В большой все вверх дном. Особенно пострадал книжный шкаф, из него повыкидывали все, даже газеты. В родительской лучше, там кровать и диван занимают почти все пространство, по этому перетряхивать там особо нечего.

Остается моя комната. Она самая дальняя. В нее отсюда я заглянуть не смогу.

Значит, придется сделать еще шаг.

Р-р-раз! Я зажмурилась, приготовившись провалиться в черноту, если меня двинут тупым предметом по голове. Но ничего не произошло. Я по-прежнему прибывала в полном сознании и, между прочим, в дурном настроении. А в каком еще прикажите прибывать, если вашу квартиру превратили в помойку. Убирайся тут теперь!

Комната моя меня поразила даже больше, чем вся остальная квартира. И не потому, что там было особенно хламно. А потому, что на кресле я обнаружила свою подружку Соньку. Сонька сидела в неудобной позе, свесив руки вдоль тела, опустив голову на грудь, и, кажется, не дышала. Одета она была по-домашнему, то есть в неизменный застиранный халат с дыркой на боку, тапки, шерстяные носки, на ее переносице болтались треснутые очки, а на голове… на голове растеклась и застыла какая-то беловатая кашица… Мозги? Неужели мозги? Которые вытекли из дурной Сонькиной головы после удара тупым предметом по темечку?

— А-а! — заголосила я, отшатываясь от трупа.

— А? — спросил труп, привстав с кресла.

Я брякнулась на пятую точку и в испуге зажмурилась. Когда же, наконец, открыла глаза, то обнаружила Соньку, стоящую передо мной, только не как лист перед травой, а как оживший мертвец перед грешником.

— Сгинь, — пискнула я, отгоняя призрака.

— Чего это ты гостей прогоняешь? — насупилась Сонька. — Я, понимаешь, к ней в гости пришла, поздравить с днем рождения. А она, мало того, стола не накрыла, так еще и «сгинь» говорит.

— А что ты… ну… на кресле… тут… — заблеяла я, приходя в себя.

— Пришла, а у тебя не заперто. Забыла что ли, закрыться-то? Вот тебе бабуля задаст, если узнает, — хихикнула Сонька, вытирая с щеки, стекшие «мозги» — Я и решила тебя здесь подождать, заодно и квартиру покараулить.

— А…это… что? — икнув, спросила я. — На голове?

— А. Это. — Сонька слизнула с пальца кашицу, причмокнула и доложила. — Маска для волос. Из майонеза и хлеба. Классная вещь.

— Ф-у, — облегченно выдохнула я, потом, окинув разгромленную комнату тоскливым взглядом, заявила. — Давай милицию вызывать.

— Давай, — обрадовалась подружка. — А зачем?

— Ты разве не видишь?

— Нет. — Она обвела глазами помещение, после чего пожала плечами. — Ничего необычного.

— Ты не видишь, какой здесь разгром?

— Вижу. Но у тебя в комнате всегда так…

— А в прихожей? А в большой комнате?

— Ну-у. Там, пожалуй, и вправду хламнее, чем обычно.

— И это тебе не показалось странным?

— Нет, — протянула Сонька растеряно. — Я решила, что ты просто так поспешно собиралась на работу. Помаду искала, или туфлю, или, что ты там обычно ищешь… Вот и раскидала вещи… чуть, чуть. Убирать-то за тобой некому, мамули твои в санатории.

— Ко мне в квартиру ворвался какой-то маньяк, а моя подруга даже не замечает этого! — разозлилась я.

— Да ты что! — Сонькины глаза округлились. — Маньяк, ух ты! Это тот, которого Коленька ищет?

— Наверное.

— Значит, ты его сейчас вызывать будешь?

— Кого? Маньяка?

— Коленьку, — капризно топнула ногой Сонька.

— Его, его, родимого. — Я достала записную книжку, нашла там номер Геркулесовского сотового и пошла к телефону.

— Так что ж ты… Да как ты… Ух! — Она сунула мне под нос свой кукольный кулачок, после чего ломанулась к двери.

— Ты куда? — прокричала я ей вслед.

— Мыться. — Донеслось до меня уже из коридора.

Я хмыкнула и набрала номер.