ПРАВДА В ПЕСНЕ, ЧТОБЫ МАТЬ НЕ ЗНАЛА

В голодный час, напомнив о знакомом,

манят меня к себе издалека —

«звезда полей над ветхим отчим домом

и матери печальная рука».

Покрыв седины старым полушалком,

за двери дома тихо выйдет мать,

последний хлеб подаст она гадалкам

и обо мне попросит погадать.

И скажут ей:

— Гнездо родное свято,

храни, голубка, кровлю и еду...

Всегда на волю рвутся голубята,

покамест не нарвутся на беду.

А в мире вольном голод плечи сушит,

костер войны пылает до небес,

на землю птицы падают от стужи

и злых людей

непроходимый лес.

И, опалив в краях далеких перья,

не в силах жар и холод перенесть,

придет твой сын,

как нищий стукнет дверью

и на пороге тихо спросит есть.

Пшеничный корм наполнит кровью жилы,

железной крышей сын покроет дом.

И станет жить — легко, как деды жили,

засыпав к зиме горницу зерном.

И пусть сто туч плывет с огнем и громом —

железной крыши им не поломать...

Горит звезда полей над отчим домом,

от добрых слов

устало дремлет мать.

Я не сомну последний цвет на грядке,

усталых птиц не трону на лугу —

и в белых письмах, ласковых и кратких,

не в первый раз, родимая, солгу.

Я напишу, что жду в делах успеха,

живу пока в достатке и в чести,

что собираюсь к осени приехать,

из города невесту привезти.

Но промолчу о голоде и ранах,

о снежных ветрах, выстудивших грудь,

что далеко у моря-океана

от боли мне спокойно не заснуть.

И не скажу ни слова о метели,

что билась в окна зиму напролет,

что смерть сидела нянькой у постели

и вместо чаю подавала лед.

Что ни добра, ни хлеба мне не надо,

не надо зерен, павших без следа,

и в отчий дом с тесовою оградой,

конечно, не вернусь я никогда.

И с мертвыми лежавший долго рядом,

без солнышка, без ласки, без цветов,

в весенний день,

дыханием и взглядом

почуяв силы, с радостью готов —

в грозовый мир, где голод плечи сушит,

костер войны

пылает до небес,

на землю птицы падают от стужи

и злых людей живой дремучий лес.

Где я забыл о сказках и молитвах,

где выжег детский норов свой и страх,

где ждут меня друзья в пирах и в битвах

и женщины тоскуют в городах.

И боевым предчувствием удачи —

прекрасное, крылатое на взлет,

в руках моих не знавшее отдачи,

любимое оружие зовет.

Огнем каленный — скоро не устану,

мороженный — с дороги не сверну,

но если от друзей живым отстану —

всю жизнь свою и душу прокляну.

И я не знаю, где сложу я руки,

увижу ли когда глаза твои...

Благослови

на радости и муки,

на черный труд и смертные бои.

1947—1949

Загрузка...