Стихи остаются в строю

Город легкой индустрии, и тюльпанов, и роз,

Город песни и грусти, где я плакал и рос.

В том зеленом соседстве, под курчавой горой,

Протекло мое детство невозвратной порой.

Что приснилось тогда мне, что мне снится

теперь…

Ветер хлопает ставней и баюкает дверь.

В доме шорох мышиный, лампы, чахленький

куст,

И над швейной машиной материнская грусть.

Мать следила за ниткой. Строчки шли под

иглой.

А за нашей калиткой мир шумел молодой.

И к нему — молодому — с новой песней в груди

Брат мой вышел из дому, чтоб назад не прийти.

… … … … … … … … … … … … … … … …

Красной конницы поступь, шедшей в ночь

на Ростов,

По мосту отдавалась вдоль соседних мостов.

Зелень к небу тянулась, и бойцы-латыши

Про свободу и юность пели в южной тиши.

Пар стелился от речки вдоль плакучих ракит,

Перезвоны уздечек, переборы копыт…

Где веселые травы, что шумели в бою?

У крутой переправы я сегодня стою.

Мир по-прежнему дорог. Солнце, зелень, вода…

И кудрявый мой город выбегает сюда.

Так шуми же листвою, синий клен, на могиле.

Кровью вражеской, злою волю мы окропили.

Утро входит в багрянце, и цветет наша вера

Бирюзой гидростанций и трубой пионера,

Синим дымом машины, ясной волею класса

И стихами Тычины и Шевченка Тараса.

Так цвети ж, моя песня, звонкий труд и забава,

Как мой город любезный, голубая Полтава!

Вырастай же чудесней, честь отцов сберегая!

Тут кончается песня и приходит другая.

Синеватое,

подернутое дымкой

Утро авиации встает.

Голубой

крылатой невидимкой

Тает в небе

легкий самолет.

Что ему воздушные просторы,

Жар наземный,

духота

и зной,

Реки мутноватые

и горы,

Отливающие белизной…

Там в кабине

человек веселый

Подружился с небом на века.

Зеленью

ему кивают долы,

Мимо

проплывают облака.

Всех ветров течения

бесстрастно

Он пройдет —

рассеивать и гнуть.

На своих плечах

он держит трассу,

Большевистский, выверенный путь.

Все ему так близко

и знакомо,

Как в родном

насиженном дому.

И прожектора

аэродрома,

Словно огоньки

родного дома,

Из тумана тянутся к нему.

Ты рядом. Ты близко у кручи Нагорной,

И дом твой на площади старой соборной.

Давно ли тут ветры военные дули?

Давно ли тут жалобно прядали пули?

…И в долгие звоны у вышек соборных

Не стаи слетались вóронов черных.

Зеленым крылом задевая пролеты,

Тут каркали ночью и днем пулеметы…

…Здесь шли таращанцы дорогою

дальней.

Закрыты ворота. Задвинуты ставни.

Молчат переулки, ворочаясь глуше

Средь пышных сугробов и снежных

подушек.

А в небе, где выгнуты лунные скулы,

Меняются звездные караулы.

Им дорог покой этой ночи унылой,

И строже их стража над братской могилой,

Где старые клены стоят полукругом,

Где спят партизаны, обнявши друг друга,

Как будто умершие могут согреться…

Растут красноцветы из каждого сердца

И вьются под снегом, огнем полыхая.

Так жизнь партизан полыхала лихая,

Клубилась метелью, ветрами дышала…

Но спят партизаны…

Им вечности мало!

Горит огонь Великих Пятилетий.

А Ветер Времени, бунтуя и гремя,

Червонным знаком будущее метит,

И катит волны нашего огня.

То наша кровь поет не умолкая,

Шумя по всем артериям земным.

Мы, даже в крематории сгорая,

Каким-то грозным пламенем горим.

И в громе труб придет наш день вчерашний,

Трудолюбив, спокоен и жесток,

Когда мы строили сторожевые башни

С бойницами на запад и восток.

В легендах лет мы будем незабвенны.

На трупах наших умерших бойцов

Мы воздвигали мраморные стены

Своих высоких, солнечных дворцов.

День ото дня наш путь был неустанней,

От наших ног — дороги горячи.

Наш гордый прах скрепил фундамент зданий,

И кровью набухали кирпичи.

И мир восстал по-новому над сушей,

И над водой, где крепкий парус крут, —

Такой зеленый, радостный, певучий! —

Он льется в наши умершие уши,

И мертвым нам он отдает салют.

В тени знамен, нахохленных, как птицы,

Лежит боец, смежив свои глаза,

В которых, может быть, еще дымится

И чуть заметно движется гроза.

Он спит. И времени текут потоки.

И в напряженной снится тишине,

Что ты, мой друг, читаешь эти строки,

Как лучший дар, как память обо мне.