Страна гор и легенд

ЛЕГЕНДА О НЕБЕСНОМ КАМНЕ

Кабул просыпается рано, и уже часов в пять на улицах появляются первые «Карачи», направляющиеся в сторону рынков и оптовых складов. Эти деревянные ручные повозки на двух резиновых или деревянных колесах все еще остаются одним из видов грузового транспорта. На Карачи перевозят все: от автозапчастей, огромных мешков с хлопком, бараньих и говяжьих туш до живого скота, свежих дынь и арбузов. Ведь Карачи, во-первых, дешевле, а, во-вторых, в толчее улиц нередко мобильнее других средств транспорта. Как-то я наблюдал «караван» карачи примерно из трех десятков повозок, который вез через весь Кабул экипировку целой киносъемочной группы.

Обычно повозку тянут один-два человека. В основном это хазарейцы, приехавшие в Кабул на заработки, их называют «карачивала». За пять-шесть лет нелегкого труда они наскребают на клочок земли и возвращаются в обжитые места, в свой Хазараджат, что в центральной части страны. Многие карачивала отличаются недюжинной силой и выносливостью. Лет двадцать назад, рассказывал мне один шофер такси, по всему Кабулу шла слава о карачивала, который мог тянуть повозку с целым харваром (565 кг) груза. Сейчас уже никто и не помнит его настоящего имени, а только закрепившееся за ним прозвище Харвари.

Вслед за Карачи появляются такси и первые автобусы, маршруты которых связывают все основные районы города и его окрестности. Грузовые же автомобили выглядят совершенно необычно и подчас кажутся двух-лажными. Каждый владелец «наращивает» борта и перестраивает кабины, укорачивая их и надстраивая деревянные площадки для груза. Кузов и кабина, как уже упоминалось, ярко разрисовываются зверями, птицами, цветами, небесными светилами, расписываются отрывками из Корана, а ветровые стекла и края сидений кабины украшаются разноцветной тесьмой, бумажными цветами и талисманами. Из такой кабины видна только узкая полоска дороги.

Улицы оглашаются резкими, пронзительными криками подручных шоферов — «келинаров». Келинар есть у каждого водителя. Громкоголосые и расторопные, они зазывают пассажиров на очередной рейс. Во время движения транспорта они виртуозно висят на ступенях автобусов или на высоких задних бортах грузовиков, с бешеной скоростью мчащихся по крутым горным дорогам. Слово «келинар» — искажение английского глагола «to clean» («чистить»). Таких заимствований в пушту и дари[1] немало. С начала 70-х годов все большую популярность приобретают и авторикши, сконструированные на базе мотороллеров.

Среди калейдоскопа автобусов, авторикш и грузовиков выделяются такси, которые можно сразу узнать по черно-белой окраске кузова. Сегодня в Кабуле уже несколько тысяч такси, что по масштабам автопарка Афганистана, насчитывавшего в 1975 г. 35 тыс. транспортных единиц, немало. И трудно представить, что каких-нибудь 20 лет назад современных такси в городе не было вообще. Первыми такси стали несколько наших «Побед», в 1956 г. вместе с партией автобусов переданных Моссоветом в дар кабульскому муниципалитету. И сегодня среди пестроты автомобилей разных марок в Кабуле нет-нет да и встретишь старенькую «Победу», а «Волги» пользуются у водителей такси особой популярностью. «Крепкая, надежная машина», — говорят о ней в Афганистане.

С раннего утра начинается и жизнь базаров. Уберите их из городского пейзажа — и Кабул потеряет добрую половину своеобразия и колорита. Отделить Кабул от базаров невозможно — они здесь повсюду. Это ровные ряды традиционных духанов, лавок и оптовых складов, портняжные, меховые и обувные мастерские старого города; это современные универмаги и специализированные магазины в его новой части; это и бесконечные лотки уличных торговцев овощами, фруктами, сигаретами, лезвиями, кока-колой, жевательной резинкой и открытками.

Торгуют везде — на широких улицах и в узких проулках, на площадях и во дворах, на мостах и в парках. На всегда многолюдной Джадайи-Майванд каждое утро деловито раскладывают нехитрый инструмент уличные цирюльники и сапожники, а под навесами больших мануфактурных лавок примостились продавцы целебных трав и снадобий. У глухих, покрытых голубыми изразцами стен соборной мечети Поли Хишти разложили то пир продавцы каракулевых шапок, четок и талисманов. У набережной за 2 афгани[2] прохожим предлагают сделать несколько затяжек из глиняных «чилимов», а на каменных парапетах — настоящая выставка ковров и паласов. Восседая на своем товаре в ожидании покупателей, неторопливо беседуют хозяева с продавцами кока-колы и шербета.

Приготовление сладкого шербета особенно распространено в летнее время, и он небезуспешно конкурирует с кока-колой, выпускаемой местной компанией. Шербет принято подавать холодным, с кусочками льда или снега. Раньше в городах (сейчас эта традиция осталась преимущественно в сельской местности) специально запасали снег на лето. Для этого у предгорьев строили большие «яхданы» — ледники, состоявшие из нескольких подземных камер, куда собирали снег, накрывая его плотным слоем соломы. «Живой» снег сохранялся все лето и использовался как для охлаждения шербета, так и для приготовления домашнего мороженого. Остатки таких ледников в Кабуле и сегодня можно видеть у подножия Шир-Дарваза.

На все голоса зазывают продавцы круглых и овальных лепешек, пшеничного и маисового хлеба и традиционных сладостей — печений и халвы. Вот крупные буро-кирпичные караваи морковной халвы — одной из самых ароматных и вкусных. Ее приготовляют из протертой моркови с сахаром и грецкими орехами. А вот халва, по внешнему виду напоминающая пышные оладьи. Ее состав — те же сахар и грецкие орехи. Продавцы утверждают, что она стимулирует работу головного мозга. Может быть, поэтому ее и назвали мозговой халвой.

Лотки и лавки сапожников, галантерейщиков, мануфактурные и жестяные ряды тянутся до огромных, примыкающих к Джадайи-Майванд и мечети Поли Хишти кварталов старого оптового базара. Это и есть Миндани — самый крупный кабульский рынок, без которого город так же немыслим, как Агра без Тадж-Махала. Хотя за Миндави закрепилось название оптового базара, кабульцы покупают здесь все и в розницу: зубочистки, шнурки, губную помаду и обувь, сухофрукты, свежий виноград и персики, легкую парчу, тонкую шерсть и готовую одежду. Индийские пряности соседствуют со скобяными товарами, столовое стекло — с рулонами бечевки и сырой кожи. Целые ряды занимают жестянщики, достигшие в своем ремесле виртуозного мастерства. Чтобы показать товар лицом, они выставляют жестяную посуду и на чудом свободном от толчеи базара «пятачке», и на любой стене, и в каждом углу лавки. Здесь кувшины с узкими загнутыми горлышками, подносы, бачки для воды, чайники и самовары. Но уровень мастерства жестянщика определяет его умение сделать бухари. Мода не обошла и эту традиционную продукцию афганских ремесленников: на смену круглым пришли печки в виде шаров и кубов, украшенных орнаментом. Профессия жестянщика, как и многие другие, передается по наследству, и настоящий мастер может вырасти только из подмастерья — «шагирда», которого обязательно встретишь в любой лавке. Покупая бухари, принято добавлять «шагирдани» — несколько монет для подмастерья.

На Миндави встретишь любого кабульца: и того, одетого по-европейски, кто приезжает на своем автомобиле последней марки, и того, кто пришел сюда пешком, в стоптанных сандалиях — «чаплях» — на босу ногу, в традиционных шароварах, рубашке навыпуск, поношенном жилете и пиджаке с чужого плеча. Миндави, как, впрочем, и весь Кабул, не подвержен капризам моды: каждый носит то, что у него есть, и одежда горожан представляет собой пестрое сочетание разных стилей. Здесь встретишь экстрамодного юношу в расклешенных брюках и вместе с тем в традиционной афганской каракулевой шапке. Наряду со шляпами носят тюбетейки и белоснежные дастары, мини-, миди- и макси-юбки с вышитыми разноцветным бисером блузами — элементом одежды кочевых племен. Чаще, чем в других районах города, на Миндави можно увидеть и чадру— старенькую, залатанную, из-под которой торчат простые галоши на босу ногу, и красивую, новую, которая под стать модным туфлям на «платформе». Из-за густой сетки на лице смотрят на прохожих настороженные и пытливые глаза. А вокруг — разноголосый шум и говор базара.

Языки пушту и дари отличаются богатством арсенала приветствий и обращений. Вежливость и любезность — неотъемлемая черта каждого афганца, к какому бы слою общества он ни принадлежал. Встречаясь на улице, знакомые долго приветствуют друг друга, расспрашивая о здоровье, делах, житье-бытье. Нередко наблюдаешь такую сцену: на самой середине проезжей части стоят два приятеля и, не обращая внимания ни на движущийся транспорт, ни на пешеходов, мирно беседуют, что порой доставляет немало хлопот водителям.

Эта особенность характерна и для эпистолярного стили: в письме о себе пишут в третьем лице, а обращение к адресату ставится только во множественном числе. Таков же стиль уличной рекламы и объявлений. Например, возле управления регулирования уличного движения прохожий прочтет такую надпись: «Когда во двор входит взятка, то справедливость вылетает в окно!» Лаконично и мудро! В духанах на Миндави рядом с отрывками из Корана, такими, как традиционное «Нет бога кроме Аллаха», висит в разных вариациях прозаически-лирическая казуистика типа «Просим прощения, но сегодня — за наличные, а в долг — завтра».

К Миндави примыкают остатки старого крытого базара Чарчата (Четыре арки). Это вереница узких улочек и переулков с глинобитными постройками. Здесь когда-то был целый квартал лавок ювелиров-заргяров. Сейчас они в основном располагаются неподалеку, вдоль набережной Кабула.

Ювелирное дело — здесь традиционное ремесло. Однако, по признанию самих кабульских «заргяров» — они всегда были гораздо лучшими мастерами по серебру, чем по золоту. Одна из причин заключается в том, что серебро здесь издавна имело большее хождение, чем золото, а серебряные кольца считались талисманом.

Золотые копи были и труднодоступны, и не отличались богатством. Наиболее распространенной оставалась промывка золотого песка на берегах Амударьи, и древний способ, передававшийся из поколения в поколение, был простым, но трудоемким. На берегу устраивали покатую насыпь и покрывали ее овчинами шерстью вверх. Над овчинами ставили проволочную сеть и на нее лопатами насыпали песок, затем поливали его водой. Крупный песок оставался на сети, а мелкий с частицами золота осаждался на овчине. Но и сегодня афганского золота почти не встретишь в ювелирной лавке, и украшения делаются, как правило, либо из переплавляемых монет, либо из старых изделий. У каждого ювелира множество золотых «пехлеви», ливанского золота, а иногда встретишь и старые русские пяти- и десятирублевые монеты.

Что же касается серебряных украшений, то их сейчас во множестве можно встретить в знаменитых «антикфоруши» — антикварных лавках Кабула. На Миндави их нет: рассчитанные на иностранцев, они располагаются в новой части города. Чего только не увидишь в антикфоруши: старые часы и ковры, самовары и монеты, холодное и огнестрельное оружие, которое уже давно не стреляет, зато привлекает отделкой казенной части и приклада, посуду и светильники, национальную одежду и украшения кочевников! Одни лавки специализируются на оружии, коврах и предметах домашнего обихода, другие — на одежде и украшениях.

— Эти предметы, — рассказал мне как-то владелец одной из антикфоруши, — как правило, не имеют исторической ценности. Мы строго следим за вывозом из страны антиквариата, и для того чтобы вывезти антикварную вещь, необходимо получить сертификат Управления археологии и охраны исторических памятников.

Старое оружие лавочники скупают у кочевников, которые охотно продают его за наличные, а резную мебель ни низких ножках и небольшие деревянные статуэтки богов предлагают тем, кто хочет оставить на память образцы быта жителей Нуристана. Многое, правда, делается и по заказу, но по старым образцам.

Однако самые любопытные лавки — те, где продают национальные одежду и украшения: длинные вышитые рубахи, обувь, металлические с тонкой резьбой, крупными агатами, лазуритом и бирюзой пояса, серебряные и латунные серьги, броши, массивные ожерелья и многорядные браслеты.

Хозяин одной из таких лавок, продемонстрировав все украшения, вдруг стал быстро снимать их со стены, обитой тонкой красной материей. Разбросав изделия по полу, он резким движением сорвал со стены обивку, за которой оказалась дверь, куда он мне предложил войти. Когда был включен свет, я увидел, что стены небольшой комнаты были от пола до потолка увешаны серебряными и латунными украшениями. Мне они показались такими же, как и те, что выставлены в лавке, но разница в цене была огромная.

— Здесь собраны только действительно старинные образцы ювелирного искусства кочевников, — пояснил хозяин. — Сейчас, когда среди иностранцев резко возросла мода на простые, грубые по обработке украшения кочевников, появилось множество подделок, которые с первого взгляда просто не отличишь от настоящих.

Действительно, летом, когда в Афганистан приезжает особенно много туристов, антикварные лавки Кабула не знают покоя, и местом торговли становятся даже тротуары и парки. Тогда же здесь появляются и множество хиппи. Толпясь на кабульских базарах, они все что-то деловито выспрашивают и ищут. Но, увы, не древняя история, не археологические памятники и не этнография страны интересует их, хотя хиппи и щеголяют в амулетах и длинных платьях «под кочевников». Не встретишь их ни в Кабульском музее, ни на ферме, ни на промышленном предприятии — они безразличны ко всему. Привела же их сюда главным образом страсть к наркотикам. Но им все же далеко до «деловых» людей. Стремясь использовать афганские пограничные пункты для транзита запретного товара из Китая и Юго-Восточной Азии, эти последние прибегают к самым изощренным методам и ухищрениям, по сравнению с которыми двойное дно чемоданов «хиппи», опечатанные коробки из-под кинолент с припиской «не проявлено», канистры из-под бензина — детские забавы.

…Фасадом на набережную обращены десятки небольших ювелирных лавок. Они же — и мастерские, в глубине которых на небольших наковальнях набором легких молоточков придают изделиям форму заргяры, игрушечными мехами раздувая пламя в игрушечных горнах. Вся продукция: массивные золотые и серебряные браслеты, кулоны, броши и кольца с рубинами, топазами, агатами и александритами, на виду — на степах, за стеклами витрин и полок, выставленных прямо на улице.

Но особенно много изделий из небесно-синего камня: от запонок и табакерок до небольших скульптурных фигурок и просто тонко отшлифованных пластинок. Это знаменитый афганский лазурит — «ладжвард». В изделиях он эффектно оттеняет блеск золота, матовость серебра и естественную гамму цветов популярного в Афганистане отделочного камня — арагонита. Хотя лазурит считается полудрагоценным камнем, но ценится на вес золота — грамм за грамм. И это не случайно. Еще древние восхищались красотой и удивительной «теплотой» его красок. Более 700 лет назад Марко Поло, описывая свое путешествие в Китай и сообщая, в частности, об огромных залежах серебра, меди и свинца в северо-восточных районах Афганистана, упоминал о драгоценных камнях. Среди них итальянец особо выделял лазурит как лучший в мире по качеству. Таковым камень остается здесь и по сей день.

История лазурита, насчитывающая более 7 тыс. лет, и добыча ляпис-лазури, или лазуревого камня, многие столетия была окутана таинственными легендами и мрачной славой. Лазурит очень красив в ярких сверкающих лучах солнца, когда в нем отражается бездонная синева неба. В сумерках же он как бы мрачнеет, становится тусклым, почти черным. Поэтому особую популярность этот камень издавна приобрел именно в Южной Азии, столь богатой солнцем и сочными красками.

Китайские мандарины, считавшие свою власть небесной, сделали лазурит эмблемой и приказывали нашивать его бусинки на свои замысловатые головные уборы. Неповторимая красота камня настолько покорила китайцев, что они искусственно окрашивали в синий цвет свой любимый агальматолит. В древней Персии, Индии, Ассирии и Вавилонии, обжигая небесный камень на кострах, растерев его в порошок и добавив немного смолы и масла, получали ценнейшую природную краску— ультрамарин. Благодаря необычной устойчивости ультрамарина до наших дней сохранились не только многие образцы украшений далеких времен, но и знаменитые полотна европейских мастеров раннего средневековья.

Как мягкий камень лазурит во все времена широко использовался в камнерезанье. Он получил немалое распространение в древнем Египте как священный камень, где из него делали амулеты и фигурки. В средневековой Италии он шел на изготовление ваз, чаш, кубков, элементов мебели и зеркальных рам, а великий Бенвенуто Челлини в своих трактатах посвятил лазуриту немало строк.

Однако этот камень все же нечасто доходил до Европы и еще в конце XVIII в. ценился как чрезвычайная редкость. В Россию, куда до открытия в середине XIX в. залежей лазурита в Сибири и в 40-х годах нашего столетия на Памире, он долгое время доходил окольными путями через Китай и обменивался на серебро — фунт за фунт. Именно русские умельцы-камнерезы достигли непревзойденных вершин в тонкости и изяществе обработки лазурита. Многие экспонаты, собранные в Эрмитаже, — яркие тому свидетели. Темным бадахшанским лазуритом отделаны и внутренние колонны Исаакиевского собора.

Долгое время не была точно известна родина лазурита, откуда небольшими партиями и с таким трудом он доставлялся по долгим и небезопасным караванным дорогам. Иногда его родиной считали Иран, иногда Китай, а то Армению и Бухару. Однако впервые синий камень был обнаружен в Бадахшане — труднодоступном районе Памира, на крайнем северо-востоке Афганистана. Отсюда по узким горным тропам и переходам его отправляли на восток, юг и запад, и до открытия залежей русского лазуревого камня в Сибири и светло-голубого лазурита в Южной Америке, найденного в конце прошлого века, бадахшанское месторождение оставалось единственным в мире. Однако и сегодня качество афганского лазурита — ладжварда — остается непревзойденным.

Попасть в Бадахшан можно лишь летом. Добираться по горным кручам приходится на лошадях или яках, рискуя попасть под обвалы и оказаться навеки запертым в горном ущелье. Эти места, редко населенные киргизами-скотоводами, влекут любителей природы своей девственной красотой, охотников — соблазном попытать счастья в погоне за горным козлом «маркополо», лингвистов и этнографов — остающимся исключительно традиционным образом жизни местного населения, геологов — почти не изученной структурой горных пород.

Маня смельчаков таинственностью, копи ладжварда долгое время оставались окутанными тайной, которую не могли раскрыть сбивчивые и отрывочные рассказы очевидцев. Афганские эмиры, никого не допуская к его месторождениям, сделали их своей регалией. Лазурит добывался небольшими партиями, чтобы не снижать цены. Его запасы в Бадахшане точно не определены. Более того, долгое время было практически невозможно даже составить их примерное описание. Редкие смельчаки отваживались в поисках своего «лазурного счастья» отправиться в Бадахшан, но чаще всего гибли в пути, а те, кому удавалось добраться до места и вернуться с добытым камнем, тайно сбывали его перекупщикам.

Доступ к месторождениям, лежащим высоко в горах в породах известняка, всегда был чрезвычайно труден, а выработки настолько завалены обломками горной породы, что добираться до них порой приходилось только ползком. Однако и на этом трудности не кончались: добыча лазурита была сопряжена со значительным риском. Обычно у намеченного для выработки места разжигали костер, раскалившийся камень обливали холодной водой, он трескался, после чего его раскалывали на куски и вытаскивали наружу.

Сегодня в Бадахшане эксплуатируется пять расположенных в его южной части месторождений лазурита, самое крупное из которых находится на высоте почти 4 тыс. м. Министерством горных дел и промышленности Афганистана созданы государственные мастерские по обработке этого ценного самоцвета, и, побывав на небольшой выставке-музее, надолго запоминаешь экспозицию разнообразнейших изделий афганских камнерезов.