Страна гор и легенд

ВЕЛИЧИЕ ГАЗНИ

Небольшая площадь на окраине Кабула. Теснят друг друга беспорядочные цепи духанов, чайных, хлебопекарен. На фасадах двух- и трехэтажных домов — множество всевозможных вывесок: от изречений из Kopана до пожеланий счастливого пути. Последние особенно, месту: здесь берет начало крупнейшая автомагистраль, которая полукольцом на протяжении более тысячи километров огибает южные и западные районы Афганистана и связывает их с центром страны. Поэтому жизнь на площади кипит до глубокой ночи, и, если в поздний час кабульцу вздумается перекусить, он смело отправляется на Куте-санги.

В Газни мы выезжаем ранним октябрьским утром, когда Кабул только начинает пробуждаться под звенящие в прозрачном чистом воздухе окрики карачи. А на Куте-санги жизнь давно кипит. У бензоколонок выстроились длинные очереди двухэтажных грузовиков. Слышится протяжное разноголосое «Га-а-а-зни-и, Га-а-а-зни-и!». Это келинары набирают пассажиров на рейсовые автобусы, пока в чайных у окутанных чадящим дымом мангалов водители неторопливо заканчивают завтрак — крутую баранью шурпу, кебаб и плов. Тут же — озабоченные дальней дорогой купцы и крестьяне со своим скарбом.

С трудом протиснувшись через беспорядочную, разноликую, многоголосую толпу, выбираемся на шоссе. Глинобитные предместья чередуются с вкраплениями стрельчатых тополиных рощ, садов, пасек и миниатюрных полей. Кое-где на дороге уже видны груды больших и малых «куза» — глиняных кувшинов, в которых даже в самый жаркий зной вода остается прозрачно-холодной. В окрестных деревнях изготовление куза издавна получило широкое распространение, а близлежащие дороги стали их первым рынком.

Октябрь еще не осень для Кабула и его окрестностей. Сюда она подкрадывается незаметно, исподволь давая о себе знать лишь прохладой утреннего воздуха, долго не рассеивающимся туманом у подошв гор, чуть блеклой лазурью неба, да потухшей зеленью садов и пустотой полей. Урожай давно собран, и по краям полей выстроились аккуратно обмазанные сверху глиной скирды сена и соломы. Они очень похожи на те, что у нас в Центральной России, но повыше и поуже. И издали напоминают минареты мечетей.

Глядя на опустевшие поля, вспоминаю случай, когда проезжая по этим местам в разгар сбора урожая, я был участником любопытной церемонии. На обочину дороги кубарем выкатился мальчонка лет десяти. Шофер резко нажал на педаль, сердито заскрипели тормоза и машина встала: проехать мимо этих блестевших задорной радостью глаз было просто невозможно. Держа в руке несколько перетянутых красной ленточкой колосков пшеницы, мальчуган подбежал к машине и протянул пучок. «Не вздумайте отказаться! — предупредил тогда шофер. — Это наш старый обычай: даря колоски, нас поздравляют с хорошим урожаем, и вы должны отблагодарить щедрого крестьянина».

Тот факт, что с этим обычаем мне довелось познакомиться именно по дороге в Газни, пожалуй, не случаен: здесь наиболее широкая часть долины Кабула, пахотный слой которой упорный труд многих поколений землепашцев создавал на голом галечнике. Поэтому каждый клочок земли обрабатывают здесь с особой тщательностью. Чтобы снять урожай пшеницы, ячменя, кукурузы, бобовых, винограда и дынь, нужно приложить ох как много сил. Даже в одной из бесчисленных легенд о возникновении Кабула, которая повествует о том, что ангелы принесли с неба комок земли и из него-де вырос Кабул, отображен титанический труд, веками вкладывавшийся в каждую пядь земли. Так что радость хорошему урожаю в этих местах совсем не символична, что отразилось и в концовке легенды. Когда ангелы увидели цветущую долину, они воскликнули: «Здесь лучше, чем на небесах!»

Чем дальше на юг, тем реже селения. Все чаще попадаются стоянки кочевых караванов. Пятнами иссиня-черных шатров они вносят оживление в однообразие ландшафта. Потом становится меньше и их, и дорога, идя на подъем, упорно протискивается через узкое ущелье. Часа через два — очередной поворот, и на широкой холмистой долине, вольготно раскинувшейся почти до горизонта, видим небольшой городок — цель путешествия.

Когда буддизм получил распространение в этом районе Афганистана, не обошел он и долину мелководной Газни. Вплоть до конца VII в. Газни оставался значительным его центром. Остатки огромного храма, расположенного на высоком холме, который видишь при самом въезде в долину, — немой тому свидетель. Сегодня это место известно как Тапе-сардар — «Княжеский холм». Оно названо так потому, что когда-то, посещая Газни, один из афганских эмиров, Хабибулла (1901–1919)), разбивал здесь свой бивак.

Раскопки ступы — главной части храма — начались в 60-х годах, а в 1967 г. группа итальянских археологов по отдельным фрагментам установила, что основа храма — сидящий Будда — находилась в нише, а весь комплекс как бы охраняли еще четыре золоченые стаи Будд высотой до 15 м каждая.

В середине IX в. буддийский Газни был сровнен с землей, затем снова восстановлен. Во второй половине X в. феодальное государство Саманидов клонилось к упадку. Воспользовавшись междоусобицей и ослаблением династии, командующий тюркской гвардией последнего Саманида в Хорасане захватил власть в восточных районах обширного государства. Так было положено начало династии Газневидов со столицей в Газни. Расцвета же Газнийский султанат достиг в XI в. при Махмуде, когда в результате постоянных войн границы государства были в значительной степени расширены.

В редкие дни передышек от баталий Махмуд любил проводить время в пирах и неге в своей летней резиденции в Газни. Для украшения города султан вывозил из захваченных районов лучших ремесленников, архитекторов, каменотесов, садовников. Отдавая восторженную дань искусству, как всегда, остававшихся в неизвестности мастеров, современники причисляли Газни к крупнейшим и красивейшим городам мира. По всему Востоку шла слава о его белоснежных дворцах, парках, всегда оживленных богатых базарах. Дворцы украшались драгоценными камнями, лазуритом и даже картинами с изображением любимого развлечения султана — охоты на газелей, а на зубцах дворцовых башен и стен красовались рога диких серн, оленей и ланей. Средневековые летописцы восхищались и ансамблей мечети Арус аль-Фалак, построенной в 1080 г., считая ее шедевром архитектуры. На территории мечети располагалось медресе с огромной библиотекой, где хранились труды знаменитых ученых того времени. Вокруг был разбит сад с диковинными, вывезенными из Индии растениями. Садами славился и весь город. Pacположенный на холмах, Газни давал широкий простор фантазии и искусству садовников, разбивавших сады большими террасами с многочисленными тенистыми аллеями и бассейнами, где плавали рыбы, в жабры которых для красоты вставляли золотые и серебряные серьги.

Считавший себя меценатом и сам пописывавший стихи венценосный честолюбец для прославления своих деяний собрал при дворе более 400 поэтов и летописцев. Особое место среди них занимал одописец Унсури, который, по преданию, первым из поэтов удостоился пнула «малек аш-шоара» — «царь поэтов». Поэзия Унсури действительно отличается филигранной техникой, богатством языка и разнообразием поэтических приемов. Он занял почетное место среди плеяды средневековых поэтов-панегиристов, сыгравших видную роль в развитии всей персоязычной поэзии.

С Газни того времени судьба связала и деятельность, далеко не всегда добровольную, ряда талантливых ученых. Долгое время здесь жил великий аль-Вируни (973–1048), которого по праву считают Леонардо да Винчи Востока.

Выходец из Кята, древней столицы Хорезма (ныне г. Бируни в Узбекской ССР), аль-Бируни вошел в историю мировой науки как знаменитый энциклопедист — автор многих трудов по математике, астрономии, географии, минералогии, истории, этнографии. Но нелегко складывалась жизнь ученого при султанском дворце, куда он был доставлен как пленник. Несколько лет ученый прожил в Индии, куда, по одним версиям, он был послан Махмудом, а по другим — сопровождал его в походах. Там аль-Бируни познакомился с индийской наукой и в труде «Индия» дал ее объективную характеристику, особенно астрономии. Этот труд помимо его бесспорной ценности можно считать и огромным научным подвигом: Газневиды, принеся в Индию ислам, все немусульманское отметали как ересь.

…Более 35 лет работал поэт над трудом, ставшим венцом всей его творческой жизни. «Шах-наме» — «Книга царей» — это скрупулезно собранный и поэтически сработанный эпос иранских народов, включающий лирические раздумья и афористические назидания мастера огромного таланта. Настоящее его имя неизвестно, а в мировой литературе знают лишь псевдоним — Фирдоуси. Годившийся в небольшом иранском городке Тусе в середине X в. поэт стал свидетелем расцвета и упадка государства Саманидов, а завершив в 1010 г. поэму, вынужден был, по существовавшей традиции, преподнести ее правителю Газни.

Враждебно встретили придворные панегиристы уставшего после долгого и томительного путешествия старика, да еще появившегося в блестящем дворце султана в простой крестьянской одежде. Решив высмеять его, они предложили путнику принять участие в поэтической импровизации, из которой Фирдоуси не только блестяще вышел, но и посрамил в ней своих недоброжелателей. Однако Махмуд не принял поэмы и даже не выполнил своего обещания заплатить за каждый двойной стих по золотому динару, а велел выдать поэту лишь серебряные дирхемы. Фирдоуси разделил дар султана на три части: одну заплатил за шербет, поднесенный ему в бане, другую отдал цирюльнику, третью вернул гонцу и вернулся в родной Туе. За неслыханную дерзость султан повелел бросить старого поэта под ноги боевого слона, но его уже не было в городе.

Прошли годы, и как-то после удачного похода Махмуд услышал поразивший его слух стих о воинской доблести. Узнав, что это отрывок из «Шах-наме», султан раскаялся и решил щедро вознаградить автора «Книги царей». Но когда караван верблюдов, груженных дарами, входил в Тус, из других его ворот шествовала погребальная процессия с телом великого Фирдоуси. Было это в 1026 г. Дары султана передали единственной наследнице поэта, которая построила на эти средства «рибат» — приют для странников.

Таковы легенды, но, пожалуй, только сам дух «Шах-наме», заключенная в поэме вечная идея о справедливости, резкое порицание тирании и грабительского захвата помогут верному их толкованию. Спор великого поэта и меценатствующего властелина разрешила история: имя Фирдоуси стоит в ряду самых великих поэтов мира, и «Шах-наме» остается шедевром литературы Востока.

Государство Газневидов, просуществовав немногим более двух столетий, распалось под ударами пришедших с запада гуридских полководцев. В XIII в. город был сожжен ордами Чингисхана. Славившиеся свое искусством ремесленники были либо умерщвлены, либо забраны в плен, а остальные жители поспешили покинуть обжитые места.

Въезжаем в старый Газни, раскинувшийся по обеим сторонам реки у подножия древней цитадели, и видим то, что осталось от когда-то грозного Махмуда, — гробницу в саду, носящем название Баге-Пирузи (Сад победы). Поднимаемся по длинной лестнице к небольшому глинобитному зданию с покрытым светлой жестью куполом. Старик-сторож дремлет на солнышке. Он во всем белом: широкие шаровары, рубашка навыпуск, а на голове дастар. Старик лениво открывает деревянный ящичек и предлагает входные билеты.

— Если будете фотографировать, тогда плата отдельно! — покосившись на фотоаппарат, говорит он, протягивая небольшие листки плотной бумаги. Но фотографировать почти нечего: реставрированный в начале нашего столетия простой памятник сделан из темного мрамора и обнесен массивной цепью.

Пройдя через узкий проулок, выходим в кварталы старого городского предместья. Здесь все традиционно. Вдоль дороги журчат арыки, через которые кое-где перекинуты шаткие деревянные мостки. Низкими, в полотно человеческого роста, неприветливыми с первого взгляда дверями уставились на узкую улочку глинобитные дувалы. Вместе с толстыми брусьями перекрытий домов они единственные детали строений.

Нас окружает толпа ребятишек. Стремясь во что бы то ни стало привлечь к себе внимание, они долго преследуют нас, нарочито громко галдят, а иногда забегают вперед и строят веселые гримасы. Показывая на того из нас, у кого меньше всего волос на голове, кто-то, хохоча, выкрикивает: «Мистар качалу, мистар качалу!», что примерно означает: «Дядька — голова картошкой».

IIыходим на небольшую площадь. С одной стороны видим двух- и трехэтажные постройки, с другой — ведущую в новый город дорогу. В центре площади стоит небольшое сооружение, характерное для архитектуры этих районов в XVI в. Это — квадратное глинобитное здание с маленькими окнами, увенчанное куполообразной крышей. Когда-то здесь был мавзолей одного из правителей. Позднее здание реставрировали, и с 1966 г. в нем открыт музей исламского искусства.

По узкой лестнице выбираемся на плоскую крышу. Под тяжестью шагов крыша прогибается, и кажется, что вот-вот рухнет. Отсюда хорошо видны неровная лента шоссе, протянувшегося в сторону пустынь Баге-Пирузи и — на фоне бастионов старой цитадели два величественных минарета. Эти своеобразные сооружения исламской архитектуры отличаются от их традиционной формы: они не цилиндрические, а многоугольные. Хотя от мечети, для которой и были выстроены газнийские минареты, давно не осталось и развалин, а сами они с веками сильно уменьшились, но по оригинальности конструкции можно предположить, что когда-то здесь был интересный архитектурный ансамбль. Сейчас, чтобы предохранить минареты от дальнейшего разрушения, их венчают своеобразные крыши.

Газнийские минареты построены в XI–XII вв. при последних Газневидах. Их орнамент выложен фигурной кирпичной кладкой по всей высоте. Эпиграфические тексты каллиграфией «куфи» и «накш» чередуются восточным орнаментом.

Почти напротив минаретов находятся аккуратно разрытые холмы. Здесь в 1956 г. группа археологов обнаружила и извлекла из-под земли остатки дворцовых построек Масуда III — одного из преемников Махмуда. Раскопки ведутся уже более 20 лет по два-три месяца в году, и обнаруженные предметы свидетельствуют о том, что строительство комплекса было завершено в 1112 г., когда империя Газневидов уже стояла на пороге крушения. Вероятно, Масуд решил пышностью дворца поддержать пошатнувшийся трон и недалеко от города приказал выстроить себе новую резиденцию с тронным залом, помещениями для занятий государственными делами, казармами и мечетью.

В центре комплекса когда-то располагался огромный двор с облицованным мраморными плитами полом, что придавало ему особый эффект: использование в одном сооружении такого большого количества мрамора было не виданным ранее в этих районах. Стены сооружений, выходивших во двор, были украшены богатой декорацией, терракотой, лепкой и скульптурами в желтых, красных и голубых тонах. Выделялась здесь и 250-метровая куфическая надпись, воспевавшая походы газнивидских султанов. Интересно, что она была выполнена не только на традиционном в то время арабском, но и на персидском языке. По мнению специалистов, эта надпись является одним из наиболее старых эпиграфических образцов персидского. Но от надписи, как и от большинства других элементов украшений комплекса, остались лишь фрагменты. Дворец был сожжен во время набега гуридских правителей.

Даже беглый осмотр дворцового комплекса дает представление о своеобразии архитектурного стиля газнийской эпохи. Перед уходом мы решаем сфотографировать раскопки. «Амр нист!» («Не разрешено!») — твердо сказал охраняющий их в межсезонье солдат-аскар, и мы распрощались.

Даже беглый осмотр дворцового комплекса дает представление о безусловном своеобразии архитектурного стиля газнийской эпохи, вобравшего в себя лучшие традиции ряда архитектурных школ: Газневиды, конечно, не могли не поддаться влиянию искусства и архитектуры Индии.

Вполне естественно, что культура Газневидов не могла развиваться только благодаря захватническим войнам. Сооруженная в X–XI вв. огромная плотина, остатки которой и сейчас видны в нескольких десятках километров от города — в районе Сарде, позволяла на скудных землях широко развивать искусственное орошение. Однако впоследствии она неоднократно подвергалась разрушению, особенно пострадав во время нашествия орд Чингисхана. Только в 1926 г. плотина была частично восстановлена.

Сейчас в этом районе при содействии советских специалистов завершено строительство крупного ирригационного комплекса, способного оросить и улучшить орошение 18 тыс. га засушливых площадей. Пока же здесь, как и в подавляющем большинстве земельных массивов юга Афганистана, крестьяне пользуются издавна сложившейся системой кяризного орошения. Примитивными водосборными сооружениями отводят грунтовые воды, достающиеся немалым трудом. В окрестностях Газни мы видели, какая это нелегкая и изнурительная работа. Часто труд пропадает даром из-за неудачно выбранного направления кяриза, и по дороге от Газни дальше на юг и юго-запад нам попадалось много таких заброшенных колодцев.

Когда мы подъезжали к Шаринау, новой части города, был самый разгар обычного трудового дня. Справа осталась старая цитадель. Еще и сейчас доминирующая над окрестностями, она производит сильное впечатление. Газнийскую крепость знают везде: ведь с ней связано немало страниц героической борьбы афганского народа против экспансии Англии. Во время первой англо-афганской войны 1838–1842 гг. на одном из ее бастионов, занятых англичанами, патриоты сорвали «Юнион Джек» и водрузили национальный флаг. Видную роль играла газнийская цитадель и в период двух последующих войн, завершивших восстановление в 1919 г. независимости Афганистана.

Хотя и в Шаринау нередки старые улочки и переулки — кривые с глинобитными дувалами и домами-крепостями, но в общей архитектуре города уже много нового: двух- и трехэтажные дома строятся по современной планировке, а глухие дувалы заменены легкими оградами с узорами. На смену скученности построек приходит строительный простор, и благодаря этому город, образно говоря, как бы расправил плечи и стал шире. Только торговые лавки и чайные не претерпели пока заметных изменений. Здесь процветают различные ремесла: сапожное, жестяное, мануфактурное, парфюмерное и т. д. Но наибольший интерес представляют лавки, торгующие «пустинами». На этой продукции стоит остановиться отдельно.

Пустин — это полушубок из бараньей или козьей дубленой овчины мехом внутрь. Издавна ремесленники во многих районах страны специализировались на производстве этой легкой и удобной зимней одежды. С внешней стороны на пустине делается разноцветная вышивка гладью, нередко закрывающая изъяны в коже. Обычно это цветочный орнамент, придающий изделиям нарядный вид. Отдавая дань моде, портные шьют из кусочков кожи, окрашенной в разные цвета, и короткие и длиннополые пустины.

Расположенный на пути от Кабула на юг, в Кандагар, Газни всегда имел важное значение для внутренней торговли страны, что и сегодня способствует процветанию традиционных ремесел, в том числе производства пустинов. Заглянув в любую из таких лавок, вы увидите десятки самых разнообразных по форме, цвету и вышивке полушубков, а также шкур барсов, лис, волков, тигров, выдры. Здесь можно приобрести и многочисленные женские украшения кочевников. Во время своих переходов через долину Газни кочевники часта продают или обменивают их на более современную и привлекающую внимание внешним блеском бижутерию.

— Пойдите в «Фаруки», — посоветовал полицейский на перекрестке, когда перед Возвращением в Кабул мы решили где-нибудь перекусить, — вам подадут отличный кебаб.

«Фаруки» — типично провинциальный ресторан. Он размещался в двухэтажном здании с разукрашенными окнами. Из запыленного репродуктора у входа доносятся хриплые звуки народных мелодий. Перед входом в ресторан чадят три огромных мангала с несколькими десятками шампуров. На них нанизаны мелкие куски свежей баранины. Сидя по-турецки, над мангалом неистово разгоняют дым поварята. Они ловко перекладывают с одной стороны на другую сразу по несколько шампуров, успевая громко переговариваться и зазывать посетителей.

В большом помещении с цементным полом и выкрашенными голубой масляной краской стенами почти пусто. На стенах развешано десятка полтора застекленных лубочных картинок с изображениями черного камня Каабы, гробниц «святых» в Кербеле, Эн-Неджефе, Мемхеде, Мазари-Шарифе. Скорее всего, это дань традиции. Слева — деревянная стойка, покрытая старым, и в этом его ценность, ковром, где хозяин-самоварчи рассчитывается с посетителями. На самоварчи — одежда, характерная для горожанина и сочетающая национальное и европейское: широкие, цвета хаки шаровары, стянутые на талии простой бечевкой; рубашка с вышивкой на груди, а поверх нее — серый жилет; на ногах — европейские ботинки, на голове — дастар, видимо когда-то белого цвета.

Указав глазами на ряд простых, покрытых клеенчатыми скатертями деревянных столов, он заменил пластинку на стареньком проигрывателе и включил его на полную мощность, выразив тем самым уважение к посетителям. Облюбовав место у окна, заставленного горшками с геранью, мы не успели оглянуться, как к нам подлетает «бача» — мальчик. Так здесь называют даже тех официантов, возраст которых давно вышел из подросткового. Этот же действительно молод. Несвежей тряпкой бача ловко смахивает на кусок газеты остатки чьего-то обеда, ставит на стол пластмассовый кувшин с холодной водой и жестяные тарелки с солью, красным перцем и толченым кишмишом. Через минуту появляется и большая тарелка с несколькими шампурами кебаба: на каждом по три-четыре небольших кусочка жареного мяса вперемежку с кусочками сала.

Кебаб у афганцев — это любое жареное мясо, и в чайных, которые здесь нередко называют на европейский манер ресторанами, его заказывают порциями. Каждая состоит из восьми шампуров. Кроме специй к кебабу принято подавать плоский овальный хлеб — «нане лаваш», или «параки». Хлеб — основной компонент пищи, а к нему афганцы относятся с исключительной бережливостью. Когда с соседнего стола на пол случайно упала тарелка, на которой лежал небольшой кусок лаваша, убиравший грязную посуду бача быстро нагнулся прежде чем положить хлеб на стол, сначала поцеловал кусок, а затем поднес его ко лбу.

Порции — «хорак» явно недостаточно, и к концу обеда на столе вырастает целая гора шампуров. Заказываем чай, и тут же подходит хозяин поинтересоваться все ли в порядке и довольны ли мы кебабом. Поблагодарив, мы приглашаем его разделить с нами чаепитие. После нескольких фраз вежливого отказа он принимает приглашение и устраивается на ветхом стуле.

— Мы, афганцы, часто говорим: лучше сожженное мясо, чем самые лучшие бобы. У нас десятки видов кебаба, которые носят название либо местности, либо племени. Например, «шинвари-кебаб» (шинвари — одно из пуштунских племен) приготовляется только из крупных кусков баранины и обязательно с костью, а жарится прямо на костре на шампурах вместе с луком и помидорами. То, что пробовали вы, называется «сих-кебаб». Он самый популярный и бывает двух видов: «текеи» и «шами». Первый делают из баранины, которую предварительно вымачивают в уксусе, а шами — из рубленого мяса. Есть и комбинированный кебаб, который жарят с яйцами, помидорами и луком на небольших чугунных или металлических сковородках — «караи». Он так и называется — «кебаб-караи».

— Конечно, кебаб не единственное блюдо, хотя и самое любимое, — продолжает собеседник, отпивая маленькими глотками терпкий чай. — Суп-шурпу предпочитают главным образом зимой. Но гораздо больше распространены многочисленные пловы. Недаром под словом «плов», как и «хлеб», мы часто имеем в виду еду вообще. Я, конечно, могу предложить плов, приготовленный у нас в ресторане, но, говоря откровенно, только в гостях у афганца вы поймете, что такое настоящий плов. — И хозяин увлеченно рассказывает о премудростях приготовления различных видов плова.

Действительно, в гостях у кабульских знакомых я не раз пробовал многие виды плова, который всегда является главным блюдом в меню. Если кебаб подают, как правило, в качестве горячей закуски, то пловы — их обычно приготавливают трех видов и более — завершают обед. Особо популярен «кабили» — сладкий плов с морковью, фисташками и изюмом. Иностранцы нередко толкуют «кабили» как «кабульский» плов, но это просто созвучие названий, на самом деле оно ближе к значению «домашний». К пловам подают «торши» — маринованные овощи.

Бача снова приносит чай, каждому по небольшому фарфоровому чайнику: ведь чай заваривают для каждого отдельно. Мы пьем зеленый, особенно популярный у афганцев.

— Не спешите пить, — предупреждает самоварчи — пусть настоится, — и наливает в пиалу немного чая, затем переливает его в блюдце, после чего — снова в пиалу, потом — в чайник. — Теперь можно начинать. У нас, афганцев, жизнь без чая просто немыслима, мы можем пить его целыми днями, и недаром нас иногда называют самыми большими чаевниками в мире. Куда бы вы ни пришли, вам обязательно предложат чай— это проявление гостеприимства, и вы должны выпить не меньше трех чашек. Именно три. Это традиция: первая утоляет жажду, вторая символизирует дружбу, а третья — знак уважения хозяину. Так что уйти, не дождавшись чая, значит просто обидеть. Кстати, говорят, что зеленый чай был завезен к нам впервые из Индии в XII в.

Рассказчик замолкает и смотрит на босоногого мальчугана за окном. Он несет деревянный лоток на ремне, перекинутом через его худые плечи. На лотке несколько запыленных пачек сигарет, спички, дешевые шариковые ручки. Мальчик озирается по сторонам, вероятно, в поисках покупателя.

Начинает темнеть. Мы прощаемся с «Фаруки». В быстро сгущающихся сумерках проезжаем старую часть города, громаду Тапе-Сардар, потемневший Баг-Пирузи. Фиолетовый цвет у подножия остроконечных гор переходит в розовые тона, а затем в совсем выцветшую голубизну неба. В горах темнеет еще быстрее. Мерцающими огнями зажигаются редкие селения, а расположившиеся у дороги кочевники неторопливо разжигают дымные костры, готовя свой нехитрый ужин.