Глава четырнадцатая


Мэтью Корбетт! Тащи свою задницу сюда!

Боудри снова позвал его из входной арки. У этого человека, похоже, был чрезвычайно мизерный запас слов и выражений.

Мэтью не без усилия заставил себя встать со своего крохотного уголка на сене.

— Популярный ты парень, — заметил Уайлер со своего места отдыха. — Ты не сделал ничего такого, о чем бы не мог рассказать своим внукам, не так ли?

— Нет.

— Чего же ему тогда от тебя надо?

— Понятия не имею, — Мэтью предположил, что, возможно, Дефо снова захотел встретиться с ним. Они виделись вчера, и это было единственным светлым пятном в общей мрачной картине. По крайней мере, наверху в комнате Дефо можно было раздобыть себе чашу чистой воды и посмотреть на внешний мир из окна.

— Береги себя, — предупредил Уайлер, затем добавил: — Что бы ты ни собрался делать…

— Мне, что, сюда спускаться, наживка рыбья? — проорал Боудри. — Предупреждаю, тебе это не понравится!

Мэтью прошагал через измученный пейзаж Каира. Карточная игра была в самом разгаре, и узники полностью отдавались процессу — как и всегда — пытаясь хоть как-то скоротать время и чем-то наполнить умы, а иначе они неумолимо приближались к смерти. Пара жалких огарков свечей давала скудное освещение. Боудри стоял в лучах фонаря, который держал, и, по правде говоря, его лицо действительно чем-то напоминало павиана. Мэтью взобрался по ступеням, получив резкий, но несильный удар по затылку за задержку, после чего его вытолкали в коридор.

— Куда мы направляемся? — спросил Мэтью, когда они проделали путь в несколько ярдов.

— Скоро узнаешь.

Молодому человеку не понравилось, как это прозвучало. На самом деле ему не нравилась вся эта ситуация. У него уже появилось чувство времени и понимание о том, как оно отсчитывается в этих стенах — по пробуждениям, еде и отходам ко сну. Обитателей Каира загнали в столовую пару часов назад, если верить внутреннему чувству Мэтью. Там был ужин из черного хлеба и пресного желтого супа, который, если верить словам Парментера, был гороховым — по этому поводу молодой человек решил лишних вопросов не задавать. Раз ужин был два часа назад, то, вероятно, на улице сейчас часов семь или восемь вечера… может, чуть больше. Так для чего же тогда нужна эта вечерняя экскурсия?

Прошлой ночью он тешил себя мыслью проникнуть в подземелье, прикинувшись простаком, но так как свечи здесь были на вес золота, как и вода, молодой человек понял, что никакого способа осветить себе путь у него не будет. Да и в любом случае… путь будет преграждать запертая дверь, которая не позволит проникнуть в камеры и осмотреть их, поэтому изначально эта затея была обречена на провал. Теория о том, что Альбион пробрался в Ньюгейт тем же путем, которым выбрались отсюда сбежавшие узники, пока вынуждена была оставаться просто теорией. Но если она верна, стало быть, часть стены действительно разрушена — от времени или подземного движения самого города. Но почему же начальник тюрьмы тогда не обеспокоился ремонтом этой камеры? Если через проход в стене может протиснуться тело человека и ускользнуть в подземный мир Лондона, почему так и не составили план ремонтных работ, чтобы такие побеги пресечь? Разумеется, начальник тюрьмы и стражники прошли путем сбежавшего узника и выведали маршрут, которым он двигался… или нет? И если это действительно именно тот путь, которым Альбион пробрался сюда, а затем наружу, откуда он о нем узнал?

Мэтью понимал, что одна из возможностей такова: Альбион и был сбежавшим узником, именно поэтому он знал, в какой камере отсутствуют камни в стене, и знал само устройство Ньюгейта.

Но оставался и другой вопрос: как Альбион прошел через, по крайней мере, одну запертую дверь, чтобы добраться до Каира? На первый взгляд казалось, что он действительно двигался, как призрак. И что было еще важнее для молодого бородатого невольника из Нью-Йорка, так это то, зачем Альбиону понадобилось выходить с ним на контакт.

У Мэтью не было ни одного предположения, но он искренне смаковал эти вопросы, которые теперь стали чуть менее насущными, потому что молодому человеку вовсе не нравилось, что его постоянно толкает вперед Боудри по этому промозглому сырому коридору.

— Я хотел бы знать, куда меня ведут, — осмелился сказать Мэтью, потому что они миновали лестницу, которая вела к секции, где содержится Даниэль Дефо и остальные.

— Будет небольшая поездка, — был ответ.

Поездка? Куда?

— В чертов лазарет, если не заткнешь свой рот. Шагай!

Пришлось переступить через несколько тел, но иначе нужной двери было не достичь. Боудри отпер ее и толкнул Мэтью вперед. По ту сторону было двое мужчин с суровыми лицами в темных плащах и треуголках, поблескивающих от влаги. Оба человека имели при себе фонари.

— Тебя переводят, — сказал Боудри. — Отсюда в тюрьму Хаундсвич в районе Уайтчепел.

— Переводят? Не могу сказать, что я не рад этому, но почему?

— Я не судья, не ко мне вопрос. Пришли бумаги из Олд-Бейли, подписанные главным констеблем, помощником главного констебля и судьей Арчером. Тебя забирают из Ньюгейта, но не думай, что к тебе трепетно отнесутся в Хаундсвиче. Рыбья наживка здесь, рыбья наживка там. Желаете заковать его? — последний вопрос Боудри адресовал двум мужчинам, которые, очевидно, были охранниками, присланными из конторы констебля.

— Да он тонкий, как жердь! — прогрохотал один из встречающих. — Не думаю, что он сможет нам навредить.

— Тогда он ваш, — сказал Боудри и в качестве последнего напутствия щелкнул Мэтью по уху большим и указательным пальцами.

Мэтью вывели из Ньюгейта два стража, ставшие по бокам от него, тем же маршрутом, что он сюда пришел. Во дворе ожидал черный экипаж с зарешеченными окнами. Тусклый вечерний свет был еще сильнее размыт низко стелящимся желтым туманом, который пах угольной пылью и мокрым камнем. Факелы горели вдоль стен, и их свечение причудливо играло в дымке. Воздух был влажным и казался липким, практически непригодным для дыхания.

Мэтью втолкнули в экипаж, и двое стражников сели напротив него. Судя по тому, какой у молодого человека был истощенный вид, охранники, видимо, решили даже не запирать засовы, поэтому решетка в течение поездки была опущена. Последним впечатлением Мэтью о Ньюгейте был звук, напоминавший измученный стон самих тюремных стен, хотя на деле он явно принадлежал заключенным.

— Располагайся, — сказал охранник, обладавший менее массивным телосложением. У него было узкое лицо, которое, казалось, что-то вдавливало внутрь, и началось это с рождения, потому что глаза, нос и рот располагались неестественно близко друг к другу. — Нам предстоит проехать несколько миль.

Что лишний раз говорит о размерах Лондона, подумал Мэтью. Он не мог представить себе, чтобы в черте Нью-Йорка нужно было проехать несколько миль, чтобы попасть из одной тюрьмы в другую. Впрочем, как можно предсказать будущее? Разумеется, римляне — или любая другая древняя цивилизация, заложившая первые камни на этой земле — не могли даже предположить, что этот город вырастет и станет больше, чем амбиции Цезаря. Стало быть и Петер Минёйт[2] — как и Мэтью Корбетт — не мог даже близко вообразить себе размеры Нью-Йорка через сотню лет. Город, как Мэтью понял для себя, был самостоятельным живым организмом, который мог расти и умирать, и особенной разницы с живыми существами здесь не наблюдалось.

Лошадиные копыта стучали по каменным улицам. В окне Мэтью замечал человеческие фигуры, окутанные покрывалом тумана, слышал крики, смех и грубую музыку. Легкие мазки горящих факелов показывались то тут, то там, масляные лампы давали чуть больше света городу.

— Так ты тот самый, — вдруг заговорил более широкоплечий охранник.

— Простите? — переспросил Мэтью, отрываясь от окна.

— Ты тот, кто говорит, что видел Альбиона. Верно?

— Его видел не только я. Вся камера видела.

— Это самая наглая проклятая ложь, которую я когда-либо слышал, — говоря это, охранник, похожий на борова, искривил губы, как заправский хулиган. — Этого ублюдка не существует. Его придумала «Булавка», чтобы выбивать из дурачья их пенсы! О, эта сказочка о том, как Альбион проник в Ньюгейт, быстро облетела Олд-Бейли, будь уверен, — он наклонился к Мэтью и угрожающе ухмыльнулся. — Но я говорю, что это гребаная ложь, а ты чертов лжец. Что скажешь, Пити?

Пити сказал:

— Гребаная ложь, чертов лжец, — произнесено это было тоном человека, который знает, что для него лучше.

Мэтью натянул на лицо ошеломленную улыбку и направил ее на своего конвоира. Ему показалось, что ни один из этих двоих не собирался причинять ему вред, раз уж сам главный констебль, его помощник и судья Арчер подписали бумаги о его спасении из Ньюгейта. Молодой человек знал, что по гроб жизни будет благодарен Лиллехорну за все те струны, которые тому пришлось потянуть, чтобы вытащить его из этого ада. Мэтью осознавал, что перед этим человеком он в долгу и, видит Бог, он найдет способ отплатить ему. Впрочем, еще предстоит увидеть, что собою представляет Хаудсвич, но эта тюрьма просто физически не может быть такой ужасной, как та, которую он сейчас с радостью покидал.

— Ты хочешь, чтобы твое имя мелькнуло в «Булавке», вот, что я думаю, — сказал тяжеловесный охранник. — В этой газетенке ложь на лжи!

Мэтью предпочел промолчать. Ему больше нечего было сказать этим двоим, и до их глупой болтовни ему тоже не было дела. Молодой человек вновь посмотрел в окно на движущиеся фигуры и блики пламени в тумане, и позволил себе размечтаться о том, что он будет делать, когда вся эта ситуация разрешится, и он вернется домой в Нью-Йорк. Пойдет к Берри и попытается загладить свою вину, если это будет возможно? Попытается объяснить, отчего в тот день был так бессердечно жесток к ней? Он истово желал ее вернуть, но проблема Профессора Фэлла никуда не делась — этот человек, несомненно, не забудет тот факт, что Мэтью взорвал его пороховой склад и практически уничтожил его родной остров. Итак… вернуть Берри, чтобы Профессор использовал ее в качестве орудия мести?

Нет. Он не мог.

Повозка продолжала движение по более грубо вымощенным дорогам. Блоки зданий, казалось, срастались здесь воедино, а улицы сужались. В этой части Лондона правила темнота, изредка нарушаемая случайными бликами света из окон жилых домов или таверн, вывески с названиями которых невозможно было разглядеть в густом тумане. Обитатели этого района тоже, должно быть, были грубее, потому что в переулках, которые миновал тюремный экипаж, периодически звучали выкрикиваемые проклятья, ругательства и крики, в которых не было и намека на любовь к закону. С небольшого расстояния слышались оборванные крики мужчины, слова были нечеткими, но в них звучал такой гнев, что своей мощью они напоминали извержение вулкана. В другом направлении раздался высокий и тонкий крик женщины, быстро оборвавшийся. Где-то в тумане — совсем близко к экипажу — тихо засмеялся какой-то человек, и Мэтью увидел вспышку пламени, поджигающего табак в курительной трубке. Ему пришло в голову, что в Хаундсвиче, может быть, и не так плохо, как в Ньюгейте, но в самом районе Уайтчепел явно жили не святые.

Он не успел как следует оформить свою мысль, когда две руки ухватились вдруг за прутья решетки рядом с Мэтью. Молодая девушка в поношенном тряпье с почерневшим лицом и заплывшим глазом прокричала прямо в окно:

— Отдамся за шиллинг! Всего шиллинг с каждого!

Она попыталась изобразить улыбку, но глина ее лица не была столь послушна, поэтому вышла лишь уродливая щербатая гримаса.

— Или бесплатно, за глоток «Бархата»! — была новая отчаянная попытка. Голос девушки звучал так, будто от этого глотка зависела ее жизнь.

— Проваливай! — сказал большой охранник и грубо хлопнул ей по пальцам, заставив отцепиться от решетки. Девушка изрыгнула поток ругательств, каких не слышно было даже от давних обитателей Ньюгейта, и скрылась в тумане. Экипаж двинулся дальше — в те темные трущобы Лондона, каких никогда нельзя было встретить в Новом Свете.

— Черт возьми, Джонни, — обратился Пити с нескрываемой тревогой. — У меня, кстати, был шиллинг!

Он удрученно насупился и чуть съехал вниз со своего места.

Через несколько минут Джонни выглянул в одно из окна, чтобы сориентироваться. Пусть Мэтью различал только смутные фигуры в тумане, охраннику, должно быть, было ясно, где они находились — возможно, он разглядел очертания вывески знакомой таверны, увидел знакомое окно или какой-то другой ориентир. Так или иначе, он удовлетворенно отметил:

— Мы рядом с воротами. Осталось недолго.

Прошло около десяти секунд после этого высказывания, и что-то врезалось в повозку. Затем в ее крышу. А затем послышался приглушенный крик. Лошади сбавили шаг, весь экипаж содрогнулся.

— Что за херня тут… — начал Джонни.

Экипаж проехал еще несколько футов и остановился.

Во время торможения послышался жесткий стук.

— Нельсон! — воскликнул Джонни, стукнув кулаком в потолок. — Чего остано…

…вился, явно собирался договорить он, но теперь ему уже не удалось бы закончить свою речь. Дверь слева резко распахнулась. Первым показался клинок, поблескивающий в свете фонаря, и его кончик уткнулся в кирпич подбородка Джонни.

Сидите смирно, — послышался тихий шепот.

Джонни, похоже, запачкал свои штаны. Или Пити. Один из них совершенно точно это сделал, потому что запах долетел до Мэтью. Ему самому стоило больших усилий избежать подобной участи для своих — и без того грязных — штанов.

Фигура позади клинка была облачена в темный плащ с капюшоном, под которым блестела позолоченная маска с декоративной бородой. Цвет глаз было невозможно разглядеть. Черная перчатка держала меч, который медленно переместился, и острый кончик начал смотреть прямо в узкий нос Пити.

Альбион прошептал:

Вы. Отдайте ему свой плащ и шляпу.

— Что? — Пити удивленно моргнул, глаза его увлажнились.

Меч угрожающе дернулся, и кровь заструилась из надрезанной ноздри. Пити вскрикнул, но не смел пошевелиться.

Плащ и шляпу, — прошептал Альбион.

Вещи были немедленно сняты и переданы Мэтью.

Ваши деньги, — последовало новое требование.

Двое охранников отдали деньги, положив два небольших кожаных мешочка на сидение рядом с Мэтью, словно эти мешочки содержали нечто ядовитое и страшное, или нечто, которое слишком бы оттягивало карманы брюк.

Золотая маска чуть повернулась к Мэтью.

Забирайте, — сказал он, и приказ бы отдан столь яростно, что руки Мэтью сами собрали все, как если б он был марионеткой под контролем Альбиона.

А затем последовала команда специально для Мэтью.

Выходите!

На мгновение Мэтью замер, ошеломленный до глубины души. Неужели это создание атаковало повозку, сбросило возницу и убило его прямо на улице?

Сейчас же, — скомандовал Альбион.

Мэтью, наконец, обрел дар речи.

— Если собираетесь убить меня, придется сделать это прямо здесь, — он приготовился пнуть Альбиона в грудь, потому что другого шанса избежать смертельного поцелуя клинка у него не будет, да и этот шанс — мизерный, нужно чудо, чтобы его использовать. И все же, он был.

Глупец, — последовал хриплый шепот Альбиона. — Я помогаю вам. Выходите.

— Мне не нужна ваша помощь.

Альбион, похоже, рассмеялся под маской. Или зарычал… трудно было сказать наверняка.

— Мистер Корбетт, — прозвучал голос. — Вы также должны будете помочь мне. На выход, или… — он сделал паузу, размышляя, а затем… — На выход, или я убью сначала худого.

Меч резко направился к горлу Пити.

— Я так понимаю, вы убиваете только преступников, которым удалось избежать правосудия.

— Так и было. До этих пор, — острие меча надавило на шею Пити. Охранник смертельно побледнел, затрясся и застонал, однако не пошевелился, потому что был парализован страхом. — Решение за вами, — строго сказал Альбион.

Мэтью чуть не сказал: давайте, убейте его, но он не мог зайти настолько далеко. Он отчаянно думал, как должен поступить, следует ли ему действительно выйти из экипажа? Может, бросить переданные охранниками предметы в лицо Альбиона, отвлечь внимание? А затем… сбежать? Но что это создание имело в виду под «Вы также должны будете помочь мне»?

— Пожалуйста… — прохрипел Пити.

Мэтью двинулся к двери. Альбион опустил меч и отступил. Когда ботинки Мэтью оказались на каменистой улице, Альбион снова направил клинок внутрь экипажа… не для того, чтобы проткнуть Пити горло, но для того, чтобы подцепить один из фонарей с крюка. Он подцепил его и настоятельно обратился к двум стражниками.

— Оставайтесь на месте, — словно они были не более, чем просто собаками. Затем он резко захлопнул дверь грациозным движением свободной руки.

Призрак повернулся к Мэтью.

— Наденьте плащ и шляпу, — приказал он, все еще говоря шепотом. — Возьмите деньги. И фонарь.

Последний предмет он протянул на кончике своего меча. Мэтью повиновался: надел шляпу и плащ, затем протолкнул мешочки с деньгами в карман. Когда молодой человек взял фонарь, он увидел, что позолоченная маска Альбиона находится в нескольких дюймах от его лица.

— Полночь, — сказал голос так, чтобы его не услышали в экипаже. — Таверна «Три Сестры». Улица Флинт. Слышите меня?

Мэтью был совершенно ошеломлен, чтобы думать, но услышал, как его собственный голос произносит: «Да».

Рука в черной перчатке погрузилась в карман черного плаща Альбиона и извлекла оттуда кинжал с рукоятью из слоновой кости в чехле из коровьей кожи.

— Берегите себя, — прошептал Альбион. — Здесь опасно.

Мэтью принял оружие, потому что поспорить с этим утверждением не мог.

Затем Альбион резко развернулся и быстро зашагал по улице. В течение нескольких секунд туман поглотил его целиком.

Мэтью качнулся. Мир начал угрожающе вращаться перед его глазами. Он понял, что еще немного, и стражи найдут в себе смелость посмотреть в окно и увидят его здесь, и что тогда? Молодой человек понятия не имел, где находится улица Флинт или где он сам находится сейчас в этом огромном городе. А время шло, поэтому нужно было принимать решение. На деле в его сознании мелькнула мысль вернуться в экипаж и позволить доставить себя в Хаундсвич, потому что, возможно, Лиллехорн сумеет помочь ему выбраться из этого затруднительного положения законными способами.

Вы также должны будете помочь мне.

Вот, что сказал мститель в золотой маске, покинувший тюрьму Ньюгейт.

Но с какой целью, и что бы все это значило?

Любопытство лихорадочно затрепетало в нем. Как он мог отправиться в Хаундсвич и позволить себе прозябать там множество дней — или даже недель — когда есть проблема, требующая решения?

Он не помнил, как начал идти, просто в какой-то момент обнаружил себя идущим тем же путем, которым уходил Альбион, с кинжалом, спрятанным под плащом. В следующий момент из тумана выступила фигура. Человек держался за свое левое плечо, и лицо его было в крови. Нельсон, очевидно, был сброшен со своего места возницы, когда Альбион вскочил на крышу и остановил лошадей. Возница бросил на Мэтью быстрый взгляд, а затем отвел глаза, потому что это место действительно было опасным. Нельсон продолжил путь в поисках своего экипажа.

Мэтью тоже возобновил темп и еще некоторое время, пока он шел, его разум не мог собраться воедино. Он остановился у темного дверного проема, чтобы в свете фонаря проверить содержимое мешочков с деньгами и понять, хватит ли этого на хорошую еду и бутылку или две эля, если здесь его можно найти. До молодого человека доносилась музыка скрипки, растворяющаяся в тумане и перемежающаяся женским и мужским смехом. Затем освобожденный человек в теплом плаще и с деньгами в кармане поднял фонарь, чтобы осветить себе путь, плотнее сжал рукоять кинжала в руке и направился к источнику шума.


Загрузка...