Свобода Маски

Глава тринадцатая

— Мэтью Корбетт! Тащи свою задницу сюда!

Наглый окрик принадлежал стражу Боудри, который стоял под аркой в своей кожаной треуголке, сильно наклоненной набок, и со своей опасной дубинкой, обклеенной битым стеклом. Одним плечом он вальяжно привалился к стене. Позади него маячил второй стражник — худой вытянутый человек, которого Мэтью прежде не встречал за все три дня, проведенные в Ньюгейте.

— Когда зовет этот, лучше двигаться быстро, — посоветовал Уайлер, и Мэтью заставил себя подняться. Цепи при этом показались только тяжелее, хотя, возможно, дело было в том, что его рацион теперь состоял из жидкой коричневой кашицы и куска кукурузного хлеба в день. Впрочем, питательности добавляло то, что в кукурузном хлебе можно было найти множество долгоносиков. Уайлер решил, что так, пожалуй, даже лучше, и Мэтью волей-неволей пришлось с ним согласиться, ибо ничего другого все равно не предлагалось. Мэтью попробовал местную воду, его тут же вырвало ею. Попробовал снова — на этот раз от невыносимой жажды, и теперь просто старался не думать о том, что плавает у него внутри.

— Пошевеливайся, рыбья наживка! Я тут состариться успею, пока ты дойдешь!

Мэтью прошел по ступеням туда, где его ожидали двое охранников. Он прекрасно знал, что за ним наблюдают — в последние два дня после появления Альбиона за ним наблюдали постоянно, а также перешептывались и глядели с опаской. Никто не знал, что нужно было сделать этому молодому человеку, чтобы привлечь внимание Альбиона, но новость о том, что он его привлек, уже распространилась по всему Ньюгейту, хотя ни Боудри, ни кто-либо другой из местных стражей об этом не упоминал. Возможно, они придерживались политики умышленного игнорирования или незнания.

— Шевелись! — Боудри толкнул Мэтью, когда он того не ожидал. Мэтью прошагал по запутанному коридору, минуя арку Будапешта. Они подошли к лестнице, ведущей к тяжелой железной двери.

— Стой, — скомандовал Боудри, и Мэтью послушался.

Послышался металлический лязг связки ключей, которая была практически музыкой для ушей молодого человека — пусть и музыкой весьма грубой.

— То, что они заставляют меня тут делать, — проворчал Боудри, когда один из ключей скользнул в замочную скважину. Послышался щелчок. — Недостойно такого мусора, как этот, — он отдал ключи второму стражнику. — Больно много чести!

Второй страж, вызволив запястья узника, тоже пробормотал какую-то жалобу, однако наклонился, чтобы освободить лодыжки Мэтью от цепей. Когда ноги были освобождены, второй охранник перекинул цепи через плечо, пока молодой человек потирал уставшие запястья.

— За тебя заплатили взнос, — сказал Боудри. — Но если ты сделаешь что-то, что даст повод снова тебя заковать, мы не помедлим с этим.

— Заплатили взнос? — Мэтью почувствовал себя так, будто его мозг стал здесь бесполезным, как брусок мыла. — Кто заплатил?

— Поднимайся по лестнице, — Боудри не ответил на вопрос, а лишь толкнул Мэтью своей злой дубинкой. Затем он взял ключи у другого охранника и провел заключенного через тяжелую железную дверь. — Иди, мы за тобой, — сказал он, но на этот раз обошелся без толчка, только лишь обжег Мэтью взглядом. Молодой человек до сих пор ходил сгорбленно — по привычке.

— То, что они заставляют меня делать… — повторил стражник, покачав головой, затем развернулся к своему компаньону, поднимавшемуся следом, и запер дверь с другой стороны, когда тот поравнялся с ними. — Отвратительно.

— Мистер Корбетт, — прозвучал голос. Имя было произнесено с уважением.

Мэтью повернулся налево. В коридоре, идентичном тому, что был уровнем ниже, стоял человек с высокой шапкой кучерявых темно-каштановых волос, которые не обязательно были париком — трудно было сказать на первый взгляд наверняка. Он был одет в винно-красный костюм, отделанный узором из золотых нитей.

— Меня зовут Даниэль Дефо, — сказал он. — Не доставите ли вы мне удовольствие своей компанией?

— Ну… я… — только и сумел пролепетать Мэтью.

— Обещаю, что вам не причинят вреда. Моя зона находится дальше по коридору. Пройдемте?

Мэтью принял приглашение Дефо. Это был высокий человек, но некрепкий на вид. Возраст, возможно, только недавно миновал четвертый десяток. У Дефо было длинное узкое лицо с тонкими чертами и умные темно-карие глаза, которые с интересом изучали Мэтью. Этот человек был чисто выбрит и пребывал в состоянии, слишком хорошем для этого места, которое способно разрушить здоровье в два счета.

— Прошу простить, — сказал Мэтью. — Но могу я спросить, в чем дело?

Дефо едва заметно улыбнулся, что смотрелось странно и даже неловко на его лице, которое было явно создано только для самых серьезных мин.

— В человеческом положении, — сказал он. Несколько других заключенных — очень хорошо одетых и чистых по сравнению с чернью с нижних уровней, посмотрели на него из-за железных прутьев камер. Один из них сидел и курил трубку, изучая шествующих.

— Это он, Даниэль? — спросил узник, убрав трубку изо рта.

— Да, он, — ответил Дефо. — Пожалуйста, мистер Корбетт… проходите, здесь мы можем рассчитывать на приватную беседу.

Он кивнул налево.

Мэтью сгорал от любопытства. Он всегда думал, что любопытство его погубит, но на данный момент оно просто наслаждалось тем, что скоро будет удовлетворено. Молодой человек последовал за Дефо через открытую дверь, минуя другие, и затем, следуя пригласительному жесту, оказался в комнате если и не полностью равной по условиям номеру в «Док-Хауз-Инн» в Нью-Йорке, то совершенно точно являющейся королевскими хоромами в сравнении с Каиром.

В распоряжении этого человека был письменный стол с кожаным креслом, второй кожаный стул предназначался для посетителей. Также здесь наличествовала настоящая кровать с реальным постельным бельем и подушкой. На полу вместо грязного сена был красный ковер. На комоде стояла горящая свеча, кувшин с водой и небольшое зеркало. Маленькая полка на стене содержала с десяток книг. По сравнению со всеми помещениями, в которых Мэтью оказывался за последние три дня, это — было настоящим Раем. А еще в комнате имелось окно, через которые можно было видеть медленно движущиеся облака черного дыма из котельных, которые чем-то напомнили Мэтью злые щупальца осьминога Профессора Фэлла. И неважно, что на стенах в камере Дефо тоже была плесень, а также здесь было немногим теплее, чем в Каире — все равно, здесь можно было жить в относительном комфорте.

Мэтью не перестал удивляться, когда Дефо извлек из кармана своего костюма ключ и самостоятельно запер дверь.

— Теперь приватность гарантирована, — сказал он. — Прошу, садитесь. Ах… я полагаю, вы не отказались бы от чашки чистой воды? Я говорю чистой, но все же не забывайте, где мы находимся.

Мэтью сел.

Боже! — подумал он, понимая, что почти забыл, какими удобными могут быть стулья. Это было для него слишком, поэтому ему пришлось подняться снова, чтобы попросту не потерять сознание.

Дефо налил из кувшина воды и предложил своему гостю.

— Я хотел бы предложить вам хорошего красного вина, но, боюсь, придется подождать другого раза, — он сам сел в кресло у письменного стола. — У нас есть полтора часа, их отмерят по свече. Я попросил два, мне предложили один, поэтому пришлось сторговаться до полутора. Итак, — сказал он, и глаза его с интересом загорелись. — Расскажите мне о себе.

Мэтью осушил чашку. Вода была не совсем чистая, но явно была привезена из-за тюремных стен и не пахла так, будто в ней вымачивали дохлую лошадь несколько дней, как было в каирской бочке.

— Оххх… как хорошо!

— Хотите еще?

— Чуть позже, благодарю. Никогда не думал, что обычная вода может опьянить, — молодой человек отставил чашку в сторону и снова оглядел эти сказочные хоромы. — Я так понимаю, это вы заплатили за то, чтобы мне сняли цепи?

— Я. Я поинтересовался, закованы ли вы в них, и мне ответили положительно. У меня есть кое-какие деньги, и я решил, что такая блажь стоит того, чтобы на нее потратиться.

— Премного благодарен вам, сэр, но… скажите мне… что все это значит? Я имею в виду… это так…

— Неожиданно? — брови Дефо поползли вверх. — Разумеется. Вы знаете, что часть Ньюгейта не управляется продажными стражами, которые забывают свое место. Есть заключенные, которые могут позволить себе купить место, получить немного уединения, немного… скажем так, уважения здесь. Деньги позволяют это, а местные власти поощряют. Сам я далек от того, чтобы слыть богачом, но у меня есть влиятельные знакомые. К несчастью, влиятельные недостаточно, чтобы заплатить долг, который бы простил мне подстрекательство к восстанию против Короны, но здесь — мне удалось устроиться с максимальным комфортом.

— А чем вы занимаетесь?

— Я писатель. Путешественник. Мыслитель. Философ в вопросах равновесия добра и зла в этом мире. Такие занятия не позволяют мне греться в лучах золота, но я доволен своим положением. Теперь ваша очередь. Я хотел бы знать вашу историю, знать, почему вы здесь и, следовательно, почему Альбион решил посетить вас в тюрьме Ньюгейт, чего, насколько я знаю, никогда не случалось раньше.

— Ох… — выдохнул Мэтью, нахмурившись. — Это…

— Разумеется, это! Ох, как Лорд Паффери хотел бы заполучить это для своей газеты!

— Лорд Паффери, — повторил Мэтью. — И печатник по имени Сэмюэль Лютер?

— Я никогда его не встречал и не знаю никого, кто встречал бы, — Дефо выжидающе соединил подушечки пальцев. — Меня не удивит, если эта новость появится в следующем выпуске «Булавки». Уверен, кто-то из тюрьмы уже рассказал Лорду Паффери все в подробностях, и история будет приукрашена и подана соответственно. Хотя, должен сказать, что внешний вид Альбиона с этой кучей золота… как его расписывают… не нуждается в приукрашивании, чтобы и без того выглядеть фантастически. Он, я так понимаю, появился лишь на миг? Указал своим мечом на вас и движением обозначил угрозу?

— Кто-то говорит, что угрозу. Другие говорят, что он таким образом сообщил, что я под его защитой от… ну… вы знаете… от других.

— Его методы действенны, — сказал Дефо. — Но до сих пор он славился тем, что убивал бывших преступников после того, как те выходили из тюрьмы. Уже шестерых убил. Все они были людьми с плохой репутацией, но смогли освободиться от наказания силой своих адвокатов, которые пошли на уловки, — он снова одарил гостя намеком на улыбку. — У вас есть способный и хитрый адвокат, Мэтью?

— Совершенно точно нет. Единственный друг, который у меня есть в Лондоне — человек, который ненавидел меня в Нью-Йорке.

— Нью-Йорк? Думаю, самое время начать историю. Расскажите мне все.

С чего начать? — спросил Мэтью самого себя. — С начала, разумеется.

Пока молодой человек рассказывал историю, начиная со своей работы клерком магистрата Айзека Вудворда, упокой Господь его душу, свет, проникающий через окно, переместился. Неизменными остались столбы дыма из котельных, выплевывающих пламенные ритмы на уже кипящие улицы города. Шум Лондона походил на низкий гул, перемежающийся звуком лошадиных копыт и скрипом колес повозок за опущенными решетчатыми воротами Ньюгейта. Мэтью не упустил ни одной детали рассказа о Королеве Бедлама, как не стал воздерживаться и от подробностей дела с колбасками миссис Такк в его расследовании по делу Тирануса Слотера. Он в красках описал Остров Маятник и логово Профессора Фэлла, а затем поведал печальную историю о своей поездке в Чарльз-Таун, которая должна была стать пустяковым делом, но закончилась она потерей памяти, смертью Куинн Тейт и его попаданием в плен к графу Дальгрену. Кратко молодой человек описал то, что происходило на борту «Странницы», признался в том, что действительно совершил убийство, а затем — поведал о довольно горьком итоге, который подвел судья Арчер, что и привело молодого решателя проблем в это место.

Свет из окна посерел. Облака уплотнились дымом, и за решеткой снова полил дождь. Шум от него приглушался тяжелым сердцебиением Лондона.

— Могу я попросить еще чашку воды? — спросил Мэтью. Даниэль Дефо, похоже, был ошеломлен: его рот был полуоткрыт, и он смотрел на Мэтью так же, как он сам смотрел на камеру в Плимуте, в которой оказался по прибытии в Англию.

— О… да, конечно. Берите, сколько хотите. Угощайтесь, — он посмотрел, как Мэтью наливает себе воду из кувшина. — Вы весьма занятный молодой человек, — заключил он с интересом. — Сколько вам лет?

— Двадцать четыре, но последнее время я чувствую себя на сорок два.

— Сорок два — это практически мой возраст, — сказал писатель. — Я только недавно его пересек. Цените вашу юность и вашу бодрость. Ваш рассказ… ваша история… она удивительная, Мэтью. Разумеется, я слышал об агентстве «Герральд», правда никогда не нуждался в их услугах. А Профессор Фэлл… я слышал это имя, но думал, что это просто миф, которым пугают маленьких детей, когда они плохо себя ведут.

— В таком случае он — самый реалистичный миф, который я когда-либо видел. Интересно… Арчер тоже полагал Профессора выдумкой. Я думаю, за свою карьеру он мог при этом даже судить кого-то из приспешников Фэлла.

— Судьи — это, в первую очередь, люди. Иногда они предпочитают не замечать правды, потому что не имеют никаких возможностей изменить ее. Я просто надеюсь, что моя собственная ситуация переменится к лучшему. Мне выпало несчастье попасть на слушание к судье Салафиэлю Ловеллу, который вырезан из еще более грубой и упрямой ткани, чем Арчер. И вот мы с вами оба здесь, на этом острове, состоящем из обломков кораблей наших жизней и островков надежды. Но скажите мне… у вас есть хоть малейшие представления о том, почему Альбион полагает вас важным человеком?

— Ни одного. Основной вопрос в том… как он попал в Ньюгейт? И… возможно, он все еще находится здесь — кто-то из стражников или узников? Возможно, это кто-то, у кого представления о правде и законности несколько деформированы, и он решил, что эти шестеро освобожденных не должны разгуливать на свободе ни при каких обстоятельствах? Проблема этого сценария заключается в том, — сказал Мэтью. — Что не все шестеро заключенных, убитых Альбионом, отбывали свой срок в Ньюгейте. На самом деле, я не знаю, был ли хоть кто-то из них заключен здесь, но я точно знаю, что один был недавно отпущен из тюрьмы Святого Петра.

— Хм… — протянул Дефо с легким кивком. — Вы не в том состоянии сейчас, чтобы решать такие проблемы, не правда ли? Но, гляжу, что остановиться и не думать об этом вы не можете.

— Моя природа иногда вызывает у меня сожаления, но да, это так. Что бы я по-настоящему хотел узнать, так это то, была ли какая-то связь между всеми шестью убитыми? Были ли они освобождены по одному и тому же поводу? Быть может, у них был один и тот же адвокат? Или приговор выносил один и тот же судья? Альбион устроил себе огромные неприятности, вырядившись в эту золотую раскрашенную маску. Он совершенно не стесняется, привлекая внимание. Поэтому… интересно, в чем его цель и какова его история?

— Повесть о горе и безумии, я уверен. Если только Лорд Паффери сам не нанял убийцу и ночного палача, чтобы обеспечить себе доход. Читатели заглатывают эти истории с аппетитом.

— Возможно, это история горя, — согласился Мэтью, глядя на капли дождя, струящиеся по стеклу. — А вот безумия… возможно, и нет. Похоже, что у него есть какой-то четкий план… и я каким-то образом оказался в нем замешан. Я не думаю, что Лорду Паффери есть дело до меня, — он повернулся и полностью сосредоточился на хозяине комнаты. — Вы говорите, вы писатель? И вы попали сюда за подстрекательство к мятежу?

— Я написал политический памфлет, который не оценила Корона, — сказал Дефо. — Я хотел лишь пустить ветер обсуждения, но вместо этого всколыхнул бурю, которая едва не изжарила меня самого. Но я думаю, со временем я выберусь из этого затруднительного положения, — на его лице собрались мелкие морщинки, когда он договаривал эти слова. — Лучше быть заключенным тюрьмы Ньюгейт, чем тюрьмы невежества, — хмыкнул он. — Некоторые тюрьмы являются клетками для души, и именно они — наиболее жестоки.

— Согласен. К сожалению, и сама жизнь иногда может обладать жестокой душой.

— Ах! — воскликнул Дефо. Его улыбка стала шире. — Мне это понравилось, Мэтью! То, как это звучит: жестокая душа самой жизни, — повторил он. — Я найду, где это использовать… когда-нибудь, — его улыбка угасла. — Знаете, я ведь не единственный человек пера в этих стенах. Как быстро может подняться и упасть чья-то звезда… но это ведь человеческая природа, не так ли? Здесь есть по-настоящему великие интеллектуалы, запертые в проклятье и прозябающие в бесполезности. Просто навскидку… Эдмунд Криспин, Томас Лав Пикок, Питер Гринавэй, Чарльз Годфри Леланд, Роланд Фирбанк, Макс Эрлих…. все заперты, все забыты и лишены будущего. Как и я буду лишен когда-нибудь… и вы…. и все, кто жил, дышал и боролся за право быть услышанным… быть узнанным. Но я думаю, что, если человек сделал себе славу хоть на какое-то время… если его можно узнать, если он был признан душами, обитавшими на земле, и принес кому-то минуты размышления или радости… значит, его жизнь была прожита не зря, — он грустными глазами воззрился на Мэтью. — Вы так не считаете?

— Да, — кивнул он. — Считаю.

— А вы ведь действительно герой, — сказал Дефо, и печаль испарилась с его лица так же быстро, как появилась. Он оценил, сколько осталось времени, по свече и понял, что его совсем мало. — Я получил огромное удовольствие от нашей беседы. Будьте уверены, я продолжу платить взносы за то, чтобы на вас не надевали цепи. Жаль, что у меня не так много денег на такие траты. Как я сказал, не я сам, а мои друзья уберегают меня от подземелья.

— Я понимаю. Спасибо вам большое за то, что вы сделали. Я надеюсь, в один прекрасный день я сумею отплатить вам сторицей.

— Вы уже отплатили! Тем, что умеете так думать, и тем, что позволили мне узнать вашу историю. Это очень вдохновляет, и я удивлен, что вы не погибли от рук кого-то из этих ужасных людей, с которыми сталкивались лицом к лицу!

— Я думаю, мне просто везло, — ответил Мэтью. — До сих пор, то есть.

Дефо поднялся на ноги. Мэтью понял, что пора ему возвращаться на нижний уровень.

— Стражи скоро будут у дверей, — сказал писатель. — Я прогуляюсь с вами.

У железной двери, пока они ждали, Мэтью решил спросить о слове, которое привлекло его внимание во время разговора.

— Вы упомянули о подземелье. Я видел несколько лестниц, ведущих вниз. Кого там держат?

— Узников, которые напали на стражей, или тех, кто безумен и опасен.

— Настолько безумен и опасен, что не стал нападать на охранников? — хмыкнул Мэтью.

— Здесь это хорошо различают, — отозвался Дефо. — Но как знать! Еще там держат в последние две недели тех, кого должны повесить. У них из еды только паек из хлеба и воды.

— Своего рода проводы, верно? — сказал Мэтью саркастично. — Но скажите мне вот, что… если знаете… там внизу занята каждая камера?

— Я не знаю. А почему вы спрашиваете?

— Мне интересно… если Альбион — не один из стражей или служащих тюрьмы — а ведь он, определенно, не призрак, который способен проходить сквозь твердые стены — возможно, это человек, который нашел другой вход в Ньюгейт. Могу представить, какие сети простираются под этими старыми зданиями!

— О да! На деле там содержат многих. Но в основном нищих.

— Альбион может быть нищим при свете дня, но мстителем ночью. Или, как минимум, он может выдавать себя за нищего. Я просто интересуюсь, есть ли в подземельях пустые камеры, в которых можно недосчитаться нескольких камней… которых достаточно, чтобы сделать щель, куда способно пролезть тело.

— Даже если б это было правдой, откуда бы Альбион об этом узнал? И как он попал бы в ту самую камеру, в которой не хватает камней? Он запросто мог угодить в камеру к какому-нибудь безумцу, с которым и меч-то не справится.

— Хороший вопрос и хорошее наблюдение, — сказал Мэтью. — И это снова наводит на мысль, что у Альбиона есть конкретные сведения о Ньюгейте… или нужные связи здесь.

Дефо спросил:

— Вы ведь знаете значение слова «Альбион», верно?

— Нет, не знаю.

- «Альбион» — это древнее название Англии. Так ее называли еще древние греки за шесть столетий до рождения Христа. Также это является отсылкой к некоей силе — огромной силе, — которая наречена была защищать Англию от зла. Кем бы ни был Альбион, у него есть определенный вкус, и это имя придает ему драматичности. Ах, вот и свет. Кто-то идет. Я могу сказать, что, судя по шагам… это Парментер, не Массенджилл или Боудри. Последних двоих лучше избегать по возможности. Добрый день! — последнее было обращено к стражу, поднимающемуся по лестнице.

— Добрый, если ты — болотная лягушка, — проворчал Парментер, вокруг которого образовался желтый круг от света фонаря. — Отойдите, — когда узники повиновались, он начал открывать дверь.

— Спасибо, что пришли повидаться со мной, — сказал Дефо, обратившись к Мэтью. — Вы дали мне пищу для размышления, — он протянул молодому человеку руку, и тот пожал ее. — Надеюсь, у вас все сложится хорошо.

— И у вас, сэр.

— Давай, пошли, — сказал Парментер с угрюмым видом. — Время бесед окончено.

По дороге в секцию Мэтью, пока они двигались по запутанному коридору, спросил:

— Не знаете, все ли клетки в подземелье заняты?

— Зачем тебе? Хочешь угодить в одну из них?

— Нет. Мистер Дефо рассказывал мне об узниках, которых там держат. О тех, кто может создать… гм… проблемы. Мне просто стало любопытно.

— Надо же.

Они прошли чуть дальше. Мэтью следовал за стражем. Несколько секунд прошло, прежде чем решатель проблем попытал удачу снова:

— Так все ли камеры в подземелье заняты?

— Несколько пустуют. Я могу устроить так, что ты увидишь их своими глазами и проведешь там парочку милых ночей в темноте и одиночестве.

— Я вполне в состоянии использовать мое воображение. Но еще один момент: есть ли запертая дверь, которую нужно миновать, чтобы достичь тех камер?

— Пройти под аркой через маленький мостик, под который сливают дерьмо. Дальше окажешься у двери. Уверен, что не хочешь сам посмотреть? Там удивительно сладостный запашок, знаешь ли.

— Уверен, так и есть, — сказал Мэтью. Он сложил воедино все известные факты и пришел к еще одному вопросу. — А как долго вы работаете здесь?

— Похоже, что всю жизнь. Это место прирастает к тебе. Я здесь уже восемь лет… в следующем месяце будет, точнее. И не знаю, гордиться этим, или нет.

Мэтью был благодарен хотя бы за то, что Парментер вел себя, как человек цивилизованный. Он мог представить, как на подобные вопросы отвечал бы Боудри.

— А за восемь лет вашей работы кто-нибудь сбегал отсюда?

— Двое, насколько я помню. И одного из них поймали час спустя. Двое — это не так много по сравнению с тем, как много человек провело здесь свой срок до конца, так что… эй, черт тебя побери, погоди-ка минутку! — он отвесил Мэтью неслабый удар по затылку. — У тебя нет никакого права расспрашивать меня о таком!

— Приношу извинения. Я забыл свое место, — ответил Мэтью. Они прошли по лестнице вниз. — Но еще одно, пожалуйста: хотя бы один из этих двоих сбежал из подземелья?

— Прикуси язык, Корбетт, — последовал жесткий ответ. — Больше я отвечать не буду.

— Как скажете. Но это печально, потому что я собирался предложить вам кое-какую информацию взамен. Я собирался задать вопрос, и, получив ответ, рассказать вам, что я видел, взглянув в лицо Альбиона. Об этом я никому не говорил.

Впереди посреди коридора на спине лежало тело. Парментер остановился, чтобы посветить на исхудавшего узника. Он отвесил человеку быстрый пинок в ребра, и тот застонал, перевернувшись на бок.

— Поднимайся, Эддингс! — скомандовал Парментер. — Если я вернусь и застану тебя тут, тебе всыплют плетей! — он переступил через тело узника и продолжил путь. Мэтью пришлось сделать то же. Парментер возобновил диалог. — У Альбиона нет лица. Он носит маску. Так или иначе, начальник тюрьмы сказал нам, что мы не должны это обсуждать.

— Жаль, — у Мэтью было чувство, что раковина Парментера была не такой уж крепкой и могла треснуть в одном из своих слабых углов и суставов. — А меня так тянуло поделиться этим с кем-то. Уверен, «Булавка» нашла бы эту информацию крайне интригующей.

— У тебя ничего нет. И я не знаю, что означает это причудливое слово, которое ты только что сказал.

— Оно означает, что, скорее всего, Лорд Паффери неплохо заплатил бы за мою информацию. Не меньше гинеи, я бы сказал.

Парментер не ответил.

Они приблизились к арке Каира. По подсчетам Мэтью оставалось еще пару раз повернуть по коридору, прежде чем они достигнут камеры. Вода капала с треснувшего потолка и сбегала вниз по каменным стенам, образуя грязные лужи под ногами.

Внезапно перед глазами Мэтью возникла рука и ухватила его за ворот тюремной рубашки. Парментер был сильнее, чем казался — или Мэтью просто настолько ослабел от нехватки еды — потому что молодой человек вынужденно замер и не смог двинуться. Парментер оттолкнул Мэтью к правой стене коридора.

— Слушай сюда, — страж поднял свой фонарь так, чтобы полностью осветить лицо узника. — Мне не нравится твой способ заговаривать мне зубы.

Плечо Мэтью отдалось тупой болью в том месте, где он столкнулся со стеной, но это было лучше, чем удар дубинкой, которая оставалась на месте — привязанной к поясу охранника на кожаном шнуре.

— Простите, — сказал Мэтью. — Давайте забудем эту дискуссию. Этот… разговор, — он решил подобрать слово попроще. — Хорошо?

Парментер проигнорировал вопрос.

— У меня тоже есть, что у тебя спросить, — он понизил голос почти до шепота, хотя они были в коридоре одни. — Что за дела у тебя с Альбионом? Он никогда раньше своими призрачными ботинками сюда не захаживал. Что ты натворил там, снаружи, чтобы привести его сюда?

— Ничего такого, о чем бы я мог подумать.

— Ты убил кого-то? Ему нет дела до убийц.

— А что с его предыдущими шестью жертвами? Они не были убийцами?

— Не-е. Ну… двое убили. Что до остальных четверых… двое из них были хулиганами, один взломщиком, и еще один похитителем собак.

Мэтью кивнул. Парментер описывал двух убийц, двух обыкновенных головорезов по найму, взломщика и вора, похищающего собак, а после разделывающего их на шкуры для скорняков. Что ж, молодой человек решил попытать удачу и понадеялся, что колесо Фортуны выкинет ему счастливое число.

— Один из тех, кто пытался сбежать из Ньюгейта, все-таки содержался в подземелье?

Парментер посмотрел налево, затем направо, словно боясь, что их кто-то подслушивает. Затем снова перевел взгляд на лицо Мэтью.

— Сначала расскажешь ты. Что у тебя есть такого, что можно продать «Булавке»?

Мэтью постарался состряпать что-то на скорую руку.

— Следует отметить вот, что: его глаза сверкнули за этой маской. Они были похожи на два окна в Ад. Я был потрясен до глубины души, когда взглянул в них, и все же не мог не сделать этого. И еще… я слышал, как он говорил. Но слышал не ушами, спешу заметить, но вот здесь, — он постучал по своей макушке. — Я слышал, что в его списке еще три жертвы. И имя одной из них начинается на «А». Я слышал, как Альбион говорил, что уже наточил свой меч и скоро ударит снова. Возможно, завтра ночью, если все пойдет гладко. Но он будет снаружи, будет выслеживать свою жертву. Вот, что я от него услышал.

— Продолжай! — рот Парментера искривился. — Разве мог ты слышать от него что-то подобное?

— Мог. И слышал. Вы знаете, почему Альбион приходил сюда поговорить со мной? Потому что… я и он связаны убийством. Да, все верно. Человек, которого я убил, был в его смертельном списке. Он сказал мне и это, и приходил он сюда поблагодарить меня.

— Давай дальше! — на этот раз охранник говорил шепотом. Его глаза-бусинки расширились настолько, насколько могли, Парментер убрал свою руку с воротника Мэтью. — Кого ты убил? Кто это был?

— Пруссак по имени Дальгрен. Почему он был в списке Альбиона, мне не известно, но теперь вы знаете. И попробуйте сказать, что «Булавка» не купит информацию, пришедшую из моих первых уст!

— Христовы кровавые гвозди! — воскликнул Парментер. — Если бы я увидел такое в «Булавке», я бы просто проглотил эту историю!

— Информация ваша. Только не раздавайте ее бесплатно никому… особенно Боудри.

— О, я терпеть не могу этого напыщенного дристуна, — прошипел Парментер. — Он, похоже, убил павиана и украл его лицо! И, похоже, иногда он перебирает с «Белым Бархатом». Исчезает на несколько дней, а потом возвращается и не помнит ничего о том, что делал и где был.

- «Белый Бархат»? А что это?

— Дешевый джин, который оставляет человека без чувств. Лучше держаться подальше от этого пойла, мой тебе совет… если ты, конечно, когда-нибудь выйдешь отсюда, я имею в виду.

— Ладно, хорошо. Итак… теперь насчет камер в подземелье и беглецов.

— Если я скажу тебе… ты же не доставишь мне неприятностей, не так ли?

— Буду вести себя так, будто вы ничего мне не говорили. Это просто удовлетворит мое любопытство, — Мэтью решил надавить, потому что Парментер явно колебался. — Ну же, проявите немного милосердия ко мне. Мне нужно что-то, над чем можно подумать!

И снова взгляд налево, затем направо, а потом Парментер сдался.

— Да, один из них выскользнул из камеры в подземелье. Это случилось через год или около того после моего прихода сюда.

— Из какой камеры?

— О-о-о-о-о, нет! Не загоняй коней так далеко! Этого тебе вполне хватит, — Парментер подал знак фонарем.

Мэтью возобновил путь. Без цепей двигаться было намного легче, но Мэтью заметил, что все еще сгибается и шагает той же сгорбленной, хромой походкой, что и раньше. Похоже, ноги привыкли к оковам. Он видел, как быстро человек привыкает к темноте и отчаянию этого места и оставляет надежду когда-либо снова выйти на солнце. Впрочем, эту безнадегу сейчас, пожалуй, разделяет каждый лондонец из-за непрекращающегося ливня.

Молодой человек почувствовал, что Парментер по пути уже подсчитывает, за сколько шиллингов сумеет продать информацию «Булавке». Пожалуй, сведения, полученные из первых уст об Альбионе, заставят Лорда Паффери визжать, как маленькая девочка. И будь прокляты факты! — Паффери раздувает любые фантазии, чтобы накормить свою голодную аудиторию. Можно было поклясться, Лорд Паффери будет благодарен за то, что ему вовремя подадут убийцу Альбиона — как раз к очередному приему пищи.

А Мэтью, в свою очередь, был готов поблагодарить Альбиона. Он понял, как только прошел входную арку в Каир, что появление Альбиона в Ньюгейте и его загадочное поведение — будь то обещанием защиты или смерти — спасло мозг молодого решателя проблем от превращения в чашу пудинга. В таком месте, как Ньюгейт, ничего не стоило потерять всякий смысл жизни, всякий интерес, кроме извлечения вшей из бороды, всякое любопытство, всякие вопросы (к примеру, о том, сколько осталось жить Уайлеру), всякое достоинство, сострадание… да вообще всё.

Но теперь для поддержки своего мозга в рабочем состоянии у Мэтью был Альбион и клетка подземелья, откуда однажды одна птичка улетела из Ньюгейтской клетки. У него впереди — не приведи Господь — было еще шесть месяцев, чтобы сгнить здесь, но, по крайней мере, теперь у него появилась проблема, которую надо решить, и в сложившихся обстоятельствах для него эта история была настоящим даром жизни.

Парментер оставил его. Он спустился по лестнице в камеру, где никогда ничто особенно не менялось — разве что отсюда периодически уносили тела…

Один момент особенно обеспокоил его. Хотя Мэтью не верил в приметы, оглядываясь назад, он понимал, что сделал очень плохой выбор. Почему… почему… в своем сочиненном на скорую руку рассказе о том, что «слышал» голос убийцы, он решил сказать, что имя одной из будущих жертв Альбиона начинается на «А»? Неужели он был настолько захвачен врасплох, что забыл, как произносить собственное имя?