Свободная любовь

Глава одиннадцатая

Дори открыла дверь с веткой белой омелы в руке. Она втянула Скотта в квартиру и подняла ветку над его головой. Ее лицо освещала очаровательная улыбка, а глаза блестели, когда она пожелала ему веселого Рождества. Она обняла его, и их губы слились. Она будто впитывала его слова, когда он произносил свои поздравления.

Это были мгновения истинного блаженства. Скотт наслаждался ощущениями, которые казались ему единственно естественными и правильными: губы Дори, мягкие, открытые навстречу его губам, знакомое ощущение ее языка, прикосновение ее тела, гибкого и теплого. Пока длился поцелуй, все было так, будто они никогда не ссорились, будто Дори не была беременной, будто их обоих не пожирал страх, что ее беременность разорвет их отношения.

Поцелуй кончился, и они потихоньку отодвинулись друг от друга.

— Веселого Рождества, — повторила Дори, и у нее перехватило дыхание.

Скотт запустил пальцы в ее волосы и взял ее голову в ладони. Его глаза, устремленные на нее, горели.

— Ты мой подарок? — спросил он.

— Только один из нескольких.

— Бьюсь об заклад, что ты мне понравишься больше всего.

Дори поднесла его руку к своим губам и поцеловала ладонь, затем соблазнительно улыбнулась.

— Надеюсь, что так и случится.

Взяв Скотта под руку, она повела его к спальне. На пороге гостиной он остановился.

— Что это значит? — Хотя в гостиной царил порядок, вереница картонных коробок превратила комнату в дорожку для бега с препятствиями.

— Похоже что ты переезжаешь.

Дори состроила гримаску и неуверенно ответила:

— Да.

Переезжает. Другая перемена, и такая существенная. Через открытую дверь спальни Скотт мог видеть кровать, поджидающую их, с соблазнительно откинутым покрывалом. Но в углу были сложены коробки, которые еще предстояло заполнить вещами. Дори собиралась разорить эту знакомую комнату, опустошить ее... Шок от увиденного поразил его, словно предательство.

— Я купила дом, — призналась она. Он повернулся и недоверчиво уставился на нее. — Я понимаю, это кажется неожиданным, — продолжала она, — но я давно подумывала о покупке дома. Ты ведь знаешь. Преимущество налога... Она замолчала и вздохнула. — Я решила, что сейчас самое подходящее время начать поиски. Это естественный комплекс взрослых, мне все равно пришлось бы переезжать рано или поздно, и сейчас это сделать легче, до того как...

Ее голос замер, но они оба знали, как бы она закончила фразу. До того, как проявится ее беременность. До того, как у нее появится ребенок, что усложнит и без того нелегкую процедуру переезда. Скотт почувствовал, что страх перед происходящим сжимает спазмом все внутренности. Перемены были неизбежны. Перемены в ее теле. Перемены в их жизни. Перемены в их отношениях.

— Я нашла замечательный дом. О, Скотт, он тебе понравится. Там есть камин — помнишь, мы всегда мечтали о том, чтобы посидеть перед огнем. Я заключила великолепную сделку. Того, что у меня было, хватило на половину первоначального взноса, а Сергей одолжил мне вторую половину, так что мне не нужно связываться с ипотечными компаниями. Дом пустовал, и я подумала: «Почему бы и нет?» Было бы глупо платить еще один месяц за квартиру, когда я могу собраться и переехать.

Она коснулась его лица кончиками пальцев.

— Ты поможешь мне переехать?

Помочь ей? Помочь ей разрушить то место, где они проводили половину своего времени вместе? Где они вместе смеялись и любили друг друга? Помочь ей разорить и бросить этот уголок?

— Скотт?

Он принужденно улыбнулся, но улыбка была фальшивой.

— Конечно, я помогу тебе.

Ее тело заметно расслабилось.

— Отлично. Я пригласила двух друзей Аделины из колледжа на полдня, поэтому у нас будет достаточно мускульной силы. Сергей наймет грузовик, если будет хорошая погода.

Снова Сергей. Скотту нравился брат Дори, но его жгло словно крапивой, что Сергей неожиданно стал героем в ее глазах. Обычно он был слишком занят своей медицинской практикой, чтобы успешно исполнять роль старшего брата, но теперь...

Признав свое поражение, Скотт вздохнул. Теперь, когда его сестра была беременна и одинока, Сергей появился, чтобы выступить в роли потдерживающего мужского начала. Скотт знал, что он несправедлив, но не мог подавить в себе чувство обиды из-за неожиданного вторжения Сергея в жизнь Дори. Не мог он подавить и чувство отвращения к себе, которое следовало по пятам за его обидой.

Это была его собственная вина. Это ему следовало заботиться о Дори, помогать ей принимать решения, поддерживать ее и ободрять. Но она не обсудила с ним даже такое важное событие, как покупка дома. Она даже не могла прийти к нему посоветоваться. Его безразличие отталкивало ее от него. Но он не мог желать того же, что и она. Хотя и пытался. И, конечно, он не мог смириться с нежелательным, несвоевременным вторжением в их жизнь, их любовь.

Коробки в спальне, где они так часто любили друг друга!.. Она увозила свою жизнь из их прошлого, точно так же, как...

Пальцы Дори скользнули к его волосам, потом она положила ладонь ему на ухо. Встав на цыпочки, она поцеловала его в щеку и улыбнулась ему.

— Разве мы не направлялись куда-то, пока не сбились с пути?

Скотт взглянул на ее лицо, которым он никогда не уставал любоваться. В глубине ее глаз жили любовь и желание. Неожиданно его охватил страх, что их отношения могут так измениться, что он никогда больше не увидит этот взгляд. Он заключил ее в объятия, прижимая к себе, и глубоко, страстно поцеловал. «Танец» было бы романтическим названием того, как он повел ее в спальню. Он не в состоянии был ослабить объятия. Они спотыкались о коробки, а его руки, проникнув под блузку, ласкали ее, и он наслаждался ощущением ее тела.

Его поцелуй был неослабевающим, глубоким, ищущим, требовательным. Наконец они упали на кровать, срывая с себя одежду, так как безумная сила его желания захлестнула их обоих.

Охватившее его напряжение столь же быстро достигло кульминации, и Скотт непроизвольно оторвал свои губы от губ Дори, и из горла его вырвался крик. Он рухнул на нее, вдыхая воздух огромными глотками, наслаждаясь теплой упругостью ее тела.

Сознание медленно возвращалось к нему. Странные звуки, что-то вроде всхлипываний у его груди, наконец вернули его к жизни.

— Дори? Я не сделал тебе больно?

Другой странный звук. Встревожившись, он приподнялся на локте.

— Дори?

Она тихо смеялась, а освободившись от тяжести его тела, засмеялась от души. На этот раз он позвал ее скорее из любопытства, чем от беспокойства. Ее слова прорывались сквозь приступ смеха.

— Я знаю, что делают, желая поскорее открыть подарок, но ты даже не пы-тал-ся сохранить лен-точ-ки.

Он озадаченно посмотрел на нее, не зная, что делать с неожиданным поворотом в настроении Дори. Все еще смеясь, она села, обняла его за шею и звонко поцеловала в щеку.

— Веселого Рождества. — Она поцеловала его в другую щеку. — Счастливого Нового года. — Затем в лоб. — С днем Святого Валентина. — В левое веко. — Счастливой Пасхи.

Ко Дню Благодарения она достигла его рта, и поцелуй был по-настоящему крепким. Когда она отклонилась, Скотт отвел прядь волос с ее щеки и признался:

— Я не рассчитывал...

Новый приступ смеха прервал его.

— Такое невозможно рассчитать.

— Но я не сделал тебе больно?

— Мне — больно? — спросила она, удивленная его заблуждением. Она вновь легла на постель, взглянула на него и вздохнула. — Я чувствую себя такой желанной.

— Ты уверена, что ты... что я не был слишком груб?

— Ты даже не представляешь, что значит для девушки возбудить в мужчине такую безумную страсть.

К концу дня Дори попыталась выбраться из постели, не побеспокоив Скотта, но он поймал ее за запястье в тот самый момент, когда она думала, что ей удалось сесть, не потревожив пружин.

— Куда ты?

— В душ. Мне надо начать уже сейчас, если я хочу прилично выглядеть к ужину.

— Для меня ты и так выглядишь прилично. Даже более чем прилично.

Усмехнувшись, Дори сказала:

— Я говорю о внешних приличиях. На Рождество открыты только изысканные места. Ты не возражаешь, если мы отправимся куда-нибудь? Я знаю, ты привык, что обычно я готовлю дома, но половина кухонной утвари упакована и...

— Ты же знаешь, что я не возражаю. На всякий случай я привез с собой костюм.

— Тогда я действительно должна принарядиться. Все женщины будут пытаться увести тебя у меня. — Скотт засмеялся, и Дори улыбнулась. — Они будут глазеть на меня, завидуя тому, как мне повезло. — А я буду думать о том, как долго продлится мое счастье быть с тобой, подумала она в отчаянии. Он заметил неожиданную грусть у нее на лице.

— Что случилось?

Дори коснулась его щеки, затем ее рука обвилась вокруг его шеи, и она приникла к нему.

— Ты так нужен мне.

— Не больше, чем ты нужна мне, — ответил он. — Если сегодняшний день не доказал это, то это бездоказательно.

— Не таким путем, — объяснила она. — Не так.

Скотт знал, что ей хотелось бы услышать, но он не мог произнести эти слова. Точнее, произнести слова было несложно. Сложно было ощутить их, проникнуться ими, наполнить их содержанием. Он не мог произнести их без оговорки, а их можно было сказать только от всей души. Он мог бы сказать ей, что переедет в пригород и будет жить вместе с ней в доме, который она купила, но эта перспектива вселила страх в его сердце — страх ухудшения их отношений, которые до сих пор были безупречны из-за отсутствия ежедневной обыденности, порождающей негодование, горечь и апатию.

Скотту хотелось смеяться с Дори, а не обсуждать семейный бюджет. Он хотел любить ее, потому что это так хорошо у них получалось, а не заботиться о бытовых нуждах, когда оба будут уставшими или раздраженными. Он хотел говорить о мечтах и глобальных проблемах, обо всем, что в данный момент попадалось им на глаза, а не спорить по поводу тюбиков с зубной пастой и о прочих бесчисленных, не имеющих значения пустяках, о которых пререкаются люди, когда они живут вместе в одной квартире.

Он хотел приезжать к ней, когда ему хотелось ее компании, а не тогда, когда часы пробьют определенный час.

Он хотел бы обнаружить в себе задатки мужа, но видел себя лишь любовником, в полном смысле слова. Он любил Дори больше, чем ожидал от себя, любил, возможно, даже больше жизни. Но он хотел иметь любовницу, а не жену. Хотел быть любовником, а не мужем. Хотел, чтобы ему улыбались, а не пилили.

Дори быстро поцеловала его в шею, словно прощаясь, и выбралась из постели. Кровать неожиданно показалась просторной и пустой, и Скотт почувствовал себя в ней очень одиноко. Расставания сейчас, даже самые короткие, имели значительный подтекст, угрозу постоянству. Скотт встал, натянул брюки и направился, лавируя между коробками, в кухню, чтобы выпить чего-нибудь. Дори, должно быть, упаковывала что-то в кухне, когда он приехал, потому что дверки шкафа были открыты, а всевозможные банки — для сметаны и сахара, — солонка, перечница были сняты с верхних полок и рядом лежала стопка газет для завертывания.

Скотт потянулся за стаканом в застекленном шкафчике, когда ему в глаза бросились обои, которыми он был оклеен изнутри. Они с Дори потратили целый уикенд, чтобы обклеить все шкафчики. Веселый рисунок вызвал воспоминания о том, как они сражались с неподатливым материалом, скрупулезно подрезали концы, чтобы совместить рисунок, и как они были по локоть в клею, и как они смеялись, измазывая клеем друг друга.

Дори была так горда, когда они окончили работу, так довольна ею. И теперь она оставляет все это.

Много лет назад в его жизни были другие обои. Прекрасные обои с космонавтами и космическими кораблями. Он выбирал их с такой торжественностью, на которую способны только шестилетние дети, и потом с видом человека, ответственного за то, чтобы работа была качественно выполнена, наблюдал за оклейкой его комнаты.

Как он любил те обои! Дождливыми днями он лежал на кровати и становился одним из космонавтов в космическом костюме и прозрачном шлеме. В своем воображении он забирался в космический корабль и отправлялся в путешествие по Вселенной. Глядя на эти обои, он становился героем, звездным путешественником, как космонавты, которых он видел по телевизору.

Но однажды, вернувшись из школы, он обнаружил, что его комната опустела. Он бросился к тетке, которая оставалась с ним на вторую половину дня, пока его мать была в больнице.

Они забрали его мать в больницу на машине «Скорой помощи» со светящимися огнями и ревущей сиреной. Потом приехала его тетка, и они с отчимом долго перешептывались и качали головами, что сильно напугало Скотта. Всякий раз, как он спрашивал о матери, тетя целовала его в щеку и уговаривала не беспокоиться. Но он все же очень волновался, пока наконец они не позволили ему увидеться с матерью. Он пошел в больницу, и она появилась в приемной, сидя в коляске, которую вез его отчим. Скотт крепко обнял ее, сказал, что скучал, и попросил поскорее вернуться домой. Она объяснила, что ей предстоит пока оставаться в больнице, чтобы у нее появился здоровый ребенок, и уверила, что это случится довольно скоро. Через несколько недель у него появится маленькая сестричка или братик.

— Ты ведь будешь горд и счастлив быть старшим братом, правда? — спросила она его, но Скотт не ответил. Он совсем не был уверен в том, что хочет стать старшим братом или что он будет гордиться малышом. У Мелинды было два малыша, и теперь, когда Скотт навещал отца, ему приходилось спать на кушетке. После того, как у него один за другим появились два единокровных брата, его визиты стали реже, чем прежде. Раньше он спал на кровати в маленькой спальне в их квартире, но теперь спальню превратили в детскую, и Мелинда боялась, что Скотт может ночью побеспокоить малышей.

— Моя комната! — закричал он, когда увидел ее опустошенной. — Что случилось с моей комнатой? Где моя кровать? И мои книги? И мои игрушки?

Тетя обняла его и объяснила, что его кровать и все его вещи были перенесены в комнату, где мама раньше занималась шитьем.

— Ты уже взрослый и крепко спишь всю ночь. Мама хочет, чтобы малышка была рядом с ней, так чтобы она могла слышать, если понадобится ей.

— Но мои обои! — запротестовал Скотт. — Мои космонавты!

— Ты уже взрослый, Скотт. Зачем тебе эти детские обои?

Скотт проглотил слезы. Ему очень хотелось сказать, что ему нужны эти обои и что они не для детей, а для покорителей космоса и он еще не слишком взрослый, чтобы стать исследователем космоса. Он вырвался из рук тети, пересек прихожую и нашел свою постель. Там были его игрушки и книги, все в коробках.

—Ну, Скотт. Нам нужно расставить книги на полках. Можешь помочь мне. Я не знала, в каком порядке ты хотел бы их поставить, поэтому ждала тебя.

Книги вновь обрели свое место на полках, но перенести обои было невозможно. Позже их заменили обои с балеринами, кружащимися в розовых облаках, которые, как сказала мама, должны понравиться отчиму. Скотт почувствовал себя обманутым, отверженным. Его новая сестра была захватчиком, узурпатором. У нее была комната, ближе всего расположенная к комнате мамы, и у нее были обои, а ему пришлось поменять своих космонавтов и космические корабли на бледно-голубую краску. Он больше не был космическим исследователем. Его загнали в старую швейную комнату матери без единого корабля и надежды на лучшее.

— Сыр, — сказала Дори и отодвинулась, чтобы Скотт смог насыпать горсть натертого швейцарского сыра в кастрюлю с фондю. Потом потрясла кастрюльку, чтобы растопить добавленный сыр.

После суматохи, сопутствующей переезду, они решили спокойно встретить Новый год дома.

Как только сыр расплавился, Дори налила белого вина и перенесла кастрюльку с плиты на кофейный столик перед камином. Они со Скоттом сели, скрестив ноги, на больших напольных подушках, которые купили утром, и принялись за еду, макая в фондю кусочки хлеба, ветчины и салями.

Прислушиваясь к советам Дори и игнорируя их, Скотт разжег огонь при помощи поленьев, которые они купили в супермаркете вместе с продуктами для фондю и мороженым на десерт, способным удовлетворить любого гурмана. Погода была теплой, и огня не требовалось, но им удалось сохранить уют в комнате, немного приоткрыв окна.

Огонь в камине и свеча, подогревающая фондю, были единственными источниками света, пока они ужинали, наслаждаясь фондю, смеясь над своими усилиями поднести облитые кусочки хлеба ко рту, не закапав одежду. Когда они покончили с фондю — принялись за мороженое, затем, жалуясь друг другу на то, что они объелись, положили свои подушки рядом и легли на них в полутьме комнаты.

С момента приезда Скотта они были слишком заняты упаковкой и распаковкой и лишь сейчас могли позволить себе расслабиться. Благодарная за эти спокойные минуты, Дори взяла Скотта за руку и переплела свои пальцы с его.

— Тебе нравится дом?

— Я уже говорил тебе, что нравится.

— Как только я приспособлю кабинет под офис, я куплю компьютер и соединю его по электронной почте с компьютером на работе, чтобы можно было работать дома в те дни, когда у меня нет консультаций и мне не нужно присутствовать в суде.

— Это было бы прекрасно.

— Но мне все равно понадобится няня на целый день, даже когда я здесь, хотя я все же смогу больше времени быть с ребенком.

Скотт никак не отозвался на ее слова. Дори почувствовала, как у нее в горле встает комок, тот самый, который всегда поднимался в ответ на его подчеркнутое молчание, когда речь заходила о ребенке. Переезд утомил ее, и способность выносить поражение была ослаблена. Ей хотелось броситься на Скотта, пинать его и кричать, пока он не перестанет избегать этой темы, но не было сил, чтобы противостоять ему, и ей не хотелось нарушить праздник, поэтому она не сказала ни слова.

Постепенно возникшее молчание потеряло свою напряженность. Комок в горле у Дори растаял. Скотт нежно сжал ее руку и прошептал:

— Как хорошо. Я рад, что мы решили остаться дома.

— Я тоже, — ответила Дори шепотом.

Они долго лежали, прислушиваясь к потрескиванию горящих в камине поленьев и наблюдая за тенями, которые танцевали на потолке. Вдруг Дори почувствовала легкое движение внутри себя. Она задержала дыхание и замерла, не уверенная, что это мог быть ребенок. Она почувствовала его снова, другое слабое движение, но более определенное на этот раз, потому что ждала его. Дори изумленно вздохнула от неожиданной волны эмоций, охвативших ее от этого едва заметного проявления жизни.

— Дори? — спросил Скотт.

Она повернула к нему лицо и улыбнулась.

— Я почувствовала, как шевельнулся ребенок. — Она удовлетворенно рассмеялась. — Я чувствовала, как шевельнулся ребенок. Чувствовала, как он двигается! — Она взяла его руку и положила себе на живот. — Может быть, если он вновь пошевелится, ты тоже сможешь почувствовать.

Ребенок вновь пошевелился, но Скотт не почувствовал этого.

— Ты уверен? — разочарованно спросила Дори. — Просто легкое движение.

Скотт беспомощно покачал головой.

— Думаю, что он недостаточно велик и недостаточно силен, чтобы ты почувствовал его снаружи. — Скотт собрался было убрать руку, но она удержала его. — Он ощутил твое тепло, твое присутствие.

— Ты действительно так думаешь? — спросил Скотт.

— Может быть, и нет, — ответила Дори. — Он окружен жидкостью и очень хорошо защищен. Но мне все равно приятно чувствовать твою руку здесь. Это так, словно ты... — ее голос перешел в шепот, — словно ты любишь.

— Я действительно люблю, Дори, — тихо признался он. — И тебя, и ребенка.

— Я рада, — произнесла она и зажмурилась, чтобы не заплакать. Она подняла голову с подушки, положила ее на согнутую в локте руку Скотта и слушала успокаивающее биение его сердца. — Я очень рада.

— Я хочу узнать нашего ребенка. Я хочу, чтобы наш ребенок знал меня, знал, что я его отец.

— Он узнает, — пообещала Дори, приникнув ближе к Скотту. — Он обязательно узнает.

Когда наступил Новый год, она заснула рядом с ним. Скотту было жаль будить ее, поэтому он поцеловал ее в лоб и прошептал «С Новым годом!» так тихо, что она даже не пошевелилась. Он тоже ненадолго уснул, но через пару часов проснулся, чувствуя под собой жесткий пол. Он разбудил Дори, помог ей встать на ноги, затем повел ее, полусонную, к манящей мягкости постели.

На следующее утро они смеялись над тем, как бурно встретили Новый год, и ознаменовали его тем, что занялись любовью. Позже, охваченная приятными воспоминаниями об их любовной близости, Дори сказала:

— Я думала, Скотт...

Скотт навострил уши.

— О чем? — спросил он, хотя на самом деле ему вовсе не хотелось знать. Ее спокойный голос и выражение ее лица подсказали ему, что то, что ему предстояло услышать, было важным, но, возможно, и неприятным известием.

— Если ты серьезно хочешь узнать ребенка...

— Я не собираюсь игнорировать нашего ребенка, Дори.

— Я думаю. — Она замолчала, напряженно втянула в себя воздух и начала снова: — Если бы ты был просто знакомым... я имею в виду, что если бы ты был случайным другом или клиентом и я не была бы так втянута в эту... ситуацию...

Скотт глубоко вздохнул, ожидая, что она скажет дальше.

— В общем, я советую тебе поговорить с адвокатом.

Это было совсем не то, что он ожидал услышать. Он нервно рассмеялся.

— С адвокатом?

— Поговорить относительно отцовских прав. Раздраженный, Скотт заявил:

— Ты мой адвокат.

— С моей стороны было бы неэтично давать тебе советы. Я слишком заинтересованное лицо.

— О чем ты говоришь, Дори? Контракт, какие-то бумаги?

Скотт понял, что нанес удар, увидев страдание в ее глазах.

— Мы никогда не нуждались в письменных документах, — сказал он. — Мы всегда говорили о доверии и о том, сколь лицемерны контракты между людьми, которые верят друг другу.

— Тогда это касалось только нас двоих, — заметила она. — Теперь же, Скотт, в наши отношения вовлечен кое-кто третий. Мы не можем продолжать притворяться, что это не так. Прошлой ночью я почувствовала, как внутри меня шевелится наш ребенок. Скоро моя беременность станет заметной, и в конечном итоге появится младенец. Мы должны подумать о ребенке.

— Контракт кажется таким... холодным, мне это не нравится.

— «Нравится» не относится к этому случаю, Скотт. Мы имеем дело с жесткими фактами в сложной ситуации. Пожалуйста, сходи к адвокату. Пусть он составит контракт, и потом ты пришлешь его мне. Я ознакомлюсь с ним, и мы сможем обсудить каждый пункт, по которому у нас появятся разногласия.

— Обсудить пункты, по которым появятся разногласия? Ты только послушай себя, Дори. Это звучит так, словно ты выступаешь в суде. Ведь ты говоришь со мной. Раньше мы никогда не нуждались в чем-то письменном между нами.

— Раньше у нас не было ребенка.

Наступило продолжительное молчание. Дори потянулась к нему, ей нужно было дотронуться до него, и она чувствовала, что ему необходима поддержка. Она легко коснулась пальцами его щеки.

— Многое может измениться, Скотт. То, над чем мы не властны. — Его скула напряглась под ее пальцами. — Если что-то случится со мной, ты захочешь решить, как поступить с нашим ребенком, кому доверить опекунство. Контракт обеспечит тебе это право.

Он упрямо молчал.

— Я могу погибнуть в дорожной катастрофе, — настаивала она. — Меня могут убить, в меня может ударить молния.

— Не говори этого!

Дори приподнялась на локте.

— Надо быть реалистами. Мы создали ребенка. Мы должны быть готовы к любой случайности. Неужели ты думаешь, что, если Скотт Роуленд любит меня, меня не может сбить бетономешалка? Или что в суд не ворвется какой-нибудь лунатик и не расстреляет всех присутствующих? Мне будет спокойнее, когда я буду знать, что, если со мной что-то случится, на свете останется человек, который будет заботиться о нашем ребенке.

Скотт заключил ее в объятия и крепко прижал к себе.

— Я не вынесу, если с тобой что-нибудь случится.

— Нет, ты вынесешь, — откликнулась Дори. — Тебе это будет ненавистно, ты испытаешь боль, но ты вынесешь это и будешь жить дальше. Просто мне станет гораздо легче, если я буду знать, что у тебя есть законные права сделать все, чтобы о нашем ребенке заботились так, как нам бы хотелось.

— Тогда я сделаю это. Ради твоего спокойствия.

— Отлично, — произнесла Дори. — Спасибо. Скотт поцеловал ее в лоб и в веки.

— Почему, ты думаешь, я принесла горох нам на ленч сегодня? — беспечно спросила она, имея в виду южный обычай, согласно которому горох приносит удачу целый год, если съесть его в первый день Нового года.

Конечно, чтобы было больше денег, сказал Скотт с иронической улыбкой. Согласно одной из версий этой приметы, каждая съеденная на Новый год горошина означает доллар, который приобретешь в грядущем году.

— Вот почему я купила две банки! - подхватила Дори. - Теперь мы будем купаться в деньгах.