В 1801 году ввиду ухудшения экологических (тогда, естественно, этого термина еще не употребляли, но понятие существовало) условий в Подмосковье последовал царский указ, касающийся фабричных заведений, "О прекращении в Московских Удельных имениях передела суровья в сукно". Этим указом, в числе прочих фабрик, было запрещено строительство фабрики в селе Алексеевском, чтобы "1) не уничтожить корабельный лес Погонно-Лосиного острова на дрова для фабрики и рабочих; 2) не повышать в столице цен на съестные припасы и дрова; 3) не загрязнять реки Яузы и ее берегов красильнями и их работой".
В начале XX века Алексеевское вошло в черту Москвы, хотя по инерции его все еще продолжали считать дачным Подмосковьем. В дачном путеводителе 1926 года о нем, кроме исторических, приводятся следующие сведения:
"В Алексеевском имеются: кооператив, изба-читальня. Проведен водопровод. В настоящее время село ведет переговоры с МОГЭСом о включении Алексеевского в электрическую сеть.
Алексеевскому принадлежат находящиеся возле Останкинские пруды. Здесь же протекает грязная, измельчавшая речонка Копытовка, впадающая в Яузу.
Алексеевское дачников к себе не привлекает, поэтому комнату здесь можно достать за 15-20 рублей в месяц.
От дворца сейчас не осталось и следа. И лишь от времени до времени местные жители находят здесь разные вещицы времени Алексея (совсем недавно здесь найдены 4 деревянные фигуры, переданные Румянцевскому музею)".
В 1930-е годы в Алексеевском были построены общежития для студентов Студгородок.
1950-е годы - начало массовой жилой застройки Алексеевского, совершенно преобразившей всю эту местность.
Но как прежде, проходящие и проезжающие по шоссе мимо Алексеевского останавливают взгляд на церкви Тихвинской иконы Божией Матери, возвышающейся у дороги на холме.
В последнее время стал широко известен эпизод из истории Великой Отечественной войны, связанный с этой церковью и ее главной святыней Тихвинской иконой Божией Матери.
Еще во время войны по Москве прошел робкий слух, что зимой 1941 года, когда немцы подошли к Москве, Сталин велел взять из храма чудотворную Тихвинскую икону Богоматери, с ней облетели на самолете вокруг города, и вскоре последовало первое успешное контрнаступление Красной Армии: немцев отогнали от столицы.
Долгое время это считали легендой, но теперь уже и в печати появились сообщения, что за ней скрывается.
После нападения фашистов на СССР православный патриарх Антиохийский Александр III обратился к христианам всего мира с просьбой оказать молитвенную и материальную помощь народам России.
Между тем немцы уже подходили к Москве, осадили Ленинград.
Митрополит Гор Ливанских Антиохийской патриархии владыка Илия затворился для молитвы в подземной пещере-церкви, находящейся в скале на берегу Средиземного моря. Три дня и три ночи, бодрствуя и не принимая ни воды, ни пищи, он молился перед образом Божией Матери. На третьи сутки ему явилась в огненном столпе Божия Матерь и объявила, что он избран для того, чтобы передать Божие определение, чту должен сделать народ российский для спасения России, и сказала, что если не будет исполнено повеление, то Россия погибнет.
А повеление было таково:
"Должны быть открыты во всей стране храмы, монастыри, духовные семинарии. Священники должны быть возвращены с фронтов и из тюрем, должны начать служить. Сейчас готовятся к сдаче Ленинграда - сдавать нельзя. Пусть вынесут, - сказала Божия Матерь, - чудотворную икону Казанской Божией Матери и обнесут ее крестным ходом вокруг города, тогда ни один враг не ступит на святую его землю. Это избранный город. Перед Казанскою иконою нужно совершить молебен в Москве. Затем она должна быть в Сталинграде, сдавать который врагу нельзя..."
Митрополит Илия отправил в Москву письма и телеграммы о Божественном повелении. Сталин исполнил его. Ленинград выстоял. Москва была спасена.
Москву облетал самолет с чудотворной Тихвинской иконой Божией Матери из алексеевского храма.
Этот факт, по свидетельству современников, подтверждал маршал Георгий Константинович Жуков.
ПОД ЗНАКОМ ВОДОЛЕЯ
На Рижской площади перед станцией метро на гранитном пьедестале установлена скульптура: мускулистый рабочий, вылепленный в классических традициях певца революционного пролетариата Ивана Шадра, в устремленном вперед мощном, торжествующем движении поднял над головой шар с пучком антенн - искусственный спутник Земли. Этот монумент, работы скульптора С.Ковнера, в честь осуществленного в СССР 4 октября 1957 года запуска в космос первого в мире искусственного спутника Земли был установлен в 1958 году.
Монумент "Спутник" в сквере у станции метро "Рижская" - первый намек, первое предуведомление о космической теме на проспекте Мира.
После станции метро "Алексеевская" проспект Мира отклоняется вправо, влево от него отходит Останкинская улица, такая же широкая, как и он сам, а над образованным ими зеленым мысом-бульваром на острие металлического, серебристого, мерцающего, словно растворяющегося в воздухе обелиска высоко в небо вознеслась серебряная ракета. Сам же обелиск, вознесший ее, кажется шлейфом газов, который ракета оставляет, взлетая...
Обелиск с ракетой - это центральная часть монумента "Покорителям космоса". Общая высота монумента - 107 метров. Обелиск, установленный на мощном постаменте-стилобате, отделанном полированным гранитом, облицован листами из титанового сплава. Перед обелиском - памятник К.Э.Циолковскому, вырубленный из глыбы светло-серого гранита, с надписью на постаменте: "Циолковский - основоположник космонавтики". Циолковский изображен сидящим, на его коленях лист бумаги (видимо, карта звездного неба), голова поднята, взгляд устремлен вверх, в небо. К памятнику и обелиску через весь бульвар проложена широкая аллея - Аллея Героев, вдоль которой установлены бюсты советских космонавтов... Все вместе - обелиск, памятник Циолковскому, Аллея Героев - представляют собой выразительный скульптурно-архитектурный мемориал. На передней части постамента-стилобата высечена надпись: "В ознаменование выдающихся достижений советского народа в освоении космического пространства сооружен этот монумент".
Первая очередь монумента - обелиск (скульптор А.П.Файдыш-Крандиевский, архитекторы М.О.Барщ и А.Н.Колчин) и памятник К.Э.Циолковско-му (скульптор А.П.Файдыш-Крандиевский) - была торжественно открыта 4 ноября 1964 года.
Вот уже более тридцати лет стоит этот монумент у станции метро "ВДНХ", за ним, внизу - шумная и суетливая толкучка: ларьки, павильоны, торговля с лотков, с рук, пестрая толпа, текущая к главному входу на Выставку, то и дело останавливающаяся у ларьков и палаток, а в отдалении, в дымке покоящаяся на могучих опорах Останкинская телевизионная башня. Среди этой земной, вернее даже сказать, приземленной суеты, в виду возвышающейся в неподвижном покое телебашни, еще более стремителен взлет обелиска.
Монумент "Покорителям космоса" - как бы организующий центр, вокруг которого существует и живет все остальное, что есть вокруг. Может быть, он воспринимается так естественно среди этой суеты еще и потому, что воплощает самую заветную и так редко доступную человеческую мечту: вырваться и подняться душой над повседневной мелочной суетой...
По мере того как идешь вдоль стилобата от торговых рядов к Циолковскому, все глуше и глуше становится их шум, и у памятника наступает тишина. Спокоен и задумчив Циолковский, тихо и малолюдно на просторной аллее бульвара: словно это другой мир, в котором царит несуетное раздумье.
Вот теперь можно рассмотреть монумент и подумать о тех временах, кому-то памятных по собственным впечатлениям, кому-то известных по рассказам и книгам, о временах первого десятилетия космической эры - 1960-х годах. Тогда живейший общий интерес ко всему космическому (недаром в толпе встречающих вернувшегося из полета Юрия Гагарина, среди многочисленных приветствий первому космонавту, какой-то студент поднял самодельный плакат-призыв: "Все - в космос!") сочетался с таким же всеобщим восторгом и гордостью за космонавтов, за свою страну, за свое время.
По бокам стилобата расположены бронзовые панели с многофигурными горельефами. В путеводителе двадцатилетней давности о них говорится, что они олицетворяют величественный подвиг советских ученых, конструкторов и рабочих, первыми в мире проложивших путь в космос. Композиции горельефов представляют собой традиционное "шествие", сложившееся в советской скульптуре к 1930-м годам, в котором представители различных профессий, с атрибутами, позволяющими определить их принадлежность к тому или иному виду деятельности, идут или стоят в ритмически организованных группах. На монументе "Покорителям космоса" фигуры горельефов изображены в движении вперед и вверх, куда указывает протянутой вперед рукой В.И.Ленин, изображенный на плоскости за горельефами в технике сграффито. И, словно повинуясь указывающей руке, первые фигуры шествия - колхозница-мать с ребенком на плече и снопом пшеницы у ног и рабочий в комбинезоне - уже вступили на первую ступень величественной начинающейся перед ними и поднимающейся вверх лестницы; за ними - конструктор в халате поднимает на ладони шар, изображающий спутник, далее - инженер, смотрящий в развернутый лист, видимо чертеж, оператор за пультом управления и так далее. Собственно говоря, форма такого символического шествия не нова, она насчитывает тысячелетия и была широко известна еще художникам Древнего Египта. Но каждая эпоха выражает в ней свои идеи и вкусы. Не будем иронизировать по поводу примитивности политических идей и художественных вкусов искусства тех лет. Эпоха была такова, какова была, исправить ее нельзя, ее можно только попробовать понять и, если удастся, извлечь уроки для современности. А может быть, при этом стоит подумать о том, не таким же ли может предстать перед потомками искусство нашего времени.
Тот аспект, те события времени, о которых призван рассказать и которые должен был увековечить монумент, выражены не только в художественных образах, но и в объясняющих надписях - накладными бронзовыми буквами на граните стилобата. Надпись здесь несет информацию и, кроме того, является художественным элементом памятника, потому-то она так обширна, но зато способствует более полному и осмысленному восприятию зрительных элементов монумента. В художественных произведениях социалистического реализма, как и в общественной жизни эпохи, "текст" из служебного элемента стал самодостаточным художественным образом, развешанные на улицах лозунги назывались художественным оформлением.
На монументе приведены сообщения ТАСС о важнейших событиях в освоении Вселенной.
"...В результате большой напряженной работы научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро создан первый в мире искусственный спутник Земли. 4 октября 1957 года в СССР произведен успешный запуск первого спутника..."
"12 апреля 1961 г. в Советском Союзе выведен на орбиту вокруг Земли первый в мире космический корабль-спутник "Восток" с человеком на борту..."
"...18 марта 1965 г. в 11 часов 30 минут по московскому времени при полете космического корабля "Восход-2" впервые осуществлен выход человека из корабля в космическое пространство".
"3 февраля 1966 г. в 21 час 45 минут 30 секунд по московскому времени автоматическая станция "Луна-9", запущенная 30 января, осуществила мягкую посадку на поверхности Луны в районе Океана Бурь, западнее кратеров Рейнер и Марий..."
На передней стороне стилобата в граните высечены стихи Н.Грибачева, поэта официозного, но далеко не бездарного:
И наши тем награждены усилья,
Что, поборов бесправие и тьму,
Мы отковали пламенные крылья
Себе,
стране
и веку своему!
В стилобате был устроен и в 1981 году открыт Мемориальный музей космонавтики, в экспозиции которого демонстрируются подлинные аппараты, приборы, экипировка космонавтов, их личные вещи и другие предметы, имеющие отношение к исследованию космоса.
В 1920-е и 1930-е годы, вплоть до войны, одним из самых читаемых произведений фантастики были книги о космических полетах, лекции в Планетарии собирали полный зал, в Домах пионеров, в школах организовывались кружки, "Детгиз", "Молодая гвардия", разные технические издательства издавали и переиздавали научно-фантастические повести К.Э.Циолковского "На Луне", "Вне Земли", "Грезы о Земле и небе", его популярные статьи, его биографию знали все, его убежденное и убеждающее, много раз повторенное заявление о том, что его космические фантазии вовсе не фантазии, а строго научная истина, хотя пока и не реализованная, убеждали всех, как говорили тогда, "на все сто процентов". Имя Циолковского среди мальчишек было известно и популярно, может быть, лишь немного меньше, чем имя Чапаева. Детство и юность многих из тех, кто подготовил космические запуски 1960-х годов, пришлись на время предвоенного увлечения идеями Циолковского.
Поэтому совершенно закономерно и справедливо в ансамбль монумента "Покорителям космоса" включен памятник "калужскому мечтателю" - Константину Эдуардовичу Циолковскому.
4 октября 1967 года в честь десятилетия запуска первого искусственного спутника Земли была открыта Аллея космонавтов, ведущая к памятнику Циолковскому и обелиску "Покорителям космоса". Задуманная как часть мемориала, она и планировочно, и образным строем связана с главным обелиском, и благодаря ей обелиск получил великолепную точку обзора, с которой его вид особенно эффектен.
На Аллее космонавтов установлены бюсты космонавтов, которые первыми встали каждый на свою ступень в истории освоения космоса: Ю.А.Гагагин первый человек, побывавший в космосе (скульптор Л.Е.Кербель); В.В.Терешкова - первая женщина, совершившая космический полет (скульптор Г.Н.Постников); П.Н.Беляев - командир космического корабля "Восход-2", который первым, отключив автоматическое управление, вручную вывел корабль с орбиты и вел до места приземления (скульптор А.П.Файдыш-Крандиевский); А.А.Леонов - первый человек, вышедший из корабля в открытый космос (скульптор А.П.Файдыш-Крандиевский); В.М.Комаров - первым вторично вылетел в космос, он погиб при испытании нового космического корабля (скульптор П.И.Бондаренко).
На Аллее космонавтов также установлены памятники Главному конструктору первых советских ракетно-космических систем академику С.П.Королеву (скульптор А.П.Файдыш-Крандиевский) и теоретику космонавтики академику М.В.Келдышу (скульптор Ю.Л.Чернов).
В 1966 году на Выставке достижений народного хозяйства на центральной площади Промышленности открылся павильон "Космос", перед которым установлена многоступенчатая ракета, несущая космический корабль "Восток", на таком корабле совершил свой полет Юрий Гагарин.
В 1960-е годы новые улицы вокруг монумента "Покорителям космоса" были названы, а также некоторые старые улицы переименованы в честь деятелей космонавтики.
Вновь проложенная улица по бывшему берегу заключенной в подземный коллектор реки Копытовки и часть 1-й Новоостанкинской улицы получили название Звездный бульвар (1964 год). Новая, отходящая от Звездного бульвара улица была названа именем ученого, изобретателя, в 1930-1931 годах сконструировавшего жидкостный ракетный двигатель - Ф.А.Цандера (1964 год). В 1965 году 1-я Ярославская улица переименована в улицу Кибальчича народовольца, ученого, который в 1881 году, сидя в Петропавловской крепости в ожидании казни за покушение на царя Александра II, создал схему реактивного летательного аппарата - ракетоплана; 2-й Новоостанкинский переулок переименован в улицу Кондратюка, погибшего на войне инженера, конструктора реактивных двигателей. В 1966 году 8-й проезд Студенческого городка стал улицей Космонавтов, а вновь проложенная широкая улица в Останкине, вобравшая в себя также две старых, была названа улицей Академика Королева. Завершил череду космических наименований улиц Ракетный бульвар (1967 год) - новая магистраль, отходящая от проспекта Мира.
На астрологической карте Москвы, составленной известным астрологом П.Глобой, район вдоль Троицкой дороги отнесен к зоне влияния Водолея, под покровительством которого, в числе многих других, в основном технических областей находятся также "космос, космическая техника и связь".
Можно, конечно, логически и без астрологической предопределенности объяснить появление возле ВДНХ монумента "Покорителям космоса" и вокруг монумента - "космических" названий улиц.
Но как объяснить, что первая в Москве общедоступная астрономическая обсерватория была открыта не где-нибудь, а именно на трассе Троицкой дороги - на Большой Лубянке, и там же в 1920-е годы собиралось Общество астронавтики (членом его был и К.Э.Циолковский); что в конце ХVII - начале ХVIII века известный ученый-астроном, сподвижник Петра I Я.В.Брюс в Сухаревой башне устраивает обсерваторию?
В 1959 году в 6-м Останкинском переулке Главный конструктор С.П.Королев получает небольшой особняк. Он прожил здесь до 1966 года, до конца жизни. В комнатах этого дома бывали космонавты и ученые, здесь решались многие вопросы, связанные с проблемами космонавтики.
Сейчас дом С.П.Королева - мемориальный музей, филиал Государственного музея космонавтики. В нем все осталось так, как было при жизни хозяина. В кабинете на книжных полках - книги К.Э.Циолковского, на стене - портрет основателя отечественной космонавтики...
В начале 1960-х годов, возвратившийся из ссылки и реабилитированный ученый, один из основоположников гелиобиологии, почетный член более трех десятков академий и научных обществ (кроме советской Академии наук), друг К.Э.Циолковского Александр Леонидович Чижевский получает в этом же районе в 1-м Новоостанкинском переулке (в 1964 году вошедшем во вновь проложенную магистраль - Звездный бульвар) однокомнатную квартиру в блочной девятиэтажной башне на первом этаже. В те годы объявления об обмене жилплощади обычно заканчивались словами: "Первый и последний этаж не предлагать". Но это была первая своя квартира Чижевских после долгих лет лагерей и ссылки.
Об обстановке квартиры и тогдашнем быте Александра Леонидовича и Нины Вадимовны рассказывает ученый-медик В.Н.Ягодинский, тогда работавший над докторской диссертацией и консультировавшийся у Чижевского:
"Маленькая прихожая, от нее - короткий коридорчик в кухоньку порядка 5 метров, а справа - проход в комнату, наверное, не более 18 м. Вдоль коридорчика узкий стеллаж с книгами, более широкий стеллаж по левой стене комнаты. Справа от входа в комнату - нечто вроде алькова с кроватью, покрытой серой тканью и занавешенной плотной портьерой. Как и по всей лицевой, правой стене, над кроватью (скорее, тахтой) висели акварели кисти хозяина квартиры. Они были в несколько смазанных пастельных тонах и изображали, я бы сказал, времена года, преимущественно весенние и осенние пейзажи. О содержании живописи Чижевского есть ряд публикаций, и я не буду останавливаться на ее описании, поскольку в то время меня интересовали прежде всего научные вопросы.
У правой стены стоял диванчик, а перед ним большой массивный стол, на котором располагались рукописи и подготовленные для нашего разговора книги, журналы. Видимо, это было основное рабочее место Чижевского, хотя рядом, ближе к окну, стоял столик со старинной пишущей машинкой черного цвета. При всем, казалось бы, загромождении, тесноты не ощущалось. Даже было небольшое свободное пространство около окна. В последующем, после смерти Чижевского я несколько раз останавливался у Нины Вадимовны, и тогда у окна размещалась раскладушка.
На кухне большое место занимал металлический шкаф трансформатора для люстры аэроионизации, висевшей в комнате над столом. Отчетливо помню, как Нина Вадимовна демонстрировала быстрое оседание табачного дыма под действием спускающихся потоков ионов от игл люстры Чижевского. Это она делала, чтобы я не стеснялся курить. Но я все-таки старался отходить к открытому окну.
Пища готовилась на газовой плите. Там же стоял махонький кухонный столик и шкафчик для посуды. Чай с хлебом, маслом, колбасой, сыром (он был всегда, и часто - швейцарский с большими дырками, что я опять-таки хорошо запомнил). Когда приходили гости, они всегда приносили продукты, торты, конфеты, поскольку у Чижевских не было дня без посетителей. Долли Александровна, подруга Нины Вадимовны по Институту благородных девиц, обычно приносила пачку молотого кофе. Это я отметил, ибо в нашем дальневосточном рационе с казенным пайком такой продукт отсутствовал. Здесь же кофе (он был сравнительно дорог) шло как ритуал встреч".
Александр Леонидович прожил в этой квартире недолго, он умер в 1964 году. Но за эти четыре года сделал очень много: привел в порядок свои старые работы, написал воспоминания, являющиеся ценнейшим документом эпохи, рассказывающим о его жизненном пути, о многих замечательных людях.
После его смерти квартира на Звездном стала местом, где чтилась его память, где собирались друзья и почитатели великого ученого. Вдова Чижевского Нина Вадимовна пережила мужа на восемнадцать лет, за это время благодаря в основном ее усилиям, ее энергии имя Чижевского и его труды вернулись науке, народу.
Нина Вадимовна до последних дней хлопотала об установке на доме мемориальной доски. Была сделана и сама мемориальная доска. Но московское руководство, вообще-то щедрое на мемориальные доски, запретило ее устанавливать. Нет на доме доски и сейчас.
В предисловии к книге воспоминаний Чижевского (изданной после смерти автора) космонавт В.Севастьянов пишет: "Во многих разделах науки Чижевский был первопроходцем... Вокруг некоторых открытий ученого много лет не прекращались споры. Но новаторский характер этих открытий предопределил непрерывно растущий интерес к его работам, появление все новых последователей и приверженцев... Особенно велики заслуги Александра Леонидовича перед космической биологией, в самых разнообразных ее аспектах. Люди, занимающиеся проблемами космоса, - ученые, конструкторы и мы, космонавты, часто в своей работе непосредственно сталкиваемся с проблемами, которые разрабатывал и успешно решал Чижевский. Мы отдаем ему за это дань уважения и признательности".
Вот в какой узел связались проблемы и факты истории познания космоса в одном небольшом районе Москвы, на нескольких соседних улицах, находящихся под покровительством Водолея.
РОСТОКИНО
После ВДНХ проспект Мира по Ростокинскому мосту пересекает Яузу. Мост большой, высокий и широкий - парадный мост. Его архитектуру определило то, что он был построен в 1957 году - к юбилейной дате сорокалетия Великой Октябрьской социалистической революции.
Яуза здесь, хотя ее берега оправлены в гранит, темная, грязная. Когда-то она была иной. И.С.Шмелев в повести "Богомолье" рассказывает, какой увидел он в этом самом месте Яузу в 1880-е годы:
"Мы стоим на лужку, у речки. Вся она в колком блеске из серебра, и чудится мне: на струйках - играют-сверкают крестики. Я кричу:
- Крестики, крестики на воде!..
И все говорят на речку:
- А и вправду... с солнышка крестики играют словно!
Речка кажется мне святой. И кругом все - святое. Богомольцы лежат у воды, крестятся, пьют из речки пригоршнями... И все мы пьем... И Горкин хвалит.
- А в Москве Яуза черная да вонючая, не подойдешь, потому и зовется Яуза-Гряуза! - И начинает громко рассказывать, будто из священного читает, а все богомольцы слушают. И подводчики с моста слушают. - Так и человек. Родится дитё чистое, хорошее, ангельская душка. А потом и обгрязнится, черная станет да вонючая, до смрада. У Бога все хорошее, все-то новенькое да чистенькое, как та досточка строгана... а сами себя поганим? Всякая душа, ну... как цветик полевой-духовитый. Ну, она, понятно, и чует поганая она стала - и тошно ей. Вот и потянет ее в баньку духовную, во глагольную, как в Писаниях писано: "В баню водную, во глагольную"! Потому и идем к Преподобному - пообмыться, обчиститься, совлечься от грязи-вони...
Все вздыхают и говорят:
- Верно говоришь, отец... ох, верно!"
Сейчас пейзаж вокруг Ростокинского моста совершенно другой. Правда, с тех пор, когда Ваня Шмелев смотрел на солнечные крестики на прозрачной воде Яузы, прошло более ста лет...
Но остался свидетель тех и еще более ранних времен: справа от шоссе, среди стандартных многоэтажных жилых домов, как видение, словно сошедший со старинных гравюр или архитектурных фантазий Пиранези, белокаменный, с двумя монументальными каменными беседками в начале и конце, многопролетный, стоящий на стройных арках, похожий на древнеримский высокий акведук. Его нельзя не заметить, он привлекает всеобщее внимание. Это - водовод знаменитого Мытищинского водопровода ХVIII века.
"Я увидел недалеко от дороги прекрасный водовод, - пишет Н.М.Карамзин в своих путевых заметках, - и пошел смотреть его. Вот один из монументов Екатерининой благодетельности! Она любила во многом следовать примеру римлян, которые не жалели ничего для пользы иметь в городах хорошую воду, столь необходимую для здоровья людей, необходимее самых аптек. Издержки для общественного блага составляют роскошь, достойную великих монархов, роскошь, которая питает самую любовь к отечеству, нераздельному с правлением. Народ видит, что об нем пекутся, и любит своих благотворителей. Москва вообще не имеет хорошей воды; едва ли двадцатая часть жителей пользуется Трехгорною и Преображенскою, за которою надобно посылать далеко. Екатерина хотела, чтобы всякий бедный человек находил близ своего дому колодезь свежей, здоровой воды, и поручила генералу Бауеру привести ее трубами из ключей мытищинских..." Полюбовавшись водоводом, построенным над Яузой, Карамзин замечает: "Я уверен, что всякий иностранный путешественник с удовольствием взглянет на сие дело общественной пользы".
Карамзин писал свой очерк, когда Мытищинский водопровод еще не был закончен, вода еще не поступала в Москву, но о нем уже шла широкая молва.
В одном из легендарных рассказов о нем говорилось, что якобы в одну из своих поездок в Троицкую лавру на богомолье Екатерина II, остановясь в Мытищах, испила воды из мытищинских ключей, и эта вода так ей понравилась своей чистотой и вкусом, что она приказала провести ее в Москву.
Также, говоря о водопроводе, любили рассказывать о чудесном происхождении мытищинских ключей: они забили после того, как в землю ударила молния и открыла путь воде. Уже когда москвичи получили мытищинскую воду, известный поэт пушкинской поры Н.М.Языков, будучи в Мытищах у источников, питавших водопровод, написал стихотворение и напомнил старинное предание:
Отобедав сытной пищей,
Град Москва, водою нищий,
Знойной жаждой был томим.
Боги сжалились над ним:
Над долиной, где Мытищи,
Смеркла неба синева;
Вдруг удар громовой тучи
Грянул в дол, - и ключ кипучий
Покатился... Пей, Москва!
Однако устройство Мытищинского водопровода совершилось не так чудесно и быстро, как изобразил это поэт. Оно имело долгую предысторию.
В 1767 году Екатерина II, переживавшая тогда пик своих либеральных увлечений, созвала в Москве Комиссию об Уложении, которая должна была разработать новое законодательство для страны. В Комиссию входили представители, избранные от всех сословий (кроме крепостных) и всех областей России, которые имели наказы избирателей для внесения тех или иных вопросов в законодательство.
В наказе московских жителей, в числе прочего, затрагивалась проблема водоснабжения столицы. Москвичи, говорилось в нем, терпят великую нужду "в необходимой к пропитанию человеческому чистой воде" и поэтому просят найти "в удобных местах хорошую воду", а также "накрепко запретить и неослабно наблюдать, чтоб в Москву-реку и в протчие сквозь город текущие воды никто никакого сору и хламу не бросал и на лед нечистот не вывозил". Кроме того, они просили запретить устройство на московских реках кожевенных и других заводов, "нечистоту воды делающих", и предлагали "увеличить идущие сквозь город реки приведением воды из ближних мест".
Эпидемия чумы в Москве в 1771 году особенно остро поставила вопрос об устройстве водопровода, или, как его тогда называли, "водоведения". 28 июля 1779 года Екатерина II поручила "генерал-поручику Бауеру произвесть в действо водяные работы для пользы престольного нашего города Москвы". В том же году военный инженер Ф.Б.Бауер произвел необходимые изыскания и представил проект Мытищинского самотечного водопровода; в следующем году началось строительство. Мытищинский водопровод представлял собой грандиозное по тому времени сооружение. Достроен и пущен он был только в 1804 году, уже в царствование Александра I. Журнал "Вестник Европы" поместил статью "Мытищинский водопровод", в которой в восторженном тоне было описано это событие: "Вода свежая здоровая уже поит всех жителей московских, имевших в ней всегдашний недостаток... Сия вода, чистая и прозрачная, эта первая после воздуха потребность жизни, проведена в столицу из мытищинских колодцев".
Строительство водопровода обошлось в один миллион шестьсот сорок восемь тысяч рублей. Эта сумма называлась в печати, она поражала воображение; акведук, возведенный в Ростокине через Яузу, получил в народе название Миллионный мост. Памятью об этом было название одной из улиц возле акведука - Миллионная, она пропала с карты столицы в 1930-е годы в связи с реконструкцией местности, примыкающей к Ярославскому шоссе. Существующая сейчас в Сокольниках Миллионная улица также происхождением своего названия связана с Мытищинским старым водопроводом.
Но после пуска водопровода в 1804 году москвичи недолго пользовались хорошей водой. Кирпичные водоводы и каналы уже десять лет спустя начали портиться, в них появились трещины, через которые уходила вода из мытищинских колодцев, но зато проникала болотная, мало пригодная для питья. По мере удаления от источника качество воды резко ухудшалось. В 1814 году директор Мытищинского водопровода инженер-полковник З.Лауренберг писал в донесении московскому генерал-губернатору: "Лучшая вода в водопроводе внутри города находится в колодцах на Каланче; при Спасских казармах уже приметна перемена, а у Трубы и из фонтанов (в центре Москвы. - В.М.) только по совершенной нужде в воде окружные жители довольствуются оною". В заключение Лауренберг делает вывод, что исправить положение, то есть дать воду, "для употребления жителям совершенно обезвредную", нельзя иначе, как "не перестроя сей канал изнова".
В 1830 году начинается реконструкция водопровода, ремонтируются водоводы, но главное - самотечная система, не обеспечивающая напор воды, заменяется водонапорной, для чего в селе Алексеевском была поставлена насосная станция с двумя паровыми машинами. Алексеевская станция гнала воду в поставленные в Сухаревой башне водонапорные резервуары, оттуда вода направлялась по трубам к городским фонтанам, устроенным на Сухаревской, Лубянской, Театральной, Воскресенской и Варварской площадях. Теперь Москва получила действительно чистую воду.
Именно об этой воде писал поэт Е.Л.Милькеев в стихотворении "Сухарева башня", называя ее "поилицей" Москвы:
И вот волшебница поит
Москву чудесными водами,
И влагу точит и слезит,
И бьет жемчужными струями.
Мытищинская вода среди москвичей стала так популярна, что, благодаря своевременной рекламе, на этой воде в 1850-е годы, как утверждает московское предание, разбогател тогдашний владелец Домниковских бань, написав на своей вывеске: "Бани с мытищинской водой".
В течение XIX-XX веков Мытищинский водопровод не раз реконструировался и модернизировался. Наиболее серьезные работы производились в 1850-е годы, когда кирпичные водоводы были заменены чугунными трубами. Работами руководил инженер А.И.Дельвиг, двоюродный брат пушкинского друга, сам встречавшийся с поэтом и описавший эти встречи в мемуарах "Полвека русской жизни".
Барон Андрей Иванович Дельвиг был одним из крупнейших русских инженеров XIX века. Окончив Петербургский институт инженеров путей сообщения, дававший общее широкое инженерное образование, он проявил свои знания и таланты в различных областях техники и промышленности. Отмечая в 1880 году пятидесятилетие его "служения в офицерских чинах" (к тому времени Дельвиг имел чин инженер-генерала и звание сенатора), в адресе, врученном ему от имени петербургской и московской общественности, перечислялись "замечательнейшие произведения инженерного и строительного искусства", сооруженные при "участии и руководстве" юбиляра: московское и нижегородское шоссе, устройство московского и нижегородского водопровода, постройка Николаевского моста, участие в строительстве храма Христа Спасителя, в развитии сети железных дорог в России.
Дельвигу был преподнесен альбом с рисунками, отражавшими его жизнь и деятельность, в том числе и в Москве. Московский раздел альбома достаточно обширен, эти рисунки позволяют совершить экскурсию по московским дельвиговским памятным местам.
Сведения, которые можно почерпнуть из этого альбома по своему содержанию гораздо шире темы "А.И.Дельвиг в Москве". К тому же этот альбом еще не попадал в поле зрения москвоведов. Вот некоторые адреса, приводимые в альбоме:
"Вид дома г. Шульца, принадлежавшего Н.В.Левашову, тестю барона Дельвига, на Новой Басманной в Москве; в одном из флигелей этого дома жил несколько времени барон А.И.Дельвиг с женою, а в другом, более 20 лет, П.Я.Чаадаев.
Разрез церкви в бывшем сиротском доме на Новой Басманной в Москве, в которой барон Дельвиг венчался. (Ныне Клиническая больница № 6, Новая Басманная, 26, храм Успения праведной Анны помещался в восточной части корпуса № 1, закрыт в 1922 году - В.М.)
Вид село Большие Мытищи, из которого проведена вода в Москву. В нем барон Дельвиг жил 4 лета (1832-1835).
Вид Алексеевского водоподъемного здания на Мытищинском водопроводе. Во флигеле на дворе этого здания барон Дельвиг жил летом 1855-1861 гг.
Вид Сухаревой башни, в которой барон Дельвиг устроил новый резервуар.
Вид Кремля в Москве. Под наблюдением барона Дельвига проведена вода в Кремлевский дворец и устроено отопление Успенского собора.
Вид Красных ворот в Москве, которые были назначены к сломке, несостоявшейся по ходатайству барона Дельвига.
Вид храма Спасителя в Москве. Барон Дельвиг был председателем архитектурного Совета по устройству храма с 1852 по 1861 год".
Известный московский предприниматель В.А.Кокорев в своей поздравительной речи особенно отметил заслуги Дельвига в устройстве Мытищинского водопровода. Он сказал: "Сам Божественный Учитель евангельскими словами выразил: "И иже аще напоит единаго от малых сих чашею студеныя вода, аминь, глаголю вам, не погубит мзды своея". Поэтому какою высокою наградою должно служить Андрею Ивановичу собственное отрадное сознание в том, что он своим знанием и трудом дал возможность многим тысячам и богатых и бедных людей постоянно пользоваться чистою здоровою водою".
"В то же время, - рассказывается в репортерском описании юбилея, было принесено от неизвестного лица серебряное ведро с ковшом; на одной стороне ведра в барельефе представлены изба и перед нею телега, крестьянин, крестьянский мальчик и две лошади, пьющие воду из чана, а с другой стороны выгравирована надпись: "Глубокоуважаемому Снабдителю Москвы здоровою водою Андрею Ивановичу барону Дельвигу. От Москвича. 1880 г.".
"Все присутствовавшие любовались этим ведром весьма изящной работы Овчинникова", - заключает репортер описание этого подарка.
Следующий важный этап развития Мытищинского и вообще московского водопровода приходится на 1890-е годы: тогда были построены водонапорные Крестовские башни, расширена городская водопроводная сеть.
Мытищинский водопровод верой и правдой служит городу и сейчас, хотя район, который он обслуживает, значительно уменьшился и ограничивается ближайшими окрестностями Мытищ.
Мытищинский водопровод оказал заметное влияние на те местности, по которым он проходил. Большие работы по его строительству и дальнейшей эксплуатации обеспечивали жителей окрестных сел работой и способствовали промышленному развитию этих сел. А два его сооружения - Ростокинский акведук и Алексеевская насосная станция - обогатили этот район двумя замечательными памятниками истории и архитектуры.
Ростокинский акведук. Ростокинский мост. Ростокинская улица и проезд, станция Ростокино окружной железной дороги - все они названы по селу, некогда здесь существовавшему.
Село Ростокино известно по документам с ХV века, оно принадлежало тогда Михаилу Борисовичу Плещееву - ближнему боярину великих князей московских Василия Темного и Ивана III. Но, судя по названию, возникло гораздо раньше.
Слово "росток" в том смысле, в каком оно дало название селу, неупотребительное в современной русской живой речи, принадлежит к общеславянскому языковому фонду и сохранилось в названии ныне немецкого, а прежде славянского города Росток и означает раздвоение, расточение реки на два потока. Село Ростокино располагалось по Яузе и впадающей в нее речке Горяинке. По Яузе избы стояли на правом берегу, а по Горяинке - только на левом, образуя в плане фигуру, похожую на рогатку, то есть раздваиваясь, расходясь на два потока.
По смерти жены боярин Плещеев отдал Ростокино Троице-Сергиеву монастырю на помин ее души "с серебром, и с хлебом, и с сеном, и со всем, что к тому селу потягло, и с пустошами, куда топор и коса и соха доходили".
Став монастырским владением, село быстро богатело, так как его жители имели "обельную" грамоту, освобождавшую их от всех казенных повинностей и податей, и обязаны были работать только на монастырь. Эти льготы сохранялись и при преемниках Василия Темного - Иване III, Василии III, Иване Грозном.
По документам известно, что в селе была деревянная церковь Воскресения Христова, что в ней были "образы и святы книги и ризы", а на колокольне звонили в четыре колокола. При церкви жил священник, рядом стояли дворы "челядинский" и монастырского приказчика.
В селе содержалось монастырское стадо, на Яузе молола муку монастырская мельница, полученные за помол деньги шли в монастырскую казну, кроме того, два с половиной рубля в год приносил действовавший по весне перевоз через Яузу, видимо, тогда она широко разливалась.
28 октября 1552 года у Ростокина московский народ встречал, тогда еще не имевшего прозвища Грозный, царя Ивана Васильевича, возвращавшегося после победы над Казанским ханством и взятия Казани.
"И прииде государь к царствующему своему граду, - описывает летописец эту встречу, - и стречаху государя множество народа. И толикое множество народа, и поля не вмещаху их: от реки Яузы и до посада и по самый град, по обе страны пути, безчислено народа, старии и унии, велии гласы вопиющие, ничтоже ино слышати, токмо: "Многа лета царю благочестивому, победителю варварскому и избавителю християнскому!"
В Смутное время через Ростокино проходили отряды и польско-литовских оккупантов, и казачьи отряды, поддерживавшие всех Лжедмитриев по очереди. Село было разорено, церковь Воскресения Христа сожжена, жители разбежались.
После Смутного времени Ростокино не скоро восстановилось. В 1678 году в селе было всего 16 дворов и 41 житель. Сожженную в годы Смуты деревянную Воскресенскую церковь в середине века отстроили вновь. Но приход был бедный, церковь постепенно ветшала и во второй половине ХVIII века разрушилась и более не возобновлялась.
В 1764 году Ростокино перешло в ведение Коллегии экономии. Крестьяне, наряду с земледелием, начали заниматься извозом, некоторые содержали постоялые дворы в Москве.
При Павле I владельцем Ростокина стал митрополит Платон (Левшин). Он же владел соседним Черкизовым. Во время царствования Александра I Ростокино становится государственной собственностью.
Со второй половины XIX века Ростокино постепенно превращается в промышленный пригород Москвы. Одно за другим возникают тут небольшие предприятия: ситценабивная и бумагопрядильная фабрики, завод по изготовлению брезента и другие. К началу XX века появились крупные производства, такие, как красильно-аппретурный завод Фермана, ныне камвольно-отделочный, ремонтные механические мастерские, всего к 1900 году в Ростокине насчитывалось 10 промышленных заведений.
После проведения Окружной железной дороги, построенной в 1903-1908 годах и ставшей полицейской границей города, село Ростокино фактически оказалось в городской черте.
Так как село было волостным, в нем находилось волостное правление, после революции - волисполком. В селе торговало более десятка лавок, было несколько чайных и трактиров, особенной популярностью пользовалась чайная Дубинкина "Волна", так как в ней, кроме чая, оказывалась дополнительная услуга - "подача крепких напитков".
В первые десятилетия XX века село Ростокино, расположенное по обе стороны шоссе, насчитывало более 120 дворов. Его население составляли около двух тысяч коренных жителей и не меньшее количество пришлых квартирантов, работавших на фабриках. Местные жители предпочитали заниматься огородничеством, снабжая не без выгоды для себя московские рынки картофелем, капустой, морковью, редькой, луком; на заливных лугах паслись стада, и среди молочниц, поставлявших молоко в Москву, было много ростокинских.
Еще до революции в Ростокине получило распространение такое направление сельского хозяйства, как цветоводство. Крестьяне выращивали цветы для цветочных фирм. Во время революции это направление исчезло, но с нэпом возникло вновь, появились покупатели - владельцы частных магазинов. Спрос оказался столь значителен, что цветоводством занялись и в соседних селах - в Алексеевском, Леонове, в деревне Марьиной. В конце 1920-х годов государственная торговля вытеснила частную и в судьбе ростокинского цветоводства произошло новое изменение.
В 1930 году был создан специализированный цветоводческий колхоз имени И.В.Сталина. Главной его задачей стало снабжение посадочным материалом скверов и парков Москвы.
Ростокинский цветоводческий колхоз стал одним из крупнейших в СССР хозяйств этого направления. С открытием в 1939 году Всесоюзной сельскохозяйственной выставки он не только выполнял заказы по ее озеленению, но занял почетное место среди ее участников в павильоне "Цветоводство".
Ростокино превращалось в город медленно, но неуклонно.
В 1929 году в Ростокине уже было 4 улицы и 5 переулков. Большинство из них носили названия села: Большая Ростокинская улица, Правая и Левая Ростокинские улицы, 1-й - 5-й Ростокинские переулки, Ростокинский проезд, и лишь одна улица выпадала из этого ряда - улица Текстильщиков (ныне Сельскохозяйственная улица). Большая Ростокинская улица теперь - часть проспекта Мира, другие Ростокинские улицы и переулки застроены новыми кварталами.
В 1935 году Ростокино было официально включено в черту города. Но и после этого еще долгие годы оно сохраняло свои поселковый вид. Лишь в послевоенное время его стали застраивать типовыми жилыми домами. Теперь Ростокино - типичный район массовой жилой застройки.
До сих пор среди москвичей помнится легендарная личность ХVIII века знаменитая разбойница Танька Ростокинская, обитавшая в Ростокине.
Вообще Троицкая дорога издавна и чуть ли не до последних десятилетий XIX века считалась опасной, во многих местах путников подстерегали лихие люди - разбойники: при крутых спусках, переправах, лесистых захолустьях, в удалении от ямских станций возле разных выселков, слободок, некоторые жители которых днем пахали, а с темнотой, как говорится в пословице, собирали урожай, где не сеяли.
Троицких разбойников опасались даже цари: в 1613 году избранный на царство Михаил Федорович Романов на пути из Костромы в Москву вместо того, чтобы поспешить занять царский престол, вынужден был из-за "воровства" на дороге отсиживаться в Троицком монастыре и ожидать, пока пришлют из Москвы войско для его охраны.
В том же году большой отряд казаков, занимавшихся разбоем на Троицкой дороге, послал из Ростокина гонцов к новоизбранному царю Михаилу Федоровичу, сообщая, что они-де готовы покончить с разбоем и идти на службу к государю. Царь послал в Ростокино своих людей с наказом переписать казаков, но те решительно этому воспротивились, заявив, что "атаманы ведают сами, сколько у кого в их станицах казаков". После чего принялись самовольно ставить на Троицкой дороге - от Ростокина до Москвы засады-"сторужи". Во втором послании к царю казаки перешли к прямым угрозам, требуя предоставить им "торг". Надо полагать, они не собирались чем-либо торговать, а лишь желали получать часть прибыли от торговли, то есть заняться, по современной терминологии, рэкетом на законном основании, с царского дозволения. В случае отказа, сообщали казаки, они "учнут воевать". Михаил сумел как-то "договориться" с казаками, но перевел их из дальнего Ростокина поближе, к Донскому монастырю.
Троицкая дорога оставалась опасной и в последующее время. В середине XIX века М.Е.Салтыков-Щедрин в "Пошехонской старине" писал: "Под Троицей, того гляди, чемоданы отрежут, а под Рахмановым и вовсе, пожалуй, ограбят. Там, сказывают, под мостом целая шайка поджидает проезжих. Долго ли до греха!"
Государственные чиновники и богатые люди ездили с охраной, у богомольцев же бедняков была охранительная молитва, неведомо кем составленная, но всеми знаемая: "Святая великомученица Варвара, избави меня от напрасныя смерти, от часа ночного обстоянного, всякого обуревания и навета, и обстояния, избавь и спаси на пути-дороге, и на постое, и на ходу".
В первой половине ХVIII века в Москве славился своими грабежами и мошенничествами Иван Осипов, по прозвищу Ванька Каин. За свою короткую, но бурную жизнь он побывал и вором, и атаманом, и благонамеренным московским обывателем, и "доносителем" в полиции, а кончил жизнь на каторге в Сибири. По Москве ходило много рассказов о воровских делах Ваньки Каина, о его хитрости и удачливости. Он стал героем первого русского детектива "История славного вора, разбойника и бывшего московского сыщика Ваньки Каина со всеми его обстоятельствами, разными любимыми песнями и портретом", написанного Матвеем Комаровым и впервые изданного в 1779 году. Эта книга многократно переиздавалась в ХVIII и XIX веках. Предания о знаменитом воре и после выхода книги пополнялись новыми сюжетами. В XIX веке Ванька Каин становится уже легендарным персонажем, имеющим мало общего со своим действительным прообразом. Про его воровские подвиги пелись песни. Предание утверждает, что многие из них сочинены были им самим. Среди его песен называли знаменитую, использованную А.С.Пушкиным в "Дубровском": "Не шуми, мати, зеленая дубровушка..." Любовь вполне приличных людей к этим "блатным", как назвали бы их теперь, песням в ХVIII веке была такой же, как и сейчас. Профессор П.А.Бессонов, публикуя в 1872 году "Песни Ваньки Каина", в комментариях пишет: "Не можем забыть впечатлений нашей ранней молодости, как старик Д.Н.С-в, человек в высокой степени почтенный, лучших сфер нашего общества, семейный, литературный, богатый певал нам эту "Каинову" песню одушевленным и растроганным голосом, с пылавшими взорами... Мы и после встречали то же самое чувство, и глубину взволнованной души, и безотрадную грусть, и некоторую восторженность напева от многих других: многие вовсе не знали при этом действительного Каина, как знаем его теперь по документам, все одинаково знали и сознавали творческого (то есть не настоящего, а сотворенного легендой. - В.М.)".
Легенды о благородных разбойниках так же живучи, как и о добрых справедливых правителях.
Именно потребность общества в таких легендах помогла сохранить еще одно имя - Таньки Ростокинской, грабившей со своей шайкой проезжих на Троицкой дороге. Она - современница Каина, предание даже называет ее его любовницей. Другое же предание утверждает, что она была так сильна, крупна и безобразна, что "никого не могла пленить" и осталась девицей. Танька родилась и выросла в Ростокине, еще в XIX веке показывали "Танькину рощу" и "Танькину березу", под которой собирались ее сотоварищи. Она держала в страхе и местных жителей, и проезжих.
Основное время, на которое приходится наиболее яркая часть воровской деятельности Таньки Ростокинской, как и Ваньки Каина, - это царствование Елизаветы Петровны, тогда же они были пойманы и наказаны. Конец ХVIII первая половина ХIХ - расцвет преданий о них и их романтизации.
В частности, предания о "девице-разбойнице" и ее разбойниках, скрывавшихся в лесах Ростокина, отразились в повести Н.М.Карамзина "Наталья - боярская дочь": "...через несколько минут выехали они на узкую равнину, где стоял маленький домик, обнесенный высоким забором. Навстречу к ним вышли пять или шесть с пуками зажженной лучины и вооруженные длинными ножами, которые висели у них на кушаках. Старушка няня, видя сие дикое, уединенное жилище посреди непроходимого леса, видя сих вооруженных людей и приметив на лицах их нечто суровое и свирепое, пришла в ужас, сплеснула руками и закричала: "Ахти! Мы погибли! Мы в руках у разбойников!" Но потом оказалось, что старушка ошиблась. Этот мотив появился в повести Карамзина несомненно под влиянием преданий и рассказов о Таньке Ростокинской, которые писатель слышал от местных жителей, поскольку в этих местах он тогда жил на даче.
Две песни о Таньке Ростокинской пелись и во второй половине XIX века. Эти две баллады приведены в 9-м выпуске "Песен, собранных П.В.Киреевским". Одна из них повествует о том, как под кудрявою березою "сидела тут разбойников станица" и держала совет. Вторая - рассказ Таньки Ростокинской о своей жизни перед тем, как ее должны казнить.
Загуляла я, красна девица, загуляла
С удалыми, с добрыми молодцами,
С теми ли молодцами - со ворами.
Не много я, красна девица, гуляла:
Гуляла красна девица тридцать шесть лет.
Была-то я, красна девица, атаманом
И славным и преславным есаулом.
Стояла я, красна девица, при дороге,
Со вострым я со ножичком булатным:
Ни конному, ни пешему нет проезда.
Не много я, красна девица, душ губила:
Погубила я, красна девица, двадцать тысяч,
А старого и малого в счет не клала.
Далее в песне рассказывается о том, как закончилась ее разбойная жизнь: однажды гуляла она "в славном Петровском кружале" - в кабаке возле Петровских ворот, а пила она крепко, почему имела даже прозвище Татьяна-пьяна.
Не глядя я рублевички вынимала,
За стоичку без счету подавала,
Атамановы поступочки показала.
Уж тут меня, девицу, признали:
По имени красну девицу называли,
По отчеству меня величали;
Назад руки красной девице завязали,
Повели меня, красну девицу, во полицию.
"Судите, судьи, меня поскорее,
Раскладывайте огня на соломе,
Вы жгите мое белое тело,
После огня мне голову рубите..."
В 1840 году В.Г.Белинский, перечисляя наиболее популярные лубочные издания, читаемые народом, на первое место ставит сочинение "Танька, разбойница ростокинская, или Царские терема. Историческая повесть в 3-х частях" автора, выступившего под псевдонимом Сергей ...кий. В перечне критика она опережает даже знаменитую "Повесть о приключениях английского милорда Георга".
Автором "Таньки, разбойницы ростокинской", изданной в 1834 году, был С.М.Любецкий, тогда студент Московского университета, впоследствии известный историк, автор многих книг по истории Москвы (на которые и мы в настоящем повествовании часто ссылаемся). Однако Любецкий обычно не упоминал эту повесть среди своих сочинений, вероятно, из-за того, что она была причислена авторитетным критиком к лубочной литературе, то есть к тому виду литературы, который среди "образованной публики" считалось хорошим тоном презирать.
Однако повесть С.М.Любецкого "Танька, разбойница ростокинская" обладала и некоторыми достоинствами. Профессор Л.А.Бессонов в комментариях к народным песням о разбойниках писал три десятилетия спустя после выхода повести в свет, что ее автор "из ходячих преданий составил целый роман или историческую повесть" и что эта "книга, конечно, не по историчности, а по умению сгруппировать для рассказа несколько народных данных, с удовольствием читаемая доселе".
Со временем содержание преданий позабылось, но имя Таньки Ростокинской помнится как романтический эпизод истории ныне отнюдь не романтичного московского рабочего района.
Возвышенность за Ростокиным называлась Поклонной горой, отсюда при подъезде к Москве уже были видны золотые купола московских церквей.
ДАЧНАЯ ЯУЗА
Что такое дача
Ростокину не суждено было стать дачной местностью, но места выше по течению Яузы стали дачными очень давно - в конце ХVIII - начале XIX века.
В начале лета 1803 года, в ту самую пору, когда от городской жары и пыли следовало бы уехать в сельскую свежесть и прохладу, туда, где плещет светлыми струями речка в зеленых берегах, где роща манит под сень своих дерев, Николай Михайлович Карамзин по ряду обстоятельств вынужден был оставаться в Москве.
Его огорчала вынужденная задержка, он любил летнюю жизнь в сельской местности и, уж коли нельзя туда уехать, решил помечтать, поразмышлять о ней - и принялся за сочинение статьи на эту тему.
Николай Михайлович представил себя 62-летним старцем - по тем временам, возраст, считавшийся весьма преклонным, не то что ныне - и с высоты этого умудренного знанием и опытом возраста повел рассказ о нынешних и прошлых временах.
Свое повествование Карамзин назвал "Записки старого московского жителя".
"Эмилия уехала в деревню, - элегически начинает рассказ Старый Московский Житель, - и бостон наш расстроился; на булеваре нет ни души, ибо время неблагоприятно для гулянья: куда же мне деваться и что делать? От скуки всего лучше писать; в таком случае перо служит отводом ее и передает всю скуку автора читателям. Какое мне до них дело! всякий о себе думай... К тому же мне стукнуло 62 года, и я жил не с завязанными глазами в свете: сколько важных наблюдений могу сообщить любопытным, не хуже того славного эфемера, который, родясь на восходе солнца, видит себя в глубокой старости при его захождении, и с красноречием доктора Франклина (автора сей остроумной басни) (Франклин Бенджамин - американский писатель-просветитель ХVIII века. - В.М.) рассказывает юнейшим эфемерам о великих переменах света, замеченных им в течение столь долгого времени, то есть в 15 или 16 часов! Боже мой! сколько сделалось перемен на моих глазах! Красавицы подурнели, веселые женщины стали унылыми; в руках, которые прежде так мило играли опахалом и в легком вальсе обнимали счастливых зефиров, вижу теперь четки или карты..."
Но вдруг Карамзин услышал под окном женский голос, вопрошавший: "Господин! господин! не надобно ли вам цветов?"
"Этот голос, - продолжает Карамзин, - прервав нить идей моих, мог бы чрезмерно рассердить меня, если бы он был не женский; но я, по старой привычке, все еще не умею сердиться на женщин... Смотрю и вижу сельскую невинность, которая, остановясь перед окном моего низенького домика, показывает мне букет свежих ландышей. Встаю с кресел, как молодой человек (ибо у меня еще нет подагры), даю деньги, беру цветы, нюхаю их и снова ищу в голове мыслей... Но чего лучше? этот букет может быть темою... Без сомнения!.. Задумываюсь на минуту и восклицаю: "Слава нынешнему просвещению и великим успехам его в Москве белокаменной!"
И далее Карамзин начинает развивать свою любимую идею о благодетельном влиянии просвещения на общество и на исторические судьбы человечества.
"Так на моей памяти образовалась в нашей столице сия новая отрасль торговли; на моей памяти стали продавать здесь ландыши. Если докажут мне, что в шестидесятых годах хотя один сельский букет был куплен на московской улице, то соглашусь бросить перо свое в первый огонь, который разведу осенью в моем камине... Из чего мы, философы, заключаем, что московские жители просветились, ибо любовь к сельским цветам есть любовь к натуре, а любовь к натуре предполагает вкус нежный: утонченный искусством. Как первые приемы философии склоняют людей к вольнодумству, а дальнейшее употребление сего драгоценного эликсира снова обращает их к вере предков, так первые шаги общежития удаляют человека от натуры, а дальнейшие снова приводят к ней".
Карамзин напоминает о том, что старинные русские бояре не испытывали желания наслаждаться природой, любоваться сельскими ландшафтами и вообще считали возможным жить лишь в городе, что еще в середине ХVIII века "богатому русскому дворянину казалось стыдно выехать из столицы и жить в деревне". Далее он переходит к современной ему эпохе - концу ХVIII - первым годам XIX века. "Какая разница с нынешним временем, когда Москва совершенно пустеет летом; когда всякий дворянин, насытившись в зиму городскими удовольствиями, при начале весны спешит в село слышать первый голос жаворонка или соловья! А кто должен остаться в Москве, тот желает, по крайней мере, переселиться за город; число сельских домиков в окрестностях ее год от году умножается, их занимают не только дворяне, но и купцы. Мне случилось в одной подмосковной деревне видеть крестьянский сарай, обращенный в комнату с диванами; тут в хорошее время года живет довольно богатый купец с своим семейством. В городе у него каменный дом и большой сад, но он говорит: "Что может сравниться летом с приятностью сельской жизни?" Еще не так давно я бродил уединенно по живописным окрестностям Москвы и думал с сожалением: "Какие места! и никто не наслаждается ими!" а теперь везде нахожу общество!"
Статья Н.М.Карамзина "Записки старого московского жителя" - первый в русской печати опыт исторического, психологического и нравственного или, употребляя объединяющий в себе все эти понятия термин карамзинских времен, философского исследования появившегося тогда нового явления в московском быту, впоследствии получившее название летней дачной жизни.
Во времена Карамзина слова "дача" и "дачник" еще не употреблялись в том смысле, какой они получили позже и имеют сейчас. Дачей назывался участок земли, подаренный кому-либо кем-либо (обычно это бывало царское дарение казенных земель), а "дачниками" называли обоих действующих лиц этого акта: дарителя земельного участка и одновременно - получившего этот дар. В таком двойном значении слово "дачник" зафиксировано в словаре В.И.Даля. Дачниками же в нынешнем значении этого слова, то есть живущих на даче, при Карамзине называли описательно - летними обитателями деревень.
Слово "дача" как название летнего загородного отдыха получило распространение в конце 1820-х годов. А.С.Пушкин употребляет его как новое, характерное словцо в набросках двух неосуществленных романов из современной светской жизни. Причем в обоих случаях в первой же фразе: "Гости съезжались на дачу" и "Мы проводили вечер на даче".
В пушкинские времена выезд летом на дачу считался и новинкой, и принадлежностью преимущественно дворянской жизни.
Некоторая вольность общения, бульшая по сравнению с салонной, городской, допускавшаяся среди дачников, вызывала осуждение новых богачей-промышленников из купечества. Н.П.Вишняков - московский купец пишет в своей книге воспоминаний "Из купеческой жизни" про 1830-е годы: "На даче мы никогда не жили. Дачи в то время были новшеством, принятым только в кругу очень богатых и эмансипированных купцов..." По своим средствам Вишняковы считались в Москве в числе "богатых" и могли позволить себе не только нанять, но и приобрести дачу, так что главная причина заключалась в том, что семья еще не была в достаточной степени "эмансипированной". Молодое поколение Вишняковых в 1840-е годы уже имело дачи, но старики продолжали относиться к ним с предубеждением, правда объясняя его неудобствами дачной жизни. "Моя мать, - пишет Н.П.Вишняков, - выросшая в городе, никогда не любила дачной жизни, и впоследствии, когда ей приходилось гостить у кого-нибудь из сыновей, делала это исключительно "из чести", чтоб сделать им удовольствие, и ограничивала обыкновенно свое пребывание коротким промежутком времени. Как истую горожанку ее не пленяли ни перспективы полей и лесов, ни благоухание трав, ни прелесть летнего вечера: она тотчас находила, что "сыро", и удалялась в комнаты. Ее крайне беспокоили комары, мошки и пауки; пыльной деревенской дороге она без всякого сравнения предпочитала чистенькие дорожки своего сада, твердо утрамбованные и посыпанные красным воробьевским песком".
Дальнейшее развитие дачной истории Подмосковья описывает К.А.Полевой в очерке "Москва в середине 1840-х годов": "До французов иметь дачу казалось недосягаемым блаженством богатства, и того почли бы беспутным мотом, кто вздумал бы завести себе дачу; полагали, что только Шереметевы, Голицыны и подобные им бояре могут иметь загородные дома. Теперь, напротив, учители, чиновники, небогатые купцы - все имеют дачи или нанимают их на лето. Богачи помещаются наряду с ними: не у многих есть свои богатые дачи, да и то большей частью приобретенные случайно; живут все очень скромно, по крайней мере без всякой пышности и чванства. Этот новый, прекрасный и здоровый обычай наделил окрестности Москвы множеством прекрасных загородных домов и домиков, и из них-то образовались целые предместья в Сокольниках, на Бутырках, в Петровском. Кроме того, повсюду рассеяны дачи, и в летнее время многие семейства живут даже в крестьянских домах, по ближним деревням".
Во второй половине XIX века летнее пребывание на даче стало необходимой частью жизни всех москвичей, имеющих достаток для ее найма. Слова "дача", "дачная жизнь", "дачник", "дачница" вошли в обиходную речь в своем новом значении, совершенно вытеснив старое, которое напрочь забылось. Тогда же определились и все, как положительные, так и отрицательные, как поэтические, трогательные, так и смешные стороны дачной жизни, появились почти терминологические выражения "дачный роман", "дачное знакомство", "дачный муж". В 1877 году С.И.Любецкий издал путеводитель по окрестностям Москвы, назначение которого обозначил на обложке: "для выбора дач и гуляний". Это было одно из первых, может быть, даже первое издание такого рода. Любецкий открывает книгу теоретической - "философской" - главой "Общий взгляд на дачи и дачную жизнь".
"Что нужно для дач? - вопрошает Любецкий и отвечает: - Чистый воздух, проточная, свежая вода, сухая почва земли, обилие леса... Что дачи полезны в гигиеническом отношении, всякому известно, и по теории и по практике; но требования от дачной жизни не у всех одинаковы: некоторые переезжают на дачи, как в лечебницу, для поправления здоровья, чтоб жить лицом к лицу с природой, им нужен воздух, лес, в котором бы можно было отдохнуть сладко-дремотно, под обмахиванием древесных ветвей; а другие едут на дачи для удовольствия, третьи для каких-нибудь видов... Иным нужен не отдых на дачах, но балы, концерты, фейерверки и изысканный туалет (вериги своего рода)..."
В яркой картине изображает Любецкий возникшую с модой на дачное времяпрепровождение и ставшую вечной проблему найма дачи.
"Лишь только месяц март (бокогрей) начнет принимать в свое распоряжение природу, все газеты наполняются объявлениями, зазывными приглашениями на дачную жизнь в разных близких и дальних загородных областях, окружающих столицу. Еще лед затягивает лужи тонким слоем, снежные мотыльки кружатся в воздушном океане, еще густые туманы, будто прозрачным газом, обволакивают природу, еще многие горожане прогуливаются по московским тротуарам, укутанные в пушистые меха и обутые в камчадальские сапоги, а мысли о найме дач уже теснятся в их воображении..."
В конце XIX - начале XX века возникает много специально дачных поселков, массовое строительство дач вызвало к жизни оригинальный архитектурный стиль - дачную архитектуру - самую невероятную и смелую эклектику. Тогда часто по отношению к таким дачам говорили: "дача-игрушка".
В художественной литературе конца XIX - начала XX века тема дачной жизни занимает довольно заметное место, ее затрагивают и крупные писатели, такие, как А.П.Чехов, И.А.Бунин, М.А.Булгаков, и безвестные газетные юмористы.
Революция во многом изменила бытовую жизнь в России, из нее навсегда ушли многие обычаи и явления, но как только стихли революционные бури, вернулась "оставшаяся от старого мира" дачная жизнь. В чем-то она походила на прежнюю, в чем-то от нее отличалась...
В 1925 году в путеводителе "Вдоль Ярославской железной дороги" мемуарист и краевед Н.М.Щапов подводит как бы итог 150-летнего (принимая во внимание указание Н.М.Карамзина на его начало) развития явления, называемого русской дачной жизнью:
"Дачная жизнь в России представляет оригинальное явление, не повторяющееся в таком виде в других странах. За границей городской житель живет или в городе постоянно, или, имея свободное время, покидает его ежегодно, для отдыха или разнообразия на некоторое время совсем, отправляясь на житье в свое имение, в свою виллу, на курорт или в деревню смотря по возможности и желанию. В больших городах России стал обычным другой порядок: городской житель переселяется с семьей за город, посещая отсюда город ежедневно по своим делам".
Конечно, двадцатыми-тридцатыми годами история подмосковной дачной жизни не кончается, дачи продолжали существовать и существуют до сих пор. Но это явление московского быта приобрело новый облик, и иным стал современный тип дачника, вернее, типы, ибо дачники бывают разные: дачником называет себя обитатель двухэтажного особняка, окруженного гектарами леса, и владелец хибары на шести сотках "садово-огородного" участка. Мы не будем здесь рассматривать современный период: дачная история мест, о которых идет речь в этой книге, завершилась еще в предвоенные годы, так как они перестали быть дачными местами, войдя в черту города.
Вернемся к непосредственной теме нашего повествования - к Троицкой дороге и к Ростокину, о котором говорилось в предыдущей главе.
Конечно, оживленная проезжая дорога - не лучшее место для летнего дачного отдыха. Поэтому в самом Ростокине настоящих дачников практически никогда не было. Но его окрестности занимают почетное место в истории подмосковной дачной жизни, потому что именно здесь, на берегах Яузы, появились первые в России представители и энтузиасты этой жизни.
Свои наблюдения над летними обитателями деревень Николай Михайлович Карамзин делал в деревнях по Яузе. Эти места идеально подходили для дачной жизни: близко от города, так что при необходимости легко было добраться до Москвы, окрестная природа сохранилась в своей первобытной прелести лучше, чем где бы то ни было в Подмосковье, так как и Сокольнические леса и Лосино-Погонный остров весь ХVIII век оставались царскими заповедными угодьями, защищенными от промышленного строительства... И даже позже, когда промышленность вторглась в сельскую тишину, обезображивая и уничтожая природу на отдельных участках, район оставался традиционно дачным вплоть до двадцатых годов нашего века.
Леоново
"Алексеевское позади, проехали Ростокино, - писал путник начала XX века, проезжающий по Троицкой дороге. - Взбираемся на холм. Справа виднеется огромный акведук. Миллионный мост, остатки екатерининских времен. Налево за оврагом видна Леоновская церковь. Она скромней и невзрачней, чем Алексеевская. Но в ее облике есть что-то манящее, робкое и особенный отпечаток чистоты в ее белизне".
Церковь села Леонова во имя Ризположения Пресвятой Богородицы, что на Яузе, сохранилась. С какой стороны на нее ни посмотришь: то ли с Яузы, откуда она видна в окружении зеленых лип, то ли на фоне многоэтажных кварталов улицы Докукина, в окружении которых она теперь оказалась, старинная церковка и сейчас изящна, ладна и действительно несет на себе обаяние скромной сельской простоты.
Село Леоново снесено в 1960-1980-е годы, большая часть его территории застроена. Названия улиц, проходящих по ней, дают возможность определить его прежнее местоположение и границы.
Возле станции метро "Ботанический сад" проходит улица Леонова. Станция находится приблизительно на ее середине. В начале улицы вправо от нее отходит 1-й проезд Леонова.
Сейчас среди названий московских улиц большинство составляют названия, образованные от фамилии какого-либо деятеля. Поэтому и улица Леонова, окруженная названиями подобного типа - улица Бажова, Амундсена, Седова, летчика Бабушкина, - заставляет предполагать, что она также названа в честь человека по фамилии Леонов. Почти все, кого я спрашивал, в честь кого названа эта улица, отвечали, что в честь советского писателя Леонида Леонова. Однако у этого названия другое происхождение, и, к сожалению, название это изувечено глухим к русскому языку бюрократом.
История названия улицы Леонова легко прослеживается по документам.
В 1920-е годы, когда Ростокинская волость фактически стала частью Москвы, почтовый адрес села Леонова обозначался его названием: село Леоново (например, в справочнике-путеводителе "Москва в планах" 1929 года издания).
Весной 1930 года село Леоново было включено в состав города, его новый статус потребовал и нового топонимического оформления населенного пункта, единого для всего города. Две улицы села получили названия: Первая улица села Леонова и Вторая улица села Леонова, переулки между ними были названы 1-й - 4-й проезды села Леонова. Кроме того, было еще одно название, связанное с названием села: дорога от Ярославского шоссе до Леонова называлась Леоновской. В 1955 году, когда вдоль нее встали дома, она была названа Леоновской улицей, а в 1964-м переименована в улицу Докукина - в честь летчика, Героя Советского Союза, погибшего в 1943 году.
По мере застройки микрорайона пропадали деревенские улицы и с ними их названия. Но еще раньше, в 1940-е - 1950-е годы, названия улиц и проездов села Леонова упростились: в какой-то канцелярии выбросили из названия слово "село", и осталось нынешнее название - улица Леонова. В то же самое время известно, что по законам русского языка и правилам московской топонимики, названия московских улиц, происходящие от географических наименований, образуются в форме прилагательного с суффиксом -ский, -ская: Ростокинская улица, Алексеевская улица, Игарский проезд. Именно так образованы соответствующие названия вокруг улицы Леонова, название которой по своей форме, к сожалению, не сохраняет память о старинном селе, а напротив затемняет ее.
Впервые Леоново упоминается в ХVI веке в царствование Ивана Грозного. Сначала в Писцовой книге 1573 года о нем говорится как об одной из деревень поместья боярина Федора Федоровича Карпова: "В Манатьином стану... пустошь Левоново, что была деревня, пашня 20 четьи в поле, сена 20 копен, лесу пашенного 4 десятины". В годы опричнины Карповы подверглись преследованиям, в Синодик для поминовения по приказанию царя Ивана Грозного были внесены "убиенные" Карповы - Федор, Михаил, Василий и Иван с женой. По свидетельству Писцовых книг 1586 года, поместья Карповых были разорены и заброшены. Дьяк Хлопов, составлявший эти книги, описывает выразительную картину: "Левоново, что была деревня и иные (пустоши), а имян их сыскать неким, в которых пашня поросла в кол и жердь". Поместья Карповых были взяты в казну.
В 1626 году эти земли получил от царя Михаила "в поместье", то есть в пожизненное владение без права продажи, стольник князь Иван Никитич Хованский. "В двух пустошах Левоновой да Коровьей (на другом берегу Яузы, против Леонова. - В.М.), - как сообщает указ, - было "перелогом" и лесом поросло середние и худые земли 60 четвертей в поле, сена 45 копен, лесу, болота 2 десятины".
Хотя Леоново было дано Хованскому в "поместье", оно стало без всяких на то документов "вотчинным", то есть наследственным, владением Хованских.
Первый хозяин Леонова из Хованских князь Иван Никитич редко бывал в нем, чаще он или нес службу в каком-нибудь пограничном городе, или находился в походе.
Однако при нем в Леонове в 1630-е годы была построена деревянная церковь во имя праздника Ризположения Пресвятой Богородицы, а в конце 1640-х годов отстроена усадьба.
Очень редкое для России посвящение храма празднику Ризположения - в память обретения в V веке византийским императором Львом священных одеяний Богородицы и возведения в Константинополе храма для помещения в нем священных риз Божией Матери - в данном случае имеет простое объяснение. Дело в том, что в Кремле была Ризположенская церковь на патриаршем дворе и была особенно почитаема отцом государя патриархом Филаретом, фактически правившим Россией, и Хованский, будучи опытным царедворцем, хотел ему угодить. Возможно, и имение было получено князем Иваном Никитичем не без помощи патриарха.
Потомки Хованского в конце ХVII - начале ХVIII века пережили жестокие потрясения и опалы, но их род всегда оставался при дворе. После подавления стрелецких волнений 1682 года, известных под названием "Хованщины", глава стрелецкого приказа князь Иван Андреевич Хованский и его сын Андрей были казнены, другие Хованские подверглись опале. Но после падения Софьи опала с них была снята.
В 1719 году, уже в царствование Петра I, владельцем Леонова стал двадцатилетний князь Василий Петрович Хованский, морской офицер, приобретший внешний лоск, но еще более преуспевший в разгуле и дебоширствах. Один из его дебошей историки связывают с постройкой в Леонове каменного храма.
Эта история стала широко известна в придворных кругах. Ее описал в своем дневнике камер-юнкер герцога Голштинского Фридрих Вильгельм Берхгольц:
"Молодой князь Хованский, зять старого барона Шафирова, года два тому назад пригласил в одно из своих имений (речь идет о Леонове. - В.М.) несколько молодых русских князей и дворян. Гости напоили его до бесчувствия, одели, как мертвеца, положили в найденный там настоящий гроб, отнесли в церковь, поставили перед алтарем и совершили над ним все употребительные у русских похоронные обряды, но оскорбляющим религию образом... Мало того, они, как рассказывают, обошлись непочтительно и с церковными сосудами, в особенности с чашей. Покончив все эти шалости, они ушли, оставив его в гробу пред алтарем, где он и лежал до тех пор, пока не пришли церковные служители и не вынесли его из церкви. Сам Хованский стыдился рассказывать о случившемся и охотно скрыл бы все это дело, но оно дошло до его тестя Шафирова, который пожаловался императору и довел до того, что все виновные в этом деле были приговорены к смерти. Однако государь смягчил приговор, приказав всех участников наказать телесно в своем присутствии".
Петр сам развлекался тем, что устраивал кощунственные "шутейные" церковные обряды, и, конечно, молодые "шалуны" лишь подражали государю, но, видимо, здесь царь решил показать, что то, что позволено ему, не позволено подданным.
После порки князь Василий Хованский продолжал делать успешную карьеру, имел придворные звания шталмейстера и камергера, был кавалером многих орденов.
Историк села Леонова В.А.Капустин полагал, что строительство каменной церкви Ризположения, заменившей деревянную, было "искупительной жертвой шалости родовитой молодежи". Возможно, так оно и было. Церковь заложена в 1719 году (в год "шалости"), освящена в июне 1722 года. Как раз летом 1722 года Берхгольц гостил в соседнем с Леоновым селе Свиблове - имении Нарышкиных, и ко времени пребывания там относится приведенная выше запись из его дневника.
Церковь Ризположения Пресвятой Богородицы в Леонове представляет собой характерный сельский храм того типа и облика, каким он сложился к началу ХVIII века. По сравнению с возводившимися одновременно с ним в богатых боярских вотчинах церквями в стиле нарышкинского барокко, он представляется простым и бедным. Но его красота и прелесть в другом: не в декоративных украшениях, обычно раздробляющих форму, а в общей гармонии, при которой скупые элементы отделки фасадов - пилястры, карнизы, наличники на окнах лишь подчеркивают конструкцию постройки.
В церкви, кроме главного престола, имеются два придела: иконы Богоматери "Неопалимая Купина" и Николая Чудотворца. Так как акафиста празднику Ризоположения не существует, в престольный праздник 2 июля за службу читается акафист Державной иконе Богоматери, поскольку его смысл тот же самый, который вкладывается в содержание праздника Ризположения: покров и заступление Божией Матери за взывающих к ней.
К середине ХVIII века наследники В.П.Хованского забросили Леоново, поместье было заложено и перезаложено, хозяйства никакого не велось. Отставной прапорщик Захаров, посетивший Леоново в 1762 году и бывавший здесь прежде, рисует выразительную картину разорения: "В конюшенном дворе (на 20 стойл и 12 денников), как стоялых коней, так и прочих лошадей ничего нет. В скотном дворе - коров, овец, свиней, а также птиц - гусей, уток, кур индейских и русских - ничего нет. В двух житницах хлеба господского - ржи, пшеницы, ячменя, овса и прочего ничего не имеется. В господском доме провалился потолок. А под оным селом близ реки Яузы в лугу пруд, а в нем имелась рыба разных пород, а ныне ничего нет. На другой стороне Яузы два пруда, с прорубленной между ними плотиной и спущенные".
В 1767 году последний владелец Леонова из рода Хованских лейб-гвардии капитан князь Александр Васильевич Хованский продал имение дворянину Павлу Григорьевичу Демидову - внуку крестьянина-фабриканта.
Леоново находилось в роду Хованских 140 лет и 7 месяцев.
С переходом к Демидову открывается новый период в истории села Леонова, непохожий на все то, что здесь прежде было.
Павел Григорьевич Демидов получил блестящее образование. Отец готовил его к управлению заводами. Демидов учился в Геттингенском университете, Фрейбергской горной академии, с образовательными целями совершил ряд путешествий по странам Европы, изучал горно-заводское дело и стал серьезным специалистом в этой области. Но когда ему шел 29-й год, после смерти жены, он неожиданно круто изменил свою судьбу, передал управление заводами братьям, приобрел Леоново и уединился в нем.
Демидов, по словам современника, принял решение посвятить жизнь "философскому уединению, ученому наблюдению над природой, коллекционированию художественных предметов, монет, книг, разнообразя его игрой на скрипке и на органе, а летом увлекаясь садоводством и лесоводством".
Демидов преобразовал Леоново. При нем были построены новый дом, службы, разбит парк. "Как страстный любитель природы, - рассказывает современник, - Павел Григорьевич большую часть года проводил в подмосковном селе своем Леонове, а чтобы и зимой любоваться зеленью деревьев, насадил не одну тысячу сосен и елей, выписывал кедр, лиственницу, пихту, которые и теперь можно видеть в Леонове. Сад Демидова был наполнен растениями, большей частью достопримечательными по каким-либо особливым явлениям, кои он наблюдал весьма тщательно и всегда с великим удовольствием. В хорошие дни летние проводил по нескольку часов всегда почти один, любуясь природой. В таком случае нужна ему была тишина совершенная, даже голоса птиц его беспокоили". С годами его чувствительность к звукам перешла в болезнь: он добился закрытия церкви, так как его раздражал колокольный звон, крестьянам было приказано вылавливать в парке птиц и в пруду лягушек.
Павел Григорьевич Демидов прожил в Леонове пятьдесят четыре года.
В области русского образования Демидов оставил заметный след: он основал Демидовский лицей в Ярославле, пожертвовал капитал на постройку университетов в Киеве и Тобольске, в Московский университет отдал свою библиотеку и научные коллекции.
После смерти бездетного Демидова в 1821 году его наследники продали Леоново гвардии поручику Пономареву, а уже от того усадьба в 1825 году попала к фабриканту И.П.Кожевникову - владельцу соседнего Свиблова, который таким образом увеличил владения и расширил свое текстильное производство.
При Кожевникове в Леонове была построена ситценабивная фабрика, лесные посадки вырублены для фабричных нужд.
В 1859 году Ризположенскую церковь, пребывавшую в запустении с 1800 года, отремонтировали, и она была вновь освящена.
Богослужения в ней происходили до 1930 года, когда ее закрыли. В военный 1942 год храм вернули верующим. В церкви сохранилось несколько старинных икон, видимо, находившихся еще в деревянном храме ХVII века.
В 1860-е годы Леоново, вернее, ситценабивную фабрику и при ней усадебный дом купил купец и промышленник Арсений Михайлович Капустин.
В это время ему было около пятидесяти лет, он происходил из мещан города Твери, упорным трудом выбился в купцы, жену взял из семьи Найденовых, крупнейших московских промышленников и общественных деятелей. Капустин был культурным человеком, хотя все его знания приобретены путем самообразования, любил музыку. Он вел дневник, в который записывал не только события дня, но и собственные мысли и афоризмы. Вот некоторые из них: "Молчание: Говори только то, что может быть полезно другим и самому себе. Избегай пустословия. Спокойствие: Не позволяй себе смущаться безделицами и случаями обыкновенными и неизбежными. Чистота: Не терпи ни малейшей нечистоты на теле и в доме. Бережливость: Не делай иных расходов как только для блага ближнего и для собственного". Из детей Капустина настоящих промышленников не вышло. Они получили хорошее образование, служили в разных фирмах, но без интереса, лишь по необходимости, зато интересовались литературой и искусством, по-любительски музицировали.
Большой семье Капустиных Леоново служило дачей, и описание дачной жизни там в воспоминаниях известного искусствоведа М.В.Алпатова - внука А.М.Капустина - воспринимается как жизненный комментарий к чеховской беллетристике. "С наступлением теплой погоды, - пишет Алпатов, - Капустины отправлялись на загородную дачу в Леонове за Крестовской заставой... Семья Арсения Михайловича проводила лето в Леонове начиная с 1869 года. Здесь жили в большом доме, который одной стороной выходил в старинный парк, а другой - на проезжую дорогу.
Старики выезжали из города, только когда устанавливалось тепло. Молодежь любила отправляться как только сойдет снег. Иногда выезжали в Леоново самой ранней весной на санях. Поездки эти особенно были приятны, так как все знакомое выглядело неузнаваемым. В солнечные дни поля слепили глаза своим сверканием, чернела лишь дорога, разъезженная санями. Ехать приходилось осторожней, чтобы, выбившись из узкой колеи, не свалиться в сугроб. По дороге в Леоново попадались возы, возвращающиеся с базара. Мужики снимали шапки и кланялись. Приходилось напрягать память, чтобы в какой-нибудь закутанной фигуре узнать пололку Марью или разносчика Владимира...
Летом жили большущей семьей, разросшейся до размеров рода, и сохраняли свои обычаи и нравы. Сюда приезжали родственники, подруги женщин, гости и среди них - женихи. Время проходило в прогулках в соседние места. Ездили на долгушах или же просто на телегах куда-нибудь подальше. Собирали цветы или бабочек. Шумное время, в котором женская половина общества играла выдающуюся роль. Дамы носили платья с узкими рукавами, на которые нависали "колокола". Пестрые зонтики украшали общество. Женщины собирались вместе, шептались, поверяли маленькие тайны друг другу. Все, что говорилось, озарялось улыбкой. Валялись в траве или в сене. Составляли группы, чтобы сняться на карточку".
Особое внимание Алпатова привлекал средний сын Арсения Михайловича Владимир Арсеньевич, "дядя Володя", как называет его мемуарист. "Высокого роста, блондин, с ясным открытым взглядом, он увлекался игрой на виолончели, - описывает его Алпатов. - По облику он был близок к героям Чехова. Какая-то мягкость выступает в нем. Правильные черты лица, небольшая бородка..."
Он много путешествовал за границей, был знатоком живописи, литературы, сам был одарен литературным талантом.
В.А.Капустин был очень привязан к Леонову. Он написал и издал в 1908 году брошюру "Леоново. Подмосковное поместье боярина князя Ивана Никитича Хованского", собрав для нее большой исторический материал.
Леоново, приобретенное Арсением Михайловичем Капустиным ради фабрики, в начале XX века, при его детях и внуках, превратилось в дачу. В заключение рассказа об истории Леонова В.А.Капустин описывает современный вид усадьбы в элегических - "дачных" - тонах:
"Леоново погружается в мирную тишину.
Разбросанные по имению остатки фабричных зданий постепенно разбираются; картина блестящего прошлого как будто снова выделяется. Чудный липовый парк, с вековыми деревьями, пруд, церковь переносят во время князей Хованских; громадный кедр, лиственница, пихты напоминают о Демидове..."
Такое же впечатление от усадьбы осталось и у М.В.Алпатова, в детстве жившего в ней каждое лето.
"В Леонове прошлое обступало нас незаметно со всех сторон, рассказывает он в своих "Воспоминаниях". - Здесь был старинный липовый парк, который правильностью своих аллей вещал нам о далеком прошлом, величественном и чопорном по сравнению с тем, что делалось в наше время. На краю дороги высился огромный развесистый кедр, который назывался кедром Демидова. Были в Леонове остатки демидовского дворца, хотя они имели вид самой обычной бревенчатой дачи..."
Родители Алпатова жили в старом дедов-ском доме, которому в его "Воспоминаниях" посвящено несколько строк. "Не дача, а сарай", - утверждала Дуняша (горничная. - В.М.), потому что ей больше всего приходилось трудиться, чтобы придать ей жилой вид. Но никому и в голову не приходило перестроить или усовершенствовать дачу, наконец, снять другую дачу. Считалось, что на дачу ездят не ради удобств, а для того, чтобы гулять, любоваться природой, дышать чистым воздухом.
Но сыновья Арсения Михайловича Николай и Владимир Арсеньевичи построили себе на территории Леонова дома по своему вкусу и характеру.
Усадьба Николая, как пишет Алпатов, "представляла собой неприступную крепость", была окружена глухим забором, ворота всегда закрыты. "Дом дяди Володи был открытым домом. Через забор видно было, как он хорош и красиво расположен, доски были расписные и вход открыт. Мы приближались к дому. Дядя Володя приветствовал нас через форточку; протягивалась его рука, и он махал ею в знак приглашения зайти... Только для того, чтобы гости его могли любоваться закатами, он построил в саду бельведер".
Летом 1917 года Капустины, как обычно, выехали на дачу, но прежней спокойной дачной жизни уже не было. Говорили, что под Москвой "неспокойно", рассказывали о каких-то бандитах и "налетчиках", нападавших на дачи. В окрестностях Леонова ничего такого замечено не было. Но вскоре толки о "налетчиках" получили страшное подтверждение. Ночью на дачу Владимира Арсеньевича было произведено нападение: двое вооруженных револьверами мужчин вошли в дом, подняли стрельбу, застрелили хозяина - и ушли. Убийцы скрылись и не были найдены, непонятной осталась и цель нападения.
Увы, оправдалась известная пословица: "Кому суждено быть повешенным, тот не утонет"... В числе многочисленных заграничных путешествий Владимира Арсеньевича Капустина значится и плавание на "Титанике" в его роковой рейс. Однако тогда Владимиру Арсеньевичу повезло: он спасся...
Рассказ о смерти "дяди Володи" Алпатов завершает грустным заключением: "Для всех было ясно: леоновской идиллии пришел конец".
После революции отдельные дачные постройки в Леонове сохранились до середины 1950-х годов, но, как и по всем окрестностям Ростокина, они превратились в коммунальные квартиры. В 1960 году Леоново было включено в черту Москвы, и на его территории началось массовое жилищное строительство.
Свиблово
После Леонова следующее вверх по Яузе дачное село - Свиблово. Это название известно больше, чем Леоново: целый московский район называется Свиблово, есть станция метро "Свиблово".
Свиблым или свибливым в древней Руси называли человека, который шепелявил, то есть вместо з, с, ц произносил ж, ш, ч - или наоборот. Прозвище Свибло имел ближний боярин Дмитрия Донского Федор Андреевич, ведущий свой род от легендарного Ратши, "мужа честна", выходца якобы из Пруссии. К этому же роду принадлежал А.С.Пушкин, который о своем прародителе писал:
Мой предок Ратша мышцей бранной
Святому Невскому служил.
Федор Андреевич принимал большое участие в возведении при Дмитрии Донском каменных стен Московского Кремля, и одна из его башен - угловая при устье Неглинной - получила название Свибловой. Дмитрий Донской, идя на Куликовскую битву, поручил Федору Свиблу охранять Москву и дороги между городом и войском.
Среди других многочисленных поместий Федор Андреевич Свибло владел землями по Яузе с селом и прилежащими - "тянувшими" - к нему деревнями и пустошами.
Видимо, этим поместьем он владел достаточно долго и хорошо его обустроил. Им была построена в селе церковь. Хотя о ней не дошло до нас никаких документальных сведений, но можно с полной уверенностью сказать, что она была деревянной и освящена во имя Живоначальной Троицы. При позднейших перестройках и возобновлениях имя храма оставалось неизменным.
При боярине Федоре Андреевиче село, как это было принято, называлось по имени владельца - Федоровским.
В начале ХV века в правление великого князя московского Василия I сына Дмитрия Донского боярин Свибло попал в опалу, и его владения, в том числе село Федоровское, были взяты в великокняжескую казну.
Однако память о Федоре Андреевиче Свибло как владельце поместья оставалась так крепка, что к стандартному, невыразительному названию, поскольку Федоровских было немало, народная молва прибавила индивидуальное, неформальное прозвище владельца. Поэтому великий князь Василий I в своей духовной грамоте-завещании 1423 года написал: "А из сел Мосъковъских даю своей княгине: ... сельце Федоровское Свиблово на Яоузе, и с мелницею..."
Эта запись впервые зафиксировала то название села, под которым оно вошло в историю, и, кроме того, она говорит о том, что село Свиблово уже тогда было достаточно велико и богато.
Свиблово долго находилось в числе царских вотчин и лишь в 1620-х годах было пожаловано царем Михаилом Федоровичем стольнику Льву Афанасьевичу Плещееву в награду "за московское осадное сиденье в королевичев приход", то есть за участие в боях против польско-литовских войск в Москве.
Наследовавший Свиблово после смерти Льва Афанасьевича Плещеева его сын Андрей оказался рачительным хозяином. Хозяйственные документы 1620-х 1630-х годов отметили, что он увеличил пахотную землю, расчистив запущенные поля и дополнительно распахал целину. В описях села значится, что кроме крестьян, обрабатывающих землю, в нем живут также деловые люди, то есть занимающиеся каким-то ремеслом. При А.Л.Плещееве была построена вместо обветшавшей старой новая церковь, как и прежняя, деревянная. Сам Андрей Львович в Свиблове жил не так уж много, поскольку служил воеводой в разных окраинных юго-восточных городах, но, видимо, любил свою вотчину, судя по его заботам о ней.
В 1658 году, после смерти Андрея Львовича, Свиблово перешло во владение его брата Михаила Львовича.
М.Л.Плещеев оставил по себе память как о человеке, обладавшем дурным характером: ругателе, спорщике, вздорном скандалисте, выделявшемся даже среди придворных московского двора, где местнические споры и драки отнюдь не были редкостью. Свою службу Плещеев начинал стольником при Алексее Михайловиче, когда тот еще был царевичем, и таким образом был его другом детства. Став царем, Алексей Михайлович выручал его из разных переделок, но иногда и он был не в силах покрыть его безобразия. В 1649 году Плещеев заспорил о месте с князем Хилковым, явно более родовитым, чем он. Царь уговаривал Плещеева отступить, тот упорствовал, тогда боярская Дума приговорила наказать Плещеева, и он "в жилецком подклете был бит батогами". В 1655 году во время войны с Польшей Плещеев не сумел исполнить приказа доставить хлебные припасы в армию - и свалил вину на князя Хованского, между прочим, своего соседа по вотчине на Яузе, клевета, конечно, обнаружилась, и дело вызвало шумное разбирательство. Подобных поступков за Плещеевым набралось так много, что боярская Дума, припомня их все (в том числе, как он еще в юности во дворце "на лубке" написал "хаю (то есть оскорбительную ругань. - В.М.) стольнику Федору Одоевскому"), постановила в совокупности за все вины "кнутом его бить, сослать в Сибирь, а поместья и вотчины раздать в раздачу". По этому приговору можно понять, как сильно досадил боярам своими выходками Плещеев. Однако царь "для праздника Рождества" смягчил боярский приговор: Плещеев был лишен придворных чинов, разжалован в простые дворяне, и велено было считать его "вечным клятвопреступником, и ябедником, и бездушником, и клеветником". Однако Плещеев продолжал служить при дворе, двигаться по чиновной лестнице, и в 1682 году в день венчания на царство царей Ивана и Петра, по его заявлению, что-де служит он государям 49 лет, он получил звание боярина. Три года спустя Михаил Плещеев умер.
В 1692 году Свиблово по наследству досталось малолетней племяннице Плещеева "девке Марье", которая, будучи круглой сиротой, жила в доме своего дяди и опекуна Кирилла Алексеевича Нарышкина - родственника, соратника и собутыльника Петра I (во "всешутейшем и всепьянейшем соборе" его называли "святейшим патриархом компании"), в войнах он занимался снабжением армии, успешно руководил саперными и инженерными работами, был комендантом Петербурга и губернатором Москвы.
В 1704 году Марья Плещеева умерла, и Нарышкин завладел Свибловым, объявив, что она перед кончиной сказала, что завещает Свиблово ему, и ее слова подтверждает ее духовник. На таком шатком основании Нарышкин и вступил во владение Свибловым.
Нарышкин развернул в своем новом владении большое строительство.
В 1708 году была построена каменная церковь Живоначальной Троицы с приделом великомученика Георгия и каменная колокольня. Троицкая церковь в Свиблове, как и в других имениях Нарышкиных, выстроена в стиле нарышкинского барокко.
Нарышкин наладил кирпичное производство, поэтому он широко использует кирпич: "Полаты, и погребы, и людские покои, и солодовенный завод каменной же" - перечисляет опись хозяйства Свиблова тех лет. Кроме каменных построек в ней значатся: "Светлицы и конюшенный двор, и людские покои, и хлебные анбары деревянные, мельница на реке на Яузе о четырех поставах, двор мельника, а в нем живут два иноземца, да в том же селе четыре пруда с рыбами".
Кирилл Алексеевич Нарышкин был известен своей жадностью и корыстолюбием: будучи оберкомендантом дерптским, он заселил в 1708 году Свиблово "мастеровыми людьми" - из пленных шведов, переведя свибловских крестьян в другие свои вотчины.
Для обустройства усадьбы Нарышкин широко использовал трофейную добычу. Уже цитировавшийся камер-юнкер голштинского герцога Берхгольц, побывав в Свиблове, записал в дневнике, что в новых палатах Нарышкина много добра, "награбленного в Лифляндии, где он так нехристиански свирепствовал, когда сжег Нарву и Дерпт. Даже разукрашенные рамы его свибловского дома сохраняли имена и гербы тех немецких баронов, из чьих замков были взяты".
Следы пребывания пленных шведов в Свиблове сохранялись еще в начале XX века: это - трофейный шведский колокол на колокольне и надгробия со шведскими именами на старом заброшенном кладбище.
Однако Плещеевы не признавали прав Нарышкина на Свиблово и после почти двадцатилетних судебных процессов вернули имение в свой род. К.А.Нарышкин, покидая Свиблово, вывез всё, вплоть до дверных ручек, разорил дом и хозяйственные постройки. Иван Дмитриевич Плещеев, которому досталось Свиблово, не имел средств восстановить имение.
Но тут на лето 1722 года пустой нарышкинский дом снял герцог Голштинский, он на свой счет обставил его мебелью. В.А.Капустин называет герцога "первым дачником" прияузских деревень.
В конце ХVIII века наследники Плещеевых продали Свиблово генерал-майорше Высотской, и Высотские владели имением до начала 1820-х годов.
С конца ХVIII века Свиблово перестало быть помещичьим хозяйство, и барский дом, и дома в окрестных деревнях сдавались под летние дачи.
В 1801 году в Свиблове снимал летом дачу Н.М.Карамзин.
"Прекрасный сельский домик и в прекрасных местах", - так характеризует Карамзин свою дачу. "Более трех недель живем в деревне, - сообщает он брату, - хотя не далее осьми верст от Москвы, но в городе бываем редко, и то на час. К счастью, время хорошо, а места еще лучше; живем в тишине, иногда принимаем наших московских приятелей; читаем, а всего более прогуливаемся. Я совершенно доволен своим состоянием и благодарю судьбу. Моя Лизанька (его жена, урожденная Е.И.Протасова, с ней Карамзин обвенчался весной 1801 года. - В.М.) очень мила, и если бы узнали ее лично, то, конечно, полюбили еще более, нежели по одной обязанности родства".
В первое лето пребывания в Свиблове Карамзин был счастлив; рядом была любимая и беззаветно любившая его жена, они ожидали ребенка. "Я благодарю ежеминутно Провидение, - пишет он брату, - за обстоятельства моей жизни, а всего более за милую жену, которая делает меня совершенно счастливым своей любовью, умом и характером. Вам я могу хвалить ее. Бог благословляет меня и с других сторон. Я через труды свои имею все в довольстве; желаю только здоровья Лизаньке и себе; желательно, чтобы Бог не отнял у меня того, что имею; и нового мне не надобно".
Лиза в марте благополучно родила дочь, которую назвали Софьей. "Я уже люблю Софью всею душою и радуюсь ею", - пишет Карамзин ближайшему своему другу И.И.Дмитриеву.
Однако вскоре обнаружилось, что у Лизы развилась чахотка, что она "слаба грудью" и потому никак не может поправиться после родов. Доктора советовали вывезти ее за город. Карамзин снимает дачу опять в Свиблове. На этот раз он ехал туда с тяжелым сердцем. "Здоровье есть великое дело и без него нет счастья, - писал он перед отъездом брату, - а еще прискорбнее, когда болен тот, кого мы более себя любим. Бог видит, что мне всякая собственная болезнь была бы гораздо легче".
Хотя Карамзин и надеялся, что "сельский воздух поможет Лизаньке", но дела шли все хуже и хуже. Полторы недели спустя после переезда в Свиблово он сообщает брату: "Она очень нездорова, и самые лучшие московские доктора не помогают ей. Она день и ночь кашляет, худеет - и так слаба, что едва может сделать два шага по горнице. Я не могу теперь радоваться и дочерью; все мне грустно и постыло; всякий день плачу, потому что живу и дышу Лизанькою".
Елизавета Ивановна Карамзина скончалась 4 апреля 1802 года. Карамзин был в отчаянии. "Остается в горести ожидать смерти в надежде, что она соединит два сердца, которые обожали друг друга" - так писал он о своем состоянии брату.
Карамзин живет воспоминаниями о жене, и на следующее лето он снимает ту же дачу, где был так счастлив и пережил такое горе, но где все было полно "милой Лизанькой". "Бываю по большей части один, - рассказывает он брату о своей жизни на даче, - и когда здорова Сонюшка, то, несмотря на свою меланхолию, еще благодарю Бога! Сердце мое совсем почти отстало от света. Занимаюсь трудами, во-первых, для своего утешения, а во-вторых, и для того, чтобы было чем жить и воспитывать малютку..."
Работой Карамзин спасался от тоски и отчаяния. Он работал круглые сутки, даже во сне его не оставляли мысли о работе. Поражает объем написанного за этот год, библиографический перечень включает более ста названий произведений различных жанров - от крупных вещей до хроникальных журнальных заметок.
В 1803 году Карамзин написал повесть "Марфа-посадница, или Покорение Новгорода", более десятка статей и очерков, среди них "Исторические воспоминания и замечания на пути к Троице и в сем монастыре", ради которых он специально ездил в Сергиеву лавру, подготовил для издания Собрание сочинений своих произведений в восьми томах.
Кроме того, он задумывает взять на себя еще одну огромную работу. В том же письме, в котором говорит об утешении работой, Карамзин сообщает о новом замысле: "Хотелось бы мне приняться за труд важнейший: за Русскую Историю, чтобы оставить по себе отечеству недурной монумент. Но все зависит от Провидения! Будущее - не наше..."
В 1821 году генерал Николай Петрович Высотский продал Свиблово за 240 тысяч рублей ассигнациями трем московским купцам - Кожевникову, Шошину и Квасникову. Главным покупщиком был Иван Петрович Кожевников - сын чаеторговца; он привлек компаньонов, потому что не имел в наличии полной суммы, необходимой для уплаты за имение. Фактически Шошин и Квасников (возможно, связанные с Кожевниковым родственными узами, во всяком случае, Кожевников был женат на Шошиной) давали ему деньги в долг, и включение их имен в купчую было формой обеспечения. В 1823 году, два года спустя, Кожевников выкупил у компаньонов их части, заплатив каждому по 85 тысяч.
Отец Кожевникова начинал приказчиком и, разбогатев, продолжал жить по-прежнему: ходил в тулупчике, ел щи да кашу, сына держал в строгости при своей торговле и женил рано для того, чтобы тот "не избаловался". Но Иван Петрович имел другое представление о направлении своей деятельности и об образе жизни.
В Свиблове и соседнем Леонове (также им приобретенном) он завел фабрики. В Свиблове была построена суконная фабрика, для которой Кожевников выписал из Англии самое лучшее оборудование. Его фабрика считалась образцовой, так что император Александр I выразил желание посетить ее.
Кожевников хорошо подготовился к визиту императора: в усадьбе и на фабрике все было вычищено, дорожки посыпаны песком, вдоль них высажены молодые березки, привезенные из леса, рабочие были одеты в новые щегольские красные рубахи.
Побывав на фабрике, Александр I остался доволен организацией производства и пожаловал ее хозяину орден святой Анны третьей степени.
Сопровождавший императора в его посещении Свиблова генерал-адъютант К.К.Мердер записал в дневнике: "Вчера, 29 июля, мы были на суконной фабрике мануфактур-советника Кожевникова; на фабрике ежедневно работает 3000 человек, и выделывается сукна 300 000 аршин, различных доброт, некоторые не уступают иностранным. Фабрика и дом хозяина построены на живописном месте; Яуза обвивается вокруг зданий".
Но еще более Свиблово в годы, когда оно принадлежало Кожевникову, прославилось многолюдными празднествами, которые устраивал хозяин, не жалея на них средств.
Кожевников надстроил этажом прежний усадебный дом, сделал несколько пристроек специально для гостей.
Приспособленный для гуляний сад представлял собой широкую и длинную липовую аллею с боковыми куртинами и чудесными цветниками.
Пиры, которые Кожевников давал в Свиблове, современники называли не иначе как лукулловскими, застолья сопровождались музыкой, фейерверками и другими развлечениями.
Славились зимние катанья на тройках и кровных рысаках под звон валдайских колокольцев, в снежной буре, подымаемой копытами пристяжных.
В Свиблово приглашались отечественные артистические знаменитости и иноземные гастролеры, приезжавшие в Москву: певцы, танцоры, фокусники.
Здесь бывали и выступали московский знаменитый трагический актер Павел Мочалов, танцовщица Акулина Медведева и ее дочь - драматическая актриса Н.М.Медведева (для которой позже А.Н.Островский написал роль Гурмыжской в "Лесе"), а также многие другие.
Но особенно много гостей собиралось в Свиблове, когда там пела знаменитая цыганская певица Стеша - Степанида Сидоровна Солдатова музыкальная легенда Москвы 1810-х - 1820-х годов. По мнению одного современника, с которым все соглашались, "у нее, как у соловья, в горлышке звучат, переливаются тысячи колокольчиков". Восхищение москвичей Стешей разделила знаменитая итальянская певица Анжелика Каталани, гастролировавшая в России в начале 1820-х годов. Услышав в исполнении Стеши мелодичный и грустный романс (на стихи А.Ф.Мерзлякова):
Жизнь смертным - тяжелое бремя,
Страдание - участь людей,
Надейся на будущее время
И слезы украдкою лей...
она растрогалась, прослезилась, обняла певицу и подарила ей, сняв с пальца, перстень (по рассказам других современников, Каталани подарила Стеше свою шаль). Несмотря на разноречие мемуаристов, этот эпизод крепко сохранялся в памяти москвичей. А.С.Пушкин, посылая свои стихи "царице муз" княгине Зинаиде Волконской, обращается к ней:
Не отвергай смиренной дани,
Внемли с улыбкой голос мой,
Как мимоездом Каталани
Цыганке внемлет кочевой...
Стеша пела романсы, народные песни. Современники вспоминали, что она "в простонародных песнях показывала еще более искусства и уменья управлять своим голосом, упадая вдруг с высоких тонов на низкие, выдерживая все изменения, сливая томные звуки с веселыми".
Песни из репертуара Стеши помнятся и исполняются и в настоящее время, среди них - "Лучина, лучинушка березовая", "Чем тебя я огорчила", "Волга реченька глубока", "Ах, когда б я прежде знала, что любовь родит беды" и другие.
Заботясь более о развлечениях, Кожевников запустил дела на фабрике и в 1830-е годы почти разорился. Музыкальные празднества в Свиблове прекратились. Он начал распродавать и сдавать в аренду свои земли более удачливым промышленникам. В "Указателе селений и жителей уездов Московской губернии" К.Нистрема (1852 год) о селе 4-го стана Свиблове сообщается, что, хотя оно является собственностью мануфактур-советника Ивана Петровича Кожевникова, на его территории находятся три фабрики, принадлежащие другим владельцам: шерстопрядильная купца Карасева, суконно-ткацкая купца Синицына, шерстопромывная цехового Вассена и суконная фабрика Шапошникова.
О прекращении свибловских праздников А.С.Пушкин писал еще в 1835 году: "Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова (в начале XIX века Свиблово также называли Свирловым. - В.М.) и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями".
В восьмидесятые годы XIX века в Свиблове позакрывались фабрики из-за нерентабельности, и район, не став фабричным, возвратился к прежнему своему сельскому характеру. В Свиблове появились дачники, и его название попало на страницы путеводителя С.М.Любецкого "Окрестности Москвы", адресованного дачнику "для выбора дач и гулянья".
"Свиблово стоит на высоком месте, на самом берегу Яузы, - пишет Любецкий, - воздух там чистый, здоровый; сад в нем незатейлив и запущен, но длинная и широкая липовая аллея представляет приятное место для гулянья (в ней бывают балы); за ней начинаются леса, влево - к Медведкову, а вправо к Леонову. Церковь там безмолвствует: редко-редко оглашает она окрестность колокольным звоном. Вид из большого дома чрез Яузу на Медведково хорош... Оттуда дорога в Москву идет чрез Татьянкин лес на Ростокино. Жаль, что в Свиблове нет порядочной овощной лавки для удобства дачников; на краю его, по направлению к Останкину, стоит неприглядный и грязный капернаум (кабак. - В.М.) для крестьян окрестных деревень. Фабрики в Свиблове унылы и безмолвны, дачников там немного; что было - и что стало!"
В 1890-е годы И.К.Кондратьев увидел в Свиблове "остатки когда-то хорошо распланированного сада" и "покинутое кладбище", на котором попадались надмогильные плиты с "немецкими" надписями. Это были могилы пленных шведов, привезенных в Свиблово Нарышкиным. Но Кондратьеву в селе рассказали предание в духе исторических анекдотов Н.С.Лескова: будто какой-то из владельцев Свиблова обещал какому-то немцу подарить участок земли, если тот перегонит его собаку; немец собаку перегнал, получил землю и устроил немецкую колонию, оттого и появились на кладбище немецкие могилы. Это предание Кондратьев напечатал в книге "Седая старина Москвы".
Об остатках могил пленных шведов на Свибловском кладбище упоминает и В.А.Капустин.
Перед революцией усадьба Свиблово принадлежала горному инженеру Г.Б.Халатову. В 1918 году она была занята под ревком села, затем приспособлена под семейные казармы железнодорожной охраны. В 1980 году жильцов выселили, дом поставлен на охрану как памятник архитектуры.
Свибловская церковь Живоначальной Троицы была закрыта в 1938 году. В путеводителе М.Ильина "Москва" (1963 год) рекомендовалось посетить село Свиблово: "От усадьбы, устроенной здесь в начале ХVIII века, в настоящее время осталось немного. Большой интерес представляет лишь церковь 1708 года, построенная родственниками Петра - Нарышкиными. Этот храм... принадлежит к той группе зданий, где формы московского барокко сочетались с приемами новой ордерной архитектуры петровской поры". В то время, когда был издан путеводитель, храм занимали производственные мастерские, он находился в полуразрушенном и обезображенном виде: купола и кресты сбиты, внутреннее убранство уничтожено. В 1990 году храм возвращен верующим, в настоящее время он восстанавливается. В нем проводится богослужение, открыта воскресная школа.
"От усадьбы, устроенной здесь в начале ХVIII в., - отмечает тот же путеводитель М.Ильина, - в настоящее время осталось немного". Остался обветшалый главный дом усадьбы и людской флигель с каменным первым этажом и деревянным вторым. Сейчас по инициативе префектуры начато восстановление, а проще говоря, новое строительство дома, предполагают восстановить и парк. Усадьба, по замыслу префектуры, должна стать Патриаршим подворьем.
В восстановленной усадьбе планируется создать культурный центр развития русских ремесел, открыть школу колокольного звона, духовного пения и музыки.
Так что экскурсанту, стоящему над Яузой в Свиблове, представляется возможность в своем воображении нарисовать привлекательную картину будущего этих мест.
Свиблово вошло в черту Москвы в 1960 году, и почти сразу началось строительство новых микрорайонов. Сейчас от села ничего не осталось, на месте деревенских дворов стоят многоэтажные дома, проложены улицы, всё новое, всё иное, чем было когда-то.
Но между домами и особенно по Яузе кое-где еще остались пустыри, заросли кустарника, болотца, колдобины, полынь, иван-чай и другая, несмотря ни на что произрастающая растительность. Приятно побродить по заросшим пустырям среди кустов, трав и цветов.
Сохранилась межевая опись 1623 года подьячего Дружины Скирина, в которой описаны границы плещеевского Свиблова с соседними владениями: Медведковым князя Дмитрия Михайловича Пожарского, дворцовой пустошью Леоновым и другими, опись подробная и картинная.
Глядя вокруг и сравнивая то, что теперь встает перед глазами, с природными вехами трехсотлетней межевой описи, обнаруживаешь удивительные совпадения: как будто и те же березы растут, и те же пеньки стоят, и мшаное болотце мокнет - словно нет между сейчас и тогда прошедших трех веков:
"А межа селу Свиблову и пустоши Лысцовой и пустоши, что было село Ерденево - от вотчины боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского от деревни Подберезские, от устья Черменки, речки, что впала в реку Яузу; от устья на березку, а под нею яма, а от березы и от ямы прямо межею на большую Ольшанскую дорогу до устья речки Черменки; а от речки Черменки налеве земля Льва Афонасьевича Плещеева, а направе земля боярина князя Дмитрия Михайловича Пожарского, а на дороге межевая яма, а от ямы дорогою Ольшанского едучи к Свиблову, направо межевая яма; а от ямы на сосну, а от сосны на межевую яму и на проселочную дорогу, что ездят к Юрлову и к Сабурову и на Федоровку; а от ямы через дорогу межа с Федоровскою землею подле Свибловской рощи и мимо мшанова Свибловского болота направо через дорогу Лысцовскую, что ездят на Федоровку; а переехав дорогу к Федоровскому оврагу на березу со пнем, а от березы на сосну, а от сосны на 3 березовых пня, а от 3 березовых пней на Федоров овраг на вал, по то место едучи до Федорова оврага налеве земля Льва Плещеева Свибловская, а направе земля боярина Дмитрия Михайловича Пожарского пустоши Подберезья и Федоровки; и к третьему полю Свибловскому, что за рекой за Яузой межа - мокрая пашня пополам от пустоши от Поповы, что иные за боярином за князем Дмитрием Михайловичем Пожарским, до вотчины Троице-Сергиева монастыря до земли села Ростокина до старых ям и по государеву дворцовую пустошь по Левонову села Танинского; а от пустоши Левоновы на 2 межевые ямы, а у ямы стоит сосна, а на ней грань, а от ямы и от сосны прямо к Яузе до устья Каменки реки... И Лысцовской земли межа: с валу через Федоров овраг прямо на болото и на вешний поток по старым и новым завезем (договоренностям. - В.М.), направо государевы пустоши Сабуровы, до вотчины боярина Дмитрия Михайловича Пожарского деревни Казеевы, а налеве земля вотчинная стольника Льва Плещеева..."
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги