Сытин-1. Измена

1

Флориан бежал по тротуару, перпендикулярному линии бараков третьего сектора; при виде шедшей навстречу группы взрослых мальчик вспомнил правила вежливости и, остановившись, отошел в сторону, тяжело переводя дух, после чего приветствовал встречных легким поклоном, на что те ответили едва заметными кивками. Поскольку были старше. И поскольку Флориану было шесть лет, а еще потому, что для малыша в таком возрасте вполне естественно передвигаться бегом, как для взрослых — думать о серьезных делах.

Но на сей раз дело было и у Флориана. Он только-только завершил курс обучения по обучающей ленте. И получил Назначение — настоящее, постоянное. Такое случилось в его жизни впервые, и одна мысль о Назначении приводила ребенка в трепет; он настолько разволновался, что дважды упрашивал Наставницу отпустить его заняться «делом», а не посылать в фонозал, куда Флориану полагалось отправляться после программирования.

— Как, — молвила Наставница с улыбкой, причем один глаз ее подергивался (верный признак готовности удовлетворить просьбу), — не хочешь в фонозал? Но ведь и работа, и фонотека важны одинаково.

— Но я уже был в фонотеке, — взмолился Флориан. — Пожалуйста, отпустите!

И тогда Наставница сунула ему записку, а потом еще одну — фонотабель — как она выразилась, «на потом», но пока ее требовалось предъявить Наставнику по работе. И еще Наставница вытянула руки. Дальнейшие действия подсказал Флориану вымуштрованный мозг: обнять Наставницу, ибо она превосходная Наставница; не бежать по коридору, а идти шагом — идти, идти, идти до самой двери, затем — по тротуару до дороги и вниз по склону холма, а потом бегом, очертя голову.

Бегал Флориан быстро не только оттого, что был альфа, умным, но и потому, что умел хорошо бегать.

Дальше путь юного ази лежал через проход между 4 и 5 секторами бараков, через дорогу, и перетек в короткий бросок (дабы кратчайшим путем добраться до тропинки, ведущей к зданию сельхозсектора). Наконец Флориан, почувствовав колотье в боку, сбавил скорость; малыш надеялся, что все сложится привычным образом и Старшины, занимавшиеся маленькими мальчиками, в следующем месяце припишут его к спальному месту где-нибудь поближе к сельхозсектору: до барачного сектора 104 было далековато.

Работающие Старшины всегда имели преимущественное право на ближние спальные места. Так сказал Флориану Старшина-каппа: он будто бы всегда сохранял за собою место в одном и том же барачном секторе.

Отдышавшись, мальчик зашагал к СХ-100. Ему уже приходилось бывать в этих местах. И потому он уже видел вольеры. Здешний запах нравился Флориану. То был настоящий запах сельхозсектора, и этим все сказано.

Судя по фасаду, цель похода Флориана размещалась именно здесь. Все было выкрашено в белый цвет, и, разумеется, имелась герметичная дверь. Все это Флориан уже знал из пройденного курса. Подойдя к двери, юный ази надавил на ручку и переступил порог, тотчас оказавшись в приемной; сбоку виднелась стойка, к которой требовалось подойти.

В последнее время мальчик мог даже прислоняться к стойке — но только слегка, ибо не дорос до других ази. Правда, Флориан не был самым низкорослым. Паренек терпеливо ждал, пока Сотрудница завершит свои дела и уделит ему внимание.

— Я — Флориан AF-9979, — отрапортовал он, протягивая красную записку. — Я получил Назначение сюда.

Учтиво кивнув, девушка взяла записку. Мальчик напряженно застыл, облизывая пересохшие губы и не смея шелохнуться, пока Сотрудница вставляла записку в считывающее устройство.

— Все верно, — наконец сообщила девушка. — Вы разбираетесь в здешних цветах?

— Да, — без колебаний выпалил Флориан.

И не стал задавать вопросы — она, как-никак, была Сотрудницей, занятой собственной Работой, да и сама наверняка так ответила бы. Даже если что-то оставалось непонятным, следовало дождаться, пока Сотрудница освободится, и лишь тогда спрашивать. Только так можно было помочь людям избежать ошибок. И избежать Промахов со своей стороны. Кто-кто, а Флориан знал это назубок.

Пальцы девушки проворно забегали по клавиатуре; она что-то напечатала, после чего машина выплюнула карточку, к которой присовокупила крохотный кусочек пластика. Флориан внимательно наблюдал за всем, млея от волнения, ибо знал: кусочек пластика — не что иное, как магнитная карточка, и она наверняка предназначалась для него, поскольку Сотрудница занималась его Делом.

Наконец девушка положила документы перед юным ази и наклонилась, дабы прояснить оставшиеся детали; Флориан приподнялся на цыпочки и беспрестанно вертел головой, когда ему указывали в ту или иную сторону, сопровождая все подробными пояснениями.

— Здесь указано ваше имя. А это — ваш цвет. Вот магнитная карточка, пристегнете ее к карману. Во что бы вы ни переодевались, карточка всегда должна быть пристегнута к карману. Это очень важно. Если потеряете — немедленно обращайтесь к нам.

— Ясно, — молвил Флориан. Объяснения Сотрудницы совпадали с тем, что внушала обучающая лента.

— Вопросы есть?

— Нет, спасибо.

— Спасибо вам, Флориан.

Легкий поклон. Поворот, шаг к двери, выход на дорожку, теперь все внимание — на угол здания, где висит цветовая карта; впрочем, Флориан смог прочесть слова на карточке и здании самостоятельно.

Теперь дальше, но только шагом. Ведь он теперь занят Делом. Его цвет — синий; внутри синего контура — белый, а в нем, в свою очередь, — зеленый. А потому Флориан направился в сторону синей зоны и шел до расположенной внутри нее белой подзоны. Обозначения безошибочно подсказывали дорогу. Флориан волновался все сильнее, смекнув, что начались ряды вольеров. Наконец на перекрестке посыпанных гравием дорожек показался зеленый щит; сообразуясь с обозначенной на щите схемой, мальчик добрался до выкрашенного в зеленый цвет здания, на котором имелось обозначение — «СХ-899». Флориан окончательно убедился в том, что не ошибся.

Сбоку здание походило на склад. Флориан обратился к работавшему здесь ази с вопросом, где найти Наставника, и ази указал на дюжего лысого мужчину, оживленно беседовавшего с кем-то за дверью. Флориан прошел в указанном направлении и скромно остановился в сторонке, дожидаясь, пока Наставник освободится.

— Флориан, — молвил Наставник, мельком глянув на карточку, — так-так. — После чего осмотрел его с головы до ног и позвал ази по имени Энди, который должен был ввести Флориана в курс дела.

Но Флориан и так все знал, ибо прокрутил соответствующую обучающую ленту. От него требовалось кормить цыплят, менять им воду и замерять температуру в инкубаторе и в боксе для маленьких поросят. Мальчик сознавал, насколько ответственную работу ему поручили.

— Ты очень молод, — заметил Энди, — но вроде все понимаешь.

— Да, — подтвердил Флориан, ибо придерживался того же мнения. А потому Энди позволил новому коллеге продемонстрировать свою подготовленность к работе: юный ази рассказывал, сколько корма должен задавать птице, какие отметки делать в журнале наблюдения, с какой периодичностью менять воду и как вести себя, дабы не испугать цыплят, чтобы те, чего доброго, не передавили друг друга. Мальчику нравилось наблюдать за цыплятами, напоминавшими желтую пушистую волну, перекатывавшуюся туда-сюда; нравилось возиться с задорно визжавшими поросятами. Но поросятам нельзя было давать волю: улучив момент, они могли собраться вокруг человека и сбить его с ног. Потому-то к ним всегда нужно было входить с палкой.

Флориан старался изо всех сил, и Энди не мог нахвалиться на нового работника, отчего мальчик чувствовал себя счастливым, как никогда.

Юный ази носил ведра, выливал из поилок несвежую воду, и как-то Энди позволил ему взять на руки поросенка, поскольку за остальными мог присмотреть и сам. Свинка отчаянно барахталась, вырывалась и визжала, то и дело ударяя мальчика крошечными копытцами, и в конце концов сумела освободиться. Флориан веселился от души, все это время пытаясь защититься от ударов перепуганного поросенка; хохотал и Энди — он даже обмолвился, что позже научит помощника обращаться с поросятами правильно.

И тем не менее все было прекрасно. В руках Флориана билось живое, теплое существо, хотя он знал, что свиней разводят для еды и для производства других свиней и потому никогда не следовало забывать об этом и думать о свиньях, как о людях.

Отряхнувшись, Флориан, чтобы отдышаться, прислонился к несущему брусу забора, начинавшегося у стены сарая.

Случайно заглянув в какой-то вольер, Флориан увидел странное животное. Ничего подобного он еще не встречал; зверь был настолько грациозен, что юный ази застыл, разинув рот и широко раскрыв глаза. Невиданное существо было гнедой масти, точно корова, но шкура лоснилась; особенно бросались в глаза длинные крепкие ноги, двигавшиеся не так, как у известных Флориану животных. Мальчик даже подумал, что животное не просто ходило, а шагало. Походка у зверя была такой, как если бы он не просто передвигался, а играл сам с собою в какую-то игру.

— Кто это? — пробормотал Флориан, заслышав шаги Энди. — Что это за существо?

— СХОЗ-894X, — пояснил Энди. — Называется лошадь. У нас на планете никогда еще не жили лошади. Эта — первая.

2

Ари очень нравилось ходить в игровую школу Каждый день детей там выводили на улицу, так что можно было всласть повозиться в песочнице. Особенно по душе ей была возможность расхаживать по песку босиком и строить в песочнице дороги. По этим дорогам Томми, Эми, Сэм или Рене пускали потом грузовички. Иногда ребята представляли, будто автомобили в пути застигла буря, и тогда игрушечные рабочие-спасатели пробивались на выручку автоколоннам. Иногда вместо бурь на дороги обрушивались воображаемые платитеры, разрушавшие покрытие, — и дети самозабвенно восстанавливали уничтоженное платитерами. Такие игры затевал обычно Сэм; его мама работала инженером, и потому Сэм знал о платитерах едва ли не все. Ариана тоже обращалась к своей матери, изредка проверяя достоверность слов Сэма, и мама все подтверждала. Еще бы: мамочка своими глазами видела платитер — громадных, точно диван из гостиной. А на западе, добавляла мама, водились и более крупные платитеры, размером с грузовик. Та же, которую изображали дети, была среднего размера, зато отвратительная. Ари очень нравилось исполнять в играх роль платитеры — ведь тогда можно было крушить дороги и стены, подкапываться под песочные замки, которые потрясающе красиво обрушивались.

Хватая игрушечную платитеру, юная Эмори самозабвенно подводила ее под очередное сооружение, поднимая тучи песку, летевшего во все стороны.

«Осторожно, — предупреждала она Сэма и Эми, — платитера подкрадывается!»

Правда, Эми оказалась невыразимо скучной — она только тем и занималась, что возводила из песка дом. Надо сказать, усердие Эми в какой-то степени принесло плоды — она выстроила внушительное сооружение, проделала в нем массу окон и дверей, но продолжала мудрить над новыми излишествами. Однако веселье иссякло; когда Сэм возвел на крыше домика Эми башню, девочка просто сшибла ее рукой и велела проложить дорогу прямо к двери, объясняя, что дом строит ОНА и ЕЕ дому не нужны башни. Эми взяла совок и принялась прокапывать в выстроенном доме комнаты, куда затем поместила разные игрушки из пластика, так что вскоре можно было видеть внутреннее убранство дома. Перед домом Эми соорудила высокую стену, в которой проделала арку для дороги. Все это время Сэм и Ариана вынуждены были скучать в сторонке, дожидаясь, пока Эми завершит строительство. В конце концов молодой Эмори наскучило безделье. Оценив труды подруги, она оглядела стену и решила, что именно в этом месте разрушение будет выглядеть особенно грандиозно. «Берегись!» — крикнула девочка, хватая игрушечную платитеру.

— Не надо! — во весь голос завопила Эми.

Но рука Арианы с зажатой в ней игрушечной платитерой неудержимо приближалась к стене. Бух! Стены как не бывало. Влажный песок приятно защекотал кожу, но рука двигалась дальше: юная Эмори хорошо знала, что платитеры никогда не останавливаются на полпути. Пусть даже Эми схватила ее за руку, мешая довершить начатое.

На помощь Ариане подоспел Сэм. Так что покончено было не только со злополучной стеной, но и со всем домом.

Эми громко зарыдала и толкнула Ариану. Ари ответила тем же. Тотчас к месту событий подоспела Федра. Она велела прекратить потасовку и немедленно зайти в класс.

Но ведь было еще так рано!

В общем, во всем оказалась виновата Эми Карнат.

На следующий день Эми не появилась в песочнице. Такая судьба постигала всех, с кем ссорилась Ари. Юная Эмори переживала по поводу случившегося: стоило ей поссориться с кем-то, как человека тотчас отсылали неизвестно куда, так что видеть недавних врагов Ари могла только по праздникам. Такая судьба постигла Томми, Ангела, Джерри и Кейт — все они исчезли и уже не могли играть с Ари. А потому на следующий день, убедившись в отсутствии Эми, юная Эмори впала в хандру и, надувшись, сказала Федре, что вновь хочет видеть Эми рядом.

— Если не будете больше драться, — отозвалась нянька, — я попрошу госпожу.

Так Эми вернулась. Но после памятного дня держалась она очень странно. Даже Сэм стал другим. Стоило Ари начать делать что-то по-своему, как еще недавно своевольные ребятишки послушно соглашались с ее решениями.

Но это совсем не радовало Ариану. И она стала дразнить товарищей. Воровала у Сэма игрушечные грузовики, то и дело опрокидывала их — увы, Сэм не протестовал. Он просто отстранялся и хмурился, а вид у него был очень несчастный Тогда юная Эмори разносила возводимые Эми домики — но, как ни странно, та тоже, хоть и надувала губы, предпочитала не спорить.

Ари испытывала разочарование.

Сэм вновь расставлял автомобильчики по местам, приговаривая, что приводит все в порядок после аварии. Вот это было совсем другое дело! Ари тоже принималась за игру, помогая расставлять машинки. Но Эми продолжала дуться, и Ариана направила на злюку один из грузовичков. «Не надо! — прошипела та. — Не надо!»

Вконец раздосадованная Эмори ударила подружку игрушкой. Та отпрянула назад, после чего обе поднялись. Эми толкнула обидчицу.

В ответ Ариана тоже толкнула ее, да еще ударила ногой. Эми не осталась в долгу. Разумеется, молодая Эмори не могла сдержаться. Недавние подруги осыпали друг друга ударами, пока в схватку не вмешалась Федра. Нянька сграбастала Ари в охапку. Эми ревела в три ручья, а распаленная юная Эмори лягнула противницу еще несколько раз, прежде чем Федра оттащила ее и драка завершилась.

Ошалевший Сэм все это время стоял рядом.

— Эми была дочкой, — пояснила Ариана, когда вечером мама поинтересовалась, за что она ударила подружку.

— Эми не вернется к тебе, — заявила мама. — Не вернется, если ты и дальше будешь размахивать кулаками.

Девочка тотчас пообещала, что драк больше не будет Хотя вовсе не была уверена на сей счет.

Через несколько дней Эми все-таки появилась. Однако ни разу не улыбнулась и держалась на отшибе, а потому играть с ней было неинтересно. Она не желала разговаривать даже когда Сэм всячески старался ее задобрить.

Потому-то Ари в конце концов потеряла терпение и вновь ударила молодую Карнат несколько раз подряд. На сей раз Сэм попытался вступиться за Эми. Тотчас подоспела Федра — схватив Ариану за руку, она объяснила драчунье, что та неправа, и велела играть в одиночестве.

Юная Эмори послушалась. Завладев грейдером, она сердито принялась прокладывать дороги. В конце концов Сэм подошел и принялся возить по этим дорогам свои автомобильчики, но Ариана все еще дулась. Эми же просто хныкала, усевшись в противоположном углу песочницы. Именно хныкала — это словечко Ари узнала от матери. Эми вообще не хотела больше играть. Ком подступил и к горлу Ари, но она чувствовала себя достаточно взрослой, чтобы не расплакаться. Все это время она отчаянно ненавидела хныканье подруги — оно только раздражало и совсем не располагало к играм. Да и Сэм был мрачен.

После этого случая Эми появлялась в песочнице не слишком часто. А когда появлялась, то играла отдельно. Как-то Ари даже сильно стукнула ее по спине…

Федра тотчас взяла Эми за руку и отвела в класс.

Ари подошла к Сэму и села рядом. Валери тоже редко бывал в песочнице. Пит и вовсе не заглядывал. Именно к этим ребятами юная Эмори была привязана более всего. Из всей компании остался только Сэм; но Сэм — это всего лишь Сэм, мальчишка с широким невыразительным лицом. Сэм был ничего, но он почти не разговаривал — разве что о платитерах и грузовиках. Но Ариана все равно привязалась к нему. Хотя и лишилась всего остального. Однако хорошо известно: любимое больше остального рано или поздно теряется.

Скучала она не по Эми, а по Валери. Госпожу Шварц перевели к новому месту работы, так что Валери отправился с нею. Перед отъездом Ари навестила друга и полюбопытствовала, сможет ли он навещать ее. Тот ответил утвердительно. А мамочка заявила, будто Валери «слишком долго лететь». Поэтому девочка поняла: Валери потерян навсегда. И очень рассердилась на Валери из-за отъезда, хотя он и не был ни в чем виноват. Перед отлетом Валери подарил Ари игрушечный космический корабль с красными огнями — до того жаль ему было расставаться с подружкой. Однако мама велела вернуть игрушку, и Ари оставалось только подчиниться, а потом они попрощались со Шварцами и ушли.

Юная Эмори не знала, в чем дело, хотя они с Валери плакали. А госпожа Шварц разозлилась на нее; Ари безошибочно это поняла, хотя внешне мама Валери была к ней очень добра и все повторяла, будто станет скучать по «Арианочке».

Затем мама отвела Ари домой — девочка плакала, пока не уснула. Между прочим, даже мама была чем-то разгневана и приказала прекратить плакать. Ослушаться Ари не могла, хотя спокойствие оказалось недолгим; она продолжала хныкать еще много дней. Мама неизменно приказывала замолчать, и юная Эмори подчинялась, ибо Джейн сердилась да и обстановка складывалась напряженная — именно напряженная, как отмечала сама виновница происшедшего. Все было просто ужасно. Так Ари окончательно убедилась в том, что действует матери на нервы.

Иногда девочку начинали мучить приступы необъяснимого страха.

Ей было искренне жаль, что с Эми все получилось так некрасиво, а потому она старалась вести себя хорошо по отношению к Сэму и Томми, когда тот приходил, хотя юная Эмори была уверена, что снова поколотит Эми, как только та объявится в песочнице.

Она могла подраться с Сэмом и Томми, но тогда и вовсе стало бы не с кем играть. Вот и Федра предупредила, что нужно держаться с другими детьми хорошо, ибо в противном случае Ари может остаться без друзей.

3

— Вот это и есть та самая Комната, — сообщил Инструктор.

— Да, господин, — отозвалась Кетлин, испытывая одновременно волнение и беспокойство. О Комнате ей приходилось слышать от Старших. Юная ази слышала также о разных странных явлениях, происходивших в Комнате, — внезапных включениях и отключениях света, о воде на полу и тому подобном. Но Инструктору всегда принадлежало Истинное Слово. Именно Инструктор только что распорядился быстро преодолеть тоннель.

— Готова?

— Да, господин.

Отворилась дверь, и взору Кетлин предстал узкий закуток, в конце которого виднелась еще дверь. Входная дверь тотчас захлопнулась за спиной девочки. Свет погас.

Распахнулась дверь в глубине — оттуда повеяло сырым холодным воздухом. И еще здесь была отличная акустика.

Кетлин шевельнулась, пытаясь понять, где начинался тоннель и не вошла ли она уже в него.

— Стоять! — приказал резкий голос. Тотчас на темной стене вспыхнула и расплылась алая точка.

Это был выстрел — все давно знакомое и изученное. Тело само знало, как действовать; отскочив в сторону, ази вознамерилась откатиться и подыскать укрытие, однако пол вдруг провалился, и Кетлин продолжала катиться по наклонной, пока не плюхнулась в холодную воду.

Побарахтавшись, юная ази сумела справиться с растерянностью и тотчас поднялась — оказалось, воды было по колено. Тем не менее успокаиваться было рано; одно из золотых правил гласило: «не верь тому, что безопасно». Ведь кто-то стрелял; а потому следовало отбежать подальше и найти укрытие.

Но Инструктор отдал команду: «Преодолеть тоннель, как можно быстрее!»

Вскочив, курсантка метнулась дальше и, добежав до стены, стала пробираться на ощупь, пытаясь выбраться на сушу. Настил под ее башмаками ходил ходуном. Шум стоял страшный. По-прежнему было темно, и Кетлин смекнула, что таинственный враг без труда разглядит во мраке ее светлые кожу и волосы. Девочка не знала, что лучше: пробираться крадучись или бежать, но вдруг вспомнила, что Инструктор велел проделать все быстро.

Кетлин тотчас сорвалась на бег, вытянув правую руку в сторону, дабы кончиками пальцев чувствовать, здесь ли еще стена, и не терять ориентацию в пространстве. Вторую руку она вытянула вперед, чтобы не удариться обо что-нибудь в темноте.

Тоннель свернул. В какой-то момент испытуемой пришлось преодолеть бетонный барьер, после чего она понеслась дальше — по-прежнему во мраке.

«Что-то…» — только и успела подумать Кетлин, но было поздно — она угодила в Засаду.

Она отчаянно извивалась, отбивалась локтями, зная, что рядом Враг. В конце концов девочке удалось вывернуться, оставив в руках нападавшего лоскут одежды. С бьющимся сердцем Кетлин бросилась дальше, собрав все силы.

На повороте юная ази, не сумев сохранить равновесие, с размаху налетела на стену; удар едва не оглушил испытуемую, но она, поднявшись, упрямо бросилась дальше…

Отворилась дверь — снаружи брызнул белый ослепительный свет.

Что-то заставило девочку пригнуться и кубарем перекатиться через порог, после чего она оказалась на полу крошечной комнатки, чувствуя во рту солоноватый привкус крови: нижняя губа была прокушена, нос кровоточил.

Дверь захлопнулась, зато отворилась другая; оттуда показался человек — это не был ее Инструктор. Зато он был облачен в коричневую форму Врага и вооружен пистолетом.

Кетлин вскинулась, норовя лягнуть противника в живот, но было поздно — жужжание подсказало девочке, что она вышла из игры.

Дверь снова захлопнулась, но почти сразу отворилась; взбешенная и пристыженная Кетлин поднялась с пола.

На сей раз своим вниманием ее удостоил Инструктор. «Враг никогда не играет по правилам, — успокоил он. — Теперь идем посмотрим, что ты делала правильно, а что — неправильно».

Кетлин вытерла нос, все еще ощущая боль. Ей по-прежнему было стыдно, по-прежнему в ее душе клокотала злость. Еще бы: пройти весь тоннель и напоследок так осрамиться! Как она могла упустить из виду человека в конце тоннеля? Конечно, он был из числа Старших. И все равно несправедливо. Кровь же продолжала течь из носу…

Между тем инструктор, подав воспитаннице намоченный в холодной жидкости платок, велел приложить его к шее. И заметил, что о шее и губах позаботятся доктора. Пока предстояло заняться более насущными заботами: по указанию наставника девочка продиктовала планшету для записей все свои действия; планшет «порадовал», выдав, что большинство Шестилеток не в состоянии преодолеть тоннель.

— Вы проделали все исключительно успешно, — заключила система.

Кетлин чуточку повеселела. Но уже знала, что никогда не забудет затаившегося в конце тоннеля Врага. Враг способен был Поразить тебя даже в тот миг, когда упражнение кажется выполненным. Таково Правило. Кетлин было ужасно неприятно чувствовать себя Пораженной. Она просто ненавидела себя за оплошность. Девчушка знала, что, повзрослев, войдет в мир, где Пораженный неизбежно гибнет. И знала, что такое гибель. Не так давно Инструкторы водили Шестилеток на бойню, где им продемонстрировали забой свиньи. Все произошло неожиданно, но животное вмиг перестало быть свиньей в привычном понимании. Свинью подтянули вверх и прикончили, так что оставалось лишь наблюдать за результатами: тело перестало шевелиться и превращалось в тушу. Быть мертвым — значит не быть вовсе, а потому необходимо Поразить врага первым и сделать мертвым именно его.

Кетлин была на хорошем счету. Но Враг не играл по правилам. Узнать это — и то было страшно. Испытуемая задрожала, и в конце концов Инструктор, заметив ее состояние, пообещал, что врач обязательно осмотрит ее.

— Да, господин, — отозвалась она. Из носа еще шли пузыри, платок напитался кровью. Капли крови из носу то и дело падали на поалевшую ткань, а колени предательски дрожали; тем не менее, Кетлин держалась молодцом.

Врач успокоил: нос не сломан. Правда, расшатался зуб, но беспокоиться за него нечего — заживет.

Инструктор сообщил, что ей пора заняться снайперской стрельбой. И добавил, что Кетлин обязательно добьется успехов, поскольку ее генотип способствовал развитию умения метко стрелять. И еще от нее ожидали успехов в Комнате. Ожидали полного проявления всего ее генотипа. Инспектор обмолвился, что иной раз реализованные генотипы могли бы демонстрировать и более успешные результаты. И разъяснил, кого ей требовалось победить. Кого должен победить всякий ази. Даже если ей никогда не доводилось видеть кого-нибудь из АС-7892.

Дневные труды увенчала хорошая оценка. Но Кетлин не могла поделиться своей радостью ни с кем — не положено. Она была не вправе говорить и о тоннеле. Так сказал Инструктор, и, следовательно, таково было правило.

Беспокоил девочку только последний Враг. Инструктор заметил, что пистолет помог бы делу — как и крепкое телосложение, — но в противном случае Кетлин оказалась бы не в силах что-то сделать. Так что она правильно поступила, перекатываясь по полу. Даже несмотря на то, что оказалась на полу в тот миг, когда открылась дверь.

— Я могла бы проскочить мимо него, — сказала испытуемая.

— Тогда он выстрелил бы тебе в спину, — возразил Инструктор. — Даже в коридоре.

Кетлин еще долго думала над этим.

4

— Отключить видео, — приказал Джастин, и Память тотчас исполнила требование. Юноша сидел на диване, закутавшись в банный халат. В комнату, тоже облаченный в халат, вытирая волосы полотенцем, вошел Грант.

— Что сегодня нового? — поинтересовался ази.

— Что-то случилось в Новгороде. Суета связана со звездой под названием Геена, — с некоторой неловкостью отозвался Джастин.

— Где такая? — удивился Грант. В самом деле, планету под таким названием никто не помнил. Во всяком случае до сегодняшнего вечера о ее существовании никто не подозревал. Грант внезапно присмирел и опустился на другой конец кушетки.

— Дальше в сторону Альянса. За Викингом, — пояснил Уоррик-младший; диктор не стал слишком распространяться по поводу открытия. — Кажется, там целая планета. Да еще с людьми. Вроде бы Союз втихомолку колонизовал планету еще шестьдесят лет назад.

— Бог мой! — только и сумел сказать Грант.

— Посол Альянса явился на станцию с официальным протестом. Совет собрался на чрезвычайное заседание. Кажется, мы нарушили почти дюжину пунктов договора.

— И что — велика колония? — уточнил Грант, не желая упускать столь животрепещущую тему.

— Неизвестно. Они ничего не сообщают.

— Никто о ней не знал! Может, какая-нибудь военная база?

— Вполне возможно. Очень даже вероятно. Но теперь это уже точно не база. Там все явно деградировали.

— Планета, где жизнь основана на банальном выживании, — сказал Грант мягко.

— А куда деваться? Речь-то идет не об обычном каменном ядре. Служба новостей толкует о каком-то секретном персонале еще военной поры.

Положив руки на колени, Грант некоторое время хранил молчание.

Война отгремела еще при жизни прошлого поколения. Война считалась ужасом, и его повторения никто не желал; но угроза войны, тем не менее, сохранялась. Торговцы с Альянса прилетали и улетали. Астронавты с Сола обследовали вторую половину космоса — и сильно обожглись на этом, ибо там сложилась собственная развитая культура, причем желание контактировать с пришельцами отсутствовало напрочь. Теперь Сол проводил крайне рискованную политику балансирования между Альянсом и Союзом, пытаясь не подпасть под власть Альянса и в то же время не зависеть от полетов кораблей Альянса таким образом, чтобы не спровоцировать Альянс на вооруженную защиту полученных по договору привилегий и не столкнуть Альянс и Союз друг с другом. Все делалось чертовски тонко. Но положение постепенно улучшалось.

Выросло целое поколение, уверенное, будто успешно решает давнюю проблему.

Однако ракеты, выпущенные с боевых кораблей сотни лет назад, по-прежнему бороздили космические просторы, оставаясь проблемой для навигации. Время от времени прошлое напоминало о себе в выпусках новостей сообщениями о катастрофах такого рода.

Да и застарелая вражда нет-нет да выплескивалась на всеобщее обозрение, нарушая спокойное настоящее — которое, знали люди, принадлежало не только им одним.

— Вроде бы речь не о единичном случае с парой-тройкой выживших, — пояснил Джастин. — То и дело говорят «незаконная колония» да вдобавок признают, что она наша.

— Неужели она просуществовала до сего дня? И организация общества тоже налицо?

— Не совсем ясно…

И снова недолгая тишина. Приподнявшись, Грант вдруг спохватился, что не высушил волосы — потом ведь их ни за что не уложишь. И бросил:

— Ну и дела! И что же: обитателей колонии уже вывезли или только собираются? И как вообще наши думают поступить?

— Пока не знаю.

— Ну что же — теперь можно не гадать, где Жиро проведет всю следующую неделю, а то и больше, верно?

5

Кабинеты и конторы до смерти наскучили Ариане. Девочка разглядывала входивших и выходивших из дверей. Юная Эмори развлекалась тем, что складывала под разными углами листы бумаги, из которых затем вырезала фигурки и узоры, добиваясь наиболее замысловатых форм. Затем девочка занялась рисованием, изобразив длиннохвостую рыбину.

Наконец, улучив момент, когда у Кайл стало особенно много работы, а мама занялась в кабинете каким-то долгим и утомительным делом, Ари встала из-за стола, решив, что мать, по всей видимости, будет беседовать еще очень долго.

Что означало: мама вряд ли станет возражать, если она, Ари, погуляет по холлу. Здесь были исключительно кабинеты. То бишь отсутствовали магазины, игрушки — посмотреть было совсем мне на что, даже видеоэкраны и те куда-то запропастились. А Ариане было по душе буйство красок. Тем не менее, она находила кабинет матери лучшим среди прочих, ибо в нем имелось окно, из которого можно было сколько угодно смотреть на улицу.

Всюду, насколько хватал глаз, виднелись двери. В пол были вмурованы металлические полосы — Ари нарочно пошла по одной из них, время от времени заглядывая в открытые двери. Причем большинство их было распахнуто настежь.

За одной из дверей она и увидела Джастина.

Уоррик-младший с серьезным видом восседал за столом, сосредоточив все внимание на клавиатуре.

Увидев его, Ари остановилась. И замерла, разглядывая Джастина — в конце концов тот повернулся и посмотрел на гостью.

Он всегда выделялся среди окружающих. Джастин был памятен юной Эмори по переливавшемуся огнями и блестками залу — девочка помнила, что с ним был еще Грант. Время от времени Ари встречала Уоррика-младшего. А когда принималась выпытывать у матери, отчего люди сердятся на Джастина, мама неизменно просила «не нести вздор».

И тем не менее Ари знала, что это никакой не вздор и что она ничего не выдумывает. Интуитивно она ощущала опасность, тревогу. И знала, что не следует беспокоить Джастина. Однако здесь, в зале, где мимо то и дело сновали люди, ей нечего было бояться. К тому же девочка не собиралась входить в кабинет — ей хотелось лишь краем глаза взглянуть на Джастина.

Юная Эмори нерешительно переступила с ноги на ногу. В этот миг Джастин и увидел ее.

— Привет, — пролепетала она.

И снова ощутила приступ слепого страха. Страха, который прежде всего испытывал Джастин, — он мелькнул в глазах юноши, когда тот поднял голову. Испугалась и сама виновница происшедшего, смекнув, что теперь ей наверняка попадет от матери.

— Привет, — снова бросила она нервно.

Подобную неловкость Ари испытывала каждый раз, оказываясь рядом с Джастином. Стоило Уоррику-младшему появиться, как ей становилось не по себе, а уж если он приближался, беспокойство усиливалось. Причем беспокоились и окружающие. Это была настоящая загадка, непонятная юной Эмори — и, судя по раздражению матери, с каким она неизменно реагировала на вопросы о Джастине, загадка, очень неприятная маме. Не по себе становилось и Олли. Когда Джастин появлялся на вечеринках, Ари видела его с противоположного конца комнаты, но стоило ей сделать хоть шаг, чтобы поздороваться с этим таинственным человеком, как вихрем налетала мама, не позволяя приблизиться к брату Гранта. В конце концов девочка решила, что тревога окружающих в отношении Джастина родилась не на пустом месте и будто бы с ним даже что-то «не так» — отсюда общее сомнение в том, что Джастин поведет себя как положено. Нечто подобное случалось иногда с ази. Да и с людьми тоже. Так говорила мамочка. И исправить КВ оказывалось куда сложнее, хотя расстроить ази было легче легкого. А потому не следовало дразнить их. Лишь Олли умел понимать шутки.

Во многом Джастин вел себя, точно ази, хотя Ариана и знала, что он — никакой не ази. Он был просто Джастином, ходячей загадкой, к которой почему-то не хотели подпускать маленьких детей.

— Мама беседует внизу с господином Петерсоном, — сообщила юная Эмори, желая завязать разговор, а также дать понять, что она не торопится и пришла не по делу. И осмотрелась: дескать, вот он какой, кабинет Джастина! Уж больно тесноват. Повсюду бумаги. Ари так озиралась по сторонам, что едва не потеряла равновесие, и удержалась на ногах только потому, что схватилась за дверь. Конечно, мама назвала бы ее дурочкой. И велела бы выпрямиться и стоять смирно. И не кривляться. А вот Джастин был неразговорчив. И потому Ари не оставалось ничего иного, как продолжить беседу: — А где Грант?

— Внизу, в библиотеке.

— А мне уже шесть лет…

— Знаю.

— Откуда же?

— Послушай, — нервно заерзал Джастин, — а вдруг мамочка хватится тебя? Наверное, хватится очень скоро…

— У мамы встреча. А мне там уже надоело, — отозвалась Ари, отмечая, что хозяин кабинета не намерен общаться с нею, предпочитая продолжать работу. Однако сдаваться юная Эмори не хотела: сделав несколько шагов, она оказалась у стула, придвинутого к столу Джастина. А затем, оперевшись на руку, сообщила: — Вот и Олли всегда работает…

— Как и я Ари, я занят. Уходи.

— А что ты делаешь?

— Работаю.

Девочка знала, что, когда просят, следует уйти. Однако сейчас перед нею был не кто-нибудь, а таинственный Джастин. И потому она, опершись на стол уже обеими руками и нахмурясь, попыталась применить новую тактику.

— Я хожу на программирование, — похвасталась юная Эмори. — И умею использовать обучающие ленты. Здесь написано «Под…» — Видневшееся на экране слово оказалось чересчур длинным, и потому Ариане пришлось изогнуться, чтобы увидеть его целиком: «Под-со-зна-тель-ная мат-ри-ца…»

Отключив экран, Джастин насупился и повернулся к незваной гостье.

Девочка забеспокоилась, решив, что зашла слишком далеко — не следовало опираться о стол, да еще так близко к Джастину. Но и отступать ей было совсем не по нраву. Упрямо выпятив нижнюю губу, юная Эмори уставилась на хозяина кабинета.

— Ари, отправляйся к мамочке. Она наверняка разыскивает тебя.

— Не хочу. Что такое «подсознательная матрица»?

— Набор разных штуковин. Особая система построения. — Резко отодвинув стул, Уоррик-младший вскочил, а потому Ариане тоже пришлось выпрямиться и попятиться. — Послушай, у меня встреча. И мне придется закрыть кабинет. Тебе все-таки лучше уйти к мамочке.

— Не хочу, — упрямо процедила Ари, запрокидывая голову: Джастин казался ей просто высоченным. Как Олли. Но не таким благодушным. Было ясно: Джастин просто выставлял ее вон. И юная Эмори заупрямилась.

— Вон, — мрачно бросил он, указывая рукой на дверь.

На сей раз Ариана подчинилась. Выйдя, Джастин запер за собой дверь. Назойливая девчонка терпеливо дожидалась его тут же. Конечно, она все поняла. Стоило Джастину пойти по коридору, как Ари тотчас увязалась следом.

— Тебе туда, — бросил он, на мгновение останавливаясь и указывая в ту сторону, где работала Джейн.

— С какой стати? — Ари ехидно ухмыльнулась.

Уоррик-младший окончательно расстроился. И сразу сник, глядя на нее сверху вниз.

— Ари, так нельзя, верно? — бросил он.

— Почему нельзя? Вовсе нет.

— Думаю, все равно нельзя.

Ответ неприятно поразил девочку. Она уставилась на Джастина, гадая, нарочно ли он пытался задеть ее. Впрочем, вид у него был совсем не злорадный. Напротив, обиженным выглядел как раз он.

Ари так и не поняла, в чем дело. Джастин оказался единственным, кого она не сумела раскусить. Она все смотрела и смотрела на него, вытаращив глаза.

— Можно пойти с тобой? — наконец осведомилась она.

— Твоей мамочке это вряд ли понравится, — отозвался юноша, и маленькая собеседница отметила, что лицо у него вновь стало доброжелательным. — Ступай к ней.

— Не хочу. Они болтают и болтают. Их болтовня мне надоела.

— Ладно, мне пора — я должен кое с кем встретиться. Извини — дела…

— Те люди — не кое-кто! — важно объявила Ари, решив подыграть обманщику. Она сразу сообразила, что Джастин никуда не пойдет, пока она докучает ему.

— Послушай, мне некогда. Ступай к себе.

Но Ари не пошла к матери. Тогда Джастин, повернувшись, зашагал по коридору, как будто и в самом деле торопился на встречу.

Девочке очень хотелось пойти следом. И еще — чтобы Джастин сменил гнев на милость. Ари до смерти надоела скука и вдобавок стало грустно; увидев Уоррика-младшего, она сразу вспомнила блистающий зал и веселье — хотя и не помнила, давно ли происходило это самое веселье.

В памяти осталось только, что там были Олли и мамочка (такая красавица!), что она играла с Валери и получила звезду, которую затем повесила у себя в комнате.

Повернувшись, девочка медленно поплелась обратно — к кабинету господина Петерсона. Оказалось, Кайл и не заметила ее отсутствия. Усевшись за стол, юная Эмори нарисовала звезду. И принялась размышлять о Валери. И о рыжеволосом мужчине — которого звали Грантом. Он был с Джастином…

Эх, если бы мама и Олли уделяли ей больше времени!

Если бы мамочка могла выйти из кабинета прямо сейчас! Можно было бы отправиться на обед. Возможно, Олли тоже пошел бы…

Но мама освободилась нескоро, так что Ари в ожидании заштриховала нарисованную звезду, отчего та стала совсем противной.

Как и все остальное.

6

«Судя по документам, — говорилось в докладе, который лег на стол Михаилу Кореину, — указанная операция подразумевала проведение скрытой военной акции и высадку 40-тысячного контингента Союза, большинство которого составляли ази. Мероприятие было начато в 2355 году как операция под эгидой Комитета по обороне.

С тех пор колония не получала никакой помощи извне. Дальнейшего продолжения этой операции не воспоследовало.

По наиболее достоверным сообщениям разведки Альянса складывается впечатление, будто тысячи колонистов сумели приспособиться к тяжелым условиям планеты, хотя и оказались вынуждены вести примитивную жизнь. Вне всякого сомнения, они — потомки ази и граждан. Предположительно, омоложения в данном случае не было, а потому шестьдесят лет спустя после высадки налицо уже второе и третье поколения колонистов. На территории колонии обнаружены остатки сооружения в форме пузыря и руины электростанции, использовавшей солнечную энергию. Условия жизни на планете исключительно благоприятны для человеческого организма, и уцелевшие колонисты обладают отменным здоровьем, если принять во внимание особые условия существования, основанные на примитивном земледелии и охоте. Из отчетов специалистов Альянса следует, что те сомневаются в возможности переселения колонистов с данной планеты. Экологический ущерб пока не подсчитан, хотя глубокое проникновение колонии в экосистему планеты очевидно, а некоторые из обитателей планеты предпочли отступить в труднодоступные места. В Альянсе полагают, будто аборигены не одобрят идею переселения с планеты, и независимо от причин Альянс не намерен проводить подобное переселение.

В Комитете по обороне господствует мнение, будто специалисты из Альянса склонны проводить беседы с выжившими колонистами. Тем не менее, Комитет по обороне намерен противостоять любому предложению касательно вывоза колонистов в качестве граждан Союза, да и сам Альянс наверняка отвергнет такие предложения, ибо в любом случае они будут контрпродуктивны.

Указанные ази в основном (но не исключительно) являются выходцами из партий, поставленных Ресионом по контрактам с военными.

Смотрите также приложенные отчеты.

Граждане в большинстве своем принадлежали к военнослужащим.

Най вынесет проект резолюции, выражающей сожаление и содержащей предложение Альянсу сотрудничать в деле определения дальнейшей судьбы колонии.

Коалиция экспансионистов проголосует за проект единогласно».

Кореин бегло просмотрел отчеты. В каждом было по несколько страниц. Здесь же оказалась аналитическая записка, касающаяся Геены — так называли свое солнце колонисты. На некоторых документах имелся гриф Комитета по обороне, на других значилось многообещающее «дополнительная информация доступна».

Ясно, что ни Альянс, ни Союз не собирались переселять колонистов с Геены уже хотя бы потому, что те широко рассредоточились по покрытым густым кустарником территориям, а также в основном потому, что (согласно сформировавшейся в Альянсе точке зрения) аборигены вели исключительно примитивный образ жизни, не имели письменности. И Альянс исполнился решимости противостоять любой попытке переселения колонистов — понять это можно было хотя бы из позиции, которую занял посол Альянса.

Касательно ситуации на Геене, Альянс проявил исключительную твердость, поскольку столкнулся с редкостно трудной и дорого решаемой проблемой: как-никак планета у Геена — одного с Землей типа, со своей сферой влияния, да еще высока вероятность экологической катастрофы, причем на планете имеется фактически загнанная в угол, потенциально враждебная колония людей.

Так что Кореин имел все основания (как этического, так и политического толка) гневаться: Комитет по обороне превзошел себя, скрыв это безобразие во время войны, когда (как и теперь) шел рука об руку с Ресионом и получил кредит доверия — которого не оправдал.

Кореин решил, что, если это окажется в его силах, на безумные затеи экспансионистов обязательно прольется свет.

7

Городина у себя не оказалось. Впрочем, Жиро Най решил, что отсутствие адмирала — не вселенская катастрофа. Председатель Комитета по обороне, Лу, в последние три десятка лет так часто подменял Городина на заседаниях, что снискал в Совете куда больше уважения и права выражать при голосовании собственное мнение, чем дозволялось доверенному лицу; подобным же образом заместитель председателя Комитета по обороне в конце концов объединил свой штат со штатом Лу и местным представительством Городина: в итоге получилась этакая триада, заправляющая всеми делами Комитета по обороне — фактически, так повелось еще с военной поры.

В душе Жиро считал, что куда лучше, если в Совете заседает доверенное лицо, а Городин недоступен, ибо занят делами где-нибудь на другом конце Союза: морщинистое лицо Лу (омоложение не пошло ему на пользу), его темные глаза (непроницаемые даже для матерого ресионского волка) ничего не выражали; весь вид Лу как бы говорил: «Не уполномочен давать ответ» и «Сомневаюсь, что способен как-то прокомментировать это», хотя репортеры отчаянно добивались новой информации, а Кореин ратовал за полное раскрытие всех связанных с ситуацией данных.

Но полное раскрытие все равно должно было состояться — по крайней мере среди политических союзников.

Да и Жиро наслушался достаточно, чтобы переживать по дороге из Ресиона к своему кабинету, оснащенному звукоизоляцией. Впрочем, та же звукоизоляция сыграла с Наем неприятную шутку: работа этой системы до того действовала Жиро на нервы, что время от времени его нижняя челюсть начинала подрагивать.

— Не подлежит сомнению, — молвил Лу, даже не заглядывая в лежавший у него под рукой фолиант, — что операция была начата в 2355 году; тогда же экспедиция достигла нужной планеты, высадила колонистов и выгрузила соответствующее оборудование. О возвращении речи не было. В то время мы знали, что в указанном месте располагалась именно эта планета. Знали и то, что Альянс оказался в курсе и что планета была в зоне их и землян досягаемости. И расположение, и потенциал Геены только случайно… Словом, дело чрезвычайной важности. — Лу откашлялся и продолжал: — Мы знали, что по сути не в состоянии сохранить планету за собой, не в состоянии оборонять ее, не в состоянии наладить снабжение. Мы с самого начала намеревались отказаться от практики обеспечения доходности планеты.

«Отказаться от практики обеспечения доходности планеты». Альянс отрядил тщательно подготовленную экспедицию, дабы та обследовала самую ценную из когда-либо сделанных в ближнем космосе находок, и, к своему ужасу, участники экспедиции обнаружили, что планета заселена и освоена людьми, не имеющими отношения ни к ним самим, ни к землянам, — отказавшись от абсолютно неоспоримой посылки, даже принимая во внимание остатки сооружений и тот факт, что уцелевшие были потомками ази…

Союз создал безвыходную ситуацию на обитаемой планете.

— Сорок тысяч человек, — пробормотал Жиро, ощущая неприятную пустоту в желудке. — Выброшены на свой страх и риск на неизведанную планету. Ничего себе!

Лу моргнул — если бы не это, чиновника можно было бы принять за изваяние.

— Они ведь были из военных, — бросил Лу, — а военные гибнут сплошь и рядом. Поймите, все это произошло до меня. Да и — как его — экологические соображения тогда не принимались во внимание. В то время во внимание принималось лишь одно обстоятельство: военная обстановка сложилась для нас неблагоприятно, мы просто обязаны предполагать возможность удара Мазианни по Сайтину. Данный маневр мог преследовать двоякую цель: во-первых, колония могла уцелеть и сохранить принципы Союза в случае, если бы нас постигла какая-то катастрофа — например, если земляне вдруг запустили бы к Сайтину астронавтов-самоубийц. В таком случае секретность, с какой основали колонию, вполне объяснима.

— Колонию основали в 2355 году, — напомнил Жиро. — То есть через год после окончания войны.

— Просто операция была спланирована в последние военные годы, — заверил Лу, сложив руки на животе. — Тогда обстановка была еще неясна. Осуществление акции началось после того, как нас постигло истинное бедствие — мы подписали известный тяжелый договор. Если хотите, акция носила вынужденный характер; мы не могли допустить, чтобы Земля или Альянс обзавелись планетой, обладающей куда большим, чем Сайтин, потенциалом — для нас это была бы сущая катастрофа. Такова была вторая часть плана — погибни колония, ее микроорганизмы все равно стали бы составной частью тамошней экосистемы. И менее чем через столетие нынешний Альянс либо любой другой хозяин Геены столкнулся бы с проблемой, пустячной для наших ученых, но неразрешимой для них. Я готов выразиться даже так: некоторые из тамошних микроорганизмов были видоизменены таким образом, чтобы затем можно было применить наши достижения в соответствующей области. Да еще на вашем же комплексе. Уверен, что вы найдете в своих архивах нужные упоминания. Я уже не говорю про ази и составление программ.

— Вы правы: в архивах действительно имеются материалы по этой проблеме. — Жиро тяжело задышал. — Боже, мы и понятия не имели, что задумка все-таки осуществилась! Разве вы не знаете, какие проблемы со службой безопасности на нас свалились? Сейчас не 2350-е годы, и войны уже нет. Ваша проклятая бомба замедленного действия рванула спустя целое столетие, да еще тогда, когда на дальней стороне Сола зашевелились чужаки, когда мы подписали ряд экологических договоров — когда у нас есть собственная позиция, да еще не забывайте об экологической ответственности, генобанках, ковчегах, а также…

— Конечно, Ресионом в то время управлял тот, кому в заслугу ставят создание генобанков, ковчегов, подписание упомянутых вами договоров. Как раз тогда и создавалась колония на Геене. Советник Эмори лично подписывала все контракты с военными.

— Боже мой! Мы подкинули изоляционистам такой козырь, о котором они и мечтать не могли! То был учебный проект. А ведь отец Джордана Уоррика как раз работал над обучающими лентами для Геены.

— Мы уверены, что по соображениям секретности ресионцы не сообщили остальным участникам проекта, над чем конкретно они работали.

— Уверены, как же! Генерал, журналисты уже вовсю трубят о Геене. В конце концов новость докатится и до Планиса. Откуда столь непоколебимая уверенность, будто Джордан Уоррик понятия не имеет, кто именно и из каких подразделений работал над теми обучающими лентами? Ему ничего не стоит выложить необходимые подробности и имена следователям, если те до него доберутся.

— А захочет ли он подмочить репутацию родного папаши?

— Он захочет сохранить отцовскую репутацию, черт побери, и одновременно не оставить камня на камне от репутации Ресиона! Вы не пожалели сорок тысяч ази, чтобы не отдать врагам планету, вы пристегнули исследование к Комитету по науке — но невозможно было выбрать более неподходящее время, чтобы все узнали о проекте.

— Ага, — тихо пробормотал Лу. — Хотя я в состоянии представить более трудные, нежели теперешняя, ситуации. Сейчас все тихо, поскольку человечество — в особенности Альянс — занято другими проблемами. На деле задумка с Гееной себя оправдала: экологическое бедствие налицо, а развитие Альянса застопорилось. Скажу больше — направление развития Альянса претерпевает значительные изменения: если они попытаются абсорбировать население системы Геены, то им придется переваривать единственную в своем роде общину, разделяющую ценности Союза — при условии, что вы гарантируете действенность ваших инструктирующих обучающих лент. В любом случае, мы помешали Земле или Альянсу обзавестись весьма ценным источником ресурсов и плацдармом для освоения других звездных систем. Теперь Альянсу придется либо вылавливать разбежавшихся по всей планете возле Геены дикарей и силой выдворять их с планеты — что может присниться любому организатору лишь в кошмарном сне, — либо при дальнейшей колонизации этой планеты принимать в расчет сей сложный фактор. Если те, конечно, согласятся на расселение. По сообщениям разведки, они колеблются. Альянс предвидит возможные трудности, если ему вдруг придется всерьез заняться такой примитивной культурой. А их колонизационные устремления постоянно сталкивались с заметным противостоянием. Жители космоса, составляющие в Альянсе большинство, скептически относятся к любому шагу, дающему власть тем, кто постоянно живет на одном месте и в космос не летает. Астронавты зовут оседлых людей «облаками». Они ни за что не позволят избирателям доиндустриального толка добиться своего — Совет Капитанов просто костьми ляжет… Я уж не говорю про их Комитет по науке, который потребует изучать все как следует — то бишь до скончания веков, в то время как ответственные за сооружение станций строительные компании забеспокоятся: сроки оговариваются в контрактах, а кредиторы — народ нервный. Посол Альянса требует официального извинения и информации для своих специалистов из Комитета по науке; это — слишком малая цена. Поначалу отношения будут омрачены некоторой прохладцей, но затем все наладится. Уверяю: они куда больше нас напуганы поведением Сола — и потому вполне естественно предположить, что проблема существует больше для них. Так или иначе, все всплыло как раз вовремя: мы следили за их приготовлениями, и врасплох нас не застали — потому-то адмирала Городина и невозможно разыскать. Мы предвидели все заранее.

— Но скрывали от нас!

Лу выдержал исполненную отчуждения паузу, а потом вкрадчиво спросил:

— От нас — вы имеете в виду Комитет по науке или Ресион?

— Нас, то бишь Ресион, черт возьми! Ведь если кто и заинтересован во всем, то только Ресион!

— Запоздалый интерес, — прокомментировал Лу. — Дитя выросло и покинуло мать, оно само в состоянии переносить непогоду. Эмори уже не возьмешь никаким законом — если только вы не исповедуете какую-нибудь религию. Пусть вытребуют от нас через суд несколько бумажек. Уоррик изолирован и основательно скомпрометирован, если вдруг Совету понадобятся его показания. Если его папаша действительно занимался проектом, то пострадает репутация семейства Уорриков. С чего вдруг беспокоиться Ресиону?

Жиро закрыл рот. Новоиспеченный глава Ресиона даже вспотел. Богданович умер четыре года назад, а Харад с Фаргоны пересел в кресло рангом выше и спелся с Городиным из Комитета по обороне, Де Франко из Комитета по торговле и Лао из Комитета по информации. Будь они прокляты! Коалиция экспансионистов казалась недосягаемой и неуязвимой, фракция изоляционистов трещала по всем швам, Кореин и центристы теряли позиции, так что и Городин в открытую перешел в лагерь экспансионистов, которых всегда поддерживал, и Насир Харад, черт бы его побрал, пристроился к Городину, ибо от военных можно добиться выгодных контрактов для своей станции; Комитеты же по государственным делам, обороне и информации представляли собой настоящую коалицию внутри коалиции экспансионистов и были крепко повязаны.

Ресион уже не обладал прежним влиянием. Жиро оставалось лишь смириться с горькой правдой. От этой неприятной мысли Наю становилось тошно и не до сна. Но Ари была — как все понимали до сих пор — единственной и неповторимой в своем роде.

— Вот что я вам скажу, — начал Жиро. — В наших архивах хранятся и другие интересные факты, причем очень пикантные. Мы не собираемся обнародовать их. Более того, мы не желаем, чтобы Уоррика вызывали с Планиса в качестве свидетеля. Вы не представляете, насколько все хрупко. Уоррику просто придется держать язык за зубами. Стоит ему вспомнить мельчайшую деталь, что-нибудь, что он когда-то услышал или обсуждал с отцом много лет назад, — и все может обернуться куда лучше, чем мы оба желаем. Память у него отменная. Если не хотите, чтобы Альянс докопался до сути ваших делишек, заставьте Уоррика молчать. Надеюсь, я выражаюсь предельно ясно?

— То есть вы хотите сказать, что нынешнее правительство может быть скомпрометировано?

Опасный вопрос. Опасный интерес. Жиро снова сделал глубокий вдох и сказал:

— Я всего лишь прошу выслушать меня. До того, как вы обнаружите, что эти нити ведут под закрытые двери. Вы хотите разнести к черту проект «Рубин» — то есть дать свободу Уоррику, дабы от проекта «Рубин» не осталось камня на камне.

— Иногда нам кажется, будто никакого проекта «Рубин» вовсе нет, — ядовито вставил Лу. — Поскольку компании «Ресион-спейс» еще предстоит проделать нечто большее, чем просто некоторая дополнительная работенка. Вы все твердите об испытаниях, о сопоставлении данных. Директор-то хоть у вас имеется?

— Директор имеется. Мы как раз собираемся осуществить перевод банка — а это очень непростое мероприятие. И проклятое расследование вовсе не пойдет нам на пользу. Мы и так в подвешенном состоянии. Приходится обрабатывать огромное количество информации! Что поделаешь — такова наша работа. Мы трудимся, не покладая рук уже шесть лет. И не намерены легкомысленно разбрасываться ресурсами, генерал. — Жиро умолк, соображая, что к чему. Наю показалось, будто собеседник придерживается определенной тактики, дабы отвлечь его внимание. — Все упирается в Уоррика. Вопрос в том, что Планис находится в зоне вашей ответственности и нам остается только надеяться на вас. Полагаем, вам можно доверять.

— Абсолютно. Как мы в свою очередь полагаем, что вправе рассчитывать на сотрудничество с вами в вопросе Геены, советник Най.

Шантажирует, смекнул Жиро. Обычный и неприкрытый шантаж. Конечно, не обошлось без Харада. И он осторожно спросил:

— Сотрудничество — но в каких пределах?

— Требуется согласие на совместную работу со специалистами из Альянса. Мы станем клясться и божиться, будто то была всего лишь неудачная операция или что скрытность объяснялась военными соображениями. И что о происходящем никто не подозревал. То есть никто из стоящих ныне у руля. Что операцией руководила особая инстанция.

— Имя Арианы Эмори не должно упоминаться в этой связи.

— Вряд ли это возможно. Пусть бремя ответственности возьмут на себя усопшие. Ведь живущим есть что терять. Заверяю вас — есть. Мы намерены держать руку на пульсе событий, связанных с Гееной. Потомки граждан Союза формально являются нашими гражданами. Если, конечно, мы займем соответствующую позицию. Ведь можем и не занять. В любом случае — Комитет по науке проявит интерес к воздействию колонии на экологию планеты, да и социальная организация колонистов заслуживает внимания. Мы ничего не добьемся, отказываясь от формального сотрудничества. Разумеется, о подлинном содержании обучающих лент речи нет. Но по меньшей мере придется поделиться сведениями о структуре колонии, соотношении военных и ази. Представить досье кое на кого из военных — например на Конна. Ведь он, кажется, служил безупречно? Пусть через столько лет, но они должны получить положенное признание.

«Боже, — уныло подумал Жиро, — вот расчувствовался!»

— Ресион, — молвил Най вслух, — в такой же мере ценит заслуги доктора Эмори.

— Боюсь, этим придется пожертвовать. Насчет ази — сами понимаете. Как только публика пронюхает, будет уже невозможно ничего скрыть. Но особого ущерба не бойтесь — все предусмотрено. Ведь речь идет о государственных интересах.

— Харад знал об операции?

— Тем не менее, за все полностью ответственно государство. Комитет по науке не вправе заниматься внешней политикой. Наши обязательства в данном случае совсем иные. Призываю вас серьезно задуматься, чего стоят ваши контракты. Мы почти не ведем дел с лабораториями Бухера. В основном работаем с вами. Продолжаем поддерживать «Ресион-спейс» — даже в случае убытков. И ожидаем, что отношения должны носить взаимовыгодный характер. Надеюсь, все так и будет.

— Ясно. Понятно, — с горечью бросил Жиро. И, выдержав коротенькую паузу, сказал: — Господин секретарь, нам необходима защита этих данных — и не только потому, что мы печемся о репутации покойной Эмори. Мы не хотим, чтобы Совет раздул скандал и тем самым уничтожил все шансы на успех.

— Теперь вам понадобилась наша помощь. Хотите, чтобы я и мои подчиненные грудью встали на вашу защиту? Так получается? Позвольте заметить, уважаемый, что у нас полно других забот, в том числе и расцветший пышным цветом пацифизм, находящий благодатную почву в скандалах подобного рода. А это — страшная опасность для обороны государства, да еще тогда, когда ассигнования нам постоянно урезают, когда мы не в состоянии закупать нужные корабли, не в состоянии вдолбить в головы публике и противников из Комитета по финансам в Совете проблему расширенных периметров. У нас неразрешимая проблема, а ваш проект превратился в бездонную бочку, куда проваливаются деньги, но отдачи не видно. Однако у вас хватает наглости просить нас о защите, одновременно отказывая нам в нужной информации. Думаю, вам лучше защищаться самостоятельно — при помощи ресионских источников, о которых всем хорошо известно. Возможно, вам пора похвастаться результатами этого проекта. Выбирайте. Дайте мне причину обосновать секретность проекта. Или предоставьте требуемую информацию.

— Боже, но ведь девочка еще не готова… Во всяком случае не сейчас, не в разгар скандала, когда вовсю смакуется имя ее предшественницы. Ребенку всего шесть лет, она не выдержит такого натиска…

— Это ваши трудности, — холодно отрезал Лу, снова складывая руки на животе и равнодушно глядя прямо перед собой. — Откровенно говоря, господин, мы не знаем, что вообще должны защищать. Судя по вашим объяснениям, речь идет о новой попытке клонирования Бок.

— Я покажу вам документацию.

— Первая репродукция Бок тоже была прекрасным ребенком. Проблемы возникли позже. Не так ли? И пока вы будете отказываться появиться с девочкой на публике и дать мне конкретные обоснования засекречивания данных, я не смогу обеспечивать вам большую защиту, чем в настоящее время.

— Проклятие, но ведь вы оставляете нас без прикрытия, и они со временем найдут лазейку на вашу собственную территорию!

— Думаю, вы будете перовой жертвой. Кстати, в те годы вы уже вовсю трудились в Ресионе. Может, данные, которые вам так не хочется открывать, бросают тень лично на вас, уважаемый?

— Это всего лишь ваша догадка. Действительно, свет может вспыхнуть в таком месте, где его почти никто не увидит.

— Выходит, в наших силах направить удар, верно? Всегда полезно знать, что именно вы подставили под удар. Простите, что он придется по вашей вотчине. Но я не допущу, чтобы удар нанесли по мне и всему, что со мной связано.

— Если у вас найдется еще чуточка терпения…

— Я предпочитаю сделать выбор, поставив на слово «прогресс» — чего, между прочим, в последнее время нет в Ресионе. Это можно обсудить. Как бы то ни было, к обсуждению я готов. Но заранее предупреждаю — в некоторых случаях моя позиция будет предельно жесткой. В настоящий момент сотрудничество особенно важно. Если мы не найдем причин придержать известную вам информацию, нам придется ее обнародовать. Поймите — придется дать следователям хоть что-то. И в скором времени.

Жиро ничего не оставалось, кроме как сидеть и слушать заместителя председателя Комитета по обороне. А тот преспокойно (черт бы его побрал, думал Жиро) выложил придуманный Городиным план, который назвал «способом предотвращения ущерба».

План представлял собой обоснованное предложение научного и культурного сотрудничества с Альянсом. Причем исходило оно от Комитета по обороне через министерство науки.

Кроме того, к предложению прилагался проект официального выражения сожалений в совместной с Советом резолюции — принять ее предполагалось после обнародования документов, согласно которым операцию на Геене разрабатывали сообща Богданович, Эмори и Азов из Комитета по обороне (все в разное время отошедшие в мир иной).

Жиро снова и снова проклинал собеседника.

— Уоррика мы берем на себя, — пообещал Лу. — На самом деле их с сыном встреча могла бы сейчас принести определенную пользу. Разумеется, за ними нужен глаз да глаз.

8

— Джастин? — через восемь лет после разлуки послышался на другом конце голос отца; и Джастин, до того постоянно приказывавший себе держаться спокойно и ни в коем случае не падать духом в присутствии Денниса, на чей номер пришел звонок с Планиса, до крови закусил губу и впился глазами в экран, на котором возник отец — постаревший, исхудавший. И поседевший. Потрясенный Джастин смотрел и смотрел, лишь теперь ощутив груз прожитых без отца лет. Наконец он промямлил:

— Джордан… Как я рад! У нас все в порядке, все в порядке. Гранта пока нет рядом, но его пообещали допустить в следующий раз…

— Отлично выглядишь, — перебил отец, и глаза его наполнились болью. — Слушай, а ты возмужал, верно? Рад видеть тебя. Где же Грант?

Наступило молчание — реплики приходили с пятнадцатисекундным опозданием, дабы служба безопасности успела проверить каждую.

— Ты и сам хорошо выглядишь, — отозвался Джастин, мысленно проклиная банальности, которыми приходилось обмениваться, хотя времени на разговор было в обрез. А ведь требовалось обсудить столько, что говорить бы и говорить до бесконечности, хотя служба безопасности готова была прервать разговор при одном лишь намеке на нарушение правил. — А как Пауль? Мы с Грантом теперь живем в твоей квартире, у нас все хорошо. Я по-прежнему занимаюсь моделированием…

Джастин осекся — Деннис предостерегающе поднял руку, напоминая, что говорить о работе запрещено.

— …слегка поседел. Сам знаю. У меня все ничего себе. Здоровье в порядке и все такое прочее. У Пауля тоже все хорошо. Чертовски приятно видеть твое лицо…

— Ты ведь можешь углядеть нечто подобное в зеркале, верно? — Джастин заставил себя засмеяться. — Надеюсь, в твоем возрасте я буду выглядеть не хуже. Ведь у меня солидные шансы, верно? Правда, много рассказать не могу… — Джастин мысленно завершил фразу: «не то в случае чего служба безопасности мигом заткнет мне рот». — Работы полно. Получаю твои письма. — Уоррик-младший снова отметил, что при таких ограничениях полноценный разговор не получится. — Жду новых писем. Как и…

Тут отец улыбнулся — шутка наконец дошла до него. И сказал:

— Ты — моя машина времени. У тебя действительно солидные шансы… Я тоже получаю твои письма. И храню их все до единого.

— Как и Грант. Он тоже возмужал. Стал такой высокий! Ты можешь представить, какой он теперь. Мы с ним — как левая и правая руки. Держимся вместе. У нас все в порядке.

— Похоже, ты не собираешься догонять его. Во всяком случае, в карьерном росте. Пауль тоже поседел. Конечно, провели омоложение. Прости — я был уверен, будто писал тебе об этом. Все как-то забывается. Почему-то ленюсь покрасить волосы.

Джастин тотчас смекнул — отец намекает, что цензоры, черт бы их побрал, удалили из письма соответствующий фрагмент.

— Думаю, смотрелось бы неплохо. Нет, правда. Сам знаешь — дома все кажется однообразным (как нигде больше). Только вот скучаю без вас. Без вас обоих.

— Сынок, мне тоже вас не хватает. Очень не хватает. Мне уже говорят, будто я исчерпал лимит. Черт, а ведь столько можно сказать! Будь умницей, не лезь в разные переделки.

— Тебе тоже всех благ. С нами все будет в порядке. Пока!

И тотчас лицо отца стало таять, по экрану побежали помехи. Видеоэкран отключился. Закусив губы, Уоррик-младший попытался взглянуть на Денниса с достоинством. Так, как посмотрел бы на Ная Джордан.

— Спасибо, — скупо поблагодарил он.

— Все в порядке. — Деннис пожевал губами. — Прошло как по маслу. Хочешь кассету? Я записал разговор.

— Да, господин, я хотел бы взять кассету для Гранта.

Нажатием кнопки Деннис извлек кассету из записывающего блока и подал ее Джастину. После чего с чувством кивнул и бросил:

— Вот что я тебе скажу — за вами пристально наблюдают. В связи с событиями на Геене.

— Выходит, им хочется еще сильнее прищучить Джордана, верно?

— Ты понятлив. Да. Именно этого они и хотят. Потому-то военные так внезапно сменили приоритеты. Есть даже возможность — пойми, всего лишь возможность — что тебе устроят поездку под охраной на Планис. Но предупреждаю: всю дорогу за тобой будут следить в оба.

Джастин испытал настоящее потрясение — возможно, начальство этого и хотело.

— А что, — выдавил он, — такая возможность уже прорабатывается?

— Я пока лишь веду переговоры. Вообще-то мне не следовало ставить тебя в известность. Но, сынок, умоляю: не делай глупостей! Вообще ничего не делай. На тебя просто не нахвалишься с тех пор, как ты… Словом, с тех пор, как ты решил свою личную проблему. Работаешь результативно. Скоро тебе начнут поручать более ответственные задания — ты понимаешь, о чем я. Работы прибавится. Хочу, чтобы вы с Грантом взяли на себя еще кое-какие модели. Откровенно говоря, я намерен включить тебя в штат. Вас обоих.

— С какой стати? Выходит, вы решили кого-то убрать отсюда?

— Сынок, сынок, — глубоко вздохнул Деннис, напустив на себя обеспокоенный вид. — Нет, как раз наоборот. Хочу, чтобы вы приносили пользу здесь. А вы действительно в состоянии принести пользу. На Фаргоне возводится комплекс. А ведь от Фаргоны до Планиса очень-очень далеко…

И Джастина тотчас сковал давно знакомый противный страх.

— Бога ради, — продолжал Най, — не нужно их провоцировать. Больше мне нечего сказать. Мы не в состоянии управлять всеми событиями. Комитет по обороне наложил лапу на твоего отца. И вряд ли скоро откажется от Джордана. Пойми, в такую ситуацию вас поставили события на Геене, и только: Геена и все, что случилось следом, — вот почему они решили намекнуть твоему отцу, будто ему есть что терять. Но тебя мы отстояли. Держали в укромном месте. То, что вы с Грантом были несовершеннолетними, спасло вас от многих неприятностей. Но теперь вы уже достаточно взрослые, чтобы столкнуться с проблемами. А в филиале «Ресион-спейс» на Фаргоне есть военный отдел, куда тебя можно отправить и держать как заложника.

— Это угроза?

— Джастин — дай мне хоть небольшую передышку. Доверяй мне так, как я доверяю тебе. И твоему отцу. Я всего лишь пытаюсь предупредить вас о ловушке. Подумай хотя бы об этом, если не хочешь думать об остальном. Признаться, я что-то не верю во внезапную благосклонность военных. И ты правильно не доверяешь им. Я стараюсь предупредить вас о грядущих сложностях. Если вы станете здесь незаменимыми, то нам будет намного легче удержать вас в Ресионе. Вот теперь думай. Сам посуди, что за преимущество они получат, если сумеют вытащить тебя к себе на Фаргону, пока Джордан по-прежнему будет находиться в их же распоряжении на Планисе. Вот о чем я тебе толкую. Можешь использовать эту информацию по своему усмотрению. Я только помогаю тебе по мере возможностей.

Уоррик-младший взял кассету. И задумался. А потом промолвил:

— Да, господин.

Потому что Деннис был прав. Джастину совсем не хотелось на Фаргону — ни сейчас, ни потом. Вне зависимости от желаний Джордана.

9

«Я полагал, что это могло бы быть ответом на некоторые ваши возражения по МR-159, — напечатал Джастин в углу объяснительной, которую собирался приложить к проекту ЕО-6823, — Дж У.». После чего собрал все материалы по проекту и отослал их Янни Шварцу в кабинет.

Испытывая при этом нехорошие предчувствия.

Юноша снова углубился в работу. Работал он помногу и очень упорно, поскольку теперь знал, ради чего он это делает. Джастин знакомился с обучающими лентами, повышал свой профессиональный уровень. Снова засел за шаблоны, над которыми работал в свободное время еще восемь лет назад, поясняя Янни, что они — всего лишь экспериментальная альтернатива обычным заданиям.

Но Янни отчего-то взбеленился.

Господин Шварц вообще легко терял самообладание.

— Послушайте, — сказал Джастин, когда Янни в пух и прах разнес набросок MR-1959, — я ведь занимаюсь этим в свободное от работы время. Остальное я тоже сделал. Я просто подумал, что вы немного поможете…

— Так все равно не пойдет, — отрезал Янни. — Нужно все переделывать.

— Что именно? Объясните.

— Нельзя замкнуть квалификационную обучающую ленту на глубокое погружение. Выйдет сущая глупость — вроде той, которую ты мне притащил.

— А нельзя ли обсудить это поподробнее? Например, за обедом? Янни, мне действительно хотелось бы переговорить с вами по этому поводу. Думаю, что мне удастся избежать ошибки. Кажется, она кроется вот где…

— Не вижу оснований тратить время на всякую ерунду. Сынок, я занят, занят! Обратись к Штрассен — если разыщешь ее. Если ее вообще возможно разыскать. Пусть она возьмет на себя роль инструктора. А по этому поводу обратись к Петерсону. Он — человек терпеливый, не чета мне. Просто занимайся своими делами, регулярно приходи на работу и не создавай мне проблем. У меня их и так достаточно.

Джастин вспомнил — Петерсон занимался с начинающими.

Именно это и хотел сказать ему Янни.

Джастин не упрямился, когда Деннис Най порекомендовал ему работать поактивнее. И не отрицал факта, что у Арианы Эмори нашлось когда-то время взглянуть на его модели прототипов. Уоррик-младший проглотил все горькие пилюли и теперь утешал себя тем, что Янни всегда бывал резок, когда ему досаждали. Ведь Янни был модельером психошаблонов, Янни работал с тончайшей материей, а когда господину Шварцу случалось трудиться с ази, он являл собою образец терпения; однако пререкания Янни с КВ представляли собой нечто иное, что очень обескураживало Джастина. Разумеется, юноша обижался. А все оттого, что Янни считался прекрасным специалистом и вымещал недовольство на психологе-неудачнике, совершавшем сплошные ошибки…

Поэтому Джастин покинул кабинет Шварца, кротко вымолвив: «Да, господин, я понял». И переживал всю ночь — спокойствие вернулось лишь наутро. Кое-как собравшись с духом, он решил: «Ладно, таков, значит, Янни? Но никого лучше мне просто не найти. Я могу и потерпеть. В конце концов, чем он может мне навредить? Пусть болтает, что хочет».

У самого Джастина было дел невпроворот: ему предстояло учиться у виртуоза-психолога, живя при этом в Ресионе и пытаясь стать таким, как Янни. Что означало — стиснуть зубы, набраться терпения и двигаться вперед.

— Не обращай на него внимания, — посоветовал Грант, с головой ушедший в работу, — работа помогала успешно защищаться от Янни: тот, оказавшись неподалеку, был способен нагнать на молодого ази панику.

— А я и не обращаю, — отозвался Джастин. — И не буду обращать. Но ведь он единственный, у кого я могу научиться хоть чему-нибудь, не считая Штрассен, Жиро и Денниса. Черта с два он пойдет к Наям! И давай выбросим из головы даже саму мысль со работе со Штрассен.

— Нет уж, — энергично возразил Грант. — Сомневаюсь, что тебе следует так поступать.

А все потому, что нельзя было забывать, какой человек слонялся около кабинета Джейн Штрассен.

Он не нарочно затеял войну с Янни. Джастин просто очень обиделся, испытывал неуверенность в себе, отчаянно старался работать как можно лучше, а Янни требовал так называемого петельного моделирования — то есть чтобы в случае неудачи хирург смог «распустить» ткань. А все потому, что, как пояснил пребывавший в благодушном настроении Янни, когда от него вторично потребовали более подробных объяснений в связи с проектом МR-1959, «ты, черт побери, не такой уж пока профессионал, а квалификационная обучающая лента — это тебе не программа управления. Нечего ставить телегу впереди лошади. Держись подальше от глубокого погружения, или тебе не хватает сообразительности понять, куда тянется ниточка? Мне недосуг заниматься дурацкой суетой. Ты впустую тратишь свое время и отнимаешь время у меня. Из тебя вышел бы отменный программист, умей ты решать собственные проблемы и не возиться с разной дрянью, которой занимались лет этак восемьдесят назад. Сынок, колеса ты не изобрел, ты всего лишь забрался в непролазные дебри».

— А вот Ари никогда так не говорила, — в конце концов не выдержал Уоррик-младший, точно пытаясь приободриться. Однако реплика вышла излишне эмоциональной и сбивчивой.

— А что же она говорила по этому поводу?

— Она только раскритиковала модель и заметила, что я не учел некоторых социологических разветвлений…

— Чертовски верно подмечено.

— И еще посулила все обдумать. Ари собиралась все обмозговать. Она не говорила, что готова дать мгновенный ответ. И не сказала, что я сам должен обо всем думать. А потому я считаю, что вы не вправе отделываться от меня подобным образом. Могу показать вам модель, над которой мне пришлось работать, — если, конечно, разница в этом…

— Сынок, я бы посоветовал тебе смотреть на вещи трезво. Ари нужно было от тебя лишь одно, и тебе доподлинно известно, что именно. Не стоит срываться и спустя шесть-восемь лет воображать, будто в семнадцать ты трудился куда успешнее, чем теперь. Твой проект — сущий хлам, и тебе лучше признать это самому. Тебе не повезло сразу в нескольких сферах, и твое желание наверстать упущенное вполне естественно, но ты больше поможешь себе, если начнешь оттуда, где находишься. И поймешь, что Ари приглашала тебя в кабинет и тратила на тебя время вовсе не ради обсуждения искрометных идей. Понял?

На миг у Джастина потемнело в глазах. Кроме них с Янни, в кабинете никого не было. И потому услышать их разговор никто не мог. Но никто, никто ни разу за все эти годы не говорил ему горькой правды столь открыто — ни Деннис, ни Петрос. Перед глазами у юноши замелькали искры, что безошибочно свидетельствовало о повышении уровня адреналина в крови, и Джастин осознал, что инстинктивно реагирует на слова Шварца: сейчас ему хотелось оказаться где угодно, но только не в злополучном кабинете, да еще один на один с человеком, которого он не мог ударить. В противном случае его через какой-нибудь час уложили бы на стол в кабинете психохирурга, а затем…

— Янни, мерзавец, что вы хотите этим сказать?

— Я только пытаюсь помочь тебе.

— И это — помощь? Неужели вы и с пациентами обращаетесь подобным образом? Тогда помоги им Всевышний!

Джастин был на грани срыва. Он изо всех сил стиснул зубы. И мысленно говорил обидчику: «Ты знаешь, что я проходил терапию. Оставь меня в покое, беспринципный ублюдок!»

На сей раз перед тем, как дать ответ, Янни выдержал продолжительную паузу. А потом негромко молвил:

— Сынок, я ведь только хочу сказать тебе правду. Один я. Петрос просит не загонять тебя в угол. Чего ты хочешь? Чтобы Петрос наложил на рану свежий пластырь? Вряд ли он отважится подступиться к тебе. Деннис не позволит ему осуществить вмешательство. А вмешательство — именно то, что тебе больше всего сейчас необходимо, сынок. Нужно, чтобы кто-нибудь вскрыл нарыв и вырезал то, что постоянно гложет тебя. Вырезал и показал тебе — пусть мои слова тебе неприятны. Я тебе не враг. Все они и думать не смеют о том, чтобы провести тебе комплексное психиатрическое освидетельствование. Боятся, что новость об этом все-таки просочится за пределы Ресиона и Джордан закусит удила. Но я забочусь прежде всего о тебе — ты мне настолько небезразличен, что я готов вытянуть из тебя кишки и показать их тебе разложенными на тарелке, лишь бы ты понял, как неправа старая поговорка, и мог спокойно зажить полноценной жизнью. Об Ари трубят в выпусках новостей, и это совсем плохо; журналисты вообще проявляют нездоровый интерес к нашей секретности. Мы не в состоянии арестовать тебя и насильно провести курс лечения, в котором ты нуждаешься. Послушай, послушай меня. Остальные просто пытаются спасти свои шкуры. Ты истекаешь кровью, пока Петрос делает легкомысленные успокоительные заявления по ситуации, суть которой ясна всем: Деннис попытался разговорить тебя. Ты отказался от сотрудничества. Хорошо еще, что ты пытаешься опомниться и заняться работой. Будь моя воля, сынок, перед этим разговором я бы опоил тебя как следует — возможно, и потонули бы все твои горести. Но я хочу, чтобы ты трезво оценил свое положение. Ты пытаешься вернуться на прежние позиции. И теряешь время. Я хочу, чтобы ты принял все происшедшее как есть. Прошлое осталось в прошлом. Хочу, чтобы ты трудился в полную силу. Работать нужно споро. А ты медлишь и медлишь. Копаешься с проверками и перепроверками, точно боишься замараться в дерьме — пора с этим кончать. Все равно после тебя все будут перепроверять; незачем работать так, как ты работаешь сейчас. Будь уверен — надолго тебя не хватит. А потому не напрягайся, а делай так, как удобно для работы на твоем уровне. И чтобы без, — Шварц выразительно зашелестел страницами отчета, — без подобного дерьма!

Некоторое время Джастин сидел в полной тишине. Душа точно кровоточила — почти как подметил Янни. Но из упрямства и желания добиться одного-единственного результата Уоррик-младший бросил:

— В таком случае докажите мою неправоту. Раскритикуйте меня. Пропустите мой отчет сквозь призму социологии. Подскажите, чем должны заниматься второе и третье поколения. Покажите, где произойдет слияние. Или где слияния не будет.

— А ты оглядывался по сторонам? Видел хотя бы подобие планов, по которым мы работаем? Откуда, по-твоему, у меня время на подобную возню? Ты что же — предлагаешь мне профинансировать социологическое исследование, чтобы эксперты снова решали проблему, с которой покончили еще восемьдесят лет назад?

— Да говорю вам, я решил ее. И утверждаю, что нашел отличное решение. А вы покритикуйте мою модель. Покажите, в чем я не прав, а не доказывайте, будто я свихнулся.

— Черт, я не собираюсь потворствовать тебе — ты только валяешь дурака.

— Я — сын Джордана. У меня были неплохие результаты…

— Были — вот именно, что были. Хватит смотреть в прошлое. То, что было шесть лет назад, нас теперь не интересует, сынок.

— Так докажите, Янни, докажите! Иначе я окончательно решу, что вы не в состоянии опровергнуть мою точку зрения.

— Отправляйся к Петерсону!

— Петерсон мне ничего не докажет. Я смыслю больше его. Я начинал с того, что известно ему.

— Ты просто заносчивый недоросль! Ишь, возомнил, будто знает больше Петерсона! Если хочешь знать, Петерсон полностью оправдывает свое жалованье. Не будь ты сыном Джордана, тебя давно отселили бы в однокомнатную конуру с минимумом удобств — на большее твоя работа не тянет. И тогда ты понял бы, как задирать нос, сынок. Вы с Грантом не заслуживаете квартиры, в которой живете.

— В таком случае как насчет работы моего отца? Он работает, а что получает взамен? Отошлите мои наброски ему — уж у отца найдется время просмотреть их.

От неожиданности Шварц на мгновение утратил дар речи. А опомнясь, тяжело вздохнул и сказал:

— Черт, что же с тобой делать?

— Что хотите — последуйте примеру остальных. Можете выгнать меня. Но предупреждаю: я стану посылать вам свои наброски раз в неделю. Если ответ не поступит, буду приходить к вам лично. Еженедельно. Янни, я намерен учиться дальше. И это — не моя прихоть. Вы — тот самый инструктор, который мне требуется. Поступайте как угодно. И говорите что хотите, но я не отступлюсь.

— Черт возьми…

Джастин уставился на Шварца тяжелым взглядом и, не давая тому опомниться, поднялся, обошел стол и отрывисто бросил:

— Я обращусь к Штрассен, хотя уверен, что меня к ней не подпустят. К тому же вряд ли у нее найдется для меня время. Так что остаетесь вы, Янни. Можете выгнать меня — либо доказать мою неправоту и учить. Но поступайте логично. Промывание мозгов делу не поможет.

— У меня нет времени!

— Времени нет ни у кого. Так что постарайтесь. В конце концов, если я неправ, вам не придется возиться со мною слишком долго. С меня достаточно пары фраз. Подскажите, на какой стадии начнется влияние на следующее поколение…

— Убирайся вон!

— Стало быть, вы меня выгоняете?

— Нет, — прорычал господин Шварц. Короткое «нет» было самым дружелюбным ответом из всех, какие приходилось выслушивать Джастину за эти годы.

Так Уоррик-младший записал две обучающие ленты, одна из которых предназначалась Янни. Другую он сделал для себя; Джастину очень хотелось надеяться, что в дальнейшем ему разрешат пользоваться этой обучающей лентой, ибо она могла кое-чему его обучить. И заодно позволила бы составить целостное представление об отдельных аспектах работы.

Поэтому что, как любил говорить Грант, квалификация для ази исключительно важна.

Правда, Джастину все еще не удавалось выделить суть подхода — насколько правомерно вознаграждать представителя тета настоящим удовлетворением от работы вместо обычной похвалы. Разумеется, здесь имелся некий моральный аспект. И принципиальные структурные проблемы в связи этого аспекта с психошаблоном ази — Янни был прав, именно здесь крылась основная загвоздка. Для искусственного психошаблона требовались простейшие основы — а никак не сложные, ибо в противном случае складывались очень опасные конструкции. Связки глубокого погружения могли впоследствии привести к неврозам и навязчивым идеям, которые просто погубили бы ази и были куда более опасны, нежели склонность к унынию.

Тем не менее Джастин продолжал составлять набросок за наброском и направлять их Янни, стараясь угадать момент, когда тот был настроен относительно миролюбиво. Впрочем, господин Шварц отличался вечно угрюмым нравом.

— Ну ты и бестолочь! — фыркал Янни, и это были самые лестные его отзывы о работе Джастина. Иногда Шварц просто подкалывал к наброску листок с перечнем замечаний. И предлагал заняться программированием, не затрагивавшим социологических аспектов.

Джастин тщательно хранил замечания инструктора. И просматривал рекомендованные обучающие ленты. Находил ошибки. Бился над их устранением.

— И все равно ты бестолочь, — втолковывал Янни. — Такая работа, сынок, наносит тебе медленный и, вероятно, глубокий урон. Но все равно работай. Если ты посвятишь работе все свободное время, я, возможно, подкину тебе несколько полезных тем. С шаблоном бета у тебя вышла промашка: здесь мы собрали все возможное. Шаблону уже с десяток лет, и он взят из учебной обучающей ленты — всего их по данной теме три. Мы размышляем. Инструктор размышляет. Вот здесь собраны все данные по ситуации. Используй все свои знания и дарования. Вместе с Грантом подумайте, возможны ли какие-нибудь решения.

Джастин покинул кабинет наставника, унося досье и папку с материалами по недостаткам, которые надлежало исправить: это была куда более ответственная работа, чем та, которую Янни до сих пор решался ему доверить.

Вернувшись к себе, Джастин ввел обучающую ленту в свой компьютер и окончательно убедился, что дело швах. Трем ази на протяжении ряда лет крутили обучающую ленту объемом со страницу, причем каждому обучающая лента подавалась как бы под разным углом. Но имелся один недостаток, и очень существенный. Ази параллельно с этим прокручивали обучающую ленту, которая внушила беднягам, что они ни в чем не виноваты. А это подразумевало, что ази до сих пор ждали, пока какая-нибудь светлая голова докопается до сути изъяна и поможет им встать на путь нормального развития.

Джастин невероятно удивился, заметив, что ситуацию не могли разрешить на протяжении многих месяцев. А ази находились даже не на Сайтине. Тамошние Старшие работали кто во что горазд: забирались в анализ, прокручивали по две установки на каждого ази. Результаты не замедлили сказаться — все запуталось еще сильнее.

А значит, речь шла не об обычном стрессе. И проблема вышла за теоретические рамки.

Джастин сделал два звонка по телефону. Один из них — Гранту. И пояснил: «Мне нужна твоя точка зрения».

Второй звонок был Янни.

— Скажите, — спросил Уоррик-младший, — кто-нибудь еще работает над этой проблемой? Я считаю, что речь идет о возможной очистке интеллекта. Умоляю — передайте дело надежному специалисту.

— Но ведь ты утверждаешь, будто разбираешься во всем, — ехидно отрезал Шварц и бросил трубку.

— Будь ты проклят! — закричал Джастин, явившись вслед за тем к Янни.

А потом в кабинет к Джастину пришел Грант, и братья, отложив все дела, засели за чертову обучающую ленту.

Целых три бессонных недели Уоррики корпели над неподатливой квалификационной обучающей лентой, проверяя каждое звено, каждое сплетение. А потом стали проверять и все три обучающие ленты.

— Проклятие, — возмущался Джастин, в очередной раз заглянув к Янни, — это какой-то кошмар! А ведь вы могли обнаружить сбой в течение недели. Ведь они — живые люди, и страшно думать, что одному из них воспроизвели бракованную обучающую ленту.

— Что, справляетесь? Я думал, вы растеряетесь. Ладно, займись подгонкой.

— Что значит — «займись подгонкой»? Вы обязаны проверить мою работу.

— Это и есть одна из проверок. Так что все-таки займись подгонкой. Обойдемся без проверки.

Уоррик-младший протяжно вздохнул. И уставился на Янни тяжелым взглядом:

— Неужели это и в самом деле животрепещущая проблема? Или здесь какой-то подвох? Может, всего лишь обычное упражнение, наскоро состряпанное вами?

— Ты не ошибся — проблема действительно важная. И пока ты пререкаешься со мной, они еще ждут. Так что поторапливайся. Ты справился довольно быстро. Давай посмотрим, на что еще ты способен.

— Черт, я вижу вас насквозь! Не нужно испытывать это на ази.

— «Не нужно» — это я должен был сказать тебе, — отчеканил Янни и, развернувшись, удалился во внутренний кабинет, где и заперся.

Джастин остолбенел. Едва опомнясь, он отчаянно посмотрел на Мардж, помощницу Янни.

Мардж бросила на юношу сочувственный взгляд и покачала головой.

Вернувшись к себе, Джастин сообщил новость Гранту.

И сделал требуемую подгонку за три дня.

— Отлично, — одобрил Шварц, просмотрев работу, — наверняка сработает. А пока займись вот чем…

10

— Это — часть моей работы, — сказала мама, и Ари, взяв ее за руку (не потому, что была ребенком, а потому, что механизмы выглядели устрашающе, все двигалось и казалось опасным), принялась рассматривать сияющие стальные штуковины под названием «эмбриофоны», каждая из которых была размером с автобус. А потом громко спросила:

— А где же младенцы?

— Внутри емкости, — пояснила мама. Тут же подошел ази, и мама сказала: — Это моя дочь Ари. Ей хочется взглянуть на пару экранов.

— Ясно, доктор Штрассен, — отозвался ази. Собравшиеся вокруг громко галдели. Ази сказал:

— Здравствуй, Ари!

— Здравствуйте! — отозвалась она, с удивлением подмечая, что ази — женщина. И, продолжая сжимать руку матери, вместе с ней направилась за ази по длинному проходу.

В конце концов они подошли к другому письменному столу, на котором стоял монитор. А мама поинтересовалась:

— Который самый ранний?

— Десятому номеру уже неделя.

— Ари, сможешь отсчитать десятый эмбриофон? Посмотри, вон он — почти у самой стены.

Посмотрев в указанном направлении, девочка проделала требуемый подсчет и утвердительно кивнула.

— Все в порядке, — обрадовалась мама. — Мэри, давай посмотрим… Ари, Мэри проводит тебя и покажет младенца внутри эмбриофона — он высветится на экране.

— А разве нельзя заглянуть внутрь?

— Свет потревожит малыша, — пояснила Джейн. — Они — как подарки ко дню рождения: открывать их можно только в тот самый день. Договорились?

Ари удивилась. И, успокоенная, прыгнула в кресло. На экране перед нею тотчас возникло небольшое красное нечто.

— А вот и младенец, — сказала мама, ткнув пальцем в экран: — Вот, смотри!

— Фу! — выдохнула девочка, пытаясь припомнить, где видела нечто подобное. В конце концов она пришла к выводу, что помнит расплывчатые очертания красноватого ребенка по одной из обучающих лент. Но ребенком его можно было назвать с определенной долей условности.

— Ах, да. Все дети выглядят так, если им всего неделя от роду. А через сколько недель они рождаются?

— Через сорок с чем-то, — бойко отозвалась Ариана, вспомнив другую обучающую ленту глубокого погружения. — Они что — все такие?

— Мэри, а около восьми недель кто-нибудь есть?

— Четыре и пять — девять, — отозвалась Мэри.

— Ясно. Ари, аппараты четвертый и пятый. Сориентируйся, где ты, и мы покажем тебе кое-что. Мэри, который?

— Номер четыре, госпожа. Вот здесь…

— Он все еще уродливый, — пожаловалась Ариана. — А можно посмотреть хорошенького?

— Ну, давай посмотрим.

Следующий младенец понравился девочке больше. Следующий — еще больше. В конце концов малыши становились все крупнее, так что уже нельзя было разглядеть на мониторе всех целиком. И еще они двигались. Ари совсем разволновалась, когда Джейн пообещала показать появление на свет одного из малышей.

Когда они подошли к нужному эмбриофону, вокруг уже собралось множество техников. Джейн взяла девочку за плечи и поставила перед собой, дабы та могла пронаблюдать весь процесс. После чего посоветовала, куда смотреть — прямо в эмбриофон.

— А разве он не утонет? — удивилась Ари.

— Нет, что ты — ведь такие малыши живут в жидкости, разве ты забыла? А теперь смотри — эмбриофон делает то же, что и живой организм, когда дитя появляется на свет. Сейчас ребенка вытолкнет наружу. В точности как мышцы, только там работают насосы. И тоже пойдет кровь, потому что крови там много, она входит в насосы и выходит из них, да к тому же рвутся кое-какие сосуды в биоплазме, когда малыша выталкивает.

— А у ребенка есть пуповина или нечто в этом роде?

— О да, новорожденным без нее не обойтись. Причем пуповина настоящая. Все настоящее — вплоть до биоплазмы, причем она — самая сложная штуковина и в состоянии породить кровеносную систему. Смотри внимательнее — вон мелькает огонек! Это означает сигнал техникам — они должны подготовиться. Ну вот, началось. Вот голова — дети всегда должны появляться головой вперед.

— Плюх! — в восторге крикнула Ари, хлопая в ладоши, когда новорожденный выкатился из эмбриофона. И тотчас заскользил в воде, а вокруг него заколыхалась разная дрянь. — Фу!

Но техники-ази знали свое дело — ребенка тотчас выловили, пуповину перерезали, и малыш задвигался еще энергичнее. Ари поднялась на цыпочки, чтобы лучше разглядеть, как ребенка понесли на столик. Но ази Мэри на мгновение задержала техников, чтобы Ари могла рассмотреть младенца, который почему-то отчаянно гримасничал. Оказалось, на свет появился мальчик.

Ребенка обмыли, посыпали каким-то порошком и запеленали, после чего Мэри взяла его на руки и стала укачивать.

— Это GY-7688, — пояснила мама. — Его зовут Август. Когда вырастет, станет одним из наших охранников. Но пока он еще долго будет маленьким. Когда тебе исполнится двенадцать, он будет таким, как ты теперь.

Ари была просто очарована. Потом ей велели вымыть руки и позволили потрогать младенца. В ответ малыш бестолково махнул кулачком и дернул ножками, и Ари вконец развеселилась.

— Ну все, нам пора. Попрощайся со всеми, — распорядилась Джейн. — И не забудь поблагодарить Мэри.

— Спасибо, — искренне сказала девочка. Здесь ей очень понравилось. Ари решила, что обязательно еще заглянет в родильное отделение.

— Понравилась лаборатория? — поинтересовалась мама.

— Понравилось, когда рождался ребенок.

— Олли появился на свет в точности так. И как раз в этой самой лаборатории.

Ари удивилась — невозможно было представить Олли таким крохотным и забавным. Ей не хотелось думать, что Олли был младенцем. Наморщив носик, Ариана вновь представила Олли таким, каким знала его всегда. Теперь все было в порядке.

Олли опять стал большим, симпатичным и одетым в неизменную черную униформу.

— Иногда КВ рождаются из эмбриофонов, — сказала Джейн. — Если матери по каким-то причинам не могут их выносить. А эмбриофоны справляются с работой. Ты знаешь, в чем разница между КВ и ази, появившимися на свет одинаковым образом?

Вопрос оказался трудным, ибо различий Ари знала множество. Причем некоторые были неоспоримыми правилами, а другие — просто признаками ази.

— И в чем же? — уточнила девочка.

— В каком возрасте ты впервые просмотрела обучающую ленту?

— Мне шесть лет.

— Правильно. Первую обучающую ленту тебе прокрутили на следующий день после появления на свет. Но тебе это не интересно, так ведь?

— Нет, — отозвалась девочка и тряхнула копной волос. Она любила встряхивать головой. Что поделаешь — иногда мама сильно докучала своими вопросами.

— А ты знаешь, когда прокрутят первую обучающую ленту Августу?

— Когда же?

— Сегодня. Прямо сейчас. Его положили в колыбельку, и обучающая лента сразу включилась, так что Август может слушать ее.

Ари поразилась и даже позавидовала. Еще бы: если Август вырастет таким умным, он может стать серьезным конкурентом!

— А почему со мной было иначе?

— Потому что ты должна была стать КВ. Потому что тебе предстояло очень многое изучить по-старинке. Потому что обучающие ленты хороши, но если у ребенка есть заботливые папа или мама, то он сможет узнать множество разных вещей куда раньше Августа. Таким образом КВ задается мыслительное развитие. Ази же в основном учат быть хорошими и выполнять свою работу, но соображают они все равно туговато — к примеру, они просто не знают, как поступать с вещами, которых не видели прежде. А КВ способны позаботиться о себе сами. КВ в состоянии догадаться, как лучше поступить. Все это они узнают от мам. Учебное программирование — штука хорошая, но ее недостаточно. Потому-то я всегда прошу тебя запоминать все, что творится вокруг. И потому от тебя требуется учиться прежде всего на практике. Так что знай — глаза и уши важнее всех обучающих лент. Если бы у Августа была мама, готовая сразу же забрать его домой, он стал бы КВ.

— А почему бы Мэри не стать его мамой?

— Потому что ей приходится заботиться о множестве других детей. Каждый год их бывает у нее по пять сотен. Иногда и больше. Она же не может выполнять абсолютно всю работу. Вот и приходится доверять дело обучающей ленте. Потому у ази не бывает мам. Где же найти на всех родителей?

— Я могла бы взять Августа.

— Нет, тебе нельзя. Мама обязательно должна быть взрослой. Если бы я забрала Августа домой, то его пришлось бы укладывать в твою кроватку, позволять ему играть твоими игрушками, менять пеленки и слушать неумолкающий плач. К тому же тебе пришлось бы делить с ним маму — причем постоянно. Нельзя отправить ребенка обратно только потому, что он надоел. Согласилась бы ты взять Августа при условии, что ему отдали бы половину твоей комнаты, а я, Нелли и Олли возились бы с ним все время? Ведь матерям приходится посвящать младенцам почти все время.

— Нет уж, — не выдержала Ари, тотчас забраковывая мысль взять Августа. Схватив мать за руку, она дала себе слово, что не допустит появления в доме ребенка, который сразу завладеет всеобщим вниманием. Достаточно было и общения кое с кем из противных знакомых.

— Идем! — позвала Джейн, увлекая ее на улицу, в царство солнечного света. Они оказались в саду подле прудика с рыбками. Ари тотчас прошлась по карманам шорт — но крошек, чтобы угостить рыб, там не оказалось. А все благодаря стараниям чистюли Нелли — нянька всегда требовала от Ари опрятности.

— У тебя есть чем покормить рыбок?

— Нет, — отозвалась Джейн, похлопывая ладонью по каменной глыбе, на которую присела. — Ари, подсаживайся! Расскажи, что ты думаешь о маленьких детях.

Снова учеба, уныло вздохнула Ари, с неохотой оставляя прятавшихся под водяными лилиями рыбок; девочка уселась на камень помельче, с которого могла видеть лицо матери, и тотчас положила руки на колени.

— Ну, что ты о них думаешь?

— Они хорошие.

— Как ты знаешь, Олли тоже там родился.

— А что — тот малыш станет чем-то вроде Олли?

— Ты прекрасно знаешь, что нет. Кстати, почему не станет?

Ари потерла лицо и, поразмыслив, ответила:

— Потому что он GY какой-то, а Олли — AO. Он — даже не альфа.

— Верно. Совершенно верно. Ты умница.

Польщенная девчушка заерзала.

— Знаешь, Ари, а ведь и ты родилась в той палате.

Это Ари слышала не впервые, хотя не была уверена, шутит мама или говорит всерьез. И потому пристально посмотрела на Джейн, пытаясь доискаться правды. Судя по выражению лица мамы, это была никакая не шутка.

— Я не смогла выносить тебя — годы уже были не те. Мамочка не единожды проходила омоложение — в таком состоянии не до деторождения. Но зато эмбриофону все нипочем. И потому я велела Мэри зачать особого ребенка. В момент зачатия она присутствовала у эмбриофона, а потом выловила младенца из воды. Этим младенцем была ты, Арианочка.

Ари ошеломленно уставилась на госпожу Штрассен. И попыталась представить себя в той палате: вот она выскальзывает из виденного эмбриофона и ловкие руки Мэри подхватывают ее… Все ощущения стали какими-то другими. Себя Ари тоже чувствовала совсем не так, как еще минуту назад. И потому решительно не знала, как вести себя.

А Джейн раскрыла объятия:

— Хочешь к мамочке? Иди ко мне, деточка моя!

Конечно, Ари хотела к мамочке. Хотела быть деточкой и усесться матери на колени, что и попыталась сделать, однако не совсем удачно, ибо причинила ей боль. А потому просто присела рядом, чувствуя страшную неловкость, когда мама обняла ее и покачала, точно ребенка. Тем не менее объятия матери подействовали на юную Эмори успокаивающе.

— Мамочка так тебя любит! Сильно-сильно. Нет ничего зазорного в том, что кому-то пришлось родиться в той палате. Ты — самая лучшая дочь, какая только могла у меня появиться. Я ни на кого тебя не променяю.

— Но ведь я все равно твоя.

Поначалу мама явно не собиралась отвечать, но потом вдруг, точно чего-то испугавшись, поспешно бросила:

— Пока моя, деточка.

Ариана не поняла, отчего так сильно забилось ее сердце. И не знала, почему поначалу мама пыталась смолчать. Неизвестность очень перепугала девочку, и она порадовалась мягким, уютным материнским объятиям. И еще поняла, что продрогла.

— Я уже говорила, что не у всех есть папы. Но у тебя папа был. Его звали Джеймс Карнат. Потому-то Эми приходится тебе двоюродной сестрой.

— Эми — моя двоюродная сестра? — с отвращением бросила юная Эмори. Что поделаешь — у многих были двоюродные братья и сестры, что подразумевало родство. Но противная старуха Эмелия Карнат никак не входила в число людей, которых Ари желала видеть своими родными.

— А где мой папа?

— Умер, доченька. Умер еще до твоего рождения.

— А Олли не мог бы стать моим папой?

— Олли не может, милая. Потому что он сам проходит омоложение.

— Но ведь у него нет седых волос.

— Он просто красит волосы, как и я.

Ответ шокировал девочку. Она и помыслить не могла, что Олли стар, как мама, — ведь Олли всегда казался молодым и красивым.

— Хочу, чтобы моим папой был Олли.

И снова мама отреагировала так, что Ари встревожилась. Полулежа в объятиях матери, Ариана инстинктивно угадала ее тревогу. Понять состояние Джейн можно было хотя бы по неровному дыханию.

— В общем, — выдавила госпожа Штрассен, — твоим отцом был Джеймс Карнат. Тоже, как и мамочка, ученый. Он был очень одарен. От него ты унаследовала половину своего таланта. Когда сама станешь омолаживаться, то узнаешь все. И если позже захочешь вдруг завести ребенка, то тебе придется внести свой генотип в банк, так что потом ребенка уже не сделаешь. Именно таким образом ты унаследовала отцовский талант уже после его смерти. Все эти годы ты ожидала своего часа в генобанке, и когда мамочка поняла, что сможет вырастить малыша, твой час пробил.

— Жаль, что ты не сделала это раньше, — посетовала Ари. — Тогда ты была бы моложе.

Джейн расплакалась.

Заплакала и Ари — ей жаль было видеть мать несчастной. Но та принялась целовать ее, называть «деточкой», говорить, что любит ее, и потому юная Эмори поняла, что теперь все будет в порядке — как и должно быть всегда.

Потом она много размышляла над случившимся. Ведь раньше она не сомневалась, что появилась на свет из чрева мамы. Но в том, что та предпочла произвести ее на свет при помощи эмбриофона, ничего плохого не было. Ведь она все равно не стала ази — мама позаботилась об этом.

Было приятно родиться на свет там, где родился Олли. Сама мысль привела Ари в восторг. И ей совершенно не было дела до какого-то Джеймса Карната. Ведь он носил фамилию Карнат — как Эми, что за гадость!

А еще Ариана решила, что в младенчестве у Олли наверняка были темные волосы и что он был куда красивее Августа.

Потом рассуждения пошли дальше; Ари решила, что когда вырастет, обзаведется своим Олли. И еще у нее появится какая-нибудь Нелли.

Но без Федры вполне можно обойтись — уж больно та любила командовать.

Обзаводиться ази было совсем необязательно — по желанию. Оставалось только заказать их. Или не заказывать. И тогда ази не рождались.

Ари знала, что ни за что не станет заказывать Федру, у которой был слишком длинный язык. Но зато она вознамерилась заполучить в охранники Августа — когда тот подрастет, разумеется. Ари уже представляла, как Август станет дежурить в их коридоре, говорить по утрам «Здравствуйте, госпожа» — в точности так, как охрана приветствовала мать.

Будет у нее и какой-нибудь Грант. С рыжими волосами. Подобно ази, он станет одеваться в черное и будет симпатичным. Правда, Ари не знала, какую работу станет выполнять будущий Грант, но ей все равно хотелось иметь рядом рыжего ази.

Она станет богатой, как мама.

И красивой.

Она будет летать на самолете, путешествовать в город, покупать много красивых нарядов и драгоценностей, как у мамы, и когда будут отмечать Новый год, все обязательно подметят, как умопомрачительно они выглядят.

Она разыщет Валери и попросит его вернуться. И госпожу Шварц тоже.

И все будут счастливы.

«Пособие по производству», аудиозапись.

Обучающая лента по генетике № 1.

«Интервью с Арианой Эмори, часть вторая»

«Ресионские общеобразовательные публикации», 8970-8768-1.

Одобрено для 80+

К: Доктор Эмори, у нас осталось еще немного времени. Не возражаете, если я задам еще несколько вопросов?

А: Валяйте!

К: Вы — одна из Особых. Поговаривают, будто вы — один из величайших умов, будто стоите в одном ряду с Да Винчи, Эйнштейном и Бок. Как вам такое сравнение?

А: Я хотела бы лично познакомиться с одним из упомянутых вами гениев. Было бы здорово. Между прочим, я уверена, что уже знаю ваш следующий вопрос.

К: В самом деле?

А: Задавайте!

К: Как вы сравниваете себя с другими людьми?

А: Хм-м-м-м-м… Не угадала… С другими, говорите? Не уверена, что смогу ответить. Я веду уединенную жизнь. И одинаково уважаю того, кто водит грузовики по пустыням, и того, кто пилотирует корабли. И тех, кто ездит в новгородском метро (посмеивается). Наверное, и я смогла бы — просто никогда не пробовала. Но жизнь — штука сложная. Не уверена, что смоделировать генотип мне сложнее, чем кому-нибудь, обладающему соответствующими способностями, — совершить нечто, кажущееся мне до ужаса непонятным.

К: Интересное замечание. Но находите ли вы профессию водителя грузовика столь же полезной? Может, из числа водителей тоже следует выбрать Особого? Что именно делает вас столь важной персоной?

А: Прежде всего мое уникальное сочетание способностей. Никто другой не в состоянии делать то, чем занимаюсь я. В этом и заключаются таланты Особого.

К: Что значит — быть Особой?

А: Ваш вопрос весьма близок к тому, которого я ждала от вас сначала. С уверенностью могу сказать, что быть Особой — почти то же, что состоять Советником либо занимать какой-нибудь пост. Это подразумевает минимум личной жизни, постоянное нахождение под охраной и большее, чем диктует логика, внимание со стороны окружающих.

К: Нельзя ли поподробнее? Что значит — большее, чем диктует логика?

А: (Смеется) Представитель одного из изданий попросил меня подробно рассказать о любимых блюдах. Другой репортер выпытывал, верю ли я в переселение душ. Ну разве здесь есть какая-то логика? Я — всего лишь психохирург, генетик и немного философ. Принимая это во внимание, можно сказать, что второй вопрос кажется мне более уместным, нежели первый, но что за дело широкой общественности до обоих аспектов? Скажете, народ интересуется не только моими научными достижениями? Отнюдь нет. Просто репортеры ищут некий коэффициент, с помощью которого можно было бы уравнять мой психический склад и их идеального в демографическом плане зрителя, который одновременно мифичен и реален; то, что они выпытывают, может запросто надоесть кому угодно и в то же время никого не волновать. Впрочем, это я к слову — мы медленно, но верно приближаемся к вопросу, которого я по-прежнему жду от вас.

К: Вообще-то я рискую здорово смутить вас этим вопросом.

А: Ничего, спрашивайте. А я подскажу, угадали вы или нет.

К: Хорошо. Думаю, мы все-таки действительно подошли к нему. Я прав? Что вы знаете такого, чего не знает никто другой?

А: Ого, теплее! Что я знаю? Интересно… Никто еще не формулировал вопрос подобным образом. Хотите, скажу, о чем меня обычно расспрашивают? Народ все время отчего-то интересуется, как чувствует себя человек, обладающий способностями Особого. Знаю я только одно — ваш вопрос куда более содержателен. На вопрос, что я чувствую, можно ответить предельно кратко: то же, что и остальные, кто отдален от публики, отличается от нее и способен понимать причину своей отдаленности и отличия.

Что я знаю? Знаю, что сама по себе я — не столь уж важная персона, но моя работа чрезвычайно важна. Именно это ускользнуло от внимания корреспондента, настойчиво интересовавшегося моими любимыми блюдами. Моя склонность к тому или иному сорту вина — пустяки, если только вас не интересует моя биохимия, которая весьма интересует меня и имеет определенное значение, но явно не имеет ничего общего со статьей о знаменитых людях и их гастрономических предпочтениях. Если тот писака вдруг обнаружил связь между уровнем гениальности и склонностью к употреблению того или иного сорта сыра, я обязательно заинтересуюсь этим и стану добиваться интервью с ним.

К счастью, сотрудники оберегают меня от любопытных. Государство изыскало возможность помочь мне изолироваться в благоприятной среде, ибо в государственном аппарате есть люди, знающие, что если человеку создать свободу творчества, то он станет трудиться ради необходимости трудиться. Мой случай — как раз тот самый. Ведь я действительно достигаю того эмоционального состояния, которого так стараются достичь ваши коллеги-репортеры, у меня есть эстетическое ощущение творчества, и это укладывается в рамки состояния, которое один из Особых прошлого назвал погоней за Прекрасным — думаю, пояснять здесь ничего не надо, каждый понимает смысл по-своему. На доступном ему уровне. Упомянутый мною Особый уравнивал Прекрасное с Истиной. Я предпочитаю понятие Гармонии. Симметрии. Такова уж природа Особого, именно это вам и нужно: Особый мыслит абстракциями, которые выходят далеко за рамки любого из существующих языков. Особый обладает как Дальновидностью с большой буквы, так и Широтой Видения — опять же с большой буквы, и это подразумевает куда больше, чем может подразумевать какое бы то ни было слово нашей речи, хотя бы потому, что разговорный язык — достояние широких масс. А Слово — Слово с большой буквы, как видит его Особый, как понимает и воспринимает в первоначальном смысле, — есть Слово вне пределов опыта кого-либо из живших ранее. И потому Особый называет его Прекрасным Или Гармонией, или Симметрией. Довольно часто он выражается исключительно гибким языком математики; если же его научная дисциплина не допускает адекватного выражения в этом диапазоне, Особому приходится изобретать для некоторых слов, соотносящихся с направлением его деятельности, специальные понятия и пытаться общаться с помощью семантической нагрузки, усвоенной словом за века существования. Мой язык — частично математический, частично биохимический, частично семантический: я изучаю биохимические системы — людей, — которые на биохимическом уровне предсказуемо реагируют на раздражения, воспринимаемые системой рецепторов — материальной основы биохимически предопределенной чувствительности; через биохимический процессор заданной биохимически действенности — снова материальная основа — в зависимости от самопрограммирующейся системы тоже биохимического свойства, которая дает только полностью сформированные результаты, способность воспринимать информацию от другого человека с точностью, в основном ограниченной собственной материальной основой, собственной программной основой и семантикой. И мы еще не начали говорить о материальной и программной основах второго человека. Мы также не обращались к сложному культурному измерению и возможности использования математического аппарата для просчета социальных систем, тех игр, в которые статистики и демографы играют на своем уровне, а я — на своем. Признаться, я оставляю большую часть работы с микроструктурами своим исследователям и истратила куда больше времени на размышления о том, что все-таки есть у меня в лаборатории. Я стою на пороге открытия упорядоченности мышления, которое могу обозначить только как состояние упрощенности. Упрощенности в очень широком смысле. Вещи, на первый взгляд ничем не связанные друг с другом, оказываются взаимосвязанными. И налаживание этой взаимосвязи доставляет ни с чем не сравнимое наслаждение, которое и заманивает мыслителя в измерения, не имеющие ничего общего с чувственной областью. Приспосабливаться к повседневной жизни мне все труднее и труднее, и иногда я чувствую, что нуждаюсь в новых ощущениях, встрясках, ибо в противном случае просто не ощущаю, что живу. Но я живу везде.

В заключение позвольте сказать Слово с большой буквы, напрямую относящееся ко всему человечеству. Не уверена, что его поймут все. Но очень хочу надеяться, что кто-то поймет. Речь идет об эмоциональном измерении. Если я преуспею в своей деятельности, продолжатель моего дела сделает то, что видится мне лишь в далеком будущем: в какой-то степени и я уже это делаю, ибо дотянуться так далеко — значит уже делать. Но плоть нуждается в отдыхе от дальновидности. Жизнь коротка — даже продленная омоложением. Я вручила вам Истину. Кто-нибудь когда-нибудь разберется в моих заметках.

Такова я, говорящая языком, понятным далеко не каждому Особому, ибо его Прекрасное отлично от моего и развивается совсем в другом направлении. Если вы — человек религиозный, то можете подумать, что мы видели одно и то же. Либо что должны прийти к одному и тому же итогу. Но сама я не слишком уверена на сей счет. Бог забавляется с нами, как с игральными костями. Ответ — уже для другого Особого.

Выходит, я поведала вам больше, чем любому другому журналисту до сих пор, поскольку вы задали самый разумный вопрос. Простите, что не сумела ответить простым языком. Сейчас среднестатистический обыватель в состоянии воспринимать Платона, а кое-кто понимает и Эйнштейна. Большинству же ученых только предстоит разобраться в наработках Бок. В моей правоте вы сможете убедиться через несколько веков, а я знаю все уже сейчас. Но населяющее макрокосмос человечество ведет себя довольно мудро: поскольку в массе вы столь же предсказуемы, как и любой из Особых, дайте мне свободу, и я докажу правоту ваших суждений.

К: Выходит, вы не в состоянии истолковать то, что видите.

А: Если бы могла, давно бы истолковала. Если бы существовали слова, позволяющие описать видимое, я уже не была бы такой, какой вы меня видите сейчас.

К: На протяжении десятилетий вы были частью законодательной власти. Не считаете ли вы парламентскую деятельность пустой тратой времени? Может, этим мог бы заняться кто-нибудь еще?

А: Хороший вопрос. Нет. Не сейчас. И не здесь. Принимаемые нами решения исключительно важны. И события последних пятидесяти лет неопровержимо свидетельствуют об этом. К тому же мне нельзя отрываться от реальности. Я выигрываю — в духовном плане, если хотите. В плане воздействия на мои биохимические системы и поддержания в них здорового баланса. Для организма не слишком хорош абстрактный рост без проверки разного рода восприятий. Проще говоря, для меня это — своего рода лекарство от интеллектуальной изоляции и заодно услуга, которую я оказываю своим соседям. Абстрактно мыслящий математик вряд ли добьется существенных результатов, если станет разделять точку зрения на развитие межзвездных рынков самого молодого из наших Советников либо взвешивать «за» и «против» нового варианта медицинского обслуживания экипажей торговых кораблей на станциях Союза. Природа моей деятельности подсказывает, я все-таки обладаю подобным восприятием; судьба человеческого общества мне небезразлична. Знаю, что систему Совета резко критикуют, поскольку считают ее разбазариванием времени экспертов. Но если предоставление мнения квалифицированного эксперта обществу, в котором живем и мы, именуется разбазариванием времени, то на что мы вообще годны? Разумеется, некоторые теоретики неспособны общаться вне привычных условий. Но зато другие в состоянии и должны. Вам приходилось быть свидетелем разногласий экспертов. Иногда их причина в том, что одному из нас затруднительно понять что-нибудь из области другой науки. Очень часто разногласия возникают оттого, что получение наилучшего результата при мышлении категориями двух отраслей сразу не дает возможности признать практические доводы, и именно в этом суть посылки, согласно которой людям все-таки предпочтительнее быть специалистами в своих областях: иной раз исключительно полезное междисциплинарное взаимопонимание куется именно в стенах Совета и во время личных встреч; налицо своеобразное слияние отдельных знаний, что помогает сохранять уникальнейший социальный эксперимент, который мы именуем Союзом.

Таков один аспект упрощенности, который я могу так же упрощенно объяснить: интересы всех людей, включая и меня, взаимосвязаны, а политика — не больше, чем одна из переменных в уравнениях социальной математики.