Сытин-1. Измена

1

Эмбриофон дрогнул и выплюнул содержимое в заполненную жидкостью ванночку; Ариана Эмори извивалась и сучила ручками и ножками — крошечное тельце плавало в необъятном для него море при непривычном приглушенном свете.

Наконец Джейн Штрассен, наклонившись, выудила новорожденную из воды. Санитары тотчас перерезали пуповину и положили ребенка на столик для быстрого осмотра. Госпожа Штрассен тем временем расхаживала вокруг столика.

— Она идеальна, правда? — беспокойно спрашивала женщина. Еще час назад ее беспокойство могло носить чисто клинический, профессиональный характер; Джейн беспокоилась бы только по поводу возможного провала очередного эксперимента, случись с ребенком что-нибудь опасное. Но теперь в голосе женщины прозвучало нечто личное — неожиданно для нее самой.

«Кому, как не тебе помнить о тестах Ольги Эмори!» — восклицал двоюродный брат Джейн, Жиро; а Джейн рвала и метала, отказывалась и твердила, что в ее функции заведующей лабораториями первого отдела не входит опека над приемными детьми — как-никак, годы уже не те (сто тридцать два — не шутка!), да и работы выше крыши.

«А Ольга обзавелась ребенком в восемьдесят три года, — парировал Жиро. — Ты — женщина с характером, да и чертовски занятая — как и Ольга; к тому же ты, подобно ей, интересуешься искусством, рождена в космосе, обладаешь профессионализмом и смекалкой. Лучшей кандидатуры, чем ты, у нас нет. Вдобавок ты помнишь Ольгу».

«Ненавижу детей! — бушевала Джейн. — Юлию я зачала непорочно, и мне тем более неприятны всякие сравнения с вашей грязной гнидой!»

А чертов Жиро улыбнулся. И сказал: «Но ты включена в число участников проекта».

Именно потому Джейн Штрассен появилась здесь в этот час и беспрестанно терзалась, пока эксперты-медики осматривали беспокойную новорожденную; Джейн уже одолевали мысли о личной ответственности за судьбу ребенка.

Госпожа Штрассен никогда особенно не занималась генетической дочерью, обзавестись которой решила только из желания обеспечить себе бессмертие. Юлия была зачата благодаря любезной помощи какого-то пан-парижского математика (о чем сам он не подозревал), сделавшего генетический взнос в ресионские фонды; свой выбор Джейн сделала, рассудив, что слепая случайность и новая кровь предпочтительнее. В свое время Штрассен пришла к выводу, что чрезмерная заорганизованность привела к накоплению в генетических фондах небезупречных данных, и потому Юлия стала плодом ее личного выбора — неплохим, но и не слишком хорошим. В основном Джейн препоручала Юлию заботам нянь и занималась ею все меньше, а Юлия росла миловидной сентиментальной девчонкой, помешанной на космосе, смекалистой, но не в такой тяжелой обстановке, уже сейчас озабоченной развитием собственной биологии, и вела безупречную личную жизнь, точно какая-нибудь ази.

Но это дитя — копия Ари, удочеренная Джейн под конец жизни — оказалась именно тем, на что она надеялась. Идеальной ученицей. То был ум, способный воспринять что угодно и дать необходимую отдачу. Правда, именно это Джейн не позволялось.

Вместе с ребенком она изучала обучающую ленту Ольги. Держала руку на плече Арии. Одергивала ей свитер. Наблюдала, как гневно, отчаянно вскидывается Арии. Все это навсегда запечатлелась в памяти госпожи Штрассен. Теперь воспоминания стали еще живее.

Ибо целых восемнадцать лет она слышала этот голос. Ольга придиралась ко всем без исключения. Ольга постоянно придиралась к ребенку, так что оставалось только гадать, почему малолетняя Ари сумела вырасти нормальным человеком, хотя всецело находилась на попечении Ольги и ее ази. Ольга собственноручно делала анализы крови и проводила бесконечные психологические проверки, потому что разрабатывала теории, из которых брали начало другие теории — позже ими занималась Ари. Ольга располагала результатами ранних проверок Ари по шкале Резнера — тогда девочка сумела показать едва ли не самые высокие результаты, и с тех пор началось: носившаяся с теориями научного воспитания детей Ольга Эмори решила, будто заполучила вторую Эстель Бок, которой судьба и ресионские лаборатории уготовили многовековую жизнь. Все ресионские дети с тех пор постоянно слышали, что Ари одаренная, Ари особенная, поскольку родители ребят не могли не понимать, что на их карьере можно смело ставить жирный крест, если дитя невзначай (хоть и заслуженно) поставит синяк под глаз «ненаглядной Арианочке».

В те ранние годы освоения Сайтина, когда интеллектуалы, обходя установленные Земным Сообществом визовые ограничения, собрались на окраине тогдашнего обитаемого космоса и выстроили Сайтинскую станцию, в ее обеденном зале сходилось куда больше беглых политических теоретиков, известных психиатров, химиков и легендарных исследователей, чем людей, способных оборудовать как положено обычный туалет; омоложение было последним достижением науки, и Ресион был основан именно для работы с этим достижением; из-за «физики Бок» переписывались учебники, а умами людей, которым полагалось знать куда больше, овладевали слухи и самые фантастические теории. А Ольга Эмори обладала поистине блестящим умом и чутьем для междисциплинарных новаций, хотя в глубине души скрывала вполне реальный взгляд на положение вещей.

Что уж говорить о Джеймсе Карнате с его многочисленными идеями, о Джеймсе Карнате, который исполнился решимости прижить от Ольги ребенка, способного превзойти Бок, едва осознал, что его смерть не за горами.

Что и подтолкнуло их к этому проекту, к этой комнате.

Стало быть, рассудила Джейн, она должна во всем уподобляться Ольге. «Выше голову, Ари! Тише, Арии. Ари, принимайся за уроки», — мысленно передразнила Ольгу Эмори госпожа Штрассен, вновь и вновь называя ее стервой.

Между появлением Ари на свет и препоручением ее заботам нянек-ази надлежало делать то, что она проделывала когда-то с Юлией. Теперь Джейн, оглядываясь в прошлое, испытывала угрызения совести…

Если изменить откровенное родительское невнимание, это сделает Ари совсем другой. Благодушная невнимательность к ребенку… Теперь Джейн было крайне неприятно сознавать сделанные когда-то ошибки. Изучать Ольгу и все, с ней связанное, было все равно, что глядеться в чересчур правдивое зеркало. Жиро все-таки прав: и в сто тридцать два года узнаешь много нового.

До сегодняшнего дня Джейн испытывала к Юлии не больше материнских чувств, чем к обычной продукции лабораторий. Не больше, чем, например, к двум ази, которые как раз появлялись на свет на другом конце лаборатории. В случае с Ари — то же подсказывали опыт воспитания дочери и пятидесятидвухлетний опыт обучения студентов — надлежало исключительно точно следовать заданной программе. Для блага самого же ребенка. Ведь Джейн, как-никак, уважала Ариану Эмори, и, черт побери, если бы замысел не удался, в Ресионе осталась бы о ней недобрая память. Джейн ни на минуту не забывала, что ей уже сто тридцать два. Она на дух не переносила накладки, самоотдачу и нелогичный образ мышления.

Было все еще чертовски трудно смотреть на Юлию и думать, каким кротким созданием она стала — постоянные неувязки на работе, безмерное потакание ребенку, зависимость от череды любовных историй. Причем Юлия стала такой частично по вине генов, а частично — по вине Джейн. Тот же недосмотр, те же придирки, как признавала теперь госпожа Штрассен, она допустила и в отношении Юлии; но они были частью того, что позволило Ари подняться на такую высоту. Психошаблонирование и генетика в действии…

Возможно, в надежные руки попал не тот ребенок. Или наоборот.

Так или иначе, что-то все-таки сработало.

2

— Все они в хорошей форме, — доложил Петрос Иванов.

— Прекрасно. В самом деле — прекрасно. — Деннис положил в рот кусочек рыбы, потом — еще один. То был частный обед в служебной столовой — с плотно задернутыми занавесками на герметичных окнах, предназначенных для наблюдений за происходящим на этаже. Синоптики, как и было заказано, организовали дождь, и по стеклам уныло струилась влага. Все обещало успокоиться в течение одного-двух дней. — Черт побрал бы нашего Жиро — конечно, все пройдет как надо, утверждает он. И тотчас отбывает в столицу. Не верю, что его вызвали по телефону.

— До сих пор все протекало без осложнений. Ази абсолютно нормальны. Они уже задействованы в программе.

— Как и Ари.

— Штрассен взъелась на старшую няню.

— Что еще нового?

— Утверждает, будто няня самоуверенна и третирует сотрудников.

— Подумать только: ази самоуверенна! Получается, что ази в точности выполняет инструкции, а Джейн бесится просто оттого, что у нее в квартире появились новые люди. Ничего, переживет! — Най подлил себе еще кофе. — С ази Ольги все еще непросто ладить. Он себя в обиду не дает. Олли моложе, он — парень твердый. Не то что бедняга старик, которого Ольга держала прежде. Но Джейн в чем-то права: нужно прокатать Олли обучающую ленту, дабы смягчить его нрав, а остальное сделает сама Джейн. Линию поведения по отношению к ребенку она сумеет выдержать; изменив Олли и ее отношение к нему, можно ожидать, что все зайдет дальше, чем Джейн была способна себе позволить. Если у девчонки есть обычная детская сообразительность, она едва ли не с колыбели будет чувствовать напряженность между взрослыми. Если вспомнить внимательность Ари, трудно судить, что еще она начнет схватывать с первых дней. И потому скажите: что вы намерены делать?

— Прокатаем Джейн обучающую ленту? — понимающе улыбнулся Петрос.

Фыркнув, Деннис отхлебнул кофе:

— Я и сам очень хотел бы. Но нет. Джейн — профессионалка. Она понимает, что к чему. Мы заключили сделку: мы не трогаем Олли, а Джейн втолковывает ему, какую играть роль. Мы полагаем, что ази, способный осчастливить нашу Джейн, в состоянии справиться с чем угодно.

Собеседники рассмеялись.

Деннис был чрезвычайно зол на брата. Ведь Жиро мог запросто снять с его плеч немалую долю того, что ему приходилось теперь делать. Однако с некоторых пор Жиро завел привычку летать в Ресион, причем вне зависимости от состояния дел с проектом.

«Все — твои заботы, — втолковывал Жиро. — Ты у нас управляющий, тебе и карты в руки».

Большая часть года ушла на изучение заметок Арианы — той крохотной исходной составляющей компьютерных материалов, с которой техники могли работать без особых трудностей. Ресионская компьютерная система целых три недели обрабатывала только начальные данные по Ари. Хорошо еще, что Ольга в свое время догадалась заархивировать все со ссылками и в хронологическом порядке. Теперь предстояло отыскать нужные обучающие ленты — причем имевшие отношение не только к Ари, но и к паре единственных в своем роде ази, послуживших исходными прототипами. Под холмами располагался тоннель, а теперь спешно сооружались еще три, ибо громадное хранилище было заполнено материалами, что называется, под завязку, а потому сотрудники даже стали сортировать обучающие ленты на активные, более активные и самые активные, поэтому теперь можно было хранить непосредственно в корпусах гораздо большее количество информации.

Когда проект заработает на полную мощность, информация хлынет настоящим потоком, грозя затопить ресионские архивы. Один из сооружаемых тоннелей намечалось использовать для хранения сведений о физическом состоянии, что подразумевало создание особых компьютерных программ, предназначенных исключительно для обработки данных, которые не успела обработать сама Ариана, а также тех, над которыми трудились другие до момента, когда ребенок научился разговаривать.

Ресион не собирался передавать в чужие руки ничего имеющего отношение к проекту. Он готов был поручить другим лабораториям некоторые циклы воспроизводства ази, дабы освободить своих сотрудников от монотонных простейших операций. В свете последних широкомасштабных трат Ресион неминуемо разорился бы, не поспей со своими деньгами военные; именно на средства Комитета по обороне возводились филиалы Ресиона на Фаргоне и Планисе, на эти же средства закупались дополнительные эмбриофоны и компьютеры, увеличивалось производство и прокладывались новые тоннели. А в это время Джордан Уоррик оказывал всем услугу самим своим пребыванием и надзором за оборудованием комплекса на Планисе, что впервые после кончины Арианы позволяло ученому ощущать себя счастливым, ибо теперь он был при деле и при очень существенном деле — как-никак, к его разработкам проявляли интерес военные. Из оперативного отдела Ресиона пришлось перевести Роберта Карната — он получил назначение директором комплекса на Планисе: Роберт не водил дружбу с Уорриком и был опытным организатором, способным удержать ситуацию под контролем. Кроме того, из Ресиона пришлось откомандировать еще кое-кого — на строительство фаргонского комплекса, а в будущем предстояли новые переводы, в особенности когда лаборатория вступит в эксплуатацию и будет развернут проект «Рубин». Когда все только началось, в Ресионе ощущался избыток квалифицированных специалистов, но теперь начальству приходилось выкупать в заведениях типа «Лаборатории Бухера» и «Фермы жизни» работавших по контракту ази, подвергать омолаживанию всех ази старше сорока лет и терзать сотрудников бесконечными обучающими лентами для переквалификации. За пределами Ресиона — как здесь было принято выражаться, «в городе» — стояли пятнадцать пустых бараков, и администрация исследовательского комплекса только-только успела подписать с Комитетом по обороне соглашение по рациональному использованию ази предпенсионного возраста: военные экономили таким образом средства, которые в ином случае пришлось бы затратить на переподготовку и выплату пенсий, а ази, в свою очередь, были безумно рады открывшимся перспективам, поскольку вместо отправки в захолустный правительственный трудовой центр могли продолжать трудиться, да к тому же получить неплохие должности в «Ресион-эйр», при организации производства и транспортировки грузов и тому подобную работу; словом, эти ази могли с уверенностью смотреть в будущее. А Ресион в один заход получал солидный резерв дисциплинированного и осознающего секретность предстоящей работы персонала. Даже в отлаженном ресионском механизме неизбежно должен был возрасти процент ошибок и оплошностей, однако они полностью исключались во время работы над проектом, где участвовали сплошь проверенные люди, за деятельностью которых к тому же наблюдали подлинные мастера своего дела.

Откупившие этих людей военные поистине спасли их. Деннис особенно гордился этим маневром. И неспроста; не каждому под силу сделать из водного проекта несколько — проект «Рубин» и двух ази. Не забывая к тому же координировать осуществление проекта, обеспечивать финансирование и соблюдение режима секретности. Последнее взял на себя Жиро. Остальным занимался Деннис, и занимался столь усердно, что под конец ощутил себя роженицей, разрешившейся от бремени.

— Легче не стало, — предупредил он Петроса. — Потому что с этого момента начнется схватка между ребенком и главными действующими лицами. Если кто-то допустит промах, немедленно докладывай. Если она узнает что-нибудь неположенное, тоже докладывай. Здесь нет ничего несущественного. И не будет, пока мы не получим результаты, пригодные для сравнения с исходными данными.

— Но работы еще полно, да и досье нужно непрерывно пополнять, пока ребенок будет взрослеть.

— Ничего не поделаешь. Различий не избежать. Мы всегда будем что-то менять. И при этом не будем знать, в каком направлении движемся. Если дитя хоть как-то сопоставимо с Ари, мы все равно ничего не узнаем, правда ведь?

На сей раз смеха не последовало.

3

Джастин наклонил бутылку, и вино, слегка пузырясь, стало наполнять опустевший в очередной раз бокал Гранта. Уоррику-младшему оставалось теперь долить вина себе и поставить пустую бутылку вниз. Грант с легким беспокойством оглядел свой бокал.

Что поделаешь: обязанность. Грант, чувствуя, что пьянеет, размышлял о своем теперешнем состоянии. А Джастин был уверен, что может безошибочно определить: Грант ничего не скажет, но уже решил, что сегодня — не самый подходящий день для рассуждения об обязанностях.

Братья говорили о работе, обсуждали конструкцию обучающей ленты, над которой как раз трудились. Конечно, целая бутылка вина не навевала рабочего настроения, а потому беседа получалась все более путанной.

Но Джастин не имел ничего против подобной встряски.

И ощущал странное недовольство собою. Родился еще один ребенок, а он весь день терзался необъяснимой гнетущей тоской. Весь Ресион шепотом интересовался: «А она хорошенькая?», «Как она?», и только Уоррик-младший чувствовал, как сжимается его сердце.

Более того — причина тоски явно крылась в ребенке. Техники устроили у себя в крыле импровизированную вечеринку, в первом отделе тоже гуляли вовсю, и только братья Уоррики предпочли коротать время в мрачном уединении.

Джастин и Грант расположились в глубине квартиры, где жили в детстве, — она принадлежала отцу. На блюде были разложены крекеры и усыхавшие ломтики колбасы; каменный столик был покрыт влажными кругами, оставленными рюмками и бутылками, а две уже пустые посудины (к которым только что добавилась третья) покоились чуть в стороне, среди крошек от крекеров. Словом, обстановка располагала к отрешению от мирской суеты.

«Неужели мне действительно хочется, чтобы младенец умер? — испуганно подумал Джастин. — Господи, и как такие мысли могут прийти в голову?»

Наполнив бокал, юноша приподнял его и с наигранной бодростью звякнул им о бокал брата: «За новорожденную!»

Грант нахмурился и не поддержал его — не выпил вино.

— Ну же, давай! — бросил Джастин. — Будем великодушными.

Подняв взгляд, Грант легонько шевельнул пальцами — дескать, не забудь о «жучках»!

Ази знал, что говорил; братья привыкли, что называется, «играть на публику» и, когда им требовалось переговорить без свидетелей, предпочитали выходить на улицу, дабы избежать лишних проблем.

— Черт с ними — пусть слушают. Плевал я. А ребенка жалко — она ведь не просила их обо всем этом…

— Как и ази, — бросил вдруг Грант. На его лбу прорезалась глубокая складка, когда он добавил: — Никто не просит их об этом.

— Вот именно — никто, — согласился Уоррик-младший, на которого гнетуще действовала уже вся обстановка. Юноша не знал, что ожидает их в будущем, и неизвестность давила больше всего. Ресион менялся на глазах, повсюду мелькали незнакомые лица, вводились дополнительные рабочие смены, а ази тревожились по поводу недавнего приказа, предписывавшего им пройти омоложение. Чувство было двойственное: с одной стороны, ази с удовлетворением отмечали, что сумели доказать начальству свою полезность, с другой — переживали, поскольку без конца прокатывались волны новых назначений, переводов, начался приток незнакомых сотрудников. Тревога не считалась вредоносной, скорее, корректнее было говорить о присущем любой перемене волнении, какого ази еще не приходилось испытывать: очереди на прием у Старших оказались расписаны на много недель вперед, так что сами Старшие застонали от подобной перегрузки, умоляя о послаблениях, которые, однако, не предусматривались.

Все это время в жилом корпусе первого отдела находилась под замком, точно склеп, одна из квартир. Здесь не убирали, ничего не трогали — сюда вообще не заглядывали.

Дом ждал новую квартирантку.

— Не думаю, что они добьются успеха — выйдет так же, как с Бок, — рассудил в конце концов Джастин. — Я больше чем уверен. Тоже мне: нашли главное действующее лицо — Джейн Штрассен! Вся эта эндо… — Уоррик-младший умолк, ибо не относился к числу людей, способных в изрядном подпитии четко произнести слово «эндокринология». — Словом, чертова химия… С машинами все получается отменно, но природе, как говорится, не прикажешь. В теории все гладко. Но в конце концов девчонку просто доведут до сумасшествия, хуже, чем Бок. Им повезло бы больше, начни они с самого начала практиковать с нею погружение. Фактор творчества — сущая чушь. Пусть попробуют воспитать девчонку так, чтобы она полюбила работу Ари. Останется только добавить сопереживания при погружении, и готово дело! Весь проект, доложу тебе, просто сплошное безумие. Им нужен не талант Ари, не смышленый красивый ребенок, а сама Арии. Им не терпится вернуть власть, личность. Все просто: свора омоложенных стариков, стоящих одною ногой в могиле, пытается отсрочить кончину, ради чего готова истратить все деньги Ресиона. Настоящее бедствие. Речь идет о жизни многих людей, а наверху и в ус не дуют. А ребенка мне жаль, в самом деле жаль.

Грант смотрел на Джастина тяжелым долгим взглядом, а потом вдруг произнес:

— Думаю, что с творчеством и самой программой не все так просто…

— Черт побери, — пробормотал Джастин, сообразив, что иногда бездумно наступает брату на больную мозоль. Так уж получалось, что Уоррик-младший, открывая рот, напрочь забывал о ранимости Гранта. Джастин даже возненавидел себя за несдержанность. — Все это сплошная глупость. Не хочу верить, что именно тебе принадлежит решающее слово по проекту, над которым целый месяц трудилась дюжина старших программистов.

— Я не об этом. Я ази. Иногда я получаю преимущество перед прочими — я в состоянии видеть проблему в плоскости, недоступной для остальных. Франк тоже ази, но он не такой, как я. Я могу держаться слегка заносчиво. Я имею на это право. Но всякий раз при споре с Янни я чувствую себя не в своей тарелке.

— С Янни всякий чувствует себя не в своей тарелке.

— Слушай дальше. Не уверен, что ты способен испытывать те же эмоции. Я — могу. Но я досконально знаю, что заставляет меня вздрагивать при виде той книжки из спальни и какое влияние эта квартира оказывает на тебя. А теперь подумай, что они замыслили сделать с Арии. Дабы сохранить все, так или иначе имеющее отношение к ней, начальству пришлось отгрохать целое подземелье под холмом.

— То есть они знают все. Знают, к примеру, что в день, когда началась война, она ела на обед рыбу и что месячные у нее длятся два дня. Но, Грант, это ведь хлам, обычная рухлядь, которую они вознамерились хранить в тоннеле. — Умолкнув, Джастин вдруг подумал, что среди хлама находятся и «те» пленки, и они будут храниться до скончания веков. Таким образом, даже далекие потомки обо всем узнают. — А с Янни ты на ножах оттого, что он заводится с пол-оборота. Такой уж у него ангельский характер, да и потеря должности на Фаргоне не сделала его добрее.

— Нет, ты меня не слушаешь. Есть разница; Джастин, пойми, что мир для меня слишком сложен. Это единственный способ все объяснить. Я различаю макроструктуры куда лучше тебя, сосредоточиваю внимание на тонких материях. Но в психошаблонах ази есть нечто еще, неспособное справляться с первыми попавшимися макроструктурами. Джастин, а их там целый тоннель. Достаточно сохранить ее психошаблон, остальное — проще простого.

— Психошаблон, черт побери! Да ведь в нем заложены все ее поступки. Он помнит всех, кому Ари причиняла боль, а ей ведь стукнуло сто двадцать годков. Хочешь отправиться в Новгород и подкупить там советников — милости просим, и тогда тоннель наполнится быстро и до отказа.

— Я не могу. Не могу смотреть назад — именно так я себя теперь чувствую.

— Ты всю жизнь провел в этих стенах — можно было кое-чему научиться.

— Нет, тем же самым вещам научиться невозможно. Вот что я пытаюсь тебе внушить. Я мог бы изучить все, что знала Ари. Но я все еще слишком напряжен…

— Ничего подобного! Кто обнаружил конфликт среди семьдесят восьмых? Не я, заметь.

Грант пожал плечами:

— Но только потому, что вы, люди, в основном ошибаетесь, рационализируя противоречия. А я ни за что не пропущу такой ошибки.

— Ты без труда определяешь, что у меня на уме.

— Не всегда. Я не знаю, что с тобою вытворяла Ари. Знаю только, что случилось. Знаю также, что не испытал бы подобных последствий, — отозвался ази, мысленно отмечая, что выпала редкая возможность расставить все по местам. — Она могла переструктуризировать меня. На это она была мастерица. Правда, с тобой такой номер не прошел бы.

— Она успела чертовски много, — выдавил Джастин, и слова отозвались саднящей болью в груди. В особенности больно было признаваться в этом сегодня. А потому хотелось как можно скорее замять разговор на щекотливую тему.

— Она не могла. Твой психошаблон не из простых, его в одной книжке не опишешь. Ты слишком сложен. Подвержен изменениям. А вот мне в отношении изменений нужно держать ухо востро. Я в состоянии видеть даже внутренность своего рассудка. Он очень прост — там есть полости. А твой похож на ряд бутылок Клейна.

— Во дает! — фыркнул Джастин.

— Я охмелел.

— Мы оба охмелели, — подавшись вперед, Уоррик-младший опустил руку на плечо брата. — Что до Клейна, то мы оба имеем к нему отношение. Потому-то мы вынуждены вернуться на исходную позицию, и я готов побиться об заклад, что мой психошаблон не сложнее твоего. Хочешь поработать с ним?

— Я… — растерялся Грант. — Что, привести пример? Только что у меня захолонуло сердце. Я очень смутился. Это называется настрой на Старшего. Я не хочу этим заниматься, поскольку считаю, что не слишком умно впутывать сюда еще и твой ум — мне остается просто повиноваться, как если бы я получил приказ.

— Терпеть не могу, когда ты занимаешься самоанализом. Ты же не хочешь взяться за это оттого, что не знаешь наверняка, в какой именно момент нас подслушивает служба безопасности; к тому же у тебя есть кое-какие соображения личного характера, и ты любитель настоять на своем. Потому-то я не хочу, чтобы ты размышлял обо мне.

— Нет уж. — Грант, подавляя икоту, выразительно поднял указательный палец. Сейчас он был сама честность. — Самая главная причина нашего различия — эндо… эндо… — черт побери! Работа гормонов… В познании… Состав крови реагирует… На окружающую среду. Заданный стимул — иногда уровень адреналина повышается, иногда понижается — иногда происходит что-нибудь еще — все окутано мрачной неизвестностью. Разнообразие — во взятой наугад среде. Отдельные вещи ты запоминаешь верно, другие неверно. Что-то запоминается сразу, что-то с трудом. Мы… — Ази снова икнул. — Начинаем с колыбели. Тогда же впервые получаем стимуляторы. Они помогают сгладить естественные барьеры почище любого природного средства. Отсюда вывод: наша врожденная логика ничем не затуманена. Все в ней выстроено так, как должно быть. Мы можем полагаться на то, чем одарила нас природа. Свой психошаблон ты потом окрашиваешь в эмоциональные оттенки. При помощи естественных стимуляторов. Получаешь новую информацию из обучающих лент, а психошаблон формирует ощущения. Но из видимого и слышимого ты выбираешь нужное наобум. Учишься выхватывать из потока усредненное, потому что знаешь: могут быть расхождения. А вот наши эксперты просто изглаживают из памяти логические не… не… несоответствия. Мы в состоянии воспринять мельчайшую деталь; нам просто приходится идти на это, так мы действуем — и действуем правильно. Потому-то мы способны осмысливать кое-какие проблемы быстрее, чем это делает ваш разум. Мы входим в состояние восприятия без стимуляторов, и наши первые воспоминания не связаны с эндокринным запоминанием; даже тень истины в нас отсутствует. Мы все усредняем и работаем с памятью, хранящей тысячу оттенков истины, а вам куда сподручнее приводить к общему знаменателю эти оттенки, чем помнить то, что происходит на самом деле. Именно так вы способны осмысливать все наваливающееся на вас с разных сторон и молниеносно. А мы в этом ничего не смыслим. Тебе на ум придут две совершенно противоположные мысли, и ты спокойно поверишь в истинность обеих, потому что твое восприятие движется потоком. Чего не скажешь обо мне.

— Ну вот, снова за старое! А ведь мы оба выполняем одну и ту же работу. И не забудь, что у тебя более солидная магнитная карточка.

— Только потому, что мне приходится обрабатывать кое-что еще.

— Как и мне. Это вполне нормально.

— Поскольку мне, как и тебе, присуща склонность валить все в одну кучу: я выполняю отработанные до автоматизма действия. Но я абсорбирован, обучающими лентами пользуюсь нечасто, а к тому же обладаю двумя обрабатывающими системами. Высший уровень, которого я сумел достичь в реальном мире, изучая эндокринную систему. В глубине же, где таится моя реакция, все чертовски просто и до без… без… безжалостного логично. Ази — не человек, которому не хватает действия. Но внутри он действует логически, внешне — наобум. А ты снова о прежнем — сначала разберись с тем, что происходит при действиях наугад.

— Я о прежнем.

— Да хоть о чем угодно.

— Хорошо. Итак, обо всем, что связано с Эмори. Ты проводишь испытания так, а не иначе оттого, что стимуляторы чрезвычайно основательно закрепляют намечаемые тобой способы, поскольку те ведут по пути наименьшего сопротивления и настолько заструктурированы, что заставляют эндо… кринную систему в шаблонах Павлова действовать так, как их не заставила бы действовать одна только практика. На любой тест, свидетельствующий о правоте Эмори, найдется противоположный, защищающий Хауптманна-Поли.

— Хауптманн занимался социальной теорией и пытался манипулировать результатами с целью проведения собственной политики.

— Ха, а Эмори разве не занималась тем же?

Грант, сделав глубокий вдох, подмигнул:

— Эмори ведь просила. А Хауптманн мариновал подопытных до тех пор, пока те не уясняли, что именно требуется говорить. И каких результатов он добивался. А ази всегда желает угодить Старшему.

— Черт возьми, Грант, но все это можно сказать и об Эмори!

— Но Эмори оказалась права. А Хауптманн ошибался. Вот и вся разница.

— Обучающая лента влияет на работу эндокринной системы. Периодически. Прокатай мне нужную обучающую ленту — и я прыгну столько раз, сколько ты прикажешь. И частота моего пульса будет равна частоте твоего.

— Но ведь я всего лишь составитель обучающих лент. Когда я стану таким же старым, как Штрассен, я добьюсь успехов. Мне придется изучить эндокринологию. Потому-то пожилые ази с годами все больше напоминают урожденных людей. А иные и вовсе такими становятся. Вот почему со старыми ази столько хлопот. Второй отдел теперь устанет омолаживать наше сборище стариков.

Джастин испытал настоящий шок. Некоторые слова в Ресионе по общему молчаливому уговору не использовали: урожденные люди, старики, двор. Никогда не произносили «КВ», «ази», «город». Грант явно хватил лишнего.

— Посмотрим, есть ли разница, — пообещал Джастин, — в том, что именно кушала Ари Эмори на завтрак в день двенадцатилетия: белорыбицу или ветчину.

— Я не сказал, что думаю, будто проект удастся. Сказал только, что Эмори оказалась права насчет ази. Они не изобретали нас — им просто нужны были люди, и как можно быстрее. А начинать обучение лентами лучше прямо с колыбели. Мало ли что случится! Это теперь мы стали эко… экономными.

Итак, снова вспомнились досоюзные времена!

— Прекрати!

— Я ведь не сказал, что не одобряю ее практику. Мы уже превзошли вас численно. Скоро мы возведем особые питомники, где люди станут размножаться, точно сорняки. Но всем найдется применение.

— Пошел к черту!

Грант рассмеялся. Смеяться он любил. Отчасти он потешался из-за спора, который братья Уоррики вели не меньше дюжины раз в день при различных обстоятельствах, а отчасти хотел надавить на психику брата. Но уже становилось ясно, как пройдет день. То был всего лишь штришок в памяти. Рывок в прошлое. Что было — то было. Все равно изъять из архива проклятые пленки не представлялось возможным, ибо они считались собственностью Ари, а Ари считалась теперь настоящей святыней. Впрочем, Джастин уже свыкся с мыслью, что рано или поздно компрометирующие видеозаписи просочатся-таки в информационные выпуски.

Либо в один прекрасный день выяснится, что кое-кто решил более не связывать себя соблюдением прежних договоренностей.

Джордан прикончил и без того обреченную женщину оттого, что проект планировалось навеки сохранить в анналах истории — при условии, конечно, что он себя оправдает. В случае удачи каждая подробность жизни Ари должна была стать объектом научного изучения.

Если бы проект хоть как-то оправдал себя и его результаты и прочие подробности стали достоянием гласности, то стоило надеяться на то, что Джордан добьется возобновления слушаний и переезда хотя бы на Фаргону — после двадцати лет работы над проектом; а это подразумевало, что все, вступившие в сговор для сокрытия содеянного Арианой, все центристы, напуганные перспективой обнаружения связи случившегося с кое-какими тайными делишками радикалов-нелегалов, должны были всеми силами противиться огласке. Под угрозой могли оказаться самые, казалось бы, незапятнанные репутации: Мерино и изоляционистов, Кореина, Жиро Ная, всего Ресиона, Комитета по обороне с его секретами. Правда могла восторжествовать в зале суда, но она не грозила властям предержащим, отправившим Джордана в изгнание в захолустье. Завеса секретности опустилась бы еще ниже, дабы не дать заговорить человеку, управлять которым эти люди уже не могли бы. Как и его сыном — с детской непосредственностью заварившим всю эту кашу и ввязавшимся в непростую игру.

Неудача проекта означала провал, аналогичный провалу затеи с клонированием Бок, единственным результатом которой стало внесение трагической нотки в память об этой великой женщине; это могла быть очень дорогостоящая неудача, одна из тех, о которых Ресион предпочел бы умолчать, — вроде той, когда публике подбросили ложную версию о недавнем убийстве, неверную информацию об изменениях в Ресионе. И уж, конечно, общественность понятия не имела о проекте: в выпусках новостей утверждалось, будто продолжающаяся реорганизация ресионской администрации — следствие смерти Арианы Эмори.

Дальше шла совсем уж несусветная чепуха: якобы согласно завещанию Арианы ресионский комплекс получил ее немалые сбережения, которые планировалось истратить — опять же по воле покойной — на перспективные научные разработки.

Неудача проекта была чревата и политическими осложнениями, в особенности между ресионским начальством и оборонным ведомством; это предстояло скрыть завесе секретности. Трудно было предсказать, что предпримет Жиро Най в целях самозащиты: Жиро был вынужден заниматься претворением в жизнь плана, дабы упрочить свое положение, но в то же время манипуляция с проектом на глазах у военных позволила Наю сосредоточить в своих руках власть даже кое в чем большую, чем у Ари. То была власть, способная заставить людей молчать. И способная использовать в своих целях тайные организации. Окажись Жиро хоть немного умнее и не рухни с таким треском начатый проект, Най мог бы еще долго наслаждаться властью — он даже мог бы рассчитывать дожить до более преклонных лет, чем дожила Джейн Штрассен. А там — случись что — под конец признать неудачу проекта. Жиро мог даже начать осуществление проекта заново, запустить маховик повторно, причем в этом случае явно стремился бы обеспечить себе пожизненное пребывание на посту директора ресионского комплекса. А после — хоть потоп. В самом деле, что Жиро до жизни, которая будет после него?

Джастину оставалось только уповать на провал проекта. А это подразумевало несчастье с ребенком, вся вина которого заключалась только в том, что его угораздило получить генотип Ари, причем несчастье могло быть связано как с расстройством психики и последующей очисткой разума, так и с чем-нибудь посерьезнее. Можно было также надеяться на то, что Жиро придется без конца воспроизводить копии Арианы. Но такой ловкач, как Жиро, да еще сосредоточивший в своих руках столько власти, вряд ли мог опростоволоситься. Конечно, это исключалось. Непременно должно было последовать изучение результатов предыдущих исследований. Если только не окажется, что существует-таки возможность убедиться при всем честном народе в провале проекта.

Иногда Джастина одолевали жутковатые мысли — они пугали не менее, чем найденная у себя в кровати какая-нибудь вещица Ари. Джастин считал, будто уже ни за что не сумеет узнать, действительно ли отдельные мысли принадлежали ему, действительно ли они были естественной реакцией на притаившийся ив глубине души гнев, на взросление и растущую жизнестойкость, когда человек уже соображает, что к чему в этом мире — или это Ари и после смерти продолжала управлять им.

Они с Грантом всегда хохмили насчет программных вирусов.

Но приходилось продолжать притворяться, будто ничего не случилось. Ибо только такая линия поведения сохраняла хрупкое равновесие.

4

— Убирайся отсюда немедленно! — прорычала Джейн, но голос ее предательски дрогнул, когда двухлетняя малышка, тщетно пытавшаяся дотянуться до кухонного разделочного стола, беззаботно выпрямилась на стуле, ножки которого были «обуты» в металлические колпачки, скользящие на выложенном керамической плиткой полу. Ари дернулась, стул поехал в сторону; девочка, схватив-таки со стола коробку крекеров, резко обернулась — стул опрокинулся, а Джейн успела поймать приемную дочь на лету.

Ари заревела от ярости. А может, от неожиданности.

— Если захотелось крекеров, нужно спросить разрешения, — бросила госпожа Штрассен, испытывая сильное желание дать девчонке оплеуху. — Что — снова хочешь оцарапать подбородок?

Боль была единственным железным аргументом, способным пробить брешь в стене желаний Ари. А всемирно известному ученому-генетику приходилось растрачивать время на сюсюканье и борьбу с искушением хлопнуть малышку по ручонке. Но, увы, Ольга Эмори никогда не верила в действенность телесных наказаний.

Однако, если бы Ольге не было чуждо все человеческое, Ари переняла бы от своего окружения такие качества, как раздражительность, стеснительность и нетерпение, уподобиться этому ученому-генетику, которой хотелось отвести ее к реке и утопить.

— Нелли! — крикнула Джейн, подзывая няньку. И тотчас вспомнила: кричать запрещено. Во всяком случае, дома. Госпожа Штрассен так и оставила перевернутый стул на полу, хотя педантичная Ольга себе такого не позволила бы. Сжимая в объятиях отчаянно вырывавшуюся девочку, Джейн остановилась, ожидая Нелли, которой давно пора было услышать зов и появиться. Ари отчаянно сопротивлялась. Тогда женщина опустила воспитанницу на пол, все время держа за руку. А когда Ари попыталась сесть, Джейн позволила себе сорваться. «Встать! — закричала она, стискивая крохотную ручку и дергая ее в точности, как это делала Ольга. — Встать! Что за новости?»

В дверях показалась обеспокоенная Нелли; глаза няньки были широко раскрыты.

— Поставь стул на место.

Пока взрослые выясняли отношения, Ари дернулась, пытаясь дотянуться до коробки с крекерами, валявшейся подле опрокинутого стула. Малышка готова была на что угодно, только бы не отказаться от заветной цели.

«Позволить или не позволить ей взять крекеры? — рассуждала Джейн. — Нет, нельзя давать повод. Пусть знает на будущее. К тому же Ольга всегда была злопамятной стервой».

— Стой спокойно. Нелли, убери крекеры туда, откуда она не сможет взять их. Ари, замолчи. Забери ее! Я на работу. И если, когда приду, увижу хоть царапинку, я…

Полные обиды и ужаса глаза ази уставились на Джейн.

— Черт возьми, ты должна понимать. Что еще мне делать? Не могу же я следить за каждым ее шагом. Ари, заткнись! — Девочка как раз пыталась растянуться на полу, повиснув на руке приемной матери. — Нелли, ты просто не понимаешь, насколько она активна. Она водит тебя за нос.

— Да, госпожа, — смиренно отозвалась вконец уничтоженная ази. Нелли была лишена класса, и недавнее перепрограммирование посвятило старую няньку во все, чего можно было ожидать от двухлетней КВ. Нелли знала, на что был способен ребенок, от чего мог пострадать. Кроме того, Нелли получила массу приказов вроде «Нелли, не ограничивай ее свободы», «Нелли, не слишком возись с ней», «Не предоставляй ее себе самой». А потому ази стояла чуть ли не на пороге кризиса, ведь ази нужен Старший, способный утешать и заверять, будто она справлялась с обязанностями лучше прежней няньки. Но то не был стиль Ольги. Крики в стиле Джейн и холодность в стиле Ольги угнетали более уязвимую к внешним воздействиям ази-няньку. Половину рабочего времени Джейн тратила на то, чтобы ребенок случайно не погиб, а вторую половину — на спасение няньки от нервного срыва.

— Просто распорядись установить на кухонной двери замок, — посоветовала госпожа Штрассен. Ари ревела в три ручья, если ее запирали в игровой комнате — эту комнату девчонка ненавидела. — Ари, прекрати, мамочка не в состоянии держать тебя!

— Да, госпожа. Позвольте…

— Нелли, ты знаешь свои обязанности. Забери девочку и искупай. Смотри — она вспотела.

— Да, госпожа.

Нянька взяла воспитанницу за руку. Ариана немедленно уселась на пол. Тогда Нелли сгребла строптивицу в охапку и унесла.

Джейн, прислонясь к разделочному столу, уставилась в потолок — по традиции, вне зависимости от планеты людям свойственно искать Бога над головой.

В кухню вошла Федра — сообщить, что в гостиной ожидает дочь Юлия.

Джейн снова взглянула на потолок. И сумела не повысить голос, а только пробормотать: «Господи, мне уже сто тридцать четыре года. Чем я провинилась перед тобой?»

— Госпожа?

— Федра, я обо всем позабочусь. Спасибо. — Госпожа Штрассен оттолкнулась от разделочного стола. — Ступай помоги Нелли купать Ариану. — Джейн вспомнила, что собиралась на работу. — Нет, разыщи лучше Олли. Скажи, пусть успокоит Нелли. Передай Нелли, что я просто люблю покричать, пусть не обижается. Иди!

Федра вышла. Федра была одной из сотрудниц Джейн, причем очень компетентной. Выйдя из кухни, госпожа Штрассен зашагала по коридору вслед за Федрой и в конце концов, свернув налево, прошла по отделанному камнем и стеклом проходу мимо столовой и библиотеки в парадную гостиную.

Где на диване расположилась Юлия. А на ворсистом ковре забавлялась трехлетняя Глория.

— Какого черта вы здесь делаете? — закусила удила Джейн.

— Я повела Глорию к зубному врачу — как обычно. И решила заглянуть на минутку, — вскинулась дочь.

— Как будто нельзя было придумать что-нибудь поумнее.

— Радушный прием, — скривила губы Юлия.

Сделав глубокий вдох, госпожа Штрассен села, а Глория, наоборот, поднялась. Еще один ребенок, мимоходом отметила Джейн, и явно готовится что-нибудь испортить. Все в квартире было приспособлено таким образом, чтобы двухлетний ребенок не мог дотянуться до потенциально опасных или хрупких предметов. Трехлетняя же Глория была выше ростом. «Вот что, Юлия, — бросила Джейн, — ситуация тебе ясна. Нечего приводить сюда Глорию».

— Малышка вовсе не собиралась ничего брать у тебя. Я просто проходила мимо и подумала, что мы могли бы пообедать вместе.

— Не стоит, Юлия. Наш разговор автоматически записывается. И ты это знаешь. Нечего меня уламывать — ты понимаешь, о чем я. Ты уже не маленькая. В двадцать два года пора бы понять…

— Я только сказала, что мы могли бы пообедать вместе.

«Конечно, — подумала Джейн, — вместе с Глорией Боже!» Нервы у женщины и без того были на пределе. «Мы сходим на обед… — начала госпожа Штрассен, боковым зрением подмечая, что юная гостья полезла к книжному шкафу, где на полке стояла керамическая безделушка. — Глория, прекрати немедленно!» Но реакции, разумеется, не последовало: подобно платитерам, маленькие дети неспособны внимать уговорам. Поднявшись, Джейн резко отдернула внучку от шкафа и потащила к дивану; Глория расплакалась. Госпожа Штрассен окончательно вышла из себя, ибо знала, что вой несносной крикуньи разнесся по всей квартире и наверняка слышен в ванной, где вторая девчонка испытывала терпение несчастной няньки. Вконец разозленная Джейн ослабила хватку и зажала Глории рот, после чего прошипела дочери: «Да заставь ты ее заткнуться! Юлия, черт возьми, выведи ребенка вон!»

— Как-никак, она тебе внучка.

— Мне все равно, кто она — только убери ее с моих глаз, — бесновалась Джейн, пока Глория вырывалась и пинала ее в голень. — Черт бы тебя побрал!

В конце концов Юлия поняла, что дело принимает дурной оборот; встревожившись, она подошла и с раздражением схватила дочурку. Глория орала, как резаная.

— Вон отсюда! — бушевала Джейн. — Да заткни ты ей рот!

— Я смотрю, тебе нет дела до родной внучки.

— Завтра пообедаем вместе. Можешь привести и ее. Но для начала пусть замолчит.

— Она тебе не какая-нибудь ази.

— Следи за тем, что болтаешь. Выбирай выражения.

— У тебя есть внучка. И я, между прочим. Но ты о нас совсем забыла.

Глория продолжала сотрясаться от рыданий.

— Сейчас мне не до душеспасительных бесед. Уходите.

— Будь ты проклята! — зарыдала Юлия, и ее плач слился с подвываниями дочери. Подхватив Глорию, Штрассен-младшая опрометью выскочила за дверь.

Сразу наступила тишина; Джейн стояла, испытывая сильную неловкость. В конце концов Юлия сумела настоять на своем. И едва не сорвала проект. Джейн вдруг подумала, что проект не предусматривал наличие второй маленькой девочки. Все необходимо выдержать в соответствии со сценарием. Даже незначительные изменения, вкравшиеся при осуществлении очередного этапа, грозили обернуться в будущем существенными огрехами. Но если начало было безошибочным, Ари сумеет в будущем остаться неподверженной влиянию разных отклонений.

Ведь Ари, рассудила Джейн, необязательно интересоваться, кто только что кричал?

Ведь Ари знала, что она единственный ребенок.

Теперь проклятый проект взбесил Юлию. Потому что Юлию всегда раздражала мать. Юлия всегда видела в матери причину всех своих проблем, всегда старалась стать более успешной — и теперь пыталась вмешаться в проект, ибо, сообразив, что мать взялась за великое дело, решила не остаться в тени. В детстве Юлия чувствовала себя обделенной и потому теперь ударилась в другую крайность, неоправданно балуя дочь: юная чертовка отлично умела добиваться своего, и не хватало твердой руки, дабы поставить ее на место, пока не стало слишком поздно.

Госпожа Штрассен усмехнулась, отметив, каким зорким может оказаться взгляд в прошлое.

5

И снова датчики. Флориану стало немного не по себе, как при легком головокружении. Огромное помещение и место на краю стола всегда действовали на ази подобным образом, однако Флориан сохранил способность отвечать на вопросы Инструктора. И потому на вопрос, где находится датчик номер один, тотчас дал бойкий ответ — над сердцем. Это Флориан знал назубок. У ази была особая кукла для экспериментов такого рода — правда, датчиков там было поменьше.

— Правильно, — похвалил Инструктор, одобрительно похлопав мальчика по плечу. — Флориан, ты отличный парень. Смекалистый и ловкий. Можешь сказать, сколько тебе лет?

«Сколько лет» означало «какой ты большой», и по мере того, как Флориан рос и умнел, правильный ответ подразумевал демонстрацию все большего количества пальцев на руках. Сейчас требовалось показать большой и два соседних с ним пальца. А сделать это было довольно трудно, поскольку остальные пальцы никак не хотели подгибаться. Но в конце концов маневр удался, и Флориану стало чертовски приятно. Инструктор снова обнял его.

После успешного выполнения задания мальчику всегда давали что-нибудь вкусное. А он знал ответы на все вопросы Инструктора. Маленький ази чувствовал себя неловко, но то была приятная неловкость.

Малышу хотелось только, чтобы ему немедленно отдали очередной гостинец, но забыли прикрепить датчики.

6

Ари разволновалась не на шутку. Ей подарили новый костюмчик — красный, с рисунком из блесток на груди и правом рукаве. Нелли тщательно расчесала подопечной темные блестящие волосы, и теперь они даже потрескивали и струились, точно водопад. Наконец с нарядами было покончено, и Ари с нетерпением расхаживала по гостиной, поджидая мать и Олли. Мама выглядела потрясающе — высокая, в серебристом платье; серебро поблескивало и у нее в волосах. С ними отправился и Олли — элегантный даже в черной униформе ази. Олли был непростой ази: он всегда и везде сопровождал Джейн, и Ари должна была его слушаться. И девочка слушалась — по крайней мере, сегодня, потому что мама и Олли собирались пойти с ней на настоящую вечеринку.

На вечеринке должно было собраться множество взрослых. Ари планировала побывать там, после чего Олли должен был отвести ее на детский праздник к Валери.

Валери звали одного мальчика — ребенка госпожи Шварц. Под присмотром ази они могли поиграть в разные игры, а потом им было обещано небольшое пиршество за столиком — между прочим, с мороженым. Ожидалось появление и других детей. Но больше всех Ари все равно нравился Валери. У Валери был игрушечный космический корабль с красным огнями. И еще стеклянная штуковина, через которую было забавно смотреть на мир.

Однако больше всего Ариану волновали предстоящие подарки. Иногда ей дарили подарки. А поскольку сегодня все красиво наряжались, наверняка стоило ожидать подарков.

Хотя и поход куда-то, где соберутся взрослые, волновал девочку. Идти, держась за мамину руку, щеголяя красивым платьицем, вести себя как положено и не делать глупостей. Памятуя о подарках, Ари собиралась быть послушной.

Лифт доставил их вниз. Там толпилось множество взрослых ази: чаще всего ази одевались в черное, а если черного на них не оказывалось, можно было приказать им переодеться. Они всегда отличались от мамы или дяди Денниса — они выглядели, как ази. Иногда Ари нарочно подражала им: ходила неслышно, держалась ровно, смотрела прямо перед собой наподобие Олли, говорила маме (но только не Нелли, которой достаточно было сказать просто «да») «да, госпожа». Иногда шалунья пыталась подражать матери и говорила: «Нелли, пожалуйста, заправь мою постель!» Обращаясь к Олли, девочка говорила: «Олли, черт побери, принеси же что-нибудь выпить!» Но эта идея не приносила желаемых плодов: как-то Олли все-таки принес ей напиток, но нажаловался матери. И мамочка недовольно сказала, что Олли не станет ничего делать для Ари, если та и дальше станет грубить. И потому заветное «черт побери!» она при первом удобном случае сказала Нелли.

Между тем мать провела ее сквозь толпу ази; теперь путь лежал к двери, у которой собралась другая толпа. Какая-то женщина воскликнула: «Ари, с Новым годом!», после чего наклонилась к ее лицу. Ари понравилось ожерелье незнакомки и глубокий вырез на груди, в котором виднелось что-то необычное. Но рассмотреть девочка толком ничего не успела — Олли взял ее на руки. Впрочем, так было лучше — теперь можно было спокойно разглядывать лица собравшихся.

А женщина заговорила с мамой, и остальные тоже затеяли оживленные беседы. В воздухе пахло духами, пудрой и едой.

Все еще сидя на руках у Олли, Ари ощутила, как кто-то потрепал ее по плечу. Обернувшись, она увидела дядю Денниса. Дядя Деннис был толстый-претолстый, и вокруг него почему-то сразу стало пусто. Ари вдруг стало любопытно: дядя Деннис твердый — или специально задерживает дыхание, чтобы надуться, как шар?

— Как дела, Ари? — громко рявкнул дядя Деннис, и окружающие тотчас прервали беседы и устремили взоры на них. — Поздравляю с Новым годом.

Восклицание озадачило девочку, но в то же время и заинтересовало. Если это Новый год, то это одновременно и день ее рождения, но если сегодня действительно день еще рождения, то люди должны были прийти к ней в гости и принести подарки. Однако подарков что-то не было видно.

— С Новым годом! — слышалось со всех сторон. Ари с надеждой смотрела на окружающих — подарков по-прежнему не было. Девочка тяжело вздохнула. В этот момент она заметила пунш и пирожные.

Первым догадался Олли.

— Хочешь пунша? — спросил он.

Девочка кивнула, отмечая, что шум поднялся невообразимый. Ари сомневалась, что ей понравится присутствовать посреди такой толпы. И повод вечеринки был ей непонятен. Но пунш и пирожные — это уже кое-что. Припав к могучему плечу Олли, Эмори-младшая испытала прилив радости, ибо Олли ничего не стоило пронести ее прямо к столу, на котором покоилась чаша с пуншем, а Олли отлично понимал, что в жизни важнее всего. Пунш, да еще из такой красивой чаши и с большим пирожным, был ничуть не хуже подарка.

— Я ссажу тебя, — прошептал Олли. — Договорились? Стой здесь — принесу тебе пунш.

Такой поворот событий девочку не устраивал. Кругом виднелся целый лес ног, музыка играла ужасно громко, а стоя на полу, нельзя было разглядеть ничего, кроме ног остальных гостей. Чего доброго, боязливо подумала Ари, кто-нибудь наступит на нее. Но Олли все равно опустил ее на пол — и тут как раз показались мама и дядя Деннис. А толпа и не собиралась топтать Ари. Наоборот, все вокруг смотрели на нее; кое-кто даже улыбался. Ари сразу почувствовала себя увереннее.

— Держи! — ази протянул ей чашку. — Смотри, не пролей!

Пунш оказался зеленого цвета. Поначалу девочка отнеслась к напитку с недоверием, но он источал приятный запах, а на вкус оказался еще приятнее.

— Таскать тебя на руках становится все тяжелее, — пожаловался дядя Деннис.

Подняв голову, Ари наморщила носик, ибо дядино замечание ей не слишком понравилось. Между прочим, мама сказала то же самое. Зато Олли не сказал ничего такого. Олли большой и сильный, размышляла девочка, Олли не такой, как другие. Ари нравилось, когда Олли носил ее на руках; девочка любила обнимать его за шею и приникать к его плечу, ибо ази был похож на стул, на который можно было забраться, и кости его совершенно не прощупывались, но зато он был очень твердый на ощупь. И теплый. И пахло от него хорошо. Между тем Олли наливал маме и дяде Деннису пунша из другой чаши, Ари, прижимаясь к любимцу, потягивала свой пунш, музыка продолжала греметь, а мама и дядя Деннис — разговаривать.

Олли снова удостоил ее вниманием, когда отдал маме и дяде Деннису пунш.

— Пирожное хочешь? — громко спросил он. — Вообще-то на детском празднике будет торт…

Ари оживилась.

— Хочу еще пунша, — решила она, протягивая Олли пустую чашку. — И пирожное, пожалуйста.

Эмори-младшая выжидательно застыла на образовавшемся вокруг нее открытом пятачке. И заложила руки за спину, вспомнив мамино наставление: не болтать руками, дабы не выглядеть несуразно. Продолжали подходить незнакомые люди — они наперебой хвалили ее и желали счастливого Нового года, но Ари уже надоело здесь — в этой комнате ее удерживали только уже взятые Олли со стула пирожные и пунш. Ради этого стоило остаться еще ненадолго.

Детская вечеринка привлекала Ари куда больше.

Возможно, решила она, подарки будут там.

— Отойди в сторону и присядь, — посоветовал Олли, не спеша вручать принесенные лакомства. Оглянувшись, Ари испытала облегчение, ибо завидела стулья, выстроившиеся в ряд у стены. Радость приносило и осознание того, что, стоя, можно было пролить пунш на платье — и тогда вид у нее был бы не слишком приятный, а мама наверняка рассердилась бы. Ни слова не говоря, девочка поспешно вскарабкалась на стул, и Олли поставил ей на колени тарелку с пирожным, а стакан опустил на соседний стул. Весь ряд стульев был в ее распоряжении.

— Пойду принесу себе, — решил ази. — Сиди здесь, я скоро вернусь.

Эмори-младшая утвердительно кивнула, откусывая от пирожного. Пирожное оказалось с белой начинкой и вкусное. Облитое бесподобной глазурью. Ари окончательно повеселела. Она болтала ногами, жевала пирожное и облизывала липкие пальцы, пока Олли возился у чаши с пуншем, а мама беседовала с дядями Деннисом и Жиро.

Возможно, предположила Ариана, они тоже ожидали подарков. Все были явно в ударе. Кое-кого из окружающих девочка видела дома. Но большая часть присутствовавших была ей незнакома. Доев пирожное, Ари облизала пальцы и соскользнула со стула на пол — ходить теперь можно было всюду, ибо гости собрались у столов.

Потом Ари решила посмотреть, какое место досталось Олли. И увидела, что с ним кто-то беседует. Юная проказница сразу поняла: вот хорошая возможность хоть ненадолго избавиться от опеки.

И Ари не упустила эту возможность. Хоть и отошла недалеко, поскольку боялась, что мама и Олли уйдут и оставят ее здесь. Время от времени Эмори-младшая озиралась, желая удостовериться, что мама не затерялась в толпе. Все было в порядке, хотя мама по-прежнему оживленно беседовала. Девочка несказанно обрадовалась: если даже мама станет сердиться, можно сказать что-нибудь вроде «Как же, я была рядом». И потому мама просто не могла сильно рассердиться…

Потом девочка залюбовалась нарядами гостей. Особенно ей понравилась зеленая полупрозрачная блузка одной тети. И черный, с блестящей искрой костюм какого-то дяди. Но мамины украшения все равно были вне конкуренции.

А еще в толпе мелькал дядя с ярко-рыжими волосами.

В черном — значит, ази, определила девочка. Кто-то поздоровался с Арианой, и она ответила, соблюдая приличия, хотя и не проявила к здоровавшемуся интереса. Всю жизнь Ари была уверена, что у нее самые красивые на свете волосы. Но и рыжие волосы были умопомрачительно красивы, да и сам незнакомец тоже приглянулся ей. Ари обиженно надула губки: несправедливо, подумала девочка, что у нее нет таких волос. Собственные волосы уже не казались ей красивыми.

А незнакомец посмотрел на нее. Он оказался не ази. Нет. То есть да. Лицо у него вдруг вытянулось, и он поспешно отвернулся, делая вид, будто не смотрел на нее вовсе. Удивленная Ари подметила, что незнакомец держался рядом с каким-то темноволосым человеком. Темноволосый разглядывал ее, что явно не нравилось ази.

Но тот все равно разглядывал. Он был симпатичный, как Олли. Даже смотрел он и то иначе, чем другие взрослые — Ари показалось, что незнакомцу не следовало смотреть на нее так. Но и сама она не желала отводить взгляд, ибо темноволосый отличался от всех. С ним был рыжий ази, но внимание Эмори-младшей все равно было сосредоточено на незнакомце с черными волосами. Он все смотрел на Ари, хотя она понятия не имела, что он за человек. Темноволосый никогда не бывал у них в гостях. И никогда не приносил подарков.

Девочка позволила себе подойти чуточку ближе. Ази откровенно не хотел, чтобы она приближалась к его спутнику. Рука его лежала на плече дяди с темными волосами — как будто она, Ариана, собиралась похитить его! Но человек смотрел на нее таким взглядом, как если бы она была его мамой. Как нашкодивший и ждущий наказания ребенок.

Девочка подумала: темноволосый — в том же положении, что и она. А она сейчас — вроде своей мамы. А ази вел себя, точно Олли в моменты, когда мама начинала кричать.

Между тем ази разглядел что-то опасное у нее за спиной. Ариана мгновенно оглянулась.

Оказывается, к ней направлялась мама. Перехватив ее взгляд, она остановилась.

Замерли все. И уставились на нее. Разговоры стихли. Только музыка продолжала играть. Все явно чего-то испугались.

Ари направилась к матери.

Все беспокойно следили за происходящим.

Девочка остановилась. Все продолжали нервно мяться. Даже мама.

Она сделала это!

Ари снова посмотрела на мать. И снова та забеспокоилась.

Тогда девочка взглянула на незнакомца.

Теперь забеспокоились все.

Кто бы мог подумать, что она способна на такое!

Мама наверняка будет потом сердиться. И Олли тоже.

Но если мама раскричится, можно сделать что-нибудь первой.

Черноволосый незнакомец и его рыжий ази, не отрываясь, глядели, как Ари идет в их сторону. Дядя с темными волосами смотрел так, будто она собиралась ударить его. Кажется, того же боялся и ази.

У незнакомца были красивые, как у Олли, руки. Он вообще был очень похож на Олли. А все почему-то считали его опасным. Но ведь это не так, удивлялась девочка. И даже знала наверняка, что бояться незнакомца не стоило. Зато она сама могла их здорово испугать.

Подойдя, она взяла дядю за руку. Никто не осмеливался перечить ей — даже темноволосый незнакомец. Ариана вновь сравнила себя с матерью, свое поведение — с ее поведением по отношению к Нелли.

Все это очень понравилось девочке.

— Меня зовут Ари, — представилась она.

— А меня Джастин, — последовал тихий ответ. Вообще, диалог происходил в напряженной тишине.

— Я приглашена на вечеринку, — похвасталась Эмори-младшая. — К Валери.

Опомнясь, Джейн Штрассен подошла, чтобы взять приемную дочь на руки. Тут вперед выступил Грант: положив руку на плечо брату, он заставил того отвернуться.

Наконец Джейн унесла воспитанницу — что от нее и требовалось.

— Проклятие, — бросил Грант, едва братья вошли к себе домой. — Не застынь они все столбами, ничего не случилось бы. Ровным счетом ничего. А девчонка все мигом смекнула. И подумала, будто началось какое-то представление.

— Мне пришлось взглянуть на нее, — выдавил Джастин.

Но не смог сказать почему. Разве потому, что именно она и была Ари. Но Уоррик-младший не мог поверить в это до самого последнего момента.

7

— Спокойной ночи, деточка! — пожелала мать, целуя ее. Вытянув руки, Ари обняла маму и тоже расцеловала.

Мама вышла, и стало совсем темно. Ари повернулась, устраиваясь поудобнее вместе с любимой куклой. Сегодня она до отвала наелась пирожных, которые обильно запивала пуншем. Закрывая глаза, она неизменно видела перед собою разряженных в блестящие одежды людей. Вспоминала, как Олли принес ей пирожное. И как люди разглядывали ее. Вечеринка у Валери удалась. Там играли на электронном клавесине, там веселились от души, разыгрывая подарки. Ей досталась осыпанная блестками звезда. Валери выиграл мяч. Только жаль было разбитой по оплошности лампы госпожи Шварц.

В самом деле, Новый год — это здорово!

— С ней все в порядке? — уже в спальне поинтересовался Олли, расстегивая хозяйке платье. Джейн кивнула. — Госпожа, прошу прощения…

— Хватит об этом! Больше не тревожься на сей счет. Все так и должно быть, — бросила госпожа Штрассен, и с серебристым платьем было покончено — оно стремительно соскользнуло с плеч хозяйки и приземлилось на спинку стула. Но Олли все еще было не по себе.

Впрочем, как и самой Джейн — ведь идея, если на то пошло, принадлежала братьям Наям.

Ольга не слишком щадила дочь даже на публике, повсюду таскала ее за собой, точно бездушный маленький манекен, подвергая наравне с собою всем жизненным тяготам; при таком воспитании чувствительная девочка наверняка сильно страдала.

А завесу секретности не приподымешь. И потому из всех напряженных моральных климатов подходящим был только ресионский.

Само Семейство. С его разнообразно-гнусной славой.

Побольше сахара в девчонкину систему обмена веществ, подвергавшуюся частым перегрузкам, побольше запретов и наставлений, обещаний награды — и, как следствие, укрепление надежды на то, что четырехлетний ребенок получит нужные задатки в нужном объеме.

Но в глубине души Джейн испытывала отвратительную тоску.

8

Запахнув поплотнее пальто — они с Грантом пересекали открытое пространство между жилым и служебным корпусами — Джастин глубже засунул руки в карманы. Несмотря на утреннюю прохладу, шли братья не спеша — в первый день нового года никто никуда не торопился.

Уоррик-младший остановился у пруда и, наклонившись, принялся кормить рыбок. Рыбы знали его и потому уже ждали, собравшись под приметным лотосом с побуревшими краями. Рыбки прекрасно прижились в расположенном между корпусами пруду, став любимцами ресионской детворы, производили на свет потомство и с явным безразличием относились к тому, что прибыли на Сайтин с другой планеты.

Здесь — значит здесь. Пожилая белая рыба с оранжевыми пятнами стала брать корм из рук Джастина, когда тот был еще мальчишкой-сорванцом; теперь братья Уоррики приходили к пруду каждый день, поскольку после отъезда отца старались бывать на улице почаще. А уж по утрам они и вовсе обретались здесь постоянно.

Установленные на крышах и фасадах слуховые тарелки были в состоянии уловить разговоры братьев откуда угодно. Но служба безопасности наверняка предпочитала не утруждать себя лишний раз и потому проверяла положение дел периодическим прослушиванием квартиры двух молодых программистов-дизайнеров, которые уже много лет не причиняли ей никакого беспокойства. Служба безопасности могла устроить им психодопрос в любое время. То, что допросов не было, означало отсутствие интереса к персонам братьев Уорриков. Но тем не менее…

Тем не менее оба предпочитали вести себя осторожно.

— Она проголодалась, — пробормотал Джастин, кивая на рыбку. — Зима, а детям не до рыб.

— Вот тебе еще отличие, — отозвался Грант, усевшись на валун рядом с братом, — дети-ази всегда помнили бы…

Несмотря на неважное настроение, Джастин рассмеялся:

— Ты чертовски мнителен.

— Урожденные люди просто не замечают все прочие стандарты поведения. Чего не скажешь о нас, — обрадованно подхватил Грант. В этот момент еще одна вафельная крошка упала в пруд, и рыбка проворно подхватила ее, пустив по водной глади крохотные волны, раскачавшие лотос. — Уверяю, все трудности при контактах с иными мирами — обычные предрассудки. Лучше посылать на такие дела нас.

— И это заявляет парень, утверждающий, будто в Новгороде все чужое.

— Для нас с тобой. Я бы вообще не беспокоился…

Наступило долгое молчание. Джастин, все еще держа салфетку, в которой принес корм, пробормотал:

— Хоть бы какое местечко подыскать!

— Не беспокойся об этом, — посоветовал ази, явно имея в виду не Новгород. Тотчас тень снова напомнила о себе, и налетевший ветер опять принес холод. — Не надо. Все и так хорошо.

Джастин уныло кивнул. Братья понимали друг друга без слов. Приходили письма от Джордана — чрезмерно сдержанные, даже лаконичные. Но сколько глубокого смысла содержалось в коротком приветствии вроде «Здравствуй, сынок! Слышал, у вас с Грантом все хорошо. Читаю и перечитываю твои письма. Зачитываю до дыр, а потому высылай еще».

Отец сумел сохранить чувство юмора, отметил Джастин, обращаясь к брату. Оба читали и перечитывали это письмо, ибо оно содержало скрытые подсказки, указывавшие на теперешнее состояние его ума. До дыр зачитывались и другие отцовские письма. Страница за страницей сообщала о погоде. То и дело встречались упоминания — «Мы с Паулем». И это успокаивало Джастина.

Дело сдвигается с мертвой точки, любил повторять Деннис, когда Джастин добивался права то на посылку голосовых писем, то на телефонные звонки — пусть даже прослушиваемые «кем следует».

Теперь братья были как никогда близки к получению долгожданного разрешения.

— Не могу не беспокоиться, — сказал Джастин. — Грант, мы должны вести себя идеально еще некоторое время — осталось совсем недолго. Да и на том все не закончится. Мы просто не можем позволить себе что-нибудь натворить.

— Они привели туда девчонку. И не запретили нам явиться туда. Возможно, они не ожидали такого поворота, но мы здесь ни при чем. Подумать только: полон зал психологов — и стоят, точно столбы! Сами дали девчонке повод. Она расколола их, а не нас. Вот тебе снова мыслительный поток. Урожденные люди: они не желали случившегося и в то же время желали его; специально все подстроили, дабы дать Ариане возможность заявить о себе в полный голос, и она сыграла на все сто — доказала то, к чему ее подталкивали. И в то же время не доказала ничего. Возможно, спровоцировали ее мы — мы ведь смотрели на нее. Я все время размышляю над этим. Возможно, потому она и заинтересовалась нами. Джастин, ей всего четыре годика, но как засуетилась вся публика! Чего можно ожидать от четырехлетней крохи?

— Конечно, что она побежит к мамочке, черт побери! Она было и направилась к ней. Тут все вздохнули с облегчением, а Джейн подхватила ее на руки. И так еще посмотрела… — Юношу передернуло, когда он ощутил пробежавший по спине холодок, вспомнив недавние — вчерашние — события.

— А ты ни разу не думал, — спросил вдруг Грант, — над подверженностью памяти КВ, о потоковом мышлении? Вспомни, иногда снятся вещие сны. К примеру, однажды ты видишь во сне человека, пьющего из стакана молоко. А неделю спустя глядь — Янни попивает за обедом чай, и, видя его за этим занятием, ты испытываешь ценностное потрясение: вспомнив сон, ты подгоняешь его под явь, и тебе кажется, будто снился именно пьющий чай Янни, да еще за этим самым столиком, и даже психодопрос ничего не изменит. Такое случалось со мной дважды. Но стоит приключиться такой напасти, как я извлекаю из хранилища обучающую ленту, ложусь на диван и устраиваю себе сеанс — до тех пор, пока не появится улучшение. А теперь слушай: я признаю, что поведение ребенка могло иметь большое значение. В будущем специально прослежу, в какой степени оно увязывается с общим поведением. Но если хочешь услышать мой анализ ситуации, то с уверенностью заявляю: все КВ в зале просто погрузились в сон. В том числе и ты. Налицо была массовая галлюцинация. Здравый рассудок сумели сохранить только ази да ребенок, хотя большинство из нас было сосредоточено на наших КВ и пребывало в крайнем изумлении.

— Кроме тебя?

— Я наблюдал за тобой и за нею.

Джастин тяжело вздохнул, ощущая, как его напряжение чуточку спало. Видит Бог, думал Джастин, ему ничего не известно. Случилось именно так, как подметил Грант: в зале собрались сплошь психологи, но все растерялись, точно по команде. Вот тебе и потоковое мышление! Затемнение ценностных систем. «К черту Хауптманна! — пробормотал Уоррик-младший. — Я становлюсь приверженцем взглядов Эмори». Еще два легких вздоха. Теперь Джастин мог позволить себе вспомнить случившееся с меньшим эмоциональным напряжением, а заодно и увидеть ребенка — а не женщину. «Я приглашена на вечеринку к Валери». — Так, кажется, она сказала?

В девчонкиных словах не было ни тени коварства. В тот раз она точно не вела игру. Она просто смотрела с детской невинностью, по-детски же предлагая дружбу. «Им» и «нам». Возможно, имелось в виду примирение — Джастин не слишком хорошо помнил, как в точности все произошло четыре года назад. Якобс, работавший с этим уровнем в области гражданской психики, мог бы подсказать, что представлял собою четырехлетний КВ. Но и самому можно было кое-что выудить: так в тридцать лет выглядел Джордан.

А они с Грантом кормят рыбок. Четыре-пять-шесть — трудно было сказать определенно, ибо это воспоминание, одно из самых старых, восстанавливалось в памяти с трудом.

Внезапно Уоррик-младший вспотел — ему стало не по себе.

«Почему, — подумал он, — зачем я это делаю?

Что со мной?

Стены».

Дети никогда его не интересовали. Решительно не интересовали. В душе юноша гнал малейшую мысль, могущую подсказать… И бежал от детства, как из местности, в которую уже никогда не вернулся бы; а нынешнее помешательство ресионцев на проекте просто внушало ему отвращение.

Дожить до двадцати трех лет и быть таким глупым, выполнять рутинную работу, тратить силы, не думая о жизни. Глядеть только вперед, не замечая, что творится по сторонам. Не особенно утруждая себя обучающими лентами, ибо лента означала бессилие, открывала просторы, которые Джастин предпочел бы не открывать.

Сокрушение стен, отделявших настоящее от прошлого, от Джордана, от всего, что было, подогревало гнев, заставляло ладони потеть. Он впутывается в…

Но они уже впутались.

— Ведь это ловушка, да? — спросил он Гранта. — Твой психошаблон не позволил тебе разглядеть то, что заметил я. Но это относится и к ней — вот закавыка! У нее, как и у всех КВ, наличествует потоковое измерение.

— Стало быть, ты признаешь мою правоту, — невесело улыбнулся Грант.

— Полон зал КВ, и все дружно сваляли дурака. Возможно, мы видели нечто, ускользнувшее от твоего внимания.

— Поток. Поток. Бутылки Клейна. Истинно и ложно. Поневоле радуешься, что знаешь, на какой планете находишься. Я видел то, что видел, не обращая излишнего внимания ни на прошлое, ни на будущее.

— Проклятие! Иногда хочется воспользоваться твоей обучающей лентой.

— Но и ты тоже прав, — покачал головой ази. — Ты действительно видел то, чего не заметил я. Знаю — так и есть. И я обеспокоен. Обеспокоен, ибо знаю, что неспособен видеть ситуацию под тем углом, под каким видят ее КВ. Я способен продумать все логически на основе твоего рассказа, но понять суть потока мне не дано.

— То есть ты хочешь сказать, будто мыслишь по старинке в стиле ази, а потому неспособен воспринять иное, — заключил Джастин, чувствуя, что не в состоянии оставить спор между Хауптманном и Эмори без внимания; Грант постоянно досаждал ему этой темой, и теперешний разговор не стал исключением. В иных обстоятельствах достаточно было легкого клинического внушения типа «Джастин, оставь, не отвечай — лучше подумай».

— Я хочу сказать, — продолжал Грант, — что будь мы все поголовно ази, проблема просто не возникла бы. И с девчонкой все было бы иначе: достаточно было бы просто установить этот проклятый психошаблон, и Ари вышла бы точно такой, какой ее хотели бы видеть. Но она не такая. И они не ази. Рациональность им не нужна, они никогда ею не руководствовались. С моей точки зрения, ты как бы стоишь на голове, подобно им; сейчас мне больше всего хочется заставить тебя прислушаться к моим словам, отрешиться от галлюцинаций и не реагировать сгоряча. Все мыслимые и немыслимые проблемы начнутся только через несколько лет, и у нас масса времени, дабы подготовиться.

— Ты абсолютно прав: мы имеем дело не с менталитетом ази. Они не слишком осмотрительны. Если на следующей неделе что-нибудь случится с их драгоценным проектом, они поймут, что виноват во всем я. Стоит ребенку оказаться на моем пути, как мне уже некуда деться. И факты здесь ни при чем. Она просто подавила в зародыше любую возможность Джордана заручиться фактом; чего доброго, письма от отца и вовсе перестанут к нам пропускать…

Джастин умолк, и тотчас раздался голос из прошлого, голос Ари:

«Милый, возьми себя в руки.

Мальчик, понимаю твое беспокойство, но прими все, как есть.

Милый, боишься женщин? Прямо как твой папочка.

Семья — это такая ответственность!»

Обхватив голову руками, Джастин понял, что сей жест чреват потерей уверенности, потерей всего, ибо вновь рассыпались (его же собственными стараниями) вся идеально отточенная логика, самоконтроль, защитные механизмы. Уоррик-младший шагал по ресионским коридорам, точно призрак, открытый перед всеми, не заботясь о самозащите «Смотрите, я беззащитен!» — будто говорил он встречным.

Но никто при этом не брал на себя заботу о юноше. Джастин стал сгустком нервов и разнообразных реакций. Он безошибочно угадывал по отношению к себе смутную неприязнь и настороженность окружающих. Содеянное отцом и осознание, что он сам тоже виноват в этом, лишили Джастина способности сопротивляться и, возможно, довели его до полубезумия — так должно было казаться всем.

Кроме тех немногих, кто видел злосчастные записи. Кто просматривал чертовы пленки и знал, что вытворяла Ари, знал, почему Джастин столько раз просыпался в холодном поту, почему избегал людей. В особенности хорошо осведомлен был Петрос Иванов, копавшийся у него в сознании после Жиро и остальных. «Я проведу небольшое вмешательство», — пообещал Петрос, похлопывая по плечу Джастина, впадающего в процедурное состояние; три дюжих парня из службы безопасности тащили его в госпиталь, и там пришлось заметно повозиться, чтобы вколоть ему наркотик. Так приказал Жиро.

«Я только хочу заверить тебя, что все в порядке. Тебе ничего не грозит. Ты перенес травму. На сей раз я намерен все это прекратить. Договорились? Успокойся Джастин, ты меня знаешь. И понимаешь, что я — на твоей стороне», — таковы были его слова.

«Боже, что они вытворяют со мной? — ужасался Уоррик-младший. — Ари, Жиро, Петрос…»

Юноша плакал. Грант положил руку ему на плечо. Он единственный оказался достоин доверия. Ребенок касался его руки. А тут еще неприятные воспоминания. Ощущение, точно касаешься трупа…

Джастин сидел так еще долго, пока не услышал голоса — и не понял, что, намереваясь пересечь гигантский квадрат, кто-то идет. Правда, сбоку виднелась колючая изгородь, которая должна была скрыть их от чужих глаз. Тем не менее Уоррик-младший попытался взять себя в руки.

— Джастин? — позвал Грант.

— Со мной все в порядке, черт побери! — и юноша впервые признался брату: — Петрос что-то сделал со мной. Или Жиро. Или Ари. Ты разве не заметил? Неужели не заметил перемену?

— Нет.

— Черт, да скажи правду!

Грант заерзал — причем довольно странным манером. Заявила о себе боль, глубокая боль.

— Грант, как ты думаешь — они действительно что-то изменили во мне?

— Не разбираюсь в урожденных людях, — уклончиво отозвался ази.

— Не увиливай!

— Я только собирался сказать… — Грант побледнел, тщетно пытаясь стиснуть дрожавшие губы. — Джастин, я не понимаю… Не понимаю вас, людей.

— Не ври. Что ты хотел сказать?

— Не знаю, как ответить. Ты просто пережил сильное потрясение; будь ты ази, с тобой случилось бы то же, что со мной. Наверное, так было бы даже лучше. Не знаю, что творится у тебя внутри. Я вижу… Вижу, как ты…

— Ну же, Грант!

— … Ты не… Не такой, каким должен быть, случись что-нибудь подобное. Кто мог это сделать? Узнай. Придумай что-нибудь.

— Меня интересует другое. Они что-нибудь сделали со мной?

— Не знаю, — отозвался Грант без колебаний. — Не знаю. Я не разбираюсь в психошаблонах КВ.

— Уж в моем мог бы разбираться.

— Джастин, не нужно загонять меня в угол. Я просто не знаю. Не знаю и не хочу знать, как все выведать.

— Мне надавили на психику, так ведь? Ну же, давай! Грант, помоги хоть чем-нибудь.

— Думаю, у тебя образовались рубцы. Не знаю только, нанес ли их Петрос или, наоборот, пытался залечить.

— Либо просто лишил меня сознания и сделал со мной то же, что и Ари. А ребенок… — Джастин вздрогнул, ощутив сильный эмоциональный толчок. И снова началось путешествие во времени. «Я боюсь вспышек образов из обучающей ленты, — думал он. — Я отгородился от них. Спасся от того времени. То есть решение нужно искать именно в этом, не так ли?»

Петрос сказал:

— Я намерен положить всему конец.

Изолировать.

Боже — это ведь психоблок! Очень может быть.

«Они мне не друзья. И Джордану тоже. Это ясно».

Уоррик-младший порывисто набрал в легкие побольше воздуха.

«Изолируют все, что я узнал от нее, — решил юноша. — Мне чертовски страшно».

— Джастин?

«Добивалась ли она того, чтобы именно это творилось в Ресионе? Хотела ли, чтобы ребенок оказался в лапах Жиро? Черт, но ведь при жизни Ари держала Жиро на коротком поводке. Стоило ей умереть…»

— Джастин!

Только теперь до Уоррика-младшего дошло, что брат отчаянно встряхивает его. И что ему по-настоящему страшно.

— Все хорошо, — пробормотал он. — Все замечательно…

Джастин ощутил прикосновение руки Гранта. Рука оказалась теплой. Юноше показалось, будто его насквозь пронизал ветер. Он сам не знал, на что смотрел: на сад или на пруд.

— Грант, — медленно молвил он, — не знаю, является ли девочка воплощением Ари, ясно одно — она очень умна. Она догадалась, как одурачить их всех, надавить им на психику. Разве это не самое главное? Она доискалась, чего они добиваются — разве не это ты имеешь в виду, вспоминая подопытных Хауптманна? Заставила всех поверить в это. Всех — в том числе Денниса, Жиро и Джейн. Не хочу даже думать о том, что станется с нами, реши Жиро, будто мы представляем для нее угрозу.

— Джастин, будет тебе! Идем, здесь холодно.

— Тебе не кажется, что мне поставили психоблок? — Джастин снова вернулся из мысленного «оттуда»; взглянул в бледное от холода лицо брата. — Грант, скажи правду!

Ответом было долгое молчание. Грант тяжело дышал. И до боли сжал Джастину руку. Голос ази дрожал:

— Я сделал все, что мог. Пытался, и не раз… С самого начала. Не заставляй меня срываться, не позволяй им снова терзать тебя. Им это ничего не стоит — дай только повод. Ты знаешь, на что они способны.

— Я не погибну. Ни в коем случае. Но знаю: они что-то сотворили со мной. — Джастин снова вздохнул и, обессиленный, обнял брата и прижался к нему. — Со мной все в порядке. Возможно даже, так хорошо мне не бывало в последние шесть лет.

Побледневший Грант в ужасе посмотрел на него.

— Клянусь, — отчеканил Уоррик-младший, уже не чувствуя холода, хотя промерз едва ли не до костей. — Черт побери, но ведь у нас полно времени, верно?

Джастин поднялся. Швырнув рыбам остатки корма, затолкал озябшими пальцами скомканную салфетку в карман и сделал шаг, другой. Юноша не знал, куда идет — ноги сами несли его. Грант молчал всю дорогу до кабинета во втором отделе.

Уже у двери в кабинет ази замешкался. Джастин вопросительно посмотрел на него, точно желая убедиться, что все в порядке.

— Мне пора бежать в библиотеку, — пробормотал Грант.

Джастин приподнял голову, давая понять, что чувствует себя великолепно:

— Ну так беги!

— Увидимся за обедом, — закусил губу брат.

— Верно.

Грант удалился. А Джастин, войдя в крохотный захламленный кабинетик, однако подключенный ко всем системам, тотчас начал настраиваться на активный труд. Однако поработать всласть не удалось: в уголке монитора пульсировала крохотная точка, свидетельствуя о получении какого-то сообщения. Джастин тотчас уселся за компьютер и открыл окно для сообщений.

«Как явишься — зайди ко мне в кабинет. Жиро Най», — выдал компьютер.

Джастин застыл, безучастно глядя прямо перед собой. Протянув руку, дабы закрыть окно с сообщением, Уоррик-младший обнаружил, что она дрожит.

К такому повороту событий он не был готов. Снова напомнили о себе вспышки, снова дали знать о себе застарелые кошмары. Джастин ощутил острую необходимость вернуть утраченное самообладание.

Как назло, все старые рефлексы пропали. Исчезло все. Джастин снова ощутил себя уязвимым. Уязвим был и Грант.

Необходимо было взять себя в руки по пути к Жиро. Уоррик-младший не знал, как лучше поступить; не знал, стоит ли пойти мимо библиотеки и предупредить брата — ибо в этом случае окружающим могло показаться, что он в чем-то виноват. Сейчас любой неосторожный шаг был чреват самыми серьезными последствиями.

«Нет», — подумал он, до крови закусив губу. Но в мозгу сверкнуло воспоминание — очередная встреча. Джастин ощутил солоноватый привкус крови. Челюсти стало сводить от копившейся исподволь истерики.

«Началось, — отметил Уоррик-младший. — Все-таки не пронесло…»

Включив компьютер, он послал Гранту в кабинет сообщение: «Жиро желает видеть меня. Возможно, с обедом ничего не получится. Дж.». Сообщение понравилось юноше — в нем имелось достаточно скрытого смысла. Правда, оставалось лишь гадать, как Грант мог вмешаться в события.

Брат мог только беспокоиться. И все.

Выключив компьютер, Джастин поднялся, запер кабинет и пошел по коридору, все еще ощущая во рту солоноватый привкус. Всю дорогу он смотрел по сторонам и на встречных так, как если бы не надеялся вернуться. Впрочем, не исключалось, что в недалеком будущем их с Грантом ожидала комната для допросов в госпитале.

9

Кабинет Жиро в административном блоке нисколько не изменился: те же обшитые панелями стены, тот же неприметный вход с наружным замком; между прочим, Ари охраняла себя не столь основательно. Жиро уже не числился официальным начальником отдела службы безопасности. Теперь — к сведению посторонних — его следовало именовать «Советник Най». Но в Ресионе все отлично знали, кто до сих пор руководит местной службой безопасности.

Джастин вставил в прорезь замка магнитную карточку и ввел личный КВ-номер. После чего прошел в узкий, облицованный знакомыми панелями коридорчик, отворил внутреннюю дверь и вошел в комнатку, где за прежним столом восседал ази Жиро по имени Аббан.

Именно это сразу и увидел Джастин. В следующее мгновение на глаза юноше попались два сотрудника службы безопасности; Аббан непринужденно поднялся.

Джастин замер, похолодев от ужаса. Посмотрел на ази из службы безопасности, стоявшего чуть ближе, чем другой, взглянул прямо в глаза, мысленно предлагая: «Будем вести себя цивилизованно». После чего сделал еще шаг вперед и, не оглядываясь, захлопнул за собой дверь.

У охранников оказался сканер для личного досмотра задержанных.

— Господин, сдайте оружие, — спокойно распорядился ази слева. Юноша и не думал сопротивляться — он спокойно позволил просканировать себя. Оказавшись возле кармана пальто, похожий на жезл сканер запищал, и офицер извлек из кармана Джастина скомканную салфетку. Несмотря на бешеное сердцебиение и возникшую вдруг нехватку воздуха, Джастин не удержался от уничижительного взгляда в сторону чрезмерно ретивого служаки.

Охранники явно обрадовались — цпосетитель оказался безоружным. Аббан отворил дверь, и гостя провели в соседнее помещение. Жиро оказался в кабинете не один, а с братом. И с Петросом Ивановым.

Джастину казалось, будто его сердце готово выпрыгнуть из груди. Один из офицеров, все еще придерживая юношу за руку, подвел его к свободному стулу, стоявшему у стола Жиро. Деннис расположился слева за тем же столом, а Петросу досталось место справа.

Чем не трибунал!

Сотрудники службы безопасности тоже не спешили уходить: один замер, положив руку на спинку стула гостя — в конце концов Жиро взмахом руки дал охранникам понять, что больше не нуждается в их услугах. Но Джастин, не смея обернуться, все же догадался, что кто-то все-таки остался у него за спиной.

«Наверное, — подумал он, — это Аббан».

— Сам понимаешь, почему ты здесь, — начал Жиро. — Нет необходимости лишний раз напоминать.

И умолк, ожидая ответа.

— Да, господин, — глухо отозвался Уоррик-младший.

«Они могут сделать со мной что угодно. Но с какой стати здесь Петрос? Может, решили устроить допрос?»

— Что скажешь? — полюбопытствовал Жиро.

— Не считаю, что обязан говорить, — отозвался юноша, и голос его чуточку окреп. В этот миг он отчаянно пытался взять себя в руки.

Из глубин памяти ураганом метнулось: «Спокойно, милый. Ничего не рассказывай».

— Я здесь ни при чем. Видит Бог, я не хотел!

— Мог бы запросто уйти.

— Я и ушел.

— Но после, — лицо Жиро побагровело от гнева. Взяв со стола ручку, Най принялся вертеть ее в пальцах. — Чего ты добиваешься? Может, решил сорвать проект?

— Нет. Я держался, как все. Ничем не отличался от других. Был занят собой. А что затеяли вы — специально вывели девчонку напоказ? Да? Решили устроить небольшой спектакль? Удивить Семейство? Шокировать прессу? Уверен, что вы все предварительно записали на пленку.

Жиро явно не ожидал такого отпора. И потому несколько растерялся. Деннис и Петрос и вовсе приуныли.

— Девочку никто не понукал, — тихо молвил Деннис. — Поверь мне, Джастин, никто ее не подначивал.

— Как же, поверю! Просто подвернулась отличная возможность устроить шоу для прессы, вот и все — ведь газетчики на такое падки, это их хлеб. Все пошло по задуманному сценарию: ребенок сразу вычисляет двойника убийцы. Боже, какое грандиозное научное достижение!

— Ты бы не кривлялся, — посоветовал Жиро. — Камеры все равно выключены.

— И не думал, — буркнул юноша; его трясло. Уоррик-младший нарочно переместил ступню в другое положение, чтобы унять дрожь в ноге. Но мозг, разумеется, не прекратил работу. Юноша решил, что начальство определенно вознамерилось устроить продолжение первого допроса — но, как ни странно, эта ужасная мысль окончательно прояснила ему сознание.

— Думаю, вы так меня обработаете, что до представления перед камерами я просто не дотяну, — бросил Джастин. — Но зря вы записали меня на пленку на проклятой вечеринке. И напрасно решили пошерстить снова. Даже моя смерть не принесет вам желаемых плодов. Наоборот, у вас возникнут проблемы, верно?

— Джастин, — молвил Петрос, и в его голосе зазвучали умоляющие нотки, — никто не собирается терзать тебя. Мы собрались здесь вовсе не для этого.

— Разумеется.

— То, чего мы добиваемся, — отрывисто бросил Жиро, — предельно ясно. Скажи откровенно: ты каким-то образом привлек ее внимание?

— Вы даже подсказываете удобные вам ответы. Можете написать что угодно. Кстати, не забудьте просмотреть обучающую ленту!

— Видеозапись-то у нас есть, — с легкой ехидцей сказал Жиро. — И там отчетливо видно, что Грант установил с нею зрительный контакт. И ты тоже — уже потом. Ари приблизилась к вам.

Это была атака на новую цель. Конечно, им ничего не стоило добраться до Гранта!

— На что еще оставалось людям смотреть? — уронил Уоррик-младший. — В самом деле — на что? Я и смотрел на нее. Или вы думали, что меня не будет на вечере? Вы же сразу заметили меня. Могли бы попросить уйти. Но, разумеется, вы этого не сделали. И впутали меня. Все подстроили с самого начала. Сколько людей участвовало в вашей игре? Только вы трое?

— Стало быть, ты по-прежнему утверждаешь, будто не давал ей повода.

— Нет же, черт побери! Ни я, ни он. Я спрашивал Гранта. Меня он не стал бы обманывать. Да, зрительный контакт между ними возник. Он действительно смотрел на Ари. «На меня просто нашло», — так он выразился. Он не виноват. И я не виноват.

Петрос шевельнулся. И наклонился к Жиро: «Джерри, советую все-таки принять во внимание мои слова».

Жиро нажал одну из кнопок на рабочем пульте. Тотчас из поверхности поднялся утопленный монитор; одной рукой Жиро что-то напечатал — возможно, имя файла для поиска. По вороту, отливавшему металлом, бегали зеленоватые блики — компьютер вовсю перетряхивал свою память.

Джастин прикинул: манипуляции подразумевали нечто большее, чем поиск данных. Все у них отрепетировано, решил Уоррик-младший. Целый спектакль. Сейчас по сценарию наступил напряженный момент — речь идет якобы о тайнах.

И тем не менее трудно было подавить естественную реакцию.

Жиро что-то считывал с монитора — либо делал вид, будто считывает. Он задышал чаще. Когда Най поднял наконец голову, его лицо не стало дружелюбнее.

— Смотрю, ты не слишком жалуешь изучение программирования, — проворчал он. — Для составителя-дизайнера это необычно.

— Я просто в него не верю. Вы вменяете мне это в вину?

— Не увлекаешься даже развлекательными обучающими лентами.

— У меня без них полно работы.

— Давай не станем ограничиваться таким ответом. Ты увильнул от работы с Петросом. И пользуешься только одной обучающей лентой в месяц, а то и реже. Для дизайнера, повторяю, это чрезвычайно странно.

Уоррик-младший промолчал. Ибо исчерпал запас бойких ответов.

— Даже Грант, — продолжал Жиро, — не ходит в лабораторию ради просмотра своих обучающих лент, а пользуется домашним устройством воспроизведения. Без всякого ограничения.

— На сей счет нет никаких правил. Если нравится — пусть пользуется. Грант — умница, схватывает все на лету…

— Но не ты дал ему такую команду.

— Нет, не я.

— Знаешь, — вмешался Иванов, — а ведь Грант — существо самодостаточное, способен жить в обществе. А потому подкрепления такого рода ему нужны не столь часто, как другим. Но, принимая во внимание его злоключения, Гранту было бы лучше заняться глубоким погружением. Так, проверки ради.

— Имеете в виду мучения, которым вы его подвергли? Нет уж!

— Стало быть, команду дал все-таки ты, — заключил Жиро.

— Он, он сам так решил. Таков его выбор, и Грант имеет право выбора, как и я — так, во всяком случае, я слышал в последний раз.

— Сомневаюсь, что нам нужна группа дизайнеров, питающая патологическую нелюбовь к обучающим лентам.

— Идите к черту!

— Спокойнее, — посоветовал Деннис. — Не нервничай Жиро, по его работе нет никаких нареканий. И по работе Гранта тоже. Речь о другом.

— Жертвой убийства Ари пала не только она одна, — заметил Петрос. — В частности, Грант и Джастин тоже. Не думаю, что вам так легко проигнорировать столь очевидный факт. Приходится иметь дело с человеком, который в момент несчастья был всего лишь мальчишкой, всего лишь жертвой Ари — одной из многих. Мне не хотелось затрагивать этот вопрос. Я все время наблюдал за ним. И посылал ему требования зайти для разговора. Верно, Джастин?

— Верно.

— Ты до сих пор не ответил, не так ли?

— Не ответил, — согласился Уоррик-младший, чувствуя, как его вновь охватывает паника. Внутри у него все оборвалось.

— Ситуация с проектом, — напирал Петрос, — внушала тебе некоторое беспокойство, не правда ли?

— Я разделяю принцип «живи и не мешай жить другим». Ребенка мне жаль. Уверен, мою квартиру вы нашпиговали по последнему слову шпионской техники. Надеюсь, кое-какие моменты из моей личной жизни доставляют вам ни с чем не сравнимое удовольствие.

— Джастин!

— Петрос, можете тоже отправляться к черту!

— Джастин, скажи правду. Вспышки изображений из обучающей ленты по-прежнему мучают тебя?

— Нет.

— Ты уверен?

— Уверен.

— В начале праздничного вечера ты сильно волновался, верно я говорю?

— Да нет же, черт побери! С какой стати мне волноваться?

— Думаю, ответ ясен, — повернулся Иванов к Жиро. — Он пришел на вечер уже взволнованный. Волновались они оба. И Ари все быстро поняла. Вот и вся подоплека. Думаю, все вышло непреднамеренно. Гораздо сильнее меня беспокоит состояние рассудка Джастина. Думаю, ему лучше вернуться к себе и заняться повседневной работой, дабы восстановить нарушенное равновесие. Сомневаюсь, что допрос даст желаемые результаты. Джастин все еще не успокоился. Настоятельно рекомендую ему сеанс успокоительной терапии.

— Жиро, — вмешался Деннис, — если тебя так беспокоит восприятие маленькой Ари, запомни, что Джастина она нисколько не испугалась. Он пребывал в состоянии стресса, но не испугал девочку. Все произошло как раз наоборот.

— Все равно мне это не нравится, — упорствовал Жиро и с глубоким вдохом откинулся на спинку стула, одарив Джастина испытующим взглядом из-под кустистых бровей. — Тебе придется прислушаться к совету Петроса. Если он доложит, что ты по-прежнему своевольничаешь, нам придется еще до вечера распорядиться о принудительном приводе. Понял?

— Да, господин.

— Работу продолжай. Если опять окажешься рядом с Ари — заговоришь с нею или сделаешь что-нибудь в этом роде, но так, чтобы привлечь к себе как можно меньше внимания. Загляни к врачу. Если девочка заговорит с тобой, будь полюбезнее. Но не более того. Станешь своевольничать, снова окажешься здесь и я уже не буду благодушествовать. То же относится и к Гранту. Так что просвети его. Все понял?

— Да, господин, — кротко и с почтением, точно ази, отозвался Уоррик-младший. И подумал: «Ловушка. И по-прежнему захлопывается. Здесь что-то не так…»

— Все, свободен. Аббан, открой дверь!

Дверь все-таки распахнулась. Джастин поднялся. Деннис последовал его примеру. Уоррик-младший успел дойти только до двери — Най нагнал его, схватил за руку, провел мимо охраны в закуток, пышно именуемый передней. Через секунду оба очутились в коридоре.

Деннис вдруг остановился, как вкопанный, заставив замереть и паренька.

— Джастин! — бросил он.

Все еще дрожа, юноша остановился, сознавая, что упрямством делу не поможешь.

— Джастин, ты ощущаешь сильное давление. Но мы оба знаем — память не передается от человека к человеку. Маленькая Ари — не прежняя Ари. Откровенно говоря, нам не нужна новая вспышка вражды с Уорриками. Мы не хотим, чтобы ты занял место Джордана. Сам знаешь, сколь высоки ставки.

Юноша кивнул.

— Джастин, послушай. Жиро допрашивал тебя. И потому знает, что ты говорил правду. Он только…

— Он ублюдок.

— Джастин, не нужно перегибать палку. Делай, как велит Жиро. Не ошибайся. Ты же не собираешься причинять маленькой девчушке зло. Знаю, что не собираешься. То, что вытворяла с тобой Ари, здесь ни при чем. И ты не захочешь обижать ребенка.

— Нет, я ведь никогда Ари пальцем не трогал. Неужели вы думаете, что я способен обидеть ребенка?

— Знаю, знаю, что нет. Просто подумай над моими словами. Вспомни их, когда судьба вновь сведет тебя с Ари. Ариана Эмори стала причиной твоего потрясения. Может статься, что ты невольно отыграешься на ребенке. Ты в состоянии причинить ей боль. А потому прошу тебя серьезно задуматься над нашим разговором.

— Ничего я с ней не делал!

— Не делал, не делал. Успокойся. Успокойся и отдышись. Послушай меня. В твоих интересах вести себя как надо.

— Естественно.

Деннис взял собеседника за руку и подтолкнул к стене, чтобы дать пройти охранникам, уходившим из кабинета. Но руки юноши Най все равно не отпустил. Помолчав, он сказал:

— Джастин, я собирался сказать… В общем, насчет заявления, что лежит у меня на столе — по поводу телефонной связи. Думаю, что для порядка подержу его еще несколько недель, а потом подпишу. Тебе придется немного потерпеть. Джордан умен, да и служба безопасности должна все обмозговать. Я делаю все, что в моих силах. Я хоть чуть-чуть тебя порадовал?

— Чем мне придется расплачиваться за такую любезность?

— Ничем. Ровным счетом ничем. Только веди себя осмотрительно. Не нужно влезать в разные передряги. Договорились?

Уоррик-младший тупо смотрел на стену, разглядывая облицовочную плитку из декоративного камня — незамысловатый узор плыл перед глазами. Вдруг юноша ощутил прикосновение к своему плечу.

— Мне жаль. Мне очень жаль, — забормотал Деннис, — я все знаю. У тебя ни один день не проходит спокойно. Но я хочу, чтобы и ты поучаствовал в проекте. Поэтому я сумел добиться у Жиро права оставить тебя в Ресионе. Ари была к тебе неравнодушна — но не в том дело… В общем, так: ты ей нравился. Я уж не говорю, что между вами было даже нечто большее. Я помню ее — и после смерти — и знаю, как себя самого. Между Ари и Джорданом существовала застарелая и острая вражда. Но она, оценив твои успехи в учебе, поняла, для чего ты ей сгодишься.

— Дутые успехи!

— Нет, не дутые. Но и не слишком выдающиеся, как ты понимаешь. Зато охватывавшие аж с полдюжины отраслей. Ты обладаешь теми же качествами, что и она. Конечно, назвать тебя ее двойником — значит погрешить против истины, ибо у тебя над душой никогда не стояла Ольга Эмори. В одном разговоре она обмолвилась — и я не лгу — будто собиралась перевести тебя в свой отдел и что на самом деле она видела в тебе куда больше возможностей, чем свидетельствовали результаты тестов, — возможностей даже более значительных, чем возможности Джордана. Так она сказала, не я.

— Но на уме у нее была отнюдь не наука, и вам это хорошо известно.

— Ошибаешься. Конечно, ты хочешь услышать нечто иное. Но если у тебя действительно есть желание разобраться в том, почему она поступала с тобой так, то ты должен узнать все. Во всем этом меня интересует лишь одно — сама Ари. Пойми — она умирала от рака. Омоложение не удалось. Сейчас врачи спорят, был ли срыв следствием развития раковой опухоли, или омоложение не удалось по естественным причинам и позволило болезни прогрессировать. Но что бы ни происходило, не подлежит сомнению факт, что Ари знала, в какой опасности оказалась, и что более неподходящий для омоложения момент было просто невозможно выбрать. Однако хирургическое вмешательство означало перенос проекта на неопределенный срок, а потому она приказала Петросу помалкивать и сумела не допустить утечки информации. Ведь проект — плод ее усилий, и если бы ей пришлось лечь на операцию — уверен, она не исключала и такой возможности: дурой она совсем не была — так вот, если бы Ари так поступила, проект хоть и не остался бы без поддержки, но все равно в течение нескольких месяцев им руководил бы кто-нибудь другой. Пойми, Джастин, моя уверенность продиктована хорошим знанием Ари, ибо мы дружили. Именно мне она позволяла пользоваться своими заметками. Жиро чертовски здорово соображает, когда речь заходит то деньгах, вот он и взял на себя финансовую сторону дела. Но мое беспокойство — ее беспокойство, то есть сам проект. Думаю, что ты питаешь искренние сомнения на его счет. Как же — нет контрольных замеров, не фиксируются дублирующие результаты. Но в этом нет необходимости — у нас есть результаты, накопившиеся за двести лет работы с ази. И потом, такие вещи не поддаются количественному измерению: мы имеем дело с человеческой жизнью, с эмоциональным измерением, измерением субъективным. Можешь сколько угодно не соглашаться, я только сильнее зауважаю твою профессиональную честность. Но если попытаешься ставить нам палки в колеса, наживешь непримиримого врага в моем лице, понял?

— Да, господин.

— Скажу кое-что еще: Ари время от времени поступала очень некрасиво. Но она была великой женщиной. Она олицетворяла весь Ресион. И была моей подругой. Я защищал тебя; но одновременно я защищал и ее репутацию; и горе тому, кто покусится на доброе имя Арианы Эмори. Не видать такой возможности и тебе. Ясно?

— Но в ваших архивах осели пленки. Если несчастный ребенок хотя бы отчасти пойдет по стопам Ари, то специалисты захотят знать каждую подробность жизни прототипа — а эта подробность совсем немаловажная.

— Нет, она не имеет значения. Ибо относится уже к конечному периоду ее жизни и к тому же лежит за пределами допустимого законом интереса. Даже если ты угадал — не тревожься: теперь ясно, для чего мы работаем с «Рубиным»? Просто военные в состоянии наложить на «Рубин» лапу в любой момент. А Ари — исключительно наш проект. И потому формальности вроде бы соблюдены. Разве Ресион хоть единожды обнародовал что-либо, затрагивающее его финансовые интересы?

— Боже, но вы можете сливать военным эту туфту годами! К чему притворство? Ведь деньги добывает Жиро. Поистине неисчерпаемый источник средств — военные проекты.

Улыбнувшись, Най покачал головой:

— Нет, Джастин, все сработает, как надо. А мы не подначивали Ари.

— Тогда скажите: вы уверены, что этого не сделал Жиро?

Реакция была заметна в глазах Денниса — а лицо по-прежнему расплывалось в улыбке.

— Время докажет мою правоту, — пробормотал Най. — На твоем месте, Джастин Уоррик, я бы помалкивал и не срамился на людях. Я уже помог тебе. Замолвил слово за тебя, за Джордана и за Гранта, когда другие предпочли молчать. Я покровительствовал тебе. Но не забывай: я водил дружбу с Ари. И не потерплю попыток сорвать проект.

В словах Денниса звучала неприкрытая угроза. Звучала отчетливо. В этом Уоррик-младший не сомневался.

— Да, господин, — вполголоса молвил он.

Деннис снова потрепал его по плечу:

— Скажу в первый и единственный раз: хочу, чтобы ты оценил мое содействие и всегда помнил, о чем я просил. Договорились?

— Да, господин.

— Все в порядке?

Юноша перевел дух:

— Это зависит от дальнейших действий Петроса, не так ли?

— Он просто намерен побеседовать с тобой. Вот и все. — Най позволил себе чуточку встряхнуть собеседника. — Джастин, вспышки изображений из обучающей ленты все еще беспокоят?

— Нет, — отрезал юноша. — Нет. — Губы у Джастина дрожали, но он не счел нужным скрывать волнение, ибо решил воспользоваться им в противоборстве с Деннисом. — Я и так натерпелся. Как вы не понимаете, что один вид больничной палаты приводит меня в ужас?! Неужели вы еще и обвиняете меня? Я не доверяю Петросу. И никому из его подчиненных. На его вопросы отвечу. Если хотите, чтобы я вел себя как подобает, не подпускайте его к нам с Грантом.

— Это шантаж?

— Боже, на сей счет я мог бы придумать что-нибудь более удачное, не находите? Нет, я только прошу. Я сделаю все, что прикажете. И действительно не собираюсь трогать ребенка. Мне это просто не нужно. Мне нужна только моя работа, возможность побеседовать по телефону…

Не в силах более говорить, Уоррик-младший отвернулся к стене и стоял, прислонившись к холодному камню, пока не отдышался.

«Милый, отдай им все ключи. Вот так.

Чертовски глупо».

— Я все сказал, — молвил Деннис. — Теперь смотри. Ответишь на вопросы Петроса. Попытайся разобраться в ситуации. Ты сам вел себя, точно напуганный ребенок. Ты все еще напуган, и я боюсь, что страх повредил тебе сильнее, чем ты предполагаешь…

— Я могу заниматься своей работой — вы сами сказали.

— Дело не в работе. Уверяю, работа здесь ни при чем. Ты просто не знаешь, кому можешь довериться. Думаешь, будто вокруг одни враги. Но это не так. Петрос искренне переживает за тебя. И я тоже. Если почувствуешь, что нуждаешься в помощи, — приходи без стеснения. Мои условия тебе известны. Мне нужно твое содействие. Я не потерплю никаких нападок на Ари, на проект и на сотрудников.

— Тогда прикажите Петросу оставить нас в покое. Распорядитесь, чтобы служба безопасности отключила установленные в нашей квартире «жучки». Дайте мне возможность просто жить и работать спокойно, вот и все.

— Я хочу помочь тебе.

— Ну так помогите! Выполните мои просьбы. И можете смело рассчитывать на мое сотрудничество. Я не собираюсь враждовать с вами. Деннис, поймите, я просто жажду спокойствия. Немного спокойствия после всех этих лет. Разве я причинял кому-нибудь зло?

— Нет, — отозвался Най, похлопывая юношу по плечу, а затем и по спине. — Нет, не причинял. Никогда и никому. Несчастья выпадали только на твою долю.

Уоррик-младший снова прислонился к стене и отвернулся.

— Тогда оставьте меня в покое, Бога ради. Дайте возможность разговаривать с отцом, работать — и все будет в порядке. Просто оставьте в покое и уберите службу безопасности из моей спальни.

Деннис смерил юношу долгим взглядом.

— Ладно, — бросил он, — действительно, сделаем пока так. Попробуем — по крайней мере на домашнем фронте. Но не обещаю, что мы перестанем замечать ваших гостей. Если служба безопасности заподозрит неладное, то возьмет вас в оборот. И никак иначе. Я распоряжусь, но смотри, не давай мне повода сожалеть об этом решении.

— Ни за что, господин, — заверил Джастин. На более пространную фразу он оказался неспособен.

Деннис наконец ушел.

Уоррик-младший поплелся к себе в кабинет. Грант встретил его еще на пороге, притихший и напуганный, всем своим видом напоминая вопросительный знак.

— Все в порядке, — пролепетал Джастин. — Допытывались, вышло это специально или случайно. Я сказал — непроизвольно. И кое-что еще тоже сказал. Деннис пообещал убрать от нас службу безопасности.

Грант одарил брата таким взглядом, словно спрашивал, кто выслушивал ответы и для кого разыгрывалось представление.

— Нет, так заявил он, — подтвердил Уоррик-младший, захлопывая дверь, чтобы обеспечить хоть видимость уединения. И тотчас вспомнилось нечто другое — чрезвычайно важное и связанное с чередой обещаний и угроз, градом обрушившихся на них за последнее время. Пытаясь отдышаться, Джастин оперся на спинку стула и выпалил: — Нам обещали позволить поговорить по телефону с Джорданом.

— Неужели правда? — не поверил Грант.

Именно это и не давало юноше покоя: отчего-то, без всяких оснований ему посулили множество всяческих благ. Причем, как они сами продемонстрировали, им ничего не стоило отправить его в госпиталь.

Что-то определенно затевалось.

10

— Музыку, — приказал Джастин Памяти той ночью, едва дверь за братьями закрылась. Мелодия зазвучала не с начала, а с того момента, где остановилась в прошлый раз. Одновременно Памяти полагалось сообщить о звонках — оказалось, что никто не звонил.

— Мы не пользуемся особой популярностью, — сказал Джастин брату; обычно в их отсутствие был хоть один звонок — кто-то звонил из лаборатории, кто-то интересовался делами, не сумев застать братьев на работе.

— Вот оно, людское непостоянство, — Грант привычным жестом опустил кейс на стол, скинул и убрал в шкаф пальто, прошел к стене, где размещался бар. Джастин тем временем снимал и развешивал свою одежду. Ази быстро приготовил два коктейля и сообщил: — Тебе двойной. Разувайся, чувствуй себя свободнее. Вперед!

Уоррик-младший опустился на диван, поспешно сбросил башмаки и, утопая в мягких подушках, пригубил из поданного стакана. Ноздри защекотал знакомый запах виски с водой; вкус сулил истерзанным нервам долгожданное успокоение. Подошел Грант с пластиковой грифельной табличкой в руках — на ней братья обменивались репликами, не предназначенными для чужих ушей.

«Стоит ли верить, будто подслушивание прекратится?» — написал Грант.

Джастин покачал головой он поставил стакан на край широкого каменного подлокотника-столика и потянулся к доске. А затем набросал на ней:

«Подбросим им немного дезинформации и проверим, проглотили они наживку или нет». Теперь оставалось передать доску Гранту. Тот коротко кивнул — дескать, какие будут соображения?

«Пока никаких. Думаю», — просигналил Джастин.

Грант написал: «Полагаю, чтобы узнать, что произошло, мне стоит дождаться, пока мы отправимся кормить рыб».

«Сложно. Опасно, — сообщил Джастин. — Петрос собирается меня опрашивать».

Грант окинул его тревожным взглядом, который сам по себе можно было считать вопросом.

Уоррик-младший быстро набросал: «Они заподозрят насчет вспышек».

Грант подчеркнул слово «опрашивать» и поставил рядом вопросительный знак.

«Так и есть, — заверил Джастин. — Сам Деннис посулил. Именно опросы, а не допросы». А затем добавил: «Они смекнули, что у меня проблема с обучающими лентами. Мне страшно. Боюсь, они решились на голосовое воздействие. Если так, я погиб. Завалю Петросу проверку, что еще хуже. Очень долго я старался думать, будто вспышки всего лишь травма. Теперь подозреваю, что налицо плохо поставленный блок, но поставленный намеренно. Возможно, я нужен им именно таким».

Нахмурясь, Грант пробежал глазами написанное. После чего решительно застрочил по доске. Затем стер все и начал писать заново. И снова стер и застрочил. Наконец Джастин прочел короткое: «Думаю, блок не преднамеренный. Думаю, ты перенес слишком много допросов».

Джастин ответил: «В таком случае какого черта мы занимаемся конспирацией в собственной квартире?» И трижды все подчеркнул.

Грант отреагировал легким поднятием бровей. И сообщил: «Потому что возможно все. Но я сомневаюсь, что блок поставили специально. Это повреждение. Явился Жиро и принялся задавать вопросы, увенчав тем самым вмешательство Арианы, но не закончил. Разве этого недостаточно? Все, что ни сделала бы Ари, должно быть основательным и в то же время тонким. Вмешательство можно осуществлять одной-единственной фразой. Мы это знаем. А Жиро влез и все спутал».

Прочтя написанное, Джастин ощутил, что ему еще больше не по себе. Пожевав стилос, юноша начертал: «Жиро просматривал пленки. И знал, что она творила. Возможно, Жиро работает с военными психошаблонами куда интенсивнее, чем мы знаем. И это тоже не добавляет мне уверенности. Они же присудили ему статус Особого. Скорее, по политическим соображениям, чем за талант. Остается только гадать, что он со мной сделал. Или что сделал Петрос».

Грант нахмурился и просигналил: «Не верю, что виноват Петрос. Жиро — еще куда ни шло. Но Петрос слишком независим».

Джастин заметил: «Ему тоже не верю. И появиться на его «опросах» мне придется. Чего доброго, отстранят от работы! Объявят неустойчивым, лишат альфа-лицензии. Переведут тебя. Словом, вся чертовщина начнется сначала».

Схватив доску, Грант, хмурясь еще сильнее, возразил: «Ты — производная Джордана. Если одновременно с осуществлением ими проекта «Рубин» ты без психогенной обучающей ленты обнаружишь талант, соизмеримый с талантом Джордана, ты вправе поставить результаты под сомнение. Не забудь и обо мне; вспомни, что Ари воссоздала меня от Особого. Мы вместе — возможные рычаги для давления на проект. Не потому ли мы понадобились Ари? И не потому ли мы так неугодны Жиро?»

Догадка оказалась для Джастина подобна сокрушительному удару. «Понятия не имею», — признался он.

Грант напирал: «Деннис и Жиро ведут проект без всякого контроля — исключая разве что самого Рубина, и кто знает, насколько честными будут результаты. Мы им — бельмо на глазу. Ари никогда не работала бы так, как они. Она всегда делала контрольные пробы, насколько это возможно при работе с человеческой психикой. Думаю, для этого ей были нужны мы оба».

Джастин в долгу не остался: «Деннис клянется и божится, что проект реален. Но каждый этап для него — истинная опасность».

Грант ответил: «Проект реален, если оправдает ожидания. Как ты всегда говорил: они не планируют обнародовать данные, если те окажутся ложными. Ресион никогда ничего не обнародует. Ресион превращает свои достижения в деньги. Если Ресион снова получит Ари, — Ари, способную руководить исследованиями, — разве согласятся они предать огласке связанную с нею информацию? Нет. Ресиону достанутся солидные контракты с военными. И большая власть, власть секретности, много денег — но Ресион станет управлять действом и захватывать все больше и больше власти. Ресион никогда не опубликует свои открытия. Ресион будет выполнять заключенные с военными контракты и получать все, что угодно, пока будет обещать Комитету по обороне воскрешать отдельных людей — что без соответствующей документации (типа той, что хранится под горой) не под силу даже Ресиону. На это уйдут годы. Жизни поколений. А пока Ресион станет выполнять прочие поручения военных, но в основном работать на себя. Я правильно улавливаю ход мыслей урожденных людей?»

Джастин прочел и кивнул, чувствуя себя все отвратительнее.

Грант добавил: «Вы, КВ, очень странные. Возможно, все из-за моделирования ваших психошаблонов — их венчает логика. Мы же знаем, что наши базовые социальные прослойки совершенно здоровы. Пристало ли мне судить о своих творцах?»

11

Опустившись на край кровати, Джейн отбросила волосы в сторону, когда Олли коснулся губами ее затылка.

Дитя, слава Богу, уснуло; в битве умов наградой Нелли стала спокойная ночь.

Ари неистовствовала весь день, желая вернуться к Валери и играм.

Пора было внести коррективы. Как и предсказывала Джейн, Валери превратился в серьезную проблему. Настала пора подобрать девочке другого товарища. У нее никогда не было только одного друга.

Что за наказание эти дети!

Олли обнял ее и прижал к себе. А потом спросил:

— Что-то не так?

— Олли, голубчик, отвлеки меня хоть чем-нибудь! Сегодня мне совсем не хочется размышлять.

«Проклятие! — мысленно выругала себя госпожа Штрассен. — Я даже начинаю думать, как Ольга».

Рука Олли скользнула ниже; ази поцеловал женщину в плечо.

— Давай, Олли, не стесняйся! У меня самое кровожадное настроение.

Наконец до Олли дошло. Повалив женщину на кровать, ази принялся действовать так, как представлял себе «отвлечение» — заломил подруге руки, не желая испытать на себе остроту ее ногтей.

Олли повел себя чертовски правильно. Как и большинство учащихся ази, он был просто великолепен, а Джейн нарочно подыгрывала, не собираясь отдаваться без боя. Именно этот бой и загорелся выиграть Олли; все было заранее рассчитано и спланировано, дабы вовремя дать нужный эффект.

Именно эффект. Джейн охнула и после небольшого сопротивления сдалась на милость победителя. И подумала, что Олли всегда больше думал о ней, нежели о себе. У Джейн было не меньше дюжины любовников из числа КВ, но, как ни странно, больше всех ей нравился Олли. Скажи она Олли об этом, он ни за что не поверил бы.

— Я тебя люблю, — прошептала Джейн на ухо ази, когда он, положив голову ей на плечо, задремал. После чего взъерошила пятерней его влажную от пота шевелюру, и Олли взглянул на подругу озадаченно и польщенно. — Олли, я серьезно.

— Госпожа, — бросил он. И тотчас умолк, будто она спустя столько лет потеряла рассудок. Олли устал. А Джейн не спалось. И она знала: даже если глаза у ази слипались, он должен был бодрствовать, поддерживая разговор. Поэтому женщина не боялась лишиться внимания любовника.

— Вот и все, — молвила она. — Я просто хотела сказать тебе об этом.

— Спасибо, — откликнулся Олли, не шевелясь. Хотя вид у ази был озадаченный — он наверняка усматривал за этими словами скрытый смысл.

— Больше ничего, — заверила госпожа Штрассен, массируя любовнику плечо. — Признайся, тебе когда-нибудь хотелось стать КВ? Пройти последнюю обучающую ленту? Выбраться отсюда?

— Нет, — отозвался ази — ему явно расхотелось спать. Дыхание Олли участилось. — Правда, нет. Я не хочу. Я не могу покинуть вас.

— Мог бы. Обучающая лента в два счета все устроила бы.

— Мне это не нужно. Честное слово. Лента не сумела бы внушить мне желание уйти отсюда. И не просите меня пройти ее.

— Не стану. И никто не станет. Я просто полюбопытствовала, вот и все. Стало быть, тебе не хочется уходить отсюда. Но если уйти придется мне?

— Я уйду с вами.

— Неужели?

— Куда мы отправимся?

— Улетим на Фаргону. Возможно, даже надолго. Но мне действительно необходимо удостовериться, что с тобой все в порядке. Ибо я в самом деле влюблена в тебя. Я люблю тебя больше всех. Я даже готова оставить тебя здесь, если ты этого хочешь, или забрать с собой, или выполнить любое твое желание. За столько лет ты заслужил это. Хочу, чтобы ты чувствовал себя счастливым.

Олли даже приподнялся на локте, мучительно подыскивая подходящий ответ — мгновенный и поверхностный, какие и подобает давать ази. Но Джейн нетерпеливым взмахом руки дала понять, что не нуждается в ответе. И закрыла ему рот ладонью.

— Нет, лучше послушай меня. Я старею, и я не бессмертна. А они до смерти боятся, что я не выпущу Ари из-под контроля, когда придет срок… А он подходит, Олли, подходит. Остается всего два года. Господи, как летит время! Иногда мне хочется задушить ее собственными руками, а иногда мне жалко ее до слез. Именно это им и не нужно. Они боятся, что я нарушу правила, на которых все зиждется. Они — Жиро с Деннисом, чтоб им провалиться! — решили, что девочка слишком привязалась к тебе. И хотят положить конец этой привязанности. Добиваются, чтобы ты прекратил общаться с нею. От тебя требуется только холодное и критическое отношение к Ари. Таково предписание. Иногда мне кажется, что они искренне желают, чтобы хлопнулась замертво — как уже когда-то случилось и как предусматривает сценарий. Сегодня у меня был разговор с Жиро… — Женщина тяжело вздохнула, и под глазом у нее задергалась жилка; сердце сжалось. — Мне предложили пост директора «Ресион-спейса» на Фаргоне. Проект «Рубин» и все такое прочее.

— И ты согласилась? — наконец спросил Олли, когда молчание чрезмерно затянулось, а женщина по-прежнему не могла отдышаться.

Госпожа Штрассен кивнула, закусила губу, но сумела взять себя в руки:

— Согласилась. Жиро все щебетал: «Ах, тебе только придется перебраться в первый корпус, когда ей исполнится семь». Он болтал, а я развесила уши! Теперь они забеспокоились и хотят сплавить меня подальше. Жиро еще говорит: «Этого мало. Когда Ари было семь лет, Ольга умерла. Твое пребывание в первом корпусе будет означать просто уход из ее жизни — а нам нужно максимально приблизить обстоятельства к естественным». Черт бы их побрал! В общем, так мне и предложили пост директора. Сняли Морли, посадили меня на его место, вот и все».

— Но ты всегда говорила, что хочешь вернуться в космос.

Женщина снова принялась вздыхать. И тихо сказала:

— Да, хотела. Многие годы мечтала. А потом вдруг обнаружила, что состарилась. А когда мне предложили новое назначение, поняла, что уже никуда не хочу. Для прожженной космической путешественницы вроде меня это ужасное открытие. Я состарилась на земле, и все, что я познала, что мне близко, — здесь, и я не хочу это терять. Вот так… — Снова тяжелый вздох. — Но не так, как придется поступить мне. Мне могут дать повышение. Или отправить на пенсию. Черта с два я уйду на пенсию! Вот чем чревата упорная работа вкупе с отсутствием интереса к власти. Выскочка Жиро может запросто вышвырнуть меня. Все к тому и идет. Чтоб ему сдохнуть! Потому я и отправляюсь на Фаргону. И начну все с начала — уже с другой Особой; займусь медицинскими проблемами. Черт возьми, Олли — прежде чем оказать кому-нибудь услугу, подумай, что они мегут сотворить с тобой.

Олли погладил ее по волосам. И провел ладонью по плечу. Джейн знала: сердце Оалли обливается кровью от жалости к ней, ибо она, как-никак, его Старшая. А когда объект поклонения в опасности…

— Ни за что не допущу, чтобы ты угодил в передрягу. Подумай, что может случиться, если ты выберешься отсюда. Я умру в постели с тобой, учти и это; и вот, пожалуйста, ты остаешься один, до ближайшего островка цивилизации — двадцать световых лет. Разве тому, чей выбор еще более ограничен, чем мой, пристало привередничать? А? Загонять тебя в угол я не собираюсь. Если есть желание остаться в Ресионе, оставайся — я добьюсь, чтобы тебя перепрограммировали в КВ, и живи спокойно, наслаждайся достижениями цивилизации, не опасаясь учебных тренировок, кейса, пирогов с рыбой и коридоров, где люди разгуливают по потолку…

— Джейн, а если я скажу, что хочу улететь, что ты ответишь? Скажешь «глупый ази не знает, чего хочет»? Знаю наперед. Неужели я позволю тебе улететь с каким-нибудь ази-чужаком?

— Мне уже сто с лишним лет…

— Плевать! Мне все равно. Не делай нас обоих несчастными. И не играй мною. Ты хочешь услышать от меня, что я хочу быть с тобой. Да, это так. Но излагать мне все таким вот образом — некрасиво. Я все прекрасно понимаю: «Черт возьми, Олли, я оставляю тебя, я…» Не желаю выслушивать это целых два года. Не желаю даже думать об этом.

Олли невозможно было огорчить. Таков уж он был, Олли. Наконец Джейн окончательно это поняла; вытянув руку, она погладила любовника по щеке.

— Не буду, — заверила она. — Не буду. Господи, как все непросто! Будь проклят Жиро с его проектом! Олли, они ведь хотят, чтобы ты после этого вообще не подходил к Ари…

Лицо ази исказилось:

— Стало быть, обвиняют меня.

— Речь не о виновности. Они видят, что девочка привязалась к тебе. Все проклятая обучающая лента. Они хотели вывести тебя из игры сразу, а я послала их к черту. Пригрозила, что сорву программу, что расскажу все Ари. А они ведь шагают по узкой дорожке — по очень узкой дорожке. Они это понимают, а потому загодя приготовили контрпредложение. Вообразили, будто я тут же на него клюну. И присовокупили угрозу — дескать, если не соглашусь, отправят на пенсию. Что мне оставалось? Пришлось согласиться на пост директора. Спасусь и заодно спасу тебя. Мне не следует огорчаться.

— Прости, если все из-за меня.

— Черт, при чем здесь ты? Я тоже ни при чем. Никто не виноват. Ольга и пальцем не трогала девочку. И слава Богу. Но мое терпение не безгранично, Олли. Я уже начинаю терять его.

— Не плачь, не могу смотреть.

— Я и не собираюсь. Заткнись. И отвернись. Теперь моя очередь. Ты не против?..

12

— Разумеется, нет, — бросил он сидевшему по другую сторону стола Петросу; планшет для записей все строчил, и Джастин знал, что включена также система анализа голосового тембра — возможно, именно этот анализ и отражался на небольшом мониторе, куда то и дело посматривал Петрос. Время от времени врач отрывал взгляд от монитора и плутовато улыбался собеседнику.

— Ты оказался вовлечен в близкие отношения с коллегой, — произнес Иванов. — Неужели до сих пор не ощущаешь неприятных предчувствий из-за этого? А ведь ты прекрасно осведомлен, что в подобных обстоятельствах ази не может постоять за себя.

— Действительно, я думал над этим. И говорил с Грантом. Но ведь мы воспитаны в этой среде, не так ли? Принимая по разным причинам, — думаю, вы понимаете, о чем я — у нас обоих есть проблемы, выделяющие нас из коллектива. Оба мы, скажем так, нуждаемся в поддержке…

— Опиши эти проблемы.

— Ах, Петрос, полно! Мы оба знаем, что не стоим на вершине социальной пирамиды. Я о поветрии под названием «политика» — думаю, нет необходимости описывать вам его симптомы.

— Тебе одиноко.

Джастин рассмеялся:

— Боже, вы были на вечеринке? Мне показалось, что были.

— Да, разумеется, — бросил Иванов, снова глядя на монитор. — Был. Славная девчушка. А что скажешь ты?

Уоррик-младший вскинул взгляд и, сполна оценив суровый юмор доктора, хохотнул:

— Думаю, она — маленькая непоседа. Что еще можно сказать о ребенке? — И снова улыбнулся, перехватив взгляд собеседника: — Хорошо хоть, что я не в состоянии забеременеть! Забрали бы потом у меня ребенка для своих экспериментов. Крутили бы ему день и ночь обучающие ленты. Ну, что говорит анализ моего голоса?

— Волнение наблюдается, но приемлемое.

— Так я и думал. Конечно, вы пытаетесь заставить меня как-то отреагировать, но нужно ли вести себя совсем неестественно?

— Неестественным ты считаешь ребенка.

— Я нахожу ее очаровательной. Но считаю неестественным ее положение. Хотя вашей этике оно, конечно же, не противоречит. Я не собираюсь делать резких движений — из-за меня на мушке держат отца. Такова моя этика. По-вашему, я лгу?

Петрос не улыбался — он уставился в экран. А потом отрывисто бросил:

— Прекрасно. Прекрасная реакция.

— Наверняка.

— Раздражен до черта, не так ли? А что ты думаешь насчет Жиро?

— Люблю его, как отца родного. Как сравнение — истинно или ложно?

— Не советую шутить с нами — ты можешь только навредить себе.

— Отметьте, что я угрожал объекту.

— Считаю, это не то, что имелось в виду. Но намерен настоять, чтобы тебе провели курс терапии. Ага, сердечко забилось!

— Конечно, вы этого давно добиваетесь. Ну и ладно — пройду ваш курс, в вашем же отделе. Но только при условии, что меня будет сопровождать мой ази.

— Необычная просьба.

— Послушайте, Петрос, я и так прошел здесь все круги ада. Вы хотите свести меня с ума или обеспечить приемлемую защиту? Даже непрофессионал вправе проверить психопроцедуру по требованию пациента. А мне нужно мнение другого специалиста. Вот и все. Исполните мою просьбу — и необходимость приводить меня под конвоем просто не возникнет. Я вам больше не запуганный ребенок. Знаю, когда имею право официально жаловаться — если только вы не вздумаете посадить меня под замок или вообще сделать так, чтобы я исчез. Кстати, это, наверное, не самая подходящая тирада для записи на пленку, да?

— Я сделаю нечто более уместное в данном случае. — Иванов щелкнул парой переключателей; монитор погас и отъехал в сторону. — Дам тебе обучающую ленту, и ты прокрутишь ее дома. Мне только нужно твое обещание, что ты действительно ее прокрутишь.

— Сейчас вы здорово удивитесь. Жаль, что отключили монитор.

— Ты напуган и потому утратил здравый смысл, — заметил Петрос. — Но я тебя не виню. Хороший контроль над голосом, но чрезмерно учащенный пульс. Наверное, сам довел себя до такого состояния? Могу распорядиться провести анализ крови. Или ограничимся словесным вмешательством? Грант в состоянии подготовить тебя?

— Я еще должен подписать официальное согласие.

Положив локти на стол, Петрос протяжно вздохнул:

— Джастин, не стоит впутываться в неприятности. Это не для протокола. И получение права на телефонную связь с Джорданом будет отложено на неопределенное время.

— Естественно, — отозвался Джастин, но разочарование превратилось в застрявший в горле ком. — Я догадывался. Все равно ведь это игра. Так я и поверил Деннису! Я-то знал, как все будет.

— Деннис здесь ни при чем. Такое решение вынесла армейская служба безопасности. Деннис же собирается представить им документы, свидетельствующие как раз в твою пользу. От тебя требуется только кратковременное сотрудничество. Кривлянием же делу не поможешь. В общем, ты понял, о чем я — не навлекай на себя неприятностей. И будешь по-прежнему получать письма. — Петрос снова вздохнул, и лицо у него вдруг сделалось скорбным. — Мне выпал случай увидеться с Джорданом. Что ему передать?

— Что с ним собираются сделать?

— Ничего, честное слово, ничего. Успокойся. Я отправляюсь проверить кое-какое оборудование. И проконтролировать работу своих техников. Просто решил оказать тебе мелкую услугу. Дай, думаю, порадую парня! Собираюсь передать твою фотографию — Джордан наверняка это оценит. И привезу тебе другое фото — во всяком случае, попытаюсь.

— Конечно!

— Нет, правда. Ради его — да и ради твоего блага. Я ведь дружил с ним.

— Просто диву даешься, сколько у отца друзей!

— Не смею спорить. Черкнешь ему письмецо?

— Просто скажите, что я люблю его. Что еще останется вне внимания цензоров?

— Я скажу ему все, что смогу. Это опять же не для протокола. Все-таки я работаю здесь. Кто-нибудь может наломать дров. Сам подумай над моими словами. Отправляйся домой. Или займись работой. Но не забудь взять со столика обучающую ленту.

Покинув кабинет доктора, Джастин направился восвояси, снова выбрав маршрут по улице. По дороге он помахивал полученными от Петроса обучающей лентой и рецептом. Юноша не был уверен, выиграл или проиграл эту схватку, обеспечил себе хоть какие-нибудь позиции или, наоборот, утратил часть своих.

Но узнать об этом ему довелось только многие годы спустя.

«Пособие по производству», аудиозапись.

Обучающая лента по генетике № 1.

«Интервью с Арианой Эмори, часть первая»

«Ресионские общеобразовательные публикации», 8970-8768-1.

Одобрено для 80+

К: Доктор Эмори, позвольте поблагодарить вас за любезность, с какой вы согласились ответить на несколько откровенных вопросов по поводу вашей работы.

А: Это мне следует благодарить вас за такую возможность. Пожалуйста, продолжайте!

К: Ваши родители основали Ресион. Это общеизвестно. Вы в курсе, что кое-кто из биографов величает вас архитектором Союза?

А: Слышала, что такое вменяют мне в вину (легкий смех). Думаю, для начала им лучше дождаться моей смерти.

К: Стало быть, вы отрицаете свое личное влияние — как политическое, так и научное?

А: Меня можно величать таким титулом не более, чем Бок. Наука — не политика Наука в состоянии опосредовать политику. Времени так мало! Позволите мне высказать собственное замечание — которое, кстати, даст ответы на некоторые из подготовленных вами вопросов?

К: Разумеется, сделайте одолжение!

А: Человечество, расселившееся с Земли, на начальном этапе представляло собою избранный генофонд. Мы проходили сквозь сита экономики, политики, даже через сито просто пригодности или непригодности для жизни в космосе. Первую волну, достигшую Дальних Звезд, составляли преимущественно колонисты и экипажи кораблей, тщательно отобранные на станции Сол, причем признанные негодными отбраковывались; к звездам посылали самых одаренных, отборных людей — так, кажется, принято было выражаться в то время. К тому времени, как волна докатилась до Пеллы, генофонд несколько расширился, но не все его носители представляли станцию Сол, тем более Землю — один из больших притоков переселенцев пришелся на момент, когда власти на Земле начали активно заниматься политикой, а основавшая Союз волна положила конец Восточному блоку, как тогда было принято выражаться. На том конечном этапе генофонд получил солидные шансы на расширение — это уже потом эмбарго землян надолго приостановило экспорт генетического материала.

Сайтин представлял собою сито из сит — в том смысле, что если и существовало искусственно отобранное «идеальное население», то именно на Сайтине, где оказались представлены в основном выходцы из Восточного блока: по большей части ученые, и — в крайне малой тогда пропорции — представители торгового сословия и, скажем так, «опылители» из числа коммерсантов. Сложилась опасная ситуация. Оттуда и берет свое начало Ресион. Вот для чего создавался комплекс. Люди думают о Ресионе и ази. Ази служили лишь средством достижения конечной цели, и в один прекрасный день, когда численность населения, говоря техническим языком, достигла бы уровня позитивного технического воспроизводства — то есть когда потребление сумело бы обеспечить существование массового производства — необходимость разводить в данных районах ази отпала бы сама собой.

Но пока ази выполняют иную функцию. Они служат хранилищем всех известных нам врожденных свойств. Разумеется, мы взяли за правило отбраковывать откровенно вредные гены. Но небольшие генофонды имеют и негативную сторону — вне зависимости от тщательности отбора наблюдается отсутствие способности быстро восстанавливать физические и душевные силы, отсутствие адекватной реакции на окружающий мир. Расширение ареала обитания абсолютно необходимо для предотвращения концентрации изначально ограниченного генофонда в центре Союза. Я говорю вовсе не о евгенике, а о диаспоре, рассеянии. Речь идет о необходимости рассредоточения генетической информации в том же смысле, как наблюдалось в древности на Земле. А времени у нас в обрез.

К: Почему же — в обрез?

А: Потому что рост населения происходит экспоненциально, население заполняет свою экосистему — будь то планета или станция — в относительно короткий промежуток времени. Если население несет в себе недостаточную генетическую информацию, то оно, в особенности при более высокой, чем на периферии системы, плотности — мы, конечно, говорим о Сайтине — даже находясь в культурном центре Союза, что является дополнительным измерением, недоступным низшим жизненным формам, но чрезвычайно важным, когда речь заходит о способности живых существ формировать собственные системы, во всех смыслах, — так вот, если такая община, являя собою грозную силу, несет в себе недостаточную генетическую информацию, то она навлечет на себя беду и столкнется с необходимостью делать радикальный выбор как культурного, так и генетического характера. Рассредоточившись по космосу после предварительно проведенного отбора, человечество, значительно снизив плотность населения, рискует через относительно небольшое число поколений оказаться лицом к лицу с эволюционной катастрофой; будут наблюдаться либо чрезмерные отклонения, при которых люди утратят способность переносить жизненные тяготы, либо отклонения, грозящие перерасти в генетический кризис с иным, непредсказуемым исходом — определенно, могут появиться новые особи типа «genus homo», которые, с большой долей вероятности, будут тупиком генетики и трагедией политики. Никогда не следует забывать, что мы — не просто стадные животные, мы еще и политически мыслящие животные и способны бросать вызов самим себе.

К: То есть воевать.

А: Или хищничество. Да, хищничество. Нельзя забывать и о нем. Рассеяние совершенно необходимо, однако так же необходимы разнообразные генофонды, расположенные в изолированных друг от друга очагах, образующихся в конечном итоге. Именно по этой причине создавались и продолжают создаваться ази. Они — переносчики упомянутого разнообразия, и факт, что ази стали объектом конкретных экономических интересов, вполне объясним, хотя и кажется противоестественным лично мне и всему, с чем ассоциируется Ресион. История может обвинить меня во многих неблаговидных поступках, но мне глубоко небезразлична дальнейшая судьба ази, и я приложила немалые усилия для того, чтобы обеспечить им юридическую защиту. Мы производим ази тета не потому, что нуждаемся в дешевом труде. Мы производим тета, так как они — важная и необходимая часть альтернативы человека. К примеру, исключительная координация зрения и движений наблюдается у ThR-23. Их психошаблон позволяет действовать в условиях, в каких обычный КВ гарантированно не выдержит. Они выносливы до того, что вызывают у меня неподдельный восторг, и я рекомендую на случай, если судьба вдруг забросит вас куда-нибудь в сайтинскую глушь, обзавестись спутником-ази из числа ThR, который выживет, дабы обессмертить свой тип, даже если вам повезет меньше. Вот вам генетическая альтернатива в действии.

Когда-нибудь ази исчезнет. Цель, с которой они создаются, будет достигнута — а заключается она в росте и размножении, а также в восполнении пробелов в развитии человека, в ходе достижения максимальной теоретически плотности населения — носителя исходного генофонда, поскольку генофонд должен расширяться для собственного же дальнейшего благополучия, собственной здравости.

Повторяю: ази — генетическая альтернатива. Они — вектор изменения и адаптации к величайшему испытанию, какому когда-либо подвергалось человечество. Они такие, какие есть, ибо время, в течение которого достигается поставленная цель, предельно ограничено. Ресион не препятствовал возведению дополнительных лабораторий просто потому, что его интересы носят в основном научный характер, и потому, что задача поддержания стимула к распространению требует обширных производственных и образовательных ресурсов. Но Ресион никогда не отказывался от своей роли в создании и селекции новых генотипов: никакая другая лаборатория не обладает правом вырабатывать генетический материал.

Пока вы терпеливо слушаете, позвольте выделить два основных обстоятельства: первое — Ресион настаивает на полной интеграции всех генотипов ази, достигших статуса первого класса, в человеческое общество на всех территориях Союза. Говоря практическим языком, ази идеальны в качестве первооткрывателей одного поколения: основная их задача будет заключаться не в обычном труде, а в освоении новых территорий, их колонизации, налаживании нормальных условий существования и производстве потомства, способного войти в гражданский генофонд в количествах, гарантирующих генетическое разнообразие. Единственные виды ази, разведение которых целесообразно, это те, что в случае военной и иной острой необходимости используются в качестве замены обычным людям для обеспечения национальных интересов, а также те, которые входят в классификацию работников «критических» отраслей хозяйства, и те, кого производят для исследовательских целей в имеющих лицензии лабораториях.

Во-вторых, Ресион станет препятствовать любым попыткам узаконить положение ази как необходимости экономического характера. Родильные палаты, где появляются ази, ни в коем случае не должны функционировать как прибыльные инкубаторы на постоянной основе. Такая цель никогда не ставилась.

К: То есть вы хотите сказать, что имеете общие с изоляционистами интересы?

А: Совершенно верно. Общие интересы у нас всегда были.