Танец огня

Илана С. Мьер

Танец огня

(Лира и кольцо — 2)

Перевод: Kuromiya Ren

В память о бабушке,

чья любовь к искусству открыла для меня миры

ЧАСТЬ 1

ГЛАВА 1

Буря, что бушевала два дня, терзая ивы на берегу и вызывая возмущенные вопли скоп, заканчивалась утром, когда архимастера Мира нашли мертвым. Он был в кресле у окна в своей комнате, укутанный в плащ, глядя на море. Метка Пророка была черной вокруг его глаза, словно сгорела. Может, так случалось, когда умирал высший мастер. Это предположил ученик толпе других, выглядя потрясенно. Это был тринадцатилетний юноша с первого года. Джулиен Имара подумала, что это странно.

Утро было тихим после бури. Ветер рассеялся, он унес с собой душу Пророка.

Учеников собрали в столовой после рассвета. Луч света пронзал окно над высоким столом, падал на комнату, слепя учеников, смотревших вверх. Архимастера сидели за стульями с высокими спинками за тем столом, самый большой стул пустовал в центре. Дрожащим голосом архимастер Хендин сообщил, что на следующей неделе уроки отменены. Поэты в Вассилиане, которые уже получили кольца, которые собрались в том северном замке, чтобы изучать восстановленные чары, были вызваны на остров Академии. Ритуалы похорон архимастера должны проходить по закону. Для высшего мастера — тем более. Этого не было в последние тридцать лет. Для студентов правление архимастера Мира казалось вечным, как дубовые рощи и камень острова.

Джулиен наблюдала за этим, ощущая себя воробьем на подоконнике, заглядывающим в комнату, где беспокоились люди. Она ощущала сожаление из-за утраты архимастера Мира, чей голос все его годы звучал в этих залах с силой. Он вел себя благородно, как король. Казалось, такой человек не мог угаснуть. Стать трупом в кресле, глядя на воду, которую он не пересекал с юности. Его окно давало вид на запретную границу, на темный лес на берегу континента.

Джулиен часто думала уйти. Был шанс вернуться домой, сказать, что она ошиблась, придя сюда. Что она была готова стать полезной. Может, даже выйти замуж. Ее мать будет плакать, а отец не будет на нее смотреть, но она будет дома, в знакомых комнатах, с солнцем и оливковыми деревьями за окном, и ее сестра будет вышивать у камина. Там будет удобная спальня, в какой она была с рождения, зеркало с тонкой трещиной, куклы и полка книг. Залы и коридоры Академии с замысловатыми потолками в тени казались ей чужими. Библиотека в пещерах под замком и дальше будет хранить секреты. Это не важно.

Дома меньше шансов провалиться.

Две девушки были в Академии, помимо Джулиен Имары, но они не хотели быть поэтами. Мири и Цирилла были младшими дочерьми лордов, у которых было слишком много дочерей. Эти лорды увидели шанс в появлении леди Амаристот, чтобы в Академию брали девушек, и Корона платила. Девушки страдали от окружения и скучных уроков, ждали спасения в браках. Некоторые парни в Академии были сыновьями лордов, и это тоже было шансом для будущего девушек. Но это не манило девушек на этот скучный остров. За восемь месяцев, когда Академия начала принимать девушек, их появилось лишь три. И все были старше, чем нужно — в пятнадцать Джулиен должна быть на третьем курсе, а не первом.

Она видела придворного поэта раньше, издалека на фестивале. Хрупкая женщина держала себя прямо, в ее глазах был огонь. Ее метка Пророка сверкала серебром. Когда Джулиен подумала, зачем пришла сюда, в Академию, среди причин была Лин Амаристот. Впервые Джулиен тогда подумала, что у нее могут быть шансы в мире. Может, даже в столице, в Тамриллине. Быть женщиной с прямой спиной и внушительным присутствием, вызывающей восхищение у окружающих.

Шансы казались шуткой, когда Джулиен ловила свое отражение в стекле. В этом был плюс Академии — тут было мало зеркал, и никто ее не видел. Она могла представлять себя такой, какой хотела. Отрицать то, что знала.

В этом месте можно было затеряться по-разному — в лабиринте библиотеки, в залах с историей, в садах, полных кустов и сорняков. Но, как бы Джулиен ни терялась, она не могла сбежать от себя.

Она бродила в день без уроков. Ученики не шумели, уважая мертвого, когда вспоминали. Старшие, которых выпускали наружу, отправились в лес, пока не было дождя. Другие играли на лирах или собрались в группы в столовой. Джулиен искала тихое место. В церкви она встретила одного из архимастеров у алтаря Киары, он склонил голову к груди. Она не видела, кто это был, но его тело выражало горе. Она миновала Зал лир, увидела, как старшие ученики веревками двигают новый постамент для лиры архимастера Мира.

Она узнала на уроках немного истории Академии и ее обычаи. Архимастер Лиан читал лекции ровным тоном, который убаюкивал многих первокурсников, пока он говорил об именах и событиях. Войнах. Глаза Джулиен расширились, когда он рассказал об осаде Академии королем Элдгестом века назад, поэты пали тогда от пыток мечом. Чары Пророка Давида Прядильщика снов изменили все, прогнали чары из мира, чтобы успокоить короля. И Дариен Элдемур вернул чары. Говорили, придворный поэт Кимбралин Амаристот была с Дариеном в Другом мире. Никто не знал, что они видели.

Резьба на стене в Зале лир была старой, как замок. Там были сотни разных картин. Рыцарь на коне в пасти существа с большими зубами, он держал копье; женщина в короне вонзала меч меж струн лиры. А еще там был танцор с факелами в руках, волосы были дикими, как змеи. Архимастера годами спорили, были ли эти картинки из языка символов, который они не понимали, или это было лишь украшение. Теорий со временем становилось больше. Джулиен часами со свечой в руке смотрела на резьбу и обнаруживала новые картинки.

Иногда она ночами ходила по залам, изучала коридоры. Никто еще не поймал ее. Архимастера не допускали «смешение», и девушки были в другом крыле. А Джулиен бродила не ради парней.

Ночью она могла притвориться. Что она худая, величественная, с меткой Пророка вокруг глаза. Что это огромное загадочное место принадлежит ей. Никто не знал замок, как Джулиен. Ночью он становился ее.

В сумерках небо было фиолетовым над темными деревьями, и она увидела огни. Она стояла у окна рушащейся башни и заметила, как желтые точки отбрасывают яркую рябь на воду. Она смотрела. Огни были лампами на лодках. Прибывали поэты из Вассилиана.

* * *

— Так тебя выбрали, — тон мог быть с изумлением. Дорн Аррин не мог понять, не видя лицо друга, а было темно. Они сидели у окна комнаты, что делили, и смотрели, как подплывали лодки. Ночь сгущалась. Красные западные небеса стали синими, на воде было видно огни.

— Будто это важно, — сказал Дорн. — Это неудобство.

Этерелл Лир рассмеялся. Дорн представил его улыбку, и как он качает головой.

— Неудобство, — он не казался возмущенным, как боялся Дорн с тех пор, как им сообщили о выборе. Быть среди тех, кого выбрали петь на похоронах высшего мастера, было почетно, и это рассказывали бы детям и внукам, если бы Дорн беспечно завел их себе. Почти все избранные поэты прибывали из Вассилиана. В двадцать лет Дорн Аррин и Этерелл Лир были на последнем году Академии — уже почти поэты.

Этерелл не старался так сильно, как Дорн на уроках, и пел не так примечательно. Этерелл был с красивым ясным голосом, как у принца в пьесе. Он полагался на чары. Сын лорда почти не тратил силы на успех. У Дорна не было такой выгоды, и он знал, что ему нужно стараться. Он не вернется домой делать книги, если это в его силах. Песни будут его хлебом и вином.

— Да… неудобство, — сказал Дорн. — Петь всю ночь до рассвета.

— Если я правильно понимаю, ты часами перед этим будешь молиться и поститься, — сказал Этерелл. Дорн знал теперь, что его улыбка была беспощадной. — Я напомню тебе завтра за ужином.

— Все равно, — начал Дорн и замешкался. Они редко говорили о серьезном. — Все равно… это ужасно. Насчет Мира.

— Он ведь был старым?

— Разве не странно?

— Что?

— Его метка.

Этерелл пару мгновений молчал. Они слышали из окна далекие крики людей из Вассилиана, они причаливали. Ученики должны будут встретить гостей в столовой.

Этерелл сказал:

— Не знаю. Я думал, это сочинили. Для внимания. Думаешь…

— Ты знаешь, что я думаю, — Дорн был мрачным. — Кто знает, во что Мир ввязался… с какими чарами играл? До этого нам было лучше. Музыка была музыкой, а слова — словами. Те, кто хотел власти, жил пиявками при дворе, размахивал мечами. Искусство было само по себе.

— Ты часто это говоришь, — Этерелл не реагировал на ворчание Дорна. Дорн часто ощущал себя незрелым рядом с ним. Он всегда думал о своем происхождении. Его путь к Академии начался в мастерской отца, где он ребенком сидел допоздна за манускриптами в свете свечей.

Но теперь его друг завел другую тему. Он склонился вперед, серый в сумерках.

— Осенью у нас будут свои кольца. Дорн Аррин, что будешь делать?

Дорн опешил, а потом вопрос опустился камнем в желудок. Что он будет делать? Голоса снаружи утихли. Они слышали шум волн, зов совы в ночи. Эти звуки были приятным фоном их жизней. Хотя, если честно, Дорн не знал спокойствия. Только уроки и слова в свете свечи в Башне ветра отгоняли мучения. Потому, наверное, он учился отлично.

— Что мне делать? — он был рад, что его тон получился на грани каприза и сарказма. — Я отправлюсь в путь и буду петь. Надеяться на еду и постель ночью. Может, правильно поэту жить так, как раньше, — это прозвучало печальнее, чем он хотел. И он быстро добавил. — А ты?

— Я? — Этерелл отклонился на стуле. — Буду охотиться.

— Ты слишком ленив, — Дорн не позвал бы его с собой. Он видел лицо друга, когда его что-то раздражало, как оно застывало в идеале формы без выражения. Дорн не хотел, чтобы друг так посмотрел на него, ведь тут не спасет ни остроумие, ни искусство.

Этерелл встал и зажег свечу. Его лицо озарил свет.

— Стоит спуститься, — сказал он. — Они здесь.

* * *

Ужин был громким делом, еды было много в честь поэтов, прибывших с Пиетом Абардой во главе. Было мясо, вино и речи, которые было едва слышно для девушек в конце стола. Джулиен понимала, что завтра все будет посвящено скорби по архимастеру Миру, и ночью споют пятнадцать выбранных поэтов. На рассвете после этого высшего мастера отправят в море.

Пиет Абарда был худым темноволосым мужчиной с уверенным шагом. Было в нем что-то гладкое. Когда он выражал соболезнования о потери учителя, это было с управляемой печалью. Поэты Вассилиана были под руководством Пиета, он служил придворному поэту, докладывал ей через Валанира Окуна. Многие поэты, закончившие обучение, собрались в Вассилиане, когда вернулись чары.

Ученики шептались, что Пиет Абарда был с питомцем-демоном, что приходил из преисподней по его зову, и потому Джулиен не верила историям о Вассилиане. Она видела обычных людей, в основном, юных, в серой одежде Академии. По их виду не было ясно, управляли ли они необычными существами, демонами. Она в этом сомневалась.

В конце ужина один из учеников последнего года запел. Он был высоким и худощавым, его волосы почти скрывали лицо. Но он стоял с достоинством, дождался тишины в зале и запел. Его голос был низким. Баллада была в честь героя, павшего давно, как воина. Эмоций не было на угловатом лице ученика, но Джулиен хотелось плакать. Он допел, и пустота без музыки была осязаемой. Архимастер Хендин встал и поклонился.

— Спасибо, Дорн Аррин.

* * *

Она думала о сестре в ту ночь, когда не могла спать. Хотя она грустила насчет архимастера Мира, эмоции от песни Дорна Аррина были другими. Порой Джулиен приходилось признать, что, хоть она привыкла к этому замку и его тайнам — хоть знала его тайны — он не был ее домом. Архимастера не хотели тут девушек, их игнорировали на уроках. Уловив это, их игнорировали и юноши. Придворный поэт допустила девушек, но их не принимали. Было бы даже мудро уйти. Джулиен была тут по своей воле, а не по воле родителей. Она могла сделать выбор снова.

Но в родном доме, который был счастливым, несмотря ни на что, Джулиен не будут рады, если она не выполнит условия. Если она не забудет, почему пришла сюда.

Ее младшая сестра Элис понимала. Элис нравилось прясть и вышивать, и она знала сердце своей сестры. И она сказала, улыбаясь:

— Тебе нужна другая жизнь, — хоть они были похожи — низкие и пухлые, с каштановыми кудрями и карими глазами — это было их единственное сходство. Сестра сшила Джулиен почти всю одежду. Элис любила вышивать воротники, пуговицы из оникса и жемчуга, платья, что согревали Джулиен. Но скоро Элис выйдет замуж и будет в другом доме.

Джулиен старалась не думать об этом. Она проводила часы в библиотеке, рылась в книгах и свитках. Играла на лире до боли пальцев. Но порой ветерок носился по замку и вдыхал, как спрашивал: где дом?

Она поняла, что не уснет. Было уже поздно. Она выбралась в коридор, озаренный светом луны. В конце коридора была лестница, которую редко использовали — узкая, винтовая, темная и в трещинах, которые она знала наизусть. Она добралась до первого этажа, Джулиен пошла к фойе, откуда был вход в Зал лир. Ей нравилось ходить туда по ночам, быть наедине со священными предметами, смотреть на резьбу в свете свечи. Но сегодня она услышала голоса из комнаты для встреч неподалеку и увидела свет под дверью.

Элис предупредила бы ее, что любопытство опасно. Опасность была, архимастера не шутили и били березовым прутом для дисциплины. И были наказания хуже, но Джулиен слышала лишь намеки на них.

Она размышляла. Небольшой проход вел мимо этой комнаты с другой стороны и соединялся с кухнями. Там она будет не так открыта, чем в фойе. Она побывала на кухне, взяла печенье, чтобы, если ее схватят, объяснить причину.

Их кухни она нашла проход, коридор дверей, многие из них использовались слугами. Сияние под одной из дверей вело ее, она прижималась к стене. Напротив нее на стене было вырезано оскалившееся лицо. Шут. Это лицо было всюду в замке с остальными. Король. Плакальщик. Богиня. И, конечно, Поэт. Лица сливались с камнем, все видели.

Она услышала первым Пиета Абарду.

— Он едва остыл, а вы так говорите?

— Задержка — для влюбленных и дураков, — она знала голос одного из архимастеров Она пыталась вспомнить имя. Кервин. Младший из архимастеров, она его никогда не любила, хотя Цирилла и Мири считали его красивым с его черной бородкой и широкими плечами. — Лорд Абарда, если мы получим вашу поддержку, вы не пожалеете. Если нет…

— Угрожаете, архимастер Кервин? — сказал Пиет. — Забыли, что я связан с придворным поэтом?

— Никто не забывал, — сказал архимастер Кервин. Джулиен вспомнила, почему он ей не нравился — он словно всегда скалился. Его голос стал масляным, он явно считал его убедительным. — Вы в уникальном положении, лорд Абарда. Столько власти и престижа, но так рискованно. Ваш защитник не смотрит на нас, он занят политикой в Кахиши. Это хороший шанс.

— Пока что были лишь угрозы, — фыркнул Пиет Абарда.

— Простите, если так выглядит, — сказал архимастер Кервин. — Я лишь напомню, что близится время… выбора. И, чтобы было интереснее, я знаю, какого Пророка выбрали для завершения десятка.

Десять. Смерть сделала так, что архимастеров стало девять.

— Валанир Окун…

— Видите ли, лорд Абарда. Вы не знаете всего. Валанир Окун дружит с придворным поэтом, но это не преимущество. Когда-то так было. Но не теперь.

— Что вы мне дадите? — Пиет показал нотку вызова.

— Вы знаете, — архимастер Кервин словно ухмылялся. — Что хочет лорд Абарда, кроме высокого положения? Он не Пророк. Придворный поэт видит его важность, но не дала ему эту силу. А теперь в этом есть сила, Пиет Абарда. После ночи завтра будет даже больше.

Ладонь на руке Джулиен заставила ее вздрогнуть. Она развернулась, боясь, что архимастер раскрыл ее. Она увидела удивленное лицо Этерелла Лира, ощутила ужас. Он держал свечу и смотрел на нее с ошеломлением.

— Джулиен Имара, да? Что ты тут делаешь?

— Они нас услышат? — шепнула она, кивнув на дверь. Он кивнул и повел ее по коридору. Мысли покинули голову Джулиен, она могла думать лишь, как глупо выглядела в ночной рубашке с высоким воротником, сшитой ее сестрой, с кружевами на манжетах. Этерелл Лир был фантазией всех девушек с его золотыми волосами и глазами голубее незабудок, что цвели на острове весной. Джулиен злилась на себя за такие мысли. Она еще не сочинила поэму о нем, но думала об этом, что уже было плохо.

— Что ты делаешь? — сказала она, когда они отошли от двери, призвав в защиту раздражение.

— Я был голоден, — спокойно сказал он. — Вижу, и ты тоже.

— Ты знаешь мое имя, — сказала она. И тут же пожалела.

— Да, — он улыбнулся. — Доброй ночи. Думаю, тебе лучше идти в постель.

— Погоди… Этерелл, как думаешь, что происходит? — было странно называть его по имени. Они еще не говорили раньше.

— Многое, — он звучал терпеливо. — Так во всех местах с силой. Джулиен, ты еще не сильна, и не будешь следующие годы. Держись в стороне, пока ты не готова, — он рассмеялся. — Спокойной ночи. И я, наверное, и себе возьму печенье.

Она повернулась, вздохнув, и пошла к коридору. И услышала:

— Джулиен.

Она оглянулась, горло сжалось. Его лицо стало строгим, как у лорда, выносящего приговор.

— Тебе повезло, что ты столкнулась со мной, — сказал он. — А могло не повезти. Тут опасно.

— Ты про… Марика Антрелла?

Он удивил ее улыбкой.

— Так ты знаешь. Это хорошо, — он пошел по коридору в тень бодрым шагом, словно шел с пикника. Дверь закрылась. Стало тихо.

Джулиен пошла к себе. Было холодно, словно ветер проник под мантию. Из учеников последнего курса Марик Антрелл — талантливый, красивый, с рыжими кудрями — был среди самых популярных. И пугающих. Джулиен видела, как Этерелл бил Марика и его друзей в защиту Дорна Аррина. Но парни перед этим сломали Дорну палец. Они были богатыми, благородными — неприкасаемыми, шли против правил. Архимастер Хендин порой ругал их… как и архимастер Мир. Но другие как будто не видели.

Джулиен думала, что она вне опасности. Она была никем. Невидимой. Но взгляд Этерелла пугал ее. Она поежилась под одеялом, воздух перед рассветом стал холоднее. Дрозд на крыше запел.

Держись в стороне.

Она прожила тут восемь месяцев, думала, что знала это место. С одной смертью все стало чужим. Небо было светлым, когда Джулиен Имара уснула, провалилась в пропасть снов, где звучала скорбная песнь Дорна Аррина. Великая душа покинула мир.

ГЛАВА 2

Он прибыл после первого весеннего дождя. Дворец перед ним поднимался из тумана, такой же серый, как небо. Большие короля Святилища старейшин начали звенеть в полдень. Пророк повел коня через боковые врата, слуги встретили его. Он прибыл издалека.

— Придворный поэт на встречах весь день, — сообщил слуга с ложным сожалением.

— Она меня примет, — сказал Валанир Окун.

Ему предложили ванну, он отказался, хоть и пошел в комнаты, чтобы переодеться. Он ехал семь дней на юг не для того, чтобы медлить из-за формальностей. Он боялся того, что случится в Академии без него.

— Где она? Придворный поэт, — спросил он у мальчика-слуги. — Ей сообщили обо мне?

— Да, — сказал мальчик. — Я отведу вас на обед. Придворный поэт переживает за ваше здоровье.

— Мое… — Валанир лишился слов, но видел, что лиц мальчика было пустым. — Я поем, когда захочу. И я сам ей скажу… где она?

Он бросился в коридоры, едва мальчик ответил. Он найдет Лин сам. Раздражение близилось к гневу. Он спешил сюда, почти не останавливаясь по пути, не навестив друзей, что встретили бы его как гостя. Особенно вдова-аристократка с тонким телом и тяжелыми рыжими волосами с сединой, собранными на голове в корону из кос, она была бы рада Валаниру после его пребывания на острове. Заманчивым был и мелодичный голос. Она жила у виноградника на краю Тамриллина. Ее письма на остров дразнили, она описывала радости этих лет. Она не была против его блужданий, других женщин. Так было у поэтов.

Но на ее поместье потребовался бы день, чтобы проехать по долинам рядом. День. А он примчался сюда изо всех сил ради королевства, и придворный поэт не была благодарна. Он приехал сквозь дождь.

Насколько он понял, леди Амаристот была на совете с представителями гильдий. Он знал, что эти люди просили у придворного поэта об услуге почти каждый день. Стоило сразу разобраться с ними.

Он прибыл к залу совета, куда его направил слуга, но там был пусто. Другой слуга долго извинялся, сказал, что она только ушла на обед с лордами совета. Было не понятно, где пройдет эта встреча, в башне или Зеленой комнате, что были в разных частях замка.

Ситуация напоминала Валаниру шуточную балладу. Он лучше сочинял бы ее, сидя в поместье с видом на виноградники на холмах. После их общения с местной леди в ее постели, на диване и ковре в обсуждении писем. Но он был здесь, в этом дворце и ждал, пока придворный поэт соизволит принять его.

Пророк был в коридоре, что вел к Зеленой комнате, ведь в башне никого не нашел. Он услышал за собой голос:

— Не вас я ожидал увидеть, но я рад сюрпризам, — сказал Нед Альтерра. Валанир обрадовался, что выглядел он хорошо, парень ему нравился. Они обменялись любезностями, и Валанир сказал:

— Я приехал увидеть ее… Лин. Ее неожиданно сложно найти.

— Она занята, — виновато сказал Нед, словно это было из-за него. — Я был тут на встрече совета. Отец решил взять с собой. Но если об этом… — он огляделся и поманил Пророка в тень ниши. Под аркой с завитками была вырезана скамейка в стене, но они не сели. Мраморные колонны дальше стояли вдоль коридора и уходили наверх. Коридор был пустым, но замок словно сам все слышал. И Нед тихо сказал. — Пришла весть из Кахиши — они осаждены атаками на севере. Король Элдакар просит денег для кампании.

— Чьи атаки? — Валаниру было не по себе. Он был в пути неделю, а события двигались быстрее. Он надеялся опередить гонцов из Майдара. Он едва успевал поговорить с Лин. Если он найдет ее…

— Он зовет себя королем севера, — сказал Нед Альтерра. — В Кахиши его зовут Изменником.

— Я знаю его, — сказал Валанир.

— Знаете?

— Между Изменником и двором Майдары долгая история. Он не всегда был в опале… хоть ему никогда не доверяли, — сказал Валанир. — К танцующим с огнем всегда было недоверие.

— Точно, танцующие с огнем, — сказал Нед. — Король Элдакар подозревает, что они используют… магию для атаки. Он хочет посоветоваться с леди Амаристот лично.

— То есть…

Нед словно увидел его мысли.

— Она согласилась поехать.

* * *

Он увидел блеск камня на ее горле. Леди Амаристот встала из-за стола, подняла кубок, улыбаясь одному из послов Кахиши. Ее место было справа от короля. Они сидели с гонцами на возвышении в главе стола. Валанир Окун сидел ниже с лордами Тамриллина, что ужинали сегодня здесь.

Пророк и придворный поэт кратко поговорили в зале. Она обняла его, улыбка сияла, как ее камень, и она отошла с изумленным видом. Ее волосы были закреплены серебряными заколками по моде двора.

— Я должен с тобой поговорить, — сказал он, сдерживая гнев. Она избегала его весь день намеренно. Гнев даже был приятным, он отвлекал от шока, что скрывался за ним. С гневом он хоть управлял собой.

Она кивнула, бриллианты в ушах сверкали, как лед.

— Скоро, — и она оказалась во главе стола, ее окружал свет, золотая посуда, и она приветствовала лордов и послов. Она протягивала руку для поцелуев, как дар.

Они знали, кто был у уха короля. Гаральд полагался на придворного поэта сильнее, чем на совет, как было при Никоне Геррарде.

Валанир Окун поражался. Она злилась, что он давно не был в Тамриллине? Она не знала, что происходил в Академии… он надеялся.

Он вспомнил их последнюю встречу осенью прошлого года. Разговор был натянутым. Она была как в другом мире, пока пожимала его руку на прощание. И теперь она решила поехать в Майдару, не спросив его совета, хоть никто в Эйваре не знал Кахиши лучше Валанира Окуна.

«Старик, она отдалилась от тебя».

Желать независимости было естественно. Лин вряд ли могла забыть, что это Валанир Окун выдвинул ее в придворные поэты. Сделал ее Пророком. Если она хотела показать, где власть, он поддастся.

Он вспомнил блеск ее улыбки и задумался.

Он хотел сказать ей, что многое на кону. Им нужно быть заодно.

Лин Амаристот повернулась к одному из послов и рассмеялась.

* * *

Записка пришла почти в полночь. Валанир Окун был за столом в своей комнате, сочинял в свете свечи. Она знала его привычки. Записку принес один из мальчишек, которых Валанир презирал, и он ждал, чтобы сопроводить его. Слуги были красивыми, может, она завела любовников. Когда он видел ее до этого, Лин была в одиночестве. Полная ответственности и личного горя. Он понимал не все.

Она сидела за столом, когда он вошел, читала свиток. От его шагов она подняла голову.

— Я думала, вы не спите, — сказала она и отпустила слугу. Они остались одни. Валанир побаивался, что встреча будет при страже. Он много раз был в этой комнате. И сегодня он был поражен простотой. Она была придворным поэтом из дома Амаристот, но ценной была лишь лира у окна. Над ее столом висела картина гор лунной ночью: оттенки фиолетового и черного переходили в туман. Он не знал, что значит для нее этот пейзаж. Была это ее родина, Академия или желания. Или все вместе.

Она не желала почестей и ответственности. Это дал ей он.

— Спасибо, что приняли, леди, — сказал он.

Лин рассмеялась и встала. Она переоделась. Это платье было черным, с высоким воротником, почти до подбородка. На поясе была серебряная цепочка. Валанир заметил, что Лин напоминала ее мать. Ее улыбка в зале была дыханием прошлого на шее, и Пророк впервые испугался. Он видел Калинду Амаристот лишь раз, двадцать лет назад. Он был тогда поэтом тридцати двух лет, беспечным. Он пришел в тот замок с легким сердцем, представляя, что он все знал о людях и мире.

Он ошибался. И он не забыл урок.

— Я впечатлена, что вы благодарите меня в такое время, — Лин указала ему на диван, села напротив. — Уверена, вы слышали о моей грядущей поездке. Может, есть совет?

Он не понимал, шутит ли она.

— Совета нет, — сказал он, садясь напротив нее. — Но я могу поделиться опытом.

— Многолетний опыт, — сказала она. — Глупо отказываться. Но скажите, зачем вы здесь.

— Две причины. Первая, самая важная, насчет Майдары, — сказал Валанир. — Я надеялся опередить гонцов. Ситуация в Кахиши… деликатная, Лин.

— Прошу, объясните, — сказала она. — Это будет интересно. Я налью вина.

— Я получил весть от друга, — сказал он, она вручила ему кубок. — Захир Алкавар. Он на пару лет младше меня, но уже первый маг при дворе Майдары. С его помощью я обучился магии, что помогла одолеть Ника Геррарда. Они знают в Кахиши духов нижних царств. Они верят, что в земле семь измерений. Мы живем в самом высоком. Ник призвал существо ада из самого низкого. Мы бы не выжили без помощи Захира.

— Мы обязаны ему жизнями, — сказала она. — И что он передал вам?

— Он — маг, — сказал Валанир Окун. — Захир подозревает, эта война… чьих-то рук дело. Что в ответе кто-то близко к королю Элдакару.

— Предатель при дворе.

— Да. Видимо, Захир Алкавар предложил позвать тебя, Лин. Он никому не доверяет в Захре. Даже товарищам-магам. Что-то не так у них, хоть он больше не сказал мне. Может, не посмел, ведь послание могли перехватить.

Она не выразила эмоции.

— И я поеду убрать предателя, — сказала она. — Это я должна сделать? Почему вы так спешили?

— Ты знала.

— Эрисен, мы связаны, — сказала она. Метка Пророка вокруг ее глаза блестела в свете луны. — Я еще не знаю, хорошо ли это, но я знала, что вы едете. И знала, когда вы прибыли.

— И избегала меня.

Она пожала плечами.

— В чем цель вашего визита?

Он подавил гнев.

— Моя цель, — сказал он, — не пустить тебя. Хоть друг и просил. Это опасно, я ощущаю. Я предлагал поехать туда, но… король Элдакар не рад мне при дворе. Для его я представляю двор его отца. Они хотят видеть тебя.

Она молчала. Отвернулась от него. А потом сказала:

— Это важно. Вы проехали весь этот путь ради моей безопасности. Я благодарна.

Красивые и вежливые слова. И все же:

— Конечно, я думал о твоей безопасности, — сказал он.

— Это одна причина, — сказала она. — А другая?

Он тянул, выпивая вина. Академия не уходила из мыслей. Он даже ей еще не все рассказал. Валанир сказал:

— Другая — новость. Я недавно ощутил почти враждебность ко мне от других архимастеров. Они встречаются в тайне. Не знаю, тревожит ли это Корону, но я хотел сообщить тебе, — он попытался заглянуть в ее глаза. — Потому меня не было год, — сказал он. — Я хотел приехать. Но боялся того, что будет, пока я не там.

— Но уехали, тревожась обо мне, — она вскинула бровь. — Не могли прислать письмо?

— Я никому не мог его доверить.

Лин задумалась. Она склонила голову, локон выбился из заколок и задел ее скулу, добавив лицу мягкости.

— Я должна ехать, — сказала она. — Отказ подвергнет опасности союз с Майдарой. И… я хочу поехать.

— Играете со смертью, леди Амаристот? — он не шутил.

Уголок ее губ приподнялся, словно трещинка на стекле. Она сказала:

— Смерть годами ждет меня, — она улыбнулась и прошла к нему легко, как девочка.

* * *

Тем утром она загнала Гарона Сенна к дровяному сараю. Хоть рассвет был прохладным, оба вспотели. Воздух был душным в ожидании дождя. Он остановил ее удар, подняв руку, но их лезвия столкнулись. Ее меч опустился, застыл, когда кончик лезвия уперся в его грудь. Они разделились, он крикнул:

— Вы уже приперли меня к стенке. На сегодня хватит, да, миледи?

Опустив тренировочный меч и расслабив губы, Лин Амаристот издала смешок. Воин, повидавший полмира, пока он попал сюда, остался при дворе Тамриллина. Гарон никем не восторгался, даже придворным поэтом. Она приняла, что бывший капитан наемников вряд ли сможет стать вежливым придворным.

— Ладно, — сказала она. — Может, завтра я поддамся.

— Я настаиваю, — улыбнулся он.

Лин Амаристот пошла в свои покои мыться, ощущая, как бремя по одному грузу падает на нее. Утро с Гароном Сенном были случаями, когда она становилась собой. Ей было лучше с мечом в руке, как в детстве. И ей не мешал даже мертвый Пророк.

Пока Лин купалась с ароматными маслами, служанка читала план на день. Послы из Кахиши — да. Она знала, что они хотели. Знала, что скажет. Потом были неизбежные встречи с гильдиями и придворными. Так было при дворе Тамриллина — срочные и глупые дела спутывались.

Времени на музыку почти не было. Но сны остались: она редко спала, и ночи были ее. Лин порой вставала в темноте, словно лира звала ее. Она садилась у окна с лирой и смотрела на море. Она не знала, были то ее песни, или Эдриен Летрелл передавал через нее слова из мертвых.

Искусство было всегда даром, что удивлял ее. Она знала о его источнике, как не видела ветер. Теперь — особенно. Лин Амаристот верила, как многие поэты, что дар музыки давала богиня Киара. Но ей было сложно верить.

Ночами она сильнее ощущала его с собой. Она почти верила, что повернется и увидит его в тенях у кровати, свет луны попадет на его метку. Вода шумела в такт его мыслям. Если она спала, то видела его воспоминания, боль и радости его жизни, его искусство. Или повторяющийся сон, что она стала понимать.

И она отдала ночи музыке.

Музыка на время уносила ее от воспоминаний. Но и возвращала туда. Она вспоминала ночь, когда Дариен Элдемур совершил свой поступок. Когда она порезала запястья, чтобы он не убивал. Когда она с силой воли сказала:

— Я это сделаю.

Лин хотела сохранить в нем невинность. Она не думала, что он все равно лишится этой невинности.

И он умер за нее. Каждый день игры в политику и капризов глупого короля был куплен этой ценой. Мир не узнает музыки Дариена, которую он мог написать за годы. Он не успел раскрыть весь потенциал.

И она часто искала Гарона Сенна по утрам. Может, он понимал. Его черные глаза были без эмоций, даже когда он смеялся. Она подарила ему серьгу с рубином, которую он носил при дворе в знак ее благосклонности. Лин думала, он верный, но хотела бы доказать это.

Были способы затеряться в мыслях или воспоминаниях. Может, потому она редко давала разуму отдыхать. Даже в ванне она была за работой, продумывала поведение с гонцами из Кахиши.

Служанки налили горячую воду из серебряных кувшинов в ванну, чтобы промыть ее волосы, и Лин резко села.

— Что такое? — испуганно взглянула на нее одна из девушек.

Лин потянулась в горячей воде.

— Мой старый друг и наставник скоро будет здесь, — сказала она, это прозвучало холодно.

* * *

День прошел, как и ожидалось: послы из Кахиши рассказали изящно продуманную историю об ужасах на северной границе. Лин Амаристот и король Гаральд приняли их в кабинете. Она слушала, щурясь, их описания нападений на деревни воинов в белом, в боевом облачении танцующих с огнем. Лин мало знала о них: они жили в горах севернее Кахиши и не слушались правления Кахиши. Между ними и двором всегда было напряжение.

Лин знала, что подумали бы хитрые лорды совета: ситуация все еще была без серьезных сражений, не война. И пока Эйвар не мог отказаться помочь сильному союзнику, было странно, что богатая страна не могла справиться с обычными бандитами. С помощью визирей, командующих армиями, король Элдакар был известен своей силой всему миру.

Но потом послы заговорили о магии. Это Лин тоже знала заранее. Их лидер, седеющий мужчина с умным лицом по имени Тарик ибн Мор сказал:

— Король Элдакар просит поскорее приехать леди Кимбралин Амаристот и помочь в этом деле.

Гаральд тут же возразил:

— Придворный поэт не покидает место у нас.

Кахишианец взглянул на нее, придворного поэта рядом с королем. Он словно сдерживался.

— Я из Семи магов Башни стекла, — сказал он. — Но король Элдакар хочет поговорить с той, что одолела демона и вернула магию вашей земле. Его не отговорить, — его тон намекал, что отговорить пытались. Лин скрыла улыбку.

— Нам нужно обсудить с советом, — сказала она Тарику ибн Мору. Она знала результат: Гаральд будет возражать, как и лорды, что искали его поддержки. Она ждала поддержки тех, кто был сильнее и умнее, как лорды Альтерра. Все согласятся, что хрупкие отношения Эйвара и Кахиши не давали выбора. Эйвар завоевали бы тысячу раз армии востока, если бы не помощь королей Кахиши годами, как и восточных поэтов. Они даже закрывали глаза на то, что в Эйваре верят в фальшивых, по их мнению, богов. Их божество — Алфин, Бог с тысячами имен — было веками в боевых кличах от Кахиши до Рамадуса и между ними.

Они не могли отказать Кахиши.

— Миледи, — сказал Тарик ибн Мор. — Нам нужно вернуться в Захру в ближайшие дни.

Она склонила голову, не моргнув. Подозрения Эдриена Летрелла мелькнули в голове. Маги. Она сказала:

— Вскоре вы получите ответ.

* * *

Той ночью она знала, что Валанир Окун злился. Она весь день ощущала его близость, не так, как с Эдриеном Летреллом, но как мелодию в другой комнате. Она играла с ним сегодня. Она впервые так делала. С его последнего визита она стала старше. Она видела, что Пророк считает это потерей. Но она это так не ощущала, не могла горевать.

Он смотрел с опаской, пока она пересекала комнату. Она ощущала себя старше, а он, казалось, не старел. На его лице почти не было морщин, черты были хорошими. У нее были похожие мысли во время встречи с ним в таверне, когда он выдал себя за Пророка по имени Террон. Казалось, горе не задевало его, словно горя и не было.

Она поняла, как он ее видит. Леди в замке. Настоящая Амаристот.

Не такой жизни она хотела. Не этого хотел для нее Дариен, отдав жизнь за нее.

Валанир встал, словно у них были официальные отношения. Она медленно приближалась. Он смотрел на нее, ошеломленно онемев. Словно стоял перед лавиной.

— Лин… — он замолк, когда она коснулась его лица. Она давно хотела сделать это. Боль притихла, появилась новая.

— Сядь, — приказ. Он сделал это, и она оказалась на нем в кресле. Его жар был против нее, он тут же ответил, как теплое вино.

Через какое-то время Валанир отстранился и посмотрел на нее. Его лицо было румяным, веки — тяжелыми. Но он серьезно сказал:

— Лин… ты этого хочешь?

— Тихо, — сказала она и прижала его ладони к своей груди. Даже сквозь ее платье его пальцы двигались умело, и она вскоре лишилась контроля над голосом. Она замерла и рассмеялась над собой. — Давно это было, — сказала она.

— Я хочу услышать этот звук снова, — сказал он, рука скользнула под ее юбки.

Дождь застучал по окнам. Лампа ярко горела. Лин извивалась и стонала, открывшись лампе. Она не смотрела ему в глаза. Он шептал ей на ухо, она и не думала, что услышит от него такое.

Слова больше его ладоней разбивали ее защиту. То, что она старалась избегать днями и ночами с помощью меча, комнаты совета и лиры, догнало ее. Сон, что повторялся ночами, его значение она стала понимать лишь недавно. Всегда одно и то же: мужчина скорчился в углу ее спальни между креслом и вешалкой и плакал. Он был спиной к ней, но она знала его. Дариен Элдемур прятал лицо в ладонях.

Лин простонала другую ноту, смесь горя и мольбы. Хотя она все еще не смотрела в лицо Пророка, она сжала его ладони. Валанир понял, подвинулся под ней. Вскоре он оказался внутри нее, и мысли пропали.

Дождь стучал нежнее, когда они улеглись. Гром урчал вдали. Валанир все еще был под ней, его ладони сжимали ее лицо. Она уже не избегала его глаз. Он сказал:

— Ты чем-то удивлена. Но это ты удивила меня.

— Ты сказал, что… думал обо мне, — она вспомнила слова, что он шептал на ухо.

— Это не должно удивлять, леди, — его ладонь от ее лица скользнула к застежкам платья. — Можно?

Они встали вместе. Он был за ней, расстегивал платье. Когда-то она бы не дала ему и другим увидеть себя. Она подумала о лампе, но не стала сопротивляться, а вскинула голову, словно с вызовом врагу.

Но тут был лишь Валанир Окун, и он сказал:

— Ты разбиваешь мне сердце, — и поднял ее. Она испугалась на миг от беспомощности, но это прошло. Он отнес ее в соседнюю комнату, в ее кровать, где их окутала тьма, и она видела только метку Пророка и свет в его глазах. Он нежно раздвинул ее ноги и опустился между ними. Гром разбил ночь, Лин заполнила тьму криками.

Они уснули, и ей ничего не снилось. Она проснулась до рассвета. Она выбралась из кровати в бархатном халате. Дождь прошел, среди туч виднелся серый свет. Море было темно-серым. Чайки летали на ветру над водой. Не оборачиваясь, она сказала:

— Я спала лучше, чем за весь год. Спасибо.

— Иди сюда, — сказал он.

Она повернулась к нему, но не подошла. Словно мысли в голове приковали ее к месту. Валанир Окун лежал на боку, метка Пророка потускнела. Его глаза были ясными, словно с них убрали туман.

— Кто ты, леди Амаристот? — его тон был задумчивым. — Я слышал, ты заточила поэта за сатиру.

— На три ночи, — отмахнулась она. — Его песня была пятном на моей чести. И короля. Я не могла это позволить, — поэт считал, что придворная поэтесса очаровала короля, и не только магией. Это было грубо и глупо. Его даже поэтом было сложно назвать. — Его даже не ранили. Просто показали отношение.

Валанир сел.

— Хочешь поговорить о прошлой ночи?

В комнате стало тихо, и из-за полумрака все казалось нереальным. Словно это могло испариться как один из снов. Она посмотрела на воду.

— Я ничего от тебя не прошу.

— Как и я, — сказал он. — Я спросил не поэтому.

Она видела причал за туманом. Лодки. Она сказала:

— Я должна кое-что рассказать.

* * *

— Тебе было суждено умереть, — сказал маг. Он был не таким, как она ожидала. Она думала, он будет старым и пахнуть благовониями. Это было не так. Его борода была черной, лицо в морщинах, но не старое, глаза были с печалью вне времени. Его мантия и капюшон были из белого льна, украшением был лишь серебряный изящный амулет.

Она послала за ним, потому что он был издалека, из земли, что не связана с Эйваром. Даже так был риск. Многие были бы рады убрать ее, женщину, придворного поэта, которая внедрила столько изменений в Академии, которые многим не нравились. Они не простили бы ей девушек-учениц или приказы Валанира Окуна.

Чары Эйвара не спасли ее. Валанир сказал, что нет лекарства от заклятия Дариена Элдемура, что переплело ее мысли и воспоминания с чужими. Это было сильнее с каждым днем. Она надеялась на далекую магию, что там искусство магии развили за века.

Маг сказал ей сесть, прочитал заклинание на своем языке, провел три раза руками по кругу над ее головой. Она дрожала. Мысли Эдриена Летрелла были тихими в этот раз, и она ощущала себя брошенной и испуганной.

— Заклинание было глубоким, — сказал маг. — В тебе укрылась душа из преисподней.

— Мой друг, что колдовал, не знал, что делал, — сказала она. — Мы долго были без чар. Он не знал.

Маг взял ее за руку. Печаль в его глазах стала сильнее. Он сказал, гладя ее руку:

— Тело не может укрывать мертвого и жить.

— Но я нужна здесь, — глупо сказала она.

Он сказал:

— Не сомневаюсь, — Лин Амаристот с шоком подумала, что у него хороший голос для пения. Она не ждала такого. Он ничего не смог сделать. Он не принял золото. Он принял только лошадь для пути домой.

* * *

Тишина. Она прижалась лбом к стеклу, прохлада радовала. Он сказал за ней:

— И долго?

— Он думал, у меня есть год, — сказала она. — Или меньше. Никто не знает.

Тишина. Она услышала за собой шорох. Через миг ладонь легла на ее руку.

— Посмотри на меня, — сказал он. Она повернула голову. Он спешно оделся, хотя рубашка была открыта на груди. Она задержалась там взглядом. Она еще не видела Валанира Окуна таким злым. — Я это не допущу, — сказал он.

Она отпрянула. Она ощущала себя подавленно от его гнева.

— Ты сказал, что ничего не сделать. Это подтверждение, — она вдохнула. — Я должна извиниться, — слова вылетели, словно камни, и она поднимала их по одному. — Я думала… что была… лишь пешкой для тебя. Прошлая ночь показала другое. Я все усложнила для тебя. Клянусь, я не хотела.

— Ты думала так, — его голос чуть не дрогнул. — Что тогда ты хотела?

Теперь она смотрела ему в глаза, почти с улыбкой.

— Тебя.

Он отвернулся, отошел. А потом, словно его тянули невидимые нити, его ладонь скользнула по ее лицу, шее. Солнце делало его глаза ярко-зелеными. Лин знала, что пытается запомнить детали, пока начинался день.

— Я жалею лишь о времени, которого у нас нет, — сказал он. — И что ты не знала о своей силе. Две печали. Я не позволю третью от утраты тебя.

Лин поймала его ладонь на шее, как оружие.

— Я думала о том, кто будет придворным поэтом дальше, — сказала она. — Кто проживет долго и сделает все, что нужно. Может, это должен быть ты, — она покачала головой, когда он заговорил. — Подумай, пока меня не будет, — она сжала его ладонь. — Ты научил меня ставить нужды города выше своих, Валанир Окун. Пусти меня.

ГЛАВА 3

Дым стал голубым туманом и беседке и пах амброй. Лица были то на свете, то в тени, как на маскараде, но расшитые наряды в камнях были созданы для кружения. Блюда, что принесли от костров снаружи, были со специями, изобретательными, их запахи смешивались с благовониями. Рядом с Лин Амаристот смеялась женщина с золотыми серьгами, смеялась громче положенного. Рихаб Бет-Сорр, юная королева Кахиши. Король Элдакар, его королева и их свита почтили придворного поэта Эйвара, выехав из Майдары, чтобы встретить ее и провести банкет. Беседка, длинная и почти такая же высокая, как зал в замке, была возведена в маковом поле в неделе пути от Захры. Потом были сласти и музыка, а потом они уйдут в постели из шелка в маленьких беседках, укутанных бархатом для тепла.

Лин не видела раньше такого. Она плохо спала в пути из Эйвара, но не переживала. Горный проход был холодным, в красках весны. Она жаловалась лишь, что было много места мыслям. Без встреч и дел ее разум блуждал, и пути были в тумане, словно от непролитых слез. Ночами у огня она не могла петь. Она взяла бумагу и чернила, заполняла бессонные ночи в палатке изучением и сочинениями. Лин не признавалась себе, что надеялась создать песню, что проживет долго.

Времени было очень мало.

Ее сопровождали маг Тарик ибн Мор и его люди. Путь был напряженным из-за недовольства Тарика заданием. Лин могла лишь догадываться о причинах, вряд ли это было из-за нее. Она не говорила с ним, хотя за едой они сидели вместе. Однажды, когда они сидели у костра, второй маг сказал ей:

— Валанир Окун сделал тебя Пророком?

В его голосе было презрение. Может, его недовольство было из-за отношения к Валаниру Окуну? Лин постаралась ответить нейтрально:

— Да, — это был известный факт. В чем-то — скандал. Не так обычно делали Пророков. Архимастер Мир не простил их.

Хотя в пасмурную ночь светил лишь костер, она ощущала взгляд второго мага на ее ладонях.

— Я вижу метку, когда луна светит, — сказал Тарик. — И вижу кое-что еще. У тебя нет кольца. Даже у поэтов, что не стали Пророками, есть кольцо, знак, что они закончили Академию. А ты — нет? Но стала придворным поэтом? Это… необычно.

Лин отклонилась на подушки, что оставили ей у костра.

— Архимастера выбирают камни поэту, — сказала она, пожав плечами. — Мне пока не выбрали.

Умное лицо Тарика теперь казалось заинтересованным.

— Это странно, — сказал он. — Разделение между Академией и Короной не к добру.

— У нас есть разногласия, да, — Лин посмотрела ему в глаза. — Но король Гаральд поддерживает меня. Если Академия хочет поиграть в сопротивление, я могу это позволить. Правит Корона, — она отвлеклась на разговор со стражем с другой стороны, а потом ушла спать. Нехватка кольца, которое получали даже плохие поэты, было напоминанием, что она была не такой, как другие поэты. Лин подумала, что смогла отвязаться от Тарика и его грубости, но… он не упустил метку.

В пути второй маг отправил весть в Захру, наверное, своими методами, что они близко. Она удивилась, когда король Элдакар прислал план, как встретит придворного поэта у границы и устроит банкет в ее честь. Было странно вести себя так в войну, но династия Эвраяд славилась гостеприимством. И Лин была впечатлена, пока отдыхала на маковом поле с остальными, глядя на волну серебра и красного, пока приближалась стража короля. Их церемониальная броня, которую в поэзии Кахиши сравнивали с зеркалами, блестела на солнце. Плащи были красными. Их герб был ястребом, золото на красном.

Такие силы с Юсуфом Эвраядом во главе завоевали Кахиши не так давно. Отец Элдакара прибыл из Рамадуса и объединил воюющие провинции, сделав их своими. То, что было землей, где правили несколько жадных королей десятки лет, стало сильным при династии Эвраяд. Теперь те короли были визирями, лидеры провинций поклялись в верности королю.

Юсуф был другом Валанира Окуна, помогал ему, годами принимал в Захре — в чудесном дворце в столице.

Его сын Элдакар был другим. Валанир мало смог рассказать Лин о нем, кроме того, что он был мальчиком, когда Окун его в последний раз видел, и казался тихим. Отличался во всем от отца. Может, сильнее всего выделялся за его короткое правление брак Элдакара не с той женщиной.

За банкетным столом Лин смотрела на профиль королевы, длинный прямой нос, черные волосы под сеточкой с камнями, и вспоминала слова Неда Альтерры ночью ранее:

— О ней есть история, — сказал он.

Лин послала его в лагерь Кахиши узнать все, что можно. Нед выглядел невинно, а был умнее многих, и он был отличным шпионом. Он управлял сетью глаз и ушей Лин Амаристот в Тамриллине. Она сразу поняла при дворе, что это необходимо, и она постаралась узнать, кто раньше следил для Никона Геррарда. Только Неду она доверяла при дворе.

Остальные были сомнительными, даже Гарон Сенн, хотя она все еще включила его в свою свиту. Гарон имел повод быть верным, она щедро платила ему. Лин ценила его ловкий ум и опыт. Она назначила его своим стражем.

Нед вернулся к ней с отчетом, проведя ночь со стражами. Улыбающийся и пьяный, он рухнул на пол палатки Лин. Выпивка вытаскивала в нем то, что он обычно скрывал, — грубость. Она видела, как он пытался держаться в ее присутствии. Она доверяла ему и поэтому. Никто не корил Неда Альтерру за его поступки сильнее, чем он сам себя.

Он сказал о королеве:

— Это был запретный брак. Элдакар должен был жениться на принцессе Рамадуса, чтобы укрепить союз. Но он все испортил и женился на рабыне.

— Так этот Элдакар Эвраяд, — резко сказала Лин, — идиот?

Нед попытался скрыть улыбку.

— Сложно сказать. Люди говорят, она околдовала его. Он пришел на ее пение у ручья в саду дворца. Говорят, той же ночью он был с ней, что не странно — она была рабыней. Но теперь она управляет им.

— Что думаешь, Нед? — она ценила его мысли.

— Думаю, стоит последить немного, — сказал он, притягивая колени к груди, как задумчивый мальчик. — Война может быть серьезнее, чем банда танцующих с огнем.

— Думаешь, за ними стоит Рамадус, — величины королевства были сложнее и роскошнее. Отец Элдакара Эвраяда был из Рамадуса, армия была за ним. Лин не знала, почему он забрал Кахиши: связи крови на востоке были паутиной, которую было сложно изучать.

— У Рамадуса есть повод, — отметил Нед.

Лин молчала. Если это так, то последствия скажутся на Эйваре. И весь бардак из-за женщины, поющей в саду.

Она вспомнила слова Валанира Окуна о предателе в Захре. И Нед говорил, что королева управляет королем. Это был ответ?

— Это не все, — сказал Нед едва слышно за шипением костра Лин.

— Расскажи, — сказала она.

И его слова остались в ее голове на следующий день на банкете, когда она, щурясь, смотрела на короля, Элдакара ибн Юсуф Эвраяда, рядом с королевой. Чувственное лицо, тонкие руки с кольцами. Темные глаза с длинными ресницами. Он умело завел разговор с Лин о поэтах, о его любимых работах. Он был умным, в отличие от короля Лин.

— Но теперь в Академии новые силы, — сказал серьезно король Элдакар, выглядя младше своих лет. — Простите, леди, но мне интересно. Искусство будет забытым?

Лин моргнула.

— Не знаю, о чем вы.

Королева Рихаб Бет-Сорр тоже смотрела на нее. Она была в алом платье, где были вышиты павлины бирюзовыми и золотыми нитями. Она прислонилась к плечу Элдакара, словно они были наедине.

— Песни вашей земли радовали нас годами, — сказала она. — Но если человек ищет в поэзии силу, разве это искусство?

Рабыня? Слухи уже казались выдумкой. Лин сказала:

— Мужчины часто становились поэтами ради власти и бонусов — славы, золота и красивых женщин. Малое изменилось, — она ощущала, что слова были ножами к королю и его королеве, и она протягивала им рукоять, а слушающему Эдриену Летреллу — лезвие. Порой она воевала с ним, стараясь сохранить себя. Он убивал ее.

— Но теперь ведь иначе? — сказал Элдакар Эвраяд. — Равновесие сил в Тамриллине изменится. Может, не сразу. Тут, в Кахиши, Башня стекла может решить судьбу короля, хотя мы это отрицаем, — он слабо улыбался.

— Еще рано, — согласилась Лин. — Большая часть наших песен все еще для развлечения… или искусства. Мы редко пользуемся чарами, это достается с большой ценой.

— Вы одолели лайлана, — сказала Рихаб Бет-Сорр. Слово их языка у нее звучало мило и естественно.

Лин кивнула.

— Да. Но не одна. Пророк Валанир Окун был со мной.

— Чего это стоило? — взгляд Рихаб казался открытым, вопрос был прямым. Лин вспомнила, что королева была изящной, но и очень юной.

Но все за столом слушали, и Лин осторожно сказала:

— Мы се заплатили по-своему.

Вмешался Тарик ибн Мор. Он сидел в тени и плаще, но Лин ощущала его присутствие, его презрение. Его плащ был вышит серебром, напоминая водопад с его плеч. Вода была его стихией, он знал ее тайны, использовал заклинания в садах короля. Фонтаны, как дали понять Лин, были важны не просто для красоты в землях, что высыхали.

— Силы Эйвара новые, не проверенные, — сказал он. — Наша Башня стекла простояла уже долго. Первая школа магов в Рамадусе стоит уже больше тысячи лет.

— Да, — сказал Элдакар. — И наш первый маг, Захир Алкавар, из школы в Рамадусе.

Не скрывая презрение, Тарик сказал:

— Рамадианец ведет нас. Да.

Лин следила. Лицо короля стало каменным. Он был с женственной красотой, напоминал статую божества. Было сложно понять, он боится или злится. Рихаб Бет-Сорр рядом с ним прикусила губу.

Лин вспомнила слова Неда с прошлой ночи:

— Все верят, что Элдакар слаб, — сказал он. — Что война на севере раздавит его. Его младший брат Мансур — лидер батальона — популярнее. Говорят, король Элдакар был меж двух возлюбленных — королевой и Захиром Алкаваром, которые стремились к своим целям.

— Захир Алкавар? — удивленно спросила Лин.

Нед пожал плечами.

— Годами Захир и Элдакар были близкими друзьями против желаний короля Юсуфа. Порой говорят, что больше, чем друзьями.

Лин молчала. Валанир Окун жил в Захре, первый маг учил его чарам, но он мало рассказал ей о Захире Алкаваре.

Было напряжение после слов Тарика, он словно обвинил короля в слабости. Рихаб Бет-Сорр, наконец, заговорила:

— Мы ушли далеко от темы поэзии. Леди Амаристот, мы хотел бы послушать поэта вашего статуса. Вы окажете нам честь?

Король Элдакар опередил Лин с ответом:

— Можете взять лиру, конечно. По традиции.

Лин помахала рукой.

— Не нужно — сказала она. — Благодарю, — ей не хотелось петь. Она боялась, что тогда покажется ее сердце. И остальным, и ей.

Она ждала, пока слуги пробегут вдоль стола, призвав к тишине. Она ощущала жар взгляда Тарика ибн Мора — «у тебя нет кольца». Король и королева смотрели выжидающе. Все присутствующее — придворные солдаты — точно задавались вопросом, может ли хрупкая женщина зваться придворным поэтом. Лин оглядела беседку, встретила все взгляды. Некоторые отпрянули, другие отвели взгляды, никто не выдержал ее взгляд.

«Кто вы, леди Амаристот?».

Он словно знал, что было потеряно.

Вместо звона тарелок и разговоров осталось шипение огня. Но она была не в этой палатке, мыслями она была далеко. Это место было звеном в цепочке ее жизни. Почти готовой.

Она написала пару строк в свете свечи на пути сюда. Грубые, не очень умелые. Ей было все равно, что думали о ней эти чужие лица и глаза. Лин заговорила:

Я слышала сказ о золотых глазах,

озаренных плененными звездами,

и в них скрывались такие чудеса,

что поэт не опишет словами.

— Иди по лестнице, — с яростью

приказали поэты.

Но те, кто жили, мешкали.

Они желали вершины, но знали,

что это — конец.

* * *

— Присматривай за ней, Нед, — попросила Рианна его неделю назад. Утром он собирался в замок, чтобы поехать в свите придворного поэта. Она встала на цыпочки, чтобы поправить его плащ. Нед знал, что это был повод быть ближе. Он вдохнул запах ее волос, что не менялся. Его отбытие было тяжелым фактом между ними.

— Ты переживаешь за нее, — сказал он.

— Я боюсь, — она замолчала. Под глазами были круги, словно она не спала. — Ее мать была безумной.

— Знаю.

— Присматривай за ней, — сказала она.

Нед Альтерра так и делал той ночью, со всеми в беседке, пока Лин стояла во главе стола. Даже в мягком свете она была призраком, но румянец был на ее щеках, как от лихорадки, что горела и в ее глазах. Он не увидел этого прошлой ночью, затуманенный выпивкой. Он видел женщину, чья тонкая талия была приглашением. Он сел тогда на полу, чтобы смотреть на костер или свои колени.

Румянец на ее лице и напряженность взгляда не уменьшили желанность Лин Амаристот. Странно, ведь Нед редко считал ее такой. Может, сила была в словах, что она прочитала, знала она об этом или нет. Она призналась ему, что ее избегали чары Пророков. Слабость была в тайне, она доверяла Неду Альтере свои секреты. Не все. Он не был дураком, не считал, что знал все.

Помня о задании на ночь, Нед разглядывал лица, повернутые в беседке к Лин Амаристот. Заметил интерес короля, внимание его королевы. Открытое презрение второго мага Башни стекла, Тарика ибн Мора. Он даже не пытался скрыть. Словно его не прогнали бы. Но всех можно было прогнать. В этом и был смысл игры. За время при дворе Тамриллина Нед успел узнать, наблюдая, что подставить можно всех.

За Лин стоял Гарон Сенн. Он был широким мужчиной, и хотя седел, был все еще крепким. У него была черно-красная форма стражи Тамриллина, но красный был местами — Гарон предпочитал черный. Нед редко мог понять его лицо — темная борода и тени на угловатых чертах все скрывали. Конечно, Лин хотела при себе такого человека, но Нед хотел бы знать о нем больше. Он малое смог проверить, Сенн был издалека, его слова подтвердить было сложно. Те, кто бились за деньги, были худшими. Но Гарон Сенн пока был верным, это было в него интересах.

Нед Альтерра иначе смотрел на верность. Ее не продавали, а заслуживали.

Лин закончила, люди захлопали, подняли кубки. Румянец на ее лице пропал, она сделала изящно глоток из кубка. Она на миг встретила взгляд Неда, там было изумление, может, ирония. Он не знал, почему.

Он не говорил Рианне о том, как в комнате Лин увидел ее игру на лире. Она не сразу его увидела. Близился рассвет, и Нед не ожидал — придворного поэта вызвали по срочному делу. И он пошел искать ее.

Что-то было не так, сцена казалась неправильной. Ее глаза были закрытыми, губы — чуть изогнутыми, но ее лицо было напряжено, как от боли. Музыка лилась, напоминая весну, трепет почек на ветвях. И она открыла темный колодец вокруг его сердца. Если бы он слушал еще немного, то упал бы туда, и его больше не увидели бы.

Она открыла глаза и увидела его, в тот миг слишком широко улыбнулась. И перестала играть, выпрямилась, вежливо обратилась к нему. Будто он не увидел и не услышал то, чего не должен был. И Нед не знал, было ли это странно, или ему показалось. Но порой ночами он слышал ту музыку, и Нед резко просыпался. Он ходил к ребенку, стоял у кроватки и гладил ее волосы, похожие на его. Он вспоминал, кем был, и что было важно в будущем, пока смотрел на ее ручки и круглое лицо.

Он не мог рассказать Рианне. Но она как-то увидела или догадалась.

— Если она безумна, уведи ее домой, — сказала она. — Нед, она спасла моего отца. Сделай это для меня.

Нед выпил в беседке с банкетом. Он был верен леди, как и даме своего сердца. Он надеялся, что вино уберет разрыв на эту ночь.

* * *

Лин Амаристот лежала в палатке без сна, в шелках, покрывало и халат с вышивкой были подарком Кахиши. Они ласкали ее кожу, напоминая ночи нежной кожи, сплетения ног и криков. Эдриен Летрелл бывал в замках востока. Лин села и тихо выругалась. Пение каких-то насекомых портило тишину ночи.

— Вам что-то нужно, миледи? — спросил Гарон Сенн за дверью палатки. Он был в дозоре сам. Его голос был как наждачная бумага на контрасте с шелком.

Она чуть не попросила его помощь, чтобы успокоиться. Она видела его взгляд на тренировках. Но это было опасно и глупо.

— Ничего, — сказала она, тишина вернулась.

Она обдумывала вечер. Было ясно, что Валанир был прав — что-то странное творилось при дворе Кахиши, хотя это вряд ли было сложно. Враждебность второго мага была открытой… он не скрывал этого. Она видела, как король Элдакар принял удар по чести без ответа. Его жена, Рихаб Бет-Сорр, была политической помехой, без семьи или связей в королевстве. Популярный брат воевал на севере. Конечно, Тарик ибн Мор увидел шанс. Может, он был заодно с королем Рамадуса, обещал союз через брак, если взойдет на трон… это хорошо складывалось, как паззлы.

Птица завопила в ночи. Лин не узнала зов. Она была далеко от дома. Запах маков проникал в палатку.

Она подумала о Валанире Окуне, что должен был уже вернуться в Академию. Они говорили часами, он передал ей все, что мог, о Захре. О его дружбе с Юсуфом Эвраядом, который был бесстрашен в бою, который уважал поэтов Эйвара. Башня стекла, по словам Валанира, была чудом. Там Захир Алкавар помогал Валаниру изучать чары. Тарик ибн Мор ему был известен меньше, второй маг держался в стороне.

Валанир дал ей имя связного в Майдаре, который помог бы ей узнать больше о танцующих с огнем. Больше он ничего не сказал. Как не сказал и о политике Академии. Пророки избегали прямых вопросов так же умело, как сочиняли песни.

Он явно что-то скрывал, но Лин не пыталась вытянуть это. Она была нежной с ним последние дни, чтобы исправить то, как недооценила его. Она использовала то, что узнала от Эдриена Летрелла, чтобы доставить ему удовольствие. В первую ночь она брала то, что хотела. Верила, что у него иммунитет к потере, любви.

В ночь перед отбытием в Кахиши они долго обнимались.

— Как мне убедить тебя не идти? — сказал он.

Она улыбнулась в его плечо.

— У тебя остались методы?

— Это опасно, — сказал он. Это повторялось.

— Я опасна, — сказала она. — И уже в опасности. Нет смысла спорить, я все решила.

— Мы можем больше не встретиться, — сказал он. Это была его последняя стрела.

— Ты хочешь мои слезы, — она провела пальцами по его груди. — Лучше спой мне.

И он пел до рассвета.

ГЛАВА 4

Он прибыл к пению. Голоса звучали в гармонии, поднимались выше. Они доносились из церкви, но звенели ясно в фойе, в его просторе с высоким потолком и колоннами из горного камня. От звука Валанир Окун чуть не рухнул на колени. А все из-за воспоминаний и осознания. Он узнал элегию по высшему мастеру. И он вспомнил ночь много лет назад, когда сам стоял там и пел павшему Пророку, которого любил.

Эта ночь была другой. Его действия и других привели к этому. Теперь чары несли музыку к небесам или богам. Валанир не верил, что боги были связаны с этим.

Он дрожал, закрывая за собой двери. Он не помнил последний разговор с Миром, но вряд ли так хотел оставить между ними. Старик не доверял Валаниру в последние дни учебы. Это можно было понять. Валанир был капризным учеником. Он и Никон Геррард. Они были непослушными, но талант их никто не мог превзойти. И это не нравилось железному Серавану Миру. Высший мастер того времени потакал им, но архимастер Мир был за наказания. Валанир и Ник устраивали беспорядки в Академии.

Это мешало роли Валанира, как посредника между Академией и Короной теперь. Особенно когда он нарушил законы Академии, сделав Лин Амаристот Пророком без согласия высшего мастера. Это преступление ему не сошло бы с рук, если бы Академия могла наказать его. Но, как агент Короны, он был защищен.

Лин видела Валанира Окуна как существо Академии, холодно использующее ее, а архимастер Мир верил, что у него свои интересы. Может, старик был прав. Но в жизни ничего не достичь мыслями о прошлом и вариантах. Желание вело Валанира Окуна к становлению Пророком, и он не жалел. Желание и искусство были схожи.

Желание. Он долго провел в той комнате с видом на причал Тамриллина.

«Я не дам этому случиться», — сказал он. Слова Пророка должны были обладать силой.

Валанир Окун знал, что уязвимо вспоминать это в фойе, уставшим с дороги. Весь путь он был в трансе, даже когда посещал дома друзей. Некоторые впустили его с особыми ожиданиями, как та рыжеволосая дама. Он сослался на болезнь, а потом ему было стыдно от ее заботы. Он мог отвлечься ею, но сердце не дало. Словно серость комнаты Лин на рассвете вошла в него.

Тень упала в фойе. Архимастер Хендин выглядел измученно.

— Ты вернулся.

— Похоже, поздно.

Глаза его друга расширились.

— Думаешь…

— Минутку, — Валанир вскинул руку. Он прошел к колонне и ощутил облегчение. — Что ты делаешь, Джулиен Имара?

Девушка вышла из-за колонн. Она сидела, одетая в серое, на полке под окнами. Она казалась частью камней. Она опустила взгляд.

— Если позволите, Эрисен, — тихо сказала она. — Я хотела услышать музыку.

— Девушка, вам пора спать, — сказал архимастер Хендин, хоть звучал утомленно, а не гневно.

— Странная ночь, — сказал Валанир Окун другу. — Уснуть сложно, — он повернулся к девушке, чьи глаза посмотрели на него. Серьезные глаза. Каштановые кудри убраны лентой. Что мы делали с этими детьми? — Я прав? — спросил он у девушки.

Ее взгляд был упрямым.

— Я учусь на слух.

— Вот как, — он ощутил боль, голоса неподалеку стали выше в знакомой мелодии, что придавала облик новому горю и напоминала о старых утратах. — Ты мне кое-кого напоминаешь, — сказал он. — Архимастер, как она учится?

Хендин удивился его вопросу.

— Она способная, — сказал он через миг. — Но не говорит на уроках.

— А ее спрашивают? — Валанир покачал головой. — Не важно. Я знаю, что ты стараешься, Хендин. Госпожа Имара, мы поговорим об этом позже. Идите спать.

Он убедился, что она ушла, и повернулся к другу.

— Расскажи, как его нашли.

— Мирным, — ответил Архимастер Хендин. — В его комнате. Но одно было странным, — он описал черную метку Пророка Мира. — И другие уже начали говорить, кто будет следующим. И кто закончит десятку. Они говорят, будто смирились. Я не смею перечить.

— Продолжай, — сказал Валанир Окун.

Дальше слова архимастера Хендина удивили его. Валанир думал, что место Мира займет архимастер Лиан, что его выберет совет мастеров. Он был одним из старших, умелым, а еще — уступчивым. В отличие от решительного архимастера Мира.

Дерево, что не гнется, ломается.

Другие новости о Пророке, что дополнит десятку, были не такими ожидаемыми. Имя, что Валанир Окун не слышал годами. Он вспомнил то, что давно забыл, со времен учебы. Архимастер Лиан был на год старше Валанира, они сразу невзлюбили друг друга. Высокомерный сын аристократа, он верил, что к нему должны относиться иначе. Но один ученик в Академии был для Мартена Лиана выше. И он служил ему, как королю.

И теперь тот ученик — теперь Пророк — вернется и станет архимастером.

Это было важным вопросом. Но Валанир взглянул на друга, пока не ушел в комнату.

— Кай, — имя Хендина, короткий звук. И вес воспоминаний. Они давно дружили. — Ты в порядке?

Хендин опустил плечи.

— Я буду скучать по нему, — сказал он и отвернулся. Это было не в его характере. Они были друзьями, но он скрывал горе от Валанира. Он ушел, и осталась лишь песня, звенящая в фойе.

Валанир затерялся в мыслях, пока шел по лестнице к комнате, песня утихала за ним. Что бы ни случилось ночью, он вряд ли уснет. Он остановился у двери в свою комнату. Он потянулся разумом, как давно учил его маг Захир Алкавар. Ничего. Он проверил еще раз и отпер дверь, опустил свечу на прикроватный столик и сумки на пол. Комната казалась нетронутой.

Он принялся менять грязную и влажную одежду. И тут же раздался стук.

Пророк встал и расслабился. Этот стук — три удара, долгая пауза, два удара — был знакомым. Он сам его придумал.

— Я ждал тебя, — сказал он, открывая дверь. — Есть новое задание.

* * *

Опаснее всего для Дорна Аррина ночью оказались не усталость или голод. Они пропали, когда он запутался в роскоши голосов. Их усиливала акустика церкви. Долгое лишение — часы поста и молитв Киаре — открыли в нем яму уязвимости. Оттуда полилась музыка. Они стояли лицами к постаменту, где лежал высший мастер, голоса слились в один, и Дорна словно резал нож. И он видел, что открывалось. Он стоял часами в церкви, пел и не мог отвести взгляда.

Его жизнь была скованной, он знал. Годы на острове, вдали от настоящих событий. Он не сбегал на континент против правил, как некоторые делали по ночам. Это было запрещено, но осталось традицией. Ученики воровали лодку и плыли в Динмар к девушкам. Этерелл порой уходил с ними. Чаще всего их вел Марик Антрелл, который во многом вел учеников их года. И у Дорна потому было мало друзей.

Но он был един с людьми, пока они пели, даже с Мариком, что тоже стоял среди избранных. Завтра они снова будут врагами, Марик и его прихвостни снова поймают Дорна в углу. Этерелл Лир защитит его с замашками и умениями лорда, и Дорн будет кипеть от унижения. Их учили биться с рождения. Дорн умел шить переплет.

Недавняя стычка была на той неделе, в ночь перед смертью архимастера Мира. Дорн был поздно в тот вечер в библиотеке. Был комендантский час, но он не слушался, преследуя свои интересы. Целый жанр песен был написан после падения Академии и пропажи чар. Это время называли Эпохой элегий. Песни в те годы были полны утрат. Их силы пропали, поэты Эйвара не перестали петь. Но рана была свежей, слова были как кровь.

Дорн порой читал эти манускрипты. Голоса звали его к страницам. В записях хранились мелодии. Он читал, и в голове звучали ноты. Они вызывали ощущения, как при взгляде на сумерки из окна комнаты, когда ускользал очередной день.

Было поздно, когда Марик Антрелл появился у локтя Дорна, как жуткий вызванный дух. Он выглядел плохо, это Дорн отметил сразу, но больше внимания привлекла его широкая безумная улыбка. Свет свечи Дорна выделял подбородок и скулы Марика, придавая ему облик черепа.

— Так и знал, что ты тут, книжный червь, — сказал Марик. — Конечно, ты тут. Это может пригодиться.

— Я и не знал, что так тебя интересую, — сказал Дорн, отвернувшись к страницам, хотя все нервы были напряжены. — Нет лекарств от безответной любви? Какие-то чары?

Марик оскалил зубы, словно хотел рычать, но тут в свете появился архимастер Хендин.

— Мальчики, уже давно пора спать. Особенно вам, юный лорд, — Марик ушел, бормоча. Дорн обнаружил, что его ладони дрожат, пока он собирал записи. Библиотека не казалась раньше опасной. Такие, как Марик, редко ходили сюда за книгами. Но они были готовы спуститься сюда за ним.

Этерелл тревожился за его безопасность. Он пытался уговорить Дорна носить кинжал, предлагал уроки по его использованию. Он сказал:

— Я не могу все время быть рядом.

— Я был бы этому не рад, — парировал Дорн. Разговор был окончен.

Шесть лет они были в одной тесной комнате. Дорн первый год держался в стороне, ожидая, что юный лорд будет презирать сына мастера книг. Но Этерелл Лир позволил Дорну возмущаться, веселить его. Спокойствие друга уняло гнев Дорна. Он пытался. Может, слабо пытался. Гнев трепетал по краям его песен в свете свечи. Но его было мало.

Теперь ночь была полна мыслей, хоть они и возвращались к тому, с чего он начал — к нему самому.

Архимастера видели у него талант. Они предлагали учить его лично, работать над чарами. Он отказался. Марик Антрелл тоже показывал талант. Дорн видел, как они шептались в коридорах с архимастером Лианом. Архимастер учил юного лорда. И, конечно, за Мариком всегда ходила свита из учеников, они нашли лидера в широкоплечем наследнике Антреллов.

Такие поэты могли даже стать Пророком. Было почетно идти по пути становления архимастером Академии. Но чары изменили все это. Теперь метка Пророка давала доступ к большим силам Другого мира. За короткий период атмосфера в Академии изменилась, добавились новые амбиции. Раньше тут учили искусству, музыке, но это изменилось. Туманы острова не изменились, как и крик птиц по ночам, но Дорн понимал, что это место уже не будет прежним.

Это усиливалось смертью архимастера Мира. Их голоса сплелись в прощании. Это был конец чего-то большего, чем они видели, пока учились тут.

Не важно. Это говорил себе Дорн, пока пел. Осенью у него будет кольцо, он будет свободен. Он любил Академию, но ему было и больно тут. Он представил, как уходит один. Это не радовало, но освобождало.

К этому привела музыка Дорна Аррина той ночью. Он словно смотрел в пруд и видел свое будущее. Он всегда знал, но смирился в песне. Осенью. Один и свободный.

* * *

Поздно той ночью Валанир Окун был наедине со свечой в темноте.

Он подумал о последнем разговоре, зная, что это добавило ему сложностей. Но так было нужно. Он выждет день.

Или нет? Казалось, платили за это другие.

Как вы поймали меня, леди?

Эту строку он написал годы назад. С иронией. Тогда его сердце было легче, а мир банкета ждал его.

Он вспомнил горы и пустыни. Вечера с караваном, музыка лютни у костра, танец женщины. Сад с желтой и голубой плиткой, фонтан в идеальной симметрии. Он разливался в длинный тонкий пруд, воды были полны кувшинок. Там его не раз принимали с почестями, и среди роз они по вечерам обсуждали философию. Тарелка инжира передавалась, а с ней — чашки жасминового чая, позже и вина. Это было просто, сложнее было оказаться в замках с их дорогими запахами и шелковыми постелями, где желания вели к другому, как в лабиринте дверей. Валанир Окун путешествовал достаточно, чтобы знать, что такие места, хоть они и нравились ему, были временным побегом.

Он был моложе, когда узнал это. Он вспомнил, как выбрался из чужой постели и пошел к окну посмотреть на луну. Он был одинок. Это были уроки молодости.

Поэт не убегал от требований жизни. Так всегда считал Валанир Окун. Но он годами жил в укрытии, изучал тайны Башни стекла. Пророчества, что были запретным знанием. Кто-то возразил бы, что так он готовился к встрече с врагом. Только в Кахиши Валанир мог узнать, что захватило Никона Геррарда, и как это изгнать.

Захир Алкавар показал Валаниру их магию. Он водил его в порталы, где он видел измерения ниже земли, выше неба. Многое из увиденного было таким странным, что не давалось разуму, он мало помнил. Семь земель и семь небес, как верили на востоке, были населены невероятными существами.

Воспоминание: он случайно призвал одно такое существо в одну из ночей с Захиром. Они были в Башне стекла, выпили много, и он не помнил, как это вышло. Существо из зеленого огня возвышалось над ними, и Захир потом назвал его джинном.

Хоть Захир был вдвое ниже, он не испугался, бросился к джинну. Как возлюбленный, он шептал ему на ухо. К удивлению Валанира, существо охватила агония. Оно завизжало, загремело стекло в башне. И оно пропало в красном дыму. Захир спокойно повернулся к Валаниру и сказал:

— Если вызовешь такое, можно лишиться души, — он рассмеялся. Они много помнили в ту ночь, Валанир помнил. — Ты еще не готов к этому. Ни капли.

Валанир смутился от воспоминания, мужчина младше спас его. Но Захра почти все время его визита была спокойной. Он часто был в обществе Юсуфа Эвраяда, недавно умершего короля. Он был сложным человеком, воином, не терпящим мягкости, но любившим поэзию. Их обсуждения затрагивали вопросы власти и жизни, порой беседы шли до глубокой ночи.

В одну такую ночь, в покоях короля, когда свечи догорали, Юсуф признался в том, что скрывал от людей: в его разочаровании в Элдакаре, старшем сыне.

— Он поэт, — сказал он Валаниру. — Отличное качество для человека… но не короля.

— Вы еще не видели его в бою, — отметил Валанир. — Вы отправляли Мансура в кампании, и он смог проявить себя. Не Элдакар.

— Все просто, — сказал Юсуф. Он уже старел, его лицо было в морщинах. — Если Элдакар пойдет сражаться и проиграет… будут выводы. Визири не будут уважать его. Все, что я выстроил — этот двор, единый Кахиши — развалится. Лучше держать его здесь. Мансур будет хранить яркость имени Эвраяд.

— И завоюет славу, что разделит его брат, — сказал Валанир.

Юсуф покачал головой.

— Элдакар не даст славы нашему имени. Мансур будет завоевывать, вызывать страх от нашей силы в сердцах за границей. Но я боюсь за наше будущее, Пророк. Спой мне. Прогони мои страхи, — так Валанир Окун и делал много ночей. Такой была их дружба, смесью равных и услуг. Они общались, как друзья, и Юсуф уважал знания Пророка, но Юсуф был королем и завоевателем.

Валанир немного знал Элдакара. Он бывал ночами в саду с Захиром Алкаваром и юным принцем. Они читали то, что сочинили, водопад шумел на фоне. Элдакар был скромным, но подходил их компании. А теперь мальчик не хотел его при дворе.

Сила в Захре постоянно менялась, как свет в глубинах камня. Лин Амаристот поехала вместо него, рисковала собой. Она хотела этого, и это тоже тревожило.

Он слышал архимастера Мира, один из их последних разговоров. Он был холодным, как зима.

— Ты открыл дверь.

Так и было. Пока Валанир Окун искал способ одолеть Никона Геррарда, он участвовал в кровавой магии с ним. Они открыли ту дверь вместе. Для Валанира это было приключением. Но для Ника… бездной. Этот глубокий колодец нужды так и не наполнился.

Метка Пророка почернела вокруг мертвого глаза. И это тревожило. Как он заплатит?

Она посмотрела ему в глаза. Поймала его.

Строки Валанир Окун сочинял на пути домой, сочинял по старинке, сердцем, пока ехал среди дождя. Теперь он читал их. В свете свечи и в звуках ночи он тянулся дальше.

Он был в лесу. Запах влажных листьев и хвои, соль моря. Остров, его лес. Крикнула одна ночная птица, другая. Глаза привыкли, Валанир увидел изящную беседку из бледного дерева, озаренную факелами в ночи. Две фигуры стояли в ней: мужчина и девушка. Мужчина был высоким и широким, худым в талии — тело воина, но у него была лира. Чудесное лицо, как у божества, голубые глаза сверкали в свете огня. Девушка рядом с ним была не такой уверенной, но красивой с ее сияющими длинными волосами.

Вокруг них поднимался реквием по архимастеру Миру, так будет до утра. Валанир Окун знал, что будет, слышал в музыке. Эти юноши с их голосами не знали, что меняли, какие двери открывали. Валанир сам мало знал.

Мужчина и девушка не видели его, стояли, глядя на что-то вдали глазами с длинными ресницами.

«Давай, Элиссан Диар, — подумал Валанир. — Я готов».

ГЛАВА 5

Он плакал в ее сне, как делал часто. В этот раз — на полу в углу палатки, рядом с жаровней. Прятал лицо в ладонях. Лин Амаристот села и прижала ладони к своему лицу.

— Я тоже думаю об этом, — сказала она. — Не поможет. Что будет, то будет, — она повернулась и увидела себя на кровати, спящую. Бледную, словно уже мертвую. Но она и стояла, смотрела на его опущенные плечи и золотую голову. Яркое сердце печалилось. — Все мы ошибаемся, любимый, — сказала она, сделала паузу, подбирая слова. Она напомнила себе, что это сон. Свет луны проникал в щель у двери палатки лучом, похожим на рапиру, рассекая стену между ними. Лин замерла. Если она пересечет черту, что-то закончится.

Она протянула руку к дрожащим плечам юноши, умершего за нее. Она сказала:

— Я знаю, что ты не хотел меня ранить.

* * *

Она проснулась ночью. Как и всегда, проснувшись, Лин не знала, была ли в своем теле, и где она была. Палатка была на месте, луч луны, но в другом месте и времени, где звезды были другими. Где не так много лет коснулось земли и камней. Но если она была бы сразу в двух местах, но не была бы полностью нигде. Порой ей казалось, что яркий свет солнца пройдет сквозь нее, как стекло.

Лин думала, что это ощущение, не присутствия в ее теле, было связано с ее угасанием. И она, как звезда, постепенно потухнет, или, если астрономы востока были правы, станет камнем. Но на это уходили тысячи лет. За это время много смертных падет, как песок.

Тогда жизнь была ничем. Даже люди, ставшие легендами, не рассчитывали на многое, если память о них жила в таких же хрупких существах, как они.

Лин села на кровати. Она заметила звук, что был тише сверчков и ветра. Может, это был сон. Или Эдриен. Но она слушала, и звук сливался с ночью, стал обычным. Пел голос мужчины. Песня мелодично повторялась.

Она укутала плечи одеялом и встала с кровати. Покрывало было бархатным, алым и мягким, украшенным золотым шелком. Она укуталась в него, как в плащ, каких у нее не было, но это было и менее практично. Она отодвинула ткань палатки и вышла.

Гарон Сенн ушел. Вместо него стояла пара стражи — юноши, что боялись новой ответственности и ее. Они вздрогнули, как зайцы, когда она вышла из-за них. Она выдавила улыбку от их рефлексов. Они заерзали, пока она проходила. Но молчали.

Она услышала снаружи пение четче, хоть и тихое. Королевские беседки были на холме, звук словно доносился со склона. Она не знала эту мелодию. Песня ходила по кругу без конца. Она вспомнила: тут музыка была другой.

Она не боялась — лагерь был хорошо защищен. Она осторожно шла, избегая маки, ведь они, красные, считались священными. Словно их окрасил кровью мученик давным-давно, так было в их вере. Она обходила их по мягкой земле. Лунный свет отбрасывал тени на траву.

Лин была в паре шагов, когда один из стражей робко окликнул ее. Она выпрямилась, словно одеяло и было плащом. Словно она была на охоте.

— Да? — бросила она через плечо. — Я гуляю. Если вы мне будете нужны, я позову, — она не могла сказать, что манило ее. Ото сна она устала и была печальной, ей надоело быть одной с картинками угасающих звезд и горем мужчины, умершего за нее.

И она охотилась ночью, ведь не хотела спугнуть певца. Ее шаги были легкими на траве. Она вспомнила волнение от ночных вылазок. Они с братом в коже и мехе, с собой — луки и ножи. Приманка — соль на дереве — для оленя. Тишина была важной ночью. И они не высказывали свои мысли. Ненависть и любовь были спутаны. Их и не распутать, ведь Райен Амаристот мертв.

Но это место было другим, воздух был насыщенным от запаха мака. Под ее ногами были не грязь и прутья, а ковер травы. И она шла не за добычей. Она годами так не охотилась.

Пение было ближе. Она заметила движение в тени кипарисов. Позже она вспомнит, как нашла его на камне. Его песня вблизи казалась печальной, хоть у нее вся музыка была печальной. Она не знала этот язык. Ни Кахиши, ни ее.

Он притих, когда камешки хрустнули под ее ногой. Он повернул к ней голову. Она видела лишь угловатое лицо, обрамленное черными волосами до плеч. Лин поняла, как по-детски выглядит в одеяле. Это не было преимуществом. Но было поздно. И она сказала на кахишском:

— Печальная песня. Она манила меня.

Он улыбнулся. Она увидела блеск зубов, не более. Он ответил идеально на ее языке:

— Это печально? — сказал он. — Это из моего детства. Порой звучит в голове, пока я не выпускаю ее.

— Валанир Окун говорил о музыке и про вас, — сказала она. — Он сказал, что до магии вы были музыкантом, — Пророк говорил с восторгом о друге, который поднялся из скромной семьи в Рамадусе, а потом в Захре.

Он помрачнел.

— Вы — леди Амаристот.

— Гвир Алкавар, — она насмешливо склонила голову. — Вы опоздали на ужин.

Он не улыбнулся.

— Промах, — сказал он. — Но Элдакар простит меня. Бой на севере… требует моего внимания. Особенно, на этой неделе.

— Почему? Что случилось?

Он покачал головой.

— Новостей нет, но то, что я знаю, я оставлю для совета. Вы там будете. Мансур, брат короля, в серьезных сражениях. Там… происходит ужасное, — он выглядел измождено. — Я пытаюсь предупредить силы об атаках. Но все равно плохо. У Мансура мало людей. Но все это… может подождать до утра. Я тут приветствую вас, как и все мы.

— Валанир говорил, нам нужно многое обсудить, — сказала она, осторожно выбирая слова, хотя их вряд ли подслушивали. — И о том… кто, по вашему мнению, в ответе.

Его взгляд пронзил ее. Светлые глаза напоминали горного кота. Что-то новое зазвучало в его голосе. Слова пугали ее:

— Леди, — сказал он, — вы одни?

Лин огляделась, оглянулась. Желудок сжался. Но она вскинула голову и посмотрела на его глаза, словно без тревоги.

— Я тут со стражами и слугами, конечно.

Он смотрел. Под его взглядом Лин ощутила страх, а потом зачатки гнева. Он ее сюда звал. Она прибыла. Она могла остаться в замке Тамриллина, в комнате с видом на море, с делами, что успокаивали. Немного, но успокаивали. Она могла остаться там, пока было время.

Лин поняла, что надеялась на друга Валанира Окуна. Пророк высоко отзывался о нем, о маге. Но от холодного недоверия в его голосе она засомневалась.

Ощущая себя одиноко, она выдержала его взгляд.

— Бой на севере тревожит и меня, Захир Алкавар. Потому я здесь.

Она не спрашивала о его холодности.

— Тень движется с вами, Пророк. Я вижу ее даже во тьме.

Лин сжала кулаки. Но тон ее остался ровным.

— Тень? — прошептала она. — Почему не объяснить?

Его тон тоже остался ровным. У него был низкий звучный голос, говорящий о пении.

— Есть несколько имен тому, что ходит с вами, — сказал он. — И все плохие.

Лин посмотрела на мужчину у ее ног. Она оценивала его не только взглядом.

— Вам нужно решить, готовы ли вы принять меня, раз вызывали, маг, — она ударила последним словом. Она так далеко прошла, несмотря на ее дела, и все так кончилось. Гнев заполнил ее волной. — Я прогнала лайлана. Видела, как умирали любимые люди. Что сделали вы во дворце? В башне над миром? — он молчал. Он был зазнайкой, размякшим от жизни в замке. Истории Валанира о пении с Захиром Алкаваром в садах стали видеться в новом свете. Маги жили в роскоши и безопасности башни. Лин знала, что это не совсем ее мысли — что она знала о магах? — но железная решимость подкрепляла ее слова. — Я уйду, если хотите, — сказала она. Ее тон стал мягким. — Оставлю ваших людей тому, что решила Киара. Я вернусь в Тамриллин, может, напишу песню о горах Кахиши весной. И забуду о них, а если мы встретимся, то на поле боя. Таковы мои условия.

Он молчал, лицо скрывала ночь. Она не хотела подвергать опасности союз, но и не собиралась лишаться чести, что не совсем принадлежала ей. Вот и все. Он молчал, и больше слов не было. Она повернулась и пошла по холму. Захир Алкавар не окликнул ее. Он не запел снова. Тишина сопровождала Лин на пути к палатке — это, и ее призраки. Может, он убьет ее. Она чуть не рассмеялась от этой мысли.

* * *

С детства Лин Амаристот учили презрению к выскочкам, когда ее семья называла Юсуфа Эвраяда, который объединил провинции Кахиши и построил горный дворец над Майдарой такого размаха, что все вокруг стыдились. Но для Амаристотов это было лишним, они веками были стойкими. Для них десятки лет правления Юсуфа Эвраяда были мигом, орхидеей рядом с дубом. Ее семья скрывала свою природу от посторонних. Часто важные люди Кахиши бывали гостями в доме Амаристот, особенно летом. Они приходили в нарядах и ароматах, как тропические птицы среди воробьев севера. Лин от них и узнала язык Кахиши. Она так и не узнала, что эти гости с золотыми серьгами и цепями думали о дочери-призраке Амаристотов, которая держалась углов или камина, словно не могла согреться. Они — чужаки в Вассилиане, которые пили золотое вино с лордом и леди Амаристот и их сыном Райеном, пока договаривались о кораблях, караванах и мотках шерсти — точно мало думали о дочери. Она редко говорила, пока они вели переговоры. Она слушала. Она почти всю жизнь слушала.

Семья Лин Амаристот скрывала яд за улыбками, им нужны были связи с Кахиши. Майдара — наши врата в мир, как сказал Райен. Там были ключи к торговле с югом и востоком, на западе моря не были изучены, и корабли оттуда не вернулись. Кахиши была у горного прохода и берега, у нее были ключи к защите Эйвара. Или к поражению. Так думала тогда и теперь Лин, сжимая руками поручень, глядя на реку Гадлан, вода была мутно-зеленой в тени королевской баржи. Вдоль берега шла стена Майдары в шипах бойниц и знаменах Эвраяда. Солнце светило высоко, сверкало на золоте знамен, и они сияли от порывов ветра.

Они ехали три дня от макового поля и храма там. Перед отбытием Лин зашла туда и выразила уважение божеству, посмотрела на храм Алфина. Это было маленькое здание без украшений, но с куполом крыши и минаретом. Ей сказали заранее, и она разулась перед входом, ощутила скрипучий пол под ногами. Храм редко использовали, утром он был пустым. Арки рассекали полумрак под разными углами, придавали тесному зданию глубины. Лин отметила, что, хоть у бога Кахиши была тысяча имен, у него не было лица, его не видели. В Эйваре даже в худшем храме Троих были фигуры или фрески, зависело от денег поселения. Художники Эйвара зарабатывали на изображении божеств. Тут искусство было без формы человека: переплетенные ветви деревьев были бордюром вдоль стены. Виноград свисал с лоз, лев застыл, охотясь на газель.

В углу на возвышении была могила мученика, его имя выцвело. Но барельеф под его именем выдержал: крылатый конь. Так в их вере представлялся путь от земли к небесам.

Лин вошла одна, несмотря на возражения Неда. Она видела, что он не рад, надеялась, что он простит ее. Ему было бесполезно пытаться защитить ее. Она уже была в опасности, как и сказала Валаниру Окуну с фальшивой легкостью голоса, чтобы отодвинуть его и его печаль. Но в этом заброшенном храме чужого бога, окруженном кровавыми цветами, Лин не могла отрицать тяжести сердца. Место заставляло ее ощутить себя. Что-то в тишине, лучах солнца, сияющих пылью, что прорезали тени между столбами. В незнакомых буквах, что занимали строками стену. Это место было невероятно старым. Хоть Нед ждал снаружи, она была одинока.

Тем вечером, после дня пути, совет собрался в банкетной палатке. Они устроились на берегу реки Гадлан, водной дороги в столицу. Захир Алкавар не обвинял ее, но избегал ее. Он был близко к королю, ее слова будут иметь последствия. Она не знала, выжидал ли он, как и все они. Но чего? Казалось, пока планом был путь вперед. Они будто нуждались в ней.

Или это Захир Алкавар нуждался в ней, не знающей махинации его двора.

На совете Захир стоял во главе стола, с другой стороны сидели король и королева. Между ними по краям устроились придворные, который Лин знала лишь по имени, и второй маг Тарик ибн Мор. Теперь Лин видела, что Захир Алкавар был высоким, с худым поясом и медной, как монета, кожей. И как медь после воздуха и дождя, его глаза были бирюзовыми. Седина виднелась на висках, он был на десять лет младше Валанира Окуна. На его поясе была лента золотого шелка, знак первого мага. Все притихли, когда он заговорил о сражениях Мансура Эвраяда на севере. Из Башни стекла Семерка увидит, куда нападут танцующие с огнем, и предупредят принца. Он успеет привести людей на защиту деревень.

Но времени не хватит, чтобы помешать кошмару.

Захир заговорил бесстрастно, и было понятно, что часть кошмара он видел сам.

Лин Амаристот окружали стражи и ее верные Нед Альтерра и Гарон Сенн. Она сказала им оставаться бесстрастными, несмотря на то, что они могли услышать. Нед знал кахишский, это было привычным для лорда. Гарон Сенн, командующий стражей Лин, говорил на нем по опыту сражений за границей. Он мог понять рассказ Захира о войне.

Глаза Захира окружали тени, пока он описывал увиденное.

— Без цели, без пощады убивают танцующие с огнем, — сказал он. — У них нет мотива, они не воруют. Скот и собаки убиваются с остальным. Мансур Эвраяд сообщил, что в последней деревне после их нападения они шли по лодыжки в крови. Головы лежали на улицах. Женщины и дети — им не важно.

Элдакар Эвраяд кашлянул. Он был бледен.

— И ты думаешь, это магия.

Маг склонил голову.

— Есть заклинание, — сказал он, — в том, как они появляются в стенах города или деревни. Словно барьеров нет. Когда они падают, их тела гниют за мгновения. Так не бывает в природе. И это еще один ужас для воинов принца — вид и запах гнилой плоти.

Лин смотрела на Элдакара и его королеву. Она видела, как ровно сидит Рихаб Бет-Сорр со спокойным видом. Ее глаза были другой историей. Лин не знала, что именно там видела, но решила потом узнать больше. Она подумала о том, что в истории о Рихаб Бет-Сорр было то, что не имело смысла.

Встал Тарик ибн Мор. Он был в зеленом с бронзовым поясом, меткой второго мага. Он звучал резко, даже хрипло:

— Тут многое не сходится с тем, что мы знаем о танцующих с огнем. Их магия не вредила. Мы раньше побеждали их во всех боях. Наши потери были от хитрости Изменника. Он не выходил из горной крепости годами. И что теперь изменилось? Кто помог им получить силу? И что они хотят? Это мы должны спрашивать.

— Дело в моем отце, — сказал сухо Элдакар. — Его вера в Изменника привела к этому. Мы не смогли спросить у Юсуфа Элдакара, пока он был жив. Теперь мы платим за это молчание.

— Обвинения отца не помогут, — начал Тарик.

— Возможно, — сказал Элдакар. — Но это правда. И правда должна быть нашим светом в этом. Изменник ничего у нас не просил, значит, он мстит. Вы знаете, что случилось с гонцами, что хотели узнать условия.

Лин заговорила впервые. Ее голос был резким:

— Что случилось?

Элдакар посмотрел на нее. Он казался в этот миг юным и беспомощным, и Лин не понимала, как он управлял армиями Кахиши. Но, конечно, армии создал Юсуф Эвраяд, а не его сын.

— Их лошади принесли гонцов, — сказал Элдакар. — Без голов.

Лин опустила голову.

— Там что-то есть, — сказал Захир, — чего мы не видим. Как я часто говорил, гвир ибн Мор, потому и прибыла леди Амаристот.

— К нашему стыду, — глаза Тарика вспыхнули гневом. — При всем уважении к придворному поэту и союзу с Эйваром, раньше мы не звали Эйвар на помощь, не стоило и в этот раз. У нас есть все ресурсы.

— Но события опровергают ваши слова, — сказал Захир. — Мы не приблизились к правде за месяцы.

— Почему не позвать Рамадус? — спросил Тарик. — Они нам ровня. Соседи с запада, хоть от их чарующей музыки мало проку.

— Довольно, — Элдакар Эвраяд встал. — Это неуважение к гостье. И вы ведете себя глупо. Чары Эйвара вернулись. То, что мы о них знали, уже не правда. Нет вреда в совете придворного поэта в ситуации, что не прекращается, — он посмотрел на Лин. — Миледи, — сказал он, — прощу прощения за слова Тарика ибн Мора. Он не серьезно.

Она отмахнулась.

— Я услышала от него, — осторожно сказала она, ощущая на себе все взгляды, — что врагами могут быть не танцующие с огнем, — или он хотел помощи Рамадуса. Если Тарик работал с Рамадусом, это был логичный ход. Вызвать страх в Кахиши, чтобы они искали спасения у восточной империи.

— Не известно, так ли это, — сказал Захир Алкавар. Он был беспокойным, словно видел в голове жестокие сцены. — Не уверен, что я понимаю игру второго мага. Мы преследуем тень.

— Вы видите тени, — сказала она сухо, без насмешки. Их взгляды пересеклись.

— Это часть нашего дела, — он не гневался. Говорил прямо. — Маг Башни видит тьму и демонов вокруг нас, которые незримы оку. Этот с севера.

Лин посмотрела на Элдакара и сказала:

— Почему не напасть на их крепость на севере?

— Вы о войне, — коротко сказал Элдакар. — Изменник хитер, построил крепость оружия так, что она может простоять годы в осаде. И почти все силы уйдут, оставив Майдару и Захру без защиты. Отец ясно говорил не поступать так, — Элдакар скривил губы, как от кислого вкуса. Его ладонь сжала стол. — Этого ждут враги.

— Но иначе, — сказал Захир, — мы лишимся Алмирии.

Тишина. Лин знала про Альмирию, жемчужину севера. Город давно был столицей.

— Мы отправим людей, — сказал король. — Сколько можно выделить. Но не больше.

* * *

— К закату мы будем там, — Нед пришел к поручню. Ветер отбросил его волосы. Он стал другом стражи Кахиши, узнавал о пути раньше нее.

Она повернулась к нему.

— Ты улыбаешься.

Его зубы сверкнули.

— Ностальгия… Хоть мы в игрушке, что погибла бы в море.

— Моря закалили тебя, — вспомнила она, нашла его ладонь на поручне. — Нет, спасибо. За то, что ты здесь, — она убрала руку, чтобы не излить одиночество на Неда Альтерру.

Он серьезно посмотрел на нее.

— Я тут столько, сколько нужен миледи.

— Я забрала тебя из дому.

— У меня есть долг, как и у вас, — строго сказал Нед. — Хватит об этом.

Только Нед мог так с ней говорить. Она повернулась к воде. За зеленой тенью их корабля река сверкала на солнце. У берега цапли на тонких лапах ходили среди воды.

— Смотрите, — тихо сказал Нед.

Она проследила за его взглядом. За стенами города поднималась гора. На ней взгромоздились башни, сияющие на солнце золотом. Сады на террасах. Оттуда вела белая лестница под арками, что тянулась к вершине. Захра, казалось, вмещала в себя несколько замков, но части сочетались в гармонии — арки, террасы и башни отражали друг друга в своих изгибах. Неровная лестница была контрастом и частью горы.

— Ты веришь им, Нед?

Он все еще смотрел вверх.

— Стоит увидеть самим.

— Да, — она огляделась, никого рядом не было. — У тебя свои задания, у меня — свои, — она думала о последнем, что рассказал ей Валанир Окун — он вложил ей в ладонь адрес.

— Этот человек тебе поможет, — сказал он. — Никому не говори. Придется найти путь самой, без стражи.

Она улыбнулась этому, тогда это не казалось проблемой. Не после того, что они пережили. Но сегодня, глядя на гордое копье горы и странный город, где было много слоев всего, она переживала.

Она обдумала, что хотела от Неда. Не следить за Тариком ибн Мором — она не послала бы своего человека за магом. Риск был велик. Но у Неда были другие умения.

— Тебе нужно стать другом королевы, — сказала она. Он просто смотрел на воду. — История странная, чтобы рабыня поднялась с такой ценой для короля и королевства. Узнай все, что можешь. Стань ее другом. У нее явно мало друзей, — на совете она думала о милом лице Рихаб, как эмоции все же мелькали на нем. И в ее глазах мог быть ужас, когда она слушала о сражениях… но это мог быть и не он.

Нед повернулся к ней. Его яростная улыбка была без юмора.

— Вы думаете, я умелый с женщинами.

Она пожала плечами.

— Я это знаю, — ее удивил и позабавил его румянец, он отвернулся.

* * *

Почти на закате слуга позвал Лин на личную встречу с Захиром Алкаваром. О, не совсем так. Он просил ее присутствия. Разница была важна. Она стояла одна у поручня, смотрела на небо. Отпустила всех, кто защищал и следил за ней. Она устала от этого.

Не позвав стражу, Лин пошла за слугой Захира в каюту на палубе. Двойные двери были из отполированного кедра, на них были ястребы Эвраяда, клювы были как кинжалы. Лин вспомнила истории о гостях, которых убивали хозяева — убийца в купальне, вино с ядом.

В такой смерти не было благородства. Но она не знала, как будет выглядеть ее смерть. Прошлой ночью она была ближе к Дариену, рыдающему в углу. Лин не нужно было магов, чтобы понять, что это значило. Она видела в голове серебряный амулет волшебника, что качнулся раз, другой.

Угрозы за дверями не было. Там был лишь Захир Алкавар. Он отпустил слугу. Это было против протокола, зато они были одни.

Последние лучи смягчали комнату с окном на восток, в окна щедро проникал воздух, было видно реку. Стены с деревянными панелями были украшены как двери. Вместо стульев были подушки разных цветов, расшитые золотыми нитями. Он указал ей на них.

— Если хотите.

— Откажусь, — сказала она. — Сперва скажите, что вы хотите.

Он выдохнул.

— Я не должен удивляться. Я наговорил многое, когда мы встретились, а не стоило. Потому я позвал вас.

Она кивнула.

— Хорошо. Но мало. Теперь между нами стена.

— Недоверие.

Ее губы изогнулись, натянуто признавая его откровенность.

— Да.

Маг смотрел на нее, словно что-то взвешивал в голове. В нем была уязвимость, как на встрече совета, когда он описывал танцующих с огнем. Словно это терзало его. Сегодня, помимо золотого пояса, на нем был расшитый халат, украшенный золотом и серебром. Серьги из бирюзы и цепочки с рубинами, топазами и турмалином дополняли наряд.

Лин была в платье из полночного шелка с серебряными цепями на поясе, с бриллиантовыми серьгами. Серебро было в ее волосах. С ее плеч ниспадала шестицветная мантия придворного поэта. Это было необходимо для прибытия в Захру, пока ее приветствовали в городе.

— Леди, стена пропадет, если вы заговорите просто, — мягко сказал он. — Я зря думал о вас плохо. Тьма окутала вас плотнее шестицветного плаща, но я вижу… это не ваш выбор. Это горе.

Она пожала плечами.

— Я не должна объяснять. Даже близкие мне не знают.

— Если мы будем работать над чарами, я должен знать.

— Чары, — рассмеялась она. — Гвир Алкавар, я не так давно стала Пророком. Я могу лишь догадываться о силе Пророков. Мы знаем так мало. Я тут, потому что Валанир Окун сказал мне, что вам нужна помощь со стороны, но если вы ждете от меня магии, то будете разочарованы. Жаль сказать, но тут Тарик ибн Мор будет прав.

Она готовила себя к этому опасному признанию, открывая слабость.

Он неожиданно кивнул.

— Миледи, — сказал он. — Я был бы удивлен, если бы вы знали все о своих способностях. Чары Эйвара — то, о возвращении чего мы мечтали. Мы с Валаниром. У нашей магии нет точности. Это не система, ей правят звезды.

Она смотрела на него миг. Она села, шурша юбками. Подушка опустилась под ней.

— Продолжайте, — сказала она.

Он улыбнулся и сел напротив него. У него были белые заостренные зубы. Чувственный рот скрывал хищные зубы. Она сосредоточилась на его словах.

— Я рад, что, несмотря на то, что вас терзает, вы хотите знать, — сказал он. — Это хороший знак. Но смысл в том, что ваши чары — не система, которую учат. О, законы есть, и их больше, чем мы раскрыли… Но законы — не суть чар. В ваших руках все будет не так, как у других Пророков. То, кто вы, — это ядро. Понимаете?

Она покачала головой. Она не понимала, как нельзя выучить то, чему учат в Академии. Но Захир Алкавар направил Валанира, и его стоило выслушать.

— Что вы от меня хотите, — сказала она, — за обучение? Вы явно это предлагаете.

— Отчасти, — сказал он. — Взамен вы мне поможете. То, что я рассказал Валаниру Окуну, в силе. Я переживаю в Захре. Что-то мне не дается. Но сперва мне нужно ваше доверие. И я предлагаю обмен. Чтобы начать сначала.

Она вскинула брови.

— Какой обмен?

— Секрет, — тихо сказал он, и она склонилась, чтобы услышать, — за секрет, — она молчала, а он продолжал. — Если я не понимаю тень вокруг вас, это помешает нашей работе. Но, чтобы укрепить наше доверие, я расскажу то, что не знает обо мне никто. Даже Валанир Окун или Элдакар.

— И это будет правда, — сказала она. — Клянетесь?

— Своей жизнью и честью семьи, — его голос был тихим рычанием на слове семья.

Лин была почти уверена, что слышит правду. Но тут решало другое. С помощью Захира Алкавара Эйвар вернул чары. Он был причиной, по которой она прибыла. Без его помощи она, Валанир и Дариен не смогли бы остановить то, что захватило Никона Геррарда.

— Я расскажу, — сказала она. Небо потускнело, появились звезды, а она рассказала Захиру Алкавару то, что знал только один Пророк: о ее сне, о чарах, о словах волшебника. Серебряный амулет на цепочке. Когда она закончила, она с потрясением обнаружила, что Захир держит ее за руку. Она была удивлена и не отпрянула.

— Больно слышать, — сказал он. — Леди, в вас сияет свет. Пока вы рассказывали… это происходило. Вы это знаете?

Она покачала головой. Она убрала руку и прижала ладони к коленям.

— Слова, — она прищурилась. — Такие слова оставьте девушкам в ночном саду, — не ее слова и картинки. Ночные сады. Она знала о мужчинах от Эдриена, знала, как они думали, что делали, и это было интересно, но и жутко. Она покачала головой. — Это прозвучало плохо, — сказала она. — Вы были добры, а я…

— Я не был добр, — тихо прорычал он. Он быстро встал, словно в спешке. Он вытащил из шкафа шкатулку с камнями на ней. Оттуда он достал свечку, зажег ее от медной лампы на стене. Он зажигал их, пока не засияло пять огоньков. Он вернулся, Лин увидела блеск в его глазах, он отвернулся и стиснул зубы. Потом он посмотрел на нее, уже взяв себя в руки. — Валанир знает?

— Только он, — сказала она. — А теперь и вы.

— Это… невыносимо, — он сказал тихо, словно себе. — Как Валанир терпит это?

— Прошу, — сказала она, — нет проку говорить об этом. Продолжим наше соглашение. Ваш секрет.

Захир был печален.

— Он… не такой сильный, как ваш, — сказал он. — Но от него зависит моя жизнь. Дело в том, что я из Рамадуса. Но не из столицы, как думают люди. Некоторые знают, что я был сыном создателя лютни и певицы. Мой отец делал инструменты для двора в Рамадусе, а мама в девичестве пела там. Говорили… что у меня ее глаза. Но потом они перебрались в городок, где земли были доступны, и у него мог быть сад и лошади. Мы жили… Я из Весперии.

— Весперия, — она склонилась. — Город, что пропал? — она смотрела на него. — Говорили, никто не вышел.

— Один выжил, — медленно сказал он, словно пробовал слова. Она смотрела, он мешкал. Он сказал после долгой паузы. Он боялся, как она поняла, может, секрет был правдой. — Один был, — сказал он, но четче, решив рассказать ей, зная, что уже поздно отступать. — Мальчик был в холмах в ту ночь. Убежал от наказания за непослушание… что было не в первый раз, — он пытался улыбнуться, но не вышло.

Сердце Лин сжалось.

— Но вы поклялись… честью семьи.

Он кивнул.

— Они мертвы.

— Мне жаль, — сказала она. Весперия была тайной до ее рождения, но она помнила, как гости из Кахиши говорили об этом ее семье. Разрушение напоминало землетрясение, но маги при дворе Рамадуса считали, что это магия. Годами было опасно говорить, что ты маг, их преследовали в Рамадусе. Некоторые маги из-за подозрений погибли жуткими смертями. Это стало историей. Но, говорили, ядовитая магия осталась среди развалин. Город не отстроили, а воров, если ловили, казнили. Ничто не забирали с проклятого места. И, конечно, это касалось выживших людей.

— Сколько вам было?

— Восемь, — сказал он. — Чудо, что меня не убили и не похитили в холмах. Я убежал. Старые фермеры приняли меня. Я знал, что нельзя сообщать. Они были рады помощи сильного мальчика. Я все еще думаю о них, они были добры ко мне. Женщина — особенно. Конечно, они давно умерли.

Она склонила голову. Они сидели тихо. Чайки вопили с берега. Лин сжимала свои руки, словно успокаивалась. У нее не было слов утешения. Она хотела сказать, что тоже была последней, но это было другим. Другой печалью.

— Моя жизнь в ваших руках, — сказал Захир. Его глаза обрамляли темные ресницы, след мальчика, каким он был. Она вспомнила мелодию, что он пел ночью их встречи. Из детства. Печальная? — Если мою историю узнают, меня выгонят из Захры, — сказал он. — Думаю, Весперия повлияла на меня. Магия началась после этого. Я годами скрывал, откуда я. Стало проще, когда я обучился, сделал себе имя в столице, как музыкант, а потом маг. Как только я стал другим. Стало проще никому не говорить.

— Никому, — прошептала она. Так долго скрывать эту тайну. Это казалось нереально, говорить о катаклизме, о ее смерти, пока они плыли на королевской барже в тишине вечера.

— Никому, — сказал он. — А теперь вам.

* * *

Помня приказы, Нед Альтерра искал королеву, пока они не причалили. Баржа покачивалась, напоминая, что он не на земле. Словно нужно было напоминать. Придворный поэт могла быть безумной, они рисковали жизнями, а теперь он должен был узнать больше о женщине, слухи о которой не радовали. В палатке стражей, когда они не шутили вульгарно о Рихаб Бет-Сорр — скрыто, конечно, и только после многих кружек пива — они намекали на ее жуткую репутацию. Она была ненасытной, но они явно жалели, что это качество не затрагивало их. Нед был достаточно трезвым, чтобы понимать, что такие разговоры были равны измене, а королеву убили бы, будь это правдой. И если она могла так предать, что она еще могла? Лин не зря отправила его проверить.

Ветерок приносил к барже запах апельсинов от деревьев. От камышей у берега вопила цапля. Нед думал о путешествиях. Он помнил печаль. Было странно вспоминать себя. Те чувства все еще возникали в нем, но уже не тянули, как трясина.

Он был потрясен, обнаружив ее одну на балконе. Королева обычно была окружена женщинами. Но не теперь. Она стояла спиной к нему, смотрела на гору. Как и ее муж, она была нарядной, одежда была тяжелой, украшенной камнями так, что он не понимал, как она двигалась. Ее волосы были искусно заплетены. Она холодно спросила на его языке, не оборачиваясь:

— Что такое, лорд Альтерра?

Волоски на его шее встали дыбом, как перед атакой.

— Надеюсь, мой запах не отвращает, ваше превосходительство, — сказал он, пытаясь скрыть смятение за юмором. — Не знаю, как еще вы поняли, что это я.

Она повернула голову, вскинув подбородок, выражение лица было каменным. Ее губы были цвета крови.

— Вы так начинаете разговор с женщинами?

— Нет, — сказал он. — Я искал… тишины. На палубе много людей. Порой мне хочется уйти, — он понял, что в этом была доля правды. Он искал ее. Он хотел быть вдали от невидимых нитей, что тянули его в стороны на палубе. Жесты, полные значений, скрытые манипуляции, которые нравились Лин Амаристот. — Можно присоединиться?

— Я хочу побыть одна, — сказала она. — Но мы можем встретиться позже, если хотите. Ночью, — она смотрела ему в глаза. Ее глаза были необычного цвета. Такие синие, что почти черные. Ее воротник был низким, многое открывал. — Вы так бледны, лорд Альтерра, — проурчала она без улыбки. — Вы в порядке?

Неду было тяжело и легко одновременно. Он не мог. Но сказал:

— Конечно, я встречусь с вами. Жду указаний, миледи, — он представил одобрительный взгляд пылающих глаз Лин, ощутил укол печали. Он рисковал жизнью с Рианной Гелван. Катастрофа была близко.

Катастрофа могла приближаться с кольцом, что королева вложила в его ладонь. Она сделала это, не коснувшись его кожи. Нед посмотрел на ладонь. Кольцо было золотым, с жемчугом в форме лебедя с янтарным глазом. Оно казалось большим для ее ладошки.

— Покажите это у седьмой арки пятого коридора в трех ударах колокола после восхода луны, — сказала она. — Думаю, вы мне понравитесь, Нед Альтерра. Время и ваше исполнение покажет. А я пойду. Побуду наедине со своими мыслями.

Нед ушел, и ему казалось, что он шел сквозь презрение к себе. Кольцо, которое он сжимал, покрыл пот с его ладони.

У него был выбор. Кто знал его желания или мотивы? Они были под совестью, хотя Нед думал, что знал свою тьму. У него был долг. Нед пытался сказать это Рианне Гелван. Но он знал, что не скажет ей. Это будет грызть его вечность. Но потерять ее будет хуже.

Он вышел на палубу, ветер трепал Неда, пока он очищал голову. Мысли были иллюзорными. Они почти доплыли. Стены поднимались изгибами вокруг горы, они были красного цвета от садящегося солнца. Башня стекла напоминала окровавленный меч. И Нед увидел это, пока они приближались, и надолго запомнил.

ГЛАВА 6

Слуга наполнял ее кубок, Лин не мешала. Она даже позволила его гладкой мускулистой руке задержаться на ее. Вино было хорошим. Слуг выбрали за красоту. Многие слуги и солдаты в Захре были пойманы и проданы из далеких земель. Среди тех земель была Сардиния, где можно было ехать верхом неделями, но видеть лишь океаны травы и диких лошадей. Люди там были светлокожими и сильными. Слуга, что наливал вино Лин, был из таких, его волосы были убраны назад заколкой с камнем, его челюсть сильно выделялась. Она заметила его внимание и выпила еще.

Церемония затянулась после их прибытия в Захру. Пришли все придворные, начиная с семерых магов. Пятеро ниже Захира и Тарика оставались в замке, были юными: один смотрел на Лин с трепетом. Он был самым юным, не старше девятнадцати, с глазами как у лани. И остальные придворные, что не играли особой роли, по мнению Лин. Люди собрались рядом с властью, делали подарки и льстили. Такое она видела и в Тамриллине.