Танец огня

Разницей было то, что Элдакар командовал большой армией, что за годы пополнилась рабами. А еще были силы визирей в провинциях и гордых лордов севера в Альмирии. У Тамриллина такой силы не было.

Элдакар сам подарил Лин браслет из золота с изумрудами в честь прибытия.

— Он принадлежал моей матери, Сейран Эвраяд, — сказал он. — Это символ нашей дружбы с королем Гаральдом.

Она позволила Гарону Сенну застегнуть тяжелый браслет на ее запястье. Она смотрела на Элдакара, скрывая эмоции. Не глядя на вещицу, пока Гарон застегивал ее. Потрясение было бы ниже ее статуса. У Эйвара была гордость. Церемония длилась, и она увидела взгляд Захира Алкавара на себе, может, он угадал ее мысли — в его глазах было резкое понимание, может, нежность? Она подумала о Валанире Окуне, с тоской смотрящем на нее с кровати. Она изменилась, но он не понимал, почему.

Она была такой, какой нужно. Разве нет?

Тронный зал вечером озаряли сферы, висящие на позолоченных веревках. Трон был из золота, окруженный лесом колонн, где чередовался черный оникс и белый кристалл. Восточная стена открывалась саду. Лин представила, как солнце блестит на кристаллах и меняет комнату днем. Она слышала, что колонны направляли солнце к трону. Днем сияние будет ослеплять.

Пол был большой мозаикой красной и золотой плитки, снова ястреб. Вокруг были символы домов, что служили дому Эвраяд, провинций и северных болот. Газель, леопард, волк, лошадь — восток, запад, север, юг. А ниже — грифон. Это она не узнавала.

После церемоний прошел банкет, где она сидела среди важных лиц. Лин уже ощущала себя не в равновесии, словно могла потерять себя. Это было не вино. Оно заставляло забыть. Если бы она забыла, то и дальше притворялась бы во благо двора Тамриллина.

Или это было теорией. Лин криво улыбнулась и выпила. Она не перепутала прикосновение слуги, хотя он мог быть кастратом. Его послали служить ей или следить за ней? Это могло подавлять, но нет. Пропадут ли от него сны? Лин улыбнулась голубым глазам мужчины. Показала зубы.

Лин повернулась к Неду Альтерре, когда слуга ушел.

— Они так внимательны к нашим… нуждам.

Он растерянно сказал:

— Простите? О чем вы? — и она поняла, что он не заметил игры в прикосновения и пополнение ее кубка. Но Нед всегда замечал такие детали, он хорошо знал ее настроение и поведение, словно они были любовниками, и это удивило Лин.

— Нет, — она потянула его за рукав.

Он отвернулся от едва тронутой еды. Он терзал кусок хлеба, но не ел, прекратил, словно не знал, что делает это, пока она не позвала его.

— Да? Миледи.

— Ты что-то хочешь мне рассказать?

Стол был длинным, звенела утварь, и они могли говорить без опасений. Напротив Тарик ибн Мор смотрел со слабым интересом. Может, он мог слышать их магией.

Нед взглянул на короля и королеву. Он выглядел жалко.

— Я доложу о прогрессе, — сухо сказал он. — Но пока знайте, что я следую вашим указаниям.

Она не сразу поняла. А потом спокойствие от вина пропало.

— Нед, я сказала «стать другом», а не…

Он холодно прервал ее:

— Я знаю. Вы так сказали. Я буду жить с тем, что сделаю. Вы раскроете меня, если я сделаю это для вас?

Это ранило ее сильнее, чем она думала. Они оба думали о Рианне. Он был прав. Она пыталась отрицать, но сама толкнула его, взвалила на него бремя. Он заслужил лучшего.

— Я так не сделаю, — сказала она. — Ты важен для меня, Нед, — она многое бы сделала для него. Но не сказала этого. Это его смутило бы.

Может, он увидел это на ее лице. Он кивнул, отвернулся. Взял кусок хлеба и опустил в инжирный соус на тарелке. Он откусил кусочек так, словно принял яд.

Она подумала на Валанира, как злилась на него годами за то, что он тянул за нити, принимал решения. Теперь она хотела ему сказать, что понимает. Наверное.

Голубоглазый слуга вернулся, принес ей свиток. Красная восковая печать была с грифоном. Вот, что это было. Она прочла и подняла голову, поймала взгляд Захира Алкавара.

* * *

— Благодарю, — сказал он, — что согласились встретиться с такой час, — они стояли во дворе у винтовой лестницы.

Лин пожала плечами. Вино пело в ее крови.

— Мне не спится, — она прошла несколько дворов по пути. Этот был возле ее спальни, там цвели апельсиновые деревья с сильным запахом, их лепестки были нежным белым ковром. В этом дворе в центре был фонтан, вокруг которого вились лозы цветок, похожих на звезды, которые часы назад были бутонами. Они открылись под луной.

— Эти цветы похожи на вас, — Захир повел ее к лестнице.

Она сказала:

— Вы популярны в ночных садах, милорд, — и он рассмеялся.

Лин догадывалась, что было на поверхности, они поднимались, и она насчитала не меньше сотни ступеней.

— Вы в порядке? — сказал Захир Алкавар, протянув ей руку, пока они шли в свете лампы и тени.

Она холодно взглянула на него.

— Не хуже вас, маг.

Сверху была комната в небе. Лин задержала дыхание, но не от подъема. Вид был просторным. Говорили, Юсуф Эвраяд построил Башню стекла как ответ известной Обсерватории Рамадуса. Ее строили магией, хоть это и могли выдумать. Лин думала, что подъем будет дольше. Может, и тут была магия.

Слухи ходили об этой башне. Центр Захры, как трон. Или больше?

Места хватило бы на небольшой город. Это было невозможно, это могла быть иллюзия магии Рамадуса. Свет был отовсюду и из ниоткуда, не было видно факелы, но комната сияла, словно светом луны. Лин посмотрела наверх, проходы поднимались в три уровня вдоль стен, туда можно было пройти по лестницам с позолотой. Стены были из стекла, словно из воздуха, и вдоль проходов горели звезды.

Сверху была арка потолка, словно второе небо, украшенная звездами и сферами. На фоне черного кристалла камни были созвездиями. Лин их знала: Большое дерево, Воин, Ведьма и другие. Они сияли, будто изнутри. Среди них разместились небесные сферы из больших камней разных цветов. В Эйваре их звали как и в Кахиши: красный Махаз, в честь войны и кровопролития, синяя Мая, в честь морей и навигации, бриллиант Визии, плодородия, янтарь Шеола, лорда преисподней. Захир тихо сказал:

— Купол показывает порядок на небесах в начале.

— Начале?

— При создании мира.

Лин старалась скрыть потрясение, опустила взгляд на Захира. А он задумчиво смотрел наверх. Свет смягчал его лицо.

— Там семь небес, — сказал он. — Это над нами, то, что мы видим, самое низкое из них. Дальше — другие высоты. Положение звезд и сфер — врата, проводники высшей силы. И пророчества, если подумать, это послания, написанные сверху. Послания, что читают лишь посвященные.

— Другие высоты? — сказала она. — Там небеса, что мы не видим?

Он улыбнулся.

— Мы мало знаем. Но эта мудрость, знание грядущего, безграничны. Потому бог во всем, что мы делаем в Башне стекла. Наша работа во имя Алфина, — он поманил ее. — Идите сюда.

Созвездия были в мозаике на полу. Они были золотом и зеленью Великого древа, серебром Колеса. Требовалось время, чтобы пройти их. В тишине Лин слышала вдали музыку, что совпадала с мерцанием звезд.

Они добрались до лестницы, на этой позолоты было больше, чем на других, она была узкой, для одного человека за раз. Она поднималась по спирали, как дым, и конца не было видно, и Лин ощущала, как кружится голова. Огни кружились: от камней сверху, от звезд снаружи.

Они добрались до вершины, и она задыхалась. Лин боялась, переводя дыхание, пока сердце колотилось, что душа вылетит из нее, как и предсказал волшебник. Но ее дыхание замедлилось, кровь вернулась к лицу. Захир смотрел на нее, молчал. Она видела, что он хотел помочь, но сдерживался, зная, что ей не понравится. Она не знала, как поняла это по взгляду.

— Я в порядке, — сказала она. Они стояли на платформе из стекла. Она была в форме квадрата, перила — из золота. Лин посмотрела на высоту под ними сквозь стекло.

Она подняла голову и увидела, что над платформой стеклянный купол. Наверное, это была обсерватория. Неподалеку стояла длинная медная труба на треноге — инструмент для наблюдений, и большая позолоченная сфера с серебряными символами и кольцами золота и серебра. Это была астролябия.

Захир Алкавар ждал ее слов. Он изменился в ее глазах, он был тут как дома. Свет без источника словно исходил и от него, и от окружения. Его глаза стали мягче, но их было сложнее читать.

Лин обрела голос.

— Отсюда это видно… Тень.

— Отчасти, — сказал он спокойно, словно пытался расслабить ее. — Мы можем предсказать катастрофы как засуха, война или болезнь. Это тайна, иначе это свело бы людей с ума. И это знания короля. Мы служим ему во имя бога тысячи имен.

— Но люди знают, что что-то происходит, — сказала Лин.

— Они знают о битвах на севере. О стычках. Они не знают о магии. Но будут ходить слухи о странности, если уже не ходят. И больше людей пойдет на север, подпитывая слухи, — он тряхнул головой. — И со всем этим нам нужно разобраться. Я хотел показать вам работу здесь. Это не как в Академии, где тайны важнее. Звезды рассказывают истории, — он провел рукой, указывая на купол. — Мы умеем читать их, знаем расчеты. Так делают пророчества, — он указал на стол с пергаментом, на котором были нарисованы пересекающиеся линии и символы. Не так Лин представляла пророчества. — Есть споры, конечно. Но основа непоколебима. После расчетов мы можем действовать, даже порой искать через порталы. Как и вся магия, в этом есть риск. В прошлых поисках на севере мы… чуть не потеряли мага. Он долго болел.

— Было так плохо?

Он был серьезен.

— Леди, из-за меньшего я бы не звал вас.

— Думаю, вы позвали меня, — сказала она, — потому что подозреваете одного из магов. Может… — она смотрела на его бесстрастное лицо, — кого-то конкретного.

— Да, — сказал он. — Но у меня нет доказательств, личная вражда могла затмить мое суждение. Я не могу действовать, пока не уверен. И тут вы поможете, миледи. Если согласитесь.

— Я согласилась, прибыв сюда, — сказала она. Внизу под стеклом было видно стены Майдары у берега реки в свете дозорных вышек. Она увидела мост над рекой Гадлан, похожий на заколку с камнями. — Это не вопрос. Вопрос, что вы от меня ждете.

— Мы поговорим об этом, — сказал он. — Не здесь. Тут я хочу поговорить о другом, — он сменил тон, но она не повернулась. Небо из камней было красивым, и она не знала, как долго смотрела туда. Захир сказал. — Леди, в ночь встречи вы обвинили меня в отстраненности от опасности. От жизни.

— Да? — она думала, был ли жемчуг света на горизонте на востоке, ярче звезд, Визией.

Его тон стал эмоциональнее.

— Что вы делали, — сказал он с акцентом, зловеще похожим на ее, — в своей башне над миром?

Она улыбнулась и повернулась.

— Думаю, я рассказала это.

— В чем-то, да, — сказал Захир. — То, что вы пережили, — больше, чем многие маги видят за жизнь. И я держусь в стороне. Вы увидели больше, чем поняли, сказав это.

Она склонила голову, изучая его.

— Вы не говорили о жене, — она подумала о Неде, что сейчас мог быть с королевой. Он холодно говорил, что делал это ради нее.

— Маги не женятся, — сказал Захир. — У некоторых бывают любовницы.

— А у вас?

Он скрывал эмоции.

— Я… осторожен с женщинами. После Весперии я не хочу ребенка с моей кровью, — он поднял руку. — Но я не собирался тут говорить о себе. Вы правы, я далек от жизни и испытаний. А вы много видели. Но если это удерживает вас от того, что вы хотите?

— От чего же?

Это звучало как вызов с долей насмешки, но он не заметил, или это не было важно. На его лице был тот же взгляд, что у Гарона Сенна, пока он застегивал браслет на ее запястье — понимание и доля нежности.

— Валанир Окун много раз говорил, что дело в музыке, — сказал он. — Думаю… так и у вас.

Она хотела ответить, но потом не помнила, что сказала бы. Она услышала тяжелое дыхание все ближе. Кто-то поднимался. Они повернулись на звук.

— Ты привел ее сюда, — Тарик ибн Мор с глазами как темное стекло стоял на вершине лестницы. Его серебряный плащ блестел.

— Она пришла на помощь, должна увидеть, как мы работаем, — сказал Захир, словно не замечал, что другой, хоть скрывал, но кипел. — Ты пришел следить?

— Да. Получил слово? — говорил Тарик, словно Лин тут не было, глядя на первого мага. Захир покачал головой.

— Эта ночь была тихой, — он сжал ладони у груди. — Молитвы с принцем.

Это был ритуал, потому что Тарик повторил жест и сухо сказал:

— Молитвы с принцем.

Позже они были во дворе на земле, спуск, казалось, длился вечность. Небо осталось позади. Лин ощущала это как потерю. Но ничего не изменилось. Вода бурлила среди ночных цветов, как раньше.

— Тут мы разделимся, — сказала она, потянув руки над головой с вздохом. Она подумала о комнате, где будет спать, ароматной и тихой. Одиночество поднялось волной. Даже красивый слуга-шпион это не прогонит, она знала. Ее мысли об игре за ужином были самообманом. — Спокойной ночи, — сказала она.

— Еще рано, — сказал Захир Алкавар. Глаза блестели, как у кота. — Ночь еще не закончилась.

* * *

Путь к ней провел его по дворцу ночью, роскошь выглядела не так, как в ярком свете заката. Корабль короля высадил их перед сумерками. Дальше они ехали по дороге, что вилась по изгибам горы мимо террас с фруктовыми деревьями и стен с изящной резьбой, похожей на паутину. Нед поразился фойе с плиткой из порфира, комнаты были с позолотой, как шкатулки. Сады сплетались с комнатами на всех этажах дворца, дикие, с цветами, похожими на вспышки огня, и цветущими деревьями. Он знал, что видел лишь долю. И слухи оказались правдой.

Ночью краски потускнели. Догорающие угли в жаровнях бросали круги света на стены, остальное было во тьме. По пути Нед пришел во двор, где худые, как березы, колонны окружали квадратный пруд, отражающий луну.

Будь он поэтом, он бы тут задержался. Но Нед не собирался долго быть в этом месте. У него было задание, его мысли не имели значения. Он был скрытым ножом в рукаве придворного поэта. Он покинул двор, но луна в воде задержалась в его голове.

Он показал слуге у двери кольцо с жемчугом, и его впустили без слов, провели мимо шелковых штор с вышивкой, что мерцала в свете огня. Шаги слуги были без звука, а Неду казалось, что его ноги громко шаркают. Всем сразу было ясно, что он не на месте. И все же он смыл пыль дороги, надел лучшую свою одежду, в том числе — синий пиджак, который любила Рианна. Он побрился и нанес ароматные масла, стараясь не смотреть себе в глаза.

Он не нанес запах, что дали ему в красивом медном сосуде. Он подавил желание бросить им в бесстрастного слугу, принесшего это. Это могло быть подарком для почетных гостей. Запахи смешивали в Захре, некоторые ценились в медицине. Некоторые помогли бы разбогатеть торговцам в Тамриллине. Он научился чему-то в путешествиях. Казалось, они были давно.

Слуга в наряде почти как у короля без эмоций махнул Неду Альтерре входить. Не дав себе подумать — хотя часть его все еще была со спокойным прудом с луной — Нед отодвинул штору, ведущую к ней.

Она сидела за столом, окруженным красными свечами на медных подставках, у каждой внизу были четыре лапы с когтями. Она сменила странное платье за вечером на простое желтое одеяние с золотой нитью. Из-под одеяния выглядывала туфелька из мягкого сатина с золотыми бусами. Ее волосы были заплетены лишь отчасти, ниспадали вокруг ее лица.

— Заходите, — сказала она. — Садитесь. Хотите вина? — женщина у ее локтя держала графин и кубки из флирора с позолотой. Нед вспомнил, что верующие в Алфина не могли пить из металлической посуды.

Он устроился за столом. А потом увидел стол впервые. Нед нахмурился. Он посмотрел на королеву и обратно на стол.

— Вина, — согласился он, взял кубок и сушил. Он увидел, что королева следит с улыбкой.

Это дало ему шанс.

— Вижу, вы любите игры.

— Потому я позвала вас сюда, — она опустила подбородок на пальцы, выглядя игриво. — Вы злитесь?

— Нет, — Нед рассмеялся бы, но это выглядело бы дико. Он сдержался. Когда он заговорил, голос был спокойным. — Но у меня есть вопросы. И первый: почему вы говорили о моем выступлении?

Она рассмеялась. Но, когда она посмотрела на стол, где стояли рядами черные и белые фигурки на клетках, ее взгляд был не веселым.

— Меня интересует игра, лорд Альтерра. И я редко могу найти достойного врага. Никто не хочет победить свою королеву, — она надула губы. — Или они считают это моей прихотью, как новая пудра, так что толком не задумываются над игрой. Это скучно, побеждать того, кто не борется.

— Что это за игра? — он прищурился, глядя на доску. Новое задание. Его колени ослабели от облегчения, но при этом он не был готов. И он старался не смотреть пристально.

Она улыбалась, словно они уже подружились, словно его согласие сыграть радовало ее.

— Вы не знаете? Это Игра королей.

— Я слышал о ней, — может, играл пару раз. В детстве.

Но он бы запомнил такую доску. Клетки черного и белого мрамора чередовались, белый был с красными прожилками. Фигурки были из мрамора, их маленькие лица застыли с важным видом. На каждой стороне были король и королева, у белых в тиарах были бриллианты, у черных — рубины. Он заметил фигурки бородатых мужчин в длинных мантиях и с копьями из камней, как на коронах.

— Маги, — сказала Рихаб Бет-Сорр, заметив его взгляд. — Думаю, в Тамриллине они были бы придворными поэтами. С каждой стороны двор, как видите. Игра… только игра важна, да? — она взяла короля на своей стороне, черной. Ее тонкие пальцы с яркими ногтями гладили его чувственно, как думал Нед. Но ее взгляд был далеким. — Короли удерживают трон, пока королевы — их королевы — играют. Как увидите, король мало делает сам, его сдерживают традиции и церемонии. Это давит на него, как корона. Королева умелая и хитрая. Но окружена врагами. От нее многое зависит в бою.

— То есть, — сказал он, — королева — самая сильная фигура?

Она кивнула.

— Она может ходить так, так и так, чтобы поймать фигуру, — она показала своей королевой, сбила одного из пехотинцев Неда в первом ряду. — У магов есть сила, но они слушаются ее. Если поймать королеву, — сказала она, глядя на доску, — игра, скорее всего, будет выиграна.

— Звучит… прямо, — сказал Нед, глядя на фигуры. Он задумался, где был бы на такой доске. Он не был магом. Он посмотрел на солдат в первом ряду, от которых легко избавлялись. Они были вырезаны не так хорошо, как остальные, лица были грубыми копиями друг друга. Но были и другие фигуры. Были головы лошадей, не такие слабые, как пехотинцы, наверное. Но верные. Готовые умереть в конце за короля или королеву.

Рихаб заговорила:

— Звучит просто, но вы увидите сложности. Порой у силы своя цена.

— О чем вы?

Она улыбнулась, хоть и натянуто, словно занавес на лампе.

— Это я скрою, — сказала она, — ведь хочу одолеть вас.

* * *

Они следовали за мелодией по лесу. Одинокая свирель. Или Лин она казалась одинокой. Лира была другой: струны были вместе, и звук был эфемерным, а не мольбой. Меланхоличным, но это было другое.

Может, Валанир Окун не согласился бы с ней, она смотрела на Захира Алкавара впереди нее с золотым поясом. Было несколько фактов об их искусстве, это было ясно, ее мысли часто не совпадали с Академией. Словно на пути она вобрала много другого, как колючки на плаще путника в лесу.

Она шла за ним в сером полумраке лунного света глубже в деревья, где пахло апельсинами. Ветер приносил песнь соловья. Они были в саду, который было видно из тронного зала. Даже на закате Лин заметила, что им нет конца. Захир вошел, послушал мгновение и сказал:

— А! — когда стало слышно свирель. И улыбнулся. А потом поманил ее за собой по тропе в саду, свернул с дорожки в деревья. Он не объяснил ни музыку, ни сад, ни причину визита.

Не важно. Иначе тишина комнаты и сон. Она согласилась бы почти на все.

Она шепнула, схватив его за рукав.

— Я словно… была здесь, — сильный запах был знакомым, хотя воспоминания были не ее. Как и строение этого сада: линии дразнили, но вызывали один вывод — сад был другим. С каждого угла все менялось. Но сходство и искусство можно было легко узнать.

Захир остановился. Он склонил голову, словно она сказала ему что-то тревожное.

— Эдриен Летрелл играл при дворе Рамадуса, — сказал он. — Был гостем здесь. Юсуф Эвраяд хотел, чтобы его дворец напоминал тот двор, — свирель притихла на миг, но вскоре заиграла вновь.

— Думаете, он смог? — спросила Лин, вспомнив, что Захир был в Рамадусе какое-то время.

Он задумался и сказал:

— В какой-то степени. Но Захра — не копия. Что бы ни хотел Юсуф, этот замок уникален, — свирель стала дикой. Ни радостная, ни печальная, а все сразу. Для Захира это словно был сигнал. Он протянул руку. — Идемте.

Через миг она взяла его за руку. Ладонь была грубой, сжимала крепко. Он был воином. Она носила перчатки на тренировках, чтобы ладони были гладкими, как у придворного поэта и леди Амаристот. Они шли вместе. Тепло его ладони после дней без контакта, в одиночестве. Это и свирель сдавили ее, пока они шли по траве, она глубоко вдыхала запахи сада, чтобы очистить мысли. Забыть все, кроме этого момента, раз ничего нельзя было изменить.

Вскоре они услышали не только соловья и свирель, но и шум падающей воды. Она не удивилась, когда они вышли на поляну и увидели, что луна сияет на водопаде и ручье. Она была сильнее удивлена, когда узнала мужчину, что играл у воды. Он сидел, скрестив ноги, на одеяле на траве. Ивы впивались корнями в берег, их ветви изгибами опадали в воду, словно леди в реверансе.

Они подошли, и Лин отцепилась от первого мага. Она поклонилась мужчине у ручья, он перестал играть, удивленный.

— Не стоит этого, — сказал Элдакар. — Присядьте с нами.

— Я этом саду формальностей нет?

Элдакар мило улыбнулся, но с печалью.

— Мы тут становимся собой.

Захир опустился на колени на траву, а потом растянулся во весь рост рядом с королем, подложив руки под голову. Он выдохнул и закрыл глаза, словно успокоился, наконец. Король рассеянно сжал плечо мужчины. Захир приподнялся на локте.

— Долгий день, — он посмотрел на Элдакара. — Как ты?

— Я дома, — сказал Элдакар. — Все мы — дома. Этого хватит, — он посмотрел на Лин. — Устраивайтесь удобнее, миледи, — сказал он, указывая на одеяло. — Я буду вести себя, как подобает другу.

Она улыбнулась.

— Поспешное обещание, — сказала она, — если даже половина того, что я слышала об этом месте, правда. Но я слышала вашу игру. Я не знала, что вы тоже музыкант.

— Это презирал мой отец, — сказал Элдакар. — Мою любовь к музыке. К поэзии. О, это он одобрял при дворе, хотел прославиться этим. Кахиши, до его прибытия, был истерзан войнами, и места искусству и музыке не было. Он гордился этими плодами мира. Но не от меня. Не от своего сына.

Захир коснулся колена друга.

— Его ничто не радовало, — горечь звучала в его горле. — Ты стоишь десяти таких.

— Но я не воин, — сказал Элдакар. — Тут он был прав. Мансуру стоило забрать трон. Я бы его отдал, если бы мог.

Лин скрыла шок, повезло, что было темно. Король так не говорил, но этот так сделал. Она подумала об Элдакаре на золотом троне, озаренном солнцем. С важным видом. Он знал, как и она, что короли говорили, а что нет.

Так что она могла спросить:

— Почему тогда вы его не отдали?

Он улыбнулся без веселья.

— Есть поверье среди народа, если наследник — старший сын — не наследует трон, то земля проклята. Посевы погибнут, дождей не будет. Редкие в это верят в городах, но я не могу допустить панику — не сейчас. Хоть народ презирает меня на троне, считая слабым, они не видят там другого. Они примут Мансура королем только при одном условии, — тишина, ему не нужно было объяснять. Сверчок стрекотал в ивах, другой ответил. Лин подумала о легенде из дома, севера Эйвара, о времени, когда Эйвара еще не было. О случаях, когда земли были неплодородными, просили кровь вместо дождя. Кровь короля.

Она представила Элдакара с черной улыбкой на горле, бледным лицом и поежилась.

Король сказал:

— Выбора нет. Если так…

Он замолк. Захир покачал головой. Он смотрел на лицо Элдакара, словно мог читать, как звезды. Взгляд был тяжелее слов.

— Мрачные мысли. Зачем они?

Ветерок подлетел к ним. Розы, которые Лин видела раньше. Запах смешивался с другими, которые она не могла определить. В саду она заметила лилии, ирисы, нарциссы и другие цветы.

Элдакар улыбнулся, и Лин теперь была уверена, что с печалью.

— Мансур — хороший брат, — сказал он. — Знаю, он заботится обо мне. Но если он станет королем… если не он убьет меня тихо, то другой из его поддержки. И мы терпим. Танцуем. И я пытаюсь спасти место, что я люблю. Мансур любит войну… он мало думает о Захре. Для меня это место — дом. В других местах я — изгой.

Лин опустилась на траву.

— Элдакар, — сказала она. — Вы почтили меня сегодня доверием.

Он кивнул.

— Захир сказал, тебе можно доверять, — сказал он. — А ему я доверил бы душу.

Она вспомнила себя в холмах севернее Тамриллина в обществе двух людей. До кошмаров. Она ощущала Дариена Элдемура и Хассена Стира рядом с собой. Не как призраков, но и не совсем воспоминаниями. Она их ощущала. Почти могла представить, как держит за руки, но эта мысль быстро испарилась.

Лин села удобнее на траве.

— Как вы подружились?

Они переглянулись с одинаковыми хитрыми лицами. Захир рассмеялся.

— Думаю, вы слышали слухи.

— Я…

— Оставь ее, рамадянец, — Элдакар стукнул его по плечу.

— Это не мое дело, — серьезно сказала Лин.

— Для некоторых дел бывает время, — сказал Захир Алкавар. Он посерьезнел. — И потом пути расходятся. Теперь Элдакар принадлежит Рихаб Бет-Сорр. Но некоторые вещи не изменились: мы встречаемся тут порой ночами для музыки, а днем — на тренировочном дворе. И порой…

— В городе, — сказал Элдакар. — Хотя это… большой риск. Если узнают принца — это игра. Короля… это уже другое.

— А королева? — спросила Лин. — Она не хочет посмотреть Майдару?

— Может, хочет, — улыбнулся Элдакар. — Но она все знает. Королева — сокровище, что охраняют. Иначе ее репутация будет запятнана навеки. Думаю, она понимает.

— Рихаб? — Захир покачал головой. — Она все понимает. Больше, чем мы можем представить, — он увидел удивленный взгляд Лин и добавил. — Может, вы не слышали, но Рихаб и Элдакар встретились здесь.

— Здесь? — она указала вокруг на водопад и ивы. Она вспомнила историю Неда, как король пришел на пение рабыни, которую он услышал от стражи. Было сложно сейчас это представить.

— Здесь, — он повернулся к Элдакару, тот в смущении отвел взгляд. — Наш король — тогда принц — искал рифму, но с чашкой. Он не мог закончить поэму. И вдруг из-за деревьев запела девушка. Поэма теперь стала популярной при дворе.

Лин вскинула бровь.

— Запела.

— Она умела скрываться, — сказал Элдакар.

— И сейчас умеет, уверен, — Захир рассмеялся, когда друг скривился.

— Хватит, — сказал Элдакар. — Ты не посмеешь, учитывая, что я знаю о тебе.

— Точно, — сказал Захир.

Они уже не напоминали ей Дариена и Хассена. Но присутствие друзей было с ней, словно они лежали на траве. Им бы понравилось это место, они бы сочинили тут песни.

Как сказал Захир, пути разошлись. Все изменилось.

— Я бы послушала еще вашу мелодию, — сказала она, обняв колени у груди. — Если можно.

Они сидели какое-то время. Элдакар взял свирель, закрыл глаза. Мелодия все еще звучала для нее одиноко, словно даже любящий Элдакар был хоть немного печален. Время шло, и Захир запел, без слов, меланхолично. Они склонились друг к другу. Она читала историю в их движениях: приключения в городе, страсть, планы завяли, как розы, когда появились требования монархии. И кусочек этой истории заставил ее ощутить сладкую боль, ей захотелось открыть голос этому, выпустить боль. Но она молчала. Соловей запел против музыки, соединяясь с мужским голосом у воды.

Лин хотела бы задержать этот миг, чтобы время не тронуло их троих.

* * *

Красные свечи догорали, она победила его три раза. Вин сменили чашки кофе, горького и насыщенного. Это отгоняло усталость. Нед хмуро смотрел на доску. Рихаб Бет-Сорр напротив него сидела, скрестив ноги, одна ступня поверх другой. Приоткрыв губы, она смотрела на сад, который было лучше видно, уже светлело. Нед часто поднимал голову и видел ее в той же позе, не меняющуюся, словно она забыла об игре. Но это не помогало ему. Она каждый раз побеждала его.

Она не радовалась, но и не думала, ее лицо было уставшим. Когда Нед Альтерра понял, что ее фигуры снова собрались поймать его короля, обратного пути уже не было.

— Как вы не устаете? — сказал он, потирая глаза. Они мало говорили ночью. Нед втянулся в соревнование. А ей, похоже, разговор не требовался.

Она пожала плечами.

— Вижу, ты устал. Нет стыда в поражении, Нед Альтерра. Со временем ты станешь лучше.

— Как давно вы… в этом?

— В игре? Несколько месяцев. Или недель. Не помню.

Он тихо выругался. Он думал, у нее большой опыт.

— Простите, миледи, — опомнился он.

Она рассеянно улыбнулась, словно мыслями была далеко.

— Ты умный, — сказала она. — Не сомневайся в себе. Приятно видеть, как быстро ты учишься, по сравнению с остальными, с кем я играла. Я обещаю.

Он не знал, злиться или быть тронутым от таких слов. Бальзам на мужскую гордость. Зависело от его усталости.

Девушка, что принесла им кофе — новая, ведь та, с вином, ушла спать — подошла к локтю королевы. Она сказала на кахишском:

— Он тут, моя королева.

За ней пришел в шелковом халате и тенях под глазами Элдакар. Он прислонился к спинке ее стула, прижал ладони к ее плечам, не взглянув на Неда. Она прислонила голову к его руке и закрыла глаза.

— Почему ты еще здесь, сердце мое? — сказал Элдакар. Тон был игривым и уставшим, словно так было часто. — Идем.

Она пробормотала, не открывая глаза. Мужчины склонились, чтобы услышать:

— Игра, — сказала она, — не закончилась.

— Король приказал закончить, — шутливо сказал Элдакар и поцеловал ее за ухом. Она издала тихий звук горлом. Нед поспешил встать.

— Мне… пора, господа. Спокойной вам ночи, — или утра, добавил он мысленно. Рианна будет смеяться, если узнает, какой была его ночь. Мысль принесла боль.

— Погоди, — Рихаб встала. Она протянула руку. — Сыграем еще. Завтра?

— Как прикажет королева, — Нед поклонился лишь с каплей насмешки, что не навредило. Элдакар был отвлечен поцелуями, касался ее шеи. Когда Нед Альтерра вышел из комнаты в длинный мраморный коридор, он не сразу понял, где он. Все казалось незнакомым. Но новый слуга с плавными движениями показал ему выход.

Нед размышлял на обратном пути. Он пришел к королеве со смесью страха и желания, последнее было подавлено часами битвы умов. Но прибытие Элдакара напомнило, что Нед сам ожидал сделать, и он ощутил жар, вспомнив звук, какой издала Рихаб Бет-Сорр, когда он поцеловал ее за ухом. Но он не мог забыть кое-что важное, хоть тело протестовало. Когда он уходил, Нед поймал взгляд королевы. Он увидел, уходя, ту же фатальную неизбежность, с какой она двигала фигуры на доске. Расставляла ловушку.

ГЛАВА 7

Ночь бодрствования закончилась для Дорна Аррина и других певцов тем, что тело архимастера Мира отнесли к воде. Их пение было ниже, без слов. Под угасающими звездами они опустили мертвое тело на лодку из терна. Бледный, как его одеяние, высший мастер выглядел строже и страшнее, чем при жизни. Его руки были скрещены на груди, колько сверкало под небом. Бриллиант в сером рассвете.

Девять оставшихся архимастеров принесли факелы к одру и подожгли пропитанную маслом ткань. Ритуальная лодка плыла от берега в дыму, архимастера с процессией отвернулись и не оглядывались. От их ночной работы барьер меж мирами был тоньше, рассеивался. Они отпускали высшего мастера из этой жизни через портал огня. Лодка быстро загорится, вспыхнет на воде. Но смотреть на темное царство было запрещено. И потому они уходили, а за спинами звучал треск и поднимался дым, а потом это пропало, и на острове стало тихо.

Дорн вернулся в свою комнату уставшим. Хоть было тихо, он помнил музыку и слившиеся голоса. На кровати рядом Этерелл Лир лежал на спине, раскинув руки, приоткрыв рот. Дорн ощутил в тот миг агонию, подавил боль, что рвалась из сердца. Ночь так с ним сделала. Порезала его, открыла рану воздуху. Он ненавидел это. Его привычный гнев причинял боль, но его было терпеть проще, чем это.

Он рухнул на кровать, а потом в комнате уже стало светло, его конечности свисали с кровати. Во рту был вкус пыли. Похоже, было за полдень. Соседняя кровать была пустой и в бардаке, конечно. Этерелл не слушался правил о чистоте. Он даже в беду не попадал.

Дорн хотел есть. Он с усилием встал и оделся как можно быстрее. Он замер, чтобы застелить их постели. Он думал не о правилах, просто в мастерской отца не любили беспорядок. А еще порядок утешал.

Он успел на обед, как оказалось. Дорн спустился по винтовой лестнице на главный этаж и услышал голоса в столовой. Если бы он думал яснее, он бы понял, что обед прошел, и должно быть поздно, но он устал и не думал, а еще был голоден. И когда Дорн ступил в столовую, он тут же застыл. Ученики были там, как и архимастера, а еще мужчина за высоким столом, которого Дорн не знал, и который обращался к собравшимся. Рядом с ним сидела фигура поменьше, в плаще и капюшоне синего цвета.

Мужчина был высоким, широкоплечим и очень красивым. Вместо мантии он был в простой тунике и штанах, что показывали его подтянутое тело. Он был непохож на архимастеров, что сидели с ним за столом. Дорн сел рядом с Этереллом, а мужчина говорил:

— Будет честью занять место здесь, где я когда-то изучал искусство, как вы. Я много путешествовал по миру, видел чудеса, которым многие не поверят, но я всегда хотел вернуться домой.

Дорн схватил булочку и стал терзать ее. Ему было все равно, кто этот напыщенный мужчина, Дорн мог съесть сейчас даже стол с щепками.

Этерелл склонился и шепнул Дорну на ухо.

— Прибыл утром. Он тут, чтобы их было десять.

— Он — Пророк? — буркнул Дорн, глядя на новоприбывшего, пока жевал. Он увидел напротив них Валанира Окуна. Почему его не выбрали? Может, Валаниру предложили, и он отказался. Но он подходил на роль архимастера.

Этерелл кивнул.

— Он не так молод, как выглядит. Говорит, он одного возраста с Валаниром Окуном, — сказал он. — Его зовут Элиссан Диар.

Дорн посмотрел снова и заметил Марика Антрелла за столом. Товарищ Дорна по песне ночью, Марик выглядел ужасно, осунувшийся и серого цвета. Он раскачивал рукой чашку. Эта рука сломала палец Дорна, как печенье, и он не мог неделями играть на лире.

— Я расскажу кое-что еще, ведь вы голодны, — сказал новый архимастер. — Подойди, любимая, — фигура в капюшоне рядом с ним встала. Робкое движение, и капюшон опустился. Стало видно лицо девушки. Ее волосы были цвета осени, обрамляли изящное лицо. Ее платье подчеркивало тело. Ее голова напоминала подсолнух на стебле. Она опустила ресницы и сжала ладони. Дорну казалось, что все вокруг вдохнули. Он оглянулся на Этерелла Лира, он разглядывал новенькую. Его друг напрягся, хотя обычно был безмятежен. Его веки отяжелели, и Дорн не понимал это. Может, такое уже видели девушки. — Моя дочь Сендара годами изучала со мной искусство, — сказал архимастер Диар. — Пора ей занять свое место. Она будет Пророком.

Напряженная тишина в комнате затянулась. Казалось, воздух замер. Этерелл смотрел на девушку на возвышении. Он разглядывал незнакомые черты, напоминая Дорну волка.

Дорну нужно было отвести взгляд, и он поймал взгляд Валанира Окуна. Пророк смотрел на них. Дорн Аррин посмотрел ему в глаза, Пророк слабо улыбнулся, словно в комнате их было только трое.

* * *

Остров изменился с прошлой ночи. Нужно было многое обдумать и исследовать. Было опасно искать такие глубокие чары, но он обещал. Как мог он, Валанир Окун, не сдержать обещание? В свете нового дня и утренних ритуалов он ощущал новую силу. Был собой. Вес горя, что омрачил его путешествия, стал туманом, сгорел на солнце.

Ему требовалась сила и ум в эти дни. События развивались быстро. Прибытие Элиссана сразу после смерти архимастера Мира было подозрительным, его бы не успели вызвать, но никто не переживал. Архимастер Лиан и другие были уверены, пока придворный поэт была в Кахиши. И по другим причинам, если он найдет их. Если было время. Через пару дней Мартен Лиан станет новым высшим мастером. И Валанир слышал, что Вассилиан поддержит его избрание.

Валанир был убежден, что Лиан был инструментом Элиссана Диара. Он вернулся теперь из-за границы и мог знать любую магию. Валанир догадывался, какую.

Все еще было светло. Он стоял в заброшенном саду на крыше, поросшем папоротником и плющом. Статуя лежала на земле, покрытая трещинами, и черты на ней давно пропали. Никто не знал, кем была когда-то эта фигура — человеком или богом.

Порой Валанир Окун приходил на эту крышу подумать, ведь ключ был только у него. Конечно, и у него не должно быть ключа. Но если бы Валанир Окун слушался законов. Никон Геррард еще правил бы в Тамриллине, если бы от него что-то осталось. Тем летом, когда все изменилось, Валанир ощутил в Дариене Элдемуре отражение его духа, хоть и юного. Очень юного.

Валанир давно украл ключ в этот сад. Они с Никоном Геррардом придумали это вместе. Было странно вспоминать, как они бродили по коридорам и лестницам с его близким другом. С Ником. Даже после их ритуалов с кровью на деревьях, после разрыва между ними. Порой он словно шел по этим коридорам за руку с призраком. Или этот призрак прислонялся к стене, скрестив руки, ехидно ухмыляясь. Таким всегда был Ник. Он не сожалел. Но его ум развлекал Валанира. Может, слишком развлекал, чтобы видеть правду.

Валанир упустил много шансов сбросить Никона Геррарда с этой крыши. Он был бы наказан за это, но поступил бы правильно.

Даже заросший лес был понятнее, чем путь Валанира Окуна в жизни, правильным он был или нет.

Он видел с вершины башни озеро, сияющее на солнце. Стена гор, а за ней море, полоска черно-зеленого континента. Он видел это во все времена года и дня, он любил этот вид. Где бы ни был.

Метка архимастера Мира потемнела, словно выгорела.

«Не будь уверен, Окун», — отругал себя Валанир. Идея зарождалась в голове, пугала его, если подумать. Метка Пророка.

Он знал Элиссана Диара со времен учебы. Даже Ник боялся его. Это запомнилось. Ему нужно быть настороже. На ночь он будет запирать дверь множеством способов. Их можно было взломать. У него была лишь игра с одной оставшейся картой. Тени точно выйдут вперед для танца.

* * *

Той ночью, когда Джулиен пошла бродить, она не знала причину, лишь не могла уснуть, день не давал покоя. Песни архимастеру Миру мешали спать прошлой ночью. Она проснулась до рассвета, словно после боя: задыхалась, кровь стучала в запястьях. Из окна она увидела деревья у озера и дым. Она уперлась локтями в подоконник и смотрела с сухими глазами, зная, что это. Ветер подхватил ее волосы. Она услышала пение вдали, но ей могло показаться.

Прощай. Джулиен хотела бы выразить словами холод, сдавивший ее грудь. Куплеты, что поэты пели веками, собрались в ее голове, уверенные и сладкозвучные, но она хотела что-то свое. Как-то придать облик такому важному моменту. Какой будет Академия без архимастера Мира?

Это было началом дня. А потом появился новый архимастер и его дочь. Она видела реакцию, когда Сендара Диар показала себя столовой, сияя, как новый медяк.

Эту девушку нельзя было не заметить. Джулиен ощущала за столом недовольство девушек. Они притихли. Джулиен было их жаль. Она мало ожидала для себя, но знала, как тяжело будет Мири и Цирилле с таким ударом по их значимости.

Позже они пошли в свои комнаты — те девушки жили в одной — Цирилла сказала, опустив голову:

— Я хочу домой, — и Мири обвила рукой ее плечи.

— Нам нужно уйти, — сказала она. — Это жуткое место.

Место не ценило их, не помогало им развиться. Может, они были правы. Джулиен раньше не смотрела на это под таким углом. Она привыкла быть невидимой. Но не Цирилла Пиллен с ее косами и соловьиным голосом. Не Мири Кэрн с ее талантом к рисованию и хитрыми глазами. Джулиен стыдилась, что она видела их как певчих птиц, безобидных и неприступных, а не как будущих жен. Она тоже преуменьшала их.

Джулиен думала в своей комнате той ночью, что ей было сложно не из-за реакции в столовой. Но было что-то другое: то, как отец Сендары Диар — слишком красивый, сияющий не хуже солнца днем — смотрел на свою дочь. Он гордо заявлял, что она будет Пророком.

Зависть змеей ела сердце. В сказках героини были красивыми и любимыми, а их враги — одинокими и завистливыми женщинами. Джулиен Имара не была героиней. Тогда она была на задворках чьей-то истории? Было еще рано решать это.

Через пару лет она закончит Академию, отправится в мир. И там все решится.

Джулиен расхаживала по комнате. Мимо лиры на кровати. Она была дешевой, из дерева и олова. Ее звучание было плохим, как и сам инструмент.

Из олова не была хорошая музыка.

Она замерла. Мысль была ясной. Она поняла правду, что определяла ее жизнь. Если инструмент был с изъяном, такой была и музыка. Это не изменить. Если инструмент с изъяном…

Если она останется в этой тесной комнате с этим жутким осознанием, она задохнется. От этого не сбежать. Но из комнаты она выйти могла.

Джулиен прошла в зал. Казалось, глупо было переживать из-за Марика Антрелла, он не замечал ее раньше. Она наблюдала за ним, за его поведением среди учеников его года. В столовой сегодня он был сам не свой, бледный, неживой. Пока не показалась Сендара Диар. И тогда он оживился, как все, словно те волосы были маяком.

У нее не было свечи, а луна светила слабо, но Джулиен привыкла так искать путь. Со светом ее могли заметить. Она представила себя на дне винтовой лестницы со сломанной шеей, и это потрясало, но не пугало. Она шла осторожно и тихо по лестнице.

В фойе было светлее, чем на лестнице, свет падал из трех длинных окон над главными дверями. Колонны бросали диагональные тени на пол. Потолок был резным, почти угрожающим ночью, местами висела паутина в озерах тьмы, куда не добирался свет. Джулиен держалась теней колонн, прошла мимо арки входа в церковь к другой арке, там были фигуры богини по бокам. Она замерла у статуй на миг, они представляли Киару. Одна изображала богиню, как ее видели поэты: покровительницу музыки. В руках она держала дудочку, прижав ее к губам, на голове была корона из лилий.

Напротив статуя была совсем другой: та Киара судила. Ее лицо было едва заметным под капюшоном, длинные волосы развевались, как от ветра. Ладонь с длинными пальцами была поднята, отгоняя зло, этот знак она показывала при создании. Отгоняла зло от людей. В другой руке она сжимала длинный жуткий нож.

Для грешников. Джулиен подумала о своих грехах, надеясь, что они не считаются.

Поежившись, она прошла через арку мимо ножа. Она старалась шагать тихо, туфельки были беззвучными на камне. И она увидела свет. Она пришла в Зал лир. Серебряная ветвь в конце зала напоминала кусочек луны. Она светила вечно. В комнате стояли пьедесталы с лирами умерших Пророков. Некоторые были с вырезанными куплетами под их именами.

Джулиен пришла не ради лир сегодня. Она не знала, почему пришла, но ей хотелось посмотреть на резьбу на стенах. Было что-то несчастное в этих лирах, почти все они были золотыми, остались от людей, что извлекали из них музыку.

Хоть это было не так. Пророки оставили после себя песни. В молодости архимастер Мир дал Академии отличные работы. Теперь его лира стояла на пьедестале. Добавленная недавно. Еще даже не успели вырезать его имя.

У пьедестала архимастера Мира, что был ближе всего к входу, были знакомые силуэты на стене. Рыцарь, женщина, танцор. Она смотрела в свете Серебряной ветви на изображения, и они казались почти живыми.

Она уловила движение краем глаза.

Джулиен прыгнула за пьедестал и присела в его тени.

— Не нужно прятаться, — сказал голос. — Можешь выходить, — не Марик Антрелл, а девушка. Джулиен встала, раз ее уже заметили. Рядом с Серебряной ветвью стояла в ее сиянии Сендара Диар.

Джулиен сглотнула.

— Ты расскажешь отцу?

Девушка заинтересовалась.

— Зачем?

Они говорили слишком громко, и Джулиен приблизилась. Их действия были слишком опасными. Для Джулиен, по крайней мере. Дочь архимастера не боялась правил Академии.

Она не могла придумать хороший ответ. Она не могла сказать, что не знает ее. Она беспомощно пожала плечами и сказала:

— А зачем люди совершают поступки? — между ними осталась пара футов, холодно светила Ветвь.

— Ты мне не доверяешь, — сказала Сендара Диар. Она не была против, ее интерес все еще был высоким. Джулиен увидела ямочки на ее щеках вблизи, у нее были серьги с камнями, похожими на капли засохшей крови. Гранаты. Ее глаза были глубоко посаженными и голубыми, как у ее отца.

Джулиен шагнула ближе. Она боялась, ведь ее поймали, но и ощущала что-то еще. Она позже поймет, что это была тоска. Она заставила себя посмотреть в глаза Сендаре Диар. Не понимая причину своего поведения, Джулиен сказала:

— Сердца мужчин темные, их тайны не сосчитать.

Глаза другой девушки сверкнули, как от удивления. Она сказала:

— Но я поверну уставшую голову, куда ведет сердце, и сделаю шаг.

Мелодия повисла между ними.

— Тебе нравится Лакарн, — сказала Сендара Диар через миг.

— Да, — сказала Джулиен, хотя «нравится» было неправильным словом. Поэт веками назад писал об изоляции. Жизнь блуждающего поэта подходила Кейлу Лакарну, но приносила ему горе. И это отразилось в его искусстве.

— Мне он тоже нравится, — сказала спокойно Сендара. — Хотя он не идеален. Эмоции сырые.

— Ты все знаешь, — прозвучало сухо. — Ведь твой отец — Пророк.

— Не все, — Сендара пожала плечами. Она огляделась и сказала. — Я не ожидала, что встречу кого-нибудь. Я хотела увидеть Ветви. Хотела… побыть с ней наедине. Хоть это звучит глупо.

— Нет, — сказала Джулиен. Теперь она была удивлена. — Нет. Порой я тут одна и, кажется, слышу музыку.

— Поэтому ты пришла сегодня?

Джулиен молчала. Она не знала, как ответить. И она не доверяла этой девушке.

Сендара сказала:

— Покажешь мне завтра замок? Я никого тут не знаю.

«Ты не знаешь меня», — хотела сказать Джулиен, но вежливость оказалась сильнее.

— Да, — сказала она. — Если хочешь этого… от меня. Твой отец знает куда больше.

— Да, но он будет завтра занят, готовясь к становлению архимастером, — сказала Сендара Диар. Она скованно улыбнулась, ее взгляд был воплощением радости. Она протянула руку. — Пойдем вместе. Как тебя зовут?

Джулиен Имара без слов взяла девушку за руку. Она была прохладной. Она плохо помнила, что говорила, помнила лишь ощущения. Начало, словно весной.

Она удивилась, когда они дошли до арки, и она оглянулась на силуэты на стене. В руках танцора уже были не факелы.

В одной руке вместо факела был длинный изогнутый меч.

* * *

— Найди это для меня.

Архимастер Хендин посмотрел на Валанира Окуна из кресла у камина, его лицо было румяным от сияния. Он грел руки. Они были в комнате Валанира, простой комнате со свитками и книгами, лира блестела в свете огня. Было за полночь. Снаружи моросил дождь.

— Это скрыто, — сказал Хендин.

— Знаю. Потому и прошу тебя.

— Ты веришь… что его убили?

Валанир покачал головой.

— Тебе безопаснее знать меньше, — сказал он. — Просто найди, что я попросил.

Архимастер Хендин уставился на него.

— Я не знал, что ты так умеешь говорить.

Валанир молчал. Дождь снаружи тихо стучал по дереву.

— Времена бывают разные, — сказал он и коснулся плеча Хендина. Его друга потрепали годы. Его кольцо было с лазуритом. Верное сердце, дающее жизнь, как вода. Кай Хендин все отдал этому месту. Академия дарила знания и силу, но куда больше она… забирала.

Хендин посмотрел на огонь.

— Это место было моим домом… из-за Серавана Мира, — сказал он. — Знаю, он был строг с тобой. Со мной он был другим. Я бы не стал архимастером без его доброты. Я не считал себя достойным, — он склонил голову. — Теперь он умер, и у меня нет места. Я должен был понимать, что такое грядет. Стелл Кервин колол всякий раз при разговоре. Гордился собой, связью с Мартеном Лианом и Элиссаном Диаром. Он думал, это придавало ему важности. Мы ведь сами не пускали его к делам, Валанир. Так и было.

— Мы не пускали, потому что он мешал, — сказал Валанир. — Ты точно помнишь. Он рассказал, когда мы с Ником ушли в ту ночь. Мир выпорол нас колючими розгами, — он скривился, вспомнив это. Высший мастер, архимастер Сарн в то время, был мягким мужчиной, прощал мальчикам шалости. Но не Сераван Мир, мрачный архимастер, любивший дисциплину.

— Стелл так делал, потому что мог влиять на тех, кто был выше него. На вас двоих, — сказал Хендин. — Но… ты прав. Ты не виноват в том, каким он стал. Или лучше сказать, в кого он превратился. Но мысли, на которые ты натолкнул меня, Валанир… ужасают меня.

— Я могу ошибаться, — Валанир знал, что это неубедительно.

— Вы с Ником, — сказал Хендин. Он отвернулся от огня и посмотрел на Валанира. Его глаза сияли. — Я понимаю мотив Стелла, в какой-то степени. Вы оба. Он завидовал. Ты всегда был добр ко мне… Ник — нет, но ты был добр. Но я знал, что нашу дружбу не сравнить. Но ты был добр.

Валанир тряхнул головой.

— Нет, — сказал он. — Признаю… я недооценил тебя, Кай. Я был мальчишкой… Я ценил не то, что следовало. Но ты знаешь, с Ником была печь, что обжигает. Меня часто обжигало, или я становился таким, каким мне быть не нравилось. Ты был ближе всего к укрытию. К дому. Иначе я бы потерял себя. Как сделал Никон.

Огонь треснул. В комнате стало теплее, хоть в трещины задувал ветер.

Архимастер Хендин долго молчал, а потом сказал:

— То, о чем ты просишь, можно выполнить… нарушив правила, — он покачал головой и почти улыбнулся. — Это почти как в старые времена.

ГЛАВА 8

Крики начались в ночи. Дорн попался в тиски кошмара. Огонь смыкался, он ощущал дым. Сначала он подумал, что крики его. Но они звучали в Академии: пронзительный крик боли без конца.

Он моргнул, проснувшись. В комнате было темно. Этерелл уже был одетым и у двери. Крик доносился с этажей ниже.

— Где…?

Его друг обернулся.

— Я проверю, что там. Вдруг нужна помощь.

— Стой, — Дорн свесил ноги с кровати. — Я иду.

Он ожидал затишья, но крик продолжался. Крик боли бил по его нервам. Они побежали. Звук доносился снизу. Двери открывались в замке, ученики выбегали в коридоры. Когда Дорн и Этерелл добрались до источника крика, они были с другими учениками, многие были в пижамах и напуганы, особенно младшие. Звуки к этому времени изменились, стали кашлем, что было хуже. Они доносились из одной из комнат учеников. Юноши столпились у порога. Их прогнал архимастер Лиан, мрачный страж на пороге. Дорн понял, что это была комната Марика Антрелла и его друга, крупного юноши с жестокой улыбкой, что зажимал руки Дорна в день, когда Марик Антрелл сломал ему палец. Как его звали?

— Гаред Дексан, — сказал Этерелл. — Наверное. На Марика не похоже, — они увидели Марика Антрелла рядом с архимастером Лианом. Он был хмурым. Его кудри спутались, он напоминал заносчивого ребенка лорда. Дорн знал, что он был красивым, блеск придавал роскоши жестокости.

Другие отступили от архимастера, глаза их были круглыми от страха и потрясения. Этерелл шагнул вперед.

— Что случилось? Ему плохо?

Бледные глаза архимастера Лиана были холодными и похожими на рыбьи. Но ему пришлось кричать, чтобы его было слышно за воплями Гареда. Ему было не по себе.

— Это не твое дело, Этерелл Лир. И не твое, Дорн Аррин. Уходите в комнаты, и остальных это касается. Подайте им пример.

Схватив Марика за руку и втащив его в комнату, архимастер закрыл дверь. Но Дорн увидел кровать, где Гаред Дексан извивался, отбросив одеяла. Его лицо было багровым, а вокруг рта — белым. Вены выступили на его шее и лбу ужасно четко, словно могли порваться. Но хуже всего были его глаза, они закатились так, что видно было только белки. Возможно, он умирал.

Но это было не самым странным. У его кровати, подняв руки, стоял новый архимастер: Элиссан Диар.

* * *

— Это чары, да? — сказал Дорн в их комнате, дверь закрылась за ними. Крики прекратились, но судьба Гареда была неизвестной. — Все знают, что Диар добрался до своего «избранного».

Этерелл улыбнулся.

— Завидуешь?

Дорн покачал головой, он не мог выразить потрясение от этих слов. Он разулся и упал на кровать в одежде. Может, удастся поспать. Если он мог спать. Он был на взводе, теперь из-за безразличия Этерелла к чарам и опасности от них. Никто не мог этого отрицать после этой ночи. Когда Элиссан Диар выбрал учеников — тех, кому он поведает тайны чар — Дорн был рад, что не оказался в их числе. Но ему было страшно, ведь на встречах ночью могло происходить что угодно. Слухи разносились, как листья с ветром: огни ночью в лесу, странные звуки из запертой комнаты в Башне Ветров. Истории начались задолго до прибытия Элиссана Диара — Марик Антрелл и его товарищи якобы в тайне изучали чары — но теперь архимастер занимался этим, и все изменилось. Академия словно разделилась на два мира — в одном учились Дорн и Этерелл, а в тайном некоторые другие.

От чар добра не будет, Дорн был убежден в этом. И было что-то в новом архимастере, что вызывало недоверие с первого дня, когда Элиссан Диар встал, сияя, под окном в столовой. Его белые зубы напоминали хищника.

Отвернувшись к стене, Дорн кое-что придумал. Развернулся. Этерелл лежал на спине в одежде, смотрел лениво на потолок, размышляя о чем-то. Дорн умел узнавать, когда Этерелл Лир думал о чем-то, а когда лежал без мыслей. Но он не мог объяснить, как понимал это.

Ночь стала снова тихой. Было слышно только ветер и воду. Дорн приподнялся на локте.

— Ты хочешь к ним, да?

Этерелл смотрел на потолок, пустой и в трещинах от времени.

— Это ведь приключение.

— Приключение? — Дорн хмурился. — Это опасная магия. Ты видел, что было с Дексаном, — его друг не дрогнул, не изменил выражения лица. Дорн почти боялся продолжать, его голос мог выдать многое. Друг мог посчитать его трусом, каким он и был, раз боялся говорить. Он с трудом продолжил. — Ты… никогда не хотел силу. Не как другие, — типа Марика Антрелла. Но он задумался, сказав это. Для Этерелла искусство поэтов было игрой, чтобы скоротать время, пока он не вырастет для наследия. Музыка не влекла его, как Дорна, и он не понимал, почему Дорн презирал чары, что, как он думал, все исказили.

Словно подтверждая страхи Дорна, Этерелл не смотрел на него. Его тон был холодным.

— Честно говоря, — твердо отчеканил он, — я мало чего хочу. Я не… желаю, Дорн Аррин.

Он отвернулся к стене и уснул. Дорн не спал, не понимая, как перевернулось все, что было важным для него.

Осенью он получит кольцо. Уйдет из Академии, оставив ее с новым управлением, слухами и безумными учениками. Только дорога и он, а все дорогое ему будет в тумане на острове и в его памяти.

* * *

Академия становилась странной, она знала, и это она заметила еще до того, как Гаред Дексан разбудил замок криками. Он пропал в следующий день, говорили, архимастер отправил его на континент, домой. Это уже потрясало, но не было одним случаем: она с сожалением попрощалась с Мири и Цириллой, они ушли. Джулиен Имара не могла толком думать об этих событиях, которые должны были тревожить ее. Но даже отбытие девушек слабо беспокоило ее. Она была слишком счастлива.

— Лучше бы тебе повторить за нами, — заявила Цирилла в день своего отбытия. Они были в ее комнате, Джулиен сидела на кровати и смотрела, как девушка собирала вещи в сундук. Кровать Мири уже была пустой. — Серьезно. Это не место для тебя. Ты вряд ли станешь поэтом, если тебя никто не обучит. Лучше научиться полезным умениям, получить так место.

Место. Джулиен не могла думать об этом. Но порой эта мысль была невыносимой. Но она не могла так сказать Цирилле. Она выдавила смешок.

— Я не очень полезна, — сказала она. — И я желаю тебе удачи.

Девушка пожала плечами. Она казалась старше в плаще с меховым подбоем, волосы были убраны под капюшон. Она была изящной, словно уже вернулась в тот мир. Она будет с семьей, выполнять дела, посещать балы и другие дома в Тамриллине. Они будут искать ей жениха, а потом у нее будет брак и дети. Она уже была похожа на женщину в этот миг. Ее взгляд вдруг пронзил Джулиен, и той стало не по себе.

— Сендара Диар до добра не доведет, — сказала Цирилла. — Не знаю, почему я так думаю. Но мне так кажется.

Джулиен отвела взгляд. Девушкам не нравилась быстрая дружба между Джулиен и Сендарой. Связь между ними появилась сразу, в ту ночь в Зале лир. Даже теперь Джулиен казалось, что она выполняет долг, провожая Цириллу, ведь ей не хотелось быть здесь. Но с тем же чувством долга — какой был у всех Имара — Джулиен стояла на берегу озера, пока лодка Цириллы Пиллен не стала точкой на горизонте. Она с уколом вины ощутила облегчение, повернулась к замку. Солнце начало подниматься, пробиваясь среди деревьев.

Она успела на завтрак, но с трудом. В столовой она, как обычно, была переполнена ощущениями, видя комнату шумных парней. Они не замечали ее, как обычно, и это даже радовало. Она ушла к концу стола, где ей махала Сендара Диар. Огонь загорелся в Джулиен. Она парила остаток пути, словно на облаке. Корзинки хлеба и кувшины компота были сегодня на столе. А еще яблоки, может, потому что между островом и континентом. Но Джулиен опоздала, хлеба уже не было.

— Я тебе приберегла кусочек, — сказала Сендара, передавая булочку в салфетке. Ее волосы были заплетены на голове в корону из кос, открывая ее тонкую шею. — Мальчишки уничтожают все, что видят.

Джулиен впилась в булочку, что была лучше, чем обычно в Академии. А на ней еще был и слой варенья из ягод, и было еще вкуснее.

— Я проводила Цириллу.

Сендара пожала плечами.

— Остаются истинные, — сказала она. — Так говорит отец.

Истинные.

— Как его избранные?

Сендара улыбнулась.

— Как мы с тобой.

Джулиен опустила взгляд, смутившись. Радость подступала к горлу, не умещалась в ней.

С ночи в Зале лир они почти не разлучались. На уроках у Джулиен была напарница, которая знала почти все ответы, говорила, привлекая внимание к девушкам в конце комнаты. Джулиен уже не было тяжело догонять учеников, что были на год впереди нее. Сендара показала ей, как лучше двигать пальцами, чтобы играть было проще, и чтобы ладони потом реже сводило судорогой. И Джулиен Имара нашла ту, что разделяла ее любовь к песням, говорила с ней и понимала ее. Джулиен понимала, что ее взгляды не были сформированы полностью. Она слушала больше, чем говорила. Она не всегда хотела делиться своим мнением, как страстью к песням Лакарна, но она знала, что ей нужно больше учиться. Сендара Диар не только дружила, но и была окном в мир.

Окном, а то и дверью. Порой один из избранных Элиссана Диара приходил к Сендаре с призывом от архимастера. Что бы Сендара ни делала, о чем бы они ни говорили, она тут же убегала в башню к архимастеру Диару. Она помогала ему с работой, как она объяснила Джулиен. Он никому не мог доверить те дела.

Сендара была уверенной на уроках. Это было ее правом по рождению — говорить и быть услышанной. Джулиен привыкла быть сзади, тихо слушать. Сендара все изменила.

На уроке истории у архимастера Лиана, вскоре после прибытия Сендары, он рассказывал о королевстве Рамадус. Джулиен почти ничего не знала об этой империи. Но теперь придворный поэт была по делу в Кахиши, и архимастера решили, что нужно знать больше о востоке. Он стоял у их столов, задрав нос, словно говорил с воздухом.

— Когда-то, — сказал он, — в Кахиши не было магии. Там были люди, что поклонялись Троим, как мы, ими правил совет лордов в великом городе Алмирия. Но потом прибыли те, кто верил в бога Алфина, и завоевали страну. Земля разделилась на провинции, что постоянно воевали.

Он хотел продолжить, но Сендара заговорила. Джулиен ощутила, а не увидела шок, что ученица говорила без разрешения. Еще и девушка. Она сказала:

— Дом Эвраяд хотел забрать трон Рамадуса. Они не справились, король убил семью. Кроме младшего. Юсуф сбежал. Он пришел в Кахиши и воссоединил провинции.

Лиан кашлянул, пытаясь завладеть властью на уроке.

— Вы знаете о Рамадусе, — сказал он. Другого ученика он мог бы выпороть — Лиан для этого хранил березовый прут.

Но это была дочь архимастера.

— Я была там, — Сендара улыбнулась. — Из всех дворов, что я видела, в Сендаре — самый роскошный. Магия во всем. В садах серебряные и золотые деревья, где поют птицы из драгоценных камней.

Парни сидели неподвижно, не оборачиваясь.

Похожее произошло на уроке о поэтах Эпохи похвалы — периоде, когда поэты Эйвара писали, чтобы добиться расположения, длинные оды монархии. В это время искусство могло процветать, ведь короли платили поэтам, но лесть заполняла те произведения. Чары давно пропали тогда, и сила Академии иссякала.

Архимастер Хендин вел урок. Весь тот год он рассказывал об эпохах поэтов. Он вел себя скромно. Он ходил с усилием, горбясь, после смерти архимастера Мира. Он расхаживал, пока говорил:

— Есть вопросы о песнях Эпохи похвалы, — сказал он. — Были ли они вершиной искусства, если льстили королям?

Вдруг заговорила Сендара:

— Отец говорит, что нет, — сказала она. — Он верит, что поэт, склонивший колено, — не человек. Только истинный человек может создавать изо всех сил.

Это был вызов всей комнате.

Чувства Джулиен в таких случаях были сложными. Она гордилась, что эта умная девушка была ее подругой. Но она ощущала и другое. Сендара потом рассказала о своем визите в Рамадус, где восхищенный принц заказал ее портрет. Картина теперь висела в позолоченной галерее двора Рамадуса. Или даже в покоях принца.

Джулиен вспоминала тогда, что было важнее слушать, а не поддаваться чувствам, что помешали Мири и Цирилле. Слушать и учиться. Сендара легко делилась с Джулиен историями о путешествиях и учебе. Джулиен знала, что ей повезло получить доступ к таким знаниям. Быть избранной этой девушкой.

Опорой мира Сендары был ее отец. Казалось, в дружбе с Сендарой Диар важно было понимать, что Элиссан Диар превыше всего. Он был самым красивым, его голос был самым богатым, и он все знал. Было несложно запомнить это — и у Джулиен не было повода сомневаться. Она редко видела архимастера Диара в деле, он учил старших учеников. Она думала, что Этерелл Лир был красивее архимастера, но скорее умерла бы, чем признала это.

Она могла принять, что Элиссан Диар, побывавший в мире, знающий много чар, по словам Сендары, был выше других Пророков. Сендара настаивала, что Академии он был нужен, а не иначе. В это можно было поверить, Джулиен вспомнила подслушанный разговор между архимастером Кервином и Пиетом Абардой, казалось, та ночь была очень давно. Если Сендара была права, влияние Элиссана Диара станет решающим. Хотя Джулиен не совсем это понимала. Мир архимастеров и их политики был сложным для нее.

Она были удивлена, что архимастер Диар, хоть и умелый, не смог помешать произошедшему с Гаредом Дексаном.

В тот день, все еще думая об отбытии Цириллы, Джулиен подняла тему впервые. Они говорили в лесу, как делали часто, когда погода была хорошей. Прошлой ночью шел дождь, пахло гниющими листьями. День был жарким даже под покровом листьев. Сендара срывала полевые цветы, на ее губах была улыбка, которую Джулиен увидела впервые. Ее разум был не здесь. Они с отцом были почетными гостями при дворах мира, видели горы и моря на юге и востоке. Ее жизнь не была заключена в комнату с треснувшим зеркалом и оливковые рощи, как и не была в рамках этого маленького дождливого острова.

Когда Джулиен упомянула Гареда Дексана, Сендара пришла в себя. Она сказала почти ехидно:

— Он был слабым, — склоняясь к подснежнику. От этого ее юбки затрепетали. — И грубым. Отец избавился от него.

— Так почему он был избран? — удивилась ответу Джулиен. Может, потому что Сендара была нежной и изящной, а говорила как пострадавшая. Джулиен не сомневалась, что Гаред Дексан мог творить гадости, и она была рада, что он ушел.

Встав с подснежником в руке, Сендара пожала плечами.

— Отец не действует без причины. Может, Дексан должен был стать… временно полезным.

Это звучало по-взрослому. Временно полезный. Словно Элиссан Диар был с ними, улыбался среди полевых цветов.

— Знаешь, куда их избирают? — сказала Джулиен. В свете солнца это казалось просто любопытством.

Сендара перебирала цветы, изящно шагая при этом через корни и камни. Ее платье было с кружевами, дорогое, но она не переживала, что испачкает его.

— Это секрет.

— Но ты знаешь? — почему-то это казалось важным.

Сендара уже выглядела раздраженной.

— Нет. Это секрет. Но, — она тряхнула головой, — однажды я узнаю.

На обратном пути в замок Сендара вдруг подняла голову.

— Вот! Готово, — в ее руках была цепочка из сплетенных цветов, белых, желтых и розовых. — Замри на миг.

Джулиен послушалась. Сендара связала цепочку в венок и надела на голову Джулиен.

— Вот так, — сказала Сендара. В свете солнца ее волосы в косах сверкали искрами огня. Ее взгляд был бесстрастным, она разглядывала свою работу, как товар на прилавке. — У тебя красивые глаза, — сказала она. — От венка они стали ярче, — она потянулась к волосам Джулиен и развязала ленту, растрепала кудри, пока они не рассыпались по плечам Джулиен. Сендара отошла и удовлетворенно кивнула. — Идеально.

Джулиен не знала, куда смотреть. Сендара улыбалась и будто не видела.

— У меня хватит цветов на еще один, — сказала она. — Будем носить их дома. Почему нет? Мы однажды будем Пророками. Пророчицами. Нас можно короновать, — было сложно понять, серьезна ли она. Она легко миновала корни и камни, ее пальцы уже плели следующий венок.

— Пророчицы, — сказала Джулиен, пробуя слово. Ей было удивительно легко. — Никто так не говорит.

— Заговорят, — сказала Сендара Диар. — Идем. Когда мы вернемся, все будут смотреть, но они не посмеют сказать ни слова. Вот увидишь.

Так она почти признала свое положение среди учеников. Они не посмеют. Сендара подняла руки и опустила корону из цветов на косы. Она хитро взглянула на Джулиен. Она напоминала Джулиен лесную нимфу. Может, это и очаровало принца Рамадуса.

— Есть идея, — сказала Сендара. — Мы споем вместе. На Манайя.

Джулиен не успела уточнить, они добрались до замка. Они едва пересекли порог, и ученик столкнулся с ними. Джулиен узнала одного из младших, третий год, почти их возраста. Но он еще был сыном лорда и… одним из избранных.

— Леди Диар, я вас искал, — он задыхался. — Ваш отец зовет вас.

— У нас урок, — напомнила Джулиен, Сендара отмахнулась.

— Это важнее. Я оставила в классе лиру. Присмотришь за ней?

Джулиен кивнула. А потом поняла, что от нее ждали ответа.

— Конечно.

Сендара убежала. Мальчик, что принес сообщение, плелся за ней, как брошенный пес. Джулиен увидела на миг его глазами, представила на миг, как красный пояс Сендары привлекает его внимание к тонкой талии над широкими бедрами. Джулиен осталась одна в фойе.

На пути в класс она миновала группу старших учеников в коридоре. Она спешила, считая себя невидимой, но увидела краем глаза, как один парень ткнул локтем другого. Они хихикали.

Джулиен побледнела, вспомнив о венке. Она сорвала его. От этого они засмеялись сильнее. За ней сказал знакомый голос:

— Смеетесь над ребенком? Пытайтесь быть мужчинами, — голос был едким. Она увидела высокого Дорна Аррина, он хмурился, возвышаясь над другими учениками.

«Я не ребенок». Она почти плакала. Но он хотя бы помог. Она поспешила в класс, опустив голову, ни на кого не глядя. День вдруг стал хмурым. Это была ее вина. Она хотела, что все приведет к разочарованию. Так ей говорила Элисса.

Она скучала по сестре, ее прямолинейной любви и карим, как у самой Джулиен, глазам.

Она первой пришла в класс. Лира Сендары Диар была под их партой с ее лирой. Инструмент Джулиен был оловом. У Сендары это была ива и золото — работа известного мастера Тамриллина. Этот мастер делал лиры некоторым великим Пророком, включая Валанира Окуна и, конечно, отца Сендары.

Джулиен взяла свою лиру и опустила на парту. Рядом она положила венок. Лепестки уже засыхали, темнея на краях.

Зависть — змея.

Джулиен отчаялась, разочаровалась в себе. Она потеряет все, если будет дальше так думать. С ней произошло важное событие — Сендара Диар открыла окно в ее жизни, впустив свет, идеи, обучение. Может, впервые.

Она это не упустит.

Джулиен посмотрела на лиру Сендары и заметила кое-что странное. Меж струн была сложенная записка. Могла попасть сюда случайно. Джулиен коснулась пергамента, он упал на пол. И раскрылся.

«Солнце всего мира в твоих волосах. Свет луны в твоих глазах».

* * *

У него был ответ на два вопроса — один жизни, другой смерти. Смерть была возможной. Он не знал, но на его плечах была ответственность. Двойная.

Валанир Окун, казалось, понял, как умер высший мастер.

О таком он думал ночью после кошмара с Дексаном, когда Хендин принес ответ. Он сжал губы и с напряженными плечами рассказывал историю раньше, чем за ними закрылась дверь Валанира. А потом он подтвердил подозрения Валанира — Хендин сказал, глядя в окно:

— Не знаю, стоит ли спрашивать, что ты будешь с этим делать. Что это значит для тебя.

Валанир Окун был мягок с другом. Он все чаще вспоминал их жизнь учеников. Теперь их жизни близились к концу, и он оглядывался на начало. Хендин был простым даже тогда, был верным и добрым. Эти качества выдержали годы… и Валанир ценил их. Доверие было редким, было просто отмахнуться.

— Похоже, ты догадался.

Хендин покачал головой.

— Я не знаю, — но он звучал испуганно.

— Кай, ты думал… — начал Валанир. Он задумался на миг. Было важно учесть гордость мужчины. — Ты думал, что весна расцветет на землях твоей юности в это время года? У тебя еще ведь остался брат? Он не примет тебя… на время?

Хендин застыл и холодно сказал:

— Я не убегу, — другим голосом, разворачиваясь, архимастер Хендин сказал. — Надеюсь, информация поможет тебе, какой бы ни была твоя цель. Я пойду горевать по другу, это двенадцатый день без него.

С печалью и долей тревоги Валанир закрыл дверь за другом. Он знал, что Хендин уйдет в церковь исполнять ритуалы скорби по высшему мастеру. Один. Лучше всех тут.

Он просил Хендина поискать в архивах, что были заперты, куда мог пройти только архимастер. Он просил найти свитки с Пророками, особенно получившими метку недавно. Валанир Окун был в этом списке, ведь сделал Лин Амаристот Пророком. Он тогда исполнил ритуал.

Он много просил от Хендина, это было опасно, ему пришлось искать поздними ночами, чтобы никто не заметил. Свитки были разбросаны, что усложняло задачу. Когда Хендин нашел свиток с Пророками, созданными архимастером Миром, список оказался длинным. Но он знал, что искать, и пришел к Валаниру с нужным именем: Элиссаном Диаром.

Валаниру нужно было идти, хоть было поздно и опасно. Он покинул комнату со свечой в руке, озираясь. Вверх по одному пролету лестницы, по другому. Замок был тихим, не слышался шепот встречи избранных, поэты не писали ночью в Башне Ветров. Словно случай с Гаредом Дексаном все потушил, хоть и на время.

Черная метка Пророка.

Лин Амаристот говорила, что они связаны, в его последний визит в Тамриллин. Связь между Пророком и создателем была неисследованной, многое было утеряно.

Связь архимастера Мира с конкретным Пророком стоила ему жизни.

Элиссан стал Пророком по традиции, когда ему было за тридцать пять. Были проверки, поэт должен был представить выдающуюся работу. Архимастера решали, быть ли ему Пророком. Понятно, что архимастер Мир, что был высшим мастером во время создания Элиссана, исполнял ритуал.

Валанир Окун думал об избранных Элиссана, о мальчике со сломанным разумом, которого отправили прочь. Источник Валанира не смог узнать больше, чем знали остальные — Элиссан Диар хорошо оберегал секреты, даже когда творил их открыто. Встречи, напряжение прошлого года были частями узора. Элиссан задумал все издалека. Использовал людей типа Мартена Лиана и Марика Антрелла, чтобы добиться своего… и мог использовать их до сих пор. Особенно теперь, когда Мартин Лиан был высшим мастером, а Элиссан пробрался в Академию. И играл с избранными.

Об этом Валанир Окун узнал ночью. Но не только. Связь между Пророком и творцом работала в обе стороны. Если ею можно было убить… что еще она могла?

«Я отплачу за тебя», — он видел перед глазами темные глаза бледным утром. Смерть и жизнь. Если это возможно.

На вершине лестницы Валанир отпер дверь на крышу башни. Он запер ее за собой ради безопасности. Сорняки промокли, и его одежду пропитала вода, пока он шел по тропам. Свеча трепетала от его движений и ветра.

Он вспомнил кое-что еще: осенний день, когда он получил приглашение от Академии вернуться и быть Пророком. Он гостил в замке на юге, радовался урожаю винограда. Он проснулся и увидел записку на сундуке у кровати. Никто не знал, как приходили приглашения. Время было необычным. Валаниру еще не было тридцати. Он был юным для Пророка. Но он сразу согласился. Он не знал унижений в то время, Валанир скривился, вспоминая это. Он прибыл на остров, гордясь собой, и узнал, что и Никона Геррарда пригласили в то время. Архимастер Сарн решил, что пора им стать Пророками, хоть они и были юными.

Решение было удивительным. Валанир часто думал об этом и удивлялся. Наверное, до острова дошли слухи или сигналы, что Ник связался с темной магией. Может, так Ника хотели вернуть к истокам. Пока он не пропал. В другое время Академия наказала бы его своими силами. Даже казнила бы. Но Академия тогда была слаба, и они могли лишь предложить присоединиться. И они позвали Валанира, ведь их считали равными.

Валанир и Ник увидели друг друга тогда впервые за годы, той осенью, когда их позвали на остров. Они были в своих комнатах, мало говорили. Они были открытыми соперниками, если не врагами.

Когда Элиссан Диар узнал об этом, он был в ярости. Его гордость была задета. Валанир Окун и Никон Геррард стали Пророками раньше тридцати лет, а он — нет. Он посылал письма на остров, выражая недовольство.

Архимастер Мир положил этому конец. Он даже ответил письмом, заявив, что если мастер Диар хотел стать Пророком, ему стоило больше времени проводить в Эйваре, где делают Пророков, работая с поэтами. Блуждания Диара по землям не впечатляли Мира, ведь тот больше соблазнял иностранных принцесс, чем писал песни. На этом спор унялся. Элиссан получил приглашение годы спустя. Но Валанир подозревал, что тот ничего не забыл. Что он затаился. Элиссан Диар затаил обиду на архимастера Мира и растил ее, выжидая момента.

В ту ночь на крыше было ветрено. Небо было в тучах. Валанир подумал о Лин Амаристот в Башне стекла, о ночном небе и звездах. Он представил ее тут, она любила устраиваться на чем-то, ведь была маленькой. Она была бы в старом плаще Леандра Кейена, и она рассказывала бы ему о своих открытиях в Кахиши. Об их магии, об их традициях. Ему бы хотелось послушать.

Валанир мог представить и другое, хоть было поздно, и он многое узнал ночью, и он покачал головой. Он пошел сквозь сорняки к сгустку тьмы, где в центре сада лежала поваленная статуя. Она была выше, чем он понял.

Это он сразу заметил.

Луна выглянула из-за туч. Она убывала, но он видел, что статуя не лежала на боку. Она стояла. Он подумал о ключе. Кто-то был здесь? Он поднял свечу к груди статуи и увидел больше. С помощью луны и огня Валанир увидел детали в камне: плащ на широких плечах с брошью с драгоценным камнем, меч на боку, ножны были украшены листьями и львами. Лицо уже не было куском камня, там был гордый принц.

Ночь была тихой. Луна ушла за тучи, а он шел среди сорняков, сжимая нож. Он разглядывал тропы сада. Вскоре он убедился, что на крыше никого нет. Но Валанир Окун подумал, что тут была музыка, как и всюду в Академии, даже если ее не слышало ухо. Барьеры были открыты, и они не закроются снова.

ГЛАВА 9

Комната Элиссана Диара была яркой, когда они пришли к нему, словно приветствовала. Окна тут были больше, чем в других комнатах, туда проникал свежий ветер. Сендара прошла к отцу, тот встал из-за стола, улыбаясь ей, а его мускулистое тело, как у горного льва, было неуместным в этой комнате. Ему словно тут было тесно.

Отец и дочь стояли вместе, они посмотрели на Джулиен Имару с удивительной синхронностью. Они все больше напоминали хищников. Он был изумлен, словно смотрел на зверька.

— Кто твоя подруга?

— Это Джулиен Имара, — сказала Сендара с улыбкой, глядя, как он, словно шутя.

— Вижу, ей нравится стоять на пороге, — сказал Элиссан Диар, и его дочь вздохнула, словно он выделил самую раздражающую черту. — Входите, госпожа Имара, — продолжил он. — Закройте дверь.

Джулиен вошла, но не пошла дальше. Она видела со своего места высокий книжный шкаф с окнами по бокам, в нем были книги, свитки и диковинки. Некоторые тома были в кожаном переплете. Наверху была тонкая фигурка головой женщины с длинными волосами из белого нефрита или слоновьей кости, рядом была бутылка из янтаря с пробкой и золотой перочинный нож.

На стене напротив стола висел гобелен, и Джулиен таких еще не видела: она привыкла видеть сцены охоты, сцены из мифов или богов. Тут был узор красок и силуэтов, неживых, но они словно корчились, не давали понять их. Искусство дальних земель оказалось тут, на краю мира.

Она не знала, видели ли Сендара и Элиссан Диар в гобелене что-то другое. Может, они понимали эти конвульсии красок. Они ведь много видели и знали. Ей стало интересно, каково было видеть в этом хаосе красоту.

Порой было сложно поверить, что они с Сендарой так отличались, что та была далеко впереди, как на вершине горы. Но в таких случаях и на уроках это было очевидно. В другие времена дружба все уравновешивала. Как прошлой ночью, когда они убежали в лес, подавляя смех, избежав мастеров, что патрулировали ночью коридоры. А если бы их поймали?

— Они ничего не сделают, — сказала уверенно Сендара. Луна скрылась, и они знали путь. Они добрались до холма, где не было деревьев, и где мох был мягким, как перышко. Они сидели и ели там пирожки, украденные с кухни, пили вино из бузины, неизвестно где взятое. Сендара говорила лишь, что это прерогатива архимастера.

Вино согревало Джулиен в прохладе ночи. Она была такой взволнованной, что с трудом удерживала себя в руках. Но старалась. Было важно скрывать чувства.

Эмоции были сырыми, как сказала Сендара о куплетах Лакарна.

Они поели и напились, девушки легли спинами на мох бок о бок. Тучи закрывали луну.

— Та, — Джулиен указала, — похожа на леди, — она видела изящный профиль, звезды были украшением в волосах, которые растрепал ветер.

Сендара согласилась.

— Богиня, — сказала она. — Не Киара или Эстарра. Одна из древних богинь. Визия.

— Визия, — повторила Джулиен, имя было странным, но приятным.

Они вернулись в замок. Они шли тихо, но и в коридорах было тихо. Джулиен довела Сендару до ее комнаты и впервые смогла увидеть ее. Она была на другом этаже, в крыле архимастеров. Архимастер Диар хотел роскоши для дочери в новом доме. Комната была в кружевах и бархате, кружева были даже на кровати. Все было белым. Ее золотая лира стояла на окне. На полке было немного книг в кожаных обложках с золотом — сокровища. Рядом с ними стояла резная деревянная шкатулка, наверное, для украшений. Там были и другие вещи: танцовщица из белого камня, юбки замерли, взметнувшись. Кинжал с камнем в рукояти. И Джулиен увидела не все, ведь пялиться было невежливо.

— Останься, — сказала Сендара, когда Джулиен развернулась. — Так мы сможем говорить, пока не уснем.

Джулиен разделась и забралась в кровать. Она была широкой, подходила для двоих. Сендара была в кружевной ночной рубашке и одолжила Джулиен простое платье, что подошло, хоть и было длинным и тесным в талии. Они лежали и долго болтали. Сендара первой уснула, ее губы расслабились во сне. Джулиен поняла, впервые ощутила, что могла думать о чувствах, была наедине с мыслями, но скорее она поддалась сну. Та ночь казалась нереальной. Или она боялась, что ночь окажется сном. Она посмотрела на облака за окном Сендары и уснула.

Утро было другим: Сендара расчесывала волосы, попросила Джулиен одеться и идти к себе, пока их не раскрыли. Джулиен старалась не расстраиваться, вспоминая тайны, которыми они делились в темноте. И, конечно, позже в тот день она смогла побывать в комнатах архимастера Диара, ее впервые пригласили. Многое случалось впервые, и ей казалось, что все происходило сразу.

Теперь архимастер и его дочь стояли вместе, Джулиен не знала, забыли ли они, что она была там. Он обратился к Сендаре, словно они были одни:

— Я хотел, чтобы ты посмотрела этот отрывок, — сказал он. Хоть он говорил тихо, Джулиен слышала напряжение. — Он доказывает, что идею обсуждали раньше, чем мы думали. Смотри, — он указал на свиток на столе. Пергамент обтрепался по краям, он удерживал его на месте пальцем. Его кольцо было с голубым камнем с белой вспышкой в центре. Звездный сапфир. Она не помнила его значения, но он был редким.

Сендара склонилась и читала, волосы упали вперед. Она посмотрела на отца с восторгом.

— Это оригинал?

— Конечно, нет, — рассмеялся он. — Посмотри на состояние — ему всего пару лет. Это копия, но редкая.

Сендара отбросила волосы в сторону и посмотрела на него.

— Правление Пророков, — сказала она. — Такое возможно?

Он был серьезен, но это казалось маской, скрывающей радость. Он переплел пальцы с ее. Окно словно обрамляло их, озаряя солнцем.

Они сияли. Джулиен подумала о записке, что была в бумагах Сендары сегодня. Девушки отвернулись от парты и болтали, а когда повернулись, записка была там. Сендара выдала потрясение лишь тем, что быстро убрала волосы и развернула пергамент. Она показала его Джулиен. «За дар твоего света я жизнь бы отдал».

Рифма была неуклюжей, и это звучало не оригинально, как думала Джулиен, но Сендара покраснела, сжала губы в довольной улыбке. Она не была удивлена, хоть и не знала, кто оставил записку. Она воспринимала как должное, что у нее был поклонник.

Это была четвертая записка за эти дни. Они не становились красивее, но отчаяние в них росло. Джулиен понимала, что такие мысли были жестокими. Они с Сендарой ходили вместе по коридорам, скрыто поглядывали по сторонам, но было сложно выделить этого поклонника. Многие ученики не смотрели на Сендару Диар, как на солнце. Они не осмеливались, как говорила Сендара. Только Марик Антрелл, лидер избранных Элиссана Диара, порой бесстрашно встречал ее взгляды, и Сендара в смятении отворачивалась. Он был слишком бледен, кожа натянулась на скулах, и он ужасно исхудал. От этого его взгляд был голодным. Его трепет к ней был пугающим.

Он мог написать те записки. Но они не обсуждали такой вариант. Марик Антрелл был красивым, был сыном лорда и радовал Элиссана Диара. Но девушкам от него было не по себе.

Теперь Элиссан сказал, отпустив руку дочери:

— Так скажи, — его тон стал игривым, — что привело вас сюда?

Сендара выпрямилась, словно хотела прочесть наизусть. Вдохнув, она сказала:

— Я думала о Манайе. Я хотела бы спеть, но мне нужен напарник.

— Манайя. Конечно, — Элиссан Диар взглянул на Джулиен. — Я не думал об этом, но ты права. Тебе стоит спеть, и, конечно, госпожа Имара может присоединиться.

Джулиен заговорила:

— Могу я узнать, — начала она, ощущая на себе взгляды, — что мы будем петь?

Сендара удивилась.

— Ты не знаешь о Манайе? Каждую весну на острове проходит этот фестиваль. Песни там для состязания.

— Состязания, — Джулиен сглотнула. — С другими учениками?

Сендара вскинула брови.

— А с кем еще? Мы должны написать и исполнить песню вместе. Но, отец, — сказала она, — пока у нас не было уроков в Башне ветров. Как нам писать?

— Башня только для старших учеников, — сказал решительно Элиссан Диар. Он взглянул в окно. — Что-то еще? Я хотел продолжить работу со свитком до полудня. Валанир Окун уехал, и мне нужно встретиться с архимастером Лианом и понять, что за задания перепали мне.

— Валанир Окун ушел? — пискнула Джулиен, зажав рот рукой. — Простите. Он в порядке?

Элиссан Диар, казалось, вежливо улыбнулся.

— Думаю, да, — сказал он. — Он оставил нам кучу работы и ушел без предупреждения. Убежал в ночи, полагаю. Нам нужен новый связной с Тамриллином.

Что-то в Джулиен клокотало от слов. Она вспомнила разговор с Валаниром Окуном после смерти архимастера Мира. Он переживал за нее, хоть и был занят важными делами.

— Ему нельзя доверять, — сказала Сендара.

— Так всегда было, — сказал ее отец. — Но мне нужно работать.

— Хорошо, — сказала Сендара. — Увидимся позже, Джулиен.

И Джулиен оказалась в тишине коридора, дверь закрылась за ней.

После света комнаты лестница была темной. Она словно закрыла дверь на чем-то очень ценном. Каждый шаг вниз по ступеням уводил ее от ясности.

Джулиен напомнила себе, что они с Сендарой Диар будут вместе соревноваться. Она была частью чего-то, она узнает больше, и это станет правдой. Она не всегда будет мяться на порогах.

Эти мысли подозрительно напоминали хвастовство, но она спускалась, скользя пальцами по холодным камням. Шум первого этажа, парни бегали и смеялись по коридорам, призрак звука. Наверх идти долго. По пути туда утром они говорили о матерях. Она не помнила теперь, как это началось.

— Я не видела свою с десяти лет, — сказала Сендара. Холодок был в ее словах. Странно, что они добрались до этой темы, учитывая, что Сендара не хотела говорить об этом. Она поднималась перед Джулиен, юбки изящно двигались вокруг ее ног. — Не важно. Она не понимает… всего. Отец увез меня смотреть мир, учиться всему, а она не могла вынести этого.

Джулиен ощутила родство с Сендарой, чья жизнь в остальном отличалась от ее.

— Думаю, я тебя понимаю, — сказала она и заговорила о своей матери, хоть вкратце и с болью. Почему-то ей все еще было больно.

Сендара прервала ее.

— Это разное, — холод в ее голосе усилился. — Моя мать — Хаверен Дир. Самая красивая женщина в Эйваре. Благородная и красивая. Поместьям Дир сотни лет. До того, как отец завоевал ее, у нее было двадцать ухажеров, и каждый благороднее предыдущего. Песни писали в ее честь.

— Хорошо, — Джулиен была ошеломлена. Ее мать была благородной крови, но не Хаверен Дир. Что бы это ни значило. Она была всю жизнь под ветвями оливы. Она ничего не знала о власти или политике.

Мать Джулиен нельзя было назвать красивой. И ее родители не были особенными. Имары были крепкими и выносливыми, так можно было сказать. В их честь не писали песен и не будут.

Джулиен пришла на главный этаж, ученики уже разошлись по урокам. Она опаздывала на урок истории архимастера Лиана. Может, лучше было не идти вовсе. Она могла побродить по лесу. Вдали послушно пели в классе. Мелодия поднималась все выше, а потом начиналась снова с низов.

Она вспомнила свет на вершине лестницы, странное искусство, книги. Книги. Инстинкт мешал ей пересечь порог той комнаты. Кто-то ее происхождения мог надеяться на окно в большой мир. Не на дверь.

* * *

— Что ты знаешь о любви? — донеслось до Дорна Аррина, он читал древний текст для следующего урока. Он тряхнул головой, словно отгонял муху.

— Ничего, — сказал он. — А что?

Этерелл Лир улыбнулся. Он должен был учиться, как Дорн, но сидел на окне в свете утра и строгал кусочек дерева. Его длинные пальцы работали отлично.

— Ничего.

— Это ты оставлял записки дочери Диара, — сказал Дорн. — Представляю эти банальные фразы.

— Да, стоило попросить твоей помощи с этим, — Этерелл рассмеялся. — Но я бы не хотел… повышать планку. Она увидит, что у меня есть другие таланты, кроме поэзии.

— Твоих знаний о любви хватит нам двоим, — Дорн перевернул страницу. Он пытался решительно читать текст, но буквы убегали от него. Тишина между ними не была натянутой, Этерелл напевал, дерево падало завитками, похожими на дым.

Наконец, Дорн заговорил снова:

— Надеешься стать сыном архимастера?

Его друг пожал плечами.

— Я так далеко не заглядывал. Но, Дорн, ты видел что-то прекраснее?

— Что-то?

— Ты знаешь, о чем я.

— Ей едва шестнадцать, — сказал Дорн.

— Там, откуда я, в этом возрасте женятся, — сказал Этерелл. — Не будь ханжой, Дорн. Это утомляет.

— Я постараюсь не утомлять, — Дорн поднял книгу, закрывая лицо.

Стул скрипнул по полу, книгу опустили. Этерелл сжимал края книги.

— Прости, — сказал он, уже не улыбаясь. — Я не хотел. Правда.

— Ты говоришь то, чего не хочешь? — Дорн отвел взгляд, боясь смотреть на него. Но он видел потрясенный взгляд друга, хотел запомнить его.

Он услышал, а не увидел улыбку Этерелла.

— Все время. Это важно во время роста джентльмена, — он отпустил книгу Дорна и выпрямился.

— Не удивительно, — сказал Дорн и кашлянул. — Ладно. Как джентльмен, что ты сделаешь дальше?

— Что я хочу? — Этерелл взмахнул руками, словно выступающий актер. Он вскочил на стул в луч солнца. Он оказался в золоте. — Я хочу завоевать сердце красавицы. Исполнять рядом с тобой на Манайе. И… я хочу заслужить кольцо и выпуститься.

— Вот так речь. Мне похлопать? — едко сказал Дорн. — Твои планы поражают, учитывая, что тут творится. Я удивлюсь, если мы выпустимся. С внезапной смертью архимастера Мира и уходом Валанира Окуна… все происходит удобно, как по мне.

Этерелл покачал головой с насмешливой печалью. Он слез со стула ловким прыжком.

— Вздорность любителя книг. Стоит написать поэму об этом.

— Напасть золотых лордов, — сказал Дорн. — А это поэма в честь тебя.

— Натрави напасть на Марика Антрелла, моего соперника за внимание Сендары Диар, — сказал Этерелл. — Он, похоже, умирает от голода, но что-то медленно.

— Это так… в обоих случаях, — сказал Дорн. Но ему стало тяжело. — Правда, Этерелл… ты не хочешь узнать, что случилось с Валаниром Окуном? Вряд ли он ушел бы, не попрощавшись… даже не произнеся речь, как тут все делают.

— Он не архимастер, — отметил Этерелл.

— Хорошо… без речи. Но с песней. Хоть с чем-то.

Взгляд Этерелла стал напряженным.

— Что ты предлагаешь?

— Ты должен понимать, — сказал Дорн. — Не хочу говорить. Мне нравится Валанир Окун. Я хотел быть им почти всю жизнь. И после всего случившегося… я в раздумьях.

— Столько тревог, — Этерелл покачал головой. — Как ты спишь?

— Я вру себе, — теперь он говорил то, что не хотел. Если бы Дорн хорошо врал себе, то и спал бы лучше.

Но его тон был убедительным, его друг улыбнулся и продолжил резать дерево. Завитки падали на пол. Этерелл был расслаблен, словно это отвлекало от мыслей. Из дерева появлялся тонкий длинный силуэт, но Дорн пока видел лишь это.

Дорн Аррин стал снова читать, но думал о будущем при этом. Он видел себя и друга в столовой вечером, Этерелл решительно пойдет по ряду к столу, где была красавица, подарит ей то, что делал. И Сендара Диар поймет, кто писал записки, хвалящие ее красоту, и она будет впечатлена. Должна понять. До этого, когда Этерелл Лир стоял на стуле в свете, раскинув руки, Дорн понял, что проиграл, но не он один.

* * *

Он видел башни в тумане. Это было первым. Они были белыми, позолоченными рассветом и с золотыми зубами. В нем звучало шепотом имя, приглушенное, как туманом. Он приближался, опускаясь, как птица, увидел горы, зеленую стену. Где-то в глубине были огни. Он знал. Он их видел. Они добрались до него ночью. Он горел, кричал в агонии.

Боль заставляла его помнить: он сжимал меч в призрачной руке. Он резал, словно кости были маслом. Так просто. Груды конечностей падали у его ног, как разбитые в детском гневе куклы. Люди были за туманом, их черты были неясными, они не казались людьми вовсе. Их кровь была рекой, но не пачкала его, он был чистым.

Все это было игрой, пока не прибыл огонь.

Голос мужчины гремел в ушах. Снова то имя. Теперь он его слышал. Алмирия.

И другой голос, мелодичный, звучал следом за ним.

— Будь единым с землей. Покойся.

Он знал последним слепящую боль. И умирающий шепот в ушах. Алмирия. И башни в огне.

* * *

На рассвете то, что было Гаредом Дексаном, закрыли в пещере на северном берегу острова — заброшенном, куда не ходили люди. Туда было сложно войти. Его плоть быстро пропадала с костей, остались ошеломленные глаза без век. Серая волна ревела, пока они работали, ветры севера били снова и снова, словно весна не настала.

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 10

Годами Намир Хазан видела горы. Последний поход Мансура Эвраяда увел их из Кахиши на юг к островам Пилланкария, осада длилась три года. Юсуф приказал сыну захватить там крепость, что была на хорошем месте у моря. Годами в армии Намир привыкла к соленым ветрам, постоянному солнцу и жизни в осаде.

То, что они обнаружили на северных болотах в Кахиши, было другим. Намир даже не верила, что они справятся. Но даже она, заместитель Мансура, не могла ему это сказать. И он знал, что она не рада ситуации. Они столкнулись с врагом, что мог атаковать без предупреждения, словно из ниоткуда, который проходил барьеры, словно они были из воздуха. Жители говорили, что обнаруживали мародеров в стенах, но не было следов подкопов или веревок. Они поджигали дома, убивали и насиловали, а утром пропадали так же быстро, как появлялись. Не оставляя ни следа для умелых ищеек Мансура. Те, кто умирал на поле боя, оставались, остальные пропадали со светом солнца.

Другая странность: мертвые врага быстро разлагались, словно пропадали. Плоть мгновениями таяла на костях, и это выглядело жутко на поле боя, где ужасы были обычным явлением. Некоторые люди Мансура из-за запаха и вида не могли удержать рвоту.

Это была магия, и им приходилось полагаться на советы из Башни стекла. Мансур часто думал о магах, он слышал предупреждения об атаках на деревни или города, чтобы успеть направить туда людей. Но стратегия была с изъянами, и даже маги короля не видели всего. Только бог знал все, но он не вмешивался в сражения людей, насколько Намир видела.

Намир все еще молилась Ему, Безымянному, хоть годами служила в Кахиши. Она хранила эту тайну, как и ее пол, ото всех, кроме Мансура.

Она обнаружила его одного в сторожевой вышке. Ему нравилось там быть, словно ветер и высота давали ему передохнуть. Но этим утром он выглядел так, словно увидел джинна.

Она села рядом с ним на выступе.

— Какие-то новости?

— Прошлой ночью, — сказал он и взглянул на нее. Намир никогда еще не видела его таким уставшим, лицо осунулось. Она все равно считала его красивым, — я получил депешу от Захира Алкавара. Брат приказал визирю Миувьяху отправить людей сюда как подкрепление. Хоть это принесет политические проблемы. Миувьях требует землю в компенсацию. И придется дать ему командовать.

— Что происходит?

— Они перестали трогать деревни, — лицо Мансура было маской усталости. — В этот раз они хотят награду.

Она закрыла глаза. Это было ожидаемо с начала рейдов.

— Алмирия, — гордый город севера. Он так и не сдался королю Юсуфу, но платил дань золотом и воинами. Город когда-то давно, до того, как верующие в Бога с тысячей имен пришли в Кахиши, был столицей.

Намир как-то раз его видела. Его квадратные башни и серые здания. Алмирия была строже Майдары на юге. Но в замке и храме, что был посвящен раньше странным богам, были склады богатства и искусства. Говорили, некоторые сокровища были зачарованными, дарами Алмирии от богов. Среди воинов Намир любили историю о золотом мече, что мог резать камень. Она в это не верила. Девочкой она побывала в храме Алмирии, увидела алтарь, где раньше в ритуале жертвовали животными ради давно забытых богов. Намир Хазан интересовало, на что люди были готовы ради бога. Это определяло курс ее жизни.

— Даже не знаю, что их задержало, — сказал Мансур. — Стены им не мешали.

— Город — это вызов, — отметила она. — До этого они атаковали деревни армией из сотни воинов. У лорда Феррана воинов больше.

— Думаешь, они не отправят в этот раз отряд больше? — он покачал головой. — Это хуже всего — мы не знаем, на что они способны.

— Ваша светлость, может… — она сглотнула.

— Говори, Хазан.

— Может, до этого они… тренировались?

Слово оставило горечь во рту. Она ясно помнила разграбленные дома, семьи в крови, куски тел. Это было бессмысленной пыткой — ничто не забирали. Даже зверей на фермах убивали. Для тренировки? Намир понимала, что Мансур думал об этом, а потом он сказал:

— Ужасная мысль. Ты можешь быть правой. Или… — он посмотрел с края деревянной башни. Отсюда было видно горы, зеленые весной, за лугами полевых цветов. В это время дня поверхность Харии, самой высокой горы, была в тени и свете, как ограненный кристалл. Говорили о пещерах в глубинах той коры. Там были реки золота, короны и кубки, по слухам. Существа, что исполняли желания смертных, глупо бросивших судьбу в руки магии. Эти истории сочиняли много лет, и никто не знал, с чего все началось.

— Я мало знаю о танцующих с огнем, Хазан, но… думаю, — сказал Мансур, — что что-то могло случиться и сделать их увереннее. Или сильнее.

* * *

Спускаясь с вышки, Намир ощущала нечто, что не могла определить. Командир лучше понял бы это. Некоторыми ночами у костров в осаде Мансур читал свои стихотворения. Многие были о войне, он сравнивал занятия любовью с пылом боя, рощу кедров с копьями, а рябь на реке с сиянием брони. Другие творения были нежнее, о садах в цветах, пока он был в осаде на камнях у моря далеко от дома.

Теми ночами она сидела среди мужчин, пока Мансур Эвраяд замысловато сплетал слова. Намир было не по себе, словно она была с кинжалом, на своих двоих против отряда воинов с копьями.

Намир Хазан многое скрывала от мира, но не была сложной. Так она думала. Она хотела в жизни лишь две вещи. Одна была невозможной, другую можно было исполнить, скрываясь. Женщин в армии не терпели, еще и галицийку. Мансур понял годы назад, и она раскрыла тайну, вскинув голову. Он рассмеялся. Когда он был моложе и часто побеждал, он много смеялся.

— Хазан, я не против того, что ты без бороды и поклоняешься не тому богу, — сказал он. — У тебя есть нужный мне огонь и разум. Ты не одолеешь крупного противника с двусторонним топором, но… ты можешь перехитрить его. Так что не страшно. Оставайся рядом.

И она так делала, за годы стала заместителем. Она стояла рядом с принцем Мансуром в день, когда он женился на дочери визиря, милой девушке по имени Алёка. Визирь был взбалмошным, думал о независимости, и Юсуф хотел приковать его. Союз через брак помог тут, и Элдакар остался в Рамадусе. То было несколько лет назад. Алёка жила с родителями. Она родила дочь, принцессу, которую Мансур лишь раз держал на руках. Порой ночью он пел о домашнем очаге, о нежности жены и милой дочери. Те песни казались Намир не искренними. Она подозревала, что они рождались из вины, а не тоски. Или от одиночества сумерек, но это пропадало с рассветом.

Мансур слишком сильно любил сражения.

Почти все его время, и Намир, было занято боем. Как заместителя принца, ее хорошо награждали. Недавно она заказала меч и ножи, что вызвали бы зависть у нее в юности. Девушкой она переживала, что не сможет скрываться. Но бог был милосерден, сделал Намир высокой, широкоплечей и с плоской грудью. Она сказала, что ее отец был без бороды, и шутки со временем пропали за уважением. Она научилась кататься верхом, получила своего скакуна. Все, чего хотел воин, кроме титула и земли, но и это она могла получить, если выживет.

Но случилось неминуемое. Это было ожидаемо, она знала. Мансур был образцом мужчины. И она кое-что скрывала от него.

Намир умела скрывать. Она рано осиротела от рейда и выжила, смогла стать заместителем. Она могла быть крепкой, даже когда орда врагов была на горизонте.

Такие мысли были бы песней, если бы она могла сочинять строки, как Мансур. Намир помнила из детства, как ее отец пел у алтаря Безымянного бога. Музыка и слова, даже запретные, могли быть талисманом.

* * *

Маллин смотрел, как Намир спускается с вышки. Она криво улыбнулась, он явно нашел повод попасть сюда. Светловолосый юный наемник с квадратной челюстью, бывший раб с востока, смотрел на Намир чаще всех. Она сама взялась за его тренировку. У него были задатки лидера.

При виде нее он покачал головой.

— Итак. Депеша?

Она огляделась, но неподалеку никого не было.

— Алмирия, — сказала она.

Он присвистнул.

— Наконец-то.

— Ты не удивлен.

— А зачем им деревни? Конечно, они шли туда, — заявил Маллин. — Я не слышал о такой магии, командир. Там, откуда я, есть проклятия и амулеты. Мертвые восстают и пьют кровь девиц на закате. Но это? Что за танцующие с огнем?

— Монстры, — сказала она. — Может, не всегда такими были. Но магия могла сделать их такими.

* * *

В тот день Намир отвечала за приготовления к отбытию в Алмирию. Они собирались выйти с первым светом. Силы визиря встретятся с ними на границе с Иберрой. Она разглядывала ряды людей Мансура. Их вызвали сюда в спешке, не дав отдохнуть. И эти мужчины должны были ужасно устать после всего, что видели. Даже такие закаленные воины, как эти, не хотели бы смотреть на разрезанного ребенка на дороге. Было сложно, но они держались. А время поджимало. Их задачей было защитить деревни, и результаты пока были смешанными.

Но Намир знала, что сострадание к их слабости нарушит дисциплину, приведет к ошибкам. И она заставила мужчин готовить броню и оружие к величайшему бою. Им придется использовать все, что у них есть.

Если бы Намир позволила себе долго думать о таком враге, ее сковало бы льдом. Как они могли победить? Но как можно проиграть? Они не имели права сдаться.

Слишком много было непонятным.

Если только Изменник, самопровозглашенный король севера, не мстил сыновьям Юсуфа Эвраяда за предательство их отца. Бывший король обещал Изменнику земли на юге, если он поможет. Тогда танцующие с огнем сражались на стороне Юсуфа в боях от Мероза и до Белграва. Но, когда они вернулись, что-то пошло не так. Изменник забрал отряды и вернулся в горную крепость. Им не дали земли, и танцующие с огнем веками жили как изгои на окраине Кахиши. Их танец был запрещен в стране, за него грозили смертью.

Теперь они обладали новой жуткой магией и искали мести.

* * *

В сумерках увидели человека в белом. Закат угасал, и над Харией заискрились звезды. Но стражи лагеря заметили чужака. Он шел странно, прихрамывая, несколько часов вдали. Когда к нему поехали всадники из лагеря, мужчина в белом встал, подбоченясь, и смотрел, как они едут.

Так сказали Мансуру Эвраяду и Намир Хазан. Принц приказал привести чужака.

Его глаза будут являться ей во снах. Об этом подумала Намир, увидев мужчину в белом. Он был в мантии, без брони или видимого оружия. Угрозы не было. Только глаза заставили ее замереть. Зрачки были такими большими, что радужки почти не было видно, глаза были черными и безумными. Его щеки впали от голода, огрубели от солнца и ветра. Его лицо было покрыто седой щетиной.

Шестеро привели чужака в палатку Мансура. Они держали руки за его спиной, заставили его сесть на скамейку у стола. Свет факелов бросал пляшущие тени на лицо мужчины в белом. Он рассмеялся. Когда он заговорил, она заметила сломанные зубы.

— Я пришел с ключом к вашим жизням, — сказал он. — Или смертям.

Мансур теребил рукоять меча.

— Лучше не упоминай смерть так просто.

Мужчина в белом снова рассмеялся.

— Принц хочет состязаться словами, раз мечи подводят? Тогда слушайте. Я знаю источник силы вашего врага, принц. И как это прекратить.

Намир посмотрела на Мансура, он прищурился.

— Знаешь? Почему я должен тебе верить?

— Можно верить или нет, только выслушав историю, — сказал мужчина в белом. — Взамен я хочу лошадь и мешок золота. Я устал от этих земель и танца.

Мансур стукнул кулаком по столу.

— Решил торговаться? Я сам решу, стоит ли твоя история этого.

— Стоит, — улыбнулся широко мужчина. — Она касается королевы.

* * *

Намир было не по себе в ту ночь. Она расхаживала в своей палатке. Ей не нравилось, что Мансур приказал ей и стражам оставить его наедине с мужчиной в белом, как только была упомянута королева. Это было на него не похоже. Это было риском для его безопасности. Кто знал, что за уловки были у танцующих с огнем? О них и их силах было мало известно.

Она подумала о Рихаб Бет-Сорр, выданной за Элдакара меньше года назад. Намир избегала мыслей о ней. При последнем визите в Захру она видела глаза Мансура, когда королева была близко. В эти мгновения его открытость даже трогала. И Намир Хазан печалилась так, как ей не нравилось.

Эти чувства с его стороны были ожидаемыми — Рихаб впечатляла. Элдакар ради нее поставил под угрозу хрупкий мир с Рамадусом.

Касается королевы. Мансур побелел от этих слов. Он приказал всем уйти из палатки и едва сдерживал гнев, но Намир заметила и ужас в его глазах.

Она должна была ошибаться — Мансур Эвраяд ничего не боялся. Это была его сила и слабость. Намир глубоко дышала, успокаивая нервы, этому трюку ее научил командир. Что бы ни случилось, она узнает завтра. Ее долгом было отдохнуть до первого света. Она сжалась на одеялах, чтобы уснуть.

* * *

Тьма окружала Намир. Голоса мужчин сплелись в песне без слов. Тьма стала проясняться, сначала засиял огонь. Свет огня усиливался, пламя трепетало и сливалось языками в одну шипящую стену. Жар давил на ее щеки.

Голоса стали выше, словно с огнем. Мужчина стоял к ней спиной, смотрел на них. Он повернулся и увидел ее. Он был бледнокожим, его волосы напоминали гриву льва. В его руках был золотой инструмент со струнами.

— На звездах, — сказал он, сияя улыбкой. — Это написано.

Он изменился. Перед ней был другой человек, другое лицо в свете огня — старше, с белой бородой. Его рот был раскрыт в беззвучном крике. У правого глаза был сложный символ, его плоть стала таять. Она услышала его, и крики боли пронзали ее голову.

Намир резко проснулась. Еще была ночь. В палатке звучало лишь ее дыхание. Снаружи бормотали стражи, звенела броня, пока они расхаживали. Ничего лишнего.

Но она выбралась из одеял и стала одеваться. Она не знала, почему. На броню времени не было, она выбрала кожаную тунику, пояс и кинжал. Она заметила отстраненно, что дрожит. Может, потому что ночь холодила ее голые ноги, пока она натягивала штаны. Может.

Намир вышла из палатки, стражи снаружи остановили ее, но были удивлены.

— Прогуляться, — сказала она и пошла. Ноги вели ее быстрее мыслей. Конечно, она шла туда. Не зачем. А куда.

Факелы вели ее во тьме. Мужчины отступали, когда она проходила, затихали. Несколько сторожили, остальные спали. Ночь была удивительно мирной, учитывая, что они тут делали. Лагерь был под елями, что раскинулись на фоне темного неба, озаренные факелами. Из зарослей пели сверчки, словно боли и войны не было.

Ночи бывали обманчивыми.

Мужчины сторожили палатку Мансура, что была больше остальных. Знамя его династии красно-золотого цвета склонилось к земле. Намир сказала:

— У меня приказ. Дайте пройти, — мужчины расступились.

Факела пылали там, и вид, что встретил Намир, навеки остался в ее разуме, озаренный золотом. Мансур обмяк у стола, подбородок уперся в грудь, глаза были закрыты. Словно он спал. Но сцена не была мирной, ведь все было красным.

Она потрясла его и шлепнула по лицу.

— Мой принц, — она шлепнула еще раз. — Мой принц!

Он дрогнул. Она успела кое-что рассмотреть. Кровь была каплями на его лице, от скулы до лба. И хотя туника спереди была пропитана до пояса, раны видно не было.

— Мой принц, — прошептала она.

Он словно только проснулся. Его сонные карие глаза были растерянными.

— Хазан, что такое? Твой бой… не со мной.

— Почему вы в крови:

Его глаза расширились. Так он напомнил ей мальчишку.

— Не знаю, Намир, — он посмотрел на свою одежду. — Я не знаю, что случилось.

Она сжала его плечо.

— Мансур, — сказала она. — Вы можете рассказать мне все, вы знаете.

Он кивнул. Опустил по-детски взгляд.

— Знаю. Знаю, — она ждала, но он молчал. Он поднял руки к глазам и смотрел. Они были красными.

Ее голос остался ровным.

— Где пленник?

* * *

Она бежала. На ее тунике теперь была кровь, как и на руках, и мужчины глазели. Она побежала в палатку, где под стражей держали пленника. Но стражей у палатки не было. Гадкий запах ударил по ней. Намир пересекла порог, и в темноте не было ничего. Лишь она и труп.

Мужчина в белом лежал на полу в растекающейся луже крови. Она схватила его за шею и подняла голову. Рана была на горле, порез был таким глубоким, что голова едва держалась. Его лицо уже гнило, отваливались черные куски.

Ушел в ад. Она бросила тело и села на пятки. Запах гнили был врагом.

Она вспомнила последние слова этого мужчины при жизни. Центр истории, что могла объяснить им источник магии танцующих с огнем.

Королева.

ГЛАВА 11

Голоса звенели в гневе, и Лин не это ожидала услышать утром у двери. Если было утро. Она не знала, когда Захир увел ее из императорского сада. Но свет падал в окно у ее кровати слабо, не палил, как было в полдень. В ее дверь безумно стучали, она схватила нож с тумбочки и встала, кутаясь в платье. Она успела понять, что было не так, — слуга должен был сообщить о прибывшем. Она открыла дверь и увидела своих людей, они стояли перед ней и быстро дышали. Нед Альтерра был в ярости. Гарон Сенн выглядел собранно, но насторожено.

— Что такое? — Лин отпрянула.

— Нам нужно поговорить, — сказал Нед.

Дверь закрыли, Нед посмотрел на Гарона Сенна, словно пытался сжечь его.

— Скажи ей.

Ее военачальник скривился. Он посмотрел на Лин почти соблазнительно, словно просил у нее уверенности. У них была близость — танец клинков. Может, он считал ее уязвимой.

— Лучше расскажи, в чем дело, — сказала Лин решительным тоном. — Я еще не видела лорда Альтерру в такой ярости.

— Он — мальчишка.

— Нет, — холодно сказала Лин. — Он — моя правая рука. Запомни это, если хочешь дальше служить мне. Ясно?

— У Неда другие планы на меня, — он развел руками.

— Скажи ей, — сказал Нед.

Гарон Сенн покачал головой.

— Это не радость. Миледи, вы же знаете, что воин, как я, не чужак в Кахиши. Тут я набрался умений и опыта, чтобы служить вам.